Когда Ясон и Медея снова оказались в виду Эа, Ясон испустил клич, о котором заранее было договорено — унылый вой магнезийского Леопарда, который заставил лаять всех домашних собак в городе. То был сигнал сыновьям Фрикса начать кровавую диверсию, под прикрытием которой «Арго» мог бы спокойно отплыть прочь. Они пробежали по дворцу, каждый — через отдельное крыло, вопя одновременно, так что крик этот отдавался эхом в каждом коридоре:

— О, негодяи! О, о! Месть святотатцам!

Ээт вскочил со своего высокого ложа, полуодетый и напуганный, чтобы спросить, что случилось, и тут вбежал Фронт и сказал:

— Увы, Твое Величество! Грязный албанин, твой предполагаемый зять, осквернил и твой дворец. Он кастрировал и запряг в насмешку в двойное ярмо священных быков, дар твоих союзников-тавров. Но это следовало ожидать от питающегося вшами дикаря, для которого Бык — символ всяческих зол.

Весть о святотатстве, словно огонь, распространилась по дворцу, и таврийка Идия, камнеокая мать Медеи поспешно послала своего сына Апсирта за жрецом Быков из святилища Бога Войны. Вскоре они примчались по аллее целой оравой, и сама Идия отворила Северные ворота, чтобы их впустить. Не говоря ни слова, они побежали во дворец, размахивая секирами, под жуткий рев бычьих рогов, вертевшихся на длинных шнурах. Затем завязался бой между таврами и албанцами, и тщетно Ээт пытался разнять обе стороны. Тавры высадили вскоре своими секирами крепкие двери внутренних покоев и, увидев своих покалеченных и оскорбленных богов, возбудились и рванулись мстить. Секиры их взлетали и падали, словно цепы, пока сын Стира, обрушившись на них с галереи вместе со своими албанскими копейщиками, с боем не вытеснил их из зала.

Битва то разгоралась, то гасла, и трупы громоздились друг на друге в дверных проемах и коридорах; а аргонавты под командованием Анкея Большого выскользнули украдкой через неохраняемые ворота — те самые, в которые впустили тавров, и, обойдя город, никем не замеченные спустились к реке.

Аргус и Навплий пришвартовали «Арго» в узкой заводи в тени тополиной рощи. В том самом месте, где сошел на берег Фрикс поколение назад, когда привез украденное Руно Ээту. Ясон и Медея были уже на борту, когда Анкей со своим отрядом поспешно взошел на корабль, и все было готово к бегству. Они торопливо заняли места, натыкаясь друг на друга в темноте, ибо луну закрывали не только облака, но и листва тополей; затем некоторые, взяв шесты, начали отталкиваться. Но Линкей, пересчитав всех по головам, вскричал яростным шепотом:

— Стойте! Одного не хватает. Вспомните наш договор, аргонавты! Мы не можем отплыть, бросив товарища.

— Кого нет? Кого? — нетерпеливо спросил Ясон. И пожаловался: — Я ничего не могу различить в этой темнотище, Линкей, и не верю, что даже ты это можешь.

— Кто сидел на скамье с Мелампом, сыном Ареса? — спросил Линкей.

— Афинянин Бут, — прошептал Меламп. — Ты прав, Линкей. Его нет.

— Бут, Бут, где ты? — позвал Ясон.

— Тссс, — сказали все хором, — не так громко!

Ясон снова стал звать Бута резким и раздраженным тоном. Никакого ответа.

— О, о, кто-нибудь знает, где он? — спросил Ясон, едва не плача.

Афинянин Фалер ответил:

— Увы, благородный Ясон около часа назад, или, возможно, меньше, по крайней мере, прежде, чем Фронт поднял тревогу во дворце, я встретил нашего товарища Бута в коридоре. «Смотри, Фалер, — сказал он. — Я не вынесу, если покину Эа, не отведав колхского горного меду, который Автолик и два его брата считают ядовитым. У меня кусок сот, полных сладкого меда, принесенного сегодня утром из горного леса азалий. Понюхай, как изысканно пахнет. Попробуй немного, дорогой Фалер, как собираюсь попробовать и я. Давай вместе убедимся, что эти фессалийские волки — легковерные глупцы». Но я ответил: «Нет, Бут, нет. Пусть лихо само меня ищет, я его искать не отправлюсь». Тогда Бут поднес соты к губам и, лизнув их сперва языком, откусил и набил полный рот. Он сказал: «У меда горький, но приятный вкус. Вот видишь, я не раздулся и не умер ни с того ни с сего! Ну, попробуй, умоляю тебя, Фалер!» Но я снова отказался, повернулся и покинул его, предоставив ему самому доедать свои соты. С тех пор я его не видел и ничего не слышал о нем.

Ясон сказал:

— Бог Аполлон, когда поймет крайность обстоятельств, несомненно, освободит нас от клятвы взаимопомощи, которую мы дали его именем. Ибо если мы пошлем в город отряд, чтобы спасти Бута, который, возможно, уже умер от яда, ни один из нас не имеет надежды благополучно вернуться; а нам не будет хватать гребцов и бегство для оставшихся окажется невозможным. Неужели безумная и самонадеянная выходка Бута должна быть смертным приговором его товарищам, равно как и ему? Я говорю — нет. Отчаливаем, аргонавты! Пусть Бут, коли уж он такой знающий по части пчел, сам выбирается из потревоженного улья Эа, откуда мы уже осмелились похитить и золотой мед, то есть — Руно, и юную царицу пчел Медею.

Некоторые из аргонавтов, хотя и немногие, похвалили эту благоразумную речь. Другие негодующе запротестовали — не только афиняне, но также Ифит, Мопс и Адмет из уважения к Аполлону, ибо они не осмелились нарушить клятву, которую дали его именем.

Авгий Элидский сказал:

— Закон Аполлона таков: «Никаких крайностей». Доставим же удовольствие Стрелку, не доводя до крайности нашу верность глупцу.

Эта речь разгневала Аталанту, которая спрыгнула за борт и спросила:

— Кто здесь человек чести и осмелится вернуться со мной в Эа? Или только потому, что Ясон и Авгий — трусы, мы, остальные, бросим Бута, чтобы его похоронили по-колхски и чтобы его ожидала та самая жестокая участь, от которой мы были посланы избавить Фрикса?

Ее вызов принял Мелеагр, а также Ифит, Фалер, Мопс и Адмет, Аргус же отказался из-за своей хромоты; а когда Анкей Маленький увидел, что остальные не решаются присоединиться, он предложил себя седьмым. Аталанта спросила:

— А не пойдет ли кто-нибудь из тех, кто говорит по-колхски?

Меланион, сын Фрикса, ответил:

— Я пойду. Мои волосы и лицо темнее, чем у братьев, и я могу пройти незамеченным среди колхов. Кроме того, я был до сих пор самым храбрым из четверых.

Аталанта похвалила Меланиона, и они выступили вместе, ввосьмером, и тогда Ясон их окликнул. Он сказал Аталанте, что она лишила корабль слишком многих гребцов: она должна пятерых из семи оставить на борту. Поэтому она выбрала себе в спутники Ифита и Меланиона. Но Мелеагр и Фалер тем не менее двинулись вместе с ней во тьму.

Оставшиеся аргонавты ждали их на скамьях. Каждый молился вслух богу или богине, которых особенно почитал, моля о помощи и щедро обещая жертвы и благодарственные дары. Наконец Ясон сказал:

— Товарищи, будьте наготове с оружием, чтобы поддержать по возвращении Аталанту и ее отряд. Мопс, держи под рукой повязки и мази для раненых. Линкей, пойди и встань на том холме, который называют Спиной Овна, и неси вахту.

Но сам он остался на корабле — утешать Медею, которая сотрясалась от рыданий и не могла вымолвить ни слова.

Тем временем, поскольку дворцовых стражей, равно ненавидевших и тавров, и албанцев, невозможно было заставить вмешаться и воспрепятствовать их взаимоистреблению, Ээт послал человека к Ясону, прося помощи аргонавтов. Посланец вернулся с сообщением, что Ясона нет в крыле, где разместили аргонавтов, и что там вообще не осталось ни одного грека, за исключением Пчелиного Царя (так он назвал Бута), которого он нашел лежащим без чувств в коридоре. Ээт сразу догадался, что случилось: греки задумали искалечить быков, чтобы албанцы и тавры вцепились друг другу в глотки, а его родные внуки, которые теперь тоже исчезли, были сообщниками Ясона.

Ээт действовал быстро. Он послал начальника стражи с сотней воинов к Царскому Молу — задержать «Арго», если он еще там, а сам побежал к своему зятю, таврическому царевичу Персу, умоляя его отозвать жрецов с бычьим головами. Он с большим трудом убедил Перса, что албанцы не виновны в святотатстве и что злоумышленниками были греки. Затем он и Перс убедили царя Стира унять албанцев, которые уже одолевали тавров. Постепенно бой прекратился, и во дворце был восстановлен порядок. Раненых подобрали и разместили на ложах, их товарищи стали перевязывать им раны. Ээт попытался успокоить Стира, сказав:

— Родич, подожди, ты увидишь, какой удивительный лекарь моя дочь Медея. Она исцеляет самые глубокие и ужасные раны в течение часа, так что остается только тонкий шрам, как напоминание.

И едва он это сказал, нахлынула ужасная мысль. А что с Медеей? Где она была все это время? Не втянута ли и она в заговор? А не она ли задумала кастрацию быков в надежде, что тавры отомстят за своего бога албанскому царю, и тем самым избавят ее от ненавистного ей брака?

Он побежал в ее покои и, торопливо оглядевшись, обнаружил, что там все в беспорядке, одежда валяется на полу, сундуки раскрыты и разворошены, как если бы она в спешке отбирала немногое, самое ценное.

— Она сбежала! — вскричал он вслух. — Моя дочь, Медея — сбежала! Неужели с нечестивыми греками? Но с кем же еще? — он был ошеломлен.

Начальник стражи вернулся, едва дыша, чтобы доложить, что «Арго» нет на месте швартовки. Ээт сказал ему:

— Немедленно пошли вниз по реке в погоню три боевых галеры у Общего Мола, которые всегда оснащены, и где дежурят команды на случай бедствия? Грек Ясон должен быть убит или захвачен любой ценой, вместе со своим экипажем и столькими изменниками, сколько их окажется на корабле. Если один из командиров галер осмелится вернуться, прежде чем не будет выполнен приказ, я сперва отрублю ему руки и ноги, а затем брошу в раскаленное брюхо таврического быка, чтобы тот помычал в свое удовольствие. Иди, сообщи царевичу Апсирту, что он должен командовать флотилией. Ты найдешь его у матери, царицы Идии, у Северных ворот.

Аталанта и Меланион снова вступили в город и проскользнули во дворец через боковую дверь: он — с копьем в руке, одетый как офицер царской стражи, она — в том же балахоне и шали, которыми воспользовался Ясон, с укрытыми под балахоном луком и дротиком. Они прошли незамеченными по коридорам и вверх по лестнице того крыла, где размещались аргонавты. И там они нашли Бута, лежащего в обмороке на полу в коридоре, обвитого длинным шнуром, как если бы он был куколкой или египетской мумией. Меланион быстро размотал веревку и завязал на конце ее подвижную петлю. Затем подтащил Бута к окну, пробитому в городской стене, под которой ждали внизу Ифит, Мелеагр и Фалер. Он обвил петлей плечи афинянина и спустил того вниз. Но когда Ифит освобождал Бута из петли, он, к несчастью, вырвал другой конец веревки из руки Меланиона, так что Меланиону не на чем оказалось спускаться. Мелеагр попытался снова забросить веревку наверх, в окно, высоко над головой, и Меланион потянулся, чтобы ее поймать. И тут Ээт появился на лестничной площадке, рыча от ярости, с обнаженным мечом в руке, Аталанта крикнула:

— Поспеши, Меланион, я их задержу, пока ты уходишь! Ифита и Фалера с Бутом пошли вперед. А сам держись с Мелеагром. Я вернусь другой дорогой, если удастся.

Затем Меланион, поймав наконец веревку за конец с петлей, продел в петлю копье и туго затянул ее на середине древка. Схватившись за веревку, выкарабкался из окна и благополучно съехал по ней вниз, на землю, ибо копье, которое было длинней ширины окна, упиралось в стену по обе стороны от окна и выдержало его вес. Аталанта не последовала за ним. Вместо этого она сорвала с себя колхское одеяние, схватила лук и дротик, и затем, издав свой знаменитый хохочущий вопль, побежала к лестничной площадке. Ээт преградил ей дорогу с обнаженным мечом; она поразила его в бок, пронзив ему внутренности на бегу, он упал, застонав, а его стража завопила от тревоги и скорби.

Аталанта летела, как на крыльях, в глазах ее пылал гнев Артемиды, перескочив через трупы в нижнем зале, она прорвалась через пеструю толпу колхов, тавров и албанцев, словно кожаный мяч, который молодые мужчины или женщины бросают для забавы в купальнях. Только один человек, албанский жрец Солнца, дерзнул поднять на нее руку; она поразила его насмерть дротиком и побежала дальше, затем метнулась к главным воротам, словно пикирующая ласточка, и воссоединилась со своим отрядом с торжествующим криком.

Когда Перс устремился в погоню во главе своих тавров, Мелеагр и Аталанта прикрыли отступление Ифита и Фалера, которые по очереди несли Бута и увели погоню в другом направлении. Между тем Ясон и другие аргонавты услыхали крики с Общего Мола, а также грохот и всплеск, раздавшийся при спуске трех кораблей. За всплеском последовали удары весел и пронзительные голоса кормчих, задающих ритм, и вскоре боевые галеры с шумом пронеслись одна за другой мимо темной заводи, где затаился «Арго», и полетели дальше вниз по течению к морю. Когда шум затих, приунывшие аргонавты услыхали другой — грохот сражения, приближавшегося к ним от Северных ворот. Линкей вскричал:

— На помощь, аргонавты! Я вижу совсем рядом Ифита и Фалера, которые несут Бута. Аталанта и Мелеагр задержались. Аталанта ранена в пятку, Мелеагр поддерживает ее, и она ковыляет, но то и дело оборачивается и пускает в ход свои смертоносные стрелы. Мелеагр тоже ранен — в левую руку, но не тяжело.

Тут, не желая опозориться в глазах Медеи, Ясон проявил больше храбрости, чем до сих пор приписывали ему его спутники: он соскочил на берег и призвал всех, кто не трус, последовать за ним. В завязавшейся схватке пало множество колхов, тавров и албанцев, а среди них — брат царя Стира, Ясону пронзили плечо дротиком, а череп доброго фокийца Ифита был раздроблен кремневым топором — таким, какие тавры использовали для заклания жертв. И все же аргонавты одержали победу, оттеснили врагов и завладели полем битвы. Они обобрали трупы и унесли на корабль своих раненых, а также Бута, который слабо стонал, прижимая ладони к животу. Затем они спокойно отвязали тросы от швартовочных столбов и вытолкнули «Арго» из заводи в реку, каждый при этом громко хвастался своими подвигами.

Мопс, найдя ощупью в темноте свои снадобья и повязки, начал перевязывать раны Ясону, Аталанте и Мелеагру, но Ифит был уже мертв. Он был самым первым из аргонавтов, которого убили в бою: его товарищам удалось хотя бы унести его тело для погребения. Ясон, громко стонавший от боли в плече, перепоручил командование кораблем Аргусу, и Аргус отдал приказ:

— Весла в воду! Грести! — И добавил: — Во имя сероглазой Афины со скипетром, увенчанным кукушкой, вдохновленный которой я построил это блистательное судно, умоляю всех вас хранить полное молчание до тех пор, пока мы не уйдем далеко в море.

Так аргонавты покинули Эа с Руном на борту, и, несмотря на нескольких раненых, на каждом весле было по гребцу; ибо четверо сыновей Фрикса оказались опытными гребцами, а Орфей принял руль у Анкея Большого, который теперь работал веслом на скамье, занятой когда-то Геркулесом.