Глава тридцатая ПРОЩАНИЕ

Стражники, хотя я были выбраны за силу и опытность, не очень-то обрадовались приказу сторожить тело распятого колдуна на случай, если нагрянут ведьмы и разорители могил. Час шел за часом, и их беспокойство усиливалось, тем более что один из них, уроженец Лариссы, беспрерывно рассказывал байки о фессалийских колдунах. И каждый раз приговаривал:

— Знаете, приятели, все это не враки и не слухи, моя собственная мачеха была ведьмой, я вам уже говорил, дочерью Пана, и я сам мешал в котле, когда был маленьким.

Они боялись спать и жались как можно ближе к разожженному в нескольких шагах от гробницы костру, не забывая подливать в чаши вина.

Неожиданно на некотором расстоянии от них возникли неясные тени, не ответившие на требование назвать пароль.

— Вот, пришли, — пробормотал младший офицер, хватаясь за фаллический амулет из индийского коралла.

— Долго еще до рассвета? — спросил кто-то.

— В Лариссе они редко приходят в собственном обличье, — сказал фессалиец. — Намажут себя чем-то и превращаются в ласок или в кошек, чтобы пролезть в любую щель. У них нет с собой ножей, потому что они привыкли орудовать зубами и когтями. Сначала они их точат… Хорошенько смотрите, нет ли где ползучей твари, и кидайте в нее головешками.

— Чшшшш! — остановил его разглагольствования младший офицер. — Слышите?

— Что?

— Стон. В гробнице.

Все затаили дыхание, но было тихо. Когда пропел первый петух, земля вновь заколыхалась под ногами. Издалека до них донесся грохот, и они почувствовали себя словно на плоту, подхваченном высокой волной.

— Смотрите туда! Смотрите! — крикнул кто-то. Огромный валун, закрывавший вход в гробницу,

вдруг пошатнулся и покатился прямо на стражников, которые с воплями разбежались. Камень смял костер и раздавил кувшин с вином, что было слишком даже для видавших виды воинов, и они бросились что было духу в город, переведя дыхание только у Иоппийских ворот.

Тени, показавшиеся им вдалеке, были Мария, мать Иисуса, царица Мария, Мария-цирюльница, Иоанн, Петр и три кенитских вождя. Они не доверяли римлянам и сами наблюдали за гробницей с безопасного расстояния. Когда костер неожиданно погас, а римляне, надрываясь в крике, сбежали, они тоже немного испугались, и только Мария-цирюльница оставалась спокойной.

Они недоуменно спрашивали друг друга:

— Что случилось? Никто не видел? Что случилось? Притаившийся под терновым кустом недалеко от стражников, прибежал, дрожа от ужаса, Иоанн.

— Валун отвалился от гробницы и погасил костер.

— Теперь самая опасность, — сказала Мария-цирюльница. — Кто пойдет со мной сторожить до рассвета огонь?

Кениты отказались.

— Зачем нам костер? Луна светит ярко, и лучше нам не соваться туда до утра.

— Вы боитесь из-за камня?

— Разве камни катаются по земле сами по себе? Мария решительно двинулась к костру, собрала хворост, стала на колени и вновь раздула пламя. Потом она подошла ко входу в пещеру. Неровный свет костра смутно освещал внутреннее помещение. Возле камня, на котором она ожидала увидеть тело, стояла закутанная в белое фигура.

— О! О! — завопила она. — Смотрите, он стоит! Смотрите!

— Что там? — крикнул, не двигаясь с места, Петр.

— Безглавый дух. Тело исчезло.

Петр бросился к ней, но после бичевания ему трудно было бежать, и Иоанн обогнал его. Осветив пещеру головешкой, которую он выхватил из костра, Иоанн понял, что перед ним не дух, а штука погребального полотна.

— Римляне нас обманули, — сказал он подоспевшему Петру. — Кто-то уже побывал тут и оставил нам только погребальное полотно.

Петр, не раздумывая, вошел в пещеру. Его удивило, что грабители аккуратно свернули полотно и положили его на край плиты, не забыв о головной повязке.

Вскоре подоспели остальные и друг за другом, робея, вступили в пещеру. Никто не знал, что делать дальше, но так как стражники бежали, бросив оружие и посуду, то они решили дождаться их возвращения.

Те явились с первыми лучами солнца, и между офицером и Петром завязалась громкая перебранка. Каждый из них обвинял другого в грабеже. Петр предъявил приказ Пилата и пригрозил пожаловаться старшему офицеру.

В ответ младший офицер только рассмеялся:

— Эй, Симон Варавва, не мало тебе того, что ты уже получил?

Вмешались кениты, и мир был восстановлен. После долгих пререканий стало ясно, что ни один из присутствующих тело не уносил и его исчезновение можно приписать только потусторонним силам, а тут уж ничего не поделаешь.

Солнце светило вовсю, когда римляне и иудеи возвратились в Иерусалим. Царица Мария одна осталась поплакать возле пещеры.

Из сада вышел, завернувшись в плащ, босоногий мужчина. Он остановился рядом с Марией и спросил, почему она плачет.

— Украли тело того, кого я любила. А ты — смотритель здешнего сада? Может быть, ты знаешь, где мне его искать?

— Мария!

Она подняла голову и не поверила своим глазам. Перед ней стоял Иисус.

— Господи, неужели ты одолел смерть?

Она хотела обнять его колени, но он отступил от нее.

— Не касайся того, кто был распят. Оставь меня, любимая, возвращайся в город и скажи моим ученикам, что я жив.

Ничего не понимая, она побежала в тот самый дом, который на Пасху Никодим уступил Иисусу и его ученикам. Она распахнула дверь и крикнула:

— Он жив! Иисус жив! Петр, я его видела. На нем твой плащ. С заплатой на плече.

Петр сбросил плащ, когда Мария-цирюльница позвала на помощь, и совсем забыл о нем. Иоанн с упреком сказал Марии:

— Женщина, ты сошла с ума. Мы уже один раз приняли за призрак кучу тряпок.

— Но я правда видела его.

Никто не хотел верить Марии, и ее даже в сердцах попросили выйти из комнаты.

Мария ушла, а немного погодя Иисус сам тихонько вошел к ученикам, и они чуть не умерли от страха. Он стоял перед ними, держась рукой за дверь, и растерянно улыбался, как ребенок, который ночью пришел в заполненную гостями столовую, не зная, чего ему ждать от родителей. Петр смотрел на него и, не в силах произнести ни слова, то открывал рот, то закрывал. Фаддей вовсе упал без чувств.

Первым пришел в себя и подал голос Фома:

— Если ты Иисус, а не демон, позволь мне дотронуться до тебя.

И он коснулся израненных рук Иисуса.

— Дети мои, — сказал Иисус ученикам, — я пришел проститься с вами. Скоро вы увидите меня в последний раз, а потом будете видеть меня гораздо лучше, чем до сих пор.

— Учитель, куда ты идешь? — спросил Филипп.

— В доме нашего Отца много комнат. Симон, сын Ионы, ты все еще любишь меня? — спросил он, повернувшись к Петру.

— Да, учитель, я люблю тебя, — еле слышно проговорил Петр.

— Тогда корми моих овечек. Но, правда ли, ты любишь меня, сын Ионы?

— Учитель, ты сам знаешь, что я люблю тебя.

— Тогда корми моих баранов. Но, Симон, уверен ли ты, что любишь меня?

— Учитель, тебе все ведомо. И тебе ведомо, что я люблю тебя всем сердцем.

— Тогда корми овец и баранов, которых я увел с пути истинного.

— А как же царство Божие? Долго нам его ждать?

— В канун Пасхи я все понял. Это царство нельзя взять силой.

— Но можем ли мы надеяться прожить тысячу лет?

— Пока человек молод, он обряжает себя, готовясь к будущему, и идет туда, куда ведут его глаза, но рано или поздно его настигает старость, одолевают слабость и слепота. Другие обряжают и наряжают его, а ходить он может только на ощупь. В конце концов наступает час, и его ведут туда, куда он не хочет идти. Разве не сказано: «Взойду ли на небо — Ты там; сойду ли в преисподнюю — и там Ты».

Все еще не совсем избавившись от страха, Петр спросил:

— Иоанн тоже идет с тобой?

— А тебе что за дело до того, идет он или нет?

Иисус бесшумно спустился по лестнице, за ним последовал Петр, за Петром — остальные ученики. Они шли за Иисусом по темным узким улочкам, миновали Восточные ворота, спустились в долину Кедрон, по мосту перешли реку и ступили на Масличную гору. Им казалось, что, когда они идут медленно, он тоже идет медленно, а когда они убыстряют шаг, то и он делает то же самое, так что не в их власти ни подойти к нему ближе, ни потерять его из виду. Но самое удивительное было, правда, об этом они вспомнили гораздо позже, что он больше не хромал.

Они миновали Гефсиманский сад. Поднялись выше. Возле самой вершины на небольшом бугорке стояли рядом Мария, мать Иисуса, Мария, его царица, и очень высокая женщина с закрытым лицом. Все три разом махнули ему словно одной рукой, и он, улыбаясь, направился к ним. Но прежде чем он успел подойти, на гору упал туман, а когда туман рассеялся, Иисуса и трех женщин не было.

Ученики никогда больше не видели их, хотя Иисус частенько являлся им в снах, а иногда даже в видениях наяву. Как-то раз, когда они вернулись из Галилеи, они видели его, как живого, на берегу Мертвого озера возле костра, на котором варилась форель. Им даже показалось, что они слышат шум воды и чуют запах рыбы.

На этом история Иисуса обычно заканчивается, однако епископ-евионит сказал мне:

— Нет, это еще не конец. Иисус победил смерть и прочно связал себя с земной жизнью. Он избежал страданий в преисподней, но и не поднялся на небеса. В нем воплощена сила добра, и только он понуждает людей к покаянию и любви, тогда как все остальные земные силы (кроме Илии) воплощают зло и понуждают людей к греху и смерти. Тогда ни благочестие, ни беззаконие не торжествовали победу в Израиле, поэтому нельзя было установить царство Божие на земле, но придет время, и оно будет установлено. Он победит Женщину и будет царствовать тысячу лет, и весь мир подчинится ему. Тогда его коронуют во второй раз, и царица станет достойна его добродетелей. Она не будет чувственной и не будет украшать себя, как первая, но скромно обрядится в прекрасное белое полотно. Семь ламп мудрости будут постоянно гореть возле его трона, и четыре зверя с горы Хорив будут беспрерывно петь ему хвалы, стоя на страже возле его трона. Не будет больше пагубного моря. Народ же Израиля, несмотря на рассеяние и гонения, остается избранным народом до того дня, когда в Иерусалиме объединятся наконец все двенадцать колен.

ИСТОРИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

Первый ключ к решению проблемы рождества Христова я нашел в главе XIII Деяний святых апостолов, в которой проконсул Кипра Сергий Павел «подивился» тому, что рассказали ему Павел и Варнава об Иисусе. У меня не было причин оспаривать правдивость этой истории в целом, несмотря на предположение Хильгенфельда, что в оригинальном тексте зловредным оппонентом Варнавы, то есть Бар-Иисусом или Елимой-волхвом, был на самом деле Павел. Еще я знал, как трудно было удивить упрямых прокураторов Клавдия, для которых главным законом был титул. Например, они бы с удовольствием объединили последователей человека, лживо провозгласившего себя царем Иудейским, с теми, кто крутился вокруг нового владельца краденого государственного добра. Павел вряд ли интересовался религиозными или философскими проблемами, да и в Деяниях нет упоминания о том, что он был крещен в христианскую веру. Размышляя дальше, я задумался, почему Пилат был столь милостив и удостоил Иисуса беседы с глазу на глаз, чего могли ждать от него только римляне или люди с необыкновенным титулом, подобным тому, что был начертан над головой Иисуса на его кресте. Подходя с точки зрения логики к этим взаимосвязанным вещам, особенно в свете некоторых пассажей в Проповеди египтянам и Протоевангелии, я был так поражен, что некоторое время просто не знал, что мне с ними делать. Своими мыслями я поделился с сэром Рональдом Сторрсом, специалистом по античности и Востоку. Его доброе отношение, хотя он не стал приверженцем моей гипотезы, подвигло меня на работу над книгой. Однако в настоящее время гораздо менее интересно, кто был Иисус по рождению, чем то, что он говорил и делал, и, я надеюсь, особое внимание будет уделено второй части, где речь идет о попытке Иисуса исполнить пророчество Второго Захарии, и которая, мне кажется, дает единственно обоснованное объяснение невероятным событиям, предшествовавшим аресту Иисуса.

Подробный комментарий, будь он написан, чтобы оправдать неортодоксальные взгляды автора, оказался бы раза в два-три длиннее самого романа и потребовал бы от меня нескольких лет упорной работы. Прошу меня простить. Возьмите для примера шестую главу, где речь идет об ужасном видении Захарии. Совсем недостаточно было бы цитировать Епифания по поводу потерянного гностического Евангелия «Происхождение Марии» («в котором есть ужасные вещи») в качестве обоснования истории, к которой до сих пор никто не относился серьезно и которая по обыкновению связывается с во многом ошибочным рассказом Тацита о тайном культе осла у левитов. Не помогла бы мне и помощь Апиона, чьи сочинения были моим единственным источником для истории о Завиде-едомитянине и золотой ослиной маске Доры, потому что никто не потребовал от Иосифа отвергнуть ее как противоречащую истории, хотя сам он бесчестно отрицал существование Доры в Едоме. Я же верю в это из-за мессианской идеи Ирода и его попытки вновь вызвать к жизни древний культ онагра, культ Сета-Тифона, и моя вера может быть оправдана, только если привести впечатляющее количество авторитетных трудов и комментариев к ним. Например, доктор М. Р. Джеймс считает, что история Захарии в «Происхождении Марии» — это клевета, берущая начало в graffiti распятого осла, тогда как я вижу в этом не карикатуру, а иудео-христианскую идентификацию Иисуса с Мессией, сыном Давида, чьим символом в раввинской литературе был осел, так же как символом Мессии, сына Иосифа, был бык.

Или взять Непроизносимое Имя, которое, согласно еврейской традиции, Tol’dothJeshu было незаконно произнесено Иисусом для воскрешения Лазаря. Мое написание имени основано на собственных моих разысканиях, начиная с происхождения алфавита, как об этом пишет мифограф Гигин (глава 227), и заканчивая разными взглядами на Имя Климента Александрийского, Оригена, Филона из Библа и других. Я считаю, что Имя и культ Иеговы не семитского происхождения, но не могу достойно доказать это, не исписав страниц сто. Итак, отказавшись даже от библиографии, которая была бы более впечатляющей, нежели полезной, я ручаюсь, что каждый значительный фрагмент моей истории основан на традиции, хотя бы и забытой, и я приложил множество усилий, чтобы исторический фон был более или менее достоверным. Разыскания завели меня в непредсказуемые дали. Например, мистическое значение, приданное мною золотому тельцу и семи колоннам мудрости, подсказано мне тайной любовью гностиков, в крайнем случае, ессеев, описание которой сохранилось в «Протоколах книжников» Калдера и других лирических произведениях ирландской поэзии, а также в «Llyfr Coch о Hergest» валлийцев XIII века. Они раскрываются полностью только для тех, кто знает вавилонскую астрологию, талмудистскую мысль, литургию эфиопской церкви, поучения Климента Александрийского, религиозные сочинения Плутарха и недавние археологические находки бронзового века.

Я писал, не имея ни малейшего желания обидеть ортодоксальных католиков, которые могут считать, что моя книга не имеет никакого отношения к их вере. Так как католицизм цельная логическая система, то множество непонятных фактов в Евангелии просто принимаются на веру. Сам я подобное принять не могу, тем не менее я уважаю Иисуса за То, что он был более прямодушен, более последователен и более верен своему Богу, чем это возможно для многих христиан.

Писать исторический роман восстановительным методом, то есть интуитивно восстанавливая забытые события, свободно обращаясь со временем, можно, только если автор приучил себя думать, используя тогдашнюю терминологию. Легче всего это сделать, став выдуманным автором — костюмированной фигурой, которую располагают на первом плане архитектурного проекта, чтобы скорректировать его размеры, время и географическое положение. Мне захотелось выступить в роли Агава из Декаполиса, который писал в 93 г. н. э., а не современников Иисуса, потому что существуют различия между синоптическими евангелиями и тем, что называется правдивой историей, требующие многих объяснений по поводу политики Церкви после падения Иерусалима.

Вероятно, величайшее препятствие на пути здравого восприятия Иисуса заключается не в утрате большей части тайной истории, а во влиянии последнего, пропагандистского Евангелия, приписываемого Иоанну. В нем содержатся ценные сведения, отсутствующие в других Евангелиях, но оно должно быть критически переосмыслено, что доказывает хотя бы метафизический пролог, не имеющий никакого смысла в оригинальном тексте, и полное неведение автора в еврейских делах, а также александрийская греческая риторика, нечестным образом приписанная мудрецу и поэту, знавшему цену слову.

Мое решение проблемы рождения Иисуса предполагает отрицание мистической доктрины о Деве Марии и посему на верняка обидит многих даже не очень верующих христиан; хотя сама доктрина сложилась не раньше второго века и не может быть соотнесена ни с Посланием к Римлянам (I; 3), ни с Посланием к Евреям (VII; 14), ни с Посланием к Галатам (IV; 4) — документам гораздо более раннего происхождения, чем любой из текстов канонического Евангелия. Значение их как средства утверждения святости Иисуса и прославления его наравне с языческими богами впервые было отмечено мучеником Юстином в его «Защите христиан» (139 г.), а их значение в освобождении ранних христиан от всяких подозрений в попытке возродить династию Давида очевидно, если вспомнить гонения на дом Давида во времена императоров Траяна и Домициана. Однако христиане не были злонамеренными лжецами, и смелая теория чудесного рождения Иисуса никогда бы не появилась на свет, если бы тайна не коснулась уже его родителей. Это был единственный способ привести в соответствие явно противоречащие друг другу традиционные версии, будто Иосиф не был отцом Иисусу, хотя был законным мужем Марии (Матф. I; 18–19), и будто Иисус в своем рождении «подчинился закону» — был законным сыном — «чтобы искупить подзаконных» (Галатам IV; 4–5).

Не стоит придавать особое значение и самому раннему из сохранившихся тексту Матфея (I; 16), найденному совсем недавно, в котором «Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от которой родился Иисус, называемый Христос». Я считаю, что это вставка евионитов, подтверждавшая законность происхождения Иисуса в пику врагам христианства, которые лгали, подобно римлянину Цельсу, будто Иисус прижит Марией от римского солдата. Для евионитов трудность заключалась в том, что если Иосиф узнал о беременности Марии, уже подписав с ней контракт, то по еврейскому закону (Второзаконие XXII; 13–21) ее ребенок становился незаконным, даже если замужество еще не совершилось и в это время она состояла в тайном браке с кем-нибудь еще. Однако разрешение этого спорного момента столь же неудачно, сколь противоречива достоверная запись о смущении Иосифа двумя стихами дальше в каноническом тексте, и совершенно лишена смысла беседа Иисуса и Пилата. С другой стороны, идея матери-девственницы теперь, когда уже никто не верит, что бог Гермес был глашатаем Зевса, что Геракл и Дионис были его сыновьями, потеряла былое значение для религиозных полемистов. Превалирующей в протестантских странах стала точка зрения, что Иисус, помимо всего прочего, — нравственный идеал. Предположение, что он был не таким, как все в этом мире, и поэтому не мог ошибаться, как простой человек, может быть высказано только с целью отбить у людей охоту следовать ему в его добродетелях. Правда и то, что многие святые поддерживали доктрину о непорочном зачатии, и они бы не согласились с низведением Иисуса до положения простого человека, считая, что из-за этого очень падет его авторитет, но многие простые люди сегодня выбирают нормально рожденного Иисуса, а не сказочно рожденного, как Персей или Прометей.

Длинный диалог между Иисусом и Марией в девятнадцатой главе может привести в недоумение тех, кто не знает своей Библии или ее источника. Здесь я предлагаю новую компоновку давних исторических книг. Добавлены истории, основанные на довольно свободной интерпретации неких античных ритуальных икон, захваченных иудеями, когда они отняли Хеврон у «детей Хета», кем бы ни были эти люди. Такой же способ свободной интерпретации — назовем это ико-нотропией — был принят в Древней Греции для утверждения олимпийских религиозных мифов за счет минойских. Например, история противоестественной связи Пасифаи («та, что блистает для всех») и быка, от которой родился чудовищный Минотавр, по всей вероятности, основывается на иконе священного бракосочетания Миноса, царя Клосса (изображенного с головой быка), и представительницы Богини-Луны, во время которого приносился в жертву бык. Сюжет об овладении Европой («Круглоликой») Зевсом, обернувшимся быком, принадлежит похожей иконе, одна из копий которой была найдена в доэллинистическом захоронении вблизи Мидии. На ней изображена та же богиня верхом на быке. Кстати, вспомним историю Эдипа («Колченогого») и Сфинкс. Он покончил жизнь самоубийством, когда понял, что разгадал ее загадку, в основе которой икона, изображающая хромого царя (Гефеста), влюбленного в Тройственную Богиню Фив и уже убившего своего предшественника Лаэрта. Загадка: «Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?» — имеет ответ: человек, который в младенчестве ползает на четвереньках, в зрелости не нуждается а опоре, а в старости ходит с палкой, но на самом деле ее смысл в том, что от колыбели до могилы Тройственная Богиня властвует над мужчиной.

В иконотропии иконы не искажены и не изменены, просто они интерпретированы противоположно первоначальному культу. Обратный процесс интерпретации олимпийских и иудейских мифов в терминах матриархальных мифов, место которых они заняли, приводит к неожиданным результатам. Малоприятная история изнасилования Лота его двумя дочерьми, которая отражает враждебность евреев к моавитянам и аммонитянам, племенам, как известно, происходившим от кровосмесительных союзов, становится совершенно безобидной, если восстановить ее иконографию. Мы увидим хорошо всем знакомую сцену плача Исиды и Нефтиды возле голого Осириса в увитой виноградом беседке, когда у ног обеих ползает по ребенку. История о Лоте и содомитах предполагает ту же старинную икону, с которой Геродот позаимствовал свой иконотропный сюжет о разрушении скифами храма богини любви Астарты в Аскалоне. Он пишет, что «на этих скифов и на их потомство богиня наложила страшное наказание, поразив их всех женской болезнью», то есть гомосексуализмом. Однако икона, скорее всего, изображает законную оргию служителя Сириуса на фоне священных воскурений. Чтобы покончить с содомскими оргиями в Иерусалиме, добрый царь Иосия Иудейский (637–608 гг. до н. э.) — или Хелкия, или Сафан, или кто-то другой из реформаторов — включил во Второзаконие, XXII, запрет мужчинам носить женскую одежду. Соляной столб, в который обратилась Лотова жена, на иконе наверняка был белым обелиском, известным всем алтарем Астарты, а дочь Лота, избитая толпой, — священной блудницей, из тех, что заставили Иосию запретить блудницам вносить плату в дом Господень.

Следует отметить, что многие предположения, высказываемые персонажами, не обязательно исторически обоснованы: например, теория о Золотом Веке и эпохах Феникса, высказанная Симоном, сыном Боефа, или предположение Ма-нефона об основании Иерусалима изгнанными гиксосскими царями, или приписывание всех псалмов царю Соломону. Имеет значение только влияние всех этих предположений на события.

Я искренне благодарен моему другу и соседу Иошуа По-дро, который помогал мне критикой и советами по иудео-арамейской истории, а также моей племяннице Салли Грейвз, которая делала то же самое, но только относительно греко-римской истории. Мне не удалось бы завершить мою работу без их поддержки. Также выражаю благодарность доктору Джорджу Симону за его замечания, относящиеся к физиологии в рассказе о Страстях Христовых.

ЦАРЬ ИИСУС — РОМАН И ИСТОРИЯ Послесловие На протяжении почти двух тысяч лет образ Иисуса из Назарета, возвестившего в I веке н. э. новое религиозное учение, волнует сердца, умы, воображение людей разных стран и разных национальностей. Первые его последователи из иудеев почитали его как праведного человека, помазанника Божия, Мессию, на которого во время крещения сошел Дух Божий, провозгласивший Иисуса своим сыном; но затем для подавляющего большинства верующих он стал Богочеловеком, Сыном Божиим, воплощенным божественным Словом. Его противники называли его чародеем; материалисты XVIII века — великим обманщиком, а атеисты конца XIX–XX веков объявили, что Иисус вообще не существовал, что его образ — плод фантазии религиозных фанатиков, созданный под влиянием древних культов умирающих и воскресающих богов. Об Иисусе написаны теологические трактаты, научные исследования, романы, повести, созданы кинофильмы и даже рок-опера. Одни авторы строго следуют повествованию Евангелий, включенных в Новый Завет, другие выбирают рассказ только одного из них, третьи предлагают свою версию жизни Иисуса, заполняя лакуны в евангельских историях по своему усмотрению или заимствуя отдельные эпизоды из более поздних христианских сказаний.

Современная наука не сомневается в реальном существовании галилейского проповедника Иисуса, хотя сведения о его деятельности, находящиеся в распоряжении ученых, недостаточно полны. Основным источником этих сведений служат четыре Евангелия (Благовестия) Нового Завета, написанные учениками Иисуса (или записанные с их слов) и учениками его учеников. Созданы они были десятилетия спустя после его трагической гибели, во второй половине I века. В самом кратком и, по всей вероятности, самом древнем новозаветном Евангелии от Марка (по преданию, он был учеником и переводчиком апостола Петра) ничего не говорится ни о рождении Иисуса, ни о его родителях. Повествование начинается с рассказа об Иоанне Крестителе, проповеднике, призывавшем к покаянию иудеев и в знак очищения от грехов крестившем (по точному значению греческого оригинала — совершавшем омовение) в реке Иордан. К нему из Галилеи пришел Иисус и также принял крещение. Именно тогда на него сошел Дух Святой в виде голубя, и голос с неба возвестил: «Ты Сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволение». После крещения Иисус ушел в пустыню, где провел сорок дней, выдержав искушения Сатаны. Затем он возвратился в Галилею и начал свою проповедь, главным содержанием которой было возвещение скорого наступления Царства Божия. — В Евангелии от Марка описываются призвание Иисусом учеников (апостолов), главным образом бедных галилейских рыбаков, его странствия, творимые им чудеса исцеления. За Иисусом следовали и женщины (что было необычно для религиозных сект того времени). Против него выступили иудейские ортодоксы, поскольку он нарушал запреты, введенные и религиозную практику иудаизма, совершая исцеления в субботу, когда верующим предписывалось бездействие. Кроме того, он общался с людьми отверженными (например, с блудницами) и даже прощал им грехи. Хотя сам Иисус избегал называть себя Мессией (по-гречески — Христом), ученики воспринимали его именно так. Евангелист рассказывает, как, поднявшись с тремя учениками на гору, Иисус явился им преображенным, в сияющих одеждах, а рядом с ним были Моисей и пророк Илия.

Основные моральные проповеди Иисуса были направлены против стремления к богатству и земным благам («Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (10.25). Он выступал против внешнего соблюдения обрядов, установленных жречеством, утверждая, что правила эти противоречат «Слову Божию». По словам Иисуса, приведенным у Марка, «ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его, но что исходит из него, то оскверняет человека» (то есть злые помыслы и деяния, исходящие из сердца, — 7.15–22).

Перед иудейским праздником Пасхи Иисус отправляется в Иерусалим и въезжает в город на осле. Таково было одно из предсказаний о появлении Мессии, и иерусалимцы, согласно рассказу Марка, приветствуют его как Царя-Мессию. Напуганные иудейские старейшины решают схватить его и предать суду. В это время Иисус и его ученики устраивают ритуальный предпасхальный ужин (Тайная вечеря). Во время этого ужина он говорит о грядущем предательстве одного из учеников и уподобляет себя жертвенному агнцу (ягненку). После вечери Иисус вместе с избранными учениками идет на Масличную гору (в окрестностях Иерусалима) и, предчувствуя свою страшную участь, молит Бога: «Авва Отче! Все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня, но не чего Я хочу, а чего Ты» (14.36). Появляется отряд вооруженных стражников, которых ведет Иуда Искариот (его ученик); он подходит к Иисусу и целует его, тем самым подавая знак, кого именно нужно схватить. Дальше рассказывается, как суд иудейских старейшин — Синедрион — за святотатство выносит ему предварительный смертный приговор, который должен быть утвержден представителем римской администрации (Иудея в то время находилась под властью Рима) — прокуратором Понтием Пилатом. Беседа с Иисусом производит сильное впечатление на Пилата: не видя в нем политической угрозы, прокуратор предлагает отпустить его по случаю праздника, но толпа требует отпустить другого преступника, а Иисуса предать казни. После пыток и издевательств Иисуса распинают на кресте на горе Голгофе между двумя разбойниками. Марк приводит его последние слова (они содержатся и в Евангелии от Матфея): «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (15.34). Эти слова — цитата из одного ветхозаветного псалма, но произнес их Иисус не по-древнееврейски, как в подлиннике, а на своем родном галилейско-арамей-ском наречии: евангелист записал их греческими буквами, а потом дал перевод на греческий язык (на нем написаны все новозаветные Евангелия). По просьбе одного из последователей Иисуса, лично знавшего Пилата, Иосифа из города Ари-мафея, тело Иисуса отдали ему, и он похоронил его в гробнице в пещере. Когда на третий день после казни ученицы Иисуса пришли, чтобы омыть и умастить благовониями его тело, они нашли гробницу пустой и увидели там юношу, одетого в ослепительные белые одежды. Юноша возвестил им, что Иисус воскрес и явится им в Галилее. Дальнейший текст содержится не во всех рукописях Евангелия от Марка: в нем кратко повествуется о явлениях Христа ученикам, который посылает их проповедовать Евангелие по всему миру. На этом заканчивается новозаветное Евангелие от Марка.

Повествования Евангелий от Матфея и от Луки в основном следуют рассказу Марка, прибавляя к нему ряд подробностей. В соответствии с верой иудеев в то, что Мессия — помазанный Богом царь Израиля — должен происходить из рода царя Давида, оба Евангелия содержат списки (не совпадающие друг с другом) предков Иосифа, мужа Марии, матери Иисуса. Согласно этим генеалогиям, плотник Иосиф оказывается обедневшим потомком царского рода. В этих Евангелиях содержится рассказ о чудесном зачатии девственницей Марией сына от Духа Святого и о рождении его в Вифлееме (где, по иудейским пророчествам, и должен был родиться Мессия). По Матфею, новорожденного приходят приветствовать восточные мудрецы, по Луке — пастухи. В Евангелии от Матфея повествуется о приказе иудейского царя Ирода, узнавшего от мудрецов о рождении чудесного младенца, убить всех маленьких мальчиков и о бегстве Иосифа, Марии и Иисуса в Египет (этого рассказа в Евангелии от Луки нет). Лука же говорит о встрече в Иерусалимском Храме старца Симеона и пророчицы Анны с родителями Иисуса, принесшими туда мальчика, и об их предсказаниях. Еще один эпизод из детства Иисуса также содержится у этого евангелиста: подросток Иисус, пришедший вместе с родителями в Иерусалим, обсуждал в Храме вопросы веры с иудейскими учителями. Никаких других сведений о детстве Иисуса в Евангелиях не содержится.

Четвертое по месту расположения в Новом Завете Евангелие от Иоанна существенно отличается от. первых трех. Здесь упомянуты другие события и чудеса, совершенные Иисусом. Он с самого начала объявляется воплощенным Словом Божиим, а после его воскресения апостол Фома прямо называет Иисуса «Господь мой и Бог мой!» (20.28). Изменено и место действия: все основные события происходят не в Галилее, а в Иудее.

В некоторых других ранних Евангелиях, основанных на той же традиции, что и новозаветные писания, содержатся дополнительные сведения: так, например, во фрагменте Евангелия от Петра, найденном в Египте, главная роль в суде над Иисусом отводится правителю Галилеи сыну царя Ирода Ироду Антипе, поскольку Иисус, происходивший из галилейского города Назарета, был его подданным (на участие Ирода в разбирательстве дела Иисуса указывает и Лука, есть упоминание об этом и в Деяниях Апостолов). В другом фрагменте неизвестного Евангелия, также найденном в Египте, рассказывается о столкновении Иисуса с фарисеем в Храме, где Иисус резко выступает против религиозной практики, установленной фарисеями, противопоставляя ей духовное очищение.

Об Иисусе имеются и свидетельства нехристианских писателей I–II веков. Наиболее важным для историков является свидетельство иудейского писателя Иосифа Флавия.

Он принимал участие в антиримском восстании в Иудее, попал к римлянам в плен. Он был отпущен на свободу императором, жил в столице империи и написал ряд исторических сочинений. В одном из них — «Иудейских древностях» — содержатся упоминания об Иисусе. Текст этот, дошедший в греческой рукописи, носит явные следы христианской правки, поэтому долгое время ученые не принимали его во внимание, считая поздней вставкой. Такой позиции, по-видимому, придерживался и автор романа «Царь Иисус», во всем остальном широко использовавший сочинения Иосифа Флавия. Но в 19 71 году была опубликована рукопись средневекового христианского епископа Агапия, написанная на арабском языке и предназначенная для пропаганды христианства среди арабоязычного населения Ближнего Востока. В ней приведен другой вариант сообщения Флавия об Иисусе, более соответствующий мировоззрению Флавия, верующего (но не фанатичного) иудея. Вот этот отрывок: «В то время был мудрый человек по имени Иисус. Его образ жизни был похвальным, и он славился своей добродетелью; и многие люди из числа иудеев и других народов стали его учениками. Пилат осудил его на распятие и смерть; однако те, которые стали его учениками, не отреклись от своего учителя. Они рассказывали, будто он явился им на третий день после своего распятия и был живым. В соответствии с этим он-де и был Мессия, о котором пророки предвещали чудеса…» (перевод С. С. Аверинцева). Ученые полагают, что перевод Агапия отражает подлинный текст Иосифа Флавия, сохранившийся в сирийских монастырях, где было много раннехристианских и античных рукописей. Отрывок этот, хотя он не слишком информативен, говорит о том, что Иисус действительно проповедовал широким массам населения Палестины, в том числе и неиудеям, что главным виновником его смерти был Пилат и что идея его мессианства возникла — или стала известна — уже после его казни. Но подробностей его жизни, которые могли бы заинтересовать романиста, в нем нет.

Когда христианство стало во II веке достаточно заметным и появились многочисленные Евангелия, содержащие жизнеописания Иисуса, противники нового учения создали свою. версию его деятельности. Такая версия, выдвинутая иудеями, содержалась в сочинении философа Цельса «Правдивое слово». Согласно рассказу Цельса, Иисус родился в иудейской деревне от местной женщины, нищей пряхи. Отцом его был римский солдат по имени Пантера. Муж прогнал ее как уличенную в прелюбодеянии. Когда Иисус вырос, он по бедности нанялся поденщиком в Египте и научился там приемам чародейства. Он собрал около себя кучку отпетых, как сказано у Цельса, «негодяев», лодочников и мытарей (сборщиков налогов). Согласно иудейской версии, иудеи осудили его, он скрывался в бегах, но был захвачен, преданный своими учениками.

Достаточно рано появилось среди противников христиан утверждение, что ученики украли тело Иисуса, поэтому его гробница оказалось пустой (на такое объяснение есть намеки в новозаветных Евангелиях и в Евангелии от Петра). Антихристианские рассказы мало что добавляют к нашим знаниям о биографии Иисуса. По существу это своеобразные «перевертыши», основанные на сообщениях самих христиан: эти сообщения или опровергаются, или высмеиваются, или иначе интерпретируются. Никаких конкретных фактов (за исключением, пожалуй, отцовства солдата) у языческих и иудейских авторов не содержится.

Приток в христианские общины бывших язычников, который был особенно интенсивен со второй половины II века, привел к тому, что эти люди привнесли в христианство свои вкусы и представления, воспитанные в них под влиянием сказочных образов и массовой литературы. Это было время, когда в Римской империи, стоявшей на пороге тяжелого кризиса, распространялись произведения, описывающие самые невероятные чудеса, творимые богами или чародеями; история реальных деятелей в них неузнаваемо преображалась. Так, например, в одном из таких рассказов Александр Македонский выступал как сын египетского фараона-'чародея Нектанеба и одновременно был воплощением своего отца. Потребность веры в чудо — не только веры в чудо рождения и воскресения Христа, — но и в возможность повседневных чудес сочеталась с желанием узнать малейшие детали жизни Иисуса (наподобие деталей в жизнеописаниях античных деятелей), его матери, почитаемых проповедников. Со второй половины II века создаются произведения, дополнявшие ранние евангельские рассказы. Эти произведения (апокрифы) не были признаны Церковью священными, но оказали существенное влияние на массовые верования. Среди них главное место занимают рассказы о детстве и юности Марии и детстве Иисуса. Мать Иисуса не занимала сколько-нибудь существенного места в новозаветных произведениях. В первых трех Евангелиях она даже не названа среди присутствовавших при распятии женщин, хотя Марк перечисляет их поименно (она появляется там только в Евангелии от Иоанна). Почитание Богоматери, желание защитить ее от поношений противников христианского учения вызвало к жизни различные рассказы о ее жизни, предшествовавшей рождению Божественного Сына. Наиболее полный рассказ содержится в «Истории Иакова о рождении Марии» (в научной литературе это произведение принято называть Про-тоевангелие Иакова); оно было создано на рубеже II–III веков, вероятно, в Египте. Протоевангелие написано от имени Иакова, сына Иосифа от первого брака. В этом апокрифе к царскому роду возводится генеалогия самой Марии, а не Иосифа, дабы снять противоречие между учением о непорочном зачатии и идеей о происхождении Иисуса от отпрысков рода царя Давида.

В Протоевангелии Иакова названы по именам родители Марии; оно начинается с рассказа о том, как они скорбят о своей бездетности. Начало это перекликается с ветхозаветной историей Самуила в Первой Книге Царств. Затем описаны виг дения, предшествовавшие рождению Марии, ее появление на свет, детство, проведенное в Храме. Именно в этом Писании создается образ Иосифа-старца, с которым Мария обручается по велению свыше: жрецы призывают старцев, чтобы вручить одному из них Марию для своего рода опеки. На этом собрании происходит чудо: из посоха Иосифа вылетает голубка — символ Святого Духа, и он становится «обручником» Марии. Старость Иосифа позволяла объяснить отсутствие упоминания о нем в новозаветных рассказах о деятельности взрослого Иисуса (в Евангелии от Марка жители Назарета называют Иисуса «сыном Марии» — 6.3, а не Иосифа). Как и в канонических Евангелиях, Иосиф с Марией (добавлена деталь — и с сыновьями) отправляются в Вифлеем на перепись. Согласно Протое-вангелию, Иисус рождается в пещере (по Евангелию от Матфея — в доме, по Евангелию от Луки — в яслях для скота). На этом, собственно, и кончается история самой Марии. Далее описываются преследования младенцев Иродом и гибель отца Иоанна Крестителя, убитого в Храме по приказанию Ирода за то, что он отказался назвать место, где его жена спрятала маленького Иоанна (рассказ, вставленный в Протоевангелие из какого-то другого сочинения, посвященного Иоанну). Как и другие произведения массовой христианской литературы, созданной в конце II–IV веков, оно изобилует рассказами о чудесах и знамениях (так, в нем описывается, как в момент рождения Иисуса вся природа и все живое — даже птица в полете — замерло и не двигалось). Примерно в то же время, что и «История Иакова о рождении Марии», был создан апокриф, оказавший большое влияние на формирование образа Иисуса — «Сказание Фомы, израильского философа, о детстве Христа», которое обычно называют Евангелием детства. В нем повествуется о чудесах, совершенных Иисусом в возрасте от пяти до двенадцати лет. Евангелие детства отражает прежде всего представления христиан из язычников, воспринимавших Христа как всесильное божество с самого рождения. Композиция этого произведения достаточно проста: каждый эпизод содержит рассказ о чуде, совершенном маленьким Иисусом: он лепил птичек из глины и отправлял их летать, а мальчик, который разбрызгал воду из лужицы, где играл Иисус, по его слову высох; замертво упал другой мальчик, толкнувший Иисуса. Описаны и дискуссии в школе: Иисус требовал, чтобы учитель разъяснил значение формы греческой буквы альфа (А); а когда учитель рассердился и ударил мальчика по голове, тот проклял обидчика, и учитель упал мертвым. Правда, после того как другой учитель признал мудрость маленького Иисуса, первый учитель был воскрешен. Для большинства чудес, совершенных согласно Евангелию детства, нет никаких оснований в рассказах ранних иудеохристианских и новозаветных Евангелий. Но оно послужило образцом для многочисленных средневековых сказаний о самом Иисусе, его родителях и родичах.

Таковы основные источники, повествовавшие об Иисусе Христе, которые были в распоряжении Р. Грейвза, когда он создавал свой роман «Царь Иисус». Внимательный читатель увидит, как умело соединил автор разнородные рассказы, почерпнутые им из Нового Завета и более поздних апокрифов, оценит он и смелую гипотезу о происхождении Иисуса, целиком рожденную фантазией автора. В историческом комментарии, написанном самим Грейвзом, он указывает кратко, на чем основаны его предположения. Нужно сказать, что, помимо рассказов об Иисусе, Грейвз использовал большое количество свидетельств древних историков (прежде всего Иосифа Флавия) о событиях в Палестине, отношениях с римскими властями; он включает в свой роман подлинные исторические персонажи, действовавшие как в Риме, так и в Иудее. Р. Грейвз был профессором, знатоком античной истории (что отразилось и в других его романах), через беседы и рассказы действующих лиц он вводит читателя в курс исторических событий, как предшествовавших сюжетным коллизиям романа, так и современных им. Образы императора Августа, его жены, римских наместников, царя Ирода, бывшего вассалом Рима, его детей основаны на прекрасном знании эпохи и тех характеристик, которые давали им древние писатели. Он не допускает ошибок и натяжек, за исключением, пожалуй, тех, которые необходимы ему по сюжету (это, в частности, касается происхождения царя Ирода), но и тогда рассказ о гипотетических событиях он вкладывает в уста персонажей, чьим словам читатель волен и не верить. Вся история Иисуса написана от имени, по собственному признанию Грейвза, «выдуманного персонажа» — некоего Агава из Декаполиса (Десятиградия — союза греческих городов, расположенных в Палестине), жившего в конце I века. Этот прием дает автору возможность высказывать субъективные взгляды, критиковать церковное предание, созданное, по его мнению, христианами из язычников.

Грейвз знакомит читателей не только с исторической обстановкой, но и с религиозной ситуацией восточных провинций Римской империи. На рубеже эр в восточном Средиземноморье, входившем в обширную Римскую державу, шли интенсивные религиозные поиски; распространялись культы богов-спасителей, происходило объединение в сознании верующих образов различных божеств, почитавшихся в разных областях империи. Грейвз попытался отразить эту напряженную религиозную жизнь, свойственную и Палестине. Но хотя сообщает все сведения как бы Агав, отражают эти сведения состояние и концепции религиоведения первой половины нашего века. Роман «Царь Иисус» вышел в 1946 году. Автор его воспринял все достижения и все недостатки в изучении древних верований, присущие науке 20-30-х годов. Это было время распространения сравнительно-исторического метода, когда ученые устанавливали связи между мифами и легендами различных народов, их типологическую близость и взаимовлияние. Особый интерес вызывали культы умирающих и воскресающих богов растительности, существовавшие у многих земледельческих народов древности, повлиявшие, по мнению исследователей, на образ Христа. Сравнительному изучению подвергались и свидетельства о культе женских божеств — Великой Матери (прародительницы), Матери-Земли и т. п. Характерен был и своего рода гиперкритицизм: стремление многие легенды и исторические предания объяснять как трансформацию древних мифов, причем порой для объяснения использовались мифы других народов. Такая «свободная» интерпретация, как ее называет Грейвз, игнорировала локальные и социально-психологические особенности мифотворчества определенной эпохи и определенного народа, устойчивость традиции в передаче преданий.

Оказались не всегда оправданными и попытки всюду находить изначальные культы Матери. В частности, это относится к культу Яхве, бога — покровителя израильских племен (имя Иегова, употребляемое Грейвзом, как доказано современными семитологами, вошло в христианскую литературу в результате ошибочного средневекового прочтения).

Женские культы существовали на территории Сирии и Палестины (Ханаана) до прихода туда еврейских племен. Некоторые из этих культов были заимствованы расселившимися в Палестине евреями, в частности, культ богини Ашта-рет, но, в связи с победой монотеизма, они не получили сколько-нибудь длительного распространения и не повлияли глубоко на верования этих племен. Женская ипостась Яхве появляется в средневековых мистических учениях каббалы и не прослеживается в древнем иудаизме.

Читатели, интересующиеся религиозно-общественным фоном, на котором проходила описанная Грейвзом деятельность Иисуса, должны иметь в виду, что автору еще не были известны некоторые научные открытия послевоенного времени, имеющие отношение к описываемым им событиям и учениям. Наиболее важное из этих открытий — находки на берегу Мертвого моря рукописей религиозной секты ессеев, а затем и раскопки их поселений, относящихся ко II веку до н. э. — I веку н. э. История находок, попытки вывезти их из Иордании (в ее территорию в то время входили места раскопок) сами могут служить основой приключенческого романа. Эти находки были сделаны в 1946 году; большинство рукописей к настоящему времени опубликованы и изучены. Религиозная секта, выбравшая местом своего пребывания пустынные районы побережья Мертвого моря, обычно называется в научной литературе Кумранской общиной (по названию местности Вади-Кумран, где впервые рукописи были обнаружены арабскими пастухами в пещере). Отождествление этой секты с ессеями сделано на основании сопоставления содержания рукописей с тем, что сообщают об ессеях древние писатели. Сами себя члены секты называли «нищие» — эвийо-ним (отсюда название одной из древних христианских групп — эбиониты), «сыны света», «простецы». Кумранская община представляла собой замкнутую организацию; кумра-ниты исповедовали иудаизм, но не признавали жречество Иерусалимского Храма, которое, по их мнению, исказило и осквернило истинную веру. Кумраниты порвали отношения с Храмом; они провозгласили свою общину «Новым союзом» (или «Новым заветом»), поскольку старый союз с Богом, его завет был нарушен жрецами и первосвященниками. Выступали они и против фарисеев. Кумраниты жили замкнутой общиной, для которой были характерны общность имущества, обязательный труд ее членов, совместные трапезы, изучение религиозных текстов — не только Библии, но и тех, что были созданы самими сектантами. В общине были приняты ежедневные ритуальные омовения, перед которыми требовалось внутреннее покаяние, духовное очищение (прообраз христианского крещения, которое проводится лишь один раз). Жертвоприношения были запрещены.

Жизнь кумранитов была подчинена основной цели: подготовке к решающей борьбе «сынов света» с «сынами тьмы», не разделяющими их верований. В ней конечная победа будет одержана «сынами света» с помощью Спасителя-Мессии, который осудит всех нечестивцев и установит Царство справедливости на земле. Особое место в учении Кумран-ской общины занимало почитание ее основателя, названного в рукописях «Учителем праведности». Ученые считают его реально существовавшей личностью; согласно кумранским рукописям, против него выступил некий «нечестивый жрец», преследования со стороны которого привели Учителя к гибели (какой — мы не знаем). Кумраниты верили, что во время войны «сынов света» с «сынами тьмы» их Учитель вернется на землю. Уже из этого краткого изложения основных идей кумранского учения видно сходство его с ранним христианством, гораздо большее, чем сходство последнего с древними языческими мифами. В раннехристианской литературе встречаются самоназвания, свойственные кумрани-там, — «сыны света», «нищие». Выражение «нищие духом», употребленное в Нагорной проповеди Иисуса в Евангелии от Матфея, также восходит к кумранским рукописям. Если судить по сведениям, относящимся к Иоанну Крестителю, он был тесно связан с Кумранской общиной. Разумеется, между е е учением и проповедью Иисуса были существенные различия: Иисус выступал против замкнутости этой общины, призывал к широкой проповеди своего учения. Отдельные фразы Иисуса, содержащиеся в новозаветных сочинениях, звучат как прямая полемика с кумранитами: «Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме» (Матф. 5.14–15). Разделяла последователей Иисуса и кумранских ессеев вера первых в уже свершившийся приход Мессии. Но учение отшельников, живших в пустыне у Мертвого моря, сыграло своего рода посредническую роль между ортодоксальным иудаизмом и христианством.

Другое важное открытие, неизвестное Грейвзу в период создания романа, — находка библиотеки гностиков (значительная часть которых считала себя христианами) в 1945 году на юге Египта. Не разделяя учения ортодоксальной церкви, египетские гностики собрали наиболее чтимые ими сочинения, а во время гонений на них как на еретиков спрятали их. В этой библиотеке обнаружены догматические трактаты, диалоги, поучения, апокалипсисы и даже евангелия: Евангелие Фомы, Евангелие Филиппа, Евангелие Марии, Евангелие Истины. Тексты произведения, которые христианские писатели называли Евангелием египтян, оказались в составе сочинения «Книга великого невидимого духа». Написаны все они на коптском языке (восходящем к древнеегипетскому), но это, как правило, не оригиналы, а переводы более ранних греческих текстов. В гностических писаниях нет биографических данных об Иисусе, которого они воспринимали как Логос, Разум, исходящий от абстрактного абсолютного божества. В них нет и «тайной истории», о возможном существовании которой писал Грейвз в своем историческом комментарии. Но некоторые из текстов дают возможность более точно реконструировать древнейшую основу евангелий, прежде всего речения Иисуса (наиболее ценно в этом отношении Евангелие Фомы). Отражают они и расхождения между разными группами в первоначальном христианстве (так, в Евангелии Филиппа содержатся возражения против идеи непорочного зачатия Марией от Духа Святого: «Некоторые говорили, что Мария зачала от Духа Святого. Они заблуждаются… Когда бывало, чтобы женщина зачала от женщины?» В Евангелии Филиппа Дух выступает как женское начало: это слово в арамейском языке, на котором говорил Иисус и его первые последователи, — женского рода). В 1961 году найдена надпись на камне (который ранее стоял на площади, а позднее был вставлен в ступеньку лестницы), сделанная в Кесарии Понтием Пилатом, в которой говорится, что но построил для кесарийцев храм исператора Тиберия. Понтий Пилат назван там префектом Иудеи, то есть командующим военными силами. Вероятно, если бы Р. Грейвз знал все эти находки, он бы изменил отдельные описания и трактовки в своем романе, но сохранил бы основную сюжетную линию и образ Иисуса. Это право романиста. Мне кажется, что образ Иисуса, созданный Грейвзом, найдет путь к сердцу читателя, а введенные автором сюжетные ходы, связанные с рождением Иисуса, предательством Иуды, как бы к ним ни относиться с точки зрения строгой науки, не могут не возбудить интерес. Этот роман безусловно заслуживает того, чтобы с ним познакомился широкий круг наших читателей.