Книга: Сильмариллион (др. перевод) (илл. Несмита)
Назад: Глава 24 О плавании Эарендиля и войне гнева
Дальше: О кольцах власти и третьей эпохе, в каковой завершаются эти предания
Акаллабет
Низвержение Нуменора
Говорится среди эльдар, будто люди пришли в мир в те времена, когда над землею простиралась Тень Моргота, и быстро подпали под его власть, ибо Враг выслал к ним своих лазутчиков, и люди вняли злобным и коварным речам и стали поклоняться Тьме, хотя не внушала им Тьма ничего, кроме страха. Но нашлись и такие, что отвратились от зла, и покинули земли своих отцов, и отправились на Запад, ибо дошли до них слухи, будто на Западе сияет свет, перед которым Тень бессильна. Слуги Моргота безжалостно преследовали беглецов; долог и труден был путь, но добрались они наконец до тех земель, откуда взорам открывалось Море, и вступили в Белерианд, где в ту пору шла Война Самоцветов. На языке синдарин люди эти звались эдайн; они стали друзьями и союзниками эльдар и свершили подвиги великой доблести в битвах против Моргота.
От них по отцовской линии происходит Сияющий Эарендиль; в «Лэ об Эарендиле» говорится о том, как в ту пору, когда Моргот уже почти готов был торжествовать победу, сын Туора выстроил корабль свой «Вингилот» (люди называли его «Ротинзиль») и отправился бороздить неведомые моря в надежде отыскать Валинор: задумал он просить Валар от имени Двух Народов о снисхождении и помощи в час крайней нужды. Потому люди и эльфы нарекли его Эарендиль Благословенный, ибо свершил он задуманное, хотя великие опасности и труды выпали ему на долю; и воинство Владык Запада выступило из Валинора. Эарендиль же не возвратился более в некогда любимые им земли. В ходе Великой Битвы, когда наконец повержен был Моргот и рухнул Тангородрим, из всех людских племен одни только эдайн сражались на стороне Валар, в то время как многие другие примкнули к Морготу. Когда же Владыки Запада одержали победу, уцелевшие приспешники зла бежали обратно на восток: в тех краях многие их соплеменники все еще скитались по невозделанным полям, где торжествовали жестокость и беззаконие, равно глухи к призывам и Валар, и Моргота. И явились к ним злые люди, а с ними – и тень страха; и те избрали их королями. Тогда Валар отвернулись до поры от людей Средиземья, отказавшихся внять их призывам и признавших владыками над собою друзей Моргота; и люди жили во тьме, и не было им защиты от злобных тварей, что измыслил Моргот в дни своего могущества: от демонов и драконов, уродливых чудищ и нечистых орков, созданных в насмешку над Детьми Илуватара. Ужасна была участь людей.
Но Манвэ изгнал Моргота и запер его за пределами Мира, во внешней Пустоте, и не может Враг сам возвратиться в мир в своем осязаемом и видимом обличии, пока восседают на тронах Владыки Запада. Однако брошенные им семена давали всходы и приносили злые плоды – стоило лишь порадеть о посеве. Ибо воля Моргота по-прежнему жила в мире и направляла его слуг, принуждая их противиться воле Валар и уничтожать тех, кто повиновался им. Про то хорошо знали Владыки Запада. Потому, когда выдворили они Моргота, принялись они совещаться касательно грядущих эпох. Эльфов Валар призвали возвратиться на Запад; и те эльдар, что вняли призыву, поселились на острове Эрессеа: одна из его гаваней носит название Аваллонэ – из всех городов земли она ближе всего к Валинору. Башня Аваллонэ, это – первое, что открывается взору морехода, когда корабль его приближается наконец к Бессмертным землям, оставляя за кормою бескрайние просторы Моря. Щедрая награда ожидала и Отцов Людей, героев трех домов, сохранивших верность Валар. Сам Эонвэ пришел наставлять их, и обрели они великое могущество и мудрость, и жизнь более долгую, нежели прочие смертные. Для эдайн создана была новая земля, не являющаяся частью ни Средиземья, ни Валинора, и отделенная от них безбрежным океаном – однако расположенная ближе к Валинору. Оссэ поднял ее из пучины Великих Вод, Аулэ укрепил, а Йаванна одарила плодородием, эльдар же украсили остров фонтанами и цветами, привезенными с Тол Эрессеа. Валар нарекли этот остров Андор, Дарованная Земля, и Звезда Эарендиля ярко вспыхнула на Западе как знак того, что все готово, и луч ее, точно путеводная нить, прочертил путь через море, и подивились люди, завидев серебристое пламя на дорогах Солнца.
Тогда эдайн вышли на кораблях в открытое море, следуя за Звездой; и Валар на много дней смирили морские бури, и по их воле сиял солнечный свет и дул попутный ветер, и водная гладь искрилась перед глазами эдайн точно стекло, подернувшись мелкой рябью, и пена разлеталась, словно снежные хлопья, перед форштевнями их кораблей. Столь ярко пылал Ротинзиль, что даже по утрам люди различали на Западе его трепетный свет, а безоблачными ночами он сиял один, ибо все другие звезды меркли в его лучах. Держа курс на Звезду, эдайн преодолели наконец бескрайние морские пространства и увидали вдали, в мерцающей золотой дымке, приготовленный для них остров, Андор, Дарованную Землю. И вот пристали они к берегу, и сошли с кораблей, и открылся их взорам цветущий, изобильный край, и возрадовались они. И нарекли они эту землю Эленна, что означает «К Звезде», или иначе Анадунэ, то есть Западная земля, Нуменорэ на Высоком наречии эльдар.
Так началось бытие того народа, что на языке Серых эльфов зовется дунэдайн: нуменорцы, Короли среди людей. Но и они не избежали тем самым смертного удела, что Илуватар назначил всему роду человеческому; дунэдайн оставались смертны, хотя долог был отмеренный им срок, и не знали они недугов до того, как на народ их пала тень. Умножились мудрость их и слава; более прочих людских племен во всем уподобились они Перворожденным; были они высоки ростом – выше, чем самые высокие из сынов Средиземья; и глаза их сияли ярко, точно звезды. Но медленно росло число жителей этой земли, ибо хотя рождались среди дунэдайн дочери и сыновья, еще более прекрасные, нежели отцы их – однако очень немного.
Встарь главный город и гавань Нуменора находился посреди западного побережья и назывался Андуниэ, ибо смотрел на закат. В самом центре острова возвышалась скала, высокая и отвесная; название ей было Менельтарма, Столп Небес, и вершина ее – ровная, открытая всем ветрам – считалась святилищем Эру Илуватара; иных храмов и капищ не строили в земле нуменорцев. У подножия горы воздвигнуты были усыпальницы королей, а совсем рядом, на холме, стоял Арменелос, прекраснейший из городов: там высилась башня и цитадель, возведенная Эльросом, сыном Эарендиля, ставшего волею Валар первым королем дунэдайн.
Эльрос и Эльронд, брат его, вели свой род от Трех Домов эдайн, а также отчасти от эльдар и майар, ибо в числе их предков были Идриль из Гондолина и Лутиэн, дочь Мелиан. Воистину Валар не могли лишить людей дара смерти, полученного от Илуватара, однако что до Полуэльфов – здесь Илуватар передал Валар право решения, и Власти Арды судили позволить сыновьям Эарендиля самим избрать свою судьбу. Эльронд пожелал остаться с Перворожденными, и удел Перворожденных дарован был ему. Эльросу же, который предпочел стать королем людей, отмерен был долгий срок жизни – во много раз превышающий лета людей Средиземья; и все потомки его, короли и знатные лорды королевского дома, жили долго даже по меркам нуменорцев. Эльрос же прожил пятьсот лет, и из них правил нуменорцами четыреста лет и еще десять.
Так шли годы, Средиземье приходило в упадок, померк свет и позабылась древняя мудрость, но дунэдайн жили под покровительством Валар и в дружбе с эльдар, и мужали телесно и духовно. Хотя народ этот, как встарь, говорил на своем языке, короли и знать изъяснялись также и на эльфийском наречии, которым овладели во времена союза эльфов и людей, и так вели беседы с эльдар – теми, что жили на Эрессеа, и теми, что приплывали от западных берегов Средиземья. Мудрецы Нуменора постигли также и Высокое наречие эльдар Благословенного Королевства – немало преданий и песен, сложенных на древнем языке, дошли до них из глубины веков, от начала сотворения мира. И создали они манускрипты, и книги, и свитки, и вписали в них многие дивные истины в пору расцвета нуменорского королевства – истины, позабытые ныне. Таким образом, помимо собственных своих имен, все знатные нуменорцы принимали имена также и на языке эльдар; то же справедливо было в отношении прекрасных городов и поселений, что основали они в Нуменоре и по берегам Ближних земель.
Ибо несказанно возросло мастерство дунэдайн, и с легкостью превзошли бы они злобных королей Средиземья в искусстве ведения войны и изготовления оружия, если бы только пожелали – но теперь всей душой стремились они к миру. Превыше всех ремесел нуменорцы ставили кораблестроение и морское дело, и не будет вновь равных им мореходов с тех пор, как мир пришел в упадок; а морские странствия стали излюбленной забавой и испытанием доблести для отважных мужей в славные дни их юности.
Но Владыки Валинора запретили нуменорцам плавать на запад за пределы видимости острова; и долгое время дунэдайн принимали это как должное, хотя и не до конца понимали причину подобного запрета. Манвэ же задумал оградить нуменорцев от искушения искать Благословенное Королевство или желать перейти границы, назначенные их благоденствию, возмечтав о бессмертии Валар и эльдар и о землях, над коими тлен не властен.
Ибо в те времена Валинор еще оставался частью видимого мира: Илуватар позволил Валар сохранять там свою земную обитель, как память о том, что могло бы быть, если бы тень Моргота не пала на мир. О том хорошо знали нуменорцы, и порою, когда воздух был прозрачен и чист, а солнце сияло на востоке, они вглядывались вдаль и различали на западе сверкающий белизною город на далеком берегу, и величественную гавань, и башню. В те дни нуменорцы обладали острым зрением; однако только самому зоркому взгляду дано было разглядеть дивное видение – с вершины Менельтармы или, может статься, с высокой палубы корабля, что удалялся от западного берега так далеко, насколько то было дозволено. Ибо дунэдайн не смели нарушить Запрет Владык Запада. Однако мудрые из числа нуменорцев ведали, что эта недосягаемая земля – отнюдь не Благословенное Королевство Валинора, но Аваллонэ, гавань эльдар на Эрессеа, самой восточной части Бессмертных земель. Оттуда в Нуменор порою являлись Перворожденные – они приплывали на кораблях, не знающих весел, словно белые птицы, летящие из тех краев, где заходит солнце. Они привозили в Нуменор бесчисленные дары: певчих птиц и благоуханные цветы, и травы с чудесными свойствами. Привезли они и саженец, взятый от Келеборна, Белого Древа, что росло в самом центре Эрессеа; а тот, в свою очередь, происходил от Галатилиона, Древа Туны, созданного Йаванной по образу Тельпериона для эльдар Благословенного Королевства. Дерево это выросло и зацвело во дворцовых садах короля в Арменелосе, и нарекли его Нимлот; вечером раскрывались душистые лепестки, и ночные сумерки наполняло дивное благоухание.
Вот так случилось, что, памятуя о Запрете Валар, дунэдайн не плавали на запад в те времена, но только на восток: от укрытого мраком Севера до жаркого Юга и далее, до Нижних Границ Тьмы; заходили они и во внутренние моря, и, огибая берега Средиземья, различали с высоких палуб Врата Утра на Востоке. Случалось, что дунэдайн приставали у берегов Великих земель, и жалость охватывала их при виде пришедшего в запустение Средиземья; и правители Нуменора вновь высадились на западном побережье в те времена, что вошли в историю как Темные Годы людей, и до поры никто не посмел встать у них на пути. Ибо в те дни люди, в большинстве своем пребывая под властью Тьмы, сделались малодушны и слабы. И, придя к ним, многому стали учить их нуменорцы. Пшеницу и вино привезли они, и научили людей сеять зерно и молоть муку, обрабатывать дерево и обтесывать камень, и помогли им упорядочить ход своей жизни – насколько возможно то было в земле, где смерть приходит скоро, а радость – редкий гость.
Так люди Средиземья обрели утешение и поддержку; тут и там вдоль западного побережья глухие леса отступили вглубь материка; люди сбросили ярмо морготова детища и позабыли о страхе своем перед тьмою. И чтили они память о высоких Морских Королях, и, когда те уплыли прочь, стали звать их богами, уповая на их возвращение. Ибо в те времена нуменорцы не задерживались в Средиземье надолго, и до поры не спешили основать там свои поселения. На восток призывал их долг, но к западу по-прежнему стремились сердца их.
Тоска эта все усиливалась с течением лет; все сильнее манил нуменорцев город бессмертия, что различали они вдалеке, и мечта о вечной жизни, об избавлении от смерти и блаженстве, не имеющем предела все больше овладевала ими; и в то время, как росли могущество и слава дунэдайн, росло и недовольство. Ибо хотя Валар вознаградили дунэдайн долгой жизнью, усталость от бремени мира, что приходит рано или поздно, не могли исцелить Владыки Запада; и нуменорцы умирали – все, даже короли из рода Эарендиля, и краток был в глазах эльдар отмеренный им срок. Вот так на нуменорцев пала тень: может статься, это вновь явила себя злобная воля Моргота, что все еще жила в мире. Нуменорцы принялись роптать – сперва втайне, а затем и открыто, проклиная участь людей, а более всего – Запрет, не позволяющий им плавать на Запад.
И говорили они промеж себя: «Почему Владыки Запада живут там в мире, и нет пределов их благоденствию – мы же должны умирать и отправляться сами не знаем куда, покидая дома наши и все, что создали своим трудом? Эльдар тоже не знают смерти – даже те, что восстали против Владык. Мы подчинили себе все водные просторы, нет такого моря, что оказалось бы слишком широким и бурным для наших кораблей – почему же не позволено нам доплыть до Аваллонэ и повидать живущих там друзей наших?»
Находились и такие, что заявляли: «Почему не позволено нам доплыть хотя бы и до Амана, и, оказавшись там, вкусить – пусть на один только день – блаженство Властей? Разве не превзошли мы в могуществе народы Арды?»
Эльдар передали эти речи Валар, и опечалился Манвэ, видя, как над Нуменором в расцвете славы сгущаются тучи. И отправил он к дунэдайн вестников; долго и убежденно говорили они с королем и всеми, кто соглашался слушать, рассказывая об участи и устройстве мира.
«Судьбу Мира изменить может только Тот, кто создал его, – увещевали они. – Даже если бы и впрямь пустились вы в плавание и, миновав все ловушки и мороки, добрались бы до Амана, Благословенного Королевства – немного пользы принесло бы то вам. Ибо отнюдь не земля Манвэ делает обитателей ее бессмертными, но Бессмертные, живущие там, освятили землю; вы же, оказавшись в Амане, только ощутили бы до срока усталость прожитых лет и погибли бы, словно мотыльки в свете чересчур ярком и неугасимом».
Но молвил король: «Разве Эарендиль, мой предок, не здравствует и поныне? Или он не в земле Аман?»
На это отвечали Вестники: «Сам знаешь, ему дарован особый удел: он причислен был к Перворожденным, над которыми смерть не властна; однако помни также, что не суждено ему когда-либо возвратиться в смертные земли. Тогда как ты и народ твой – не из числа Перворожденных; вы – смертные люди; такими сотворил вас Илуватар. Сдается, однако, что хотите вы завладеть достоянием обоих народов: плавать в Валинор, когда заблагорассудится, и возвращаться, буде на то ваша воля, к домам своим. Тому не бывать. Да и не могут Валар отнять дары Илуватара. Эльдар не понесли наказания, говорите вы – даже те, что восстали, не знают смерти. Однако для них это – не награда и не кара, но суть их бытия. Эльфы не могут уйти, они связаны с этим миром и не покинут его пределов, пока стоит мир, ибо жизнь Арды и жизнь эльфов едины. Вы же несете наказание за бунт людей, к коему отчасти причастны, говорите вы, – потому смерть имеет над вами власть. Но изначально не карой задумана была смерть. Это – путь к спасению; вы покидаете мир и не связаны с ним, будь то в надежде или усталости. Так кому же из нас пристало завидовать другому?»
И ответствовали нуменорцы: «Как же не завидовать нам Валар или даже последнему из Бессмертных? От нас требуют слепой веры, надежды без уверенности; не ведаем мы, что ждет нас в ближайшем будущем. А ведь и мы любим Землю и не желаем расставаться с нею».
Тогда молвили Вестники: «Это так: замысел Илуватара во всем, что касается вас, неведом Валар; не все, чему суждено случиться, открыл Эру. Но вот что почитаем мы истинным: ваш дом – не здесь, не в земле Аман и не в пределах Кругов Мира. Судьба людей, уводящая их прочь, изначально была даром Илуватора. Горем обернулась она для них потому лишь, что, когда пала на них тень Моргота, показалось людям, будто окружает их тьма еще более непроглядная, и убоялись они; многие же возгордились, и в своенравии своем не пожелали смириться и добровольно расставаться с жизнью. Мы, изнывающие под бременем лет, что с каждым днем все тяжелее, не в состоянии постичь этого – но если горе это вновь вернулось терзать вас, как утверждаете вы, тогда опасаемся мы, что над миром вновь встает Тень и подчиняет себе сердца ваши. Потому, хоть вы и дунэдайн, прекраснейшие из рода людей, что встарь вырвались из-под власти Тени и доблестно сражались с нею, мы говорим вам: остерегитесь! Не след противостоять воле Эру; и Валар настоятельно велят вам не отрекаться от веры, к которой призывают вас – иначе очень скоро она вновь превратится в связующие вас оковы. Надейтесь лучше, что в итоге даже ничтожнейшие из ваших желаний принесут свои плоды. Илуватар вложил в сердца ваши любовь к Арде, а он ничего не насаждает без причины. Однако же немало веков пройдет перед глазами не родившихся еще поколений прежде, чем замысел Эру станет явным; и вам откроется он, а не Валар».
Эти события произошли во времена Тар-Кирьятана Корабельщика и Тар-Атанамира, его сына; то были гордые властители, жадные до богатства; они обложили данью жителей Средиземья, и теперь охотнее брали, нежели давали. Именно к Тар-Атанамиру явились Вестники; он же был тринадцатым королем, и к моменту его вступления на престол королевство Нуменор просуществовало уже более двух тысяч лет и достигло расцвета своего благоденствия, если не могущества. Но Атанамир остался недоволен советами Вестников и не внял им, и большинство его подданных последовали примеру короля, ибо, как и прежде, одолевало их желание обрести избавление от смерти тотчас же, немедленно, не дожидаясь исполнения надежды в неведомом будущем. Сам Атанамир дожил до лет весьма преклонных, цепляясь за жизнь даже тогда, когда не осталось в ней и следа радости; первым из нуменорцев поступил он так, не соглашаясь уйти до тех пор, пока не утратил вовсе разум и силу, и отказывая в престоле своему сыну в расцвете лет. Владыки же Нуменора, как правило, женились поздно, ибо долгая жизнь отпущена была им, и уходили, передавая власть сыновьям, как только возмужают те телесно и духовно.
После на престол взошел Тар-Анкалимон, сын Атанамира; образ мыслей его не отличался от отцовского, и в дни его правления в народе Нуменора возник разлад. В одном лагере собралось большинство; их называли Людьми Короля; и они возгордились и отдалились от эльдар и Валар. Во втором лагере оказались немногие; этих называли Элендили, Друзья Эльфов, ибо хотя они по-прежнему хранили верность королю и Дому Эльроса, они желали остаться в дружбе с эльдар и вняли совету Западных Владык. Тем не менее даже их, называвших себя Верными, коснулась скорбь народа дунэдайн; и их тоже терзала мысль о смерти.
Так сходило на нет благоденствие Западной земли, однако росли ее могущество и богатство. Ибо короли и их подданные не вовсе утратили мудрость, и если более не почитали Валар, то по крайней мере все еще опасались их. Они не смели открыто нарушить Запрет или плавать далее назначенных им пределов. Как и прежде, на восток направляли они свои высокие корабли. Но страх перед смертью все сильнее подчинял себе души людей, и любой ценою стремились они продлить отмеренный им срок; и стали они возводить громадные усыпальницы для умерших, а мудрецы Нуменора трудились, не покладая рук, тщась разгадать секрет воскрешения к жизни или хотя бы ее продления. Но преуспели они лишь в искусстве уберечь от тлена мертвую плоть; и весь остров загромоздили безмолвные гробницы, где во тьме саркофагов затаилась мысль o смерти. Живущие же с тем большей охотой искали забвения в наслаждениях и разгульных пирах, алкая все бо?льших богатств и сокровищ; а после Тар-Анкалимона обычай подносить Эру первые плоды был предан забвению, и теперь редко поднимались люди в Святилище на вершине Менельтармы в центре острова.
Вот так случилось, что в те времена нуменорцы впервые основали огромные поселения на западном побережье древних земель, ибо собственная их земля с некоторых пор казалась им тесной, и не знали они там более ни радости, ни покоя: теперь они жаждали власти над Средиземьем и его сокровищ, раз уж Запад оставался для них закрыт. Укрепленные гавани и неприступные башни возвели они; там многие и поселились. Но теперь нуменорцы являлись в Средиземье скорее как повелители и хозяева, и сборщики дани, нежели как помощники и наставники. Ветра уносили на восток могучие корабли нуменорцев, обратно же возвращались они нагруженными доверху; росли могущество и величие королей; пировали они и пили, и рядились в золото и серебро.
От всего этого Друзья Эльфов остались в стороне. Они одни плавали теперь на север, в земли Гиль-галада, поддерживая дружбу с эльфами и помогая им в борьбе против Саурона; гавань их близ устьев Великого Андуина называлась Пеларгир. Те же, кто называл себя Людьми Короля, плавали далеко на юг; твердыни и крепости, что возвели они, оставили свой след в легендах людей.
В эту эпоху, как о том говорится в других преданиях, Саурон вновь воспрял в Средиземье; возросла его сила и снова обратился он ко злу, в котором наставлял его Моргот по мере того, как слуга его обретал все большее могущество. Уже во времена Тар-Минастира, одиннадцатого короля Нуменора, Саурон укрепил земли Мордора и выстроил там башню Барад-дур; после же непрестанно стремился к тому, чтобы подчинить себе все Средиземье и стать королем над королями и божеством для людей. Саурон ненавидел нуменорцев, ибо помнил о деяниях их отцов, о древнем союзе их с эльфами и верности их Валар; не забыл он и о той помощи, что Тар-Минастир оказал встарь Гиль-галаду – в те времена, когда отковано было Единое Кольцо и в Эриадоре шла война между Сауроном и эльфами. Теперь же прознал он, что умножились могущество и слава королей Нуменора, и еще сильнее возненавидел их, и убоялся, что захватят они его земли и вырвут у него владычество над Востоком. Но на протяжении долгого времени Саурон не смел бросить вызов Владыкам Моря и отступил от побережья.
Однако коварство Саурона не знало себе равных, и говорится, будто среди тех, кого заманил он в свои сети при помощи Девяти Колец, трое были знатными лордами из народа Нуменора. Когда же воспряли улайри, Призраки Кольца, его слуги, и несказанно возросла грозная мощь Саурона и власть его над людьми, он атаковал прибрежные крепости нуменорцев.
В те дни Тень сгустилась над Нуменором, и сократился срок жизни непокорных королей Дома Эльроса, но тем сильнее ожесточились они сердцем против Валар. Двадцатый король, приняв скипетр отцов, взошел на трон под именем Адунахор, Владыка Запада, отказавшись от эльфийских языков и запретив пользоваться ими в своем присутствии. Однако в Свитке Королей имя Херунумен было вписано на Высоком эльфийском наречии, согласно древней традиции, ибо короли не смели вовсе нарушить ее, опасаясь беды. Верным же этот титул показался непомерной дерзостью, ибо так именовались Валар; и сердца их подверглись жестокому испытанию, разрываясь между преданностью Дому Эльроса и почтением к поставленным над миром Властям. Но худшее было еще впереди. Ар-Гимильзор, двадцать третий король, стал непримиримым врагом Верных. В дни его правления никто не ухаживал более за Белым Древом и оно стало чахнуть; он вовсе запретил эльфийские языки и жестоко карал тех, кто оказывал добрый прием кораблям с Эрессеа, которые еще приставали втайне у западных берегов острова. Элендили же селились главным образом в западных областях Нуменора; однако Ар-Гимильзор повелел всем, кого ему удалось уличить в приверженности к этому лагерю, покинуть западные края и перебраться в восточные земли; там за ними следили днем и ночью. Вот так главное поселение Верных в последующие времена оказалось близ гавани Роменна; оттуда многие отплывали в Средиземье, держа курс к северным берегам, где они по-прежнему могли свободно говорить с эльдар во владениях Гиль-галада. Короли о том знали, но нимало тому не препятствовали до тех пор, пока Элендили покидали их владения и не возвращались более; ибо короли желали прекратить всякие сношения между своими подданными и эльдар Эрессеа, которых прозвали Доносчиками Валар – в надежде скрыть свои деяния и замыслы от Владык Запада. Но все их поступки ведомы были Манвэ, и разгневались Валар на королей Нуменора, и лишили их своего заступничества и советов; и корабли Эрессеа не появлялись более на фоне заходящего солнца, и опустели гавани Андуниэ.
Наибольшим почетом после королевского дома пользовались правители Андуниэ, ибо они вели род свой от Эльроса, будучи потомками Сильмариэн, дочери Тар-Элендиля, четвертого короля Нуменора. Эти лорды хранили верность королям и чтили их; и правитель Андуниэ всегда числился среди главных советников Скипетра. Однако испокон веков великую любовь питали они к эльдар и почитали Валар; когда же надвинулась Тень, они, как могли, помогали Верным, но долгое время они не заявляли о себе открыто, а тщились скорее смягчить сердца правителей Скипетра мудрым советом.
В ту пору славилась своей красотою некая леди Инзильбет: матерью ее была Линдориэ, сестра Эарендура, правителя Андуниэ во времена Ар-Сакалтора, отца Ар-Гимильзора. Гимильзор взял ее в жены, хотя не склонялось ее сердце к такому союзу – в душе она была одной из Верных, проникшись наставлениями матери; но обуянные гордыней короли и сыновья их не привыкли встречать отказа в своих желаниях. Не было любви ни между Ар-Гимильзором и его королевой, ни между их сыновьями. Старший, Инзиладун, обликом и нравом походил на свою мать; младший же, Гимильхад, вышел в отца, разве что был еще более надменен и своеволен. Ему, а не старшему сыну, предпочел бы Ар-Гимильзор уступить скипетр, если бы позволял закон.
Когда же Инзиладун взошел на трон, он вновь принял титул на эльфийском наречии, как делалось встарь, и нарек себя Тар-Палантир, ибо далеко видел он, в том числе и мысленным взором; и даже те, кто ненавидели короля, боялись его слов, точно пророчеств ясновидящего. Благодаря ему Верные на время обрели покой; вновь в надлежащее время стал он приходить к Святилищу Эру на Менельтарме, возродив обычай, что презрел Ар-Гимильзор. Опять принялся он ухаживать за Белым Древом, окружив его почетом; и предрек он, что когда погибнет Древо, прервется и род королей. Но раскаяние его пришло слишком поздно и не могло уже смягчить Валар, разгневанных на дерзость его отцов; да и бо?льшая часть подданных Тар-Палантира ни в чем не раскаивалась. Гимильхад же был могуч и упрям; он возглавил тех, что некогда названы были Людьми Короля, и противостоял воле своего брата настолько открыто, насколько смел; однако чаще втайне. Так дни Тар-Палантира омрачила скорбь; бо?льшую часть времени он проводил в западной части острова; часто поднимался он на древнюю башню короля Минастира на холме Оромет близ Андуниэ и с тоской глядел на запад, все надеясь, что, может статься, увидит вдалеке парус. Но корабли с Запада не приплывали более к Нуменору, и невозможно было различить Аваллонэ в густой облачной пелене.
И вот Гимильхад умер, не дожив двух лет до своего двухсотлетия (то была ранняя смерть для потомка Эльроса, даже в пору заката королевского рода), но король так и не обрел покоя. Ибо Фаразон, сын Гимильхада, отличался еще более нетерпеливым и жадным до богатства и власти нравом, нежели его отец. Он часто уходил в дальние плавания и вставал во главе нуменорских воинств, что сражались на побережьях Средиземья, тщась упрочить свою власть над людьми и подчинить себе новые земли; так немало прославился он как полководец на суше и на море. Когда же, узнав о смерти отца, Фаразон возвратился в Нуменор, сердца людей обратились к нему, ибо он привез с собою несметные богатства и поначалу раздавал их щедрой рукой.
И вот случилось так, что Тар-Палантир умер, сломленный горем. У него не было сыновей, но лишь единственная дочь, которую он нарек эльфийским именем Мириэль; теперь к ней по праву и по законам нуменорцев перешел скипетр. Но Фаразон взял Мириэль в жены против ее воли, содеяв зло как в этом, так и в том еще, что законы Нуменора не допускали браков между родичами более близкими, чем троюродные братья и сестры – пусть даже речь шла о королевском доме. Когда же заключен был брак, он узурпировал скипетр и назвался Ар-Фаразон (Тар-Калион на эльфийском наречии), а имя королевы изменил на Ар-Зимрафель.
Среди владевших Скипетром Морских Королей со времен основания Нуменора не было никого могущественнее и надменнее Ар-Фаразона Золотого; до него же правили двадцать четыре короля и королевы – те, что спали ныне вечным сном на золотых ложах в глубоких могилах под горою Менельтарма.
Восседая на своем резном троне в городе Арменелосе, в сиянии славы, Ар-Фаразон предавался мрачным раздумьям, замышляя войну. Ибо еще встарь в Средиземье прознал он о могуществе Саурона и о ненависти его к Западной земле. Теперь же к королю явились капитаны и шкиперы кораблей, возвратившиеся с Востока, и поведали о том, что Саурон, с тех пор, как Ар-Фаразон покинул Средиземье, открыто являет свою мощь и осаждает прибрежные города; что провозгласил он себя Королем над людьми и объявил, будто намерен сбросить нуменорцев в море и уничтожить по возможности сам Нуменор.
Услышав эти вести, Ар-Фаразон пришел в ярость; долго размышлял он втайне, и сердцем его все сильнее овладевала жажда безграничного могущества и единовластного утверждения своей воли. И решил он, не ища совета Валар, доверившись лишь собственной мудрости, что сам завоюет титул Короля над людьми и вынудит Саурона стать вассалом своим и слугою; ибо, обуянный гордыней, считал он, что нет и не будет на свете короля, способного оспаривать могущество Наследника Эарендиля. Потому в ту пору Ар-Фаразон принялся ковать великие запасы оружия, выстроил немало боевых кораблей и погрузил на борт все, что нужно для битвы; когда же все было готово, он сам во главе своего воинства отплыл на Восток.
И увидели люди, как на фоне заходящего солнца поднялись его паруса, словно окрашенные алым, отсвечивающие багрянцем и золотом; тогда страх охватил прибрежных жителей, и бежали они далеко прочь. Флот же причалил наконец к месту под названием Умбар, где находилась укрепленная гавань нуменорцев, созданная самою природой, но не руками людей. Земли вокруг лежали пусты и безмолвны, когда Морской Король вступил в Средиземье. Семь дней шло его воинство под развернутыми знаменами, трубя в трубы, и вот приблизилось к холму, и король поднялся на его вершину, и поставил там шатер свой, и воздвиг свой трон, и воссел на него посреди бескрайних земель, а вокруг раскинулись шатры его воинов, синие, золотые и белые – точно поле огромных цветов. Тогда Ар-Фаразон выслал герольдов и повелел Саурону явиться к нему и присягнуть на верность.
И Саурон явился. Без боя покинул он свою неприступную башню Барад-дур. Ибо видел он, что мощь и величие Морских Королей превосходит самые слухи о них, и не мог надеяться на то, что даже сильнейшие из его слуг сумеют выстоять против нуменорцев; и понимал, что не пришло еще время навязывать дунэдайн свою волю. Лукав и коварен был Саурон, и умел добиться желаемого хитростью, если силы недоставало. Потому он смиренно предстал пред Ар-Фаразоном, и повел сладкие речи; и подивились люди – ибо все слова его, казалось, дышали благородством и мудростью.
Но в ту пору Ар-Фаразона подобные речи не обманули, и пришло королю на ум, что, дабы впредь можно было с бо?льшим основанием полагаться на Саурона и на его клятвы верности, следует отвезти его в Нуменор и оставить там в качестве заложника – и за себя самого, и за всех слуг его, обретавшихся в Средиземье. На это Саурон согласился, якобы уступая принуждению – втайне же порадовался, ибо все сложилось именно так, как хотелось ему. И Саурон был перевезен через море, и взору его открылась земля Нуменор, и город Арменелос в зените славы, и подивился он; но тем сильнее овладели его сердцем зависть и ненависть. И столь коварны были его замыслы и его речи, столь велика оказалась скрытая сила его воли, что не прошло и трех лет, как Саурон стал доверенным советником короля, ибо уста его непрестанно источали сладкий мед лести, и знал он многое из того, о чем люди доселе не ведали. Видя же, как благоволит к нему король, их повелитель, все советники принялись раболепствовать перед ним, кроме одного только Амандиля, правителя Андуниэ. Так над Нуменором медленно свершалась перемена; встревожились Друзья Эльфов, и многие отступились из страха; те же, что остались, по-прежнему называли себя Верными, но недруги окрестили их мятежниками. Ибо теперь, подчинив себе слух людей, Саурон при помощи бессчетных доводов опровергал все, чему прежде учили Валар, и внушал людям, будто в мире – и на востоке, и даже на западе – есть еще немало земель и морей, надо лишь завоевать их; там победителей ждут несметные богатства. А если в итоге итогов нуменорцы доберутся до самого края этих земель и морей – там за пределами всего сущего лежит Древняя Тьма. «Из нее создан был мир. Ибо поклонения достойна только Тьма, а Властелин ее может сотворить новые миры в дар своим слугам, так что могуществу их не будет предела».
И вопросил Ар-Фаразон: «Кто – Властелин Тьмы?»
И тогда за закрытыми дверями Саурон ответствовал королю и солгал, говоря: «Это – тот, чьего имени не называют ныне, ибо Валар обманули вас касательно него и провозгласили имя Эру – призрака, коего сами же измыслили в безумии своем, тщась обратить людей в своих рабов. Ибо Валар – оракулы этого Эру, и вещает он лишь то, что угодно им. Но тот, кто господин над ними, еще возьмет верх и избавит вас от этого призрака; имя же ему – Мелькор, Властелин Всего Сущего, Даритель Свободы; и он сделает вас сильнее Валар».
Тогда Ар-Фаразон стал поклоняться Тьме и Мелькору, Властелину ее – сперва втайне, но очень скоро и открыто, на глазах у своего народа; и большинство его подданных последовали примеру короля. Однако оставались еще Верные – как говорилось ранее, они жили в Роменне и окрестностях города, а также в небольшом числе там и тут в других краях. Главным среди них, в ком Верные видели вождя и вдохновителя в те черные дни, был Амандиль, советник короля, и сын его Элендиль; его же сыновья, Исильдур и Анарион, в ту пору были еще совсем юны по нуменорским меркам. Амандиль и Элендиль, славные мореходы, вели свой род от Эльроса Тар-Миньятура, хотя и не принадлежали к правящему дому, что владел короной и престолом города Арменелоса. В пору своей юности Фаразон дорожил дружбой Амандиля, с которым вырос бок о бок, и, хотя Амандиль числился среди Друзей Эльфов, он оставался в совете вплоть до самого прихода Саурона. Теперь его отстранили, ибо Саурон ненавидел его превыше всех в Нуменоре. Однако столь благороден был Амандиль, столь великими подвигами прославил он себя на море, что многие по-прежнему чтили его, и ни король, ни Саурон не смели до поры поднять на него руку.
Потому Амандиль возвратился в Роменну и тайно призвал туда всех тех, кого почитал верными, ибо опасался он, что зло отныне возрастет несказанно и что над всеми Друзьями Эльфов нависла опасность. Так вскорости и случилось. Ибо Менельтарма в те дни оказалась вовсе заброшена, и хотя даже Саурон не смел осквернить вершину, король запретил всем под страхом смерти подниматься туда – даже тем из числа Верных, что чтили Илуватара в сердце своем. Саурон же принялся убеждать короля срубить Белое Древо, Прекрасный Нимлот, росший во дворцовых садах; ибо Древо оставалось вечным напоминанием об эльдар и свете Валинора.
Сперва король не соглашался, ибо верил, что судьбы его дома связаны с Древом, как предсказал Тар-Палантир. Так в безумии своем тот, кто ненавидел ныне и эльдар, и Валар, напрасно цеплялся за тень древней верности Нуменора. Когда же до Амандиля дошли слухи о злобном замысле Саурона, он опечалился до глубины души, ибо знал, что в итоге Саурон всенепременно добьется своего. Тогда обратился Амандиль к Элендилю и сыновьям Элендиля, и напомнил им предание о Древах Валинора; и Исильдур не сказал ни слова, но ушел из дома под покровом ночи и свершил подвиг, прославивший его в последующие дни. Один, переодевшись и изменив внешность, добрался он до Арменелоса и дворцовых садов короля, куда Верным ныне закрыт был доступ; и пришел к тому месту, где росло Древо – а доступ туда приказом Саурона закрыт был для всех, и Древо охранялось день и ночь его прислужниками. В ту пору Нимлот казался темен и не цвел, ибо осень была на исходе и близилась зима; и Исильдур пробрался сквозь ряды стражи и сорвал с Древа плод, и повернулся, чтобы уходить. Но всполошилась стража, и бросилась к нему; и он пробился сквозь строй врагов, получив множество ран, и скрылся; а, поскольку был он переодет, никто так и не дознался, кто покусился на Древо. Исильдур же с трудом возвратился в Роменну и из последних сил передал плод в руки деда. Тогда плод был тайно посажен в землю, и Амандиль благословил его, и по весне пробился молодой побег и быстро пошел в рост. Когда же развернулся первый лист, тогда Исильдур, долгие дни пролежавший без чувств, на грани жизни и смерти, поднялся, и исцелились его раны.
Вовремя успел Исильдур, ибо после этого происшествия король уступил Саурону и срубил Белое Древо, и вовсе отрекся от веры своих отцов. Саурон же приказал отстроить на холме в центре Златого Арменелоса, города нуменорцев, огромный храм; в основании его лежал круг, стены были в пятьдесят футов толщиной, а ширина основания составляла пятьсот футов и на пятьсот футов поднимались от земли стены, а венчал их высокий купол. Купол этот, посеребренный сверху, вздымался к небу, переливаясь на солнце, и сияние его можно было заметить издалека; но вскоре свет померк и серебро почернело. Ибо в центре храма возвышался алтарь, в нем пылал огонь; башенка с отверстиями для выхода воздуха увенчивала купол, а над нею курился дым. В первый раз Саурон разжег на алтаре огонь из древесины срубленного Нимлота; потрескивая, пламя поглотило его, и подивился народ: вверх клубами потянулся чад и облаком укрыл землю на семь дней, а после медленно уплыл на запад.
С тех пор на алтаре не гас огонь, и дым курился, не переставая, ибо могущество Саурона росло день ото дня, и в храме этом лилась кровь, пытали пленников и вершились великие злодеяния: люди приносили жертвы Мелькору, надеясь, что тот избавит их от смерти. Чаще всего на заклание посылали они нуменорцев из числа Верных – однако никогда открыто не обвиняли их в том, что те отказываются поклоняться Мелькору, Дарителю Свободы, но скорее тщились доказать, что Верные ненавидят короля и готовят мятеж, или что злоумышляют против своей же родни, прибегая к яду и лживым наветам. По большей части эти обвинения не содержали в себе ничего, кроме лжи, однако то были черные дни, а ненависть, как известно, порождает ненависть.
Но, невзирая ни на что, Смерть не покинула эти земли; напротив, ныне являлась она раньше и чаще, и во многих ужасных обличьях. Ибо если прежде люди старились медленно и, устав от бремени мира, по доброй воле погружались в сон, то теперь слабоумие и дряхлость овладевали ими – однако и тогда страшились они умереть и уйти во тьму, в царство властелина, которого сами же признали над собою; и проклинали они в агонии самих себя. В те дни люди взялись за оружие и убивали друг друга по ничтожному поводу; теперь легко впадали они в гнев, и Саурон, или же те, кого он привлек на свою службу, бродили по острову, настраивая людей друг против друга – так, что народ роптал против короля и правителей, и любого, владеющего чем-то, чего им самим недостало; и те, что стояли у власти, жестоко мстили.
Тем не менее долгое время нуменорцам казалось, что народ их процветает; и если счастливее они не становились, то умножилась их сила, а богатые разбогатели еще больше. Ибо, воспользовавшись помощью и советами Саурона, они умножили свое достояние, и научились создавать машины и строить корабли мощнее прежних. Во всеоружии плавали они к берегам Средиземья, однако теперь являлись нуменорцы отнюдь не как дарители и даже не как правители, но как безжалостные захватчики. Они преследовали жителей Средиземья, отбирали их добро, обращали людей в рабов, а многих предавали жестокой смерти на своих алтарях. Ибо в те времена нуменорцы возводили в крепостях храмы и огромные гробницы, и люди научились бояться пришельцев из-за моря, и память о милостивых королях былых времен угасла в мире, и омрачили ее бесчисленные предания, в которых господствовал ужас.
Так Ар-Фаразон, король над Землей Звезды, стал могущественнейшим тираном из всех, что существовали когда-либо в мире со времен Моргота – хотя на самом деле всем заправлял Саурон от имени короля. Шли годы, и с наступлением старости Ар-Фаразон ощутил приближение смерти, и охватили его ярость и страх. Долго ожидал Саурон этого часа и готовился к нему – и вот час пробил. Саурон обратился к королю, уверяя его, будто теперь, когда мощь правителя Нуменора так возросла, пора ему научиться во всем одерживать верх и перестать подчиняться приказам и запретам.
И молвил он: «Валар владеют землею, над которой не властна смерть, и лгут они тебе, говоря о ней, и прячут ее от посторонних глаз, ибо скупы и опасаются, что Короли Людей отвоюют у них царство бессмертия и станут править миром вместо них. Бесспорно, дар вечной жизни пристал не всем, но тем только, кто достоин подобного дара, могучим и гордым потомкам знатного рода – однако справедливо ли, что отнят этот дар у того, кому принадлежит он по праву, у короля из королей, у Ар-Фаразона, могущественнейшего из сынов Земли, с кем сравниться может разве что один Манвэ, да и то вряд ли? Но великие короли не признают отказов и сами берут то, что принадлежит им».
И вот одурманенный Ар-Фаразон, ощущая, что тень смерти простерлась над ним (ибо срок его жизни близился к концу), внял Саурону и принялся размышлять втайне о том, как начать войну против Валар. Долго вынашивал он свой замысел, и хотя не говорил о нем открыто, невозможно оказалось сохранить его в тайне. Прознав о намерениях короля, Амандиль встревожился и преисполнился великого страха, ибо понимал он, что людям не под силу победить Валар в войне и что миру суждено погибнуть, если войну эту не предотвратить. Потому призвал он своего сына Элендиля и молвил ему так:
«Настали черные дни, и не на что надеяться людям, ибо Верных слишком мало. Потому намерен я испытать то средство, к коему прибег встарь предок наш Эарендиль, и направить корабль на Запад, невзирая на запрет, и воззвать к Валар, и, буде на то их воля, к самому Манвэ, и умолять его о помощи, пока еще не все потеряно».
«Ужели ты предашь короля? – молвил Элендиль. – Сам знаешь, обвиняют нас в том, будто изменники мы и доносчики, хотя до нынешнего дня в обвинениях этих не было ни слова правды».
«Если бы полагал я, что у Манвэ есть нужда в таком вестнике, – отвечал Амандиль, – я бы предал короля. Ибо одному лишь надлежит хранить верность, и нарушившему обет не может быть оправдания. Но молить я стану о милости к людям и об избавлении их от Лжеца Саурона, ибо остались еще Верные, пусть и немного их. Что до Запрета, на себя приму я кару, дабы не было вины на всем моем народе».
«Но как думаешь ты, отец, что за участь постигнет родню твою, оставшуюся на острове, когда прознают о твоем деянии?»
«О нем не должно прознать, – молвил Амандиль. – Втайне подготовлю я отъезд свой, и курс возьму на восток: каждый день отплывают туда корабли от наших гаваней; после же, если позволят ветра и удача, я обогну остров с севера или с юга и возвращусь на запад искать свою судьбу, а найду ли – кто знает? Но что до тебя и родни нашей, сын, совет мой вам таков: приготовьте для себя другие корабли, поднимите на борт все то, с чем не в силах расстаться сердца ваши; когда же все будет сделано, поставьте корабли на якоре в Роменне и распустите слухи, будто намереваетесь, выждав подходящего часа, последовать за мною на восток. Венценосный наш родич ныне не так дорожит Амандилем, чтобы стал слишком уж горевать о нашем отъезде – на год ли, или навсегда. Но пусть не знают о том, что берешь ты с собою многих, иначе встревожится король: он замышляет войну, для которой понадобятся ему все силы, что он только сможет собрать. Разыщи тех Верных, что известны своей преданностью и по сей день: пусть втайне присоединятся к тебе, если готовы уплыть с тобою и разделить твой замысел».
«В чем же должен состоять этот замысел?» – вопросил Элендиль.
«Вам надлежит не вмешиваться в войну – но наблюдать и ждать, – отвечал Амандиль. – Ничего более не могу я сказать тебе до возвращения. Однако похоже на то, что придется тебе бежать с Земли Звезды, и звезда не укажет тебе путь, ибо земля эта осквернена. Тогда утратишь ты все, чем дорожил до сих пор, и еще при жизни ощутишь на губах привкус смерти – и станешь искать прибежища в чужих краях, словно изгнанник. На востоке, на западе ли – о том известно лишь Валар».
И Амандиль распрощался со всеми своими домочадцами, точно идущий на смерть. «Ибо, – молвил он, – вполне может статься, что не увидите вы меня более, и не явлю я вам знамения, подобного тому, что явил встарь Эарендиль. Но будьте наготове, ибо привычный вам мир – в преддверии гибели».
Говорится, что под покровом ночи Амандиль вышел в море на маленькой ладье и направил ее сперва на восток, а затем, обойдя остров кругом, уплыл на запад. И взял он с собою троих дорогих его сердцу слуг; и более ничего не слышали о них в этом мире – не было ни послания, ни знака; легенды и догадки молчат об их судьбе. Не суждено было посланнику спасти людей во второй раз; да и что могло искупить измену Нуменора?
Элендиль же сделал все как велел отец: корабли его стояли на якоре близ восточного побережья, и Верные разместили на борту своих жен и детей, и сокровища, переходящие от отца к сыну, и немало прочего добра. Много было там дивных и прекрасных творений, созданных нуменорцами в пору их мудрости: кубки и драгоценные камни, и скрижали знания, записанные алыми и черными буквами. Были там и Семь Камней, подаренных эльдар; а на корабле Исильдура бережно разместили юное деревце, саженец Прекрасного Нимлота. Так Элендиль пребывал наготове и не вмешивался в роковые события тех дней, и все ждал знака – а знака не было. Тогда отправился он втайне к западным берегам и долго вглядывался там в морскую даль, охваченный тоской и отчаянием – ибо нежно любил он отца. Но ничего не мог он различить, кроме грозного флота Ар-Фаразона, возводимого в западных гаванях.
В былые времена погода на острове Нуменор всегда была на пользу и радость людям: дождь шел в должное время и всегда ровно столько, сколько нужно; солнце светило то ярче, то слабее; с моря веяли ветра. Когда же ветер дул с Запада, многим казалось, будто в воздухе разливается благоухание, неуловимое и сладкое, и тревожит душу – словно аромат цветов, что цветут вечно на неувядаемых лугах – цветов, для которых нет названий в земле смертных. Теперь же все изменилось: небо потемнело, то и дело налетали грозы с дождем и градом, свирепствовали ураганы. Часто случалось так, что нуменорский корабль шел ко дну и не возвращался в гавань – о подобных бедствиях люди не слыхивали с тех самых пор, как на небе засияла Звезда. А вечерами с запада надвигалось порою огромное облако, принявшее очертания орла с крыльями, распростертыми на юг и на север; медленно поднималось оно над горизонтом, заслоняя гаснущее солнце, и тогда непроглядная ночь укрывала Нуменор. На крыльях орлов порою вспыхивали молнии, а между морем и облаком эхом отдавались раскаты грома.
И устрашились люди. «Глядите – это Орлы Владык Запада! – восклицали они. – Орлы Манвэ летят на Нуменор!» И люди падали ниц. Тогда немногими на краткий срок овладевало раскаяние, другие же ожесточались сердцем и потрясали кулаками, грозя небесам. «Владыки Запада замыслили зло против нас, – говорили они. – Первый удар наносят Валар. Теперь наш черед!» Сам король повторял эти слова, однако подсказаны они были Сауроном.
И вот молнии засверкали с удвоенной силой, поражая людей на холмах и в полях, и на улицах города, и огненный смерч ударил в купол Храма и рассек его надвое, и пламя увенчало сверкающий свод. Но сам Храм выдержал и не рухнул; Саурон же стоял на вершине его, бросая вызов буре, и молнии не причинили ему вреда; с того самого часа люди объявили его богом и преклонились перед его волей. Потому, когда явлено было последнее знамение, нуменорцы не вняли ему. Ибо затряслась земля у них под ногами, и подземный гул, точно стон, смешался с ревом моря, и дым заклубился над вершиной Менельтармы. Но тем более торопился Ар-Фаразон вооружить свое воинство.
В ту пору на море к западу от острова пала тень нуменорского флота; словно архипелаг из тысячи островов, воздвигся он над водою: мачты кораблей казались лесом на горном склоне, паруса вздымались словно нависшая туча, а знамена были черные и золотые. Все делалось по слову Ар-Фаразона, Саурон же уединился во внутреннем приделе Храма, и люди доставляли ему все новые жертвы для сожжения.
И вот на закате дня взмыли ввысь Орлы Владык Запада, исполненные грозной мощи: надвигались они развернутым строем, конец которого терялся вдали; чем ближе подлетали они, тем шире распахивались их крылья, затмевавшие небо. На Западе позади них вставало алое пламя, багровые отблески играли на крыльях орлов, словно отсвет великого гнева, и весь Нуменор озарен был словно огнями затухающих пожаров. И глядели люди друг на друга, и казалось им, что лица багровы от ярости.
Тогда Ар-Фаразон, укрепившись сердцем, поднялся на палубу своего грозного корабля, что назывался «Алкарондас», «Морская крепость». Многими веслами оснащен он был, много мачт, черных с позолотой, поднималось к небу, а на палубе возвышался трон Ар-Фаразона. И вот король облачился в доспехи и возложил корону на чело свое, и приказал развернуть знамя, и дал сигнал поднимать якоря; и в этот час нуменорские трубы заглушили гром.
Так флот Нуменора двинулся к грозному Западу; ветер почти стих, но на кораблях было много весел и много сильных рабов, что гребли изо всех сил, подгоняемые ударами плети. Солнце село, и наступило безмолвие. Тьма окутала землю, недвижна была морская гладь; мир замер в ожидании того, чему суждено было сбыться. Оставшиеся в гаванях провожали взглядом медленно удаляющиеся корабли: погасли огни, и ночь поглотила их; утром же все они исчезли. Ибо с востока налетел ветер и унес их прочь: так нарушен был Запрет Валар, и корабли людей вступили в недоступные воды; так нуменорцы пошли войной на Бессмертных, чтобы силой отнять у них жизнь вечную в пределах Кругов Мира.
И вот корабли Ар-Фаразона явились из безбрежных океанских просторов и окружили Аваллонэ и весь остров Эрессеа; и опечалились эльдар, ибо свет заходящего солнца застлала туча нуменорского флота. Ар-Фаразон же наконец приблизился к самому Аману, Благословенному Королевству, к берегам Валинора; но по-прежнему ничего не нарушало тишины, и судьба мира висела на волоске. Ибо в итоге Ар-Фаразон дрогнул и уже готов был повернуть вспять. Дурные предчувствия овладели им, когда взглянул король на безмолвные берега и увидел сияющую скалу Таникветиль – белее, чем снег, холоднее, чем смерть, немую, неизменную и грозную, словно отблеск света Илуватара. Но гордыня владела Ар-Фаразоном; и вот сошел он с корабля и ступил на берег, объявляя эту землю своею, если никто не явится биться за нее. И воинство нуменорцев встало боевым лагерем вокруг холма Туна; эльдар же загодя бежали из города.
Тогда Манвэ, стоя на Горе, воззвал к Илуватару, и в тот час Валар сложили с себя власть над Ардой. Но Илуватар явил свое могущество и изменил природу мира; бездонная пропасть разверзлась в море между Нуменором и Бессмертными землями; воды потоком устремились туда, грохот и дым от гигантских водоворотов поднялся до небес, и содрогнулся мир. Все корабли нуменорцев увлекло в пропасть, и потонули они, и бездна навеки поглотила их. Король же Ар-Фаразон и смертные воины, ступившие на землю Амана, погребены были под обломками скал; говорится, будто так и лежать им в каменном склепе Пещер Тех, кто Забыт – вплоть до Последней Битвы и Судного Дня.
Но земля Аман и эльфийский остров Эрессеа были изъяты из мира и навеки перенесены за пределы досягаемости людей. А Нуменор Королей, Эленна Звезды Эарендиля, Андор, Дарованная Земля, был уничтожен до основания. Ибо остров находился у восточного края великого разлома, и сместилось его основание, и обрушился он, и погрузился в пучину, и погиб. И нет теперь на Земле такого места, где бы сохранилась память о былых временах, не омраченных злом. Ибо Илуватар сдвинул вспять Великие моря к западу от Средиземья и Пустынные земли на востоке; созданы были новые моря и новые земли, и умалился мир, ибо Валинор и Эрессеа были изъяты из него в пределы сокрытого.
Нежданно для людей исполнилась воля рока – на тридцать девятый день с тех пор, как корабли покинули гавань. Над Менельтармой вдруг взметнулось пламя, налетел ураган, задрожала земля, покачнулся небесный свод, обрушились горы, и Нуменор погрузился в море: все его дети и жены, девы и гордые властительницы; все его сады, и дворцы, и башни, гробницы и сокровищницы, драгоценные украшения и роскошные ткани, и дивные творения, написанные кистью и изваянные из камня, и смех его, и радость, и музыка, и мудрость, и великие знания – все погибло безвозвратно. А последней изумрудно-зеленая, холодная, венчанная пеной вздымающаяся волна, нахлынув на землю, приняла в лоно свое королеву Тар-Мириэль – ту, что была светлее жемчуга, прекраснее, чем серебро и слоновая кость. Слишком поздно попыталась она подняться крутою тропой Менельтармы к святилищу; валы захлестнули ее, и крик ее потонул в реве ветра.
Неизвестно, довелось ли Амандилю доплыть до Валинора, и внял ли Манвэ его мольбе или нет, однако милостью Валар Элендиль, сыновья его и их подданные не погибли в тот день. До того Элендиль оставался в Роменне, отказавшись явиться на призыв короля, когда тот отправлялся в военный поход; уклонившись от наемников Саурона, что явились схватить его и притащить на алтарь Храма, Элендиль поднялся на борт корабля и встал на якоре в некотором отдалении от берега, выжидая своего часа. Так остров словно бы заслонил его от гигантского водоворота, увлекающего все по направлению к пропасти; после же защитил от первого натиска бури. Когда же волна, сметая все на своем пути, прокатилась над островом, и Нуменор обрушился в бездну, тогда и Элендиль погиб бы в морской пучине, и охотно принял бы сию судьбу, ибо даже жестокая смерть не могла быть горше, чем утраты и ужасы того дня; но порыв ветра, с ревом налетевший с запада (урагана сильнее не знали люди), подхватил корабли Верных, и угнал их далеко прочь, и изорвал паруса их, и поломал мачты, преследуя несчастных, словно соломинки в водовороте.
Кораблей же было числом девять: четыре принадлежали Элендилю, три – Исильдуру и два – Анариону; и умчались они, гонимые черным смерчем, из глубин сумерек рока во тьму мира. Море вздымалось у них за кормою, волны в яростном гневе громоздились одна на другую, валы, словно живые горы, увенчанные шапками рыхлого снега, возносили корабли вверх, к разорванным облакам, по прошествии же многих дней прибили их к берегам Средиземья. Все побережье и приморские области западного мира изменились до неузнаваемости; многое в ту пору погибло, ибо моря затопили сушу, берега ушли под воду, затонули древние острова, а новые поднялись со дна; обрушились горы, а реки изменили русло.
Впоследствии Элендиль и его сыновья основали в Средиземье новые королевства; и хотя знание их и искусство явились лишь слабым отзвуком того, что существовало встарь, прежде, чем Саурон явился в Нуменор – однако дикарям Средиземья показались они не имеющими себе равных. В иных преданиях многое рассказывается о деяниях наследников Элендиля в последующую эпоху и о борьбе их с Сауроном – поскольку борьба эта еще не завершилась.
Ибо гнев Валар и рок, призванный Эру на море и земли, повергли в великий страх самого Саурона. Подобного Враг не предвидел, рассчитывая только на гибель нуменорцев и поражение их надменного короля. Восседая на своем черном троне в самом сердце Храма, Саурон рассмеялся в первый раз, заслышав трубы Ар-Фаразона, зовущие к битве; и вновь рассмеялся он, заслышав гром бури; а в третий раз, когда смеялся Враг своим мыслям, предвкушая, что теперь станет творить он в мире, навсегда избавившись от эдайн, в самый разгар его торжества и он, и трон его, и храм рухнули в пропасть. Но Саурон не был существом из плоти и крови, и, хотя теперь сорвали с него оболочку, в которой содеял он столь великое зло, – чтобы никогда впредь не являться ему в прекрасном обличии взорам людей, – однако дух его восстал из бездны и пронесся над морем, как тень, как черный смерч, и возвратился в Средиземье и в Мордор, свое обиталище. Там, в Барад-дуре, он вновь взял в свои руки великое Кольцо и оставался в крепости, во тьме и безмолвии, до тех пор, пока не создал себе новую личину, зримое воплощение злобы и ненависти; и немногим под силу было выдержать Взор Саурона Ужасного.
Но обо всем об этом не говорится в повести о Низвержении Нуменора; эта история подошла к концу. Не сохранилось даже названия этой земли, и люди впоследствии называли в речах своих не Эленну, не Андор, Дар, который утратили, не остров Нуменорэ у границ мира; нет – изгнанники, поселившиеся у морских берегов, обращая взоры свои на Запад, с тоскою в сердце вспоминали Мар-ну-Фалмар, остров, погребенный под волнами, Акаллабет, Низвергнутую землю; на языке же эльдар имя ей – Аталантэ.
Многие из числа Изгнанников верили, что вершина Менельтармы, Столпа Небес, не ушла под воду навсегда, но вновь поднялась над морем – одинокий островок, затерянный среди бушующих волн, ибо встарь то было священное место, и даже во времена Саурона никто не смел осквернить его. Находились среди потомков Эарендиля и такие, что впоследствии пытались отыскать скалу, ибо говорили мудрецы, будто зоркие глаза людей древности могли различить с вершины Менельтармы мерцающий отблеск Бессмертных земель. Ибо даже после гибели Нуменора сердца дунэдайн по-прежнему влекло к западу; и хотя знали люди, что мир изменился безвозвратно, так говорили они: «Гавань Аваллонэ исчезла с лица Земли; навеки утрачен Аман, и в нынешнем мире, укрытом тьмой, не отыскать их. Однако некогда существовали они, а потому существуют и ныне, существуют воистину, как часть того мира, что задуман был изначально».Ибо верят дунэдайн, что даже смертные, если снизойдет на них благословение, могут заглянуть в иные времена, нежели те, к которым принадлежат их тела; и вечно стремятся они вырваться из мрака своей темницы и узреть, чего бы ни стоило, немеркнущий свет, ибо скорбные думы о смерти не оставили людей даже за гладью морей. Потому доблестные мореходы из числа их по-прежнему упрямо бороздили пустынные морские пространства, надеясь отыскать остров Менельтарму, дабы там открылись их взорам образы далекого прошлого, навсегда ушедшего в небытие. Но острова они не нашли. Те, что плыли в неведомые дали, на пути своем встречали только лишь новые земли, во всем похожие на уже известные, и там тоже властвовала смерть. Те же, что плыли еще дальше, всего лишь описывали круг и, обойдя Землю, утомленные, возвращались в итоге к тому самому месту, откуда отправились в путь; и говорили они: «Все дороги ныне замкнулись в кольцо».Так в последующие дни благодаря морским путешествиям, и обретенной учености, и знанию звезд короли людей узнали, что мир и в самом деле стал круглым; однако эльдар по-прежнему позволено было покидать его пределы и плыть на Древний Запад и к Аваллонэ, буде пожелают они того. Потому мудрецы из числа людей говорили, что Прямой Путь существует, верно, и по сей день – для тех, кому дозволено отыскать его. И учили они, что в то время, как новый мир теряется внизу, древняя дорога и тропа памяти Запада по-прежнему уводят вперед, словно могучий незримый мост, и пролегает путь через воздушные сферы дыхания и полета (а они ныне тоже замкнулись в кольцо, как и весь мир), и пересекает Ильмен, губительный для смертной плоти, и доходит до Тол Эрессеа, Одинокого острова, а, может статься, и далее, до Валинора, где и по сей день обитают Валар, наблюдая, как разворачивается перед их глазами история мира. А у морских берегов рождались легенды и слухи о мореходах и странниках, заплутавших среди водных просторов, которые по воле судеб либо благоволением и милостью Валар вступали на Прямой Путь и видели, как гаснет, медленно уходя вниз, мир, и причаливали наконец к осиянным светильниками гаваням Аваллонэ или воистину даже к последнему брегу у границ Амана, и там, прежде, чем настигала их смерть, взорам их открывалась величественная и грозная Белая Скала.
Назад: Глава 24 О плавании Эарендиля и войне гнева
Дальше: О кольцах власти и третьей эпохе, в каковой завершаются эти предания
