Глава 14
Рассказ отца

К нашей ферме мы вышли примерно за час до заката. Это было удачно, потому что как раз в это время отец и Джек обычно шли доить коров. Я хотел успеть поговорить с мамой наедине.

Я не был дома с весны, когда сюда явилась старая ведьма Мамаша Малкин. Благодаря отваге Алисы ведьму мы уничтожили, но случившееся разозлило Джека и расстроило его жену Элли. Я знал, что они будут недовольны, если я останусь здесь после наступления темноты. Ремесло Ведьмака пугало их, к тому же они беспокоились, как бы чего не случилось с их ребенком. Поэтому все, чего я хотел, – это помочь Ведьмаку и тут же уйти.

Я понимал, что, приведя сюда Ведьмака и Алису, рискую жизнью всех домашних. Если люди квизитора найдут нас здесь, они не пожалеют тех, кто укрывает ведьму и ведьмака. Я не хотел подвергать свою семью большей опасности, чем это необходимо, и решил оставить Алису с Ведьмаком за пределами фермы. Неподалеку стояла старая пастушья хижина, принадлежащая нашим соседям. Скот они больше не разводили, и хибарка уже много лет стояла пустой. Я помог Алисе втащить Ведьмака внутрь, сказал, чтобы они ждали меня здесь, и пошел через поле к ограде нашей фермы. Когда я открыл дверь кухни, мама, как обычно, сидела в своем кресле-качалке около очага. Стоило мне войти, кресло перестало качаться, и мама пристально посмотрела на меня. Занавески были уже задернуты, и в медном подсвечнике горела восковая свеча.

– Садись, сын, – негромко, мягко пригласила меня мама. – Подвинь кресло и расскажи мне все.

Казалось, она ничуть не удивилась, увидев меня.

Так было всегда. К маме часто обращались, когда у живущих по соседству женщин были трудные роды и повитухи боялись, что не справятся. И каким-то загадочным образом она всегда заранее знала, что потребуется ее помощь. Она чувствовала такие вещи – вот как сейчас почувствовала, что я приду. В маме вообще было что-то особенное. Она обладала даром, который человек вроде квизитора наверняка попытался бы искоренить.

– Случилось что-то скверное, да? – спросила мама. – И что с твоей рукой?

– Пустяки, мама. Просто ожог. Алиса помогла мне, теперь совсем не болит.

При упоминании Алисы мама вскинула брови:

– Расскажи мне все, сын.

Я кивнул, чувствуя, как к горлу подступает ком. И смог заговорить лишь с третьей попытки – так срывался голос. Когда же наконец мне это удалось, слова полились неудержимым потоком:

– Они едва не сожгли мистера Грегори, мама. Квизитор схватил его в Пристауне. Мы сбежали, но за нами наверняка гонятся, а Ведьмак очень плох. Ему нужна помощь. Нам всем нужна помощь.

Слезы побежали по лицу, когда я признался самому себе в том, что сейчас беспокоило меня больше всего. Главной причиной, почему я не хотел идти на холм с маяком, был страх. Я боялся, что они схватят меня и тоже сожгут.

– Что, хотела бы я знать, вы делали в Пристауне? – спросила мама.

– Умер брат мистера Грегори, и там проходили похороны. Мы должны были пойти.

– Ты не все мне рассказал. Как вам удалось сбежать от квизитора?

Мне неприятно было рассказывать маме, что сделала Алиса. Дело в том, что однажды мама попыталась помочь Алисе, и я не хотел, чтобы она знала, что в конце концов Алиса перешла на сторону тьмы, чего всегда и опасался Ведьмак.

Однако выбора у меня не было. Ну, я и рассказал ей все. Когда я закончил, мама глубоко вздохнула.

– Вот это настоящая беда, – сказала она. – Лихо на свободе… это не сулит ничего хорошего жителям Графства… а еще и подчиняющаяся его воле молодая ведьма… Я боюсь за всех нас. Однако теперь нужно просто сделать все, что в наших силах. Больше ничего не остается. Пойду возьму свою сумку и посмотрю, могу ли я чем-нибудь помочь бедному мистеру Грегори.

– Спасибо, мама. – Тут до меня дошло, что до сих пор мы разговаривали только о моих неприятностях. – А как дела у вас? Как дочка Элли?

Мама улыбнулась, но я заметил в ее глазах оттенок грусти.

– О, с малышкой все прекрасно, Элли и Джек по-настоящему счастливы. Но знаешь, сынок, – она ласково прикоснулась к моей руке, – у меня для тебя тоже есть плохие новости. Они касаются твоего отца. Он очень сильно болен.

Я вскочил, не веря своим ушам, но одного взгляда на мамино лицо оказалось достаточно, чтобы понять – это серьезно.

– Сядь, сын, и выслушай меня внимательно, прежде чем горевать. Дело обстоит скверно, но могло быть еще хуже. Вначале он все время мерз, потом болезнь перекинулась на грудь и началось воспаление легких. Мы едва не потеряли его. Сейчас, на деюсь, он пошел на поправку, однако всю зиму ему придется беречься – на ферме он теперь не работник. Джеку придется справляться одному.

– Я мог бы помочь, мама…

– Нет, сынок, ты должен заниматься своим делом. Сейчас, когда Лихо на свободе, а твой наставник болен, Графство нуждается в тебе как никогда. Вот что, давай я сначала поднимусь к твоему отцу и сообщу, что ты здесь. Я не буду ничего рассказывать о бедах, которые на тебя обрушились: от плохих новостей ему может стать хуже.

Я остался ждать на кухне. Спустя минуту-другую мама вернулась со своей сумкой.

– Я пойду к твоему учителю, а ты пока поднимись к отцу. Он обрадуется тебе, но постарайся не слишком утомлять его. Он все еще очень слаб.

Отец сидел в постели, опираясь на подушки. Когда я вошел, на его лице возникла бледная улыбка. Он похудел, выглядел усталым, а седая щетина на подбородке старила его.

– Какая приятная неожиданность, Том! Садись. – Он кивнул на кресло рядом с постелью.

– Мне очень жаль, – сказал я. – Если бы я знал, что ты заболел, то пришел бы раньше, чтобы повидаться с тобой.

Отец махнул рукой, словно хотел сказать, что это не важно. И вдруг ужасно закашлялся. Что же с ним было в разгар болезни, если он сейчас так кашляет? В комнате пахло болезнью… чем-то таким, чего никогда не ощущаешь на открытом воздухе. Чем-то, что бывает только в комнате больного.

– Как твоя работа? – спросил он наконец, с трудом отдышавшись.

– Неплохо. Я уже привык. Это лучше, чем работать на ферме. – Я постарался не думать о случившемся.

– Работать на ферме для тебя слишком скучно, да? – Он снова устало улыбнулся мне. – Вспомни, я и сам не всегда был фермером.

Я кивнул. В молодости отец был моряком. Он рассказывал нам всякие истории о тех краях, где побывал, – очень интересные, красочные и волнующие. Когда он вспоминал те времена, его глаза сияли, и складывалось впечатление, что мыслями он был далеко-далеко. Как я хочу, чтобы эти искры жизни снова вспыхнули в его глазах!

– Да, папа, я знаю. Расскажи мне одну историю. Ту, об огромном ките.

Помолчав, он взял меня за руку и подтянул поближе:

– Думаю, сейчас нужно рассказать тебе другую историю, сынок. Пока еще не поздно.

– Не говори глупостей, – сказал я, не ожидав такого поворота нашего разговора.

– Да, Том, я надеюсь увидеть еще одну весну, а может, и лето, но не думаю, что надолго задержусь в этом мире. Я много размышлял в последнее время и решил, что пора рассказать тебе о том, что мне известно. Я не надеялся увидеться с тобой так скоро, но вот ты здесь – и кто знает, когда мы встретимся снова? – Он помолчал. – Это о твоей матери… как мы с ней нашли друг друга и все такое.

– Впереди у тебя не одна весна, папа, – возразил я.

По правде говоря, он меня удивил. Отец рассказывал нам много замечательных историй, но от разговора о том, как он встретился с мамой, упорно уклонялся. Обычно давал понять, что не хочет говорить об этом. Он либо менял тему, либо заявлял: «Спросите у нее самой». Но мы никогда этого не делали. В детстве многого не понимаешь, но если чувствуешь, что родители не хотят о чем-то говорить, не всегда решаешься спрашивать. Однако сегодня все было иначе.

Устало покачав головой, отец понурился, словно на плечи ему давила ужасная тяжесть. Когда он выпрямился, на лице снова промелькнула бледная улыбка:

– Знаешь, я совсем не уверен, что мама поблагодарит меня за то, что я тебе рассказал. Поэтому пусть все останется между нами. Твоим братьям я ничего рассказывать не стану, и ты не делай этого, сынок. Но раз уж ты выбрал такое ремесло и раз уж ты седьмой сын седьмого сына… ну, ты меня понимаешь…

Он снова замолчал и закрыл глаза. У меня даже сердце защемило – он выглядел таким старым и больным! Наконец он взглянул на меня:

– Как-то раз мы вошли в маленькую гавань, чтобы пополнить запасы пресной воды. – Как будто опасаясь, что может передумать, отец с ходу приступил к сути дела. – Это была уединенная деревушка у подножия высоких скалистых гор – всего лишь дом капитана порта и несколько маленьких рыбачьих хижин из белого камня. Мы были в море несколько недель, и наш капитан, добрая душа, сказал, что мы заслужили передышку, и отпустил нас всех на берег, но по очереди, в две смены. Я оказался во второй и попал на сушу уже после наступления темноты.

Нас было больше десяти человек, и когда мы добрались до таверны, расположенной на краю деревни примерно на полпути к горам, она уже закрывалась. Поэтому мы торопились напиться, заливая спиртное в глотку, как будто были уверены, что завтрашний день никогда не наступит. А потом купили еще по бутыли красного вина на каждого, рассчитывая прикончить их на обратном пути.

Наверно, я здорово перебрал, потому что проснулся на обочине крутой дороги, ведущей к гавани.

Небо уже начало светлеть, но меня это не слишком обеспокоило, потому что отплыть мы должны были только в полдень. Я поднялся, отряхнулся и тут вдалеке услышал чьи-то всхлипывания.

Я не сразу сообразил, что это за звуки. В смысле, вроде бы похоже на женский плач – но кто знает, что это на самом деле? Мы вдоволь наслушались странных рассказов о всяких тварях, охотящихся на путников. Я был один и, не боюсь признаться, испугался. Но если бы я так и не решился пойти посмотреть, кто же это плачет, то никогда бы не встретил твою маму и сейчас ты бы здесь не сидел.

Я вскарабкался на крутой холм рядом с дорогой, спустился по другой его стороне и оказался на краю очень высокого утеса. Внизу бились о скалы волны, и в заливе стоял на якоре корабль, такой маленький, что, казалось, он мог уместиться у меня на ладони.

На краю утеса, словно крысиный зуб, торчала узкая скала. К ней была привязана цепями молодая женщина. Она сидела лицом к морю и была в чем мать родила.

Сказав это, отец покраснел.

– Она заговорила со мной… о чем-то, чего сильно боялась… о чем-то гораздо худшем, чем обнаженной быть привязанной к скале. Она говорила на своем языке, и я не понимал ни слова… и до сих пор не все понимаю, но тебя-то она учила ее родному языку, только тебя, верно? Она хорошая мать, но ни один из твоих братьев не слышал от нее ни слова по-гречески.

Я кивнул. Моим братьям это не слишком нравилось, особенно Джеку, что нередко осложняло мне жизнь.

– Она не могла объяснить на словах, чего боится. Я понял лишь, что опасность угрожает со стороны моря, но никак не мог взять в толк, о чем речь. И тут над горизонтом показался краешек солнца, и девушка закричала.

Я смотрел на нее – и не верил своим глазам: ее кожа начала покрываться крошечными волдырями. Не прошло и минуты, как тело девушки превратилось в одну сплошную рану. Солнца она боялась, вот чего. И до сего дня, как ты наверняка заметил, она плохо переносит даже здешнее солнце, а в том краю солнце куда злее нашего, и без моей помощи она бы просто умерла.

Отец замолчал, пытаясь одолеть одышку, а я в это время думал о маме. Да, я всегда знал, что она избегает солнечного света, но это не казалось мне чем-то удивительным.

– Что я мог сделать? – продолжал он. – Времени на раздумья не было, поэтому я содрал с себя рубашку и укрыл женщину. Но этого оказалось недостаточно, пришлось снять и штаны тоже. А потом я встал спиной к солнцу, чтобы моя тень защитила ее от опаляющего света.

Миновал полдень, а я все стоял, пока солнце наконец не скрылось. К этому времени корабль отплыл без меня, спина моя обгорела, зато твоя мама осталась жива и ее волдыри исчезли. Я попытался освободить ее от цепи, но тот, кто привязывал ее, знал об узлах больше меня, а ведь я, что ни говори, был моряком. И только когда мне в конце концов удалось распутать цепи, я увидел кое-что еще – более жестокое и более гнусное. Я просто глазам своим не поверил. В смысле, она такая хорошая женщина, твоя мама… как могли сделать с ней это – да и с любой женщиной, если уж на то пошло?

Отец снова замолчал, глядя на свои руки, подрагивающие от воспоминаний. Я ждал почти минуту, а потом не выдержал и спросил:

– Что это было, папа? Что с ней сделали? Когда он поднял на меня глаза, они были полны слез.

– Прибили левую руку к скале, толстым гвоздем с широкой шляпкой. Пока я пытался придумать, как освободить ей руку, не причинив боли, она лишь улыбнулась и просто сдернула ее с гвоздя. На камни тут же хлынула кровь, но твоя мама встала и подо шла ко мне, как будто все это были сущие пустяки.

Я попятился и едва не свалился с утеса, но она успела схватить меня за плечо и помогла удержаться… И тут мы поцеловались. Я был матросом и каждый год бывал во многих портах, не раз целовал женщин, но обычно после того, как крепко напивался, иногда даже до бесчувствия. Я никогда не целовал женщину на трезвую голову, и уж точно при свете дня. Не могу объяснить, почему в тот же миг я понял, что она – моя судьба. Женщина, с которой я останусь до конца своих дней.

Отец снова закашлялся. Кашлял он очень долго, а когда наконец перестал, то с трудом перевел дыхание. Наверно, нужно было дать ему отдохнуть, но я понимал, что другого шанса узнать о маме мне может и не представиться. Мысли метались в голове. Кое-что из его рассказа напомнило мне записи Ведьмака о Мэг. Ее тоже связали цепью, и, освободившись, она тоже поцеловала его. Интересно, цепь, которой связали маму, была серебряной? Я не решился задать этот вопрос, потому что не был уверен, что хочу знать ответ. Может, отец сам скажет.

Выждав минуту, я все же спросил:

– Что случилось потом, папа? Как ты сумел вернуться домой?

– У твоей матери были деньги, сынок. Она жила одна в большом доме с садом, окруженном высокими стенами. Он находился примерно в миле от того места, где я ее нашел. Там я и бросил якорь. Рука у нее зажила быстро, не осталось даже шрама, а нашему языку я ее научил. Показывал на разные предметы и говорил, как они называются. Она повторяла, а я кивал, если она говорила правильно. Любое слово она схватывала с первого раза. У тебя умная мама, сынок. Действительно умная, и у нее прекрасная память.

Мы прожили в этом доме не одну неделю, и я был по-настоящему счастлив – но только до того вечера, когда к нам в гости впервые пришли ее сестры. Их было двое, такие высокие… неистовые женщины. Обычно они разводили костер за домом и сидели там до рассвета, разговаривая с твоей мамой. Иногда все трое танцевали вокруг костра, а иногда ночь напролет играли в кости. Но всегда, когда они приходили, начинались споры, с каждым разом все более бурные.

Я чувствовал, что это имеет какое-то отношение ко мне, потому что сестры твоей матери, увидев меня в окне, сердито отворачивались, а она махала мне рукой, чтобы я шел обратно в комнату. Я им явно не нравился, и, по-моему, именно по этой причине мы перебрались оттуда в Графство.

Когда-то я отплыл отсюда как наемник, обычный матрос, а вернулся джентльменом. Твоя мама оплатила дорогу, у нас была отдельная каюта. Потом она купила эту ферму, и мы поженились в маленькой церкви на холме Меллора, где на кладбище похоронены мои родители. Твоя мать не верит в то, во что верим мы, но ради меня она согласилась обвенчаться, чтобы соседи не судачили. Не прошло и года, как на свет появился твой брат Джек. Я прожил славную жизнь, сынок, и лучшая часть ее началась в тот день, когда мы встретились с твоей мамой. Однако я рассказываю тебе все это потому, что хочу предупредить тебя. Ты понимаешь, что однажды, когда меня не станет, мама вернется домой, туда, откуда она родом?

Услышав такое, я изумленно открыл рот:

– Но ведь у нее тут семья. Не бросит же она своих внуков?

Отец печально покачал головой:

– Не думаю, что у нее есть выбор, сынок. Как-то она сказала мне, что у нее там осталось «незаконченное дело». Не знаю, что она имела в виду, и она ни когда не рассказывала, почему ее привязали к скале и оставили умирать. Но там ее родина, и мама вправе распоряжаться собственной жизнью. Когда придет время, она вернется туда, поэтому постарайся не делать расставание еще труднее. Посмотри на меня, парень. Что ты видишь?

Я не знал, что сказать.

– Ты видишь старого человека, которому оста лось недолго. Мне достаточно взглянуть в зеркало, чтобы понять это. Поэтому не надо говорить мне, что я ошибаюсь. Что касается твоей мамы, то она еще в расцвете сил. Конечно, она не та девушка, какой была когда-то, и все же впереди у нее долгая жизнь.

Если бы не то, что я сделал тогда для нее, твоя мама и не посмотрела бы в мою сторону. Она заслужила свою свободу, поэтому пусть уйдет с улыбкой. Ты ведь сделаешь, чтобы так все и случилось, сынок?

Я кивнул и оставался с отцом до тех пор, пока он не успокоился и не уснул.