Ты помнишь — небо с тучами,
А мы идем вдвоем
В певучий и задумчивый
Странноприимный дом…
От требований требников
И слухов тиражей
Нас прятал храбрый Хлебников
Под сенью этажей.
Бежавшим, словно с паперти,
Мечталось сладким сном —
На стол с зеленой скатертью
Припасть горящим лбом.
Он там горячим кофе нас
Отпаивал от лжи,
А в средневолжском профиле
Дрожали миражи…
Любовь дышала заново,
Попав в словесный храм,
Где сплетников Губановым
Хлестало по губам.
Где в сумерках верленовских,
В дневном сиянье ламп,
Казалось, откровенно скис
Документальный штамп!
Где над метаморфозами
В червонорядный рай
Мы падали, бесслезные,
В блестящий месяц Ай.
И в предвечернем таянье
В укор людской молвы
Нас провожало здание
Улыбкой Гуль-Муллы…
Бывает так, что, отложив тетрадь,
Не чувствуя спектральные цвета,
Бессмысленно стараешься понять
Значенье чисто белого листа.
Насмешкою на отгоревший день
В ночи чадят фонарные столбы,
И, кажется, порою просто лень
Выравнивать кривой каприз судьбы.
Под смех и вопли радостных ворон
Вновь поменять подножие и стиль,
И обедневший колокольный звон
Смахнуть в ладонь, как золотую пыль.
Из черных туч сколачивать кольцо
На безымянный палец в самый раз.
И успевать заглядывать в лицо,
И отмечать многообразье глаз.
Но, притворяясь сонным и глухим,
Ступить на край, где дышит пустота,
Перечеркнув остывшие стихи
Андреевским знамением креста!
Научите меня песням. Я устал бренчать на лире.
Научите меня песням, чтобы ненависть и кровь
Зазвенели, растекаясь в этом полусонном мире,
Где рождаются на струнах прародители стихов!
Где летают альбатросы, где скользят меж сосен шпаги,
Где соленые баллады сотканы из облаков,
Где витают над планетой духи битвы и отваги,
Возрождая неземную вдохновенную любовь!
Научите меня песням. Вкладывая душу в звуки,
Научите меня песням, отражая в нотах боль…
О победах и паденьях, о печали и разлуке,
О пустой попытке вжиться в мне навязанную роль.
Невозможно отреченье от земли или от неба,
Невозможно возлиянье и молитвы двум богам.
В небе чувствуешь острее жаркий вкус вина и хлеба,
На земле всю жизнь тоскуешь по небесным кренделям.
Научите меня песням. Только чтоб о самом главном.
Научите меня песням. Я рожден, я должен петь!
Очень просто быть известным, убедительным и славным
Прославляя томным альтом опустившуюся плеть…
Успокойте мою душу, разверните мои плечи,
Взвесьте все мои поступки на космических весах,
И тогда взойдет из тлена знанье истины и речи,
И тогда родится Песня там, где ныне пыль и страх!
Где мой хмель в бокале?!
Я сегодня — вечер!
Выхожу из спален
Медленно, как вечность.
Мартовской скотиной
Вызолотив ус свой,
Выгибаю спину
С пошленьким искусством.
Вот такой я гадкий!
Вот такой порочный!
Весь в сплошных загадках,
Весь из многоточий…
Мастер компромиссов,
Неприличных сделок.
Ценник для капризов
И продажных девок.
Я гублю сироток.
Очугунив нервы,
Походя и кротко
Бью пенсионеров.
Люди от боязни
Валят меня скопом.
Я же в эти грязи
Намертво затоптан.
С дурью бесшабашной
В душу ломят двери.
Мне порою страшно,
Что и ты им веришь…
Словно черный ворон,
До сердечной рези
В воющую свору
Упаду возмездьем.
С рваной горловиной
К высшему подножию
Чистый и невинный,
Ровно агнец божий…
Как это у вас дивно,
Как это у вас славно…
Вот ночь прошла ливнем,
Что теперь считать главным?
Как это у вас громко,
Как это у вас звучно…
Замер горизонт кромкой,
Облака над ним кучно.
Как это у вас грустно,
Как это у вас сладко…
На душе порой пусто,
И в судьбе не все гладко.
Как это у вас нежно,
Как это у вас гордо…
На висках уже снежно,
А какие там годы…
А какие здесь будни,
Одинокий во поле колос…
Возвратите нацию людям,
Позабывшим собственный голос!
Кружево шарфика, белая ленточка,
Ласковых глаз полевая звезда…
Господи боже! Откуда ты, девочка?
Как ты сегодня попала сюда?
Так же нельзя… Это просто бессмысленно…
Крылья хрустят под чужим сапогом.
Тут убивают словами и числами,
Каждый палач и открыт, и знаком.
Здесь же стреляют! Здесь валят на пристани
Сразу все шестеро на одного…
Здесь невозможно по честному выстоять.
Здесь невозможно вообще — ни-че-го!
Больно… Я тоже срываюсь в истерику.
Спрячься, уйди, отдохни, подыши…
Чтоб на пути к осиянному берегу
Свято сберечь незабудку души.
Флейта не спорит с казацкою шашкою.
Вот твое облако — сядь и лети…
Выкраси жизнь освежающей краскою,
Всем рассказав, что приснилось в пути.
Девочка, милая, этой эпохою
Многое сломано. Что уж там мы…
В небе светлей. Ты подумай, а плохо ли
Петь, не боясь наступленья зимы?
Крылья расправь для полета.
Ну что же ты?!
Здесь не твоя ни война, ни вина…
Просто прими, что вон там, у подножия,
Высохла кровь, и теперь… Тишина…
Подними потолок. Просто нечем дышать,
Или стены раздвинь, я хочу потянуться…
В неоглядную ширь, в непролазную гать
На мгновенье уйти и совсем не вернуться.
Так ли надо спешить? Я же был в тех краях…
Там не пишут стихов, не страдают, не мыслят.
Я еще задержусь, но буквально на днях
Получил свой билет и бумаги на выезд.
Значит, снова плутать в черном небе без звезд,
Где прошедшая жизнь далека и условна…
Ах, как тихо вокруг! Желтый свечечный воск
Залепил бубенцы, и дорога безмолвна.
Ни дыханья, ни сна, ни пылинки в лицо…
Просто вечный покой. Даже скулы немеют…
Здесь прилежно живут и у мертвых певцов
Отбирают гитары для фондов музея.
Хоть бы стон, хоть бы храп, чей-то смех, или крик…
Но давненько огни потушили на башнях.
В облаках — то ли крест, то ль обугленный лик,
То совсем ничего… и становится страшно.
Если наша любовь все равно догорит
И останется здесь золотой и нетленной…
Над безверием тень, только где-то внутри
Сердца стук на Безмолвных
Скрижалях
Вселенной…
Ты помнишь этот страшный путь
Через горящий лох?
Как запах тленья резал грудь,
Мешая сделать вдох.
Там скалил зубы зверолов,
Дымились облака,
И смерть вылизывала кровь
С горячего клинка.
Ты понимал, что ты — один.
А за спиной лишь тень.
Над головою восходил
С плеча разящий день.
И обоюдоострый луч
С шипеньем резал плоть,
Спеша литую толщу туч
Наотмашь пропороть!
Чтоб хлынул дождь на эту грязь,
На этот смрад и боль.
В желудке колыхалась мразь
С названьем — алкоголь.
Я падал головой о стол,
Плюя в земную власть,
А пуля подавалась в ствол,
Потягиваясь всласть.
Скреблись граненые ножи
О реберную клеть,
И если это — наша жизнь,
То что ее жалеть?!
Восславим мертвую любовь!
Зажмем зубами крик!
Пусть наша алчущая кровь,
Упав, в единый миг
Прожжет слежавшийся гранит
Так, чтоб наверняка
Пробилось из-под тверди плит —
Подобие цветка!
Колокольный звон угас
Плавно так…
С древних фресок смотрит Спас
Жалобно.
В храмах пусто — волком вой.
Ветрено.
Бреют ангелов и в строй,
В рекруты.
В небе тучи да дожди —
Полосы.
Не дождешься, сколь ни жди,
Голоса.
В церкви ли навеселе
Каяться?
Пуля желтая в стволе
Мается…
Смерть все спишет, все простит
Важно ли?
Что за время на Руси
Страшное…
Позови меня, любимая. Позови…
Каким хочешь именем — я приду.
Где коней выгуливал Световит,
Где цветок поблекший спал во льду.
Твой слуга, любимая. Твой слуга,
Но не раб, любимая. Мне пора.
С небом обрученная луна-серьга
В твоем ушке светиться до утра.
Твой палач, любимая. Лишь палачь,
Но не муж… Ты видишь, как больно мне.
На кресте нахохлился черный грач.
Раки рвут утопленников на дне.
Твой укор, любимая. Приговор,
Очередь желающих — за топор!
В чьих слезах захлебывается душа?!
Вот и все, любимая. Все пришли…
Сяду у окошечка — я, как все.
То ли луч закатный скользит в пыли,
То ли кровь вдоль лезвия, по косе…
Ты говоришь — мы с Ним так похожи…
И даже внешне большое сходство.
Я вновь опускаюсь в прокрустово ложе,
Спеша исправить своё уродство
Его стандартом, Его сеченьем,
Его каноном… Стремясь подняться
К Его высотам, прикосновеньем
К герою мифов — плащом паяца.
Его движенья, Его привычки,
Его успехи в любви и быте.
Я заключаю себя в кавычки,
Как нереальность на этой нити,
На этой грани, на этом фоне
Я просто оттиск Его достоинств.
И обречённость самоироний,
Верней защиты духовных воинств.
Я буду вечно — Его сравненьем.
Он будет вечно — моею рамой.
Он будет первым, я — отраженьем.
Никто не скажет, что это драма…
Туманность истин — подобна бреду.
В чужом спектакле — немая ролька…
Я принимаю Его победу
Над всем, что есть во мне… Если только
Он не погасит твою улыбку
Своим сияньем высокой славы…
То я признаю себя — ошибкой.
И Он получит тебя.
По праву…
Ну вот… Перед носом захлопнули дверь.
Нелепо скулить и рычать бесполезно…
Воспитанный пес не считает потерь,
Он просто уходит походкой нетрезвой.
Обидеть легко. А собаку вдвойне.
Убийственность фраз не летит мимо цели.
Собачников много и шкура при мне,
Снимаю ошейник — быть может, пристрелят?
Бессмысленно жить, если в дом не войдешь.
Ты предан и продан за стыд и измену.
По мертвому другу — поломанный грош,
Куда уж краснее заламывать цену…
Я смог бы снести этот глупый замок
Скандально-небрежным движением лапы.
Я мог бы сказать ей… О если б я мог!
Но, там за стеною не всхлипы, а всхрапы…
Иду по ступенькам заплеванным вниз.
Все было как должно, все было недаром…
Хозяйки моей романтичный каприз
Выходит навстречу мятущимся фарам…
Был вечер очерчен мелом.
Мечтала луна над садом,
И женщина в черно-белом
Присела за столик рядом.
А где-то мерцала Вечность,
Гремели аккорды Данте…
Смеялись цветы беспечно
В бумажных стаканах фанты.
Шепталась листва несмело,
В фужерах искрилось пламя,
И женщина в черно-белом
Читала мне сны на память.
Я вспомнил, что это — было!
Что август раздвинул стены,
Что мне она все простила
Вину и вино, и вены,
Раскрытие неумело
Над жадным стихотвореньем.
Где женщина в черно-белом
Дарила, как откровенье,—
Продуманность многоточий.
Немой поцелуй утраты.
Таинственность этой ночи.
Горящую страсть расплаты.
И я закажу молебен
На самом высоком ранге,
А в давящем, черном небе
Уходит последний ангел…
Пограничье. Поле боя.
Ты да я, да мы с тобою.
Постоянная война,
Я один и ты одна.
Слева пушки, справа бомбы,
Душ пустые катакомбы,
Как берлинская стена.
Чья вина? Ничья вина.
Мы живем в пылу сражений,
В взрывчатости отношений,
В мертвой пропасти без дна,
И победа не видна.
Но расписаны, как ноты,
Канонады, артналеты.
Наша бедная страна
В эти дни совсем бедна.
Убедившись в неудаче
Мы сойдемся и поплачем,
Поцелуемся спьяна.
Что поделаешь — война..
Исключение случайностей есть триумф закономерностей,
Вот и в наших отношениях прекратилась кутерьма.
Мы смогли классифицировать и принять систему ценностей.
Как приятны рассуждения не от чувств, а от ума!
Я стараюсь думать правильней, ставить мысль математически
В схему строгую и точную заключая образ твой.
Постигая грани логики, я почти готов психически
К абсолютному владению мозгом, сердцем и судьбой.
Мне теперь ужасно нравятся алгоритм, цифры, кубики,
А ведь было, геометрия — вызывала дикий страх.
Нет, я больше ее доверчивый, романтический и глупенький.
Я холодный и расчетливый и умнею на глазах.
Все торжественные вывихи, идиотские нелепости,
Всяческие чувства-бантики и душевную печаль
Положу в хороший ящичек, даже завяжу для крепости
Я же приложу старания все исполнить, как сказал:
Просто стать недосягаемым ни для сплетни, ни для критики.
Идеал, язви вас за ногу! Несомненный идеал!
Мысль довел до безобразия, до абсурда, до нелепости,
Навсегда уже избавленный от любых житейских туч.
Словно в одиночной камере затворясь в себе, как в крепости,
Запираю двери намертво и проглатываю ключ…
Капля за каплей стекает в море.
Как солёные слёзы, стуча по крыше…
Это даже ее дождь — проливное горе…
Это небо плачет, а не я, слышишь!
Просто вечер презрительный, как наложница,
Хлещет улицы с мокрыми щеками.
Вечный город зазубренными ножницами
Режет лист с отверженными стихами.
Чернота вокзальная, запах серы,
Ожидание боли в сведённых пальцах…
Может, стать просветителем новой веры
В то, что ночь предназначат для скитальцев?!
Что молиться бессмысленно? Грех желанья
Отрицает любое участье Бога.
Что не вехами меряют расстоянья,
А началом пути и его итогом?
Не понять самому себя. Наверно,
Я уже устал отрицать ненастье…
Если наша любовь — это блуд и скверна,
То другие, конечно, достойны счастья.
Пусть хоть им, прекрасным и вдохновенным,
Не приснится дождь в канонаде скерцо,
Где осколок боли ползет по венам,
Торопясь коснуться слепого сердца…
Я ненавижу этот дом.
В нём нет тебя. Здесь только вечность,
Отчаянье и бесконечность,
Как жизнь с поломанным крылом.
Уныло давит пустота,
По нервам бьющая упрямо…
Могильный крест оконной рамы
Готов к распятию Христа.
Здесь пол скрипит не от шагов.
Трибунами нависли стены,
Где всё похоже на арену
Для вечной гибели быков.
Здесь нимб, взойдя над синевой,
Тускнеет, как цветок распада…
Змеиный поцелуй эспады
Предвосхищая всей спиной
Я падаю. Лицом в ладони.
Успев понять, забыв простить
И связывая в узел нить
Судьбы, курящей на балконе.
А что нам дом? Он лишь вершит
Указанные приговоры.
И зря кричит усталый ворон
Моей обугленной души…
Между нами невеликая разница —
Ты на этом, я на том краю пропасти…
К нам обоим рифмы строк ластятся
В шаловливой и шалеющей робости.
Мы слова не произносим — бессмысленно,
А молчание опаснее золота.
Тает осень календарными числами…
Бьют часы по сновидениям молотом…
Рассыпаются забытые образы…
Образа со стен манят в непорочное…
Отхлебнём ромашковый сок росы,
Чтоб все встречи завершать многоточием.
В чистом небе облака ждут ступенями,
Словно к Господу пречистая лестница…
Полустертыми коснуться коленями
Исцеляющего холода месяца.
Забывая слог утерянной нации
В пятом томике пророчеств Губанова…
Вот, снегами облетели акации, —
Лепестки уже не клеятся заново.
В одиночку не придет покаяться,
Вскинув крылья хладнокровным движением,
Но вдвоем мы на мгновение справимся
С всеобъемлющим земным притяжением,
А потом и наши душе свободные
Вспыхнут в синь и воспарят с херувимами!
Что бы ни было — всё Богу угодно ли?
Не смотри на дно..
Не надо…
Любимая…
Избегая встречаться взглядом — глаза в глаза
Разведенные, как в Петербурге мосты.
Если я — против, то ты — за,
Или иначе, и против — ты…
Если я — кровля, то ты — венец.
Бывает по-разному, но в основном,
Если я — начало, то ты — конец.
Если ты — море, то я — дно…
Если я — вечер, то ты — день…
Говорю о себе, словно я предмет?
Я отбрасываю тебя, как тень,
И хочу уйти, и спасенья нет.
Сам себя порой умоляю — встань!
Повернись лицом! Неплохая мысль…
Я — мужское, ты — женское. Инь — Янь.
Если это вечно, то где смысл?
Умиляясь нелепости всех обид,
Но никто не помнит, сколько их есть…
Убеждение — тот, другой, не простит…
Вызывает жалостливую месть.
Вечно разные… Я — камень, ты — снег…
Ввек единые! Я — небо, ты — стон…
Посторонний поморщится человек
И сотрет настоящее, как сон.
Я хотел бы подправить скупой сюжет,
Изменить героев, спасти финал.
Прикоснусь к микрофону, но звука нет,
И безмолвно скалится полный зал.
На гребне выцветшего дня,
Сбежав из бытового рая,
Ты поцелуешь грудь огня,
Того костра, где я сгораю.
Лаская сладостную боль,
Подняв бокал с искристой пеной,
Морская бешеная соль
Шершаво ластится к колену.
Но сквозь желанье и испуг,
Увидев истинного бога,
Ты поддаешься зову рук
И ждешь меня, как ждут итога!
Ты цедишь вечер сквозь стекло,
Ведешь пустые разговоры,
Они плодятся и назло
Легко перетекают в ссоры.
Здесь нет меня. И пламя вверх
Возносит то, что было мною.
Какой-то полоумный стерх
Сзывает нечисть к звездопою.
Реальность вымерших химер
Тебе царапает затылок,
А с полки падает Бодлер,
Шурша страницами бескрыло.
Ах, эта бренность на слуху…
Поднимешь книгу и застыло
Прочтешь случайную строку
О том, что ты меня — любила
Вновь за окном акварельным пятном Осень,
Где медный клён швыряет на землю латы.
Мы друг у друга уже ничего не просим,
Медленно пряча остынувших встреч заплаты.
Небо прострочено птицами чёрной строчкой,
Парят в небесах лоскутья былого лета.
Глаза становятся лишь пустой оболочкой
Души, от которой нельзя получить ответа.
Любимые руки ласкают всё ту же книгу,
А взгляд устремлён в какую-то даль, вне текста.
Ты словно гадаешь над ребусом или интригой,
Мгновенно меняя события, век и место.
Я давлю рёбра тюбикам с разной краской,
Ищу на палитре эквивалент поцелуя.
Он будет такой же цветной, яркий и страстный.
Легко умереть от счастья, его рисуя!
Воткнуть своё сердце в раму, как это мило…
А стены сжимают плечи, и давит крыша.
О, если неспешно припомнить всё то, что было,
То хочется выть и просить наказанья свыше.
Вот месяца нож взлетает движеньем плавным,
А строчки сжигают лист, все ближе и ближе,
И муза стучится в створки души, как в ставни,
В надежде, что если не пустят, то
хоть услышат…
Сколько бога ни просили —
Наказанье выше силы,
Но восходит, как мессия,
Спас Кровавый над Россией.
Пой, казак! И ногу в стремя…
В память тех, кто был с тобою.
Тех, кого крестило время
Плахой, плетью и петлею.
Плачь, казак! Иные кони
Унесут нас против воли,
Вдаль по линиям ладони,
В мир без зависти и боли.
Пей, казак! У колоколен
Негде грешным притулиться,
Чтобы в черном русском поле
Хоть на миг тоской забыться…
И услышать перезвоны
До того, как станут пылью
Золоченые погоны
На архангеловых крыльях…
По коням, по коням, по коням!
Из ножен клинки и вперед.
Атака не знает покоя,
И кони распластаны влет.
Покуда стальное оружье
От крови не станет теплей.
Вперед под гвардейские ружья
И лающий рев батарей.
Всё ближе дыхание смерти
Судьба или есть, или нет?
И пуля, летящая в сердце,
Всего лишь сорвет эполет.
Полощутся флаги двух армий,
Вздымая кровавую пыль,
Ложатся французские парни
В просоленный русский ковыль.
Шрапнелью очертит упрямо
Короткий наш путь на земле,
Чуть всхлипнет прощальное «мама»
Хорунжий, качнувшись в седле.
И память настырная стонет,
И в небе лазурном с утра
Огромные белые кони
И бурки и кивера…
Берегись, боярин…
Наступает ночь,
И закат коварен,
И коням невмочь.
У твоей зазнобы
Чёрная коса,
В синеве сугробов
Тают голоса…
В необъятной дали
Сыплет снег, кружа,
Тень цыганской шали
Прячет сталь ножа!
Берегись, боярин,—
Знать, не в добрый час
Приголубил парень
Пламя тёмный глаз.
И в краю разбойном
В век лихих годин —
Ты какой ни воин,
А всего один…
Колея разбита,
Стылый ветер груб…
Где найдёшь защиту
От продажных губ?
Берегись, боярин!
Бог тебя прости,
Но в хмельном угаре
Не найти пути.
На откосе первом
Сбросят сани грузи
Вот и вышел червой
Твой крестовый туз.
Если хватит силы —
Доползи на свет.
Тьма над всей Россией
Сотню долгих лет…
Я приветствую звоном щита судьбу,
И Безносую, правящую в гробу,
И пестрящие флаги, и шум, и ветер!
На ристалище яркая пляска дня,
Предвкушение яростного огня,
Как желание — всё позабыть на свете.
Стать единым с гнедым боевым конём,
Измерять расстояние копьем
До приезжих баронов в порыве ратном.
Чтоб смотреть вперёд, не скрывая лица,
А предательство брата и гнев отца
Принимать как естественные утраты…
Вспоминать из прошлого боль и страх,
Знамя Ричарда, выцветшее в песках.
Заковавшую годы в века дорогу.
Чёрный ангел разлуки грозит перстом…
Неизвестный прах под плащом с крестом
И ведущую в небо тропинку к Богу…
Как замешаны истина, сон и ложь…
Вот восторг трибун и сиянье лож,
Красный плащ им удобней считать кровавым.
В этих правилах жёсткость стальных основ,
Нет былых друзей, нет былых врагов…
Здесь не нужен я, и не нужно мне — славы.
Значит, прочь сомнения — лоб в лоб!
Раздраконить коня, перейдя в галоп
Под приветственный вой, под пустые крики…
Ощущая неба литую твердь,
Опустить забрало и встретить смерти
Как улыбку ветреной Вероники!
Над озером арфа поёт…
Мелодия рвется из плена,
И сэр Ланселот о колено
Небрежно ломает копье.
Так короток рыцарский век,
Но в нём объясняется ясно,
Что смерть не бывает напрасна,
И всадникам нужен разбег…
Над озером горько кричит
Какая-то белая птица,
Что кончилось время молиться
На меч, на доспехи на щит.
Однажды скользнувшая ложь,
Как имя твоей королевы.
Как боль под ключицею левой
И друга предсмертная дрожь.
Над озером тает туман…
Пусть день от зари розовеет.
Но нет ничего тяжелее,
Чем боль зарубцованных ран.
А счастье — лови не лови…
Уходит к возвышенной цели,
Где тихо поют менестрели
Балладу печальной любви…
Чёрный меч — меч для Героя!
Эту речь слышат лишь двое.
В мире рун, грёз и преданий
Шепот струн в гамме страданий.
Шелест вех, вечных и верных.
Лезет вверх уровень смертных.
Ветры жгут, реки мельчают,
Боги ждут, боги — скучают…
Чёрный меч — меч для Героя.
Радость встреч в трауре боя.
Выдох, вдох, кровь на эфесе,
Где исток мудрости песен?
Если пал в гонке за малым,
Чей оскал скрыт под забралом?
Смоет дождь ржавчину лета.
Что ты ждешь, просто ответа?
Чёрный меч — меч для Героя.
Пеплом с плеч землю покроем.
Где число знаний и силы?
Воет зло в склепе могилы.
Встану вновь проклятым князем,
Раз любовь втоптана в грязи.
Не герой — стану героем!
Но открой скрытую Трою.
Мне ль беречь горсточку праха?
Где мой меч — чёрная плаха!!!
Копье и черного коня
Мне завещал отец.
И вскоре принял за меня
Монашеский венец,
А я, покинув монастырь,
Подставил ветру грудь,
И горизонт раздался вширь,
Указывая путь.
Мой черный конь,
Мой черный конь —
Предвестник бурь, потерь, невзгод…
Какой огонь.
Какой огонь
Нас ждет?
Мальтийский орден шел в поход.
Дымились облака.
Где каждый рыцарь — Ланселот!
Где каждый бой в века!
И солнце, завершая круг,
Палило с высоты
Лохмотья ворванных кольчуг,
Пробитые щиты.
Мой черный конь,
Мой черный конь,
Молю тебя, — не подведи!
Какой огонь,
Какой огонь
В груди…
Играя судьбами людей,
Неслась вперед мечта.
Меня встречала у двере
Могильная плита.
И в первый раз, почуяв страх,
Я понял до конца —
Искал святых в чужих краях
И проглядел… отца!
Мой черный конь,
Мой черный конь —
Побудь со мной
В последний час.
Какой огонь,
Какой огонь —
Угас…
Королева моя… Напротив
Не дышу, как перед святыней.
Вы владычица душ и плоти
Всех, кто в дом ваш заходит ныне.
Вам ни в чём не найдется равных:
Ни в уме, ни в любви, ни в танце.
Что же я на доспехах рваных
Не навел, так как должно, глянца?!
Вы, картинно вздымая руку,
Поднимаете кубок алый…
Мои песни наводят скуку,
Чуть кривя ваших губ кораллы.
Но о том, кто меня достойней,
Упоенно щебечут гости.
На земле прекратились войны,
Залегли по могилам кости.
Я смешон в старомодной драме,
И мой меч не достоин чести —
Красоваться в старинной раме
Со своим господином вместе.
Но всегда оставаясь другом,
Вы велите: «Идите, рыцарь!
К моим верным и честным слугам,
Вам туда подадут умыться…»
Я пройду сквозь любые двери,
Я уеду навек отсюда.
Отрекаясь от суеверий,
Как надежд на слепое чудо.
Вы коснетесь оконной рамы
И вздохнете притворно-тяжко:
«Он всегда был немного странный,
Но он любил меня, бедняжка…»
Рыцарь Роланд, не труби в свой рог…
Карл не придет. Он забывчив в славе…
Горечь баллады хрипит меж строк
В односторонней игре без правил.
Им это можно, а нам — нельзя,
Белое-черное поле клетками.
В чьем-то сраженьи твои друзья
Падают сломанными марионетками.
Золото лат уплатило дань.
Каждому телу продлив дыхание,
Смерти костлявой сухая длань
Так не хотела просить подаяния…
Много спокойней — прийти и взять
Этих парней из породы львиной…
Как же теперь королевская рать
Без самых верных своих паладинов?..
Музыка в Лету, а кровь в песок…
Совестью жертвовать даже в моде.
Плавно и камерно, наискосок,
Меч палача над луною восходит.
Бурые камни под головой…
Господи, как же сегодня звездно!
Бог им судья, а о нас с тобой
Многие вспомнят, но будет поздно.
Брызнуло красным в лицо планет.
Как это вечно и как знакомо…
Радуйтесь! Рыцарей больше нет!
Мир и спокойствие вашему дому…
Праздничный стол. Ощущение рвоты.
В кухне прощальный забег насекомых…
Я устаю быть фальшивою нотой
В гамме твоих драгоценных знакомых.
Кислая дрянь пузырится в стакане.
Рыбный салат представляется липким.
Знаешь, меня уже больше не ранят
Тонкие взгляды, шальные улыбки,
Полные мудрости и пониманья.
Мне остается спокойно напиться,
Не нарушая приличия грани,
Выйти за дверь и в снегу раствориться.
Вздох облегчения… Милые люди!
Знали бы вы, как я вас понимаю…
Вот ананас, оливье, а на блюде
Сельдь из под шубы слюну вызывает.
Ну, улыбнись, молодая хозяйка!
Я не король новогоднего пира…
Весь мой костюм — расписная фуфайка.
Вся моя роль — записного сатира.
Трон не вакантен. Обычное дело…
В общей гармонии быт — это важно!
Душу легко отделяют от тела.
Это не больно,
и это не страшно…
Все это было… Первый акт.
Арена для двоих.
Судьба с судьбой идут не в такт,
Не вписываясь в стих.
И неба нимб над головой,
Насыщенный свинцом,
Венчает нас с чужой женой
Серебряным кольцом.
Осенний дождь, как вечный храм,
Где гаснут свечи звезд…
Где чувств бушующий напалм,
Где все, всегда — всерьез.
Священник скажет: «Позабудь!
Иди и не греши…»
Но снова полосуют грудь
Фатальных строф ножи.
О, эта ватная стена
Непроломима лбом!
Там ночь прибита у окна
Осиновым колом,
За то, что чересчур черна
И в самый поздний час,
Упившись грешного вина, —
Уже простила нас.
Пусть вынесет вердикт небес
Надзвездное каре —
За Белый слог, за Черный крест,
За Смерть на серебре…
Как ты вошла сквозь двери и засовы?
Чьей волей высшей,
Старели вороны или мудрели совы
И свет был лишним…
Я торопился угадать свеченье
Последней капли,
Не веря в снов предназначенье
Под знаком Цапли.
Иные символы и вехи
Неслись над миром…
Взрывались звезды, как орехи,
И пахло миром.
Гекзаметр всходил на троне
Точеных звуков,
В зеленой царственной короне
Из листьев бука!
Смешение нездешних красок
В вечерних тучах,
Как ощущение, что Разум —
В строфе созвучий.
Пылай, возвышенная нота!
А тонкость мысли
Игриво, с полуоборота
Срезала числа,
Сметала, брошенное в свет,
Единство мнений.
И ты вошла, как силуэт,
Без тени…
Устала ночь, прошел испуг,
Растаяв в дыме сигареты.
В объятьях тысяч разных рук
Залапано лицо с монеты.
Определенный нестандарт,
Но я плачу любую цену —
Наполеон Буанопарт
На острове Святой Елены!
Я бросил все на эту твердь
И большего отдать не в силах…
Какую ласковую Смерть
Мне в кубок Вечность нацедила.
Какая нежная печаль —
Глотать твое непостоянство
И позолоченную сталь
Лелеять, как строку романса!
Болею святостью твоей
Уныло, невообразимо…
И липким шепотом друзей
Заклеиваю окна в зиму.
Пересыпаю вицмундир
Дурманной дурью против моли.
Краду из мышеловки сыр,
Сам над собой смеясь до колик.
А неразложенный пасьянс
Винит крапленую колоду.
Какой высокий мезальянс
В предновогоднюю субботу
Должна нам выставить судьба…
Отточенно, легко и мило,
Словно настойка на гробах, —
Прощальный поцелуй в затылок!
Не той ли женщины слеза
Юдифью над олигофреном,
Решится мне закрыть глаза
На острове Святой Елены…
Привет тебе, Телефонный Бог!
Спасибо за все, что старался сделать.
Ты наши души верстал несмело,
Соединяя, что только мог.
Усиливал голос, как мегафон,
И каждое слово гремело медью,
А в трубке мраморный перезвон
Изящно стирал голоса соседей.
Ты, все понимая, пытался снять
Окалину нервов с пустого слуха…
И круглой ладони твоей печать
Так ласково грела больное ухо.
Я весь был болен. Я бредил ей,
Дышал ее именем в тьму мембраны.
Я тайный номер хранил во сне,
Как правоверный строку Корана.
Как бард — гитару, как маг — число,
Как червь музейный свои эмали…
И мне хватало десятка слов,
А телефон довершал детали.
Вдруг добавляя интимный треск
И резонанс на ведущих фразах,
Или шумя, словно хвойный лес,
Или шепча, словно вздох экстаза.
Это другие кричали: «Ах!
Требуем права, суда, огласки!»
А ты раскладывал в проводках
Нашей любви золотые сказки.
У всех романов один итог —
Очень счастливый! Очень либо…
Плачет в углу Телефонный Бог.
Он тоже не верит в мое «спасибо»…
Сердце находится в клетке тела.
Тело — в доспехах джинсовой ткани.
На фоне стены, крашенной мелом,
Не пляшут в белом никакие цыгане.
И на Босфоре я тоже не был,
Так что сама все о нем придумай.
Каплей молочной, краюхой хлеба
И облаков номинальной суммой
Выражен круг основных стремлений
Или потребностей. Мне так нужно…
Синие лапы кремлевских елей
Напоминают, что будет вьюжно.
И что за нами придут когда-то,
Как неподкупные конвоиры, —
Наших несбывшихся встреч солдаты,
Гордые, словно обломки лиры.
Скрутят нам локти чужой дорогой,
А несложившеюся любовью
Мягко завяжут глаза… И вздрогнет
Истинный мир, обливаясь кровью!
С первого залпа. Второй не нужен.
Все это было, но так нелепо…
И вознесутся несмело души
В вечную пропасть Седьмого неба!
Поздно.
Все раздавлено этим словом.
Звездно…
Просто полночь ползет над склоном.
Тише —
Старый город пришел за данью.
Слышишь,
Это кто-то поет над нами.
Свечи
Я сегодня поставлю в церкви…
Встречи
Забываются, но не меркнут.
Длится
Вечность быта, как жанр искусства.
Лица
Устремленно играют в чувства.
Стены —
Исцарапанные укрытья…
Вены
Сами выберут время вскрытья.
Плохо…
В сердце привкус кола осины,
Вдоха
Нерожденного тобой сына…
Я вор… Я краду твои мысли и сны.
Краду твои взгляды, улыбки и слезы.
В слепой канонаде случайной весны
Нелепо грохочут апрельские грозы.
Отмотанный срок, от звонка до звонка,
И новая кража, как новая веха…
Но цепью наручников бьется строка
В завистливых плитах соседского смеха.
Чахоточный лик бледно-желтой луны
Порезан, как свадебный торт, на квадраты
Решеткой окна, и скользит вдоль стены
Приблудный рассвет без вины виноватый.
Дрожит тишина. Изменение сфер
Всегда впечатлительней в замкнутом кубе,
Где смотрит в глазок чуть хмельной
Люцифер,
И стрелки часы не считают, а рубят.
Где песни о воле, а ворон кружит
И здесь над моей головой, потому что —
Ты так далека… и рукой непослушной
Наколото имя тюремною тушью
На створках святой, неподсудной души…
Минотавр топчет звезды…
Геи молоко разлито.
Ночь темна. Наверно, поздно
Ощущать себя разбитым,
Если и хрусталь небесный
Уступает грубой силе.
Мне сегодня стало тесно
В этом доме. Или — или?
Или мы совсем не звезды
И умрем не так красиво…
Может, тихо, может, грозно,
Может, даже агрессивно.
Или — звезды?! Это значит,
С неба падая упрямо,
Мы летим туда, где плачут
Дети, брошенные мамой.
Загадайте пожеланье —
Мы замедлим ритм паденья,
До последнего свиданья
Будет целое мгновенье.
Все исполнится, поверьте…
Только нам, судьбой забытым, —
Тихий хруст зеркальной смерти
Под раздвоенным копытом.
В слепом горниле медных труб,
В горячке быта и страстей —
Я помню лишь касанье губ,
И то на миг… а дальше тень.
А дальше дикая тоска,
Тупая боль, желанье выть…
И холод дула у виска,
Как невозможность изменить
Узор давно ушедших лет.
Я не жалею ни о чем,
А твой раскованный портрет
Слепит оранжевым плечом.
Твой образ в раме. Глупо ждать
Ответа с плоскости холста,
Где авангардная печать
Сковала горькие уста.
Каких еще цитат и слов
Нам может выбросить во сне?
Нас просто снегом занесло,
Но все оттает по весне…
Но все вернется на круги
В высотах гор, в глубинах шахт,
Где неумеренность строки
Решилась на последний шаг.
Полузабытый континент,
Судьбы священное число…
И все, что ты считала «не…», —
Произошло!
Кареглазая моя праведница,
Девочка-синичка…
От разлуки не сразу старятся,
И отлично…
Тебе нравится быть жертвою?
Все — впустую…
Я тебе эту Осень жертвую,
Влажную и золотую!
Принимаешь подарок царственный,
Твой и только…
А ветра поминают дарственную
Листьев болью…
Зайчик солнечный серьги трогает —
Брысь, лукавый!
Все от полночи до полудня —
Нам по праву.
Вот восток заалел и пенится
Рваной раною…
Ничего уже не изменится,
Не станет заново.
Бесполезно гонять строку,
Словно рекрута…
От тебя никуда я не убегу,
Мне — некуда.
От былого не отрекусь,
Бессмысленно…
За окошком такая грусть —
Не-мыс-ли-ма-я!
Что ж, тебя-то я развязал,
Праведная…
Смотришь Господу прямо в глаза,
Все ли правильно?
Все, любимая, все. Пора…
Между всхрапами
Вниз,
с ладони топора,
счастье каплями…
Бывает так, что путь нелеп и труден…
Из облаков, от неба отошедших,
Мы падаем на эту землю — люди
Из рода приходящих и ушедших.
Мы можем петь и улыбаться смерти,
Но никому не расстилаться в ноги.
Умеем драться, как морские черти,
И защищать ромашку у дороги.
Когда к стихам примешивая крики,
Мы небо держим или пламя гасим, —
Мы не двуличны, мы, скорей, трехлики
И очень цельны в каждой ипостаси.
Порой бедны, порой богаты словом…
К ногам танцовщиц расшвыряв монеты,
Мы принимаем все, что безусловно,
И понимаем все, что безответно.
Нам нет прощенья — мы его не ищем.
Нам нет награды — мы ее не просим.
Но нам, как сон, дарована Всевышним
Волшебная, таинственная осень!
Поэзия от жалости устала.
Весна — наивна, утомленно лето…
Прильнем к сиянью царского бокала
С сентябрьским возвышенным рассветом!
Нам даровали осень — наше время.
Эпоху менестрелей и сонетов,
Людей, лампадой делающих стремя
И чувствующих грани тьмы и света.
Первопроходцев, всадников, поэтов,
Упавших с неба на песок арены,
Где в поисках единого ответа
Ломавших жизнь, как мирозданья стены.
А люди, нас сочтя за сумасшедших,
В слепой борьбе за собственное счастье,
Не забывая плакать об ушедших —
Не торопясь стреляют в приходящих!
Опять звонят колокола… Не слишком рано?
Оборвана струна, и даже не смешно…
А время бередит затянутые раны
И, выливаясь в мир, спешит упасть на дно.
Белеют в небесах осколки крыл лебяжьих,
По перышку разнес случайный выстрел их.
Колеблются вдали все оттиски пейзажа
В оттенках городских субботних выходных…
Разложенный пасьянс не сходится упрямо…
И у аптеки вновь зажгутся фонари,
И снова будет ночь, и снова будет драма,
Пусть не на целый свет, так у меня внутри.
По стопкам разложив былые акварели,
Я вспомню имена и подведу итог
Растянутых страниц, неблагозвучных трелей,
Поднадоевших рифм, высокопарных строк.
Пытаясь миновать пороги и овраги,
Вновь совершу один из бытовых грехов.
Оставив на столе лист глянцевой бумаги
И проведя всю жизнь в предчувствии стихов!
В околесице событий, в бешеном вращенье буден,
В ритме встреч и расставаний, в сутолоке очередей
Вновь мелькают торопливо ноги, спины, лица, груди —
Все в частичном варианте, как осколки от людей.
Словно зеркало большое, отражавшее реальность,
Разлетелось на мильоны искривлений, капель, снов.
И в осколках преломившись, серединой стала крайность,
И послышалась кантата в хороводе странных слов.
«Ты пришел сюда незрячим, ветер шил тебе одежды…
Все твое существованье означало плоть и тлен!
Но, взвалив себе на плечи непосильные надежды,
Ты ломал границы знаний и шатал фундамент стен.
И тебе дарила вечность два крыла, как смену суток.
День и ночь, огонь и воду, жар и холод, тьму и свет,
Предначертанный веками путь сомнения и шуток,
Отрицанье общих мыслей и в один конец билет.
Хрупкий шаг канатоходца между двух великих истин:
Рухнуть вправо или влево — выбор, в общем, невелик.
Балансируя руками, ты пришел к простейшей мысли,
Что канат, похоже, режут, и остался только миг.
Миг на лезвии, на грани, на вершине исступленья,
Где седая пыль Вселенной начинает круговерть.
Миг последнего причастья и светлей, и вдохновенней —
Тех нелепейших понятий, что зовутся жизнь и смерть…»
Мерно тек поток прохожих мимо стекол ресторана,
И никто уже не думал об утерянных стихах.
Голос смолк, и только звуки вознесенного органа
Отражались в недалеких, в предгрозовых, облаках…
Мы живем в едином мире.
Дышим космосом и дымом.
Отражаем вкус предметов в общепризнанных стихах.
Посвящаем их Вселенной, или ветреным любимым,
Или каемся прилюдно в неосмысленных грехах.
Делаем дворцы и горы из песка, золы и пыли.
Стоит только дунуть ветру, — мы изменим весь сюжет.
Но незыблем лишь фундамент, кони загнанные, в мыле,
Перевернутый на рифах, нами брошенный корвет…
Здесь наступит разделенье.
Я останусь — капитаном,
Не оставив свой корабль на возвышенную смерть.
Ты — настроишься на вечность и расчертишь пентаграммы,
Пробуя осколком рифмы — неба пламенную твердь.
А потом навеешь вечер, дальше — ночь.
И я увижу Дом, который ныне — пепел.
Мир, который — позабыл…
Красно-синий флаг с драконом голубей на белой крыше,
В золоченом божьем храме обращенье горних крыл.
Склеп, цветы в высоких вазах, позабытые могилы,
Прадед мой, что в те столетья был шальным и молодым.
Только стрелки циферблата продвигаются уныло,
Но я помню, что когда-то был прощен и… нелюбим.
А теперь, рассыпав время и блуждая наудачу,
От строфы к стихотворенью предваряя ритмов строй,
Мы идем к одной вершине — это что-нибудь, да значит!
Каждый движется своею, непроторенной тропой.
Не попутчик, не конвойный…
Все порой куда как строже.
Разность и еще раз разность…
Кто же знает почему?
Мы живем в едином мире, но не приведи нам боже,
Вдруг достигнуть той вершины и остаться одному!
Осень… Грустное соседство
Старых писем, прошлых снов.
Уплывает наше детство
В дымке дальних берегов.
Снились мальчикам гусары,
Пробок пьяная пальба,
И металась вдоль гитары
Ошалелая судьба.
Что нашли и что искали
Строго в рифму, точно в такт?
Отшумели, отплясали, отыграли
Первый акт.
Визы, планы, перемены,
С каждым днем слабее боль.
Кто теперь поставит сцену?
Кто теперь напишет роль?
Дуэлянты подустали,
Помирились не спеша,
И взошла на лунной стали
Опаленная душа.
Как же мы, не зная меры,
Словно с царского плеча,
Годы, строки и химеры
Раздарили сгоряча?
Что оставим у истоков
В день, когда услышим вновь
Гордый тон своих высоких
Ненаписанных стихов…
Я могу не говорить ничего…
Отшумела песен пьяная рать.
В светло-розовом сиянье снегов,
Оказалось, так легко умирать…
Как бродить босым в пуху облаков,
Как расти с травой, по пояс в росе,
Как прислушиваться к ритму шагов
На бетонной, неживой полосе.
Бросит карты мне цыганская дочь…
Выйдут черви и безногий валет.
Потому что за ушедшую ночь
Ни прощенья, ни раскаянья нет…
Если снова запечатан конверт,
В воске оттиск золотого рубля,
И распятый холст прилег на мольберт
В ожидании касанья угля.
Как причастье перед выходом в свет —
Аверс, реверс… Возлюби эти лбы!
Нет клиентов, покупателей нет.
Мерно катится монетка судьбы…
То ли стон, то ль зарево над землей,
Стадом перепуганным облака.
Только с церкви слышится «упокой»
Благо, что хоть колокол цел пока.
Сразу и не верится — бред и вздор
Что творится, господи, упаси…
Без суда, без следствия приговор —
Убивают ангелов на Руси!
Руки цепью схвачены без узлов,
И закат до времени так багров,
А по крыльям катится то ли кровь,
То ли просто ржавчина с кандалов.
Все сомненья по ветру, память — в дым,
Голубиной кротости тихий взор…
И не вечной каторгой на Чулим,
А на плаху липкую под топор!
Все молчат, и правильно, а не то…
Страшно оказаться меж двух систем.
Более не спрашивай — кто за что?
Догадайся вовремя, кто за кем!
Перед властью времени — нету прав!
Захлебнулся колокол — рвут язык!
Кто-то задыхается, осознав,
Одинокий мечется в небе крик…
Письмо написано и смято…
Долой пустые разговоры,
А за окошком пахнет мятой,
И я спешу задернуть шторы.
С какой-то затаенной дрожью
Раскрыть дневник воспоминаний.
Сесть за столом, где осторожно
Вдыхать осколки прошлых знаний.
Где с томиком Аполлинера
Гулять по пыльному Парижу…
Мерило чувств не знает меры.
И звезды вряд ли станут ближе.
В кармане хоть бы грош случайный,
Унылый таракан на блюде…
И остается вечной тайной —
Как зарабатывают люди?
Но, бросив горсть опилок в чайник,
С пустым желудком что скандалить?
Покажутся необычайны
Размеры неба и печали…
Холсты бессмысленны, а краски
Преступно ярки, как помада
Портовых шлюх. Оставим сказки,
Плеснем на дно стакана яда.
Мне не смешно… В моей России
Прошу в последнем прегрешенье
Ни хлеба, ни вина, а силы
Строки — на душу населенья!
В молчанье не найти ответа,
Хрипя в поту борьбы неравной.
С клеймом Иуды и поэта,
Не смея прикоснуться к храму
Души прозрачным хризолитом.
Почувствовать, что есть дорога
По линиям руки, пробитой
Ладони Бога…
Старых книг, юных снов бред,
Запах времени так прян…
Но тебя все равно нет,
Так чего же ищу я?
В твоем имени звон шпор,
Привкус стали и рев труб.
В твоем имени — приговор
Нарочито надменных губ.
Обещающий вечность взгляд
На равнине забытых тел…
В твоем имени трупный яд
Сарацинских зловещих стрел,
В твоем имени лязг мечей,
Обезумевших на крови,
Коронованных палачей
Вечно-вересковой любви!
Ты сама как роман в стихах,
Где рифмованность чистых чувств
Порождает недетский страх,
Запах меда и соли вкус.
Так слезинка с припухших век
Громогласна, как Благовест…
Где вознесся твой красный снег
На серебряный с чернью крест!
На гадальное блюдце легла чуть заметная трещина…
На верченом столе алфавитно-размеченный круг…
Ах ночная Тоска! Моя самая верная женщина
Из грядущих и прошлых любовниц, невест и подруг.
Я раскрою конверт с запечатанным девичьим локоном,
Чуть блеснут образа в повторенье лампадным огням…
Наша странная жизнь из каких только нитей ни соткана,
Или брошена вновь в перекройку нахлынувшим дням.
Надоело смотреть на бессмысленность встреч, размещающих
Нас на шахматном поле, где каждый стремится в ферзи.
Обреченный король уже сделал легко и отчаянно
Шаг на клетку вперед, понимая, чем это грозит…
Значит, первой умрет не моя утонченная лирика.
Значит, бесы не ждут петушиного крика вослед.
Все слова о любви возвышаются в ранг панегирика.
Все слова расставанья вплетаются в жесткий сонет.
Вот и строки письма ароматами дышат французскими…
Прикрываю глаза и пытаюсь поймать сквозь вуаль
Твой рассеянный взгляд, когда ты нарочито-искусственно,
Принимаешь меня, как свою ежегодную дань.
Эта страшная тень поглощает любимых и близких мне…
Ах, ночная Тоска, как приятен был твой произвол…
Но вернется рассвет, разгоняя химеры и призраки
И я первый вгоню в твое сердце осиновый кол!
Поэзия — привставшая на цыпочках…
Принцесса — танцевавшая на ниточках…
Как сцена ей мала… В театре кукольном
Страдает плоть нешуточными муками.
Вот жест под тайным знаком Скарабея.
Вот нож картонный в пальчиках злодея.
Не надо слез… По замыслу создателя,
Герой поверит проискам предателя.
Потом придут пираты и разбойники,
И, угрожая голосочком тоненьким,
Их атаман сверкает пистолетами
Пред королевскими блестящими каретами.
Наивно так… Но мы-то знаем истину!
Мы умудренно отмечаем мысленно —
Сюжет не нов, и реплики избитые,
И автор весь измучен простатитом,
Под жалкие аплодисменты зала.
Как это мило… Как нам надо мало!
Чтоб чувствовать себя всесильным Господом,
Пред каждым, кто чуть-чуть пониже ростом.
Но… Девочка! Остановись, ты плачешь
Над тем, что кукла падает? Иначе
Не может быть… А принц придет — поверь мне!
О, сколько стоит детское доверие…
А не придет, то мы изменим пьесу, —
Я сам пойду спасать твою принцессу…
Снег был бел.
Бел, как твоя фата,
Школьный мел,
Горний отсвет креста.
Я листал
Книгу без слов и цифр.
Умирал
Осени гипогриф.
Желчь и ярь
Разбеленный сменил бокан.
Бил звонарь
В одубелые лбы мирян.
Ты жила
Далеко, за полярным сном…
Три числа
Повелела отдать на слом.
Три строфы
Честно вывела в дневнике,
Крик совы
Растворялся невдалеке.
Три слезы,
Три попытки сойти с ума.
Яд гюрзы
Размешала в вине зима.
Белый трон —
Путь в поднебесье взрыт!
Лишь с икон
Кто-то кричал навзрыд…
Она давно не видит сны —
Она живет во сне…
Диск алюминиевой луны
Зажат в ее окне.
Разрезал шторы мертвый свет,
Но о ее плече
Поет шекспировский сонет
Погаснувшей свече.
Она по пальцам перечтет
Строй утренних забот,
Чуть задыхаясь, перечтет
Червленого Рембо.
В стакане остывает чай,
И терпкий аромат
Напоминает древний рай…
Как много лет назад
Она бродила там в цветах,
А мир был чист и свеж…
Она спала на облаках
Возвышенных надежд.
Ей ноги целовал прибой,
И неба свет не гас,
Казалось, все само собой
Свершится в должный час.
Там вздохи были так легки
Всему и всем назло…
А здесь гуляют сквозняки,
И крошится стекло.
Здесь обездвижен серый дом
С фатальностью раба.
Здесь под серебряным крестом
Лежит ее судьба,
И смерть узорчатым крылом
Уже коснулась лба…
Как началось начало?
Не знаю… Да, бог весть!
Ты меня не искала,
Не знала, что я — есть…
Но к ночи рухнуло небо,
И сплюнула яд гюрза, —
А наша судьба нелепо
Решилась поднять глаза.
Земля вспоминала вьюгу,
В зените смеялся зной,
И кони неслись по кругу,
Расчерченному не мной.
Горящая пентаграмма
Замкнула обхват лучей,
Где древнеиндийский Рама
Зажег хоровод свечей.
И годы влеклись за годом
Сквозь цепкие лапки дня…
Ты вырвалась на свободу
В том мире, где нет меня,
Где так хорошо и сухо,
Где выверен каждый взлет.
Обученная старуха
Вещает, что все пройдет…
Но разве хоть что-то значат
Законы, угрозы, лесть?
Все будет теперь иначе,
Ты знаешь, что я — есть!
Ты мне говоришь, что тебе постоянно снится
Неведомый мир, где реальное слито с чудом…
И ломкие пальцы пролистывают страницы
Такого былого, что даже поверить трудно.
Где каждый день из минут ожидания соткан
И даже стать на колени уже не волен…
Я должен молча смотреть на твой кружевной локон —
К чему кричать о своей любви или боли?
Стихи по ночам о тайном и сокровенном…
Какие слова! Какое упрямство страсти!
Поэзия прошлого, как аромат вербены,
Покажется сном, словно привкусом Высшей Власти.
Но время придет, — вспоминая слова молитвы
И горько и сладко, как в детстве, просить прощенья.
Березовый Бог, с опрокинутым небом слитый,
Позволит, как в осень, вступить в костер очищенья…
Тогда я коснусь щеки твоей легким ветром,
А может быть, каплей дождя охлаждая кожу
Фаянсовых ног, обожженных татарским летом,
И ты улыбнешься… И ты мне поверишь тоже.
Растай же вплоть до воздушного поцелуя!
Весь мир измени водопадом случайной ласки!
А я зимой тебе на стекле нарисую
Прекрасного принца, скачущего из сказки…
Ночь вступила в мой дом легкомысленным хлопаньем окон…
На рулетке эпохи опять выпадало зеро,
Словно кто-то прорвал надоевший до времени кокон,
И вздохнула бумага, и зашевелилось перо.
Я бы жил как всегда в ожидании срыва и сдвига,
Я ладонью пытался поймать ускользающий луч…
Но пришла восемнадцатилетняя леди Интрига —
Все окутала тайной и двери закрыла на ключ.
Я потрогал замок и пошел к необъятному морю,
Как возвышенна смерть в белопарусном гордом гробу…
Если водкою можно залить и бездонное горе,
Море выправит нервы, с колен поднимая судьбу.
А потом я пройду по всемирным анналам и весям,
Где сомкнутся вселенные с лязгом гигантских клещей.
Но века утверждают, что мир бесконечно чудесен,
Если мы не ломаем природную сущность вещей.
Отдавайте любимым цветы, небеса и планеты.
Отдавайте поэзии радость любви и потерь.
Пусть окрасится ночь фейерверком стихов и сюжетов
И замки упадут. И стучащим откроется дверь…
Я судьбу свою разыграю сам
В освещеньи знакомых тем,
А моя любовь спит по кабакам
И, похоже, довольна всем.
Я дарил цветы, я хотел помочь…
Объяснял, где честь, а где грязь,
Но моя любовь уходила в ночь,
Не скрываясь и не таясь.
Не прощал обид, не считал потерь,
На охоте бил — только влет!
А моя любовь открывала дверь
Для любого, кто не придет.
Все, чего хотел, получил давно…
Скажешь птицам — петь, и поют!
Но моя любовь молча пьет вино
И идет, куда позовут.
Я блуждал впотьмах, я искал ответ
И решился, в конце концов…
А моя любовь мне смеялась вслед,
И менялось ее лицо.
Мне любые мерки грехов малы,
Если эта любовь, не та…
По серебряной пуле загнав в стволы,
Я до срока — плачу счета!
Предрассудительный вопрос,
Как бег по краю…
Пусть в вашей жизни все всерьез,
А я — играю. Балансирую на берегу
В опасном танце,
Я Вас уже не сберегу…
Зачем пытаться?
Хватаю воздух на скаку,
Борясь с зевотой,
Ловлю заблудшую строку
И брежу нотой!
Верблюжьей шкурой ляжет степь
К подножью ночи…
Наш прошлый век фальшиво слеп
И так просрочен…
Качает Время на Весах
Атлант угрюмый,
И смутно помнят паруса
Отдышку трюма.
К плечам ласкались ковыли,
Звенели цепи,
Зачем же Вы свой мир сожгли,
Оставив пепел?
И мой горит, как камыши,
Но боль честнее…
Ваш пепел спрятан в глубь души,
А мой — развеян…
Я сегодня — Дон Сезар!
Я небритый, но при шляпе.
За спиной шумит базар,
То ли в песне, то ли в храпе
Мается торговый люд.
Кроя мир непостоянства,
Нехорошим морды бьют,
Отстранясь от сна и пьянства…
Улыбаюсь всем подряд,
Хмурю брови, строю рожи!
Мне сегодня — черт не брат!
И судья любой прохожий…
Город похмелен весной…
Примиряющая зелень
С лиц сползает пеленой
И восходит на деревьях.
Благодушные коты
С крыш стекают торопливо,
Спины выгнули мосты
Элегантно и лениво.
Я сейчас пойду — влюблюсь!
Рифмы взяв в небесном хоре,
И стихами расстелюсь
Первой встречной Терпсихоре…
Войди в рассвет, пока роса легка,
Пока вокруг всего и понемногу…
Дежурный ангел сдвинет облака
И выправит бумаги на дорогу.
Короткий путь из небыли в сюжет.
Короткий вздох о прошлом безразличьи.
Любимых глаз необратимый свет
И запах трав, и этот щебет птичий…
Все, как у всех, банально и смешно,
Рассказано, отыграно, пропето…
И повторяться было бы грешно,
Но так удобно, как иным поэтам.
Дай мне слова, — я их сплету в строку.
Хотя бы звук — он зазвучит иначе…
И музыка, что вечна на слуху,
Не разразится в смехе или плаче.
Она сгорит, как нотная тетрадь,
В огне каминном, пламенно и нежно.
Я все прощу, я все смогу понять —
Безудержно,
безумно,
безнадежно…
Ты — моя, а не чья-то. Другие лишь пена…
Сорняки, меж которых бредешь по колено.
Талый паводок, дань прошлогоднему бреду,
Невозможность пути по остывшему следу;
Сигаретный дымок, отравляющий небо,
Невозможная быль, отреченная небыль…
Ты — моя! Мы друг другу даны, как эпоха.
Мы — от первого сна, до последнего вздоха,
Предназначены быть обоюдным дыханьем
И всегда говорить кружевными стихами…
Ты — моя! И не стоит наивно пытаться
Утверждать, будто выцвели гроздья акаций.
Будто ветры не жгут, будто сосны не плачут,
Будто грубости наши хоть что-нибудь значат,
Что расстаться когда-нибудь будет возможно…
Все неправда, любимая, все это ложно.
Даже сплетни пусты и проблемы излишни —
Все давно решено и отмечено свыше.
Где сведутся мосты, где откроются двери…
Ты — моя.
И я сам
в это скоро
поверю…
Ночью холодно… имя твое не греет.
На вокзале вообще плохая погода.
Надо быть, наверно, чуть-чуть мудрее,
Ведь умнеют другие от года к году.
Далеко до рассвета, и режет уши
Истеричный визг поездов унылых.
В них другие люди, но кому-то нужно
Встретить только их, дорогих и милых…
Медитация на параллельность рельсов,
А глаза слипаются от усердья.
Но, наверное, стоит нарушить цельность,
Чтоб почувствовать боль в глубине предсердья.
Я потом вернусь к оживленью темы.
Подниму паруса на забытом судне,
Изменю свой стиль и с лицом богемным
Яркостью метафор смою «серость будней».
Может быть, усну. Паровоза крабик
В чертовой дали, там ему нескучно.
А меня во сне вряд ли кто ограбит —
Ради двух стихов и неновой ручки…
Тебя украли у меня.
Теперь ты спишь в чужой постели…
Как освистали свиристели
Бег рыжегривого коня!
Безумно угрожать свинцу,
В висок влетевшему без правил…
Того, кто вел тебя к венцу,
Никак не упрекнуть в бесправьи.
Ликуй, законная струя!
Напыщенно и неумело
Листает камерное дело
Червонокрылый судия.
Ты руку подала сама,
Как луч прощального заката…
Тогда зима… Теперь зима…
И есть ли кто-то виноватый?
Чем пахнет пепел прошлых встреч?
Еще до твоего рожденья
Намеревался нас сберечь
Беспечный бог Предназначенья.
Прошел молитвенный экстаз
В каком-то ненормальном раже,
Но как ты улыбалась краже
Самой себя не в первый раз…
Я тупо ждал. Один из всех…
Судьба смеялась и визжала,
Когда другие брали верх
Над тем, что мне принадлежало!
Я был ничем не лучше их…
Над головой ломая шпагу,
Когда высокопарный стих
Коверкал рифмы и бумагу,
И мудрость веселилась всласть…
Ты получила, что хотела.
Душа возвышена, но тело…
Всегда берет над нею власть!
Вот и нет меня, будто не было…
Растворясь в снеговой глуши,
Я кажусь себе сонной небылью
Половины твоей души.
Погадай, полукавь у зеркала,
Посчитай диких звезд лучи…
Божья искорка не померкла ли
На венце у твоей свечи?
Распечатана и раскована
Белой сказкою у окна,
Этой ночью ты коронована,
Словно царственная весна!
Твой надел, пресвятая вотчина,
В боголепной лежит тиши.
Горькой песнею оторочена
Золотистая вязь души…
Но в какой-то день приснопамятный,
Заскучав по родным глазам,
Я войду в твой храм белокаменный,
Упаду лицом к образам.
Ощутив неземное счастие,
Отдышусь от пальбы и гроз
И приму, как глоток причастия,
Сладкий вкус твоих детских слез…
Какой нелепый век!
Как беспросветна мгла!
Я — просто человек.
И я не делал зла.
Я не стрелял в людей,
Не жег детей и жен.
Я верою своей
Так не вооружен.
Да, я стоял в строю,
Несущем только смерть.
И знал, что я пою
Не то, что надо петь.
А пыль из-под сапог,
Как нимб над головой.
Забыв, что значит Бог,
Я знал, что он со мной.
Нас мчали поезда,
И долг присяги гнал.
Да, я пришел сюда,
Но я не убивал!
Мои друзья стократ
Стреляли вся и всех.
Я был плохой солдат:
Я помнил слово «грех».
Пусть всех друзей моих
Ждет преисподняя,
Но почему за них
Ответить должен я?
Завязаны глаза,
Войны жесток оскал.
Меня нельзя, нельзя…
Ведь я не убивал!
Но лишь один ответ,
Как смерти жадный храп, —
Довольно, страха нет.
Покончим с этим…
Залп!
Мы все мечтали о дальних странах,
Где волны пляшут, где ветры воют.
Мы все делились на капитанов,
На пассажиров и китобоев.
Ломались снасти, хрипела пена,
По фунту лиха, по пуду соли…
Мы вырастали, и постепенно
Менялись взгляды, менялись роли.
Все так непросто — живем, как в тигле.
Посмертной славой конец увенчан.
И китобои обычно гибли,
Всегда спасая детей и женщин.
Но сгинуть лихо не так уж трудно…
Кто будет первым в финале пьесы?
И капитаны, покинув судно,
Спивались к черту, стрелялись к бесу!
Сминались судьбы, и рвались нити,
А в синем небе все так пристойно…
И выходило, как ни вертите,
Что пассажиром куда спокойней.
В кортеже звездном летит планета…
Мы привыкаем, что как ни странно,
Но окупает цена билета
Жизнь китобоев и капитана.
А пассажиры, сойдя по трапу,
Вдруг вспоминают ушедших к рыбам
И аккуратно снимают шляпу,
Себя поздравив за точный выбор…
Тяжелый крест мечтателей
Нам плотно лег на плечи,
И в разных храмах матери
Спешили ставить свечи,
А мы, упившись досыта
Тоской о дальних странах,
Вручали души господу,
А тело океану.
Мы были дивно молоды
Без граней и условий,
А в наше время золото
Ценилось выше крови.
И только пушки ахали,
Отплюнувшись картечью,
И плакали, и плакали
По нам, заблудшим, свечи.
Блеск алых звезд над стапелем
Знак силы и азарта,
И восковою капелькой
Жизнь падала на карту,
А смерть свистала около,
И я берег от ветра
Листок стихов, заботливо
Прикрытый пистолетом…
Далеко до Басры и Багдада,
Бьется время в вымышленных клетях,
В третьем путешествии Синдбада
Скрыто все чадрой тысячелетий…
Что нас ждет на том и этом свете?
Мы поднимем головы из праха.
Дайте парусам соленый ветер —
Вечное дыхание Аллаха.
Верьте все, что мы вернемся вскоре
В город минаретов, снов и лилий.
Ах, какое ласковое море
Нас качает в бирюзовой сини…
Шелк, стекло, фарфор, душистый мускус,
Жемчуг с берегов Слоновой кости.
Свет — пророку, а шайтану — уксус!
Чтоб он сдох от зависти и злости!
Старое вино сродни святыне,
Золотом засыплем дно морское.
Лучшие румийские рабыни
Усладят наш взор… и все такое…
Если море есть, не надо рая.
Если есть корабль — у ног полмира!
Златокованой парчой Китая
Устилайте улицы Каира!
Все отдам — любовь не знает судей!
Я теперь увижу так не скоро
Маленькую родинку над грудью
Моей дивной пэри из Бальсоры…
Путь планет доныне не разгадан,
Время стерло все — мечты и краски,
Но опять рассказывает сказки
Старый нищий с именем Синдбада…
Я пришел в этот мир.
Это было давно…
Кривоногий сатир
Пил под кленом вино.
Были жидкими выси,
Тряхни — звездопад!
Дни не ведали чисел,
События — дат.
Обреченные боги
Твердили, скуля,
Величавый и строгий
Акафист корабля!
Я пришел в этот мир
И его же отверг,
Я отпраздновал пир
Всех религий и вер.
Мышцы свиты в кольцо,
Поглядим, кто слабей?
Я смеялся в лицо
Однобокой судьбе…
И, застряв в облаках,
Время падало ниц —
В потревоженный прах
Древних царств и гробниц!
Я пришел в этот мир
И поставил печать.
Я еще не решил —
Что стереть, что начать?
Бесполезный ответ
Над вопросом зачах…
Мирозданья скелет,
Покачнув на плечах,
Я швырнул его в тлен
И под траурный звон,
Поднимаясь с колен,
Распахнул горизонт!
Но с последним — «прости».
Память выставит счет
Вечной жаждой пути
И ответом — за все!
Дым вулкана, покинув кратер,
Черной смертью ползет за нами.
Ночь темна, и забит фарватер
Затонувшими кораблями.
На борту больше нет команды,
Море приняло всех матросов.
После пушечной канонады
Всюду видится тень Курносой…
Мне давно бы открыть кингстоны,
Словно кто-то толкает сзади.
Но я слышу! Я слышу стоны!
Из-под сонной зеленой глади
Вышло солнце, и сотней сабель
Замелькали на море блики.
Я вернусь, я спасу корабль,
Сам к себе прорываюсь в крике,
Сам себе отдаю команды,
Выполняя их в срок и строго.
И дрожат в нетерпенье ванты,
Судно верит в меня, как в бога!
Вам знаком дефицит отваги?
Надо жить и любя, и смея!
Благородные наши шпаги
Впредь не будут лежать в музеях!
Я вернусь, я спешу, я вижу!
Синий берег, далекий остров,
А по палубе шаг чуть слышно,
Как костяшки стучат по доскам.
Крики чаек и шум прибоя…
Не спешите с салютом — рано…
Тело в парус, отдайте морю
Прах последнего капитана…
Надоело… Я устал притворяться.
Коль поймете — не осудите строго…
Ну какой я капитан, что вы, братцы?!
Отправляйтесь без меня, ради бога!
Грани жанра не увяжешь с судьбою…
Жизнь придумаешь себе поподробней…
И ведь было это все не со мною,
Но от первого лица петь удобней.
Я особо и не врал, право слово,
Мне и штилей и ветров — даже слишком.
Что касается штормов, безусловно,
Мне о них известно только по книжкам…
Все моря мои, на контурной карте,
Разрисованы старательно, с толком.
Я писал стихи в каком-то азарте
И себя считал просоленным волком!
Океан ко мне вливался сквозь стены,
И я впитывал раскрывшейся кожей
Крики чаек, клокотание пены,
Раздававшиеся где-то в прихожей…
Что поделаешь, вот так все и было.
Жизнь в матрасной суете, на кровати…
Мое время от меня уходило
На сверкающем, как солнце, фрегате.
Я умнее стал и многое знаю,
И наивных планов больше не строю.
Ну какой я капитан? Понимаю,
Самому смешно… Да что же такое?!
А… послать всю эту жизнь, тоже тяжко…
Да, прощайте. Не увидимся вскоре.
Привезите мне на память тельняшку
Или раковину с запахом моря…
Что в имени твоем? Осенний лед,
И привкус Греции, и аромат распада,
И на столе раскрыта Илиада,
Читаемая ночи напролет.
Жестокий век… Кормящийся с копья
Всегда при деле, гость кровавых пашен.
Хрустальная картинка бытия
Уже дрожит, как скрип осадных башен.
Уже грохочет в небе щит на щит —
Литая медь взбесившихся героев,
И на ветру курганном догорит
Наивная, обманутая Троя!
В дощатом брюхе гордого коня
Таится мрак, и меч ползет из ножен,
Как меж камней гремучая змея,
И Смерть, кривляясь, топчет бездорожье…
О лик войны! Над павшими — костер.
Живым — вино, добыча и рабыни.
Подправленный Палладой приговор
Цветущий край низвел в полупустыни.
Что в имени твоем? Какая тень,
Воссоздавая мрачные фантомы,
Мне нагадала бесконечный день,
А вместо ночи — предрассветной дремы.
Старо как мир… Конечно же старо,
Но имя?! Имя — таинство и мера,
Где каждый звук звенит, как серебро
Немеркнущих монет времен Гомера…
Не прощай меня… Никогда.
Я могу предать тебя снова.
Уходи, не сказав ни слова,
В обреченное — никуда…
Мы обязаны будем жить,
Спотыкаясь на каждом круге,
И позволить собакам выть
На безлунную тень разлуки.
Проклиная капкан колец,
Подчиниться законной власти,
Торопясь отскрести с сердец
Накипь чистой, безумной страсти…
Не прощай меня… Не спеши.
Мы и так с тобой разминулись,
Подозрительным взглядам улиц
Доверяя тепло души.
Хлещет яростных снов поток,
Где под звездами роковыми
Полушепотом, между строк,
Неуклюже скрывая имя…
Мы стараемся соскользнуть
В бездну быта, но параллельно
Изнутри обжигает грудь
Невозможность — дышать раздельно!
Не прощай меня… В том пути
Давит небо сырою ватой.
Если мне суждено уйти,
Так хоть в чем-нибудь виноватым.
Напридумай себе обид,
А причины найдутся сотни…
Не прощай… Пусть меня простит
Тот, кто дал мне тебя и… отнял.
Ты вновь уходишь в страну без ветра.
Я разбираю неровный почерк…
Как безоглядно и беспросветно
Скулят у входа замерзшие строчки…
В этой стране все не так. Иначе
Дышат деревья и плачут кони,
Кот подбирается на карачках
К осоловевшей в дугу вороне.
Там стрелки часов, сойдясь на волос,
Скрестили клинки, как лихие князья.
Все ваши заповеди воют в голос:
«Нет!» — а если и есть — «Нельзя!»
Там падают с крыш оловянные капли,
И жидкий свинец выпивается махом!
Там меч самурая со знаком цапли
Питается чисто животным страхом.
Азотная горечь слезы мужчины
Здесь служит для гравировки стали.
Шуты и герои, сменив личины,
Упьются в монмартровском квартале.
Зеленое солнце взлетит к зениту,
Где Фэб лучами бьет мимо цели…
Как ненавязчиво полуоткрыты
И губы женщин, и двери борделей.
Я в эту страну ухожу с закатом,
Ища тебя по ночной прохладе…
Мне что-то шепчет гитара с бантом
О дробном стуке костяшек сзади.
О том, что ночью стреляют в спину,
Что тело мое украдут наяды…
А если пахнет вино маслиной,
То так отбивается привкус яда.
Но в этой стране между двоеточий
Всегда есть место — оттиснуть палец!
И только здесь престарелый кормчий
Наводит на воду зеркальный глянец.
На хрупких гранях цветка и праха
Сойдутся на крест и быль и небыль…
А в звездной патоке тень Аллаха
Покажется светлой дорогой в небо!
Здесь нет запретов, как нет законов.
Воздушные поцелуи теплы на ощупь.
Здесь на плечи мои, словно два погона,
Легли твои руки и… гаркнула площадь
Восторженно троекратным «Да здравствует!».
О, нас здесь любят и благословляют,
В моей стране — мы доныне царствуем,
Нас балует пламя и море качает.
Вольготно бродить по ладоням Вечности
Своих же загадок, своих же ответов…
Свеча слезливая — нам не советчица,
А напоминание о греховности лета.
Но жизнь продуманна и случайна,
Что ж, нас в нее окунули заживо…
На чуждых пальцах — осколки тайны.
Не надо лезть.
И не надо спрашивать…
Для графини травили волка.
Его поступь была легка…
Полированная двустволка,
Как восторженная строка!
Он был вольный и одинокий.
На виду или на слуху.
Стрекотали про смерть сороки
Беспардонную чепуху.
Упоенно рычала свора,
Егеря поднимали плеть, —
Все искали, где тот, который
Призван выйти и умереть?
Нет, любимая… Даже в мыслях
Я не буду ничей холоп.
Я уже не подам под выстрел
Свой упрямый, звериный лоб.
И моя негустая шкура
Не украсит ничей камин.
Пуля — дура. Конечно, дура…
Только в поле и я — один…
Все бело, и борзые стелят
Над равниной беззвучный бег.
Эх, дожить бы хоть до апреля —
Поглядеть, как растает снег…
Как по небу скользят беспечно
Облака до краев земли…
И влюбиться в тебя навечно,
За секунду
до крика:
«Пли!!!»
За минуту до разлуки
Ты спешишь замедлить шаг
И заламываешь руки,
Что-то тихо ворожа…
Ты прекрасная актриса,
В шуме рамповых чудес
Наши яркие репризы
Отмечают скромность пьес.
Вот вокзал. Лениво стрелки
Расчленяют циферблат.
Чувства скупы. Дождик мелкий.
Можно отступить назад.
Дом. Квартира. Утро. Рано…
Душ сродство. Взаимный такт.
Страсть в безбрежности дивана.
Затянувшийся антракт.
Ты смеешься, ты сгораешь,
Плачешь, мечешься, поешь…
Ты уже не замечаешь —
Где играешь, где живешь?
Слово классике! Из Блока
В меру выспренний стишок…
Ты со всеми так жестока?
Я со всеми так смешон?!
Критик в действо не влезает,
Молчаливо кофе пьет.
Как упрямо не стреляет
Бутафорское ружье…
Но к финальным песнопеньям
Празднуя толпы экстаз —
Ты убьешь меня на сцене
В первый и последний раз…
Мой прекрасный палач… Я сейчас непослушная жертва,
Никакими тисками нельзя удержать мою страсть.
Пусть безносая Смерть направляет горячее жерло, —
Есть другая и более, более высшая власть!
Мой прекрасный палач… Что вы можете взять, кроме боли?
Изощренности женщин еще не положен порог…
Мерно капает кровь, но поверьте, что будь в моей воле,
Я бы сам вам помог, сунув ногу в «испанский сапог».
Мой прекрасный палач… Ваши сладостно-нежные руки
Остужают огонь. Я готов на все это, но лишь…
Невозможно так долго кричать от тоски и разлуки,
Ожидая разрыва горящих страданием мышц.
Мой прекрасный палач… Моя вера, любовь и надежда.
Почему нам четыре коротких, обрывочных дня
Отпустила судьба? Если кожа ползет, как одежда,
Вниз с ободранных плеч и вконец обнажает меня…
Мой прекрасный палач… Обозначив закат на рассвете,
Мне осталось недолго в мучительном свете бродить.
Головою отрубленной, падая, сладко отметить
Роковой поцелуй на твоей вдохновенной груди…
«Боже, боже, боже, боже!
Я люблю, а он не любит…»
Как твои стихи похожи
На распахнутые губы.
На песочные галеты,
На случайные снежинки,
На вопросы без ответа,
На ответы без ошибки…
Все так хрупко и непрочно,
Но с наивностью ребенка
Ты спешишь погладить строчку,
Как заблудшего котенка.
Ты не думаешь о стиле,
Стихотворческом законе, —
Словно голуби, кормились
Рифмы у тебя с ладони.
Быт жестокосердно-скучен.
Ты живешь с открытой дверцей.
Каждый может плюнуть в душу,
Протереть и оглядеться,
Медленно поправить шляпу,
Уходя к своей машине.
Вот уже стекают на пол
Неприступные вершины…
В ритме стрессов и коммерций
Сколько стоит вдохновенье?
Исцарапанное сердце
Словно вздох стихотворенья.
Разноцветный кубик-рубик,
Искры прошлого тревожа:
«Я люблю, а он не любит!
Боже, боже, боже, боже…»
Начало холодов. Тугой, ранимый ветер,
Как лезвие скользит, а шея так бела…
Ты кутаешься в шарф, ты говоришь о лете,
А под ногою хруст декабрьского стекла.
О, этот первый лед… Невыносимый символ
Сердец или дверей, предместий или чувств —
Из колоннады лет неровным снегом выпал,
Оставив на губах солоноватый вкус…
Меняются вблизи поступки и деревья —
От неприступных фраз, до непрозрачных крон.
Белеет на холстах рубцовская деревня,
И капает с небес покровный перезвон.
Любимая, прости… Граненые метели,
Напав исподтишка, бьют в спину, не дыша.
Ты не придешь во сне, чтобы согреть в постели,
И мечется в душе косая сталь ножа…
Измерим пустоту в хрустальном дне бокала.
Заблудшие стихи загоним в стойло книг.
Друг друга помянув в старинных мадригалах,
Серебряным кольцом оттиснем каждый миг.
Прими случайный взгляд с отравленной картины,
По буквам спой судьбу, и, комкая листок,
Твой черно-белый шарф на шее Коломбины
Затянут в узелок, последний узелок…
Любимая, мне плохо без тебя…
Мне холодно и ветрено, и страшно.
По половицам, жалобно скрипя,
Проходит сиротливо день вчерашний,
Лелея пожелтевшие листы
Сентябрьского клена на ладони.
Качает память невские мосты,
Где злобно пляшут клодовские кони,
Роняя пену с бронзовых удил
На грудь слепому яростному галлу.
Где черный ангел гордо-легкокрыл,
Но навсегда привязан к пьедесталу.
Сковал гранит свинец угрюмых вод,
И тучи повторяются по кругу…
Любимая, уже который год
Бредем в опасной близости друг к другу.
Мы — дети, заплутавшие в бору.
Наш путь завален жесткими снегами.
Мы зажигаем спички на ветру,
Но как мгновенно умирает пламя…
И кажется вот-вот за горизонт,
Приглаживая крылышки украдкой,
Зареванная Муза уведет
Хромающую, белую лошадку…
Храм мой — тело твое белое…
Вольно трактуя строку Писания, —
Господи, что я с собою делаю
В явном соблазне непонимания…
Читаю ладони твои, как Библию,
Вглядываясь в каждую черточку пристально,
Иду Израилем, прохожу Ливию,
Возвращаюсь в Россию жадно, мысленно…
Лбом запыленным коснусь коленей:
Так, припадая к порогу церковному,
Раненый воин, бредущий из плена,
Спешит к высокому и безусловному Слову;
Наполненные смирением,
Рвутся цветы из под снежной скатерти,
Или осенних лесов горение
Огненной лавой стекает к паперти.
Плечи твои… Не на них ли держится
Весь этот свод, изукрашенный фресками? —
Не Богоматерь, не Самодержица,
Не Баба степная с чертами резкими…
Не нахожу для тебя сравнения.
Сладко притронуться, как к святыне…
В каждой молитве — благодарение
Древне-возвышенной латыни!
Дай мне войти, позабыв уклончивость
Пришлых законов. Взгляни на шрамы.
Время любого бессилия кончилось.
Нужно держаться легко и прямо.
Храм мой — прими меня сирого, серого…
Не с плюсом, минусом — со знаком равенства.
Губ твоих горних коснуться с верою
И причаститься Святыми Таинствами