5

— На этом снимке он представлен в профиль, с правой стороны, с обнаженным торсом; он стоит, прислонившись к столбу, заложив руки за спину и поставив ногу на цоколь. На правом боку, в районе печени, виден шрам. Изображение очень темное — вероятно, снимали ночью; кстати, как раз над его головой горит фонарь. Лицо скорее удлиненное, волосы каштановые, глаза светлые, нос с небольшой горбинкой. Он смотрит прямо перед собой, чуть вверх. То, что он видит, не попало в поле зрения.

— Ничего, сгодится и так, — сказал Рассел.

— Это самая последняя фотография, — пояснил Прадон. — Других снимков Кейна у нас нет.

— Ну, в любом случае, одних фотографий мало, — продолжал Рассел, — хотя... посмотрим. Расскажите мне о нем что-нибудь.

Прадон извлек из кармана листок.

— Фамилия Кейн, имя — Байрон. Родился в 1929 году в Балтиморе. Учился в Чикагском университете, там же познакомился с Кэтлин Эванс, на которой и женился. В 1958 году провел несколько месяцев в психиатрической клинике. В феврале 1959 года принят в лабораторию, которая была нашим субподрядчиком. Его работа отмечена Гиббонсом, в то время ответственным за данный сектор, и в 1962 году Кейна переводят в филиал нашей фирмы. Работает на нас в США до 1970 года, после чего приезжает в Париж, чтобы продолжать свои изыскания здесь. С женой разошелся. Это все.

Рассел снова повторил свое «посмотрим». Хаас сказал Прадону, что он свободен. Тот молча вышел.

— Итак, я долго колебался, Рассел, — начал Хаас.

Рассел снял свои огромные очки и начал протирать их носовым платком в бело-голубую клетку, прикрыв глаза.

— Я вас понимаю, — уклончиво произнес он. — Давно ли Кейн ухаживает за вашей дочерью?

— Не знаю, я ничего не замечал. Рейчел работала вместе со мной, следовательно, они должны были видеться довольно часто.

— Когда они уехали?

— Два месяца назад. Их путешествие было рассчитано дней на десять. Им предстояло осмотреть один участок земли в Австралии — мы разработали проект строительства завода в том месте. Единственное, что я получил, — открытку от Рейчел, опущенную в Мельбурне, со стадом кенгуру на фото. И с тех пор — абсолютно ничего. Сначала я не придал этому значения: Рейчел часто продлевала свои поездки, не предупредив меня. Но недавно мы обнаружили, что Кейн прихватил с собой очень важные документы, которые ему были совершенно не нужны. Эти бумаги необходимо вернуть во что бы то ни стало, хотя, боюсь, они уже попали в лапы конкурентов. К сожалению, придется также заставить Кейна исчезнуть... любыми средствами, которые вы сочтете необходимыми.

— Ну, этого товара у меня в избытке, — сказал Рассел. — Что можете сообщить о самих документах?

— Они собраны в папку под названием «Престиж», больше я ничего не могу вам сказать. И попрошу ни с кем не обсуждать эти сведения, они в высшей степени секретны.

— Слепые иногда обязаны быть и немыми, — сентенциозно провозгласил Рассел.

Он надел очки и только под защитой стекол открыл глаза.

— Вы... действительно стопроцентный слепец? — осторожно спросил Хаас.

— Не совсем. Если это может вас успокоить, я немного вижу. Различаю яркие пятна, свет. На оба моих глаза приходится около одной десятой диоптрии. Хватает как раз на то, чтобы отличить день от ночи. Но это отнюдь не мешает мне работать.

— Просто поразительно.

— Да я и сам удивляюсь. Думаю, остальные чувства с лихвой компенсируют отсутствие зрения. Я воспринимаю все, что происходит вокруг, но просто другими способами. Не подходите ко мне! — внезапно воскликнул Рассел, простерев перед собой левую руку.

— Но... я сижу на месте, — удивился Хаас.

Рассел пошарил пальцами в воздухе и неохотно опустил руку.

— Я ощутил некое повышение температуры с той стороны, — пояснил он. — Вот таким-то образом я и улавливаю приближение людей.

— На сей раз вы ошиблись, — ухмыльнулся Хаас.

— Да, это бывает довольно часто, — ответил Рассел.

Он поднял стекло своих часов и бегло провел пальцем по стрелкам.

— Мне пора. Свои расценки я сообщил вашему секретарю.

— Договорились, — сказал Хаас.

Он открыл было рот, собираясь что-то добавить, но тут же закрыл его, не издав ни звука. Рассел услышал легкое чмоканье и улыбнулся.

— Только не повторяйте мне, что вы сомневались, — сказал он, вставая. — Я вас хорошо понимаю. На вашем месте засомневался бы любой.