30

Стоя на палубе своей яхты, в двухстах метрах от берега, Каспер Гутман наблюдал за этой сценой в мощную подзорную трубу. Когда Джозеф и Тристано внезапно открыли огонь, потопив разом три-четыре шлюпки, Гутман вдруг усомнился в себе: может, он недооценил обороноспособность острова? Подкрутив колесико настройки, он нацелил длинный тонкий ствол своего увеличительного прибора на окна замка, которые проглядывались сквозь жиденькую рощицу, отделявшую его от берега: из этих окон велась ожесточенная пальба. Однако при более внимательном обзоре он убедился, что, несмотря на густые, непрерывные автоматные очереди, защитников было не более трех или четырех, хотя и явно отлично вооруженных. Если численность противника ограничивалась только ими, бой закончится очень скоро. Тем не менее дело казалось подозрительно легким и вполне могло быть простой ловушкой: что если стрелки в замке всего лишь подманивают к берегу лодки с нападающими, а более агрессивное подкрепление затаилось где-то в укрытии с тем, чтобы разом уничтожить неприятеля? Такой вариант отнюдь не исключался, так же как и внезапное применение загадочного оружия «Престиж». Гутман жестом приказал капитану держаться подальше от берега и готовить судно к возможному быстрому отходу. Потом снова взялся за подзорную трубу и навел ее на свои собственные войска.

Со стороны атакующих потери были минимальны. Большинство наемников перебрались с продырявленных шлюпок на уцелевшие, остальные медленно плыли в сторону пляжа, и их головы качались на волнах, как поплавки на рыбацкой сети. Лодки шли к берегу под градом свинца, стали и латуни, наращивая скорость и двигаясь ловкими резкими зигзагами, чтобы помешать целящимся попасть в цель. Наконец они пристали к суше, все одновременно, по всей длине пляжа, и бойцы, спрыгнув на песок с оружием наготове и пригнувшись, бросились вперед, в заросли, где и разделились на четыре группы под командованием Рафа, Бака и двух офицеров.

Это тактическое рассредоточение наемников мешало Джозефу и Тристано вести прицельный огонь. Нападающие растворились в леске, окружавшем замок, и вскоре взяли его в широкое кольцо, замерев и терпеливо, безмолвно выжидая подходящий момент, чтобы сплотить ряды и броситься на штурм здания.

Несмотря на умелые маневры нападавших, изворотливых и гибких, как танцоры, несколько предательских движений позволили обитателям замка с пользой потратить пули. С начала этой немой осады Джозефу удалось подстрелить уже шестерых врагов, а Тристано — четверых. Они поздравили друг друга с успехом, сожалея при этом, что разброс противников не позволяет эффективно использовать гранаты. Тем не менее Джозеф улучил момент, когда в отряде под началом Рафа при перебежке случилась досадная заминка, ловко метнул яйцеобразный снаряд и уничтожил две трети группы, включая и самого Рафа, от которого уцелели только очки, заброшенные взрывной волной на верхушку эвкалипта, где их на полдороге ухватила сумчатая летяга, а ухватив, в полном восторге от своей удачи тут же пустилась наутек, к северу, где ее ждали родичи, прыгая и перелетая с дерева на дерево, подальше от грохота, подальше от свинца и бронзы, от сурьмы и стали.

Гутман слегка успокоился. Теперь у него не было сомнений в успешном исходе боя. Осажденный замок долго не продержится. Оставалась только смутная боязнь, связанная с проектом «Престиж», этим по-прежнему неизвестным аппаратом, о природе которого высказывались самые разноречивые мнения, что позволяло допускать как ложность всех этих мнений, так и многосторонность самого изобретения. Ходили слухи о какой-то синтетической энергии, автаркическом моторе, говорили также о приручении бактерий, о сокращении массы вещества, о расщеплении атомов, о новом информационном языке, о документах, украденных у того-то, о микрофильмах, доверенных тому-то, о переработке отходов, об абсолютном оружии. «Бред собачий!» — подумал Гутман. Он пожал плечами, которые располагались очень далеко одно от другого, и снова заключил замок в обзорный кружок своей трубы.

Бой постепенно сходил на нет. Теперь нападающие старались измотать стрелков замка частыми, короткими вылазками. Они появлялись из леса сразу во многих местах, мгновенно рассеиваясь и вынуждая Джозефа и Тристано стрелять наобум, бестолково расходуя боезапас и ни в кого особенно не попадая. Наемники беспрерывно маневрировали вокруг замка, стремительно и легко, как мухи, такими неожиданными и одновременно хорошо согласованными рывками, что Джозеф и Тристано ни на минуту не могли сосредоточиться и поразить ту или иную опасную движущуюся мишень. Укрывшись за окнами, они на время прекратили стрельбу и стали ждать. С обеих сторон без предварительного сговора наступила пауза. Наемники тоже решили выждать. Пауза затягивалась.

Она тянулась так долго, что окрестная живность, которая с началом боя попряталась, предоставив одетым существам сводить счеты между собой, теперь снова ожила: пернатые защебетали, мохнатые засопели и захрюкали.

Гутман на своей яхте уловил эту тишину и тоже принялся ждать. Стояла жара, вокруг тихо и ласково шелестело море. Гутман потел и мало-помалу успокаивался. Никаких сюрпризов больше не предвиделось: замок сейчас будет взят, остров вернется к нему, проект «Престиж» либо просто был блефом, либо провалился. Даже удивительно, сколько предосторожностей потребовал от него этот штурм. Переправка на остров Армстронга Джонса, ночной подводный взрыв, произведенный в целях устрашения, наконец, миссия Рассела — ни одна из этих дерзких акций не вызвала ответа, адекватного тому ореолу тайны и почтительного страха, который окружал этот загадочный проект «Престиж». Конечно, и слепой, и альбинос погибли, один сразу же, второй чуть позже, но это были сущие пустяки. Главное состояло в том, что в них стреляли из самого обыкновенного оружия, ничего сверхъестественного не произошло. Оккупанты его острова ограничились банальнейшими убийствами, повели себя как слабаки, как бессильные трусы. Отсюда следовал вывод: больше у них за душой ничего нет. А может, они просто в неведении, как и он сам; может, они вообще понятия не имеют, что именно поставлены защищать и что обороняют там, в данный момент, своим оружием, своими руками, липкими от оружейной смазки, в страхе, в поту, в грязи, скорчившись за окнами осажденного замка.

Внезапно под этими самыми окнами что-то резко задвигалось, прочертив сначала объектив и стекло подзорной трубы, а затем радужную оболочку и хрусталик Гутмана. Он вытаращил глаза.

Бак потерял терпение. Решив то ли испытать реакцию осажденных, то ли ускорить события, то ли просто поглядеть, что будет, он послал к зданию отряд камикадзе, которых Джозеф и Тристано изрешетили в один миг. Те, кто мог идти, мгновенно отступили за деревья, оставив по пути еще троих мертвецов и громко ругаясь. Снова наступила тишина. Это уже всем осточертело.

Посовещавшись, Бак и офицеры решили ускорить развязку. Дело слишком затянулось, и, хотя жертв было много, ситуация казалась им проще простого. Бак знал, что на острове живет больше двух человек. Он опасался, что вражеское подкрепление может зайти ему в тыл, — значит, нужно срочно овладеть замком.

Они стали готовиться к штурму. Массированную атаку следовало начать со всех сторон одновременно, с использованием мертвого пространства, недосягаемого для пуль противника. Так они и сделали. Не прошло и пятидесяти секунд, как замок был взят. Тристано погиб на тридцатой секунде, Джозеф — на сорок шестой.

Услышав сигнал к штурму, они поняли, что пришел их последний час. Однако, не тратя времени на раздумья о ближайшем будущем, схватили оружие и, уже не скрываясь, встали в амбразурах окон, поливая свинцом окрестности и стараясь угробить как можно больше народу. В какой-то момент воздух разорвали на части пулеметные очереди, которые шли во всех направлениях, симметрично, параллельно, вкривь и вкось. Но в тот миг, когда Тристано нагнулся, чтобы схватить новую обойму, с мимолетной мыслью, что успеет справиться, одна из пуль — более меткая, чем остальные, — ударила его в левый висок, прошила мозжечок, разорвала аорту и застряла в правом легком. Тристано рухнул на пол.

Увидев это, Джозеф ринулся к нему под грохот пальбы, констатировал смерть, приподнял труп и вытащил из-под него пистолет-пулемет. Затем подхватил тело Тристано под мышки, мощным рывком придал ему вертикальное положение, выставил перед собой в окне, словно щит или эмблему, и начал бешено палить с обеих рук, полосуя пространство огненными трассирующими очередями, — так размахивают в ночной темноте красными светящимися жезлами, подавая условные знаки. Джозеф стрелял веером, сметая все живое, и положил еще немало солдат. Но кончилось тем, что кто-то выпустил пулю 38-го калибра модели Special Metal Piercing, с титановой сердцевиной в тефлоновой оболочке, и эта пуля пробила в обеих грудных клетках — Тристано и Джозефа — широченную дыру диаметром с долгоиграющую пластинку. Через четыре или пять секунд один из офицеров ворвался в зал, предварительно изрешетив его последней, совершенно излишней автоматной очередью, которая вдребезги разнесла радиопередатчик.

Подзорная труба Гутмана была недостаточно мощной, чтобы он мог разглядеть сцену во всех деталях. Он приказал капитану подойти к острову лишь после того, как увидел победоносную фигуру офицера в обрамлении оконной рамы, точно парадный поясной портрет. На пляже его ждал Бак.

— Там их было всего двое, — доложил он, помогая Гутману выгрузить на берег его центнер веса, — я разослал людей обыскать окрестности, чтобы найти Кейна и остальных, если таковые имеются.

— Может, им удалось сбежать? Вы нашли свои документы?

— Я осмотрел верхнее помещение, там нет ничего интересного.

— Но есть еще и подвалы, — изрек Гутман, воздев палец.

— Для этого я ждал вас. А пока что велел забаррикадировать все люки, на случай если кто-то сидит внутри.

— Хорошая мысль, — одобрил Гутман, — но теперь у нас полно времени.

Он громко пыхтел на ходу. Вокруг валялись трупы наемников, застывшие в самых разнообразных позах. Гутман и Бак обходили их стороной.

Пока уцелевшие солдаты прочесывали остров в поисках новых мишеней, их пострадавшие собратья сбились на первом этаже здания, перевязывая раны и болтая; они сидели вокруг молоденькой пальмы, чьи листья и ствол, и без того черные от смазки, теперь украсились вдобавок шальными пулями и порезами, которые превратили деревце в элемент городского, где-то даже индустриального, пейзажа, почти лишив его растительной сущности.

Гутман отказался карабкаться на второй этаж по лестнице. Бак собрал здоровых солдат и велел им соорудить нечто вроде лебедки на талях, с помощью которой толстяка и доставили наверх. Войдя в зал, Гутман наклонился и стал разглядывать трупы.

— Вы их знали?

— Не так чтобы очень, — ответил Бак. — Однажды, лет пять-шесть назад, работал с ними вместе.

— Ну, сегодня вы тоже с ними поработали, — ухмыльнулся Гутман.

— Можно и так сказать, — ответил Бак.

Гутман отошел от мертвецов.

— Надо бы прибрать здесь.

Бак дотащил Джозефа и Тристано до двери и выбросил вниз; при падении они получили множественные переломы, правда, посмертно. Гутман неторопливо обходил зал, осматривая мебель, приподнимая драпировки, перелистывая бумаги, ощупывая проваленные кресла. Одно из них выглядело довольно солидно, и он повалился в него. Кресло чуть заметно вздрогнуло под этим анатомическим напором. Гутман немного поерзал, словно прилаживал кресло по фигуре, и замер, прикрыв глаза.

— Ну, что теперь? — спросил Бак.

— Торопиться некуда, — сказал толстяк. — Ох, до чего же хорошо дома!

Однако Байрон Кейн, находившийся в шести метрах под ним, так не думал.