8
На завтрак Томас пришел последним. Лиза есть не захотела, и Мэри быстренько приводила кухню в порядок. Укрытые бумагой торты уже аккуратно стояли в багажнике, а Филипп нетерпеливо нажимал на клаксон, поторапливая семейство. Когда был застегнут последний ремень безопасности, мотор уже урчал. Ехать до школы было всего десять минут, и Мэри не видела причин для подобного нетерпения. По дороге Филипп все время поглядывал в зеркало заднего вида. Его раздражение было настолько очевидным, что Мэри поинтересовалась, в чем, собственно, дело. С трудом сдерживаясь, Филипп обратился к Лизе:
— Три дня мы все стоим на ушах, готовясь к твоему празднику по случаю окончания учебного года, и единственный человек, кому на все это глубоко напле вать, — это ты!
Разглядывая облака за окном машины, Лиза не соизволила ответить.
— Молчишь? И правильно, — продолжал Филипп. — С твоими результатами гордиться нечем.
Надеюсь, на следующий год ты подтянешь свою успеваемость, иначе множество профессий станут для тебя недоступны.
— Для того, чем я хочу заниматься, моих оценок вполне достаточно!
— Наконец-то отрадная новость! Мы узнаем, что ты чего-то хочешь! Вы все слышали? У Лизы есть желание!
— Да что с вами такое?! — вмешалась Мэри. — Успокойтесь сейчас же!
— Спасибо за поддержку, — иронично продолжал Филипп. — А могу я узнать, что же это за работа такая, которая ждет тебя не дождется и для которой достаточно даже твоих ничтожных познаний?
Лиза процедила сквозь зубы, что, как только станет совершеннолетней, вступит в Корпус Мира и вернется в Гондурас, чтобы заниматься тем же, чем занималась ее мать. Мэри, у которой сразу заныло в животе, отвернулась к окну, чтобы скрыть свои эмоции. Завизжав тормозами, машина резко остановилась у обочины. Томас вжался в сиденье, вцепившись в ремень безопасности. Филипп в бешенстве обернулся.
— Сама додумалась или подсказал кто? Вот, значит, ькак ты понимаешь отзывчивость?! Вот какова твоя нам благодарность! По-твоему, в этом и заключается истинное благородство?! Бегство от собственной жизни ты расцениваешь как мужество! А ты знаешь, к чему это ведет? И это ты хочешь принять за образец? Но где же свидетели того счастья, которое она оставила за собой? Ты никогда туда не вернешься, слышишь? Или ты хочешь, чтобы я тебе напомнил, что бывает, когда отказываешься от собственной жизни?..
Мэри сжала руку мужа.
— Замолчи! Ты не имеешь права говорить ей такие слова! Ты говоришь не со Сьюзен, слышишь?!
Филипп выскочил из машины, в сердцах хлопнув дверцей. Мэри повернулась к Лизе и погладила по щеке плачущую от испуга девочку.
— Я тобой горжусь, — ласково и совершенно искренне сказала она. — То, чему ты собираешься посвятить свою жизнь, требует большого мужества. Ты и так похожа на свою мать, и у тебя есть полное право быть еще больше на нее похожей, потому что твоя мама была удивительной женщиной.
Немного помолчав, Мэри добавила:
— Тебе повезло. Мне бы тоже хотелось восхищаться в твоем возрасте родителями и мечтать быть похожей на них.
Мэри несколько раз настойчиво нажала на клаксон, призывая Филиппа. Он вернулся, и она потребовала, чтобы они немедленно ехали дальше, ее тон не допускал возражений. Потом она снова отвернулась к окну, и глаза у нее были невеселыми.
В школе Филипп не стал принимать участия в развлечениях, отказался сесть в зале, когда вручали призы, и за столом не произнес ни слова. Молчал он и дальше. Он не глядел на Лизу и не взял ее руки, протянутой ему в знак примирения в конце праздничного обеда. Мэри попыталась вызвать у него улыбку, удивленно поднимая бровь, но безуспешно. Она считала его поведение детским, о чем и сообщила Томасу. А потом все время посвятила Лизе, для которой праздник был окончательно испорчен. Атмосфера в машине по дороге домой резко отличалась от той, что царила на только что завершившемся празднике.
Дома Филипп немедленно поднялся в свой кабинет. Мэри поужинала в компании детей. Обстановка была гнетущей. Уложив их, она в одиночестве легла сама и, глубоко вздохнув, натянула одеяло на плечи. Утром, открыв глаза, она обнаружила, что на кровати рядом с ней пусто. На кухонном столе лежала записка, что он уехал на работу и вернется поздно, ждать его не надо.
Мэри приготовила завтрак, раздумывая, как ей провести эти странные выходные дни. Днем она вышла за покупками, оставив детей смотреть телевизор.
В супермаркете ее охватило чувство страшного одиночества. Но Мэри не пожелала поддаваться эмоциям и быстренько провела ревизию своей жизни: все, кого она любит, живы и здоровы, у нее есть крыша над головой, муж, который почти никогда не сердится, так что нечего скулить из-за незадавшегося воскресенья.
Мэри сообразила, что говорит вслух, когда проходившая мимо нее старушка поинтересовалась, что она ищет.
— Ищу, из чего бы напечь солнышек, — улыбнулась Мэри.
Толкнув тележку, она направилась к полкам с мукой и сахаром. Домой она вернулась около шести, нагруженная покупками, которые оставались для нее верным средством от сердечных ран. Поставив пакеты на кухонный стол, она повернулась к игравшему в гостиной Томасу.
— Вы хорошо себя вели?
Мальчик кивнул. Мэри принялась раскладывать по местам покупки.
— Лиза у себя? — спросила она.
Томас, поглощенный игрой, не ответил.
— По-моему, я тебя о чем-то спросила, тебе не кажется?
— Нет. Она же с тобой!
— Как это со мной?
— Она ушла два часа назад, сказав: «Я иду к маме».
Мэри выронила пакет с яблоками и схватила сынишку за плечо.
— Как это она сказала?
— Обыкновенно сказала. Отпусти, ма! Больно! Вышла, сказав, что идет к тебе.
В голосе Мэри звучала тревога. Она отпустила Томаса.
— Она взяла рюкзак?
— Честно говоря, я не смотрел. А в чем дело, мам?
— Играй, я скоро!
Мэри взлетела по лестнице, ворвалась в комнату Лизы и поискала зайца-копилку, обычно сидевшего на полке. Пустой заяц валялся на столе. Закусив губу, Мэри поспешила к себе в спальню, выудила из-под кровати телефон и позвонила Филиппу на работу. Никто не отвечал. Сообразив, что сегодня воскресенье, она набрала его прямой номер. На четвертом гудке он взял трубку.
— Немедленно приезжай. Лиза сбежала. Я звоню в полицию.
Филипп припарковал машину за стоящим у дома полицейским фургоном и бегом помчался по дорожке. В гостиной он обнаружил Мэри, сидящую на диване рядом с полицейским Миллером, который что-то записывал.
Полицейский спросил, является ли он отцом малышки. Филипп, покосившись на Мэри, кивнул. Детектив предложил ему присоединиться к беседе. Долгих десять минут он расспрашивал их, что, по их мнению, могло послужить поводом для бегства. Есть ли у Лизы дружок, не порвала ли она с ним недавно, было ли в ее поведении что-то странное, указывавшее на ее намерения?
Филипп с досадой встал. Эта игра в вопросы и ответы не поможет им найти дочь. Она ведь не прячется тут, в гостиной, все эти дурацкие вопросы пустая потеря времени. Заявив, что по крайней мере один человек отправляется ее искать, он вышел, хлопнув дверью. Полицейский ошарашенно поглядел ему вслед. И тогда Мэри рассказала, что Лиза их приемная дочь, что муж накануне наорал на девочку, впервые за все время, что она у них живет. Она не упомянула, что сама сказала Лизе в машине. Она хотела утешить девочку, а теперь стала думать, не спровоцировала ли своими словами ее бегство.
Инспектор убрал блокнот и направился к двери, пригласив Мэри заглядывать за сведениями в отделение. Он попытался ее успокоить: в худшем случае девушка переночует на улице, а завтра утречком вернется. Обычно бегство из дома заканчивается именно так.
Ночь обещала быть долгой. Филипп вернулся несолоно хлебавши, с сорванным голосом. Мэри сидела за кухонным столом. Взяв ее ладони в свои, он пробормотал извинения. Положил голову ей на плечо, поцеловал в щеку и пошел наверх, к себе в кабинет. Мэри проводила его взглядом. Потом поднялась за ним следом и вошла, не постучавшись.
— Я понимаю, что ты не в силах этим заниматься, я тебя понимаю. Но заниматься этим нужно. Ты останешься дома, приготовишь ужин и будешь отвечать на телефонные звонки. Если что-то выяснится, ты тут же перезвонишь мне в машину, а я съезжу и выясню, как у них продвигается дело.
Не дав ему времени возразить, она развернулась и вышла. Из окна кабинета он смотрел, как она бежит к машине, садится в нее и машина исчезает за поворотом.
Лицо Миллера не предвещало ничего хорошего. Усевшись перед ним, она испытала жгучее желание закурить, когда закурил он. Патрули облазили все места в городе, где обычно тусовалась молодежь, опросили некоторых подружек Лизы, и теперь в полиции считали, что она села либо на поезд, либо в автобус до Ман-хэттена. Инспектор Миллер уже отправил факс в центральную диспетчерскую Нью-Йорка, откуда извещение о побеге разошлют по всем полицейским участкам города.
— И что потом? — спросила Мэри.
— Мадам, у каждого инспектора порядка сорока таких досье на столе. Большинство подростков возвращаются домой через три-четыре дня, нужно подождать. Мы продолжим поиски в Монтклере, но Нью-Йорк не в нашей юрисдикции, и у нас нет никакого права туда влезать.
— Наплевать мне на ваши административные границы. Кто конкретно будет заниматься поисками моей дочери?
Миллер понимал ее отчаяние, но что он мог поделать? Разговор был окончен. Мэри была не в силах подняться со стула. Миллер, поколебавшись, выдвинул ящик и протянул ей визитку.
— Сходите завтра к этому человеку, скажите, что вы от меня. Он детектив в Южном Мидтауне, я ему предварительно позвоню.
— Почему бы вам не позвонить ему сейчас?
Миллер поглядел ей в глаза и взялся за телефон.
Вызов принял автоответчик. Миллер собрался повесить трубку, но по настоянию Мэри оставил сообщение, вкратце изложив причину своего звонка. Горячо поблагодарив полицейского, Мэри вышла из комиссариата.
Она доехала до вершины холма Монтклер, откуда был виден Нью-Йорк, простиравшийся в бесконечность. Где-то там, среди миллионов сверкающих огоньков, бродит в ночи четырнадцатилетняя девчушка. Мэри завела машину и двинулась к шоссе, ведущему в Большое Яблоко.
На автобусной станции она показала всему персоналу фотографию Лизы, которую носила с собой в бумажнике. Девочку никто не опознал. Мэри вспомнила о центре, где делала распечатку своего диплома, когда еще жила в городе. Центр работал всю ночь. Она отправилась туда. Там дежурила светловолосая студентка лет двадцати. Мэри объяснила девушке, что ей нужно. Девушка, посочувствовав, предложила Мэри кофе и уселась за компьютер. Набрав слово «разыскивается», она напечатала все сведения, которые сообщила ей Мэри. Распечатав листок, она помогла приклеить фотографию, а потом сделала сотню копий. Мэри вышла на улицу, один листок студентка прилепила на витрину.
Мэри объезжала квартал за кварталом, неспешно колеся по городу. Встречая полицейскую машину, она останавливалась и вручала полицейским, с которыми делила вахту, листовку с фотографией. В семь утра она явилась в седьмой участок и протянула сидящему в дежурке полицейскому визитку, переданную ей Миллером. Дежурный сверился с записями в журнале и сказал, что ей придется подождать или прийти позже. Нужный ей лейтенант придет только в восемь. Мэри уселась на скамейку и с удовольствием взяла стаканчик кофе, который дежурный предложил ей полчаса спустя.
Офицер криминальной полиции поставил машину на стоянку и направился ко входу в здание. Ему было под пятьдесят, в густых волосах уже серебрились первые нити. Он поднялся в свой кабинет, повесил китель на спинку стула, убрал пистолет в стол. Увидев мигающий огонек автоответчика, нажал на кнопку. Первое сообщение было от домовладельца, требующего уплаты и грозящего пожаловаться его начальству, второе от матери, как всегда, жаловавшейся на соседку по больничной палате, третье, несколько озадачившее его, от бывшей коллеги, переехавшей в Сан-Франциско сразу же после их разрыва. Или они расстались потому, что он не захотел поехать с ней в Сан-Франциско? Четвертое и последнее было от приятеля Миллера из полиции Монтклера. Когда кассета перемоталась, он спустился вниз за кофе: с тех пор как Наталья уехала, никто не приносил ему кофе наверх. Мэри задремала, и он похлопал ее по плечу. Открыв глаза, она увидела мужчину с многодневной щетиной на лице.
— Я лейтенант Джордж Пильгес, мне сообщили о вашем визите. Вы не теряли времени даром. Идите за мной. — Мэри взяла сумочку и стаканчик с кофе Оставьте кофе здесь, вам принесут горячий.
Пильгес пристально посмотрел на усевшуюся напротив него женщину. Лицо у нее было усталое. Она не пыталась быть любезной и этим расположила его к себе. Пока Мэри рассказывала, что случилось, лейтенант крутанулся на стуле, взял с полки штук тридцать картонных папок и вывалил их на стол.
— Это все ребятишки в бегах. Сбежали на прошлой неделе. Объясните мне, почему я должен придавать больше значения этой соплячке, чем всем остальным?
— Потому что эта соплячка — моя дочь! — отрезала Мэри.
Он откинулся на стуле и изобразил подобие улыбки.
— У меня сегодня хорошее настроение. Я раздам ориентировку всем патрулям и созвонюсь с другими округами города. Возвращайтесь домой, я сообщу вам, если будут новости.
— Я остаюсь в городе. Я тоже ее ищу.
— Вы так устали, что мне следует временно конфисковать у вас права. Пойдемте выпьем настоящего кофе, и не спорьте, иначе я окажусь виновным в неоказании помощи человеку в опасности. Следуйте за мной!
Они вышли из участка. В кафе на углу они устроились за столиком, и она рассказала ему о маленькой девочке, однажды дождливым воскресным днем приехавшей из Гондураса, чтобы навсегда войти в ее жизнь. Когда она закончила рассказ, они съели по яичнице.
— А как повел себя в этой ситуации ваш муж?
— Ему тяжело. Он чувствует себя виноватым из-за скандала, который закатил ей в машине.
— Ясно. Но если не орать на своих отпрысков, то к чему их вообще заводить?
Она изумленно уставилась на него.
— Я пытаюсь вас развлечь.
— А вы? Почему вы в хорошем настроении?
— Точно, я вам сказал, что в хорошем. Вы очень внимательны.
— Журналистская выучка!
— В действии?
— Нет — заслуга отпрысков, как вы изволили выразиться. В жизни приходится делать выбор. Вы не ответили на вопрос.
— Я понял, насколько мне осточертел этот город.
— И это повод для хорошего настроения?
— Просто все одно к одному. Я понял, что кое по кому скучаю куда больше, чем думал.
— Я по-прежнему не вижу повода для радости!
— А я вижу. И, быть может, мне удастся принять решение, пока не поздно.
— Какое же?
— Перевестись!
— Туда, где живет подруга, по которой вы скучаете?
— А вы мне сказали, что не работаете.
— Найдите Лизу! Я тоже не думала, что мне будет так ее недоставать!
— Зайдите ко мне вечерком, если еще будете держаться на ногах. А за рулем поосторожней.
Мэри встала, собралась расплатиться, но он забрал у нее счет и помахал рукой на прощанье. Поблагодарив, Мэри вышла из кафе. Весь день она колесила по улицам. Когда она проезжала мимо здания «Нью-Йорк тайме», у нее защемило сердце. Она инстинктивно поехала в Сохо и остановилась под окнами своей бывшей квартиры. Квартал изменился. Посмотрев на свое отражение в витрине магазина, она невесело вздохнула.
— Неудивительно, что все мне кажется таким далеким, — пробурчала она.
Звонок Филиппу подтвердил, что в Монтклере без изменений. Призвав на помощь все свое мужество, она проглотила чашку кофе в «Фанелли» и отправилась в латиноамериканский квартал.
День подходил к концу, Лиза исчезла двадцать четыре часа назад, и Мэри чувствовала, что ею начинает овладевать отчаяние. От усталости ее напряженность росла. Увидев женщину, идущую с дочкой примерно Лизиного возраста, она остановила машину прямо посередине пешеходного перехода. Женщина серьезно поглядела на нее и пошла дальше. Мэри стало тоскливо. В начале вечера она направилась к полицейскому участку, по дороге позвонив лейтенанту Пильгесу.
Он предложил ей встретиться с ним в том же баре. Мэри приехала первой. Глаза ее не сразу привыкли к царящему здесь полумраку. Кинув монетку в стоящий возле туалетов автомат, она получила пачку «Винстона».
Уселась за стойкой и прикурила от протянутой барменом зажигалки. Голова закружилась от первой же затяжки, Мэри закашлялась и покачнулась на табурете.
Бармен тревожно спросил, все ли с ней в порядке. Вырвавшийся у нее нервный хриплый смех его крепко озадачил.
Наконец появился лейтенант Пильгес, и они сели за столик у стены. Он заказал пиво. Поколебавшись, Мэри тоже заказала пиво.
— Почти весь день я занимался исключительно делом вашей дочки. Думаю, в Нью-Йорке не осталось ни одного патруля, который не получил бы ее данные. Я побывал в пуэрториканском квартале, переговорил со всеми моими информаторами — никаких следов вашей малышки. С одной стороны, это хорошая новость. Значит, она не попала в лапы мерзавцев. Случись такое, меня тут же поставили бы в известность. Лиза под моей защитой, и для некоторых мест это надежнее приставленной охраны.
— Не знаю, как вас благодарить, — пробормотала Мэри.
— И не благодарите! А лучше послушайтесь моего совета. Поезжайте-ка домой, а то сляжете раньше времени, и какой от этого будет прок, когда мы отыщем вашу малявку. Пока вы можете нам помочь.
Пильгес напомнил ей, что подростки действуют не так, как взрослые. Лиза, быть может, и ушла под влиянием импульса, но вряд ли куда глаза глядят. Она наверняка следовала какому-то маршруту, повиновалась какой-то логике, ее собственной. Нить, которой она следует, спрядена ее памятью, и хорошо было бы порыться в воспоминаниях, чтобы отыскать ту, которая в данном случае имела бы смысл. Может, гуляя в парке, она увидела дерево, напомнившее ей страну, где она родилась? Тогда она запросто может сидеть под ним.
— Мы все вместе когда-то ездили в горы, — вспомнила Мэри.
А какие любимые места были у ее матери? Мэри подумала о холмах в Монтклере, откуда Нью-Йорк виден как на ладони, но там она уже побывала.
— Ну так съездите еще раз! — посоветовал Пильгес.
Может, она вспомнила, что видела где-то гондурасский флаг. Могла поехать туда и смотреть на него. Да, флаг был, она как-то раз даже его нарисовала. А не было ли места, которое ей казалось мостиком между там и здесь? Мэри вспомнила старую, ободранную красную горку, о которой рассказывал Филипп, но это было так давно, в первые дни Лизиного приезда.
— Ну что ж, на вашем месте я бы проехал по всем этим местам. Скорее всего она в одном из них. — Пильгес тут же одернул себя: — Но в вашем состоянии вы все же не слишком давите на газ. Позвоните мне, а потом немного отдохните.
Мэри встала и поблагодарила лейтенанта. Прощаясь, она положила руку на плечо ворчливого комиссара.
— А вы в самом деле верите, что она может быть на горке?
— Жизнь полна неожиданностей! Действуйте!
Мэри отбросила мысль о поезде: это транспортное средство было слишком дорогим для зайца Лизы. Вернувшись на автобусную станцию, она решила непременно добиться разговора с начальником. Одна из сотрудниц узнала ее и попросила обождать на лавочке. Ожидание казалось бесконечным. Потом тучный, коренастый мужчина пригласил ее в кабинет. Комната оказалась мрачной, но страдающий одышкой хозяин —любезным и готовым помочь.
Она показала ему фотографию Лизы и поинтересовалась, можно ли доехать до Центральной Америки на автобусе.
— Наши южные линии идут до Мехико, — ответил он, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба. —С момента исчезновения девочки в южном направлении ушло три автобуса.
С трудом поднявшись, мужчина посмотрел на часы и ткнул пальцем в то место на карте, где, по его расчетам, должны были сейчас находиться эти автобусы. Потом взял с полки огромный справочник компании, чтобы позвонить на стоянки, где автобусы остановятся в следующий раз. Она попросила, чтобы водители срочно передали сведения на станцию в Нью-Йорке. Начальник, хотя это потребовало от него немало усилий, проводил ее до выхода из здания. Мэри, тронутая его заботой до глубины души, рассыпалась в благодарностях, а он в ответ заметил, что ни секунды не верит в то, чтобы девочка такого возраста могла попасть в автобус незамеченной. Да и границу она миновать не сможет!
Борясь со сном, Мэри ехала, открыв окно. Нельзя, нельзя сейчас засыпать! Было восемь тридцать вечера, стоянка перед «Макдоналдсом» была забита, но старая красная горка спокойно стояла в отдалении. Мэри обегала все дорожки, громко зовя Лизу, но тщетно. Внутри тоже никто не опознал девочку по предъявленной фотографии. Мэри направилась в верхнюю часть города, свернула на проселочную дорогу и остановила свой джип у перекрывающего проезд шлагбаума. Дальше она пошла пешком и забралась на самый верх холма. При бледном свете умирающего дня она громко выкликала имя Лизы, но ей не ответило даже эхо. Мэри захотелось лечь прямо на землю. Когда стало совсем темно, она поняла, что совершенно выдохлась, и, отчаявшись, решила ехать домой.
Томас сидел на полу в гостиной. Ласково поздоровавшись с ним, она поднялась наверх в спальню. Уже поднимаясь, Мэри сообразила, что на первом этаже царит тишина. Оглянувшись, она увидела, что телевизионный экран мертв. Томас смотрел в выключенный телевизор. Мэри немедленно спустилась и, опустившись на колени возле сынишки, обняла его.
— На тебя в последнее время мало обращают внимания, да, лягушонок?
— Как ты думаешь, она вернется? — спросил малыш.
— Я не думаю, я уверена.
— Она ушла из-за того, что папа на нее накричал?
— Нет, скорее из-за меня. По-моему, я не очень облегчила ей жизнь.
— Ты ее любишь?
— Да! Как ты можешь задавать такой вопрос?
— Но ты ни разу этого не сказала.Мэри приняла удар.
— Не сиди так, лучше сделай нам пару сэндвичей. Я пойду переоденусь и сразу спущусь поужинать с тобой. А где папа?
— Он уехал в полицейский участок, приедет через час.
— Тогда сделай три… нет, четыре сэндвича!
И она снова стала подниматься по лестнице, держась за перила. Но не свернула в спальню, чтобы переодеться, а пошла в кабинет Филиппа.
Там царил полумрак. Мэри коснулась стоявшей на столе лампы. Достаточно было тронуть металлическую кнопку, чтобы та зажглась.
Направившись к полке, она взяла фотографию и поднесла к глазам. Из давнего прошлого Сьюзен сияла улыбкой. Мэри глухо заговорила:
— Ты мне нужна. Видишь, я стою, как последняя дура, посреди комнаты и знаю, что еще никогда в жизни мне не было так одиноко. Я пришла к тебе просить помощи. Потому что оттуда, где ты сейчас, ты наверняка ее видишь. Я не могу одна со всем справиться. Я догадываюсь, о чем ты думаешь, но не надо было присылать ее ко мне, если ты не хотела, чтобы я к ней так привязалась. Я прошу всего-навсего возможности продолжать любить ее и дальше. Помоги мне, не бойся,ты все равно всегда будешь ее матерью. Пошли мне знак, совсем крошечный, это-то ты можешь сделать или нет?
Слезы, которые она так долго сдерживала, полились по ее щекам. Сидя в кресле мужа, прижимая к груди фотографию Сьюзен, она уперлась лбом в крышку стола. Потом подняла голову и уперлась взглядом в стоящую посреди стола шкатулку. Ключ лежал рядом. Вскочив, она стремглав кинулась вниз по лестнице.
С порога бросила Томасу:
— Никуда не уходи, ешь сэндвичи и смотри телевизор. Когда придет папа, скажи, что я ему позвоню. Дверь никому не открывай. Ты понял?
— Мама! Скажи, что случилось?
— Потом, солнышко, у меня ни минутки! Сделай все, как я прошу, и я тебе обещаю, мы наверстаем упущенное.
Она бегом помчалась к машине, и, когда вставляла ключ, руки у нее тряслись. Двигатель заурчал. Она ехала очень быстро, обгоняя то справа, то слева всех подряд и слыша за собой яростный хор гудков, на которые ей было наплевать. У нее бешено колотилось сердце, готовое выпрыгнуть из груди, но с каждой секундой она ехала все быстрее. При въезде на 47-е шоссе она едва вписалась в поворот и чудом сумела удержать машину на трассе. Десять минут спустя она оставила машину у края тротуара и, не обращая внимания на окликнувшего ее полицейского, вбежала в здание аэропорта. Она неслась со всех ног, задыхаясь, летела по эскалатору, в конце коридора остановилась перед дверью бара, оглядела зал через круглый иллюминатор, с трудом перевела дыхание и медленно толкнула дверь.
В глубине бара около терминала номер один в аэропорту Ньюарка в полном одиночестве сидела за столиком четырнадцатилетняя девочка и смотрела в окно на взлетные полосы.
Мэри медленно прошла по проходу и уселась напротив нее. Лиза еще с порога почувствовала ее появление, но по-прежнему не сводила глаз с самолетов.
Не говоря ни слова, Мэри ладонью накрыла ее руку, не желая нарушать молчания. И тогда, не поворачиваясь, Лиза сказала:
— Значит, отсюда улетела мама?
— Да, — шепотом отозвалась Мэри, — отсюда.
Посмотри на меня. На секундочку. Мне нужно сказать тебе что-то важное.
Лиза медленно повернула голову и поглядела в глаза Мэри.
— Когда я впервые увидела тебя в промокшей и слишком тесной одежке с рюкзачком и воздушным шариком, я и подумать не могла, что такая маленькая девочка займет так много места в моем сердце. По-моему, никогда в жизни я не испытывала такого ужаса, как сегодня. Мне бы хотелось, чтобы мы с тобой кое-что пообещали друг другу, и это будет нашим секретом. Не пытайся больше уехать, но в день твоего выпуска, когда тебе исполнится девятнадцать, если «там» по-прежнему будет для тебя домом, если ты по-прежнему будешь хотеть уехать, я сама лично привезу тебя в этот аэропорт. Я тебе обещаю. Ты так и сидишь здесь все это время и тебя никто не заметил?
Личико Лизы разгладилось, губы раздвинулись в застенчивой улыбке.
— Ага. Поехали домой? — тихо сказала она.
Они встали. Мэри бросила на столик несколько долларов, и они вдвоем вышли из бара. Подойдя к машине, Мэри выкинула штрафную квитанцию, которую обнаружила под «дворником».
— Ты мне кто? — задала вопрос Лиза.
Поколебавшись, Мэри ответила:
— Я твой парадокс.
— А что такое парадокс?
— Вечером, когда ты ляжешь спать, я тебе объясню. Знаешь, сейчас я немного опасаюсь за свои глаза, жаль, что у тебя нет с собой ни муки, ни сахара, чтобы напечь в машине солнышек!
Она набрала домашний номер телефона. Филипп мгновенно снял трубку.
— Она со мной, мы едем домой, я тебя люблю!
Потом она позвонила лейтенанту Пильгесу, который через несколько дней попросит о переводе в Сан-Франциско. Говорят, это очень красивый город, он узнал об этом от некой Натальи, которая уехала туда работать.
Когда они вернулись домой, Томас бросился к Лизе, и она крепко прижала к себе братишку. Взрослые подошли к детям с вазой фруктов. Есть Лизе не хотелось, она устала и пошла спать.
В спальне Мэри присела на краешек кровати и долго гладила Лизу по голове. Потом поцеловала в лоб и уже собиралась уйти, когда второй раз за день услышала вопрос:
— Так что такое парадокс?
Держась за ручку двери, Мэри улыбнулась:
— Парадокс? А вот что: я никогда не буду твоей матерью, но ты всегда будешь моей дочкой. Теперь спи,все будет хорошо.