ПАПАША КУРАЖ
— Ты горько пожалеешь, если не впустишь меня.
— …Ладно, входи.
Из-за тебя мне пришлось попросить Изу уйти. Она сделала это не колеблясь, когда увидела, с каким хозяйским видом ты расположилась в комнате. От тебя исходил прежний невыносимый запах самодовольства, на который мне теперь, слава богу, наплевать. Я молча позволил тебе усесться в ее любимое кресло.
— Как ее зовут?
— А тебе какое дело?
— Нечего психовать… Я уже двенадцать лет как не ревную… Зашла только, чтобы попрощаться… Завтра утром лечу в Бангкок.
Да, лжешь ты по-прежнему мастерски. Последний раз, когда я зашел к тебе, на столе валялось расписание полетов до Каракаса. А в ванной лежал путеводитель по Венесуэле. Там проживает твой друг Освальдо. С тех пор, как мы развелись, он готов на все, даже на то чтобы ты поселилась у него… Желаю ему побольше мужества.
— Ради этого не стоило так беспокоиться.
— Сознание, что ты счастлив, помешало бы моей новой жизни там.
При этих словах я глянул в сторону двери голубой комнаты.
— Я уезжаю вместе с Марком.
Я сделал вид, будто ожидал этого заявления.
— Думаешь, ему захочется уехать с тобой?
— Он тебя ненавидит. Я-то хорошо знаю, что он чувствует…
Еще четыре года назад ты не пыталась узнать, что он чувствовал. Мы тогда орудовали в роскошных виллах на морском курорте. «Ну-ка, Марк, сходи загляни в тот чуланчик наверху, нет ли там чего…» И бедный мальчик подчинялся тебе, шарил по пыльным углам и выходил оттуда со всяким старым хламом, с древностями, которые ты продавала за гроши местному антиквару. А потом мы смывались и шли на следующую виллу. Это было среди зимы, в мертвый сезон… Он давно уже понял, что ты из себя представляешь. Я позволял тебе делать все что ты хочешь, зная, что споры ничего не изменят; все равно он любил меня больше, чем тебя. Он всегда любил меня больше, чем тебя.
— Марк с тобой не поедет; ему уже надоело, что ты таскаешь его за собой, как собачонку.
— Ну, когда ты таскал его на свои партии в покер, тебя почему-то совесть не мучила.
Ему нравилось смотреть, как я играю в покер; никогда еще я не видел у него такого счастливого лица. Мы с ним разработали секретный код. Он целыми часами крутился возле столов, но игроки привыкли к его присутствию и обращали на него не больше внимания, чем на муху, летающую по комнате. Когда он напевал «О sole mio!», я знал, что мой сосед справа набрал «фул»; песенка «Белые розы» означала, что у моего визави «брелан», а «Ласточка из предместья» указывала на то, что мой сосед слева держит пару дам, и т. д. Просто и ясно; он обожал это занятие. Мы с ним составляли команду асов…
— Ты всегда настраивал его против меня. А теперь у него есть шанс начать все сначала, там, далеко… Подумай об этом. Что его ждет здесь, рядом с тобой? Жизнь уголовника… Да еще засядет в тюрьму, как ты сам…
Ну нет, только не это. В тюрягу он никогда не загремит. Слишком рано ему довелось узнать, что это такое. Он приходил вместе с тобой в комнату свиданий, он знал, что злых людей лишают свободы, я сам говорил ему через решетку, что хуже этого ничего нет. Он никак не мог представить себе, что его папа — злой человек. Он понятия не имел, что такое банк, что такое вооруженный налет, что такое деньги. Он восхищался мной. Мной, а не тобой. Ты… ты была… Ладно, не хочу говорить, кем ты была.
— Мы с Марком всегда любили друг друга. Пора вырвать его из твоих лап. Ты помнишь то время, когда мы таскали его через итальянскую границу?
Еще бы не помнить… Это была твоя идея… Бриллианты доставлялись из Южной Африки, а мы переправляли их через Модан, на границе с Италией. В пеленках умещались камешки на многие тысячи долларов, и никто ни разу ничего не обнаружил. Сколько же времени длился этот трафик? Шесть месяцев? Ему было тогда два годика. Самые драгоценные подгузники в мире… Когда-нибудь он сможет этим похвастаться… Я-то был против. Но ты настояла на своем. Конечно, мы тогда срубили по-крупному, но я был против.
— Теперь иди разбуди его, а я соберу ему сумку.
Ловко же ты выбрала момент, сука проклятая… Как раз вчера мы с Марком разругались насмерть. Я запретил ему шляться по улицам с его дружками-бандитами. И увидел ненависть в его глазах. Впервые в жизни. Вдобавок этот дурачок любит путешествовать и не рассуждая побежит за тобой. Он тебя не любит, но он побежит за тобой, я знаю.
— Когда же ты его привезешь обратно?
— Привезу… его?
Ну вот, все с тобой ясно. Тебе плевать на малыша, ты просто решила отомстить мне за то, что мы с ним любим друг друга, ты никогда не могла с этим смириться. Через пару дней он тебе надоест, ты сведешь его с ума своими штучками. В общем, используешь его, как всегда делала.
Ты и глазом не моргнула, когда я вытащил из-за пробковой обивки коридора старенький «смит-и-вессон», любимое оружие телохранителей. Странное у меня возникло ощущение, когда я наставил его на тебя.
— Не глупи, все знают, что я здесь, даже мой адвокат; он-то и разъяснил мне, что я имею полное право забрать у тебя малыша. Да и подружка твоя меня видела; неужели ты думаешь, что она даст ложные показания? А главное, чего ты этим добьешься? Опять пойдешь в тюрягу, а мальчишка кончит жизнь на улице. Опусти пушку. Кстати, она принадлежит мне…
Адвокат, ложные показания и в довершение всего этот инстинкт собственника… Если бы тебе отрубили руку, ты со слезами просила бы, чтобы тебе вернули часы. Но тебе ни на миг не представился взгляд твоего родного сына, стоящего перед трупом матери. И как только мы с тобой ухитрились породить его, этого малыша, сам не пойму…
Едва я успел спрятать оружие, как услышал скрип двери голубой комнаты. Он стоит на пороге и трет глаза. Но сон здесь ни при чем. Все дело в твоем появлении. Он тебя не видел уже больше года.
Ты обнимаешь его, но он все еще ничего не понимает. Однако стоит тебе произнести слово «самолет», как он широко раскрывает глаза и радостно улыбается. И с вызовом смотрит на меня.
Ты велела ему подождать в машине. Выходя, он даже не оглянулся. Вот это он унаследовал от тебя. Все произошло так, как бывает при несчастном случае: ты видишь, что на тебя несется машина, ты предчувствуешь удар, тебе даже кажется, что ты его ждешь, ты смотришь, ты подставляешь себя, на какой-то миг ты оказываешься в невесомости, а потом… Он кубарем скатился по лестнице. По твоему взгляду я угадал, что этот момент ты предвкушала долгие месяцы. Но малыш не сможет существовать без меня, пока еще не сможет. Перед тем как уйти, ты потрепала меня по щеке.
Я слышу, как отъехала машина, и мой внутренний счетчик тотчас начинает обратный отсчет — минус одна минута, минус две… Машина сворачивает за угол, еще какое-то мгновение я мысленно вижу ее, но вот образ расплывается и меркнет. Тишина.
Я погасил все лампы и свернулся комочком на диване. Сперва была пустота, абсолютная пустота, я ничего не чувствовал, и это было какое-то странное ощущение: ты настолько боишься боли, что ее как бы и нет, и начинаешь почти желать ее, и во всем винишь себя, а внутри, в животе, словно покалывает какое-то острие, но это не страшно, это пустяки…
И вдруг мне почудилось, что он вернулся. Я так и знал, что он вернется. Но боялся поверить в это счастье. Подождал еще. Представил себе, как он входит, — ну конечно, ему и десяти минут не понадобилось, чтобы все понять. Его ногти скребут по приотворенному окну. Вот дурачок… Решил вскарабкаться по стене, чтобы устроить мне сюрприз. В этом он тоже похож на меня.
— …Марк?
Я различил в темноте маленький силуэт, одним прыжком вскочил с дивана, бросился к нему, чтобы обнять: я же люблю тебя, дурачок мой маленький, мы с тобой все начнем сначала, верно? Ты да я, вдвоем, а если хочешь путешествовать, так давай уедем, уедем сейчас же, благо твоя сумка собрана, погоди только, я…
Услышав мой голос, он отшатнулся к стене и испустил крик ужаса.
— Марк?..
Моя рука задела выключатель.
И тут я увидел этого маленького, сутулого человечка, дрожавшего, как в лихорадке.
— Не подходите… Не подходите!
Мы оба застыли, ошарашенные вконец. Ему было, наверное, лет пятнадцать, не больше. Он выхватил нож с пружиной.
— Эй, не валяй дурака, малыш… Как тебя зовут?..
В его возрасте я соображал получше: всегда знал, куда стоит лезть, а куда нет… В общем, выбирал квартирки с умом. Ну чем ты здесь поживишься, недоумок сопливый?.. Мое самое ценное сокровище только что увели со двора… Пятнадцать лет. Неужто тебя соблазняет тюряга? Посидел бы ты в комнатах для свиданий, сразу бы просек, что к чему. Убери свой ножик. И возвращайся домой, может, там есть люди, которые тебя ждут. И, может, они совсем не такие плохие, как тебе кажется.
— А ну брось нож, черт тебя подери!
Я вовсе не хотел его пугать, я только протянул к нему руки. А он запаниковал. Я рухнул перед ним на колени, молча. Он кинулся бежать, натыкаясь на мебель. Я стиснул руки на животе, и они тут же стали липкими от крови. Недоумок сопливый… Я пополз к окну, из последних сил захлопнул его и снял трубку. А потом сам не знаю зачем погасил свет.
«Скорая» приехала сразу вслед за полицейскими. Один из них приказал мне лежать и не двигаться. Я хотел заговорить, но боль тут же стала вдвое сильнее.
— Молчите. Ничего, жить будете.
Меня уложили на носилки. По пути я схватил за руку одного из типов в мундире.
— Ее зовут… Сильви… Сильви Ролль… Она только что похитила нашего сына… Я сделал все, чтобы ей помешать… Даже адвокат был в курсе ее прихода… Она хотела отомстить, понимаете?.. Через несколько часов у нее самолет… На Каракас…
Он снова велел мне заткнуться, но его коллега вынул блокнот.
— Ролль, пишется через два «л»… Только не говорите ничего малышу… Пожалуйста…
Убедившись, что он все записал, я облегченно вздохнул. Они решили, что это вздох боли.
Я не мог допустить, чтобы ты уехал. И мы с тобой не пойдем к ней в тюрьму на свидание. Я люблю тебя, дурачок мой маленький.
