Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Не отвергай мой слабый дар,
Хоть здесь я выразил небрежно
Души непобедимой жар
И дикой страсти пыл мятежной.
Нет! Не для света я писал –
Он чужд восторгам вдохновенья;
Нет! Не ему я обещал
Свои любимые творенья.
Я знаю: всё равно ему,
Душе ль, исполненной печали,
Или веселому уму
Живые струны отвечали.
Но ты меня понять могла;
Страдальца ты не осмеяла,
Ты с беспокойного чела
Морщины ранние сгоняла:
Так над гробницею стоит
Береза юная, склоняя
С участьем ветки на гранит,
Когда ревет гроза ночная!..
Да, с этих пор тебе я запрещаю
С Фернандо говорить, во-первых, он
Неблагородный. Оттого мой муж
Тебе с ним не позволит съединиться
Супружеством; и я в том настою!
Поверьте, благородство не в бумагах,
А в сердце.
Так, уж верно от него
Ты этого наслушалась. Прекрасно!..
Не мудрено, что мне Фернандо много
Прекрасных чувств помог узнать. Когда
Еще я забавлялась куклой, он,
Безвестный сирота, был взят моим отцом;
И с этих пор я под одной с ним кровлей
Жила как с братом – и, бывало,
Вдвоем гуляли мы в горах Кастильских,
Он был подпора и вожатый мне;
И не было на тех вершинах розы,
Которой для меня не мог бы он достать.
Однажды мы до ночи заходились:
Душистый ветерок свежее становился,
И месяц по небу катился.
Пред нами быстрый был поток; Фернандо,
Чтоб перенесть, взял на руки меня;
Мы перешли, но я всё оставалась
В его объятьях. Вдруг, я помню,
Он странным голосом спросил меня:
«Эмилия меня не любит?» – «Нет! Люблю!» –
Сказала я, и уж с того мгновенья
Люблю его нежней всего на свете!..
Вот это именно меня и заставляет
Тебе советовать не говорить с ним.
Тебе я заменяю мать, могу,
И мне дано от Алвареца право
Смотреть, как можно строго, за тобою.
И ты женой Фернандо быть не мысли.
А может быть, гаданья ваши ложны.
Поверь, тебя я не глупее, потому,
Что уж за третьим мужем, опытность
Рассудок заменяет, знаю, как
Несчастливы супружества, когда
Муж и жена не равны состояньем.
Неужели умершие мужья
Рассудку придают?..
Звонят к обедне!
Звонят!
а он <всё> не приходит.
Взяла ли ты молитвенную книжку?
Ах! Позабыла,
о! Как долго!..
«Я знаю, что батюшка слышал об нашей любви и о твоем намерении жениться на мне. Он тебе, верно, станет говорить об этом. Ради бога, не горячись с ним: иначе мы никогда не будем счастливы».
Ты много требуешь, Эмилия!
Кто б мог подумать, что такой глупец,
Такой бесчувственный… чудна природа!..
И это милое, небесное созданье.
Эмилия!.. Нет, нет! Она не дочь его.
Мне скажут: благодарность! – благодарность!..
За что? – за то ль, что каждый день
Я чувствовать был должен, что рожден
Я в низком состоянье, что обязан
Всем, всем тому, кого душою выше.
За то ли, что ломоть вседневний хлеба,
Меня питавший, должен был упреком
Кольнуть мое встревоженное сердце?..
За это благодарность от меня?
О, лучше бы от голода погибнуть,
Чем выносить такие укоризны!..
И как он мог узнать мои желанья! Странно!..
Но что ни будь, а даже для нее
Малейшей не стерплю опять обиды! Полно!
Любовь возьмет свое… но не теперь…
Какой же гордый вид, как будто в нем
Соединилися все души предков;
О вы, вы, образы людей, великих
Своею мудростью и силой,
Скажите мне, ужель гниющие,
Немых гробов бесчувственные жертвы
Отнимут у меня мою Эмилию?..
Смешно! – я не могу себе представить,
Чтоб мертвые имели предрассудки!..
Фернандо! До меня доходят слухи,
Что ищешь ты войти в мое семейство!..
Безумец ты! – клянусь святою девой!
И мысль одна, мой милый, быть мне зятем
Должна казаться смертною обидой.
Желательно, чтобы моя обида
Могла вам заплатить за ваши…
Мои обиды!.. Слушай же, глупец,
Что я скажу тебе, да со вниманьем.
Как счастлив тот, кто может, оказав
Добро один раз в жизни человеку,
Бранить его глупцом сто раз – и каждый день!
Узнать ты должен наконец,
Кто ты! – доселе содержал я
Тебя почти совсем как бы родного.
Но с этих пор переменилось всё!
Я повторю тебе, как ты попал сюда:
С слугой однажды шел я из Бургоса
(Тогда еще я только что женился).
Уж смерклось, и сырой туман покрыл
Вершины гор. Иду через кладбище,
Среди которого стояла церковь
Забытая, с худыми окнами.
Мы слышим детский плач – и на крыльце
Находим бедного ребенка – то был ты;
Я взял тебя, принес домой – и воспитал.
Но для чего тебя там положили
И кто родители твои – бог знает!
А я так не хочу и знать; да, да!
Так, так, совсем, совсем забытый сирота!..
В великом божьем мире ни одной
Ты не найдешь души себе родной!..
Питался я не материнской грудью
И не спал на ее коленях. Чуждый голос
Учил меня родному языку
И пел над колыбелию моей.
О чем печален! – точно вот как было.
Возможно ли тебе теперь жениться
На дочери моей? Что после скажут
Другие благородные испанцы?
Поговорят – и замолчат.
Не замолчат, не слыхано у нас,
Чтобы на улице найденный человек
С семейством очень древним, благородным
Мог сблизиться.
Сказать вам отчего?
Боятся эти люди, чтоб тогда
Их равенство скорей не увидали…
Вот этот, здесь, мой первый предок, жил
При Карле первом, при дворе, в благоволенье
У короля, – второй при инквизиции
Священной был не в малых людях;
Вот тут написано, что сделал он:
Три тысячи неверных сжег и триста
В различных наказаниях замучил.
О, этот был без спору муж святой;
Конечно, он причислен к лику?
Нет еще!..
Вот третий здесь в военном одеянье,
С пером на шляпе красным, и с усами:
Вторым служил на флоте он – и утонул
В сраженье против англичан проклятых.
Еще ж пятнадцать прадедов моих ты видишь
(Дай бог, чтоб и меня сюда вписали
И род наш до трубы последней продолжился);
И – ты – ты захотел вступить в число их?
Где, где твои родители, бродящие
По свету негодяи – подлые… или…
Несчастные любовники, или какие –
Нибудь еще похуже… дерзкий! Что ты скажешь?
Когда пергаменты свои покажешь
И явишь всё, тогда я замолчу.
О, если б только я хотел молчать
Заставить вас (трогая шпагу), то без пергаментов
Я б это мог.
Уж слишком ты забылся,
Бродяга! Покажи ж сейчас,
Как ты меня молчать заставишь: а не то
Велю тебя прибить, и это верно,
Как то, что папа есть апостолов наместник!..
Как ты меня молчать заставишь?
Бедняга, плут, найденыш!.. Ты не помнишь,
Что я, испанский дворянин, могу
Тебя суду предать за эту
Обиду (топнув), видишь ты перед собою
Изображения отцов моих?
Кто ж твой отец? Кто мать твоя,
Которая оставила мальчишку
У ветхой церкви? Верно уж жидовка;
А с христианкой быть сего не может:
Итак, смирись, жидовское отродье,
Чтоб я тебя из жалости простил!..
Послушай, Алварец! Теперь – теперь я
Ничем тебе не должен! Алварец,
Ни благодарности, ни уваженья
Не требуй от меня, – кровь благородная
Текла поныне в жилах этих;
Вот эта шпага, если хочешь знать,
Она тебя молчать заставит.
Вон! Вон скорей из дома моего,
Чтоб никогда ни сам, ни дочь моя
Тебя близ этих мест не увидали.
Но если ж ты замыслишь потихоньку
Видаться с нею, то, клянусь Мадритом,
Клянусь портретами отцов моих,
Заплотишь кровью мне.
Ты можешь кровь мою
Испить до капли, всю; но честь, – но честь
Отнять не в силах, Алварец!
Вон! Вон, глупец! Когда ты хлеба
Иметь не будешь – к моему окошку
Не подходи, а то велю прогнать.
Каков же негодяй Фернандо стал!..
О! Ад и небо!.. Ну прощай!..
Но бойся, если я решусь на что-нибудь!..
А! Добрый день отцу Сорринию!
Как поживаете, святой служитель божий?
Помилуйте, я лишь смиренный раб его
И ваш слуга покорнейший.
Да что у вас за шум в дому случился?
Как бешеный тут кто-то пробежал
И даже мне не поклонился.
Да, я теперь лишь из дому прогнал
Питомца своего; давно пора уж было.
И я давно уже заметил это;
Но не хотел лишь беспокоить вас…
Повеса он большой, и пылкий малый,
С мечтательной и буйной головой.
Такие люди не служить родились,
Но всем другим приказывать.
Не то, что мы: которые должны
Склоняться ежедневно в прахе,
Чтоб чувствовать ничтожество свое,
Стараясь добрыми делами
Купить себе прощенье за грехи.
А что он сделал, должно ли мне знать?
Быть может, против церкви или короля –
Так мне не худо знать…
Бедняга этот…
Бедняга?
Как же! Я его нашел
Ребенком, брошенным на улице.
Таким бы людям надобно прощать,
Они наказаны уж богом.
Как прощать?
Да я вам расскажу, что сделал он.
Как жалко, что его карманы пусты;
А то набил бы я свои потуже.
Так в мире всё из рук в другие переходит.
Когда он был еще ребенком, позволял
Ему я с дочерью моей играть;
Они играли да играли – я не думал,
Что выдет что-нибудь из этого худое.
Бывало, спросишь: что вы, дети? – Мы играем. –
Во что? – В любовь! – и нежно целовались,
Как горлицы. Фернандо, став постарше,
Уж понял, что нейдет так вольно обращаться,
И начал думать, как бы продолжать
Игру когда-нибудь, – из слов его я видел
Нередко, что желал бы он жениться
На дочери моей. Как я взбесился,
Вы можете понять, отец Соррини!..
С тех пор я стал с ним груб, суров, хоть против воли;
Как вы ни говорите, взял его
Еще ребенком я под эту крышу;
Он жил со мною двадцать лет;
Был будто первенцем моим… недавно
Я вновь хотел с ним показаться нежным –
Как вдруг узнал я от жены моей,
Что хочет у меня просить Фернандо
Эмилию в замужство… ну ж, меня
Вы знаете, – хоть сед – но как взбешусь…
Ну!.. Я и уговаривал его;
И представлял все важные причины, –
Он много мне грубил – и я решился
Прогнать его из дома наконец.
И не увидит христианская душа
Его ноги в дверях моих. В том я уверен!..
Хм! Хм! Что ж ваша дочь?
Не знаю. У обедни
Она теперь сидит с моей женою
И, верно, молится о нем. Да как вы
Мальчишке этому дорогу уступили,
Когда не поклонился даже он?..
Как вы его не удержали тотчас,
Чтоб должного потребовать почтенья?
Слепым дорогу должно очищать!
Слепым? Да он глядел ведь в оба глаза.
Конечно, вы не поняли меня:
Покуда ни одной сединки не видать
На голове, пока огнем живым,
Как розами, красуються ланиты,
Пока глаза во лбу не потускнели,
Пока трепещет сердце от всего,
От радости, печали, ревности, любви,
Надежды, – и пока всё это
Не пронеслось – и навсегда, – есть страсти, страсти
Ужасные; как тучею, они
Взор человека покрывают, их гроза
Свирепствует в душе несчастной – и она
Достойна сожаления бесспорно.
Такие люди слепы; ваш Фернандо
Из их числа. Так что ж мне было делать?
Я должен был дорогу уступить,
Совсем не от того, чтоб я боялся…
А… без причин с опасностию спорить
Нейдет ни званью моему, ни чину;
Вы согласитесь,
этот крест смиренью учит
Меня. Тот, кто на нем был распят,
Моим примером должен быть – и я
Как мог свою обязанность исполнил!..
Отец Соррини! Вот письмо от бедной.
Лишь только вы ушли, она явилась в дом наш.
Да от кого письмо, – какая крайность?
От бедной женщины, которую прогнали
Намедни вы…
И нынче приходить велел.
О господин мой, как она жалка;
Я, слыша речь ее, расплакался.
Шесть, семь ребят в лохмотьях,
Лежащих на соломе без кусочка хлеба
Насущного. Как я воображал их крик:
«Мать! Дай нам хлеба, – хлеба… мать! – дай хлеба!»
Признаться, сердце сжалось у меня.
Молчи, молчи – не то и я заплачу!..
О боже мой, пошли благословенье
На бедную, забытую семью.
Услыши недостойного молитву.
Дай пять серебряных монет – да от меня –
Ступай; дай ей одну!..
Да сжальтеся!..
Как? Много?
Добра не делаем мы никогда довольно…
Я удивляюсь вам, святой отец.
Ах! Замолчите – я молю вас – слышать страшно…
Я самый – самый бедный грешник.
Вот и жена моя идет из церкви,
А с ней Эмилия с своими четками.
Идет, прелестная! Пусть бережется; если
Заронит искру пламя в эту грудь,
Оледеневшую от лет… то не легко
Она избегнет рук моих– мне трудно
Носить поныне маску – и что ж делать?
Того уж требует мой сан. Ха! Ха! Ха! Ха!..
Как счастлив я, что вижу наконец
Прелестную Марию – и тебя,
Невинную Эмилию. О! Алварец!
Не должен тот роптать на провиденье,
Кто обладает этими дарами неба,
Хотя бы крыши не было от солнца
Их защитить.
Эмилия, поди сюда.
Я объявил отцу Сорринию,
Что влюблена ты.
Батюшка!
Молчи.
Отец святой тебя наставить хочет
В том, как вредна любовь, – а ты,
Ты слушай со вниманьем – чтоб ни слова
Не кинул он на воздух – сердце
Твое запутано; не знаешь ты,
Чего ты хочешь, – он тебе откроет
Опасность страшную любви.
Да, если мне позволил ваш родитель,
То я готов неопытность ввести
На лучший путь. Там нет цветов,
Там терния, но цель, к которой мы
Приходим, веселит нас – а былое
Печально или весело, смотря по тем
Мгновениям, когда о нем воспоминаешь.
Итак, всего важней последствие;
Коль к доброму концу деянья наши,
То способы всегда уж хороши,
Какие б ни были, – страшись Фернанда!
Он льстит тебе, обманет – или,
Положим, на тебе он женится –
Но это для того, чтоб быть богаче.
Да этого не будет никогда;
Скорей все мертвые воскреснут.
Не говорите этого – бывают
Такие случаи. Но вас, Эмилия,
Прошу бояться пламенной любви.
Быть может, притворяется Фернандо?
Послушайте, я расскажу вам случай,
Которому свидетель был в Мадрите,
При инквизиции святой.
У девушки одной любовник был,
Красивый, молодой и умный малый,
И, так сказать, на всё удалый.
И он красавицу мою любил,
И очень долго это продолжалось;
Как наконец заметила она,
Что, от нее без грусти удаляясь
Под разными предлогами, не стал
Он находить веселья в разговоре нежном,
Что к ней он вовсе охладел,
Что не дивился уж красе ее наряда,
И призывающего взгляда
Он понимать уж не умел.
Как женщине всё это не заметить,
Когда вся жизнь ее в том только состоит?..
Вот ревность в грудь ее, как червь, закралась
И долго сердце горькое точила…
Ну, просто, без обиняков скажу,
Она любимца отравила,
И он скончался в двое суток.
Но так как бедный сей испанец
Служил при инквизиции писцом,
То в дело все вошли по праву мщенья:
Преступницу наказывали долго,
Именье в пользу церкви обратив, –
И наконец замучили до смерти!
Вот следствия любви!.. Страшись, Эмилия.
На мячик сердце в нас походит, положи
Ты на крутой горе его тихонько,
И он не тронется – но раз толкнув,
За ним хоть бросишься, но не догонишь.
Не так ли говорю я?
Точно так.
Вы совершенно справедливо поступили
С несчастною преступницей! – как? Отравить
Служителя священной инквизиции?
Она мученья смерти заслужила.
Нет! Я совсем не говорю сего.
Я слишком жалостлив, – насильно
Меня заставили бумагу подписать;
Все члены у меня хладея трепетали,
И осуждал мой ум, что пальцы написали!.
Но такова судьба судей земных!
Все люди мы; и ослепленье страсти,
Безумное волнение души, должны мы
Прощать, когда мы излечить не в силах.
Ах! Я и прежде так судила.
И в самом деле правда это!
Они меня боятся!
Позволь тебя спросить мне, батюшка,
К чему всё это клонится.
К тому,
Что не должна ты плакать и крушиться
Об том, что более Фернандо не увидишь, –
Он нагрубил мне нынче. И навеки
Его из дому я прогнал.
Не смей с ним видеться тихонько; и́наче
Страшися оскорбленного отца…
Прощаю я твою любовь, как бы порок,
В котором ты исправилась. Надеюсь,
Что это будет так по крайней мере.
Утешьтесь, нежная Эмилия!
Любовь пройдет, самим вам будет легче.
Довольно и того, что сделали,
Но для чего смеяться надо мной?..
Как резко вы сказали, Алварец!
Нечаянный удар вослед себе
Ведет раскаянье нередко.
Э! Нужды нет, отец Соррини, –
Ведь надо было бы открыть;
А чем скорей, тем лучше…
Не всегда.
Вы знаете ли: женщина – цветок,
Который, если вы его согнете вдруг, –
Изломится.
Да не угодно ль вам
Позавтракать, отец Соррини.
Благодарю, прекрасная Мария!
Земная пища часто не должна
Ласкать того, кто пищею духовной
Владеет. До свиданья! Донна, до свиданья!
И вы, почтенный друг мой, Алварец!
Желаю, чтоб небес благословенье
Сошло на дом ваш… и… чтоб ваша дочь
Утешилась скорей; я думаю,
Она и не замедлит. Ха! Xa! Xa! Прощайте!
Когда еще нам сделать честь придет
Вам в голову, то, верьте мне,
Открыты будут ежедневно двери
Мои для вас… как сердце… (кланяясь) одолжите!
Ну, слава богу!.. Он такой смиренный,
Что и не знаешь, что сказать ему.
Боюсь таких людей, которые всегда
На языке своем имеют: да! И да!
Хоть сердятся они – не знаешь извиниться,
Затем, что с виду всем довольны.
Но с кем бранился я – с тем можно помириться!..
Всё тихо! – только это сердце беспокойно;
Неблагодарный! Я его просила,
Чтобы хоть для меня он удержался.
Ужели для меня не мог он? – вот мужчины!
Ужели мненье моего отца
Ему дороже, чем любовь моя?
Теперь уж некому меня утешить;
Уж эти мачехи! – презлобные творенья;
И этот иезуит! – ведь надобно ж
Мне окруженной быть таким народом!..
О! Если б мог прекрасный месяц озарить
Хотя последнее свиданье наше.
Фернандо разлюбил меня конечно,
А то бы он пришел проститься; я прощаю
Его горячность; но зачем нейдет
Он извиниться в этом предо мною…
Ему грозил отец мой; это правда!
Попробую сойти!
Там кто-то шевелится!
Как бьется сердце!.. Но чего бояться:
Ведь я одна… а если кто-нибудь!..
Кто там?.. Тень шевелится на земле…
Ах! Боже мой!.. Куда уйду…
Эмилия!..
Ах! Ах! Святой Доминго, помоги!
Злой дух ко мне идет.
Эмилия!..
Мой голос страшен для тебя… ты испугалась!..
Нет! Нет!.. Ах, сядем! Я дрожу!..
Ты права!
Но отчего я испугал тебя так сильно?..
Ну что ж ты скажешь?
Я пришел проститься!..
Проститься! – в первый раз такое слово
Должно меня печалить… знаешь ли,
Я думаю, что был бы счастливей,
Когда бы не с кем было мне проститься…
Ты будешь плакать – мне двойная мука…
Сам виноват! Ведь я тебя просила…
Ты не хотел. Кто ж виноват? Кто ж виноват?
Нет, я не мог, клянуся небом!
Ты знала нрав мой – для чего писала?..
Но всё уж кончилось – не укоряй меня…
Не укоряй; признаться виноватым
Мне было б тяжело – ты это знаешь!..
Что сделано – то сделано…
Где будешь
Ты жить теперь, Фернандо?..
Где! Где жить?
Ты мне напомнила ужасное!..
Зачем такой вопрос?.. Ты знала,
Что не имею я ни друга, ни родни,
Ни места в целом королевстве, где б
Я мог найти приют. Последний нищий
Имеет то, чего я не имею:
Он равнодушно и спокойно просит хлеба.
Вообрази: лишь ты одна на свете
Сказала мне: люблю – тебе одной
Я поверял все мысли, все желанья;
Ты для меня: родня, друзья – ты всё мне!..
Гордися этим!.. Так, Эмилия:
Мы созданы небесным друг для друга;
Ты – всё для сердца этого – и бог
Не так жесток, чтоб всё отнять
У человека!
Знаешь, говорят, не должно
С мужчиной девушке сидеть в полночь…
Со мной сидеть не бойся никогда.
О! Милый! – как мне грустно! Будто
Свинец в груди наместо сердца…
Как вспомню, что в последний раз тебя
Здесь вижу, – слезы остановятся, дыханье
Редеет… то боюсь, чтоб не пришел отец мой,
То – чтобы час прощанья не пришел…
Ко мне ужасные теснятся мысли;
Вчерась я видела во сне, что ты
Меня хотел зарезать.
Перестань.
Взгляни на тихую луну! О, как прекрасна!
И облачка вокруг нее! – луна,
Луна! – как много в этом звуке чувств –
Что будет, что теперь и что прошло, всё в нем
Соединяется – и что́ прошло!
И кто б подумать мог, что та ж луна,
Которая была немой свидетель
Минуты первой… у ручья… в горах, – ты помнишь, –
Что та ж луна свидетель будет
Разлуки, нежная Эмилия!..
Взгляни опять: подобная Армиде,
Под дымкою сребристой мглы ночной
Она идет в волшебный замок свой.
Вокруг нее и следом тучки
Теснятся, будто рыцари-вожди,
Горящие любовью; и когда
Чело их обращается к прекрасной,
Оно блестит, когда же отвернут
К соперникам, то ревность и досада
Его нахмурят тотчас – посмотри,
Как шлемы их чернеются, как перья
Колеблются на шлемах, – помнишь – помнишь –
В тот вечер всё так было – кроме
Судьбы Фернандо – небо и земля
Всё те же – только люди! – если б ты
Не причислялась к ним, то я б их проклял…
Да разве ты не человек же?
О! Я себя бы вместе с ними проклял!..
За что это?
За то, что не могу
Я видеть хладнокровно, как они
Стараются друг другу делать зло,
С притворной добротой, когда совсем
Не просят их, – за то, что не могу
Я видеть общего стремленья к ничему,
Или для золота разбитые сердца!..
За то… Эмилия… о! Я злодей –
Я мог бы сделать счастливой тебя,
Стараться, чтобы ты меня забыла…
Но как взгляну на будущность… на жизнь,
Бесцветную, с прошедшим ядовитым…
Тогда… Эмилия… тогда я жертвовать
Готов твоим блаженством, чтоб иметь
Близ этой груди существо такое,
Которое понять меня б могло!
Желаю, чтобы вечно час такой
Не приходил… Но! – не люби меня…
Ты видишь нрав мой – позабудь меня…
Забудешь ли?
Что если б я сказала: да?
Не говори в другой раз то, чего не мыслишь…
Мой ангел, ангел… ты понять не можешь, как
Любовь твоя меня терзает.
О, если счастье неба будет
Иметь так много горечи, как этот
Единый поцелуй, то я бы отказался
От рая добровольно. Ах! Эмилия!
Ступай ты лучше в монастырь,
Ступай в обитель – скрой себя от света,
Умри!.. Предвижу много страшного!.
О, если б никогда ее не знал я!
Полночь!… прости!.. Но что за шорох…
Мы пропали!
Я позабыл калитку затворить…
Беги!.. Беги!..
Спаси нас, царь небесный!
Кто там! Заплатишь дорого
За это любопытство мне!
Помилуй…
Яви, что жалость у испанца есть.
Вздор, вздор… ты слышал – и умрешь.
Признайся, ты подослан.
Нет.
Ты лжешь…
Страшись убить напрасно старика;
Спаси меня… у нас ведь бог один…
Меня преследуют… быть может, твой
Отец в живых… я сам отец… о, для него –
Спаси меня от инквизиции…
Возьми именья половину… но зачем
Ругаться попусту над сединами –
Тебе заплотит бог твой… у меня
Есть дочь, что будет с нею, если ты
Меня не пощадишь… что будет с нею…
О! Сжалься, сжалься!
У тебя есть дочь!..
А я хотел?.. О… нет! Довольно в свете
Сирот и без нее… возьми
надень!..
Иди за мной – ни слова… или смерть!..
Ни слова – я хочу тебя спасти!..
Как!.. Как!..
Клянусь Иерусалимом,
Что он не христианин… это верно.
Собака! Что сказал ты… что сказал ты?..
Не смей закон мой поносить при мне…
Пойдем.
Но если он меня предаст,
Но если он…
Ты видишь факелы! Пойдем.
Да, если инквизиция святая
На тот конец учреждена была,
Чтоб нас кормить, то дай бог ей здоровья…
Соррини, впрочем, очень добрый малый,
Хотя ханжит немного, – но с летами,
Когда придет пора рассудка, можно
Надеяться на исправленье.
Ты, конечно,
Ослеп и белое за черное берешь,
Как все слепые… ха! Ха! Ха!.. Не так ли?
Могу заверить вас, друзья мои,
Что молод патер наш. Не телом, так душой.
Как любят женщины его поныне,
И как он сам их любит, вопреки закону!
Он женщинами столько же любим,
Как нами!..
Разве ты его не любишь?
Ну да! Когда накормит хорошо.
Но, ergo, эта нежная любовь
Проходит с голодом и с жаждой!..
А я готов побиться об заклад,
Что наш Соррини плутни затевает
Опять. Уж эти угощенья не к добру.
Так, – помнишь ли: ему хотелось,
Чтоб мы зарезали дон Педро
И дом его сожгли?.. Уж то-то пиршество
Он задал нам, – или в другой раз,
Пред тем, чтоб нам велеть похитить для него
Красавицу бургосскую, от тетки.
Вот дьявольское было дело! – positum:
Теперь он также затевает плутни!..
Эх! Что нам в том! Ведь надо ж есть и пить, притом же
Он наш заступник в инквизиции.
Однако же не худо бы ему
Своим гаремом поделиться с нами;
Не то все гурии завянут – или
Им будет слишком тесно наконец.
Вина!
Сейчас… в минуту…
К черту ждать! Вина!
Будь проклят ты с своим Сорринием!..
Вот вам вино.
Прегадкое, с водой.
Поди ты к черту с ним – ракалия!..
Послушай! – будь вперед поосторожней!
За это бьют у нас.
Чего ты хочешь, ты?
Я говорю, чтоб ты вперед остерегался!..
Не то…
я стулом рассчитаюсь!..
Клянуся честью, ты в живых не будешь.
Я вырву твой язык… и псам
Голодным на обед отдам!..
Уж я тебя достану…
Погодите.
Оставь кинжал, а ты свой стул и станьте,
Как должно в поединке, – шпаги выньте,
А секундантов будет уж довольно.
Вот так… начните,
хладнокровней только…
А ты уж слишком близко наступаешь…
Зачем так горячишься ты?..
Я тронул.
Нет!..
Смотрите, чтоб при первой крови кончить.
Он жизнью мне своей заплотит.
Хоть взбалмошный, зато и храбрый малый!..
Товарищи, довольно – помиритесь!..
Конечно; мир за бранью следует всегда.
Пожалуй, я готов… твоя победа.
Итак, мы вновь друзья.
Но знаешь ли,
Когда б они меня не удержали,
То я сдержал бы обещанье,
И верно б твой язык собаки съели!
Какой я слышал шум!
Да! Мы немножко
Повздорили, почтенный патер, но
Всё кончилося примиреньем… (к другим) так ли?
А я пришел вам дать препорученье:
Столь важного давно не исполняли вы!..
Вопрос: вы знаете ли Алвареца?
Знаем!
Есть у него жена.
Жену?
Нет! Нет!.. Не то!..
Я к ней подделаться хочу, чтобы она
Не помешала вам похитить дочку,
Она на это, верно, согласится,
Затем, что если дочери не будет,
То ей именье всё достанется
По смерти мужа… а его кончины час
Она приближит уж по-своему.
Но дело не о том теперь.
У Алвареца есть премиленькая дочь,
И я… но вы уж знаете! Зачем
Старинные уроки повторять?
Она понравилася мне ужасно… я горю
Любовью к ней!.. Готов я всю казну
Мою отдать вам… только б вы
Эмилию мне привезли! – что только можно,
Яд, страх, огонь, мольбу, употребите,
Убейте мачеху, служителей, отца,
Лишь мне испанку привезите…
И всё, всё тайно доведите
До этого счастливого конца.
Тогда – друзья мои… вы не видали
Такого пиршества… какое будет.
Но слушайте! – я вверил тайну вам –
Страшитесь изменить – о! Если
Хоть искра заговора выскочит…
То всех под инквизицию отдам.
Я знаю Алвареца, дочь его
И мачеху… но есть еще Фернандо,
Который в доме их воспитан…
Он молодец… я видел, как в арене
Пред ним ужасный буйвол упадал.
Его ты не подкупишь… и не так-то
Легко с ним будет справиться.
Конечно!
Да он же и влюблен в Эмилию…
Фернандо! – кто такое! Да!.. Фернандо!..
Знакомо это имя что-то мне!
А!.. Вот судьба!.. Он выгнан из дому
Два дня тому назад безмозглым Алварецом
За вздор какой-то!.. Нечего бояться!..
Но… правда… может он узнать… предостеречь…
Ну, если эта буйная душа
Испортит дело всё… нет!.. Прежде
Убейте мне его… найдите… справьтесь…
Как вам тогда придет на ум…
Потом Эмилию похитить можно…
Клянусь… я выдумал прекрасно!..
Пожалуй!.. Как ты хочешь, патер.
Прощайте! Я надеюся на вашу скромность.
Когда ты хочешь непременно,
Чтоб что-нибудь не сделали иль сделали,
То говори, что ты уверен в людях;
И самолюбие заставит их
Исполнить трудное твое желанье.
Что значит золото? – оно важней людей,
Через него мы можем оправдать
И обвинить, – через него мы можем,
Купивши индульгенцию,
Грешить без всяких дальних опасений
И несмотря на то попасть и в рай.
И вот последний год мой уж настал.
Однако ж не уйдет Эмилия
Из рук моих. Я отомщу ей
За смех вчерашний – о, поверь мне,
Надменная красавица, ты будешь
Стоять передо мною на коленях
И плакать и молить… тогда меня узнаешь…
Не засмеешься ты, когда скажу,
Что и старик любить умеет сильно;
И в том признаешься невольно ты…
Любить! – смешно, как это слово
Употребляю я с самим собою,
Но я ей отомщу за гордый смех.
Хотя б она была моей последней жертвой –
Последней?… будто нету денег у меня,
Чтобы купить еще на десять лет
И больше отпущение грехов!
Грехов! Ха! Ха! Ха! Ха! – на что оно годится
Для тех, которые ему душой не верят?
А я и без него умею обойтиться.
Вот мы певца пымали на дороге,
Не хочешь ли послушать, он споет
Про старину, про гордых наших предков;
Не хочешь ли, почтенный патер?
Благодарю я вас, друзья мои. Нейдет
Мне быть свидетелем мирских веселий
И юности пиров гремящих.
Сединам этим преклоняться должно в прахе
Перед распятым, а не украшаться
Венками радости. Не петь я должен, но
Рыдать, моляся за грехи свои
И ваши – ибо стадо с пастырем: едино!..
Что ж! Без тебя так нам еще вольнее.
Признаться, я не верю, чтоб у нас
У каждого одни грехи с ним были.
Мы делаем злодейства, чтобы жить,
А он живет – чтобы злодейства делать!..
Что ж мне вам спеть, ей-богу, я не знаю!..
Ну полно, брат. Садись и начинай играть,
А песни выльются невольно.
Люблю я песни, в них так живо
Являются душе младенческие дни.
О прошлом говорят красноречиво
И слезы на глаза влекут они;
Как будто в них мы можем слезы возвратить,
Которые должны мы были проглотить;
Пусть слезы те в груди окаменели,
Но их один разводит звук,
Напомнив дни, когда мы пели
Без горькой памяти, без ожиданья мук.
Ха! Ха! Ха! Ха! Разнежился опять…
Опять понес ты вздор давнишний,
Опять воспоминанья, черт бы с ними…
Баба!..
Тс, тс.
Он начинает!.. Слушать!..
Гвадьяна бежит по цветущим полям,
В ней блещут вершины церквей;
Но в прежние годы неверные там
Купали своих лошадей.
На том берегу, поклянусь, что не лгу,
Хранимый рукой христиан,
С чалмой и крестом, над чугунным столбом,
Стоит превысокий курган.
Недалеко отсюда обитель была.
Монахи веселой толпой,
Когда наступила вечерняя мгла,
За пир садились ночной.
Вот чаши гремят, и поют, и кричат,
И дверь отворяется вдруг:
Взошел сарацин, безоружен, один –
И смутился пирующий круг.
Неверный, склоняся челом, говорит:
«Я желаю проститься с чалмой,
Крестите меня, как закон ваш велит!
Клянуся восточной луной:
Не ложь, не обман, из далеких стран
Привели меня к вашим стенам.
Я узнал ваш закон, мне понравился он:
Я жизнь свою богу отдам!»
Но монахи его окружили толпой
И в сердце вонзили кинжал.
И с золотом сняли алмаз дорогой,
Который на шее сиял.
И ругались над ним, со смехом пустым,
Пока день не взошел молодой.
И кровавый труп на прибрежный уступ
Был брошен злодейской рукой.
Не прошло трех ночей, как высокий курган
Воздвигся с крестом и чалмой,
И под ним тот пришлец из восточных стран
Зарыт – но не силой земной!
И с тех пор каждый год, только месяц взойдет,
В обитель приходит мертвец
И монахам кричит (так молва говорит),
Чтоб крестили его наконец!..
Прекрасно! Очень хорошо.
Благодарим.
Не хочешь ли вина, искусный трубадур?
За здравье папы!.. А потом за ваше!
Товарищи, пойдемте же теперь
Искать свою любезную добычу…
Пойдемте, с помощью святого Доминика!
Нам бог простит!.. Ведь надо людям жить!..
Нет! – не могу работой заниматься!
Шитво в глазах сливается, и пальцы
Дрожат, как будто бы иголка тяготит их!
Молиться я хотела – то же всё!
Начну лишь… а слова мешаются;
То холод пробежит по телу вдруг,
То жар в лицо ударится порой,
И сердцу так неловко, так неловко!..
И занимает всё воображенье
Прекрасный образ незнакомца,
Который моего отца избавил
От гибели вчера. Дай бог ему всё счастье,
Отнятое у нас несправедливо.
Как будто бы евреи уж не люди!
Наш род древней испанского – и их
Пророк рожден в Ерусалиме!
Смешно! Они хотят, чтоб мы
Их приняли закон, – но для чего?
Чтоб в гибель повергать друг друга, как они?
Они так превозносят кротость,
Любовь к себе подобным, милость –
И говорят, что в этом их закон!
Но этого пока мы не видали.
Однако ж есть и между ними люди!
Вот, например, вчерашний незнакомец.
Кто б ожидал? – как жалко, что его
Я не увижу, – но отец мой
Его так живо описал, так живо!..
Высокий стан и благородный вид,
И кудри черные как смоль, и быстрый взор,
И голос… но зачем об нем я мыслю?..
Что пользы!.. Ах! Какой же я ребенок! –
Мне скучно! – вся душа расстроена,
И для меня суббота поневоле
Сегодня!.. Сердце бьется, бьется,
Как птичка, пойманная в сетке!
Зачем нейдет отец мой? Он опять
Злодеям в руки попадется…
Как скучно быть одной весь день;
Всё песнь одна; низать и распускать свой жемчуг,
Читать и перечитывать, одеться
В парчу и вновь раздеться, есть и пить
И спать… однако ж эту ночь
Мой сон был занимателен и страшен!
Что пользы?
Няня! Сара! Сара!
Поди ко мне! Поди сюда! Ну что же!..
Что, милая Ноэми, что тебе?
Иль жемчуг распустила – но ведь я
Стара – мои глаза всю бойкость потеряли;
Тебе вредит неосторожность,
А мне так невозможность! Так ли?
Нет, Сара! Жемчуг я оставила низать.
Что! Аль не нравится? Вот я
В свои года не тем была довольна!
А этой молодежи нынешней
Всё дурно! – что ж меня звала ты?
Так!
Мне скучно!.. Я больна!
Больна? Ах, боже мой.
Так я пошлю скорее за врачом…
Есть у меня знакомый, преискусный!..
Не надо… я не то чтобы больна!
А… так! Не в духе!.. Всё нейдет на лад,
Что ни начну!.. Мне хочется того, чего
Сама определить не в силах я!..
Мне грустно! – расскажи мне сказку
Про старину! – садись и расскажи!..
Дай мне припомнить, милое дитя,
Вот видишь!.. Память-то слаба,
Я столько слышала, видала, испытала,
Что из толпы моих воспоминаний
Навряд одно вполне перескажу!..
Я видела сегодняшнюю ночь
Ужасный сон! Ужасный!.. Растолкуй мне;
Мне снилось, что приходит человек,
Обрызганный весь кровью, говоря,
Что он мой брат… но я не испугалась
И стала омывать потоки крови,
И увидала рану против сердца
Глубокую… и он сказал мне:
«Смотри! Я брат твой»… но, клянуся,
В тот миг он был мне больше брата;
И я заплакала, и стала умолять
Я бога, чтобы жизнь его продлил;
Но этот человек захохотал
И вдруг воскликнул: «Перестань молиться!
Я брат твой! Ныне братьев ненавидят!..
Оставь меня, прекрасная еврейка:
Я христианин – и не брат твой;
Я над тобой хотел лишь посмеяться!»
И он спешил уйти… и я схватила
Его широкий плащ… но что ж? – в руках
Остался погребальный саван! – я проснулась…
Он братом называл себя твоим?
Но это вздор! – я не имела брата!
И никогда иметь не буду!..
О! Ноэми!
Не говори!.. Случиться это может!..
Как может!.. Как? Нет, это невозможно!
Послушай! – у тебя был брат.
Он старше был тебя… судьбою чудной,
Бежа от инквизиции, отец твой
С покойной матерью его оставили
На месте том, где ночевали;
Страх помешал им вспомнить это…
Быть может, думали они, что я
Его держала на руках… с тех пор
Его мы почитали все умершим
И для того тебе об нем не говорили!
А может быть, он жив – как знать!
Ведь божья воля неисповедима!
Ах, Сара! Сара! Нет, он умер!..
Увял он, как трава пустыни, и, как цвет
Полей, засохнул!.. Так, он был рожден для жизни,
Он был рожден, чтоб быть мне другом, –
О Сара! Если умер он – как счастлив,
И как должна я плакать об себе!
Гонимый всеми, всеми презираем,
Наш род скитается по свету: родина,
Спокойствие, жилище наше – всё не наше.
Но час придет, когда и мы восстанем!..
Так говорит писанье, так я верю –
Зачем и нет? – что сделал мой отец
Сим кровожадным христианам? Деньги
Имеет он и дочь – вот всё его богатство;
И если б он уверен был найти
Отчизну и спокойствие, то верно б
Свои все деньги отдал людям,
Которые его поныне притесняли, –
Однако ж и меж них есть добрые.
Да, да вот тот испанец молодой,
Который спас намедни Моисея!
Родитель твой хотел вознаградить
Его звенящим кошельком – но он
Его ногами истоптал, сказав:
«Собака! Жизнь твоя сего не стоит!
Я не наемник твой». Прости ему всевышний
Подобные хулы за то,
Что спасон одного из гибнущих сынов
Израиля!..
Прости ему всевышний!..
Какая ночь! В такую точно ночь
Я стала жертвою любви! Иосиф мой!
О, если б ты меня теперь увидел,
Ты испугался бы; в то время я цвела,
Мои глаза блистали, как алмазы,
И щеки были нежны, точно пух!..
Увы! Ноэми, кто б тогда подумал,
Что этот лоб морщины исчертят,
Что эти косы поседеют? – то-то время!..
Что мой отец нейдет!..
Чу! Вот сова кричит – ужасный крик!
Я не люблю его! – во мне все жилы
Кровь оставляет при подобном крике!..
Ах! Верно, твой отец пришел!.. Ну ж поздно!..
Скорее отоприте! Отоприте!
Ноэми! Сара! Помогите, помогите!..
Измучен я усталостью… и страхом.
Он истекает кровью… о! Проклятье
Злодеям!.. Дайте кресло и подушки;
Он истекает кровью!..
Будь Авраам свидетель, эта ночь
Ужасней той, когда я сына потерял;
Тому я дал существованье,
А этот возвратил мне жизнь!..
О бог, бог иудеев, сохрани
Его, хоть он не из твоих сынов!..
Кто здесь моих убийц так проклинал?
Зачем? Они хотели сделать мне добро,
Освободить от мук! Так земляки мои
Всегда добро друг другу делают!
О, перестаньте –
где я? Кто со мной?
Благодарю того, кто спас меня, – но кто он?..
Ты спас его недавно сам:
Он здесь перед тобой, еврей, гонимый
Твоим народом, – но ты спас меня,
И я тебе обязан заплатить,
Хоть я в твоей отчизне презираем.
Так, дочь моя, вот мой спаситель!..
Еврейка у тебя целует руку,
Испанец!..
Что сказал ты, иноверный!
Отчизна! Родина! – слова пустые для меня,
Затем, что я не ведаю цены их;
Отечеством зовется край, где наши
Родные, дом наш и друзья;
Но у меня под небесами
Нет ни родных, ни дома, ни друзей!..
Когда ты не нашел себе друзей
Меж христиан, то между нас найдешь;
Ты добр, испанец, – небо справедливо!..
Я был добр!..
Кровь течет из раны;
Перевяжите – как он побледнел.
У волка есть берлога, и гнездо у птицы –
Есть у жида пристанище;
И я имел одно – могилу!..
Чудовище! Зачем ты отнял у меня
Могилу!.. Все старанья ваши – зло!
Спасти от смерти человека для того,
Чтоб сделать зло! – безумцы;
Прочь!.. Пусть течет свободно кровь моя,
Пусть веселит… о! Жалко! Нет монаха здесь!..
Одни евреи бедные – что нужды?
Они всё люди же – а кровь
Приятна людям! – прочь!
Отец мой!
Он сорвал перевязку! – он умрет.
О! Как он ослабел, несчастный…
Какая бледность покрывает щеки:
Как жалко!..
Дайте пить мне, я горю;
Язык засох… скорее, ради бога!
Испанец, успокойся! Успокойся!
Ты был несчастлив, это видно,
Хоть молод. Я слыхала прежде,
Что если мы страдальцу говорим,
Что он несчастлив, то снимаем тягость
С его души!.. Ах! Как бы я желала,
Чтобы ты стал здоров и весел!..
И весел!.. (Стонет.)
Я прошу тебя: подумай,
Что я твоя сестра, что тот еврей – отец твой.
И воображение тебя утешит:
Оно дано нам, людям, для того,
Испанец!
Девушка! Ты дочь его!
Ты отгадал, ты спас отца мне!
И он тебя спасет. Я заклинаю
Тебя твоим законом, перестань
Тревожиться печальной думой:
Она вредит здоровью твоему,
Разгорячает кровь.
На, выпей!
Благодарю! Твои слова напитка лучше!..
Когда о мне жалеет женщина,
Я чувствую двойное облегченье! –
Послушай: что я сделал этим людям,
Которые меня убить хотели?
Что не разбойники они, то это верно.
Они с меня не сняли ничего
И бросили в крови вблизи дороги…
О, это всё коварство!.. Я предвижу,
Что это лишь начало… а конец!..
Конец… (вздрогивает) что вздрогнул я? –
что б ни было,
Я уступлю скорей судьбе, чем людям…
Оставь меня покуда!
Скажи, молю тебя, как ты его нашел?
Я это всё за сон принять готова!..
Пошел к раввину я: он был мне должен;
Он задержал меня часа с четыре,
Хоть против воли; ночь уже была
Темна, и я, в сапог засунув
Свой кошелек, боясь воров, пошел
Домой. Луна вставала, над болотом
И между гор густой туман дымился;
Иду я, недалеко уж отсюда,
Густым леском, – и слышу звук шагов!..
Все жилки задрожали у меня,
И я невольно бросился за куст:
Сижу – дрожу – передо мной была поляна
И месяц ударял в нее лучами;
Шесть человек стояли на поляне,
И слышу: «Этой самою дорогой
Идти он должен ныне… ну ж не знаю,
Как он кинжалы наши выдержит.
Мне жалко бы его убить до смерти,
Он малый славный и к тому ж бедняк!
Да делать нечего, когда велел нам патер
Его отправить в дальную дорогу!..»
Едва окончена была такая речь,
Как вдруг я слышу крик и звук кинжалов;
Он долго защищался, наконец
Упал, и все они в минуту разбежались,
Как будто мертвый был страшней живого!..
Когда утихло всё, я вышел посмотреть,
Кто был несчастной жертвою злодейства,
И что ж? Мой благодетель, мой спаситель! –
Я различил черты его при свете
Луны… он ранен был легко;
Но, странно, не узнал меня,
И будто по природному влеченью
Встал… я понес его… он всё шептал,
Но я не понял слов… потоки крови
Бежали на меня… так я принес
Несчастного сюда!.. Бог сделал это чудо!..
И точно, это чудо, Моисей!..
Что? Утихает боль твоя иль нет?..
Дай руку мне! О нежное созданье,
Как обо мне она печется…
Поди постель ему ты приготовь,
Я тотчас сам приду туда…
Да как
Его зовут, кто он таков, нельзя ль узнать?
Позволь, одно я у тебя спрошу:
Кто ты и как тебя зовут?
Когда я жизнь свою подвергнул для твоей,
То спрашивал ли: как тебя зовут?..
Меня зовут Фернандо!
Вот всё, что я могу сказать, другое
Пусть спит в груди моей, как прах твоих отцов
В земле сырой!.. Я не скажу моих отцов.
Я ни отца, ни матери не знаю!..
Но полно: я прошу, не спрашивай меня
Вторично об таких вещах!..
Ты этим ни отца, ни матери не дашь мне!
Я буду для тебя сестрой.
Ты для меня сестрой не будешь!
Зачем же отвергать так своенравно
Того, кому ты можешь вверить горесть
Души твоей, – ужель различье веры?
Ужели хочешь ты, чтоб я
Раскаялася в том, что иудейка!..
Бог сохрани меня от этой мысли –
Ты цвет пустыни, ты дитя свободы:
Без правил любишь ты, – испанцы только
Без правил ненавидят ближних!..
У них и рай и ад, всё на весах,
И деньги сей земли владеют счастьем неба.
И люди заставляют демонов краснеть
Коварством и любовью к злу!..
У них отец торгует дочерьми,
Жена торгует мужем и собою,
Король народом, а народ свободой;
У них, чтоб угодить вельможе или
Монаху, можно человека
Невинного предать кровавой пытке!
И сжечь за слово на костре, и под окном
Оставить с голоду погибнуть, для того,
Что нет креста на шее бедняка,
Есть дело добродетели великой!
О боже, сохрани меня от мысли,
Что ты должна принять их предрассудки;
Но между них одно есть существо,
Но между демонов один есть ангел
Души моей… но замолчу об этом…
Ты горячишься, это увеличит
Твое страданье с болью ран твоих;
Не хочешь ли чего-нибудь?.. Усни…
Вот мой отец придет: он приготовил
Постель твою; всю ночь я просижу
Вблизи тебя… чего ни пожелаешь ты,
Мы всё достанем, только будь спокоен;
Иль кровь опять начнет течи из ран.
Эмилия далеко от меня;
О, если б эта милая еврейка
Была Эмилия!.. Как скоро бы все раны
Закрылися, кроме одной;
Но рана эта так приятна сердцу!..
Эмилия! Эмилия!.. Быть может,
Умру я здесь, далеко от тебя;
И ты моей могилы не найдешь;
И от последней от тебя я буду
Забыт!.. Забыт!..
Усни! Постель уже готова…
Эй! Сара! Помоги поднять его.
Проникло сожаленье в грудь мою;
Так вот кого я так желала видеть,
Не ведая желанию причины!..
Нет, нет, я не спасителя отца
Хотела видеть в нем;
Испанец молодой, с осанкой гордой,
Как тополь стройный, с черными глазами,
С такими ж черными кудрями,
Являлся вображенью моему,
И мною овладел непостижимой силой,
И завладел моим девичьим сном;
Отец мой так его подробно описал.
О, как судьба людьми играет!..
Кто б отгадал, что этот человек,
Недавно спасший моего отца,
Сегодня будет здесь, у нас, облитый
Своею неповинной кровью,
Измученный, едва не мертвый?
Мне кажется, я чувствую любовь
К нему – не сожаленье, а любовь!
Как это слово звучно в первый раз!..
Когда он говорит, то сердце у меня
Трепещет; точно как боится,
Чтоб сердце юноши не перестало биться;
Когда ж произношу его названье,
Хотя бы в мыслях только я сказала:
Фернандо!.. То краснею, будто бы
Самой себя стыжусь или боюсь!..
Чего стыдиться, я не понимаю,
Любви! – все любят – что же тут худого;
Так точно – ничего худого нет в любви;
К чему же совесть тут мешается
И будто сердце предостерегает?..
Но как же слушаться ее?..
Как не любить! – ах! Без любви так скучно;
И даже думать не о чем! – о боже!
Храни его! Храни обоих нас:
Прости любовь мою!.. Я не могу иначе!..
Желал бы я узнать, зачем сюда
Эмилия здороваться нейдет;
Уж верно плачет о своем любезном
Иль с цитрою мечтает на балконе.
Вот дочери! От них забот гора,
А нет ни утешенья, ни добра.
Как думаешь, любезный мой супруг,
Идет ли мне вот это ожерелье
И можно ли так показаться в люди?
Оно не дурно!..
Всё к тебе идет.
И если б ты явилась мне теперь
В измаранном и самом гадком платье,
То, я клянусь мечом отцовским,
Любил бы я тебя как прежде
И столько же прекрасна ты б казалась
Моим глазам.
Неужли? Ах, мой милый!..
Он думает, что только для него
Я одеваюсь, как прилично мне.
Возможно ль быть самолюбиву так,
Возможно ль быть так глупу – как мужья?..
Да странно, что так много требуют от нас;
Ужель мы созданы блистать красой своею
Для одного лишь в свете?
Говорил я
Тебе уж о намеренье своем
Иль нет?..
А что такое?
Слушай:
Хочу я замуж выдать дочь свою;
Боюсь, чтоб не ушла она с Фернандо,
Жених готов: богат он и умен…
Ах, милый друг, не рано ли?
Нет, погоди – она так молода.
Да слушай: ведь жених-то редкий;
Он храбр, в честях, любезен и богат…
Да хочет ли он сам жениться?
Я покажу тебе письмо его,
Оно вот в этом ящике лежало.
Да что ж? – он заперт у тебя – дай ключ…
Что хочешь ты?
Дай ключ!
Что?
Ключ мне!
Ключ?
Ах, боже мой, я, верно, затеряла!
Да после мы найдем…
Как после! Для чего
Не тотчас?
Если он увидит, я пропала!
Да после я найду письмо твое!..
Зачем сердиться из пустого – как смешно!..
И ключ потерян? Черт возьми! Досадно!
Ждет лошадь у крыльца. И всё готово…
А я совсем забыл, что надо ехать;
Прощай, моя Мария, – до свиданья.
Ах! Наконец от сердца отлегло!..
Переложу в другое место я
Подарок патера Сорриния с письмом
Его.
Прекрасный жемчуг, нечего сказать!..
Алмазы в кольцах точно звезды блещут!
За это мне не должно помешать
Увесть Эмилию!.. О! Старый сластолюбец,
Богат ты… оттого твои подарки малы;
Но так и быть, согласна я
На предложение твое, Соррини!..
Эмилия самой мне надоела.
Но, впрочем, этим ей не много зла
Я сделаю… невинной девушке
Приятно быть любимой стариком,
Как старой молодым; затем,
Что пылкость одного бесчувствие другого
Обыкновенно заменяет!..
Наскучила уж мне Эмилия давно.
Покуда здесь она, боюсь
Я пригласить к себе кого-нибудь.
И хорошо, что патер захотел
Избавить от нее; и жалко только,
Что мужа моего увесть никто не хочет!..
Какое множество природных недостатков
Покроют эти малые алмазы,
Как много теней в блеске их потонет!..
И за подобное благодеянье
Мне не пожертвовать бессмысленной девчонкой,
Которая ребяческой любовью
Вскружила голову свою? – ха! Ха! Ха! Ха!
Мой муж, я думаю, уехал на́долго,
И нынче наш монах пришлет людей,
Которым и вручу подарок свой!
А для меня же лучше, чтоб Соррини
Ее имел, чем муж законный.
Алмазы, жемчуг градом на меня
Посыплются, и я поеду в город,
И удивленье поразит моих соперниц,
Когда явлюсь в арену; я сто глаз
У них украду силой красоты…
Никто не отгадает, что сей жемчуг
Ценою слез невинных куплен!..
Но! – я придумала. В Мадрит отправлюсь,
Там получу прощение грехов,
И совесть успокоится моя…
Здорова ли, моя Эмилия?
Как ты спала?..
Благодарю вас;
Спросите лучше, как я не спала.
Уж сон давно бежит моих ресниц…
С тех пор…
О! Знаю, знаю, милый друг;
Я чувствую вполне твое несчастье
И всё бы отдала, чтобы помочь тебе;
Клянусь душой!..
Итак, одно лишь слово
Всего дороже было вам.
Ты мне простишь.
Не знала я, что любишь ты так сильно.
И только остеречь тебя желала.
Но ныне я ошибку ту заглажу…
Один Спаситель мертвых воскрешал.
Зачем ты так бледна и в черном платье
И в черном покрывале?
Я слыхала,
Что черный цвет печали цвет.
О, не грусти, я всё поправлю.
Что отнял бог, того не отдадут
Нам люди. А что люди взяли,
То может возвратить одна могила!..
Ты от Фернандо это слышала наверно!
О! Памятлива ты!
Но успокойся!
Тот, кто достоин был воспоминанья,
Тот и тебя достоин. Испытанья
Пройдут. И я тебе клянуся,
Что упрошу жестокого отца.
Позволит он соединиться вам;
И счастие опять украсит
Твои ланиты пламенным румянцем;
Не плачь, не плачь – не всё гроза бушует,
Проглянет солнце, и цветок, измятый
Порывом ветра, встанет обогреться…
Не смейтесь над несчастьем, чтобы вам
Не заплатило небо тем же.
Боже
Храни меня смеяться над тобой;
Я говорю, что скоро твой любезный
Фернандо будет муж твой;
Поверь: мои старанья совершат
Блаженство то, к которому так сильно
Стремишься ты ребяческою мыслью.
Я не ищу блаженства – нет его,
Нет в свете ничего – Фернандо умер –
Он умер – умер – он погиб навеки.
О! Плачьте обо мне все люди, все созданья,
Все плачьте – если ваши слезы
Сравняются когда-нибудь с моими;
Мой стон могилу потрясет, – о, плачьте!
Он – умер – умер – он погиб навеки.
О, поднимись! Ты бредишь, ангел мой,
Встань, встань.
Исполни просьбу сироты.
Исполню, всё исполню, только встань;
И отдохни – встревожилась ты слишком.
Так выслушай, о чем прошу тебя.
Когда прощались мы в последний раз,
В ту ночь, – он мне сказал: «Иди
Скорее в монастырь, иди в обитель,
Сокрой от света добродетель сердца».
Молю тебя, молю тебя, как нищий, –
Не помешай уйти мне в монастырь
Сегодня… помоги мне – заклинаю –
Тебе заплотит тот, кто всем заплотит!
Фернандо умер! Я хочу исполнить
Его желанье!.. Он меня любил!..
Но если он не умер, если
Тебя пустые обманули слухи?..
Но если станет он искать тебя,
Чтоб к алтарю вести невестою своей,
И вдруг увидит в черном покрывале
В ряду монахинь – что с ним будет?
Ужели ты об нем не пожалеешь?
Не пожалеешь ты о счастии,
Которого б могла дождаться?
Какая слабость! – где твое терпенье?..
Мое терпенье?
Он был жив, – и я
Терпела!
Выкинь из ума
Твой глупый замысел. Поверь мне,
Пустые слухи обманули
Тебя… поверь мне… я уж знаю,
Что говорю.
Его не воскресить вам.
Вы не имеете подобного искусства!
Я вас просила об одном – вы не хотели
Исполнить просьбы самой униженной!..
Так слушай же: вчера бродила я
В саду; и под вечер зашла я в рощу;
Вдруг, вижу, человек ко мне подходит:
Он издали всё следовал за мною.
То был Фернандо… он упал к моим ногам:
Он плакал, обнимал мои колена
И сделал то, что обещалась я
Составить ваше счастье. Твой отец
Уехал на два дни – меж тем
Вы можете видаться – и потом
К ногам родителя вы упадете,
И я соединю свои моленья…
О, это слишком!.. Я не верю…
Клянусь тебе, что жив он… и увидишь
Его ты скоро… что с тобой?..
Мне дурно!
О боже!.. Голова кружится. Кто б подумал?
Какое детство! – что с тобой?.. Скрепися!..
Я заманю голубку в сети;
Я поведу на тайное свиданье;
Там будет шайка дожидаться, верно;
И тут же схватят и умчат ее.
Благодари мой ум, Соррини! Он искусен!
Нет! Ничего. Простительная слабость!
Так тяжело я мучилась, что счастье
Мне тяжело… он жив! О боже!
Прости мой ропот!.. Как я легковерна;
Служанка мне сказала, и я тотчас
Поверила обманчивым рассказам!
О! Видно, что печаль родня нам, людям,
Когда мы ей скорей веселья верим.
Благодарю вас… мой укор напрасный
Вас огорчил… простите вы меня?
Я слишком мучилась! Скажите:
Где я с ним встречусь?
Сегодня мы пойдем в густую рощу;
Там на поляне есть высокий дуб,
С дерновою скамьей. И там увидишь ты
Фернандо. Не счастлива ль ты
Одной надеждой? Для чего
Смущала так предчувствием себя?
Поверь: невинную любовь
Хранят святые ангелы, как стражи!
Дитя! Дитя! – и вот вся горесть
Рассеялась – и в монастырь не хочешь!..
Но не стыдись ребячеством своим:
Оно есть добродетель, потому
Что, как всё доброе, не долговечно!..
И я его увижу?.. Он не умер?!
Увидишь – и поверишь мне совсем.
Ступай! Ступай!.. И жди спокойно
Свиданья вместо гибели своей.
Ступай! – тебя старик излечит скоро
От бредней пламенной любви.
Поплачешь ты, потрусишь ты, пожмешься,
Поморщишься – но наслажденье
Прогонит ужас – после всё пройдет!
Создатель мой! Ужели точно
Мое так дурно предприятье, что сама
Я это чувствую? – что ж тут худого?
Она счастливей будет у Соррини,
Чем здесь; когда она ему наскучит,
С приданым выдаст замуж он ее;
Быть может, так случится, что Фернандо
Получит руку бедной девы…
Но – что бы ни было, я всё избавлюсь
От любопытных глаз, и мой любимец
Бесстрашней будет навещать меня…
Так всё взаимно в этом свете:
Соррини благодарен мне, а я ему!..
Войти с помощью соц. сетей: