XXVII
С тех пор как Браббан спустил несколько тысячных купюр, стянутых у одного раззявы-игрока, он был на мели. Фаби каждый день интересовалась, как поживает крупное дело; он отвечал «движется, движется», но она почти перестала ему верить. Он не хотел вновь возвращаться на вокзальную тропу и идти дорогой провинциалов, поскольку потерял сноровку и с ужасом вспоминал о возможности попасться на пустяке. Он снова решил растрясти мадам Дютийель, но она одолжила ему лишь несколько луидоров. Однажды ему показалось, что он нашел верный способ, нечто ловко закрученное. Он бросился в «Суффле» и сел за альфредов столик.
— У меня к вам предложение.
— Слушаю, месье, — весьма сдержанно ответил Альфред.
— Как бы вы отнеслись к тому, чтобы я вас кредитовал, используя ваши знания о планетах и магнетизме.
— Не понимаю, месье.
— Ну, в общем, вы переоделись бы в факира или в магараджу, так лучше, и предсказывали бы будущее. Я бы приводил к вам клиентов. Поскольку вы никогда не ошибаетесь, репутация у вас была бы отменная и мы бы разбогатели.
— Дело в том, что я не люблю переодеваться, — сказал Альфред. — Да и коммерцию не люблю. Мне и магазинчик держать было бы не интересно, а предсказывать будущее — тем более. Месье прекрасно знает, что у меня одна цель: отыграть на скачках то, что потерял мой отец. Что до остального, то я всего лишь официант, а не прорицатель. Месье понимает, что если я иногда и сообщаю ему кое-что, то это, так сказать, из любезности.
— Я вас понял, Альфред, понял.
Браббан не стал настаивать и отправился восвояси.
Он сидел один в конторе и от отчаяния бормотал что-то себе под нос. Малютка Фаби считала его большим человеком, а он — всего-навсего жулик. Было отчего биться головой о стену. Он уже не мог свести воедино две идеи, два слова, два рудимента мысли. Браббан сидел один в конторе, разбитый, подавленный.
Постучала машинистка, просунув в приоткрытую дверь несколько локонов.
— Здесь ваш секретарь, — сказала она.
— Ага, — произнес Браббан.
Вошел Вюльмар и сел нога на ногу.
— Ну? — спокойно спросил он.
— Что ну?
— Как великая идея?
— А, ну да, — сказал Браббан, — вы же мой секретарь.
— Вы об этом забыли. А я — нет. Мне по-прежнему интересны ваши грандиозные проекты.
Браббан не ответил.
— Вы не рады меня видеть? — спросил Вюльмар.
— Идите к черту, — буркнул Браббан.
Вюльмар присвистнул от удивления.
— Вижу, у вас не все ладится.
— Вообще ничего не ладится. Если вам нужны мои идеи, то идите, откуда пришли. Мне нечего вам предложить.
— То есть, ваш запас иссяк.
— Придержите язык, молодой человек. Не забудьте, что разговариваете со стариком.
— С жуликом.
Браббан пожал плечами.
— Вы еще ребенок.
— Если я правильно понял, — сказал Вюльмар, — мне здесь больше делать нечего.
— Ясное дело, нечего.
— Выставляете меня за дверь.
— Не будем сгущать краски. Я ведь знаю, что вы проживете и без меня. Ваш батюшка…
— Вот его не трогайте. В любом случае бояться вам нечего. В полицию я на вас не заявлю.
— Вы очень любезны, мой друг.
— Я всегда считал вас обычным клоуном.
— Вам не кажется, что пора идти?
Вюльмар поднялся.
— И это из-за вас я рисковал попасть в тюрьму.
— Я вас к себе не приглашал.
— Вообще-то, да. Я наверняка избавил нашего друга Роэля от многих неприятностей.
— Видите, хоть о чем-то жалеть не придется.
— Я ни о чем не жалею, месье. Не сочтите за нескромность, можно у вас спросить, что вы собираетесь делать?
Браббан побледнел.
— Обо мне не беспокойтесь. Пожалуйста, обо мне не беспокойтесь.
— Не буду, если вам так приятнее. А если хотите знать, что я собираюсь делать, то я иду в армию.
— Надеюсь, в колониальную?
— Естественно.
— Примите мои поздравления.
Браббан протянул ему руку. Шейкхендз. Вюльмар ушел.
— Мальчик будет неудачником, — произнес Браббан, оставшись один.
Он принялся описывать круги по кабинету, думая о своей честолюбивой цели и о любви, которая перевернула его старческую жизнь. Связавшись друг с другом, они оба пойдут ко дну из-за того, что у него нет воображения. Ах, если бы он взялся за дело раньше, возможно, его более молодой ум смог бы породить великие идеи; но теперь его мозг усох, как козий сыр. Браббана очень расстроило это сравнение. Он в отчаянии сел, как вдруг его осенило; он может покончить с собой. Но эта мысль тут же показалась ему отвратительной. На сем полувозникла машинистка и объявила: месье Бреннюир. Удивленный Браббан величественно отдал приказ ввести посетителя.
С радостным видом вошел месье Бреннюир и стал ненавязчиво изучать помещение.
— Прекрасный кабинет, — сказал он.
— Несколько маловат, — ответил Браббан. — Размах в делах все шире, надо и самому расширяться.
— У вас большой персонал?
— Только секретарь и машинистка. Мне хватает, поскольку я сам чрезвычайно много работаю.
Месье Бреннюир сделал удивленное лицо.
— У меня еще есть помещение на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, — поспешил добавить Браббан, — для юридического отдела и бухгалтерии. Там у меня человек пятнадцать служащих.
— Немалое предприятие, — сказал месье Бреннюир.
— В общем, да, — отозвался Браббан, — но не такое большое, каким могло бы быть.
— Именно так я и думал, — пробормотал месье Бреннюир.
Мгновение он постоял в нерешительности, как кот на трех лапах. И поставил четвертую.
— Послушайте, дорогой Браббан, я сделаю вам предложение, принимать которое вы, разумеется, не обязаны. Мне бы очень хотелось, чтобы мой сын работал у вас, когда вернется из армии. И в виде гарантии я охотно вложил бы некоторый капитал в ваше дело.
— Буду счастлив видеть вашего сына среди моих сотрудников.
— Я бы хотел, чтобы вы взяли его не как сотрудника, а как компаньона. Спешу добавить, мой дорогой Браббан, что в качестве гарантии готов вложить в дело пятьдесят тысяч франков. И вот еще третья часть моего предложения: мне было бы исключительно приятно доверить вам управление кое-какой недвижимостью, которой я владею в Париже.
Браббан поклонился.
— Вас устраивает это предложение?
— Дорогой мой Бреннюир, кто же будет спорить с другом? По рукам. Кстати, одобряю ваше вложение капиталов, поскольку это принесет 40 % минимум.
— Помнится, когда-то вы говорили мне о 25 %.
— А Германия, мой дорогой Бреннюир? Как же Германия? Благодаря падению марки мы будем покупать дом за домом и скупим, так сказать, всю Германию, а когда марка вернется к своей обычной стоимости, доверенные нам капиталы принесут уже не 40 %, а 60, 80, а то, глядишь, и больше. Но для этого нам нужны широкие финансовые возможности, и тогда бывшая фирма Мартена-Мартена превратится в «Международную региональную ассоциацию капиталовладельцев» с денежным фондом в десять миллионов. Десять миллионов — это, естественно, для начала. Главной задачей М.Р.А.К. будет то, что я вам сейчас вкратце изложил. Акции будут идти по 100 франков. Естественно, положение вашего сына будет таким же, каким было бы в конторе Мартена-Мартена. Прошу вас, дорогой Бреннюир, не благодарите. Я счастлив оказать вам услугу. Кстати, если у вас есть друзья, желающие вложить капитал в наше дело, я приложу все усилия, чтобы удовлетворить это желание. Я говорю «приложу все усилия», потому что подписка на десять миллионов скоро завершится, и прирост капитала хоть и произойдет не сразу, но принесет прибыль первым акционерам. Подумайте о невероятных барышах, которые мы получим, учитывая, что марка все-таки не может падать вечно. Нет, прошу вас, дорогой Бреннюир, не настаивайте, ни к чему меня благодарить. Я бесконечно счастлив, что могу оказать вам услугу. А теперь, если позволите, мы поговорим о другом. Ну-ка, который у нас час? Пять. Не выпить ли нам по стаканчику на Бульварах, что скажете?
— Охотно, — сказал месье Бреннюир. — И…
— И еще два слова о М.Р.А.К. Все-таки еще два слова. Я хотел вас спросить, когда вы могли бы внести деньги?
— Когда вам угодно. В течение недели.
— Превосходно, — сказал Браббан. — Что ж, пойдем к Пуссе, выпьем чего-нибудь. Ах, эти Бульвары, обожаю их!
— Рад буду с вами поболтать, ведь вас теперь не часто встретишь в нашем старом Латинском квартале.
— Что поделать, вы даже не представляете, насколько я об этом жалею. А как поживает мой старый друг Толю?
— Плохо.
— Да ну? Болеет?
— Он как огурчик, но у него все время мрачные мысли. Это становится очень неприятным.
— Понимаю, — сказал Браббан.
— Все началось с тех пор, как он съездил в Лондон перед смертью брата. Поверьте, я совершенно не представлял, что этот брат существует. Даже от жены я ни разу о нем не слыхал. Боюсь, это был весьма дрянной субъект. И честное слово, несмотря на то, что это все-таки мой шурин, я не надел траур.
— Излишний формализм ни к чему, — сказал Браббан.
— Как бы то ни было, бедняга Толю от этого путешествия, с позволения сказать, не оправился. Его все это страшно потрясло. Боюсь, он уже не придет в себя. И вообще, знаете, дорогой друг, у него начинается, будем говорить прямо, умопомешательство.
— Может, вы немного преувеличиваете?
— Нисколько, нисколько, угрызения совести по поводу географии — это, знаете ли!..
— Ну-ка, что там все высматривают?
Старики задрали носы. Оставляя дымный след, самолет выписывал в небе буквы: СИТРОЕН.
— Чего только нынче не изобретут! — воскликнул Бреннюир.
— Прогресс, — сказал Браббан.
