Книга: Летящая на пламя
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8

Глава 7

В первый вечер их пребывания на Мадейре Олимпия не могла заснуть. Она попыталась это сделать, но у нее ничего не выходило, так как, разыгрывая роль сестры-калеки, она легла спать слишком рано, когда за окнами еще не стемнело. Олимпия запахнула полы своего кружевного пеньюара и вышла на террасу.
Море играло в красноватых отсветах вечернего заката. Дул мягкий, ласковый ветерок. Кроны апельсиновых деревьев и банановых пальм слегка шумели под дуновением свежего бриза, и их шелест сливался с переливами струн испанской гитары.
Один английский виноторговец предложил сэру Шеридану и его сестре свой кров, узнав, что они остановятся на некоторое время на Мадейре. Герою сражения при Наварино невозможно было путешествовать инкогнито. Как только прибыла местная почта, жители тотчас же узнали, что капитан Дрейк находится среди них. Олимпия устала изображать приветственные улыбки. Гостеприимство мистера Стодарда просто не знало пределов. Званый обед плавно перешел в вечеринку в честь сэра Шеридана. Все представители английской общины острова имели возможность быть представленными почетным гостям.
Олимпия слышала, как переговариваются между собой приехавшие на этот вечер гости.
Все двери в доме были распахнуты настежь, ловя прохладу. Прислушавшись, Олимпия поняла, что звуки гитары доносились из помещения, находящегося поблизости. Но единственной комнатой, которая располагалась рядом с ее собственной, была комната, занятая вещами сэра Шеридана.
Оказывается, это он играл так нежно и сладко, перебирая струны. Когда Олимпия вошла в это маленькое, похожее на кладовку помещение, он устремил на нее взгляд своих серых глаз.
— Что вы тут забыли, мэм? — спросил он. — Или вы замышляете новый заговор? В таком случае смею вам заметить, что у вас ровным счетом ничего не получится!
— Простите меня, но я услышала музыку, — сказала Олимпия. — И подумала вдруг, что в вашей комнате есть кто-то посторонний. Кто-то чужой, кому не следует здесь находиться.
— Музыкант-воришка, — сказал сэр Шеридан и прислонил инструмент к стене. — Подлый трус, — добавил он серьезным тоном. — Советую вам избегать ухаживаний виолончелистов, у них разбой в крови, как и фуги. — Сидя на краю кровати, он вдруг потянулся к ней и обнял за талию.
Олимпия резко отпрянула.
— Мне следует пожелать спокойной ночи и удалиться, — промолвила она.
Но девушка так и не двинулась с места, как будто ее подошвы приросли к полу. Шеридан встал.
— Спокойной ночи! — сказал он.
Олимпия не сводила глаз с его обнаженной груди, на которую закат отбрасывал красноватые тени, подчеркивая рельефные формы сильных мышц.
— Спокойной ночи, принцесса, — повторил он подчеркнуто строго.
Олимпия перевела взгляд на его плечи, затем на губы и, наконец, взглянула прямо в глаза.
— Вы действительно считаете, что я красива? — выпалила она вдруг и, спохватившись, прикрыла рот рукой.
— Я считаю, — мягко сказал он, — что если вы сейчас же не уберетесь отсюда вместе со своим прозрачным пеньюаром, зелеными глазами и неприлично распущенными волосами, мы оба очень сильно пожалеем об этом.
— Но может быть… вы не станете возражать… — Олимпия сложила руки на груди. — Я не могу заснуть. Можно, я побуду немного с вами?
Шеридан вздохнул и закрыл глаза.
— Спаси меня, Господь! — промолвил он, сжав кулаки, как будто его охватило непреодолимое желание крушить все вокруг. — Согласитесь, Олимпия, я дал вам хороший дружеский совет. К тому же вполне разумный. Убирайтесь отсюда к чертовой матери и держитесь подальше от меня!
Некоторое время Шеридан стоял неподвижно, закрыв глаза и сжав зубы.
— Вы еще здесь? — наконец спросил он.
— Да.
— Ну ладно, — вздохнул капитан, выражая тем самым полное смирение. — Значит, мне надо просто не замечать вас. Я лягу к вам спиной и попытаюсь заснуть. В противном случае, боюсь, может произойти непоправимое, за что несколько влиятельных людей сразу же захотят рассчитаться со мной.
Не глядя на Олимпию, он упал ничком на постель и закрыл голову подушкой. Девушка сделала еще один шаг к кровати и остановилась. Конечно, Шеридан был прав, и ей не следовало оставаться здесь. Это было неразумно. Олимпия сама не понимала, что делает и чего хочет от Шеридана. Дрожа всем телом, она еще ближе подошла к нему, разглядывая его сильные босые ступни, лодыжки, бедра и широкую спину. Внезапно ее взгляд задержался на плече Шеридана, и Олимпия нахмурилась. При первой их встрече в мрачной усадьбе Хазерлей она не заметила этих шрамов, испещривших всю спину и плечи Шеридана. Она подошла к самой кровати и дотронулась пальчиком до одного из шрамов, ощутив тепло его тела. Затем она провела пальцем вдоль всей линии, сливавшейся в один рубец, идущий от плеча через лопатку и заканчивающийся на ребрах. Шеридан передернул плечами.
— О Боже! — промолвил он приглушенным голосом, уткнувшись лицом в подушку. — Зачем вы это делаете?
— Вас били кнутом, — прошептала она. — Вас пороли. Шеридан вздохнул, чувствуя прикосновение ее руки к своему телу.
— У меня прекрасная память. Вам нет никакой необходимости пересказывать мне эпизоды моей жизни.
— Кто порол вас? — не унималась Олимпия. — За что? Когда это было?
Шеридан отбросил подушку в сторону, поднялся на кровати, опершись на одну руку, и недовольно взглянул на Олимпию.
— За что? За то, что я был когда-то паршивым ублюдком. К тому же мир полон идиотов и идиоток. И сейчас передо мной как раз одна из них.
Олимпия обиженно поджала губы, но не тронулась с места. Ее щеки пылали. Шеридан смерил девушку взглядом с головы до ног и, откинувшись на подушку, прикрыл глаза рукой.
— Прошу вас, оставьте меня, — сказал он, следя за ней из-под ладони. — Прошлой ночью я совсем обезумел, но вы сами виноваты, моя дорогая. Вы — яд, чистейший яд, отрава. Уходите отсюда.
Олимпия отшатнулась от него, как если бы он ударил ее.
— О, простите. Конечно, конечно. Как это глупо с моей стороны!
Да, она действительно яд. Олимпия никогда не верила в то, что красива, и слова Шеридана еще раз убедили ее в этом.
— Спокойной ночи, — быстро сказала она и торопливо вышла на террасу, где ее ослепило южное вечернее солнце, стоящее низко над горизонтом. Ах, в какой сочувственной усмешке скривились бы красивые губы миссис Плам, если бы ей довелось стать свидетельницей унижения Олимпии в тот момент? Как бы она покачала головой и сказала, что Олимпия сама во всем виновата, поскольку слишком часто предается пустым мечтам.
Войдя в свою комнату, Олимпия опустилась на прохладный изразцовый пол у кровати. Став на колени и сложив руки, она произнесла свою ежевечернюю молитву. В этот момент ей так хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, превратившись в легкокрылого мотылька.
Ах, если бы вся эта унизительная для нее сцена разыгралась на глазах какого-нибудь другого человека, а не сэра Шеридана! «Яд!»
И подумать только, насколько капитан Дрейк предан делу свободы! Он готов был пойти ради него на страшные жертвы — жениться на ней, такой уродине, притворяться, что восторгается ею, стараясь пощадить ее чувства.
Но теперь даже его рыцарская учтивость отказала ему. Он рассердился на нее так, что больше не мог притворяться, и сказал всю правду. Она жалкая неудачница, не способная даже сделать первый шаг к той цели, к которой всегда стремилась. «Яд, чистейший яд, отрава!»
Олимпия подняла голову и увидела свою размытую розоватую тень на кровати и выбеленных стенах. А рядом с этой тенью еще одну — большую, занимающую почти все пространство комнаты. Девушка оглянулась и вскочила на ноги.
— Не обижайтесь на меня, — сказал сэр Шеридан, стоявший на пороге, прислонившись к дверному косяку. — А когда снова будете молиться, вставьте и за меня словечко, хорошо? Помолитесь за Шеридана Дрейка, рыцаря ордена Бани, бывшего капитана, бесцеремонного ублюдка и бессердечного пса. Думаю, старик напряжет свою память и припомнит меня.
Олимпия взглянула на него сквозь пелену слез.
— Не плачьте, — сказал Шеридан.
Но девушка не могла успокоиться, слезы сами текли по ее щекам, и, устыдившись своей слабости, она опустила голову.
Шеридан подошел к ней, неслышно ступая босыми ногами.
— Черт побери, — выругался он в сердцах и прижал ее к своей груди. — Вы сделали из меня круглого идиота!
Пальцы Шеридана запутались в густой копне ее волос. Он сжал в горсти шелковые пряди и потянул, причинив ей сильную боль, а затем припал губами к губам Олимпии. Его поцелуй не был нежным, Олимпия чувствовала, что он хочет выместить на ней свою злость. Обхватив обеими руками девушку за талию, Шеридан прижал ее к себе, чувствуя соски ее высокой груди, скрытой только тонким шелком и смятыми кружевами пеньюара. Окружающий мир исчез, теперь для Шеридана существовала только ее мягкая, нежная плоть, ее губы, чуть солоноватый вкус которых он ощущал на своем языке, пышные формы ее маленького тела и бархатистая кожа. Он чувствовал, что еще немного — и совсем потеряет голову, он не мог больше сопротивляться своим желаниям, не мог бороться с ними. Все это было так бессмысленно! И хотя Шеридан знал, что, поддавшись минутной слабости, тем самым погубит себя, его уже, казалось, ничто не могло остановить.
Олимпия тоже обняла его и начала гладить по спине, чувствуя, какая у него гладкая кожа и крепкие, напряженные мускулы. Она не могла найти на ощупь рубцы и шрамы, оставленные кнутом. Но, вспомнив о них, Олимпия почувствовала, как ее охватили жгучая страсть, желание любить и ласкать этого человека. Сгорая от сладкой муки в его объятиях, она ощущала себя частицей его самого.
— Ну хватит… — выдохнул он, отрываясь от нее. — Хватит. О Боже, это же самоубийство! Надо остановиться.
Но он все еще не выпускал Олимпию из объятий. И, по-видимому, не мог остановиться. Собрав на спине ее волосы в ладонь, он начал целовать нежную шею. Олимпия своим розовым язычком лизнула его плечо, ощущая вкус разгоряченного тела. Он застонал от страсти и увлек ее на кровать, навалившись на нее всем телом. Шеридан приподнялся на локтях и, тихо чертыхнувшись, припал губами к ее шее. Олимпия почувствовала, как он судорожными движениями задирает подол ее ночной рубашки, и ощутила холодок вечернего воздуха на обнажившихся ногах и бедрах. Шеридан положил ладонь на округлый живот Олимпии и застонал от возбуждения. Он склонился и начал целовать ее грудь через тонкий шелк пеньюара. Олимпия вскрикнула от боли и наслаждения, чувствуя, как он покусывает ее сосок.
Рука Шеридана, впавшего в полузабытье, скользнула по бедру Олимпии… Он страстно хотел ее, лаская горячее влажное лоно. Олимпия подалась навстречу ему, бедра затрепетали. А когда его дерзкие ласки стали еще смелее, она неровно задышала и судорожно сжала ноги.
Его губы продолжали играть с ее сосками, а рука оттягивала голову Олимпии назад, вцепившись в шелковистые пряди волос. Олимпия застонала. В эту минуту Шеридан почувствовал яростное желание овладеть ею силой, смять ее, лишить невинности.
Но когда он попытался приподняться, чтобы стащить с себя брюки, она не дала ему это сделать, уцепившись руками за шею и прижимая его лицо к своей груди. Олимпия находилась в экстазе, она стонала, судорожно выгибая спину. Шеридану так хотелось разделить ее восторг, но он уже начал приходить в себя, свет суровой реальности забрезжил перед ним, заставив вовремя одуматься.
Шеридан оттолкнул Олимпию, сел на кровати и огляделся.
Дверь на террасу была открыта настежь, и в комнату проникали лучи заходящего солнца. Снизу из сада доносились голоса гостей, ведущих светскую беседу.
— О Всемогущий! — воскликнул Шеридан и вскочил с кровати. У него ломило все тело, он не смел взглянуть на Олимпию, опасаясь, что не сможет побороть искушения при виде ее обнаженных бедер. Смерти подобно видеть ее, смерти подобно оставаться здесь, необходимо было справиться с собой. Он провел дрожащими руками по лицу и пробормотал:
— Ах ты, безумная тварь, у которой мозги в заднице… О Господи, что я делаю!
— Сэр Шеридан! — послышался еле слышный шепот за его спиной.
Шеридан, не оборачиваясь, решительным шагом направился к двери.
— Ложитесь спать, — резко бросил он через плечо. — И не вздумайте ходить за мной, иначе я вас просто убью!
Быстро миновав безлюдную террасу, Шеридан вошел в свою комнату и тут же запер дверь на засов. Схватившись за шнур колокольчика, он дважды позвонил. А затем начал беспокойно расхаживать по скудно обставленной комнате, не зная, куда себя деть. Он взял со стола пустую цветочную вазу, повертел ее в руках и поставил на место, затем подошел к тазику с тепловатой водой и сполоснул лицо.
Он не мог справиться со своим возбуждением и не знал, как ему быть дальше. Черт бы побрал эту девицу с ее слезами и наивным лицом, черт бы побрал ее очаровательную пухлую задницу, которая свела его с ума до такой степени, что он побежал за девчонкой, словно сопливый полоумный подросток. Шеридан бросился на кровать и, закинув руки за голову, уставился в потолок.
Наконец в его комнату на зов колокольчика явился заспанный и недовольный Мустафа.
— Мне нужна служанка, — коротко бросил ему Шеридан. — Лили, Лавиния, или как там, черт возьми, ее зовут?
— Мэри, — зевнул Мустафа и поклонился. — Считайте, что она уже здесь, мой паша.
И, шаркая ногами, Мустафа вышел из комнаты. Шеридан сел на кровати, мучаясь от неприятных ощущений внизу живота. Он опять думал об Олимпии, спрашивая себя, легла ли она уже спать, и рисуя в своем воображении соблазнительные картины. Представив ее лежащей на жесткой постели с широко раскинутыми ногами и высоко поднятым подолом ночной рубашки, Шеридан застонал и уронил голову на руки.
В этот момент в дверь тихо постучали, и в комнату проскользнула служанка, нанятая им для принцессы. Шеридан воспрянул духом, с надеждой глядя на нее. Она была сухопарой девицей, но Шеридан находился в таком отчаянии, что ему уже было все равно. Он встал и схватил женщину за руку. Она не стала разыгрывать из себя недотрогу, не стала лить притворных слез. Она прижалась к Шеридану своим костлявым телом и дохнула на него винными парами. Шеридан отвернул лицо в сторону и обнял девицу за плечи.
Но он так и не смог преодолеть отвращение. Он вспоминал в эту минуту пышную белоснежную грудь Олимпии. Взглянув в лицо млеющей служанки, прижимавшейся к нему, Шеридан увидел, что ее глаза закрыты, а рот полуоткрыт. И в этот момент она показалась ему похожей на отвратительную ворону: черные волосы были словно оперение, а рот — как жадно раскрытый клюв.
После этого все его попытки были обречены на неудачу. Но он все еше не сдавался. Шеридан нащупал ее худосочную грудь, провел рукой по ягодицам и почувствовал такое отвращение, что готов был задушить эту девицу голыми руками. Шеридан оттолкнул ее и сказал:
— Вы зря побеспокоились.
Служанка в изумлении отпрянула и заморгала, ничего не понимая. А затем на ее худом лице появилось выражение смертельной обиды.
— Зря побеспокоилась? Я целый день занималась тяжелой работой, а вы оторвали меня от обеда, и вот, когда я прибежала к вам по первому вашему зову, вы вдруг говорите мне, что я зря побеспокоилась!
— Вот именно. — Шеридан уселся на единственный стул, стоявший в комнате, и окинул девицу холодным взглядом. — Передайте Мустафе, чтобы он заплатил вам несколько монет за причиненное беспокойство.
— Знаешь, кто ты? Ты спятивший ублюдок, понятно? Я давно ждала, когда ты позовешь меня, потому что ты показался мне таким симпатичным парнем. Я напрасно прождала две недели, и вот, черт возьми, когда ты наконец позвал меня, оказывается, при этом наложил в штаны, а потому просишь меня не беспокоиться!
Шеридан вскочил на ноги и замахнулся на служанку. Его кулак задел цветочную вазу, которая разбилась на мелкие осколки.
Служанка охнула и тут же убежала. Шеридан упал ничком на кровать. Он понимал, что ему надо бежать, другого выхода не было. Его тщательно разработанный план рухнул. Если он пойдет на поводу у Палмерстона и женится на принцессе, то обречет себя на верную смерть. А если передаст ее Клоду Николя — обесчещенную и, может быть, к тому времени уже беременную, — то за его жизнь никто не даст и ломаного гроша. Если же он и дальше останется с ней, если будет каждый день видеть перед собой соблазнительное тело, чувствовать легкие прикосновения нежных пальцев к своей руке, а хуже всего, если он будет вынужден и дальше терпеть эту пытку, не смея заключить ее в объятия, он просто сойдет с ума.
Ему надо бежать от нее во что бы то ни стало.

 

Олимпия никак не могла собраться с мыслями. В глубине души она чувствовала себя виноватой в том, что две недели своего пребывания на Мадейре почти совсем забыла о цели этой поездки, погрузившись в мир грез, сладкая отрава которых казалась ей порой подлинным счастьем. Из глубокой задумчивости Олимпию вывел голос мистера Сто-дарда, который вышел в сад и сообщил девушке, что сэр Шеридан вернулся с паланкином и ожидает ее для того, чтобы вместе отправиться на званый обед.
Олимпия в эту минуту как раз думала о сэре Шеридане и потому сильно смутилась. Она вспомнила его ласки, так возбудившие ее совсем недавно, и свой экстаз. Нет, он не должен больше прикасаться к ней! Этого нельзя допустить. Но по ночам Олимпия грезила о его ласках и ничего не могла с собой поделать. Она ругала себя за эти пустые мечты, которым предавалась в то время, как он целыми днями занимался подготовкой к дальнейшему путешествию, разыскивая нужных людей и пытаясь продать ее драгоценности, чтобы выручить деньги.
Сегодня вечером их пригласили пообедать на борту английского судна «Терьер», стоявшего в гавани Фанчел. Капитан судна Френсис Фицхью просил их быть его личными гостями. Сердце Олимпии забилось в груди от сильного волнения, когда она увидела сэра Шеридана, стоявшего перед домом на соседней маленькой улочке. Рядом с ним стояли крытые носилки. Хозяин дома помог даме удобно устроиться в них и подал ей шаль. А затем сэр Шеридан, пожав ему руку, уселся на сиденье рядом с Олимпией. Носильщики-португальцы подняли паланкин и двинулись в путь. Мощенная булыжником улочка была слишком крутой и узкой для любого вида транспорта, кроме подобных носилок.
— Вот возьмите… — сказал вдруг сэр Шеридан и достал из внутреннего кармана сапфировый кулон с редким оттенком, усыпанный бриллиантами. Это была одна из драгоценностей Олимпии, которые она отдала капитану Дрейку на продажу. — Это как нельзя лучше подходит к вашему платью.
Олимпия, которая никогда не придавала особого значения своим нарядам, вспыхнула от удовольствия, когда он надел ей кулон на шею. Шеридан дотронулся до камня еще раз, поправляя его, и коснулся при этом ключиц Олимпии.
— Благодарю вас, — сказала она и потупила взор, чтобы скрыть от него обуревавшие ее чувства.
Олимпия влюбилась в капитана Дрейка с первого взгляда и с тех пор душой и телом принадлежала только ему. Но она всегда считала, что ее чувство останется безответным, что она вечно будет молча, на расстоянии обожать его, будучи коренастой некрасивой девчонкой со слишком густыми уродливыми бровями, в то время как он в ее представлении был знаменитым героем.
Она никак не могла поверить в то, что сэр Шеридан вдруг ответит на ее любовь, почувствует к ней влечение… Когда он в первый раз поцеловал ее и назвал красивой, Олимпия решила, что сэр Шеридан смеется над ней, хотя зачем он это делает, она не могла понять. И вдруг оказалось, что все не так просто, что он испытывает к ней глубокое серьезное чувство. Олимпия видела, что он не лгал ей. Он так нежно утешал ее, когда она плакала, как никто никогда еще не утешал девушку в жизни.
Все это было просто невероятно и походило на прекрасный сон.
Капитан Шеридан Дрейк, отважный, мужественный, всеми любимый, самый обаятельный и восхитительный мужчина, знаменитый герой, моряк, любит ее, Олимпию!
Неудивительно, что у Олимпии голова шла кругом. Она была почти напугана свалившимся на нее счастьем.
В этот предзакатный час их странный экипаж миновал экзотические заросли высоких цветущих кактусов и пальм. И когда впереди показалась широкая улица, расположенная у подножия горы, сэр Шеридан приказал португальцам остановиться и, положив руку на плечо Олимпии, сказал:
— Пойдемте дальше пешком.
Сердце Олимпии замерло от смешанного чувства ужаса и восторга. Она поняла, что он хочет ей сказать что-то важное. До сих пор, несмотря на то что они были уже две недели вместе, они очень редко разговаривали, перекидываясь отдельными словами и обмениваясь многозначительными взглядами и короткими пылкими ласками.
Олимпия быстро кивнула, хотя у нее от волнения в горле стоял комок. Он помог ей выйти из паланкина, отпустил носильщиков и, взяв Олимпию под руку, направился вместе с ней по взбирающейся вверх улочке.
— Если со мной что-нибудь случится, — начал Шеридан без предисловия, — я прошу вас, идите сразу же к капитану Фицхью и просите у него покровительства. Он отвезет вас…
— О Боже! — воскликнула Олимпия, останавливаясь посреди улицы. — Что может случиться с вами? Что вы имеете в виду?
— Он отвезет вас в британское консульство и подробно расскажет там о том положении, в котором вы оказались, — спокойно продолжал он. — Главное, убедите его в том, что сам лорд Палмерстон заинтересован в вашей безопасности.
Олимпия не могла прийти в себя от охватившей ее тревоги.
— Но что с вами может случиться? Мы пробыли тут всего лишь несколько недель. Уверяю вас, нам ничто не грозит. Почему вы вдруг заговорили об этом?
Шеридан молчал, глядя мимо нее туда, где в сгустившихся сумерках чуть поблескивала спокойная гладь моря. Там стояло судно «Терьер», освещенное красными, зелеными и белыми фонариками, — на нем ждали гостей. А неподалеку вырисовывался четкий силуэт большого мрачного корабля, направлявшегося в Австралию с партией каторжников на борту. К пристани приближалась шлюпка, которую, по-видимому, послал капитан Фицхью за своими гостями. Олимпии было очень приятно то, какое внимание оказывал капитан судна «Терьер» сэру Шеридану. Как только этот корабль бросил якорь у берегов Мадейры, Фицхью четыре раза побывал в гостях у капитана Дрейка и вот теперь давал обед в его честь на борту своего судна. Сэр Шеридан снова взглянул на Олимпию.
— Фицхью еще очень молод и потому слишком своеволен, но я надеюсь, что в трудную минуту он не подведет. Я был бы очень рад, если бы вы выразили желание остаться на его корабле, где были бы в полной безопасности. Но, к сожалению, он держит курс на Патагонию и к берегам Огненной Земли.
— Какая чушь! — Голос Олимпии дрогнул. — Вы, наверное, опять смеетесь надо мной, говоря подобные вещи.
И она быстро пошла вперед. Он догнал ее и, схватив за руку, повернул лицом к себе. Теплый свет, лившийся из открытой двери таверны на улицу, освещал лицо Шеридана. Оно было серьезно и озабоченно, у красивого рта залегли складки недовольства и раздражения.
— Я вовсе не смеюсь над вами, принцесса, — промолвил он. — Мне грозит опасность. Именно мне, а не вам.
— Этого не может быть. — Олимпия затаила дыхание. — Нет. Если существует какая-то опасность, то мы должны разделить ее. А вы хотите отослать меня в безопасное место для того, чтобы встретить ее один на один. Я не допущу этого и никуда не поеду отсюда!
Он погладил ее по щеке.
— Послушайте меня, дорогая. Мир не вращается исключительно вокруг вас, запомните это. Я беспокоюсь о вашей безопасности, поэтому и хочу принять заранее все необходимые меры. — Он помолчал и улыбнулся. — Будьте уверены, что вам лично грозит пока одно — потерять вашего верного друга и соратника по борьбе. И прошу вас, не питайте романтических иллюзий, не пытайтесь разделить со мной смертельную опасность. Вы сделаете так, как я вам скажу. Остальное вас не касается.
— Так в чем же все-таки дело?
Шеридан покачал головой и снова взял Олимпию за руку.
— Помните только то, что я сказал вам о Фицхью. Олимпия не тронулась с места.
— В чем дело, я хочу знать! — упрямо повторила она.
— Пойдемте, любовь моя. Нам не следует опаздывать.
— Шеридан, скажите мне всю правду. Я имею право все знать. Олимпия увидела холодный блеск в его прищуренных глазах.
— Вы придаете моим словам слишком большое значение. Я хотел только убедиться в том, что вы будете действовать благоразумно в случае, если со мной вдруг что-нибудь произойдет. Но это не означает, что я сдамся без боя.
— Так, значит, опасность все-таки существует?
— Жизнь сама по себе — чертовски опасная штука, мадам.
— Я запрещаю вам называть меня «мадам» таким развязным тоном! И играть словами. Если вы не желаете видеть во мне соратника по борьбе, тогда по крайней мере уважайте мое человеческое достоинство! Неужели вы думаете, что я буду стоять в стороне, зная о грозящей вам опасности, и затем спокойно уеду, занявшись своими проблемами после того, как вы погибнете? Вы, человек, который так много сделал для меня! — Она пристально взглянула на него, сжав его руки. — Скажите мне, что случилось. Я ничего не стану предпринимать без вашего разрешения, клянусь вам. Но я должна все знать.
Некоторое время Шеридан молчал. Прохладный вечерний бриз играл в его волосах. Олимпия чувствовала, как гулко бьется сердце от любви к этому человеку и страха за его жизнь.
— Стага, — наконец коротко промолвил он.
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8