Глава 8
– Нет, я умываю руки! – воскликнула Блайз. Стуча каблуками, она резко подскочила к Рансому. – Ты ведь не позволишь ему заниматься этой ерундой, правда?
Он кисло посмотрел на нее:
– И что же ты предлагаешь, Блайз? Пистолеты на заре?
– Я предлагаю, чтобы ты срочно вмешался, пока он не… – Вдруг ее стройное тело напряглось и застыло, как сталь. – О Боже, он же не станет… Ох, да он не посмеет…
Но Шелби посмел. Под пристальным взглядом двадцати пар глаз он прижал к себе Мерлин и нежно поцеловал ее в висок. Никто не сказал ни слова, даже шепотом – гости были слишком хорошо воспитаны, слуги слишком отменно вышколены, – но повисшая тишина, казалось, была наполнена злорадством. Рансом почувствовал, что краснеет. Он был так же сильно смущен, как если бы брат у него на глазах занимался с ней любовью – с женщиной, которая, по всеобщему мнению, была его невестой.
Мерлин отвернулась от Шелби – как будто от застенчивости, хотя Рансом успел заметить, как она ищет глазами свои телеги. Она резко выдернула свои руки. Это движение могло быть вызвано робостью, но, зная Мерлин, скорее было простым нетерпением. Как бы то ни было, именно этот жест спас ее от немедленного, непоправимого осуждения. Бросив беспомощный взгляд в сторону людей, она казалась живым воплощением замешательства и добродетели.
Рансом тут же ухватился за эту возможность. Он спустился вниз по ступеням, прикидывая про себя, как лучше всего завершить эту сцену. Если бы Мерлин в поисках защиты подошла именно к нему, взяла бы его за руку, посмотрела бы на него… Но этого не случилось. Он подошел к ней и протянул руку, предлагая свою защиту, но она лишь вытянула из-за уха цветок и положила в его протянутую ладонь.
– Щекочется, – сообщила она и отошла.
Она поспешила обратно к мистеру Коллетту и начала внимательно изучать его список. Затем она повернулась к секретарю и задала какой-то вопрос с тем самым выражением радости и интереса, которые должны были быть адресованы именно ему, Рансому. Он почувствовал, как тонкий стебель цветка скользит меж его пальцев. Тогда он схватил Шелби за руку и грубо вложил в его ладонь смятые лепестки.
– Это тебе, – прошипел он. – На память, в знак моего уважения и благодарности.
Шелби склонил рыжеватую голову в ироничном поклоне. Казалось, не поднимая золоченых ресниц, он очень сосредоточенно глядит из-под них, изучая что-то у основания лестницы. На пятой снизу ступени стояла Жаклин, и близнецы с обеих сторон держались за ее юбку. Жаклин спокойно показывала на вещи, которые могли заинтересовать маленьких девочек, смотревших на все удивленными глазами. Голос ее был спокоен, улыбка сияла радостью. Выйти из этого образа было бы для нее настоящим унижением. И Рансом с болью осознал, что сам он сейчас не сумел справиться ни с прилившей к лицу краской, ни с сердитыми жестами.
Слава Богу, что эта реакция, не поддающаяся контролю и дисциплине, сейчас была ему даже на руку – он выглядел как ревнивый влюбленный. Однако сам он глубоко презирал устроенный им спектакль. Люди и раньше обсуждали его поступки, почему бы и нет. У него были враги, и он их ненавидел. Были почитатели, и он их остерегался. Рансом спокойно сносил все слухи, которые время от времени возникали, однако теперь ему пришлось стать обычным шутом, героем житейских насмешек и сплетен. Никогда раньше его поступки не вызывали у людей такие косые улыбочки и многозначительно приподнятые брови. Ему это не нравилось. Не нравилось ни капли.
Блайз сновала среди гостей, рассеянно отвечая на их вежливые, заинтересованным шепотом задаваемые вопросы. Рансом поспешил к ней – ей явно требовалась помощь.
Вдруг из арки, ведущей во двор, показалась обычная двуколка, запряженная красивым черным пони.
Рансом почувствовал облегчение и одновременно досаду. С сиденья возницы поднялась высокая фигура, такая же безукоризненно черная, как пони, за исключением жесткой белой черточки церковного воротничка. Его преосвященство Эдвин Пилл остановил двуколку и, прежде чем поздороваться, подождал, пока конюх возьмет его лошадь, а лакей поможет ему спуститься на землю.
– Ваша светлость, – обратился он к Рансому, не обращая никакого внимания на хаос и странные предметы, выгружаемые во дворе, – как вы поживаете сегодня? Вам не нужно было так утруждаться и лично встречать меня у входа. Уверяю вас, я мог бы и подождать, если нужно. Я знаю, у вас всегда день расписан по минутам.
– Мне это в радость, – ответил Рансом, как будто у него вовсе и не вылетела из головы эта давным-давно назначенная встреча. Как будто это было в порядке вещей, чтобы он лично встречал у самой двери таких, как преподобный мистер Пилл. Тем не менее Рансом возлагал на священника определенные надежды, которые могли оказаться под угрозой, если бы он чем-то задел его.
На самом деле у мистера Пилла тоже были свои меркантильные интересы, и поэтому обидеть его сейчас было бы дьявольски трудно. Именно к осуществлению этих интересов он уже и начал приближаться. Поприветствовав Рансома, мистер Пилл подошел к Блайз, взял ее за руку и склонился в поклоне, который, как показалось Рансому, он репетировал не менее двух часов. Тщательно выверенный угол наклона выражал и вежливость, и сдержанное достоинство. Сочетание непростое, но совершенно необходимое для того, кто хотел бы и получить место епископа, и заключить блестящий брачный союз.
Блайз демонстрировала столь же противоречивый ответ. Она побагровела – эту слабость Рансом в данный момент не мог поставить ей в вину – и умудрилась придать лицу выражение польщенного удовольствия, а голосу – раздражение, так что в результате получился эффект смущенного возбуждения. У Мерлин это получалось более привлекательно, подумал Рансом, но в целом остался доволен. Брак неизбежен, надеялся он. Так что его сестрица, которая вечно во все вмешивается, хоть и из добрых побуждений, обретет скоро новый дом где-нибудь подальше отсюда. Желательно в Индии, подумал он.
Однако пока Рансому приходилось всех держать под контролем: мистер Пилл, как самец мурены, кругами ходил вокруг Блайз; Шелби и Жаклин обменивались веселыми репликами, которые не могли скрыть их ненависти друг к другу; Мерлин тащила вверх по ступеням какое-то громоздкое сооружение с большим крылом – будто половина огромной птицы. Она отклонила протесты Коллетта и его подчиненных и настояла на том, что этим предметом займется сама. Сооружение застряло в дверном проеме, и несколько минут Мерлин тянула и крутила его, пока после очередного хитрого маневра оно наконец не прошло внутрь. Рансом проводил его взглядом, пока оно не растворилось в сумраке большого холла.
До следующего дня Рансому не пришлось близко общаться с мистером Пиллом. Священник был приглашен в гости на целый месяц, и время для личной беседы с Рансомом он выбрал в соответствии с правилами этикета – не сразу после приезда, чтобы не показаться нетерпеливым и слишком уж заинтересованным, а на следующий день.
С пылким зятьком Рансом встретился за завтраком. Настроение ему успела поднять короткая утренняя верховая прогулка, а также приветствие двух племяшек, поджидавших его в большом холле с новостями о том, как удивительно преображается западный бальный зал. Личный визит с целью увидеть это чудо Рансом пока отложил, так как встреча со священником была запланирована раньше, и пригласил мистера Пилла в свой кабинет.
Лакей распахнул дверь. Открылся вид на безупречно убранный стол Рансома, да и по всей сияющей обстановке было видно, что за порядком в этой комнате следят с педантичной тщательностью. На ажурной каминной решетке не было ни пятнышка, парчовые шторы изящно задрапированы, высокие окна сверкали. Царил идеальный порядок – результат требовательности хозяев на протяжении многих десятилетий. Рансом жестом указал на стул, но там был ежик, и ему пришлось переложить его на стол.
Сам он устроился на другом стуле и выжидающе посмотрел на гостя:
– Итак, мистер Пилл, чем могу быть полезен?
Священник бросил взгляд на ежика. Рансом сидел с абсолютно бесстрастным выражением лица. Мистер Пилл прочистил горло:
– Ваша светлость, прежде всего, позвольте мне выразить глубокую благодарность за ваше снисхождение и позволение говорить с вами.
Рансом слегка шевельнул рукой в знак отрицания:
– Бросьте, мистер Пилл. Давайте не будем говорить о снисхождении. Без сомнения, наши с вами предки бок о бок сражались на лугу Раннимид за Великую хартию вольности. С тех пор между нашими семьями установились и многие другие связи.
Это был не слишком тонкий ход, однако у Рансома не было желания сидеть в кабинете все утро и ждать, пока Пилл ходит вокруг да около. Молодой священник сглотнул. На его шее сбоку проступила вена, длинные руки дрожали. Он был довольно привлекательным человеком: худой и гибкий, черноволосый и, как подозревал Рансом, более властный, чем казалось сейчас.
– Если вы позволите мне такую бесцеремонность, ваша светлость, я сказал бы, что позволяю себе мечтать и о другого рода связи между нашими семьями.
Рансом выжидал. Этот осторожный реверанс показался ему неприятно вычурным. Пилл вовсе не являлся человеком низкого происхождения, пытавшимся вскарабкаться по социальной лестнице. Если бы он не был благородных кровей, Рансом вообще не стал бы тратить время и надеяться, что его строгая сестрица примет ухаживания Пилла. Нет, в роду священника имелись три графа и маркиз, а один кузен стал даже родственником королевской семьи, так что по происхождению он был вполне равен Блайз, вышедшей из семьи герцогов. К сожалению, голубая кровь не спасла Пиллов от бедности, в то время как состояния Блайз хватило бы на содержание всех трех графов и еще осталось бы на щедрое довольствие маркизу, если мистер Пилл сумел бы получить титул.
– Любого рода связь с вашей семьей является для меня честью, – сказал Рансом. Уголком глаза он заметил, как ежик к чему-то принюхивается на его столе. – Продолжайте, пожалуйста, мистер Пилл.
– Спасибо, ваша светлость. Учитывая обстоятельства, я опасался, что этот разговор мог быть трудным, но вы позволяете мне надеяться, что мои мечты не выходят за пределы реальных возможностей.
– Полагаю, что не выходят, – сказал Рансом. – Хотя я был бы в этом более уверен, если б вы рассказали мне, в чем они состоят.
Однако для мистера Пилла это было слишком быстро. Он глубоко вздохнул и уставился в пол:
– Могу ли я просить вашего разрешения рассказать о своих жизненных перспективах?
Рансом тихо вздохнул:
– Разумеется, мистер Пилл.
Пока священник рассказывал, у Рансома было достаточно времени, чтобы позволить мыслям спокойно плыть по течению. Он был прекрасно осведомлен о перспективах Пилла – в жизни его все было просто. Среди всех этих графов не было ни одного, кто мог бы предоставить Пиллу содержание, во всяком случае, на том уровне, к которому он привык. Но с долей Блайз об этом можно было бы не беспокоиться. Рансом вовсе не был так жесток, чтобы на самом деле отправить их в Индию. У него на примете было одно местечко в Йоркминстере, где Блайз могла бы направить свою энергию на продвижение молодого священника во влиятельные церковные круги. Круги эти редко пересекались с теми, где вращался Рансом.
Пока Пилл рассказывал, он сложил руки домиком и незаметно наблюдал, как ежик медленно движется по блестящей поверхности стола. Зверек остановился, чтобы исследовать чернильницу, – его маленький носик, вздрагивая, ткнулся в палочку сургуча, а затем продолжил свой путь.
– …И разумеется, – рассказывал мистер Пилл, – есть также собственность моей матери. Она не так велика, но в превосходном состоянии, так что может принести…
– Нет необходимости думать о продаже наследства вашей матушки, – Рансом прервал его, встав с места. – Я уверен, что можно будет устроить вас на доходное место, мистер Пилл. Сегодня после обеда я начну наводить справки. Возможно, один мой знакомый в Йорке сможет нам помочь в этом деле.
– Ваша светлость, я… как я могу выразить вам свою благодарность?
– Не думайте об этом. – У самого края стола Рансом поймал ежика и аккуратно, чтобы не уколоться, вернул зверька обратно на середину стола. Передними ножками ежик стал издавать тихий царапающий звук.
– У вас прекрасное будущее, мистер Пилл. Я в этом не сомневаюсь.
Пил крепко сжал пальцы, суставы его побелели.
– Ваша светлость. Это подводит меня к тому… к той цели, ради которой я и просил вас о разговоре.
«Ну слава Богу, – подумал Рансом. – Давай же, говори».
– Ваша светлость, – начал Пилл и остановился. Ежик снова уверенно направлялся к бездне. – Ваша светлость…
Рансом прикрыл глаза, а затем снова открыл их.
– Похоже, я самый светлейший парень во всей стране, – негромко сказал Рансом.
– Простите меня, – Пилл кашлянул, защищаясь. – Кажется, на меня напало косноязычие.
– В самом деле, мистер Пилл, не нужно стесняться, уверяю вас. Пожалуйста, продолжайте.
– Ваша светлость… – Священник опустил голову, уставившись на ковер. Рансом вытянул руку, чтобы поймать ежика до того, как он кувырнется через край стола. – Ваша светлость, я прошу вашего разрешения ухаживать за вашей сестрой Блайз.
– Проклятие! – Рансом отдернул руку и сунул средний палец в рот.
Мистер Пилл с испугом смотрел на него.
– Простите меня. – Рансом вынул палец изо рта и сжал его здоровой рукой. – Что вы сказали?
– Ваша светлость, – повторил Пилл, – умоляю, разрешите мне просить руки вашей сестры, чтобы на ней жениться.
– Да. Моей сестры. – Ежик вновь перебирал лапками в направлении края стола. Рансом схватил его, просунув под животиком указательный палец. Вдруг ежик свернулся в клубок, и сотня иголок вонзилась в кожу. – О Господи! – воскликнул Рансом, но ловушка стиснулась еще сильнее, и из горла его вырвался сдавленный стон. Он дернул руку назад, но ежик держался за палец мертвой хваткой. Рансом попробовал оторвать животное, но эта попытка закончилась лишь новыми уколами.
– Позовите Мерлин, – сквозь стиснутые зубы приказал он. – Приведите сюда Мерлин, быстрее.
Мистер Пилл не двигался, таращась на него.
– Сейчас же! – взревел Рансом.
– Ваша светлость. Простите, ваша светлость, но…
– Приведите мисс Ламберн!
– Сейчас, ваша светлость! – Мистер Пилл быстро вышел из комнаты. Рансом сел за стол и оперся лбом о свободную руку. Если он делал пальцем хоть малейшее движение, иглы впивались еще глубже, и казалось, что палец обжигает открытый огонь.
Он ждал. Прошло уже несколько минут. Рансом тяжело вздыхал и проклинал всяких глупых животных. Ежик, похоже, не собирался ослабить хватку. Рансом издал тихий, жалобный стон, а затем, положив голову на локоть, начал ласково уговаривать ежика:
– Тебе нечего бояться, – пообещал он зверьку. – Никаких волков тут поблизости нет. Я дам тебе целую миску сливок. Кстати, как ты относишься к червякам? Любишь червяков? Мы будем вместе пить чай. Куда, черт возьми, подевалась Мерлин? Ради бога… ох, нет… ну, пожалуйста. Не надо давить сильнее. Не надо, пожалуйста. Послушай меня. Червяки и сливки. У нас будет много сливок и много червяков. Червяки хорошие, жирные. Садовники только и ждут команды. Я прямо сейчас прикажу им. Но как же я смогу позвонить в колокольчик, если ты не отпустишь мой палец…
– Может быть, я могу позвонить за вас, сэр?
Рансом поднял голову. Он поморщился, потому что из-за резкого движения ежик впился еще сильней. Перед его столом, улыбаясь, стоял незнакомец с веснушками и дьявольски зелеными глазами, так шедшими его ирландскому акценту.
– Майор Куинтон О’Салливан О’Тул О’Шонесси, – представился офицер, церемонно кланяясь. – Я как раз проходил через холл, чтобы встретиться с его светлостью Шелби Фолконером с целью задать один маленький вопрос касательно финансов. Дверь была открыта, и я не мог не услышать ваш страдальческий голос. Сэр, моя добрая матушка не простила бы, если бы ее единственный сын упустил случай прийти на помощь.
Рансом открыл было рот, чтобы грубо попросить его удалиться, когда в памяти вдруг вспыхнула та глупая шуточка из письма военного министра.
– Как вас зовут, вы сказали? – переспросил он.
– Ах, простите бедного сына моих родителей, меня зовут О’Салливан О’Тул О’Шонесси. Этим именем наградили меня Господь Бог и старший офицер, мой начальник.
Рансом бросил взгляд на ежика, стиснувшего его палец:
– Каждому из нас выпадает своя доля испытаний, разве нет? Скажите, а кто ваш начальник?
Ирландец посмотрел Рансому прямо в глаза. Тихим голосом, без следа ирландского акцента, он сказал:
– По-моему, вы как раз недавно получили письмо от него.
– Правда? Я получаю обширную корреспонденцию от разных людей. Скажите, майор, вас представляли королевской особе?
Офицер усмехнулся:
– Герцог Йоркский услышал мое имя и сказал: «О Боже». Сэр, это было так неловко, да и мой командующий стоял рядом и тоже слышал.
– Не сомневаюсь. – Рансом сумел слегка улыбнуться. – Добро пожаловать в Фолкон-Хилл. Нам следует называть вас всеми этими именами?
– Ну что вы, сэр, можете называть меня просто О’Шонесси. Или Куин. По-дружески.
Ежик слегка ослабил хватку, но тут же усилил ее вновь. Рансом поморщился:
– Как долго вы сможете пробыть у нас?
Куин пожал плечами. Он склонил голову, и утреннее солнце подчеркнуло красивую рыжину его волос.
– Понимаете, сэр, кроме основного дела – приглядеть тут за некоторыми дамочками – мне бы хотелось прояснить маленький вопрос о чеке его светлости.
Рансом нахмурился. Ему не нравилось, что Шелби так использовали – заманили и заставили задолжать какому-то агенту военного министерства. Если бы Рансом узнал об этой уловке раньше, то немедленно положил бы этому конец. Теперь же он отложил этот вопрос для более позднего выяснения, намереваясь стереть виновного в порошок, когда найдет его. Но все же нельзя было не признать, что этот долг служил очень удобным прикрытием. И было приятно осознавать, что Кастлери воспринял его проект достаточно серьезно, чтобы предоставить дополнительную защиту.
Довольный, насколько это было возможно – ведь ежик по-прежнему использовал его палец как игольницу, – Рансом кивнул и отодвинул стул.
– В таком случае у вас есть причина на некоторое время задержаться, – раздраженно сказал он. – Однако я не собираюсь в обозримом будущем выделять дополнительных средств на содержание брата.
– Ах, какой позор, ваше превосходительное высочество. Хотя я именно этого и ожидал. Я слышал, вы редкий скряга.
– Да, именно так. И тем более я не склонен к легкомыслию, когда в палец мне впился еж. Вы, конечно, не знаете, как заставить эту проклятую тварь отпустить меня?
Веселые складочки разбежались от зеленых глаз Куина.
– Нет, не знаю, сэр. Клянусь спасением души, понятия не имею. Но я, кажется, собирался позвать садовника, да? Позвонить, чтобы принесли чаю, точно? Чудесные сочные червяки, округлые как крыжовник, для вашей благородной светлости.
– Убирайтесь, – рассердился Рансом. – Я разберусь с вами потом.
Куин положил руку на грудь:
– Клянусь святым Патриком, никогда не думал, что с родным сыном родного отца Куинтона О’Салливана О’Тула О’Шонесси будут так варварски обращаться. – Он посмотрел мимо Рансома в сторону двери. – О, кого я вижу! Возможно, это та самая дама, которой нужно мое внимание?
Со вздохом облегчения Рансом воскликнул:
– Мерлин, ну слава Богу… – Он осекся, поскольку в комнату вплыла Блайз. Мерлин поблизости не было. Он упал головой на свободную руку и застонал.
– Деймерелл, – обратилась к нему Блайз.
Он устало взглянул на нее. Палец его уже онемел.
– Что тебе, Блайз?
Сестра бросила взгляд на Куина. Руки ее были сжаты в маленькие белые кулачки, но при виде того, как зеленоглазый ирландец с улыбкой отвесил ей поклон, пальцы ее слегка расслабились.
– Ой… ты занят? – спросила она с неожиданной и необычной заинтересованностью. – Я зайду позже.
Она повернулась к двери, но Куин аккуратно подхватил ее под руку.
– Дорогая прекрасная мадам, – сказал он. – Умоляю, не нужно так быстро лишать меня солнечного света, который появился в моей бедной пустой жизни.
От этой фамильярности у Блайз расширились глаза. Рансом уже собрался было каким-нибудь колким замечанием охладить красноречие О’Шонесси, но вдруг увидел невероятное зрелище: его чопорная сестра позволила дурно воспитанному незнакомцу многозначительно погладить себя по плечу, а потом поцеловать руку.
Блайз застыла. «Это от шока», – подумал Рансом. После того как Куин выпрямился, она еще добрых полминуты смотрела на него в упор, прежде чем догадалась освободить руку и выйти из комнаты.
– Неплохо у вас получилось, – сухо сказал Рансом.
Куин подмигнул:
– За каждое дело своя награда, любила говаривать моя старушка-матушка.
– Могу вас уверить, что благосклонность моей сестры такой наградой для вас не станет.
– Сейчас вы можете говорить что угодно, ваше герцогское высочество. Но лично я думаю, – Куин отвесил поклон, – что человек должен сначала как следует поработать, а потом уже принять награду от вашей светлости. К тому же воткнутый в руку ежик явно не прибавляет вам оптимизма.
– А если бы этот ежик был воткнут вам в з…
– Придержите язык, сэр, пожалуйста! Еще одна прекрасная дама собирается украсить своим присутствием наше скромное общество.
Рансом развернулся – на этот раз очень осторожно – и посмотрел в сторону двери. Там, одетая в знакомый передник с карманом, стояла Мерлин и с тревогой заглядывала в кабинет. Он откинул голову назад, на высокую спинку стула, и со вздохом облегчения прикрыл глаза.
– Сними его с меня, – попросил он. – Немедленно!
– О Боже! – воскликнула Мерлин. – Ты поранился?
Он услышал, как она подбежала к нему:
– Так, давай-ка…
Он завопил от боли, заглушая конец ее фразы. На ее поспешную попытку распрямить его при помощи рычага ежик отреагировал тем, что еще сильнее и глубже всадил иголки в пальцы – до самой кости, был уверен Рансом. Он выдернул у Мерлин свою руку вместе со зверьком. Через минуту, справившись с болью, он приоткрыл глаза и увидел, что Мерлин растерянно смотрит на него.
– Прости меня! – чуть не плакала она. – Бедная твоя рука! Что же нам делать?
– Полагаю, мне следует удалиться, дорогая мадам, – Куин начал продвигаться в сторону двери, – прежде чем его герцогство начнет на всех кидаться.
– Ох, Рансом! – Мерлин не обратила на Куина никакого внимания и, как только он закрыл за собой дверь, схватила Рансома за свободную руку. Она сжимала его ладонь в своих – жест, который в любое другое время он счел бы чрезвычайно приятным. Как бы то ни было, он сумел сдержаться и не стал бранить ее.
– Бедный Рансом, – повторила она и опустилась на колени рядом с его стулом, прижавшись щекой к его руке.
Он сделал десять ровных, глубоких вдохов. Вот и верь после этого судьбе, подумал он. На Мерлин напала нежная преданность как раз тогда, когда он парализован от боли. Дрожащими пальцами провел он по ее нежной коже и прошептал:
– Вот так удача.
– Что? – Она подняла на него большие серые сострадающие глаза.
– Да ничего, – сказал он. – Не важно.
Мерлин повернула голову, прижалась губами к его ладони – и тут же все тело его буквально запело от желания. Вены его горячо загудели, и Рансом почувствовал физическую необходимость крепко прижать ее к себе, как будто это могло избавить его от страданий. Затем он, несмотря на жгучую боль, притянул Мерлин к себе. Губы ее были невероятно нежными и отзывчивыми.
– Проклятие, – пробормотал он, оторвавшись от нее, положив руку на стол и ложась на нее лицом. – Думаю, этого я не заслужил.
– Что я могу сделать? – трогательно спросила Мерлин. – Ну что я могу сделать?
Рансом попытался улыбнуться:
– Как я вижу, не так уж много.
– Но тебе же больно. А я не хочу, чтобы тебе было больно. И все это из-за меня. Ведь скорей всего именно я оставила ежика здесь. Конечно же, это я. Я часто делаю что-нибудь в этом роде. – Она закусила губу. – Ох, Рансом! Ты сможешь простить меня?
Он глубоко вдохнул. У нее были такие красивые глаза…
– Мерлин, – вздохнул он. – До того как я умру, скорее всего когда-нибудь прощу тебя.
Пепельные брови ее сдвинулись. Он видел, что его ирония осталась непонятой, но на ее лице появилось такое трогательное выражение озабоченности… Она поднесла палец к нижней губе. Рансом застонал. Он опустил голову на раненую руку, а свободную вытянул и убрал ее палец от лица.
– Пожалуйста, не делай так, – мягко попросил он. – Из-за этого я чувствую себя настоящим варваром.
– Я не нарочно.
– Знаю. Ты всегда не нарочно, правда? – Он сжал ее пальцы еще сильней. – Посиди со мной, Чара.
Она печально взглянула на ежика:
– Я знаю, каково тебе сейчас.
– Правда? Тебе недавно вонзилась в руку одновременно сотня шляпных булавок?
– Нет. Я имею в виду, я знаю, что чувствует ежик.
Рансом вздохнул:
– А я-то думал, из нас двоих ты будешь сочувствовать мне.
– Я и сама хотела бы сейчас свернуться вот так в клубочек.
– Так почему бы тебе не попробовать? А потом ты сама себя спросила бы, что можно сделать, чтобы тебя распрямить.
Мерлин посмотрела ему в глаза. Он слегка улыбнулся ей, показывая, что шутит, однако она не ответила. В глазах ее появилось знакомое выражение отрешенности, когда казалось, что она разглядывает его нос и в то же время что-то в тысяче миль отсюда. В такие минуты она казалась очень уязвимой и бесконечно драгоценной – как дитя, улыбающееся во сне.
Рансома охватило острое чувство ответственности за Мерлин. Ведь именно он лишил ее тихого, безопасного существования и, не спрашивая, завладел ее телом и всей ее жизнью. Он терпеливо ждал, пока девушка снова вернется в реальный мир.
– Есть!
– Ох! – хрипло выдохнул Рансом, поскольку звук ее голоса заставил ежика вздрогнуть.
Мерлин вскочила на ноги и стала быстро что-то искать в кармане. Она извлекла пригоршню металлических пружинок и рассыпала их по полированной поверхности стола, затем два сломанных карандаша, маленькое зеркальце и табакерку. Оттопырив карман и заглядывая внутрь, она досадливо поморщилась и возобновила поиски. На свет появилась обширная коллекция деталей часов. Рансом воздержался от вопроса, откуда они взялись, но твердо решил в самое ближайшее время проверить состояние всех часовых механизмов Фолкон-Хилла.
– Вот же, – сказала она, – вот она, нашла…
В самой глубине кармана она пыталась ухватить какой-то маленький, ускользающий предмет и после упорной борьбы наконец с триумфом вытащила его.
– Семя подсолнуха, – увидел Рансом.
– Он обожает его! – Она обежала вокруг стола и нагнулась, двигая семечко в направлении колючего шарика на пальце Рансома. – Вот так… Смотри.
Прошла минута.
– Я смотрю, – сказал Рансом.
Она жестом попросила его замолчать. Он склонил голову, наблюдая, как солнце освещает ее волосы и как она, согнувшись, внимательно смотрит на ощетинившегося зверька. Руки ее покоились на поверхности стола, тонкие пальцы были изящно изогнуты. Общее впечатление немного портило пятнышко смазки на одном из них. Простая хлопчатобумажная блуза слегка колыхалась, приоткрывая прелести, находящиеся под ней.
– Иди сюда и поцелуй меня, – сказал он. – Ежик никогда не раскроется, пока мы на него смотрим.
Она подняла голову и откинула с лица выбившийся локон.
– Ты думаешь? – Лицо ее выражало сомнение. – Я никогда не наблюдала за ним достаточно долго.
– Мерлин, мне больно. Очень больно. Мне нужно как-то отвлечься.
Она нахмурилась. Затем лицо ее осветилось застенчивой улыбкой. Она уставилась на собственные пальцы:
– Наверное… если только ты не пытаешься заставить меня сделать что-то, чего я не хочу.
– Конечно же, нет. Это просто обходной маневр. По-моему, ежик стесняется. Ему не нравится, когда люди на него смотрят. Мы должны показать, что полностью забыли о нем.
Она снова подошла к нему, уже не улыбаясь. Лицо ее было серьезно, волшебные серые глаза чисты и ясны, как луна.
– Ты думаешь, это и вправду поможет?
Выражение лица, тон, легкое напряжение бровей – все говорило о том, что вопрос этот задан совершенно серьезно. У него пересохло во рту.
– Нет, – честно прошептал он, – я просто хочу тебя целовать.
Она наклонила голову. Указательным пальцем осторожно очертила контуры его губ. Рансом закрыл глаза. Его наполняло желание – горячее, требовательное, едва поддающееся контролю. При первом трепетном касании ее губ ему пришлось схватиться за край стола. Тот факт, что раненая рука была уже свободна, едва ли достиг его сознания. Он весь растворился в ее неловком поцелуе, в застенчивой нежности ее касаний и запрокинул голову, надеясь на большее…
– Сработало!
Она резко вывернулась, и он почувствовал себя обманутым.
– Смотри, – сказала Мерлин, не обращая внимания на прошептанное им ругательство. – Я же говорила!
Рансому не нужно было глядеть на ежа. Он осмотрел освобожденный палец в надежде, что его не придется ампутировать. Проколы оказались не такими глубокими, как он опасался, хотя палец яростно ныл и кровь залила всю промокательную бумагу. Он обернул палец платком и уставился на ежика, который уже успел справиться с единственным семечком и теперь подергивал черной пуговкой носа в поисках нового угощения.
– Я нахожу ваше присутствие излишним, – сообщил он зверьку. – Будьте добры проследовать в место вашего расположения, и желаю вам по пути свернуть свою колючую шею.
– Вот. – Мерлин раскопала еще одно семечко. – Иди сюда.
Оттопырив карман, она помахала семечком у ежика перед носом. Тот с готовностью поковылял за приманкой, свесился с края стола и стал вытягивать передние лапки до тех пор, пока гравитация не сделала свое дело и он не рухнул прямо в передник Мерлин. Семечко она кинула вдогонку, а затем смела туда же все свои пружинки и прочие мелкие детали. Пока ежик вертелся, из кармана доносилось позвякивание, затем он удовлетворился своим новым положением и затих.
– Надеюсь, – сухо сказал Рансом, – что, когда мы поженимся, ты перестанешь всюду таскать с собой маленького телохранителя.
Как только эти слова сорвались с губ, он захотел взять их обратно. Серьезная тактическая ошибка – говорить так, как будто их разногласие уже разрешилось. И то, как сдвинулись ее брови, ясно показало, что его оговорка не осталась незамеченной.
Дед всегда учил: чтобы загладить промах, нужно перейти в наступление.
– Почему ты не хочешь? – спросил он, прежде чем она успела в очередной раз отказать ему.
Она опустила ресницы:
– Я люблю ежика. И, может быть, мне действительно нужен телохранитель.
– Ты знаешь, о чем я, Мерлин. Ты собиралась сказать, что не хочешь за меня замуж.
– Ты всегда пытаешься сказать за меня.
– Так я ошибся?
– Дело не в этом…
– А для меня как раз в этом. Мерлин, мне нужно знать причину. – Он встал, обошел вокруг стола и протянул руки ей навстречу. – Я слишком старый? Недостаточно богат? Уродлив?
Она нахмурилась и слегка опустила голову, когда он подошел.
– Мерлин, – он взял ее за локоть, нежно, но достаточно крепко, чтобы не дать ей сбежать, – неужели я тебе совсем не нравлюсь?
Губы ее дрогнули. Он взял это на заметку и продолжил наступление, пробежал рукой вверх по ее рукаву, затем погладил по щеке:
– Ты мне нравишься, Мерлин. Очень сильно.
Она нахмурилась сильнее, нижняя губа ее упрямо оттопырилась.
– Я не верю тебе, – произнесла она, едва дыша.
– Так ты думаешь, я лгу? Разве я не сдержал всех своих обещаний? Разве я не перевез сюда все твое оборудование, не дал тебе место для работы, не пригласил лучшего в стране доктора для Теодора? Разве я о тебе не забочусь? Как ты можешь говорить, что не веришь мне… Мерлин, ради Бога, неужели ты думаешь, что я всех женщин в доме целую так, как тебя?
– Не знаю.
Он чуть крепче сжал ее локоть. Терпение начинало покидать его.
– Позволь тебя заверить, я их не целую!
Она сверкнула глазами:
– Уверена, ты бы и их целовал, если бы хотел заставить бросить работу над летательной машиной!
– Мерлин, разве я говорил…
– Конечно, не говорил. Не говорил вслух. Просто целовал меня.
– И ты сделала вывод, что я хочу заставить тебя бросить летательную машину?
– Да!
Стиснув зубы, он сказал:
– Будь любезна, объясни, какая тут связь?
Она открыла рот, но ничего не сказала. Он чувствовал рукой, как она напряжена и вся дрожит.
– Потому что, – взволнованно произнесла она, – ты думаешь головой!
Он недоуменно посмотрел на нее. Затем выпустил ее локоть и потер глаза. Боль в раненом пальце не утихала.
– Я не могу понять тебя, Мерлин. Действительно не могу понять. Я предлагаю тебе свой дом, свою защиту, свое имя… Не знаю, что еще я мог бы дать тебе.
– Крылья, – прошептала она.
От обиды и непонимания терпение его наконец лопнуло.
– Я не позволю тебе расшибиться насмерть из-за какой-то глупой идеи создать машину, умеющую летать! – Он схватил ее за плечи, не обращая внимания на боль в руке. – Ты слышишь меня? Не позволю.
Он тряс ее, но она молчала. Он хотел ее поцеловать, хотел с силой прижать к себе и защитить от любых возможных неприятностей. Но мысли о том, что в кармане ее передника находится злополучный ежик и что его нежность и страсть она воспринимала как некое принуждение, удерживали его. Он выпустил Мерлин и отошел к окну.
– Ты живешь в мире фантазий, – тихим голосом сказал он. – Этот мир красив, Мерлин, и я… я почувствовал себя избранным, когда смог разделить с тобой его красоту. Но все же настоящий мир здесь. И он по-прежнему жесток и не прощает ошибок. – Он поднял взгляд и смотрел на ухоженные полосы зеленых газонов. – Иногда мне кажется, что всю свою жизнь я трачу на то, чтобы защитить от него тех, кто мне небезразличен.
– А может быть, им не нужна твоя защита.
Он повернулся к ней:
– Удивительно мудрое высказывание для дамы, которая хочет приделать себе крылья и спрыгнуть со скалы.
– Нет, это не так просто.
– Не просто? Ты прыгаешь. Падаешь. Ломаешь шею. Для меня это довольно очевидно.
Она опустила голову. Но он все же видел, что маленькая складочка наметилась между ее бровей.
– Мерлин, – сказал он, – прости меня. С тобой я растерял всю свою дипломатию. Но, дорогая, потеря тобой невинности… уже и так лежит на моей совести. И я не хочу, чтобы на ней же была и твоя кончина.
– Не думаю, что моя кончина хоть как-то тебя коснется, – сказала она, глядя в пол. – Я сделаю, что тебе надо с говорящей коробкой, и уеду домой. Ты не отвечаешь за меня, Рансом.
Она пошла к двери, потом вдруг остановилась и обернулась. Лицо ее выражало такую решимость, какой Рансом никогда раньше не видел у нее.
– Я думаю, что если моя «невинность» лежит на твоей совести, то там ей и придется остаться. Может быть, я и живу в мире фантазий, но я не собираюсь выходить за тебя замуж и отказываться от работы над летательной машиной только для того, чтобы ты сохранил хорошее мнение о самом себе.
