Глава 20
В Годолфинском салоне шло роскошное празднование. Дамы надели драгоценности, мужчины в парадных сюртуках прекрасно справлялись со своей задачей – показать, что эта свадьба так же значительна, как любое другое событие, запланированное не менее чем за полгода. Рансом расхаживал среди гостей, держа в руке шляпу и слегка поигрывая ею. Он принимал поздравления и даже позволил одному из гостей, слегка захмелевшему, натянуть потерявшую форму шляпу герцогу на голову.
Рансом не стал снимать ее и, обойдя всю комнату, подошел к Куину. Как только он присоединился к маленькой группе, где О’Шонесси разговаривал с мистером Пиллом, шляпа как бы случайно соскользнула с его головы. Куин поймал шляпу, и в ту же секунду появилась Блайз и взяла Рансома под руку.
– Деймерелл, – сказала сестра, – надеюсь, ты понимаешь, что это выглядит нелепо.
– Спасибо, Блайз. Но, видишь ли, я только что женился.
– Боюсь, что личные качества невесты уже начали на тебе сказываться. Где ты достал эту мерзкую грязную шляпу?
– Простите меня, леди Блайз, – виновато проговорил мистер Пилл, – это я дал ему шляпу.
– Мистер Пилл, Боже правый! – воскликнул Куин. – Ну, знаете ли, я в шоке.
Священник залился краской:
– Я не собирался ни над кем подшучивать, разумеется. Просто я ее нашел. Вот уже несколько недель назад. Сразу после того, как похитили новобрачную его светлости. Конечно, тогда она не была еще новобрачной, она была просто мисс Ламберн, но…
– О Боже небесный, – сказал Куин. – Похоже, эта шляпа моя.
Он водрузил ее на голову и усмехнулся.
– Возможно, сэр, – с достоинством произнес мистер Пилл. – Извините меня, если считаете, что я поступил неэтично, не вернув ее сразу вам, но я в то время не знал, кому она принадлежит. Я собирался всех об этом расспросить, а потом передать ее на благотворительность, но его светлость пожелал отдать ее маленьким девочкам для игры.
– Шляпа в самом деле ваша, майор О’Шонесси? – Рансом приподнял брови.
Куин снял шляпу с головы и заглянул внутрь.
– Галантерея «Бекинс и сыновья». – Он с театральной гримасой схватился за сердце. – Разве можно найти во всем королевстве еще одного джентльмен, который знал бы, где можно за гроши купить такую прекрасную шляпу? Однако же, – он вручил ее обратно Рансому, – не припомню, чтобы я ее терял, и поэтому не смею заявлять права на данную красавицу. И где же ее нашли?
– Вы говорили, в лесу, да, мистер Пилл? – Рансом вновь водрузил шляпу себе на голову. – Через несколько дней после того, как я нашел мисс Ламберн.
Куин бросил на Рансома быстрый, даже слишком быстрый взгляд. Тот улыбнулся. По лицу офицера пробежала тень: в зеленых глазах угадывалось замешательство, брови нахмурились. Он опустил глаза, но Рансом успел узнать легкие, едва заметные следы виноватой неловкости. Этого он и ожидал. Даже если бы шляпа и не принадлежала Куину (а скорее всего она была все же его), находка Пилла выставляла офицера именно таким никудышным сыщиком, каким Рансом его когда-то и назвал. Тем не менее Рансом просто кивнул и повернулся к Блайз, намереваясь покинуть компанию. Он взял ее под руку, и она подняла взгляд. Бледное лицо Блайз стало белым как мел. Она взглянула на Куина, на мистера Пилла, затем на Рансома – глаза ее округлились и выражали беспомощность.
– Леди Блайз, – хором произнесли обеспокоенные мужчины, и все втроем одновременно кинулись ее поддержать. Она схватилась за руку Куина.
– О Боже, – слабо сказала она. – Я, кажется, падаю в обморок.
– Обопритесь на меня, дорогая, – предложил Куин.
Он подхватил ее за талию, но Блайз выпрямилась и оттолкнула его:
– Нет, нет! Майор, мне не следует… Рансом…
В голосе ее слышалась мольба, на которую Рансом не мог не откликнуться, несмотря на свою нетерпимость к ее избыточной, ханжеской чувствительности.
– Ничего страшного, – сказал он, грубовато успокаивая сестру и заботливо поддерживая ее. – Майор О’Шонесси не съест тебя, я уверен, но мы с мистером Пиллом…
– Нет! – Губы ее вздрогнули. Она попыталась выпрямиться, но Рансом ощущал, как она дрожит. – Со мной уже все в порядке. Мне вовсе не нужна помощь мистера Пилла. Просто помоги мне сесть, Рансом. Я хочу сесть.
Он проводил ее к креслу. К счастью, суета вокруг Блайз привлекла внимание его матери и еще нескольких женщин, и он предоставил сестру их пылким заботам. Рансом подошел к Шелби, который, потягивая шампанское, стоял возле двери, прямо под огромным полотном, изображавшим арабского скакуна, давшего название салону.
Рансом снял помятую шляпу и вручил ее брату:
– Кажется, это твоя?
Размашистым движением Шелби нахлобучил ее на голову, а затем снял, усмехаясь.
– Нет, не моя. Боюсь, это совершенно не мой стиль.
– Разве? Мне казалось, шляпы тебе делают как раз в галантерее «Бекинс и сыновья».
– Да уж. Если б не я, то они бы и вовсе их не делали. А кто тебе это сказал?
Рансом взял бокал шампанского у проходившего мимо лакея.
– О’Шонесси, – сказал он. – Оказалось, что вы с ним пользуетесь услугами одной и той же отличной галантерейной лавки.
Шелби выглядел озадаченным. Он перевернул шляпу и внимательно ее осмотрел:
– Правда? Возможно, Бекинс не так разборчив в клиентах, как мне думалось. Отдай шляпу обратно Куину и посоветуй ему лучше следить за своими вещами.
Рансом пожал плечами:
– А мне кажется, она скорее твоя, Шелби, хотя сейчас ее впору отдать на благотворительность. Ты ведь потерял недавно шляпу, верно?
– Нет.
Рансом взглянул ему в лицо:
– Нет? Подумай еще раз. Где-нибудь в лесу, а?
– Конечно же, нет. Думаешь, я не в состоянии почувствовать, есть у меня шляпа на голове или нет? Я даже не потерял свою темно-синюю шляпу, когда на меня набросился тот разбойник жестянщик.
– Так ты уверен, что эта не твоя?
– Да, совершенно уверен. И как ей быть моей? Я ничего не терял.
Рансом угрюмо смотрел на брата.
– Да и какая разница? – поинтересовался Шелби. В голосе его послышались агрессивные нотки.
– Разница есть. Шелби, я должен знать правду.
Брат расправил плечи и спросил:
– Ты думаешь, я что-то скрываю от тебя?
Рансом положил руку ему на плечо:
– Пожалуйста, не будем ссориться. Я просто хотел сказать, что это не шутка, и мне действительно нужно знать, твоя ли это шляпа.
– Нет, она не моя. Я же сказал. Все шляпы, которые я смог позволить себе приобрести, спокойно лежат у меня в гардеробной, можешь быть уверен.
– Твой камердинер считает иначе. – Рансом слегка улыбнулся, предвидя, что Шелби выразит недовольство.
– Ты расспрашивал об этом моего камердинера?! – возмутился Шелби.
– Я попросил слугу навести справки насчет этой шляпы. Это твой размер, твоя мастерская, и к тому же известно, что ты потерял шляпу. Вот и все.
– Отлично, – прошипел Шелби. – Замечательно. А где ее нашли? В лесу? Думаешь, я не вижу, к чему ты клонишь?
Несколько секунд Рансом смотрел на брата, изучая гордый изгиб его губ.
– Я ни к чему не клоню, – медленно сказал он.
– Черта с два, так я и поверил, – презрительно усмехнулся Шелби. – Я тебя знаю, брат. Очень хорошо знаю. Выстраивается целое дело, правда? На какое-то время я подумал, что ты и в самом деле относишься ко мне с любовью, но я должен был догадаться: как только ты снова встанешь на ноги, паршивая овца Шелби опять возглавит список подозреваемых!
Он залпом допил шампанское и швырнул бокал в камин. Тот вдребезги разбился о решетку.
– Мои поздравления! – громко сказал он и повернулся к двери, чтобы уйти.
Однако не успел он сделать несколько шагов, как двустворчатая дверь резко распахнулась, с громким стуком ударившись о медные упоры. В проеме стояла Мерлин. Она вся дрожала, серые глаза ее округлились и с отчаянным выражением смотрели на Рансома. В тишине, воцарившейся с ее появлением, девушка подошла к нему и топнула ногой в атласной туфельке.
– Ты сжег ее! – выкрикнула она. – Я тебя ненавижу! Я тебя презираю! Ты мне мерзок! Как ты мог… это… сделать? Как ты мог… так… поступить… со мной?
– Мерлин…
– Я вспомнила! – Вытирая слезы, она начала пятиться к двери. – Я все вспомнила. Я никогда не говорила, что стану твоей женой. Это был обман, ты обманул меня и сжег машину… Сжег мою летательную машину, все мои записи и вообще все, что могло бы помочь мне построить ее снова.
Рансом подошел к ней – все в комнате замерли, не смея шелохнуться. Он онемел от ее слов и слез. Неподдельная ненависть в ее глазах вызвала в нем глубокую боль. Он не хотел, чтобы это случилось так скоро. Он вообще этого не хотел. Если бы память к ней так и не вернулась, он был бы только счастлив. Рансом благодарил бы Бога за возможность спокойно завоевать ее любовь. Однако до этого момента он не понимал всей глубины своей ошибки.
– Мерлин, – сказал он, в растерянности не найдя больше слов.
Она отступила назад, не давая ему к себе прикоснуться, и это движение новой болью отозвалось в его душе.
– Я уезжаю, – тихо сказала Мерлин, но голос ее разнесся по всей комнате. – Я еду домой. Больше ни минуты не останусь с тобой в этом доме.
Мерлин отвернулась. Рансом быстро подошел к ней и взял за плечи. Она отшатнулась, пытаясь освободиться.
– Я здесь не останусь! Ненавижу тебя, ненавижу! Не прикасайся ко мне!
Он отпустил ее. Ему пришлось сделать усилие, чтобы вдохнуть, – грудь его будто парализовало от холода и боли.
Мерлин, развернувшись, пошла к выходу.
– Я уезжаю… домой! – Голос ее срывался от ярости. – Ты обманул меня… и заставил насильно… и столько времени мучил меня… довольно!
Каштановые волосы, густые и спутанные, разметались по платью цвета нарциссов. Она смотрела прямо на Рансома, но, казалось, даже не видела его. Мерлин будто вся растворилась в своем гневе, ярости и горе. И он был причиной этого горя.
Среди гостей поднялся шепот. Мерлин удалялась по длинному коридору Фолкон-Хилла.
Рансом повернулся к гостям. Он ожидал, что они будут сочувствовать его горю, но увидел на их лицах лишь замешательство и любопытство. Что ж, справиться с этим будет легко. Легче легкого. Этим займутся мама и Блайз. Пусть они проявят свою хваленую фамильную дипломатию и сгладят скандал и отвлекут гостей. Рансом ощущал лишь возрастающий гнев, злость на самого себя – за то, что, играя с судьбой, позволил себя победить.
Все присутствующие не сводили с него глаз. Мрачно усмехаясь, он поднял бокал и так же, как до этого Шелби, запустил его в каминную решетку.
– Ваши поздравления! – сказал он, насмехаясь над Шелби, гостями, самим собой. – Думаю, они мне понадобятся.
Мерлин была в ловушке.
У нее не было даже одежды, не считая кружевного свадебного платья и атласных туфель. Найти собственное платье она не смогла. Гардероб в ее старой спальне наверху был пуст, а расспрашивать горничную Мерлин побоялась – вдруг та позовет Рансома. Девушка слышала, что он вышел за ней из салона, но Фолкон-Хилл предоставлял отличные возможности нырнуть в один из боковых коридоров и исчезнуть. К тому моменту, как она достигла лестницы и торопливо взбежала наверх, шагов его уже не было слышно.
Она подумала о том, не обратиться ли ей к Таддеусу, но вспомнила, что он тоже участвовал в обмане, не предупредив ее о вероломстве Рансома, и даже не рассказал ей о том, что было сделано с обломками аппарата. Память возвращалась к ней отдельными вспышками: как Рансом высмеивал ее летательную машину; как он запугивал ее саму, или обманывал, или соблазнял, чтобы заставить слушаться. Он был настоящим тираном – хуже, чем самый ужасный из фараонов, или ханов, или тех восточных деспотов, о которых она читала в книгах двоюродного деда.
А летательная машина…
Ее больше не было. Он ее сжег. Сжег! Она закрыла глаза и вздрогнула, как будто пламя лизнуло ее собственную кожу.
Окруженный стеной сад, где она сидела, съежившись на мраморной скамейке, мерцал в лучах заходящего солнца. Фонтан и аккуратные клумбы не были видны из окон дома. Фонтан работал: четыре водяные дуги вздымались изо рта золоченой рыбины, в зените окрашивались оранжевыми и розовыми отблесками заката, а затем падали, создавая рябь, от которой на воде плясали тени и серебряные узоры. Мерлин печально наблюдала за ними, горюя о разбитых вдребезги мечтах. Фонтан вращался. В его кружении потоки воды на мгновение дрогнули и замерли, затем поменяли направление и закружились в обратную сторону.
Мерлин подняла голову, вспомнив о давнишнем желании исследовать механизм, управлявший вращением струй. Затем вновь опустила подбородок на колени. Еще одна запрещенная вещь, еще один путь, которым нельзя было двигаться. Она ненавидела это поместье, где каждое движение должно подчиняться каким-то правилам, которых она не могла понять. В любом случае, она уезжает. Осталось потерпеть последнюю ночь. Завтра, как только она найдет ежика и какую-нибудь нормальную одежду, она сбежит от всех этих ограничений, свадебных платьев и атласных туфель. Вскочив, девушка скинула с себя туфли вместе с чулками, сбросила на землю тонкую шаль и вошла в воду.
Дно бассейна круто уходило вниз – он оказался глубже, чем она ожидала. Когда Мерлин добралась до фонтана, теплая вода дошла ей уже до пояса, и юбка ее плавала по поверхности, как бледно-желтый лепесток лилии. Схватившись рукой за позолоченный плавник, она собиралась вскарабкаться на скользкий фигурный постамент.
– Мерлин!
Имя ее прозвучало неожиданно, заглушая монотонный плеск воды. Она, вздрогнув, выпрямилась. Нога ее соскользнула, и Мерлин, подняв брызги, упала на спину в самом глубоком месте бассейна. Испугавшись и запутавшись в платье, она не сразу сумела всплыть. Наконец, вынырнув, судорожно глотнула воздух. Вдруг кто-то потянул ее сзади за платье. Задыхаясь и пошатываясь, она нащупала ногами гладкий мраморный пол и, развернувшись, увидела Рансома в мокрой рубашке.
Он схватил ее за плечи:
– Господи Боже мой, что это ты здесь делаешь?!
Мерлин уныло обмякла в его руках. Она должна была предвидеть, что любой ее бунт потерпит неудачу.
– Ничего, – грустно сказала она. – Это тебя не касается.
– Черта с два… – Он замолчал и выпустил ее. Белая ткань, намокнув, облепила его тело, подчеркивая в сумерках мускулистость тела. Крахмал растворился и сбежал с воротника, кружевное жабо на груди обвисло. Он глубоко выдохнул: – Мерлин, – голос Рансома дрожал, – когда я тебя здесь увидел, и твое платье плыло по воде, я подумал… – Он провел руками по лицу. – Боже, как ты меня напугала!
– Почему? – Она отвернулась, откидывая со лба мокрые волосы. – Ты боишься, что я испорчу фонтан, пытаясь разобраться, как он работает?
– Так вот чем ты здесь занималась? – обрадовался Рансом.
– Нет, – она пригнулась, проходя под струей. – Я не успела.
– Завтра я велю его выключить. Ты сможешь его разобрать и разглядеть там все, что тебе захочется.
– Завтра меня здесь уже не будет.
– Мерлин. – В голосе его прозвучала тихая печаль.
Она схватилась рукой за золотистый плавник и ощутила, как на глаза наворачиваются слезы. Струя воды оказалась совсем рядом – брызги долетели до ее щеки. Рансом взял ее под руку. Она едва расслышала сквозь потоки воды, как он сказал:
– Прости меня.
– Ты сжег ее.
– Прости меня, – повторил он. – Пожалуйста, позволь мне объяснить.
Она вывернулась, ударив рукой по воде, и пристально взглянула на него:
– Ее больше нет. Что тут еще объяснять?
На его бледном лице залегли глубокие тени, каштановые волосы и брови в сумерках казались черными, и в них красиво блестели капли от водопада, кружившего у них над головами. Рансом бросил на нее напряженный взгляд, а потом закрыл глаза:
– Да. Я не смогу этого объяснить. Ты вряд ли поймешь меня.
Губы девушки дрожали. Будто сквозь туман она увидела, как двинулась его рука, поднимая за собой тонкую намокшую ткань, и он коснулся ее щеки. Его пальцы скользнули вниз по ее шее.
– Я люблю тебя, – сказал Рансом. – И хочу, чтобы ты была счастлива.
– Счастлива? – она всхлипнула. – Как я могу быть счастлива здесь? И как я могу быть счастлива с тобой?
– Ох, Мерлин, – прошептал он.
– Но зачем?! – воскликнула она. – Я даже не знаю, зачем ты… держишь… меня здесь? – Голос ее срывался, она едва контролировала себя. – Я не понимаю, зачем ты… отнял… то, над чем я трудилась… всю жизнь. Я хочу домой, и я… ненавижу тебя! Я очень хочу уехать…
Он поймал ее за плечи:
– Ты не можешь уехать домой. Пока еще нет.
– Нет, могу. Что меня держит? Я здесь больше не вынесу!
– Тебе придется подождать… еще некоторое время. – Голос его зазвучал резче. – Ты все еще в опасности. Тебе нельзя сейчас уезжать.
Мерлин ощутила опустошенность. Отталкиваясь от него, чтобы освободиться, она отклонилась назад, и пальцы ее соскользнули по его мокрым рукавам.
– Я не могу ждать. Я все забуду. Мне не удастся потом все вспомнить!
– Ты не можешь уехать.
– Но я же забуду. – Заплакала она, еще сильнее стараясь вырваться. – Ты ведь все сжег – мои записи, мои чертежи…
– Мерлин…
– Отпусти меня! Отпусти меня, отпусти меня. – Она продолжала вырываться, ослепленная слезами и брызгами. – Я тебя ненавижу. Ты сжег ее. Она пропала… пропала! А я так старалась! Я была… так… близка… – Голос ее сорвался, перешел в громкие всхлипывания.
Рансом был сильнее, он обнял ее за трясущиеся плечи и притянул к себе. Он продолжал повторять ее имя снова и снова, держа и убаюкивая ее. Он так утешал ее в своих нежных и уверенных объятиях, как никто и никогда за всю ее жизнь. Он прижался щекой к ее волосам и гладил ее в такт всхлипываниям. Он обнимал ее до тех пор, пока она, обмякнув, сама к нему не прильнула и не разрыдалась еще сильней, будто наверстывая те бесчисленные разы, когда ей хотелось заплакать, но рядом никого не было – никто ее не обнимал, никто не шептал ей так же, как он, что все будет хорошо, что он вместе с ней, что он ее любит. Наконец она отстранилась, тяжело дыша.
– Теперь я не могу даже… – Мерлин сглотнула и застонала, упершись мокрым лбом ему в грудь, – не могу… даже… ненавидеть тебя.
– Хорошо, – прошептал он и поцеловал ее в макушку. – Это хорошо.
– Но что мне теперь делать? Что мне делать? Моя летательная машина… – Из горла ее вырвалось горестное восклицание. – Ох, как же я буду без нее?
– Может, будешь исследовать фонтаны? – предложил он. – Или изобретать электрический экипаж? – Рансом взял ее голову двумя руками и отклонил назад. Жесткие черты его лица смягчились, глаза светились надеждой. – Или заниматься со мной любовью?
Мерлин закрыла глаза, из которых опять потекли слезы.
– Ты моя жена. – Он прикоснулся губами к ее щеке, ощутил вкус воды и ее слез, провел языком по нежной коже у нее под глазами. Мерлин слушала, как лениво вращается фонтан. Когда брызги падали рядом, казалось, будто он тоже плачет.
– Ты обманул меня.
– Я был не прав. И слишком нетерпелив. И я был напуган, Мерлин. Я боялся, что ты не вспомнишь… и не будешь любить меня.
– А я и теперь не помню все до конца. Я помню… – она запнулась и втянула голову, – когда ты пришел ко мне. Это я помню. И еще помню, как говорила, что не могу выйти замуж за тебя.
Он нежно взял ее за подбородок и придвинулся к ней:
– А ты помнишь, как я сказал, что люблю тебя?
– Как ты можешь говорить, что любишь меня? – Она отстранилась. – Как ты можешь так говорить, если ты сжег мою машину?
– Мерлин, она упала. И вся разломалась.
– И все мои записи. Все! – Она взглянула ему в лицо, пытаясь найти в нем следы злого умысла, объяснявшего это предательство. – Как будто хотел быть уверен, что я никогда не построю ее заново.
На его лице не было ни следа раскаяния, лишь боль, скрывавшая его упрямый ответ на ее «почему». Он прижался к ней лбом.
– Я хотел, чтобы ты была в безопасности, чтобы ты осталась жива. Твоя машина не полетела бы, Мерлин. Она не полетела бы никогда.
– Но она же летала! – Мерлин рывком отодвинулась от него и прислонилась к мраморному постаменту фонтана. – Вудроу сказал, что она летала.
– Она упала на землю. Она разломалась. Этого ты не помнишь?
– Нет. – Девушка покачала головой. – И что хуже всего, я ведь летала, но не могу это вспомнить! Я вспомнила тебя и то, как сюда приехала, но после этого все видится какими-то фрагментами. Я вообще не помню ни того, что я летала, ни даже того, как сумела этого добиться.
– Эта штука просто развалилась в воздухе.
– Вудроу сказал, что кто-то ослабил ее нарочно.
– Вудроу всего двенадцать лет, Мерлин. Раньше я думал, что смогу тебе это позволить… чтобы ты построила свою машину, а потом я кого-нибудь нанял бы, чтобы ее испытать. Но когда я увидел, что произошло… – Он взял ее за руки и нахмурился. – Это же смертный приговор человеку, которого мы посадим в такую машину.
– Вовсе нет! И если ты так сильно ненавидишь идею полета, то откуда мне знать, что это не ты заменил стальной винт на медный?
– Я?! – Он напрягся и прижал ее спиной к фонтану. – Да ты с ума сошла? Ты думаешь, я бы стал рисковать… – Голос его сорвался, и на какое-то мгновение показалось, что он не может с ним совладать. Пальцы его сильно стиснули ее плечи. – Боже, неужели ты думаешь, что для меня имеет значение, будет ли эта чертова штука работать? Единственное, что меня волнует, – это твоя безопасность! Знаешь, что я почувствовал, когда увидел, как ты лежишь там, под обломками? – Неожиданно он прижался к ней и накрыл ее рот таким страстным поцелуем, что Мерлин не сумела его оттолкнуть. – Я хочу тебя, – сказал он в ответ на ее попытки вывернуться. – Ты нужна мне. Ни за что не потеряю тебя опять.
Она замерла, задыхаясь. Ей безнадежно не хватало сил, чтобы освободиться, и она понимала это. Он поцеловал ее в шею. Струйки воды сбегали по ее волосам.
– А это ты помнишь? – спросил он, дыша ей в шею. – Ты помнишь, как мы занимались любовью?
Мерлин резко выдохнула, сквозь воду и одежду чувствуя, как он придвинулся к ней. Она вздрогнула от неожиданного контраста вечернего холода и мокрой одежды и жара, исходившего от тела Рансома.
– Ах, Мерлин. – Он целовал ее шею и плечо. – Не бойся. Позволь мне любить тебя.
Она беспомощно охнула, одновременно и желая, и не желая этого. Она помнила, что означало заниматься любовью, – да, вспомнить это было нетрудно. Сад погрузился в темноту, но рубашка Рансома белела, очерчивая контуры его тела, так же, как звук падающей воды очерчивал круг, внутри которого они стояли.
Легкое платье лежало на воде вокруг Мерлин. Как только она перестала сопротивляться, он отпустил ее руки и приподнял его, одновременно развязав бант у нее под грудью. Тугой корсаж ослаб. Он спустил с ее плеч тонкие рукава, и они ушли под воду. Затем скользнул руками по льняной сорочке, облегавшей ее тело, и поцеловал обнаженные плечи. Его нежный страстный стон дрожью отозвался во всем ее теле. Она положила руки ему на плечи. Но он отстранил ее назад, на гладкий каменный парапет, и пробежал пальцами по каждому изгибу ее тела, которое все еще облепляла мокрая сорочка, закрывая грудь. Вскоре льняная ткань последовала за платьем, и теплая вода ласкала обнаженную кожу Мерлин.
– Ты замерзла? – шепнул он, когда она задрожала в его руках, ласкавших под водой ее бедра. Она покачала головой, ощущая себя как во сне, будто она была и здесь, и в то же время где-то еще, будто тело ее было с ним, а сознание унеслось куда-то далеко. Вдруг Рансом отстранился и через мгновение стянул через голову рубашку. Белый батист поднял каскад мерцающих капель. Скинутая рубашка поплыла, на секунду коснувшись ее талии. Рансом придвинулся вновь, и вода, стекавшая по его лицу, при поцелуе сбегала между их губами.
Мерлин положила его ладони себе на бедра и погладила его сильные руки. Возле плеча она задержалась, нащупав промокшую повязку вокруг раны. В темноте она казалась бледной полоской, чуть светившейся в свете луны. Мерлин теперь ясно вспомнила: были сумерки, постепенно переходящие в ночь, но вместо воды в тот раз струйкой бежала кровь.
Пальцы ее скользнули по его блестящей коже, задержались на рельефной мышце, дугой проходившей у плеча, – гармония силы и формы. «Так же красиво, как симметрично изогнутое крыло», – подумала Мерлин.
– Рансом, – прошептала она, – мне нужно уехать, но…
«Я люблю тебя, я все еще люблю тебя». Она не сказала этого вслух. Слова явились ей ниоткуда – воспоминания были слишком туманны, и она не могла их понять.
Он обнял ее и нежно-нежно прошептал:
– Ты не уедешь… Я тебя не отпущу…
Мерлин не стала с ним спорить. Она уедет, но в памяти останется эта ночь. Сейчас она с ним, но он уже не сможет использовать свою власть и силу, чтобы разрушить ее мечту. Он жадно прильнул к ее губам, прижал спиной к камню, и она закрыла глаза. Ей хотелось того же, чего и ему. Только один этот раз.
Рансом почувствовал, что она больше не сопротивляется, ощутил, как тело ее расслабилось и наполнилось желанием, как она прильнула к нему. Желание в нем стремительно нарастало. Все вокруг провоцировало его: и вода, и сгустившаяся тьма, и ее мокрое, теплое, обнаженное тело, которое то призывало его, то вдруг отстранялось, то звало снова… Она совершенно естественно принимала его неистовые ласки, как будто раздевание и соблазнение девушки в садовом фонтане было абсолютно в порядке вещей.
Оказывается, он всегда мечтал о том, чтобы овладеть своей женой в фонтане, но сам не догадывался об этом. За его спиной взошла луна, и холодный свет залил лицо Мерлин, когда под ласками Рансома она отклонилась назад. Губы ее раскрылись от нескрываемого удовольствия. Это едва заметное движение вознесло его на вершину наслаждения: страсть достигла пика и взорвалась, будто металл сокрушил стекло, и алмазно-твердые осколки искрами ворвались в его кровь, огнем добежав до самого мозга. Он застонал, проклиная свои парадные шелковые бриджи, мешавшие ему почувствовать каждый дюйм ее тела, и он с нетерпением от них избавился. Затем он приблизился к ней и, становясь на колени, потянул вниз за собой. Серебристая в лунном свете вода доходила ему до груди и едва закрывала соски Мерлин. Встав на мраморный пол там, где он плавно переходил в основание фонтана, Рансом усадил девушку на свои бедра и, прислонившись лбом к основанию ее шеи, резко вошел в нее. Казалось, что он сейчас взорвется. На несколько мучительных секунд ему пришлось замереть, чтобы этого не случилось. Мышцы его слегка дрожали, как бы пытаясь против его воли прийти в движение. Повернув голову, он прижался к ее шее, поймал нижней губой каплю воды, впитавшую аромат ее сладко-солоноватой кожи, и слизнул языком. Уголком рта он ощущал ее пульс, бившийся сильно и часто.
Мерлин не шевелилась. Еще не обученная тонкостям физической любви, она будто не участвовала в происходящем, а просто ждала, чтобы он двинулся дальше. Он был благодарен за это Богу – его способность контролировать ситуацию и так уже была на пределе. Однако нетерпеливое желание подчинило себе его руки, и он провел ими вверх по ее телу. Большой палец скользнул по одному из сосков и описал дразнящий кружок вокруг него. И он был вознагражден. Тело ее напряглось, и она, выгибаясь, стала двигаться на его бедрах. Рансом закрыл глаза и откинул голову назад, тяжело дыша. Она сделала еще одно движение, и у него вырвался низкий стон.
– Рансом, – произнесла она умоляющим тоном, и к этой мольбе он просто не мог не прислушаться. Сглотнув, он заставил себя открыть глаза. Затем он вновь провел пальцем по ее груди, очень медленно. Губы его раскрылись от удовольствия, когда она запрокинула голову и всем телом приподнялась, прося новой ласки.
Он заставил себя не закрывать глаза – наблюдая за Мерлин, он мог лучше сохранять контроль. Подобно морской нимфе, она подняла руки, с которых струилась вода, и обняла его за плечи. Несколько ручейков сбежало по его груди и спине. Он смотрел, как она улыбается, смотрел, как напряглась ее шея, когда он снова стал гладить ее соски, выписывая большими пальцами круг за кругом по нежным теплым выпуклостям и задавая ритм, который она вскоре стала повторять всем телом. Ему было трудно не двигаться вместе с ней. «Смотри на ее лицо, смотри на ее лицо», – приказывал он себе, стараясь сдерживать свои чувства. Рансом ласкал ее шею, скользнул вниз по плечам и еще сильнее прижал к себе. Дыхание его замерло, мышцы напряглись струной, жаждая примкнуть к нарастающему ритму.
Поднялся легкий туман. Мерлин казалась ожившим изваянием, вырезанным из ночи и луны. Он взял ее двумя руками за грудь, чтобы лизнуть языком сосок, едва видневшийся из-под воды. Вырвавшийся у нее стон наслаждения страстным желанием отозвался в мужском теле. Он ласкал языком ее грудь, и каждое ответное движение Мерлин разливало восхитительное возбуждение по всему его телу.
Она стала задыхаться и обхватила его спину. Он опустил руки и скрестил их под ней, поддерживая ее. Теперь она, постанывая, извивалась и раскачивалась на нем. Звуки эти сливались с журчанием фонтана, а волны от движения их тел серебряной паутиной расходились по поверхности воды.
Стоны ее участились. Она обхватила его ногами, и движение это чуть не вызвало сладкую агонию. Он с силой зажмурил глаза и прижался лицом к ее нежной шелковой коже. Каждый мускул его тела застыл, а она все продолжала двигаться. Он услышал, как Мерлин произнесла его имя, а затем снова и снова повторила его в неистовой мольбе. Вдруг оно переросло в долгий выдох блаженства. Она вцепилась в него. Он встал с колен, прижал ее к себе за крепкие ягодицы и вдавил спиной в твердую поверхность постамента так, чтобы она не могла выскользнуть, а он сумел вонзить в нее всю свою живую плоть долгими глубокими толчками.
Мир вокруг него взорвался наслаждением еще до того, как вода, поднятая в воздух их телами, успела скатиться каскадом обратно в фонтан. Рансом услышал собственный крик, полный страсти, и вот уже он судорожно глотал воздух, пытаясь прийти в себя.
– О Боже, – сказала Мерлин, – это было так замечательно!
Он рассмеялся, поднял ее и прижал к своей груди:
– Да, замечательно. – Он начал раскачивать ее, поднимая волны.
Мерлин расслабилась и, как жидкий воск, вытекла из его объятий. Закрыв глаза и подставив лицо лунному свету, она прислонилась спиной к фонтану.
– Я бы хотела остаться тут навсегда.
– Это маловероятно. – Он встал рядом с ней, опершись локтем о золоченую рыбину. – Я не собираюсь проводить в фонтане всю нашу первую брачную ночь.
Мерлин зевнула. Рансом обнял ее за плечи и поддержал. Они стояли, наблюдая, как струйки воды кружатся вокруг них и сбегают вниз. Мерлин прижалась к нему и зевнула снова.
Он поцеловал мокрый завиток ее волос, прилипший к подбородку:
– Ты устала. Боже, тебе сегодня столько всего выпало, а ты ведь едва поправилась. – Он крепче обнял ее. – Пойдем, я отведу тебя в постель.
Он помог ей выбраться из бассейна, и она задрожала в ночной прохладе. Затем он нашел свой жилет и вытер им ее плечи и ноги. После этого он завернул ее в сюртук, который кинул на землю, прежде чем залезть в фонтан. Сидя на краешке бассейна, Мерлин болтала ногами, пока он, снова забравшись в воду, вылавливал ее платье и свою рубашку.
Когда он появился рядом, с прилипшими белыми шелковыми бриджами и с капельками воды, сверкавшими на волосах и груди, ей казалось, он похож на языческого бога. И все же ему пришлось отжать их одежду, как это делает обычная прачка. Собрав ее туфли и чулки, он связал все в один узел.
– Вот. Это понесешь ты, если не возражаешь.
Мерлин встала и приняла узел. И тут же Рансом подхватил ее на руки и понес в сторону дома. Босые ноги ее болтались в воздухе. Он поднялся на террасу, затем преодолел один лестничный пролет и оказался возле открытой стеклянной двери в темном крыле дома, выходившем окнами в сад. Он прошел через дверь, поставил Мерлин на ноги и поцеловал ее в лоб.
– Подожди здесь.
Мерлин послушно осталась на месте. Она слишком устала, чтобы хотя бы осмотреться и понять, что это за комната. Через несколько минут он вернулся с полотенцами. Она стояла не шевелясь, пока он вытирал ее волосы. Потом он снял мокрые бриджи. В лунном свете, падавшем из окна, Мерлин увидела его полностью обнаженным. Все его гладкое, будто отполированное тело состояло из хорошо очерченных мышц, напоминая работу греческого скульптора. Ощущая смутное любопытство, она протянула руку и, погладив его бедро, дотронулась до той части его тела, которая совсем недавно доставила ей столько наслаждения. Он начал возбуждаться, и она увлеченно наблюдала за ним, пока рука Рансома не легла на ее затылок.
– М-м-м… – Его легкое дыхание щекотало ей кожу. – Мерлин, пойдем в постель.
Она стояла, покачиваясь от усталости, и он снова взял ее на руки. Рансом пронес ее через дверь и положил на кровать, а затем сам опустился рядом, у нее за спиной. Простыни пахли сиренью. Он обхватил ее руками, уткнулся лицом в плечо и прижался так тесно, что горячее свидетельство его желания несильно, но отчетливо давило ей в спину. Однако он не торопился заниматься любовью.
– Завтра, – прошептал он в ответ на ее вопрос. – У нас достаточно времени. Все мои «завтра» теперь твои.
Он погладил ее, положив руку ей под грудь:
– Просто усни со мной, милая Чара.
Она попробовала от него отодвинуться. Объятие его стало крепче, удерживая ее, как узницу.
– Отдыхай, – нежно приказал он. – Лежи здесь и спи.
Она уставилась в темноту, обдумывая его приказание. Он может силой заставить ее подчиниться – для него это так просто. Вся власть в этом мире принадлежала ему: он был и сильнее ее, и хитрее, и безжалостнее. Как принц из какой-нибудь сказки, всех драконов он убьет сам, и ей ни одного не оставит. Она будет в полной безопасности. Но жизнь ее станет скучной и бесцельной.
Она сглотнула, чувствуя, что рука его расслабилась и грудная клетка, прижатая к ее спине, вздымается и опадает в спокойном ритме сна. Нащупав его пальцы, она сплела их со своими. На руку ей скатилась слеза. Потом еще одна. Первая – потому что ей нужна свобода. А вторая – из-за того, что она будет по нему скучать.
