Глава двадцатая
Мадлен почувствовала, как горячая краска прилила к щекам под его пристальным взглядом, двинувшимся с ее лица к обнаженной груди. Джеймс уже насытился и лежал, довольный, у нее на руках. Она поспешно прикрылась, изучая его оценивающее выражение лица. Он совсем не выглядел довольным своим сыном.
— Ты получил мое письмо? Заслуживает ли наследник твоего одобрения? — она держала спящего малыша так, чтобы отец смог разглядеть его.
— Он родился в середине июня. Я покинул Джорджию в середине сентября. Это в достаточной степени ставит мое отцовство под сомнение, не так ли? — Он взглянул на младенца, чье крошечное лицо было еще слишком мало, чтобы быть похожим на кого-то.
У Мадлен все потемнело перед глазами. Этого не может быть, но, конечно, с врожденной подозрительностью Квинта, может. Именно так и случилось.
— Ты приходил навестить меня в ту ночь, перед тем как уехать, двенадцатого сентября, насколько я помню. Это было в тот раз, Квинт, — ответила она мягко. — Неужели ты не можешь оставить в покое политику и просто любить своего сына, если не меня.
— Если это мой сын, — сказал он нетвердым голосом.
— Ты не подержишь его? — предложила она, пытаясь преодолеть яростный гнев, растекающийся внутри нее. — Посмотри на его волосы, Квинт, они такие же черные, как у тебя.
— Цвет волос ребенка меняется так же, как и глаз. — Он отвернулся, отказываясь взять мальчика. Мучительная боль терзала все его существо. Быть обреченным на ту жестокую судьбу, что и старый Роберт, — какая в этом ирония!
— Ты тоже будешь бить и стыдить этого невинного ребенка, как Роберт тебя? — Она опустилась на колени и положила Джеймса в кроватку, затем взглянула на Квинтина, ожидая ответа. Он застыл.
— Кто рассказал тебе о том, как Роберт обращался со мной?
— Не нужно быть гением, чтобы представить себе, как мужчина с его темпераментом будет реагировать на то, что судьба обременила его чужим ребенком. Но хочу предупредить тебя, Квинт. Веришь ты или нет, что ты отец Джеймса, я его мать и убью каждого, кто ударит его, даже тебя.
В ее голосе зазвучали стальные нотки, в них чувствовалась властность, которой Квинт не слышал прежде. Он нахмурился.
— Ни одной живой душе я никогда не сделаю того, что Роберт делал со мной. На этот счет можешь быть спокойна.
— Но ты все-таки не веришь, что он твой сын. Квинт отвернулся от ее обвиняющих глаз, не желая дать ей увидеть муку, отразившуюся на его лице.
— Я не знаю, Мадлен. Возможно, когда он подрастет… Сейчас я не знаю, чему верить.
— Разумеется, не твоей жене. — Ее голос был полон горечи.
— Моей жене, которая каждую свободную минуту проводила с моим кузеном Эндрю.
— Твоей жене, которая застала тебя в страстном объятии с Сереной Фаллоуфилд! Ты когда-нибудь видел, чтобы Эндрю позволял себе такие вольности со мной?
Его плечи безвольно опустились.
— Тем больше было причин для того, чтобы отомстить мне. Вот видишь, никто из нас не может доверять другому.
Он выглядел таким уставшим и измученным, лицо его было небрито, рубашка и рейтузы из оленьей кожи грязными и оборванными.
— Ты проделал долгий путь. Я позову Тоби. Он приготовит тебе ванну и чистую одежду. — Не ожидая его согласия, она быстро подошла к двери и крикнула, чтобы подошел камердинер.
— Ты обрела полную власть в мое отсутствие. Мне трудно поверить, что Роберт стал таким уступчивым. Или перспектива наследника его владений так сильно радует старика? Держу пари, он был бы вдвойне доволен, если бы ребенок был не моим.
Сердце Мадлен сжалось от боли, когда она вспомнила точно такие же слова Роберта по этому поводу, после того как она сказала ему о ребенке.
— Роберт сильно болен. С прошлой осени доктор Уизерспун опасается за его жизнь. Хинин немного сдерживает лихорадку, но его сердце выходит из строя.
Квинтин насмешливо фыркнул.
— Неудивительно, учитывая его калибр.
В этот момент вошел Тоби, ужасно обрадованный тем, что его хозяин благополучно вернулся домой. Морщинистое лицо старика расплылось в широкой улыбке, когда он похлопал Квинтина по спине с фамильярностью старого покровителя, на глазах у которого его подопечный превратился в мужчину.
— Я позову двух мальчиков принести воды, а чистую одежду приготовлю сам, мистер Квинтин. Уж как рада будет Делфина! Обязательно испечет свой чудесный персиковый пирог, да-да, непременно. — Он посмотрел на малыша, который теперь зашевелился в своей колыбельке. — У вас прекрасный мальчик. Крепенький, как дуб, и выносливый, как джорджийская сосна.
— Спасибо, Тоби, — тихо сказал Квинтин. Когда старик вышел из комнаты, он повернулся и стал смотреть, как Мадлен, положив ребенка на маленький стол, стала менять ему пеленки. Умные глаза Гулливера не отрывались от Джеймса.
— Вижу, у ребенка надежный защитник, — сказал Квинт. Мадлен не обернулась, продолжая свою работу.
— Гулливер охраняет его каждую ночь.
Квинт подошел ближе и посмотрел через ее плечо, помимо воли испытывая любопытство. Она ловко справлялась со своим делом, словно давно привыкла к этому.
— Разве у тебя нет для него няньки?
— Эми. Она очень хорошая, но когда есть возможность, я предпочитаю заботиться о нем сама.
— Даже кормить его, когда в Хилле, должно быть, найдется с дюжину кормилиц?
Она взглянула на него сверкающими глазами.
— Джеймс узнает любовь по крайней мере от одного из родителей! — повернулась к малышу и отнесла его в кроватку.
Квинтин дремал, положив голову на край ванны. Он уже сбрил бороду и вымыл волосы. Она залюбовалась его профилем, выделявшемся в мягком вечернем свете. От одного лишь взгляда на его мускулистое влажное тело у нее перехватило дыхание. Чтобы разрушить чары, она близко подошла к маленькому столику в его спальне и поставила поднос.
Квинтин сразу же проснулся и стал смотреть, как она расставляет еду.
— Я никак не ожидал, что ты будешь выполнять еще и обязанности кухонной прислуги.
— Как любезно с твоей стороны освободить меня, — сдержанно сказала она, раскладывая еду. Она слышала плеск воды, но отказывалась посмотреть в ту сторону.
— В интересах сохранения тщательно натертого воском пола ты не могла бы подать мне полотенце? — спросил он с напускным безразличием.
Квинтин наблюдал, как она схватила полотенце, висевшее на крюке, и направилась к ванне. Он стоял в центре тканого коврика, и с него ручейками стекала вода. Она окинула взглядом его тело, прежде чем подать полотенце, но он успел заметить, какая борьба происходила внутри нее. Медленная улыбка растянула его губы. Мадлен спохватилась, что уставилась на него, несмотря на решение не делать этого. Она чувствовала, как пульс ее бешено бьется, а колени подкашиваются. «Я не покажу ему эту ужасную слабость!» Но по его насмешливой горькой улыбке она поняла, что уже сделала это. Когда же он взял полотенце и начал вытираться, она заметила, что он слегка поморщился, дотронувшись до красного шрама на левой руке, лишь недавно затянувшегося.
Прежде чем она успела остановить себя, ее рука потянулась, чтобы коснуться его.
— Ты был ранен?
— Это случалось не раз. Но мне везло. Ни переломов, ни отравления.
— Но это могло случиться. И с этим тоже, — тихо сказала она, в то время как ее пальцы слегка погладили другой шрам, у него на груди. Она была вознаграждена тем, что у него перехватило дыхание. — Это требует лечения. Я принесу свои медикаменты. Есть еще какие-нибудь места, о которых я должна позаботиться?
В тот же миг, когда слова слетели с ее губ, она стала пунцовой. Квинтин уловил ее оплошность и свою собственную сумасшедшую реакцию на нее. Обернув полотенце вокруг бедер, он босиком прошел к кровати и небрежно растянулся на ней. «Гнусный самодовольный грубиян!» Мадлен бросилась через смежную дверь в свою комнату и позвала Нел, которая быстро принесла ее маленькую кожаную сумку, наполненную мазями, настойками и травами. Она успокоила себя, опершись о дверную раму, и сделала глубокий вдох, прежде чем вернуться в комнату и подойти к кровати. Заставив себя действовать хладнокровно, как она делала, ухаживая за больными или ранеными слугами. Мадлен втерла мазь в красную поверхность одного шрама, затем перешла к другому, на груди.
— Как ты получил это? Выглядит таким разодранным.
— Один роялист из Нью-Джерси вознамерился поддеть меня своим штыком. Его мушкет запутался в виноградной лозе как раз вовремя, чтобы я успел отклонить его руку в сторону.
Мадлен содрогнулась.
— За этот год, должно быть, ты сотни раз сталкивался со смертью. — Она промыла рану полынной настойкой и стала втирать мазь.
— Это практически зажило, — сказал он небрежно, отодвигая в сторону сумку с медикаментами.
Он взял ее руку в свою и, пробормотав проклятие, грубо притянул к себе. Прежде чем его губы набросились на ее рот, она обвила его шею руками и крепко прижалась к нему, отчаянно жаждая получить его грубый поцелуй-наказание. Он поднял голову и произнес хриплым голосом:
— Что за чертово колдовство между нами, Мадлен, что ни один из нас не может этому сопротивляться.
— Пожалуйста, Квинт, на сегодня пусть не будет ни войны, ни прошлого, ничего, кроме этого. — Она провела языком вдоль его подбородка, затем коснулась губами уха. Ее пальцы играли на его обнаженной груди, уделяя особое внимание маленьким соскам.
Квинт начал трудиться над шнуровкой ее корсажа. Когда она не поддалась достаточно быстро, он рванул непрочные тесемки из петель и сбросил корсаж, оставив Мадлен лишь в тонкой сорочке. Ее груди, переполненные молоком, напряглись под полупрозрачным батистом. Он обхватил их руками, большими пальцами дразня соски, которые тут же затвердели. Она застонала и крепче прильнула к его массажирующим ладоням. Квинтин потянул за завязку на шее и стащил сорочку с ее плеч.
Несколько секунд он держал Мадлен, окидывая жадным взглядом, тяжело дышащую, неподвижную, пока их глаза не встретились. Затем опустил голову и стал дразнить каждую грудь языком и губами, переходя от одной к другой, чувствуя, как она извивается под его ласками. Он стал на колени и сдернул со своих бедер полотенце. Взгляд Мадлен тут же устремился к его напрягшейся плоти. Он готов был проникнуть в нее, и когда его руки грубо задрали ее юбки и раздвинули ноги, она уже готова была принять его.
В каком-то безумном порыве она разорвала свою сорочку, пытаясь освободить руки, чтобы обхватить его плечи. Она притянула его к себе, чувствуя, как он скользнул внутрь ее влажного, зовущего тела. Накрепко обхватив его ногами, Мадлен упивалась знакомыми острыми ощущениями. Ей казалось, она слышала, как он бормотал ее имя, но в тумане страсти она лишь выкрикивала его.
Каким сладостным, каким удивительным было это единение, все сплошь блаженство и забвение, никакого напоминания о том, как они ранили друг друга, какими резкими словами обменивались. Но после столь длительного воздержания все закончилось слишком быстро. Торопливость и бурность, иссушающий экстаз оставили их обоих слишком обессиленными, чтобы двигаться. Мадлен крепко держала его, и он не отстранялся. Она пробежала пальцами по его влажным волосам, еще спутанным после купания.
Квинтин почувствовал ее ласку, ощутил, как ее мягкое прекрасное тело манит его, и снова начал возбуждаться. Потребность была слишком сильной, чтобы сопротивляться ей, несмотря на всю его решимость. Словно самец, он снова овладел ею. Все эти долгие месяцы без женского тела могли бы объяснить его голод, но когда он замедлил темп и стал наслаждаться законченностью и совершенством их слияния, понял, что причиной тому было нечто большее, чем воздержание.
Он никогда не пользовался услугами лагерных шлюх, которых партизаны встречали время от времени, но несколько раз его посылали в Джорджию и Уильямсберг с секретными заданиями. Женщины были там привлекательными, чистыми и более чем услужливыми, но ни одна из них не утоляла этот тянущий, голод так, как это делала его жена. Это было возвращение домой, боль и наслаждение, сплетенные воедино. Он был не в силах сопротивляться, и это пугало его.
Мадлен почувствовала, как восхитительное блаженство снова нарастало, и она подумала, что вот-вот сойдет с ума от удовольствия. Освобождение пришло медленно, в крещендо вздымающихся, протяжных волн, которые сделали ее совершенно обессиленной и бездыханной. Как в тумане, она почувствовала последние, быстрые и вздрагивающие движения Квинта, когда он присоединился к ней.
Но на этот раз он скатился с нее и с кровати. Схватив то, что приготовил Тоби, он начал одеваться.
Несколько мгновений она наблюдала за ним в ошеломленном молчании, пока не подумала, что, должно быть, выглядит как настоящая проститутка, с задранными кверху юбками, все еще в чулках, в разорванной рубашке. Опустив юбки и прикрывшись остатками своей сорочки, она сказала:
— Вот так для нас будет всегда, Квинт. Бурная страсть, потом молчание, сожаление…
Не встречаясь с ее взглядом, он натягивал сапоги.
— Сожаление? Да, Мадлен. Я кое о чем сожалею. Но уже менять что-либо поздно для меня. — Он устало пожал плечами и направился к двери.
— Ты бы мог все изменить, если бы захотел, если бы избавился от демонов прошлого и поверил во что-то, что только что было между нами…
— То, что только что было между нами — животная похоть, — парировал он, оглядев ее растрепанный вид. — Будь я проклят, если знаю, что есть такого в тебе, о, к черту со всем этим!
Он развернулся на каблуках и вышел из комнаты, не оглянувшись.
Мадлен сидела на кровати, оглушенная болью. Затем, услышав плач Джеймса, она поднялась и прошла в гардеробную, где сняла с крючка халат. Торопливо накинув его, она бросилась в детскую.
Гневно шагая вниз по лестнице, Квинт все еще видел выражение страдания на ее лице.
— Избавиться от демонов прошлого! Как будто они когда-нибудь отпустят меня, — прошептал он, открывая дверь в библиотеку и направляясь к шкафу, где Роберт всегда держал спиртное. Хотя желудок его урчал, он не хотел есть. Он хотел выпить.
Роберт Блэкхорн услышал радостные перешептывания слуг, когда поднялся в свою комнату после обеда. Молодой хозяин вернулся домой, чтобы посмотреть на своего сына. Интересно, верил ли он, что мальчишка его. Проведя прошедший год с Мадлен, Роберт был в достаточной степени уверен, что это ребенок Квинтина. Глупая девчонка была до безумия влюблена в своего мужа. Эта мысль оставляла горький привкус у него во рту. Проклятый предатель!
Он не мог спать, и бокал бренди у его кровати был пуст. Он протянул руку, чтобы позвонить в колокольчик, но остановился. Роберт ощущал какое-то беспокойство, потребность пройтись. «Черта с два я буду прятаться в своей комнате, когда он бродит по Хиллу, словно свободный человек».
Старик надел халат и открыл дверь. Когда мальчишка, которому было поручено присматривать за ним ночью, послушно поднялся, Роберт отослал его прочь и медленно пошел вниз по коридору. К тому времени, когда он спустился по лестнице и дошел до библиотеки, его дыхание стало тяжелым. Боже, как он презирал себя за эту слабость!
Квинтин услышал, как открылась дверь, и увидел тусклое мерцание свечи. Узнав Роберта, встал и поднял бокал в насмешливом приветствии.
— За нового наследника Блэкхорн-Хилла!
— Ты, гнусный предатель! У тебя нет права находиться здесь. Если б у меня были силы, я бы поскакал в Саванну и привел солдат, чтобы увидеть, как тебя повесят!
— Я тоже рад снова видеть тебя, отец, — сказал Квинтин, пожав плечами, и отвернулся к окну.
Роберт почувствовал, как в нем закипает бешеная ярость, впрочем, так было всегда, когда Квинтин показывал ему открытое неповиновение с самого детства.
Теперь же он был таким никчемным больным стариком, что молодой ублюдок мог просто поиздеваться над ним и отвернуться. Этого нельзя было стерпеть. Он подошел к камину и схватил кочергу.
— Ты не отделаешься от меня, как от какого-нибудь надоедливого лакея! Как будто ты недостаточно опозорил имя Блэкхорнов одним своим существованием, так теперь вдобавок еще предал короля и страну, как ублюдок, которым ты и являешься. Я отстегаю тебя так, как делал это, когда ты был мальчишкой.
Роберт шел к Квинтину с поднятой кочергой, все его тело дрожало при каждом шаге. Он с трудом удерживал равновесие, сжимая тяжелую железку и спотыкаясь. Квинтин видел ледяную краску смерти на его коже, ощущал ее отвратительный запах. Он протянул руку и, выхватив кочергу из руки Роберта, отшвырнул ее с громким стуком.
— Те дни, когда ты бил меня, прошли, старик, — сказал он с убийственной неторопливостью. — Может быть, я и ублюдок, но я исполнил свой долг перед Блэкхорн-Хиллом так же, как и ты. Теперь, когда я обеспечил тебе наследника, оставляю тебя упиваться своей собственной желчью.
Мадлен услышала сердитые голоса, идущие из библиотеки. Держа Джеймса, она бросилась вниз по лестнице и, открыв дверь, увидела, как Роберт прислонился к высокой спинке стула у окна. Квинтин направился к двери. Заслонив ему дорогу, она сказала:
— Ты не можешь вот так оставить его, Квинт. Может быть, ты больше никогда не увидишь его живым.
— Черт бы тебя побрал, уйди с дороги, с меня довольно вас всех!
Услышав ее слова сквозь шум в ушах, Роберт выпрямил позвоночник, тиснув спинку стула.
— Это мое заветнейшее желание — никогда не видеть его живым. Пусть убирается к своим дьявольским отродьям и умрет с ними.
Он свирепо взглянул на Мадлен остекленевшими глазами и засмеялся, сухо, скрипуче:
— Такая прекрасная, настоящая Мадонна с младенцем, ну прямо как Анна. Она так же неверна? Над нами обоими тяготеет одно и то же проклятие. — Он увидел, как спина Квинтина окаменела, но тот не повернулся к старику. — Ты сказал, что исполнил свой долг перед Блэкхорн-Хиллом так же, как и я. Означает ли это, что ты считаешь, что Джеймс тоже ублюдок? Что вы на это скажите, мадам?
Мадлен прижала к себе сына и смело встретилась с его взглядом.
— Я уже говорила вам, когда забеременела, что это ребенок Квинта. Вы оба можете думать все, что вам заблагорассудится, — и черт с вами со всеми! — Ода повернулась и пошла по коридору, не оглянувшись.
Поднявшись на второй этаж, она услышала стук копыт отъезжающей лошади Квинтина. Мадлен позвала двух слуг-мальчишек и послала их отвести мистера Роберта в постель после того, как он напьется. Только выражение безусловной любви в маленьких глазах Джеймса, тепло его тельца в ее руках удерживали ее в здравом рассудке.
— Я буду жить для тебя, моя крошка. Твоя жизнь не будет отравлена их ненавистью.
В последующие месяцы Мадлен работала до изнеможения. Блэкхорн-Хилл готовился к предстоящей зиме. Она пыталась как можно меньше думать об отсутствующем муже и горечи их расставания. Управление огромной плантацией помогало ей в этом. Сентябрьские дни стали короче, а часы ее тяжелого труда — длиннее.
Дни были заполнены лечением больных рабов и выслушиванием докладов их надсмотрщиков об уборке товарных и продовольственных культур, выращиваемых, чтобы прокормить сотни душ в Хилле. Она отдавала распоряжения на убой скота, проверяла работу коптильни, наполненной ветчиной и окороками, и заглядывала в бочки, набитые соленой говядиной.
По вечерам Мадлен углублялась в учетные книги, решая, где можно сократить закупки и всевозможные расходы. Битва за гроссбухи с миссис Ошлви была не из легких, но с отсутствием Квинтина и болезнью Роберта даже суровые надсмотрщики отчитывались теперь перед госпожой, так что экономка вынуждена была отдать ей все.
Сидя однажды вечером при свете свечей, Мадлен устало терла глаза и просматривала список закупок одежды и съестных припасов для обитателей большого дома. Там было перечислено несколько пунктов, которые она не вносила, такие, как двадцать рулонов тончайшего, дорогого полотна на простыни и дюжины коробок дорогих специй — имбиря, мускатного ореха и гвоздики. Она сделала пометку обсудить это вопрос с Нел и Делфиной, когда будет время.
В конце сентября до плантации дошли слухи о дальнейших неблагоприятных для роялистов изменениях в войне, и Мадлен забыла о нарушениях в расходных книгах. Великий британский флот под командованием адмирала Грейвса был отогнан к границам Виргинии французским союзником американцев адмиралом де Грассе. Остатки британского непобедимого флота в южном театре военных действий отступили к Нью-Йорку, оставив генерала Корнуоллиса в окружении наступающих французских и американских сил Росамбо и Вашингтона. Даже лихой и жестокий британский драгун Банастр Тарлетон уплыл домой. Мадлен подумала о милиции мятежников, начавшей хозяйничать вокруг Блэкхорн-Хилла, и решила возобновить свои тренировки с тридцатикалиберной егерской винтовкой, которую дал ей Эндрю.
Когда сентябрь уступил место октябрю, казавшийся неистощимым поток предметов роскоши начал иссякать по той причине, что в южных водах господствовал французский флот. Поскольку прекрасные спермацетовые свечи стали теперь недоступны, Мадлен отдала распоряжение делать свечи из лавровых ягод даже для столовой. Доктору Уизерспуну удалось раздобыть еще хинина, но приступы лихорадки Роберта то усиливались, то ослабевали, в независимости от того, принимал он лекарство или нет.
— Я несу ответственность за всех моих людей и так плохо подготовлена к этой задаче, — пробормотала она вслух, поднимаясь от коровника вверх по холму в направлении к дому. Еще раз Мадлен прокляла приверженность Квинтина делу мятежников, которое вынуждает его воевать так далеко от Хилла. И все же, если американцы победят, что казалось немыслимым какой-нибудь год назад, его заслуги перед ними, по крайнем мере, помогут ему сохранить то, что полагается ему по праву рождения.
В это трудное время самой большой радостью Мадлен был ее сын. Этим теплым октябрьским вечером ее унылое настроение поднялось, когда она увидела гнедого Эндрю, которого мальчишка вел в конюшню. Хотя неизбежная неприязнь между Эндрю и Барбарой все увеличивалась, Мадлен по-прежнему дорожила дружбой их обоих и полагалась на их частные визиты, чтобы быть в курсе новостей города. Но тут она заметила у дверей конюшни изящную белую кобылу Серены Фаллоуфилд, и сердце ее упало. «У меня ужасный вид, и она не замедлит смутить меня и Эндрю, сказав об этом». Подойдя к двери дома, она услышала голос Серены, разносящийся по длинному коридору из передней гостиной.
— Просто не представляю, как бедняга Роберт управляется с этой плантацией, если все твои сообщения об ухудшении его здоровья верны, Эндрю. В конце концов, Квинтин бросил семью ради своего предательского дела.
— Моего мужа; может быть, и нет здесь, чтобы управлять Хиллом, но есть я. Добрый день, Серена, — сказала Мадлен, коротко кивнув отвратительной женщине, затем тепло улыбнулась Эндрю. — Вы так давно не навещали меня. Я отдам распоряжения Делфине приготовить чудесный ужин, а потом вы должны будете попотчевать меня последними сплетнями Саванны.
— Ваша подруга леди Карузерс стала притчей во языцех, — промурлыкала Серена. — Кажется, она отвергает ближайшего друга своего брата и к тому же такую выгодную партию. Виконт, как-никак. Вдобавок, говорят, Веймоут вложил целое состояние, чтобы возместить долги Монти.
— Помолчи, Серена. Дамам не пристало говорить о таких вещах. — В голосе Эндрю сквозило раздражение. Он снисходительно улыбнулся Мадлен. — Когда я сказал, что еду навестить вас, моя кузина настояла на том, чтобы я взял ее проведать дядю Роберта.
Мадлен чувствовала взгляд Серены на ее помятых, грязных юбках и потном корсаже, на волосах, заплетенных в косу и даже не покрытых чепцом.
— Пожалуйста, простите мою внешность, но поскольку сейчас на плантации я единственное из Блэкхорнов трудоспособное лицо, то должна присматривать за всеми делами в доме и вне его. Располагайтесь поудобнее в гостиной, пока я переоденусь.
Эндрю галантно взял ее за руку, не обращая внимания на запах коровника, исходящий от нее.
— Ваша работа делает вам честь, моя дорогая. Я сожалею, что Квинтина нет здесь, чтобы позаботиться о своей семье в это трудное время.
— Он знает, что у него сын? — спросила Серена слащавым тоном.
Мадлен почувствовала, как горячая краска прилила к ее лицу, когда она кивнула.
— Да, в ответ на мое письмо, только чтобы увидеть Джеймса, он нанес короткий, неожиданный визит несколько месяцев назад.
— Вы никогда не упоминали мне об этом, — обиженно сказал Эндрю.
— Вот так да, посылать письма через линии мятежников… Может быть, вы перешли на их сторону? — спросила Серена, прежде чем Мадлен успела ответить на упрек Эндрю.
— Едва ли. Просто я думала, что Квинт имеет право знать о Джеймсе. Я не ожидала визита и вообще не склонна обсуждать это. Теперь, с вашего позволения, я оставлю вас на несколько минут, — сказала она, поворачиваясь от Серены к Эндрю, которому улыбнулась.
Когда остались одни, Серена постучала пальцами по щеке и прошептала Эндрю:
— Ты, случайно, думаешь не о том же, о чем я? Если Квинтин однажды приезжал в ответ на ее письмо…
Эндрю задумчиво погладил подбородок и прокрутил несколько вариантов в своем мозгу.
— Если бы только у нас была возможность отправить ему письмо.
— Возможно, если мы будем терпеливы, все получится. Если этот старый черт так болен, как ты говоришь, Мадлен скоро должна будет сообщить ему, что он новый хозяин Блэкхорн-Хилла.
— Он будет только торжествовать. Они с дядей едва выносили друг друга. Я должен сопоставить кое-какую информацию. И тогда мы посмотрим, что тут можно сделать.
— А я берусь подсыпать яду Роберту в чай, — сказала Серена с холодной усмешкой.
Эндрю лишь кивнул, поглощенный своими планами.
Ноубл Уизерспун ужасно не любил быть носителем плохих новостей, особенно такой измученной женщине, как Мадлен Блэкхорн, которая осталась одна с маленьким ребенком, огромной плантацией и чей муж несправедливо обвинял ее в предательстве. Вздохнув, он вылез из своей двуколки, передал поводья конюху и предстал перед хозяйкой Блэкхорн-Хилла. Ее цветастый ситцевый корсаж и простые юбки, без «куриного гнезда» и других украшений, свидетельствовали о том, как много ей приходится работать.
— Доктор Уизерспун, как я рада, что вы здесь, боюсь, я нуждаюсь в ваших медицинских советах. Кто-нибудь обязательно оказывается ранен или болен, когда вас нет поблизости.
Ноубл изучал ее лицо, красивое и приветливое, и под улыбкой усмотрел глубокую печаль и беспокойство.
— Вы становитесь настоящим знатоком в лечении пациентов, Мадлен. Продолжайте в том же духе, и я смогу рекомендовать вас губернскому правлению как опытного доктора.
Она весело рассмеялась над такой абсурдной идеей.
— И какие же мужчины, облаченные властью, позволили бы обыкновенной женщине заниматься медицинской практикой?
Он пожал плечами, и они стали подниматься к дому.
— Сборище тупоголовых болванов.
— Вы привезли что-нибудь, чтобы пополнить мои запасы? — с надеждой спросила она. — Лихорадка Роберта не снизилась с наступлением более холодной погоды, как мы надеялись.
— Боюсь, что мне не удастся больше раздобыть хинина. Счастье, что я смог достать немного каломела, крошечный пузырек опийной настойки и немного порошка наперстянки.
— Наперстянка поддерживает сердце Роберта, но он ужасно страдает от малярии, бредит и кричит во сне. Кажется, у него не все в порядке с головой, по крайнем мере, когда лихорадка одолевает его.
— Неудивительно, что вы выглядите такой измученной и осунувшейся. Ведь полно же слуг, которые могут присмотреть за этим старым грубияном. Да вот хоть та чопорная экономка, которой он всегда любезно позволял делать это, — угрюмо сказал доктор.
При упоминании о госпоже Ошлви выражение лица Мадлен стало встревоженным.
— Вы практикуете здесь уже почти тридцать лет, Ноубл. Что вы знаете об этой женщине?
— А что такое? Я думал, вы уже окончательно решили вопрос, кто управляет Хиллом в связи с болезнью Роберта и отсутствием Квинтина. Что она, опять взялась за свое?
— Нет. Мне вполне удалось поставить ее на место, но… в общем, мне не хотелось бы обвинять ее без достаточных доказательств.
— Обвинять в чем?
Мадлен вздохнула.
— Хищение, я боюсь. Мне еще не удалось просмотреть все бухгалтерские отчеты — так мало времени и так много дел теперь, когда Роберт болен.
— Ха! Если бы Роберт не был прикован к постели, то причинил бы вам еще больше беспокойства. — Он задумчиво почесал подбородок. — Значит, у вас есть основания полагать, что она запускает руку в домашний бюджет. Я бы не удивился. Роберт и Квинтин всегда предоставляли все домашнее хозяйство в ее полное распоряжение, при всей их проницательности в ведении других дел.
— Я бы хотела уволить ее, но до тех пор, пока у меня не будет времени просмотреть отчеты более тщательно… — Она не закончила, так как они вошли в дом, и их могла услышать прислуга. — Я прямо сейчас провожу вас к Роберту.
Ноубл скривился, но последовал за ней наверх. Закончив осмотр, он вышел от больного и сделал знак Мадлен идти за ним в холл.
— Без хинина, который снял бы лихорадку, сомневаюсь, что он долго протянет. Вы были правы насчет его неустойчивого психического состояния. Один момент ум его ясен, как у Аристотеля, а в следующую минуту он бредит Анной, словно влюбленный школьник.
Глаза Мадлен расширились от удивления.
— Никто в доме не произносил ее имени с тех пор, как я живу здесь. Квинтин запретил мне спрашивать о ней. Что вы знаете о леди Анне, Ноубл?
Он поправил очки на переносице и на несколько секунд задумался.
— По этому поводу ходили какие-то сплетни в то время, как родился Квинт. У них с Робертом что-то не заладилось. Ничего удивительного в этом нет. Загнанная в угол портовая крыса едва ли бывает такой злой и агрессивной, как Роберт Блэкхорн, если ему что-то взбредет в голову. Она умерла во время эпидемии холеры, когда Квинт был еще младенцем. Я в то время только приехал сюда, и Блэкхорны еще не входили в число моих пациентов. Так что я мало что могу к этому добавить.
— Как странно, что спустя столько лет он снова заговорил о ней.
Мадлен внимательно слушала, когда старый доктор давал ей указания, как лечить ее свекра. Затем они навестили слуг и рабов Хилла, которые были больны или ранены.
Закончив обход, Ноубл с удовольствием принял предложенную Делфиной корзину с едой, которую предполагал съесть по дороге к следующему пациенту.
Погруженная в свои мысли Мадлен попрощалась с ним и вернулась в дом. Пришло время раскрыть некоторые тайны.