Глава девятнадцатая
Барбара дождалась, когда дом погрузится в полную тишину. Настенные часы внизу пробили два. Все слуги уснули. Даже Эндрю, который любил сидеть допоздна и потягивать отличный бренди Роберта, отправился спать, сославшись на то, что выпил уже чересчур много. Она подвязала шелковый халат поясом на талии и выскользнула из своей комнаты в темный коридор.
Мадлен отвела для Девона комнату в дальнем конце дома, доступную для прохладного ветерка с реки, игнорируя при этом Ошлви, которая собиралась поместить его в тесную мансардную комнатушку на третьем этаже.
Ночь была теплой, но тело Барбары покрылось капельками пота совсем не от жары.
«Я позвала его, и он пришел. Что я должна делать теперь?» Ее гордость требовала, чтобы на этот раз он пришел к ней и соблазнил ее. Но она знала, что он этого не сделает. Должно быть, его визиту в Блэкхорн-Хилл предшествовала долгая и мучительная борьба с самим собой. Два дня прошло с тех пор, как они встретились на скачках. На следующий день она приехала сюда и обнаружила, что Мадлен благополучно родила сына. А Девон не приехал. До сегодняшнего дня.
Барбара не постучала, а медленно повернула тяжелую медную ручку. Дверь бесшумно открылась на смазанных петлях. Лунный свет струившийся через окно, окутал ее серебристым сиянием, когда она остановилась в дверном проеме.
Девон сидел, откинувшись на гору подушек, на широкой, мягкой кровати. На нем были лишь плотно облегающие ноги мягкие рейтузы из оленьей кожи, а торс и ступни были обнаженными. Его взгляд был обращен к ней, когда она заколебалась.
— Ты ведь уже пришла… так что теперь не останавливайся, — прошептал он мягко.
Девон боролся с желанием броситься к ней и обнять, боль разрывала его на части, когда он любовался ее стройным телом, под тонким шелком. Лунный свет играл в ее волосах, рассыпавшихся по плечам. Его ленивая поза была притворством, но он никогда не дал бы ей понять, как отчаянно хочет того, что не может иметь.
Барбара шагнула в комнату и закрыла дверь. Дев по-прежнему не двигался, просто наблюдал за ней горящими черными глазами.
— Я уже почти оставила надежду, что ты придешь.
— Возможно, я приехал только потому, что услышал о рождении Джеймса.
— Лжец, — прошептала она, медленно подходя ближе, наблюдая, как все быстрее поднимается и опускается его грудь. — Ты не так безразличен ко мне, как хочешь сделать вид. — Она протянула руку и прикоснулась к золотистым завиткам на его груди, пробежав сквозь них пальцами, затем положила ладонь на его колотящееся сердце.
Он сжал ее запястье и отстранил ее руку от своей груди. Ее кожа казалась молочно-белой в сравнении с его темно-бронзовой.
— Барбара, ваша светлость, ты не можешь быть моей, — мягко пробормотал он, притянув ее к себе.
Она упала на него, и ее грудь прижалась к его груди, а ноги переплелись с его ногами. Их губы разделяло всего несколько дюймов, когда она прошептала:
— Но я уже твоя, Дев.
Он пропустил ее волосы сквозь свои пальцы.
— Все в тебе изысканно, все совершенно.
— Все во мне твое, Дев.
— Но только на сегодняшнюю ночь, ваша светлость.
— Тогда давай не будем терять времени, Дев, — сказала она, целуя его, как он учил, нежно касаясь его губ, обводя их языком до тех пор, пока его рот не раскрылся и не захватил ее губы.
С глухим рычанием он катал их обоих по кровати, пока она не оказалась под ним. Когда его рука скользнула между ними и дернула пояс халата, он сказал:
— Ты пришла ко мне для этого, и я не могу отказать тебе, да поможет нам бог.
Халат раскрылся обнажив ее гладкую молочную грудь. Его темная рука обхватила ее, почувствовав, как затвердел сосок, и Барбара выгнулась навстречу ласке. Все ее тело, казалось, раскрылось ему, звало его, окутывало его. Он проложил дорожку горячих, влажных поцелуев от ее губ вниз, по изящному изгибу шеи и по нежной ключице, пока его ищущие губы не сомкнулись на ее груди, вкушая, дразня, возбуждая. Она изгибалась, вонзаясь ногтями в его плечи, побуждая его продолжать. Он оставил одну грудь и перенес свои ласки на другую, затем грубо рванул тонкий шелк с ее горячей жаждущей плоти. Она помогла ему, высвободив руки из рукавов и сбросив свои мягкие тапочки.
Девон двинулся ниже, и его язык исследовал углубления ее пупка до тех пор, пока она не застонала. Затем его ищущие горячие губы стали спускаться ниже по ее плоскому, маленькому животу к золотистым завиткам у основания бедер. Когда его рот нашел ее мягкую, влажную женственность, у нее захватило дух от немыслимого блаженства. Барбара ощущала безумные, сладостные ласки его языка и губ, прикасающихся к ней так нежно, так восхитительно. Это было шокирующе. Это было греховно. Это было чудесно. Она раскрылась ему дальше, широко раздвинув ноги, в то время как он продолжал этот новый, волшебный способ любви.
Комната, казалось, закружилась вокруг нее, когда она металась в экстазе. Ее затягивало все глубже и глубже в водоворот страсти, где она не видела и не знала ничего, кроме этой пылающей, жгущей жажды, нараставшей в ее теле, жажды любви, которую только Дев мог вызвать и утолить. Барбара почувствовала, что достигла исступления, когда блаженство, медленно нарастая, внезапно взорвалось, словно снаряд, горячо, неистово, непреодолимо.
Дев ощущал ее вздрагивающее освобождение, когда оно нарастало, достигло высшей точки, затем постепенно ослабевало, оставляя ее задыхающейся и обессиленной. Он вкусил мускусную сладость ее тела, теперь пресыщенного, поднял голову и залюбовался ее окутанным лунным светом великолепием.
— Вы даже на вкус благородны, ваша светлость. — Глаза его сияли, когда он поднял взгляд и, жадно окинув ее тело, встретился с ее глазами.
Барбара смотрела, как он ложится рядом с ней. Он был все еще в узких рейтузах, которые стали еще плотнее из-за его возбужденной плоти. Она протянула руку и обхватила его, почувствовав, как он напрягся под мягкой кожей. В ее мозгу прокрутилось несколько соблазнительно-мучительных вариантов, в то время как она гладила его, наблюдая, как нарастает напряжение в его стройном теле. Мускулы и сухожилия проступили на его шее, плечах и руках, когда он приподнимал бедра в установленном ею ритме.
Продолжая ласкать его одной рукой, другой она скользнула к его пуговицам. Она расстегнула верхнюю и почувствовала, как он затаил дыхание. Затем она стала расстегивать их медленно, одну за другой. Его дыхание стало частым и прерывистым. Когда была расстегнута последняя пуговица, она потянула вниз узкие рейтузы. Он помог ей спустить их с бедер, обнажая свое болезненно нарастающее желание. Она прикоснулась к нему благоговейно, легко, скользя нежными пальцами вверх и вниз по его твердой, бархатистой длине.
— Ты ведьма, — выдохнул он, сбросив с себя рейтузы, и отшвырнув их ногой с кровати.
— Я только делаю, как ты учил меня, — прошептала она, будто раздумывая, как ей дальше поступить с ее чудесной игрушкой.
— Ты наслаждаешься этим, — прохрипел он в обвинении.
— Ты сам сказал: я ведьма. А ты во власти моих чар.
Он тихо пробормотал проклятие, а она наклонила голову и стала губами и языком ласкать его плоть — начала мягко, медленно, не уверенная, что ей делать и как двигаться. Тогда он пояснил ей и показал, как взять в рот, чтобы доставить ему наибольшее наслаждение.
Скоро он уже двигался в безумном ритме. Никогда прежде она не испытывала такого ощущения власти и в то же время такой нежности, когда все его тело задрожало, затем стало неподвижным, и он начал вбрызгивать семя большими, пульсирующими волнами. Он выкрикнул ее имя, когда она приняла его подношение, густое и сладкое…
— Ты тоже приятен на вкус, — прошептала она, скользнув в его объятия и спрятав лицо у него на груди.
Как давно это было? Дев сосчитал месяцы, бесконечные, пустые, с тех пор как он вот так обнимал ее. Другой не было. Боже праведный, он должен уехать до рассвета и больше никогда не встречаться с ней.
По крайне мере он позаботился о том, чтобы их любовь не закончилась рождением ребенка. Он никогда бы не мог разрушить вот так ее репутацию и оставить ублюдка смешанной крови, которого будет растить и презирать какой-нибудь английский лорд. Подумав о виконте, который ухаживал за ней, он еще сильнее сжал ее в объятиях. «Лежи со мной и давай уснем вместе, любимая, только эту одну последнюю ночь». Но Барбара не собиралась лежать спокойно. Она приподняла голову и начала целовать его шею, затем провела языком по золотистой щетине, пробивающейся у него на подбородке, а ее руки в это время гладили твердые мускулы его рук и спины.
— Лежи спокойно и спи, — приказал он.
— Нет, мы не должны терять время, помнишь? Давай попробуем друг друга и посмотрим… — Она провела языком по его губам и жадно поцеловала его. Его проклятия потонули у нее во рту, когда он углубил поцелуй, забыв о сдержанности.
— Вот видишь, — взволнованно сказала она, покрывая поцелуями его щеки и веки, — мы смешали наши вкусы и запахи. — Затем она снова вернулась к его губам и впилась в них страстным, жадным поцелуем.
Решимость окончательно покинула Дева, когда она свела бедра, беря в плен его распухшую, напряженную плоть. Он перекатился на нее и глубоко погрузился в ее лоно. Она побуждала его продолжать словами и руками, ногтями вонзаясь в его ягодицы, притягивая его ближе и дальше внутрь себя. Когда он начал делать яростные толчки, она замедлила их до сдержанного темпа, прошептав:
— Пусть это продлится, любимый, пусть продлится.
Он изо всех сил старался держать себя под контролем, установил ровный ритм, в то время как Барбара обвила его ногами, крепко прижимая к себе. Она выгибалась навстречу каждому толчку, задыхаясь, шепча его имя. Почувствовав, что они оба достигают апогея, он остановился и удержал ее.
— Я должен отстраниться, прежде чем…
Она прервала его бессвязным возгласом и дернулась навстречу, ввергая их обоих в бездну бессознательного небытия. Когда он попытался отстраниться, она еще крепче обвила ногами его ягодицы и держала так, пока он не упал на нее, задыхающийся и обессиленный.
Некоторое время спустя Барбара держала его в своих объятиях и смотрела, как он спит, любуясь каждой черточкой его великолепного лица — изящно очерченными бровями, сильным прямым носом, скульптурными, чувственными губами. Да, в нем сочеталось все самое лучшее из их двух миров, а сам он был ее миром, ее жизнью.
— Я не потеряю тебя, Девон Блэкхорн. — Ее голос нежным шелестом прозвучал в ночном воздухе. Она поцеловала его закрытые глаза, легла рядом с ним и крепко уснула.
Рассвет наступил рано, ибо приближались дни летнего солнцестояния. Девон, привыкший ездить с патрулями рейнджеров, проснулся, когда лишь слабые полосы бледно розового света протянулись над рекой. Он взглянул на спящую женщину, осторожно и нежно высвобождаясь из ее объятий. Затем он в спешке оделся, собрал несколько своих вещей и уложил их в седельную сумку, лежащую на стуле. Он опустился на колени и осторожно укрыл Барбару помятым халатом. «Будьте счастливы, ваша светлость… за нас обоих».
Барбара проснулась, когда почувствовала, что рядом больше нет тепла его тела. Сбитая с толку, она села на большой, пустой кровати и потрогала подушку рядом с собой. Та была еще немного теплой. Инстинктивно она поняла, что он оставил ее. И оставил Блэкхорн-Хилл, чтобы никогда не возвращаться.
Мадлен услышала плач Джеймса раньше, чем Эми, молодая нянька-негритянка, и подошла к колыбели. Она сделала знак девушке возвращаться в постель и взяла сына, в то время как Гулливер наблюдал со своего сторожевого поста рядом с кроваткой. Небо еще не посветлело.
— Ты спишь все дольше и дольше между кормлениями, — похвалила она малыша, когда он начал сосать грудь.
Закончив кормить, Мадлен поменяла ему пеленки и снова положила в колыбель. Она подумала было еще немного поспать, но силы быстро возвращались к ней после родов. И доктор Уизерспун, и Делфина хвалили ее мужество, и каждый приписывал эту заслугу другому. Улыбнувшись, она быстро оделась в простые муслиновые юбки и ситцевый корсаж с широкой шнуровкой спереди, что было необходимо для того, чтобы кормить Джеймса.
Солнце пока не встало, поэтому еще не было жарко. Мадлен решила прогуляться среди цветов в прохладе раннего утра. Только успев открыть дверь, она заметила, как кто-то исчез вниз по лестнице. По длинным, золотистым волосам она поняла, что это, скорее всего, Барбара. Но что ее подруга делает здесь в такой час?
Не обращая внимания на свой внешний вид, Барбара босиком сбежала по лестнице в холл. Конюшни находились на южной стороне усадьбы, и к ним можно было быстро попасть через заднюю дверь. Открыв ее, она побежала по росистой траве и увидела, что Дев выводит из дверей конюшни своего жеребца.
Он в оцепенении остановился, когда она подбежала к нему, одетая только в тонкий, небрежно на брошенный шелковый халат, который он сорвал с нее прошедшей ночью.
— Возвращайтесь в дом, пока вас не увидели, ваша светлость, — сказал он со спокойной решимостью.
Он хотел вскочить в седло, но она схватила его за руку, заставляя или повернуться и посмотреть на нее или отбросить ее руку.
— Не уезжай, не попрощавшись. — Ее голос сорвался.
— Ну, хорошо, до свидания. Разве от этого хоть немного легче? — спросил он печально.
— Я и не хочу, чтобы было легко. — Она стояла, расправив плечи, царственно держа голову, когда встретилась с его мучительно-тоскливым взглядом.
— Ты титулованная англичанка, почти помолвленная с титулованным англичанином.
— Веймоут — выбор Монти, не мой.
— Он виконт, ужасно богат, и, судя по тому, что я слышал о нем в Саванне, неплохой человек. Ты не могла бы поступить правильнее, чем выйдя за него замуж. — Каждое слово стоило ему мучительной боли, и он знал, что она понимала это.
— Не думаю, что могла бы… Я могла бы выйти за тебя.
— Никогда! Я не могу просить твоей руки, Барбара. У меня ничего нет. Ты видела, как моя собственная семья относится ко мне. Я нежеланный гость в доме дяди Роберта.
— Роберт Блэкхорн скоро умрет от своего сплина. Черт с ним.
— Даже если так, его жизнь или смерть ничего для нас не изменит, — сказал он, беря ее руку и целуя нежную белую кожу на внутренней стороне запястья. — Ты знаешь, то, что мы только что делали, не должно повториться. Это вообще не должно было произойти.
Понимая, что он пытался сделать прошедшей ночью, когда она пришла к нему, Барбара спросила:
— А что, если я с ребенком?
Его лицо стало каменным.
— Я пытался предостеречь тебя. Нам повезло в прошлом году.
— Но, что если…
— Это будет не первый внебрачный ребенок, усыновленный лордом королевства. Не пытайтесь шантажировать меня, ваша светлость. Это вам совсем не пристало. Идите к Веймоуту.
— Я не хочу Веймоута!
— Тогда найдите другого, которого одобрит ваш брат. Это только терзает нас обоих, и поэтому бессмысленно. — Он вскочил на Смутьяна, чувствуя ее руки, хватающие его за сюртук.
Она держалась за широкий алый манжет его рукава, в то время как лошадь пританцовывала, ощущая напряжение между двумя людьми.
— Я люблю тебя, Девон Блэкхорн.
— До свидания, ваша светлость.
Мадлен не слышала их слов с того места, где она стояла, застыв, но она поняла их страдания, когда Девон уехал, а Барбара медленно опустилась на землю, сдерживая слезы до тех пор, пока он не скрылся из виду. Мадлен тихо подошла и, опустившись на колени рядом со своей подругой, по-матерински ласково обняла ее.
— Это так больно. Я знаю… я знаю… — прошептала она, когда Барбара начала всхлипывать.
Миссис Ошлви обычно поднималась рано, особенно с тех пор, как отвратительная новая госпожа начала надзирать за всем и совать нос во все дела по дому. Плотно позавтракав, она отдала распоряжения ленивым горничным второго этажа тщательно вымыть и вычистить гостевую комнату, которую по настоянию Мадлен предоставили этому дикарю-метису. Как только кухонная прислуга сказала ей, что он уехал на рассвете, она решила не теряя времени уничтожить все следы его присутствия в Блэкхорн-Хилле. Когда мистер Роберт встанет на ноги, он по достоинству оценит это, она уверена.
Решительным шагом она направилась вдоль длинного широкого коридора к крайней комнате в северном конце дома. Открыв дверь, она фыркнула от отвращения. Дикарь оставил постель в таком беспорядке, словно развлекался в ней с дюжиной проституток! Возможно, он приводил сюда одну из рабынь или служанок. Она хорошенько отколошматит девчонку, если узнает, кто это был. Такой факт к тому же послужит хорошим поводом устыдить госпожу за то, что принимала в доме против воли мистера Роберта такого, как Девон Блэкхорн. Начав шнырять по комнате, она подумала о своей нерадивой племяннице Фоби. «Поделом скверной девчонке. Распутничать в Саванне… Она заслужила того, чтобы ей перерезали горло в порту».
Когда домоправительница уже готова была отказаться от поисков доказательств, она на что-то наступила. Фыркнув от отвращения при виде измятой простыни, она оперлась рукой о кровать и стала на колени. Не веря своим глазам, она ошеломленно уставилась на свою находку. Госпожа Ошлви знала, что изящные тапочки из голубого шелка, стоящие под кроватью, принадлежат леди Барбаре Карузерс. «Эта карузерская сука. Она заслуживает того, чтобы с ней обошлись так же, как с ее теткой».
Она еще раз взглянула на смятое постельное белье и представила этого бронзового дикаря в объятиях бледной белокурой англичанки. «Отвратительно», — фыркнула она, тем не менее ужасно довольная. Схватив тапочки, она вышла из комнаты. Все мысли об уборке начисто вылетели у нее из головы.
Ошлви направилась к комнате хозяина, затем заколебалась, размышляя, стоит ли его будить так рано. Он еще сильно болен, хотя будет счастлив узнать, что индейца больше нет под его крышей. Очень скоро здесь не будет и это шлюхи Карузерс.
Мадлен оставила Барбару, которая теперь немного успокоилась и пришла в себя. Подруга рассказала ей все о своих отношениях с Девоном Блэкхорном, начиная с кораблекрушения в прошлом году. Неудивительно, что Барбара сразу же невзлюбила Эндрю, будучи влюбленной в его брата, которого вся семья Блэкхорнов изгоняла из своего общества из-за его индейской крови. Раздумывая о том, как бы снова свести вместе несчастных влюбленных, Мадлен направилась к лестнице.
В этот момент она заметила миссис Ошлви, которая стояла у двери в комнату Роберта и сжимала что-то в руке. Мадлен повернула от лестницы и решительно подошла к домоправительнице. Увидев тапочки Барбары в руках старухи, она сразу же догадалась, где та нашла их. Самодовольная ухмылка на лице карги только подтвердила ее опасения.
— Я возьму это, — сказала она, быстро выхватив тапочки из рук экономки.
— Отдай их! — прошипела Агнес. — Я их нашла…
— Я знаю, где вы нашли их, и это ничего не значит. А если вы попытаетесь распустить свои отвратительные сплетни о моей подруге, чей брат в Саванне является близким другом генерала Превоста, — она остановилась чтобы особенно подчеркнуть эту мысль, — я не только уволю вас из Блэкхорн-Хилла, но также позабочусь о том, чтобы вы не нашли себе другого места никогда во всей колонии!
Глаза Агнес Ошлви сузились до свинцовых щелей.
— Ты не посмеешь. Я скажу мистеру Роберту.
— Мистер Роберт еще спит. Больной старик, чье сердце так слабо, он не сможет вынести дальнейших ударов. Вы ведь не хотите быть виновницей его смерти, не так ли, госпожа Ошлви?
— Хозяин в таком состоянии потому, что ты привела под нашу крышу этого дикаря.
— У доктора Уизерспуна совершенно иное мнение, поскольку он лечит лихорадку моего свекра в течение уже нескольких месяцев. И, более того, до тех пор, пока Роберт не поправится, все в Блэкхорн-Хилле подчиняются мне. Я ясно выражаюсь, госпожа Ошлви?
— Вполне, — процедила экономка сквозь зубы. Не говоря больше не слова, она повернулась и бросилась вниз по коридору к лестнице.
Теперь, когда ссора закончилась, Мадлен почувствовала, что колени ее дрожат. Это, конечно, была не первая ее стычка с Агнес Ошлви со времени возвращения в Хилл, но никогда еще так много не было поставлено на карту. Если бы экономка преуспела в том, чтобы опорочить репутацию Барбары… Мадлен отправилась в комнату, где спал Девон, чтобы убедиться, что там не осталось больше никаких улик после бурного расставания влюбленных.
Июль 1781 года
Биггинская церковь, Южная Каролина
Квинтин стоял в маленькой залитой солнцем комнате, уставясь на письмо. Прочитав его, он убедился, что его рука не дрожит. Еще раз он перечитал его.
Марион, сидя за грубым дубовым столом в кухне госпожи Смазер, отхлебывал из стакана противную тепловатую водку и внимательно смотрел на своего капитана. Он знал, что письмо пришло от жены Квинтина. Фрэнсис надеялся, что это поможет устранить разрыв между ними, ибо знал, что Квинтин любит жену, даже если сам не сознает этого.
— Какие новости, Квинт? Что-нибудь неладно в Блэкхорн-Хилле? Здоровье твоего отца…
— Роберт все еще цепко держится за жизнь, как бульдог. Нет, это касается Мадлен. Кажется, она родила сына, которого назвала Джеймс Квинтин Блэкхорн. Выражение его лица трудно было прочесть, но это явно не было радостью, которую бы испытывали большинство мужчин, услышав такую новость.
Марион осторожно спросил:
— И ты недоволен?
В глазах Квинта вспыхнула искра боли, которую он быстро превратил в гнев.
— По крайней мере я могу быть совершенно уверен, что это действительно Блэкхорн, учитывая то, как много времени мой кузен Эндрю проводил с ней в мое отсутствие.
С обычно оливкового лица Мариона сбежала краска.
— Я не верю этому. Я знаю семью девушки. Квинт, хотя ты и расстался с ней в гневе…
— Мы расстались за девять месяцев до рождения Джеймса. Совсем нетрудно подсчитать, не так ли? Особенно учитывая то, как она избавилась от меня.
— Существует только одно решение. Конечно, ты должен поехать к ней.
— Мы прогнали Фрейзера и его каролинских рейнджеров, но я не уверен, что это хорошая идея…
— Чепуха! — перебил Марион. — Джорджия и Августа под контролем американцев. Генерал Корнуоллис надолго застрял в Виргинии. Твой мистер Франклин прислал сообщение, что адмирал де Грассе прибудет через месяц, чтобы соединиться с войсками генерала Вашингтона. Думаю, что ты с большим энтузиазмом присоединишься к нашему последнему рывку к победе этой осенью, если сейчас решишь проблемы со своей женой. — Сказав это, он начал выписывать пропуск, который понадобится капитану Блэкхорну, чтобы пройти через американские линии.
Несмотря на оптимизм Мариона, Квинтин не чувствовал спокойствия, скача на юг, к Блэкхорн-Хиллу. Британцы все еще контролировали Уильямсберг, Чарлстон и Саванну, все ключевые морские порты. Партизаны совершали набеги на их внутренние укрепления и наносили значительный урон их передовым линиям, но побережье было слишком дорого для обеих сторон. Роялистские партизаны тоже совершали набеги по всей территории Южной Каролины и Джорджии. Каждая сторона сжигала урожаи и дома своих врагов. Повсюду виднелись почерневшие поля, которые когда-то зеленели кукурузой, и обгоревшие остовы того, что было прежде крепкими хижинами и даже большими особняками.
— Какое преступление, — пробормотал Квинт Домино.
Когда же это кончится? Война началась в Массачусетсе еще 1775 году. Уже пошла вторая половина восемьдесят первого, а конца не видно, если только французский флот не поддержит генерала Вашингтона с моря и не захватит порты.
— Будем надеяться, что этот де Грассе более опытный военачальник, чем тот болван д'Эстен.
Когда на четвертый день путешествия Квинтин добрался до Блэкхорн-Хилла, был ранний вечер, время обеда. Он представил Роберта, сидящего во главе стола, и Мадлен на противоположной стороне, вовлеченных в горячую битву саркастических слов и мрачного молчания. Конечно же, Роберт попытается сообщить британским властям о нем, чтобы его арестовали, но он знал людей из Хилла. Никто не предаст его, кроме жены.
Зачем она написала ему о ребенке? Эта мысль все время вертелась у него в голове. Как сказал Марион, есть только один способ выяснить это. Он принял меры предосторожности, приведя с собой полдюжины закаленных в боях людей. По его сигналу они рассыпались вокруг дома в ожидании любой возможной неприятности.
Но по какой-то необъяснимой причине он чувствовал, что ничего такого не случится. Мадлен хотела видеть его, хотела, чтобы он посмотрел на ребенка, которого надеялась выдать за его. Возможно, это так… но он сильно сомневался. Вспомнив наставления Маргона о том, как обращаться с женой, он угрюмо усмехнулся и поехал через ореховую рощу, пока не достиг поля высокой кукурузы. Здесь он спешился. Отсюда можно было пройти незамеченным к кузнице, оттуда к конюшне, затем к заднему входу в дом… и к Мадлен.
В доме тем временем Мадлен и Роберт действительно только закончили свою враждебную трапезу. С июня старик достаточно поправился, чтобы подниматься и ходить, но состояние его здоровья по-прежнему вызывало опасение. Разругавшись с Ноублом Уизерспуном на прошлой неделе, он запретил доктору возвращаться в Хилл.
Мадлен просто выжидала время, позволяя ему отпускать язвительные замечания и бродить по дому, словно привидение. Поскольку он не оскорблял слуг, она позволяла ему вымещать свою злобу на ней во время трапез и игнорировала его. Несколько недель его любимой темой был новый наследник Блэкхорн-Хилла. Он постоянно язвил по поводу того, законнорожденный ли Джеймс, пока она не заставила его замолчать, пригрозив раскрыть его собственный обман, касающийся законнорожденности Квинтина. Он побледнел, вперил в нее взгляд своих холодных серо-голубых глаз и решил, что она не блефует. После этого он больше не возвращался к этой теме.
Войдя этим вечером в детскую, Мадлен с нежностью посмотрела на своего сына. Сына Квинта. С каждым днем он все больше и больше становился похож на своего отца.
— Скоро у него будут зеленые глаза, — пробормотала она, когда Эми передала ей малыша. Гулливер был на отведенном ему месте у кроватки.
По обыкновению она отпустила девушку на вечер и приготовилась приятно провести время с Джеймсом. Она расшнуровала корсаж и приложила его к одной налившейся молоком груди, затем откинулась в удобном чиппендейлском кресле, пока он сосал, громко причмокивая. Как могут некоторые женщины быть так глупы, чтобы использовать кормилицу, когда можно самой наслаждаться этим удовольствием?
Квинт стоял в тени двери, окидывая взглядом комнату. Пес Мадлен проснулся и с тревогой наблюдал за ним, но не двигался, а лишь настороженно поднял голову, ожидая дальнейших действий Квинта.
Тот перевел взгляд с собаки на свою жену и ее сына. Какая-то глубокая, безымянная боль зашевелилась у него в груди. Анна так же любила его? Своего незаконнорожденного сына? Или оставляла кормилице и забывала о нем?
Конечно, у него не было воспоминаний, и никто никогда не говорил о ней, поэтому он не знал. Он наблюдал, как Мадлен поцеловала черную курчавую головку малыша. Ее груди, наполненные молоком, были бледными по сравнению с загорелой кожей над линией корсажа. Когда он смотрел, как крошечный ротик тянет розовый сосок, знакомый жар начал растекаться по его жилам и собираться в паху. Он проклинал ее красоту, когда ее длинные каштаново-красные волосы упали на одно плечо, словно занавес, сияя в свете свечей.
— Такая трогательная сцена, дорогая жена, — мягко сказал он и был вознагражден тем, что Мадлен тихо ахнула, вскинув на него глаза.
