Глава 22
Прошло почти четыре месяца с тех пор, как Алина вернулась в Бофорт Плейс. В том, что она беременна, не оставалось никаких сомнений, и стало еще труднее скрывать этот факт. Поначалу это было довольно легко. Со Стивеном и Гвендолин Алина встречалась довольно редко, главным образом за обедом и ужином, а остальное время проводила в своей комнате или в саду, где с ней гуляли родители, Джемма или одна из служанок. Стивен и мать Джеймса не обращались с Алиной сурово. Напротив, бывали моменты, когда ей хотелось, чтобы они накричали на нее или даже ударили. Легче было вытерпеть все, что угодно, но не холодную, подчеркнутую учтивость, с которой они относились к ней. Побывав с этими людьми в хороших отношениях, Алине было больно сознавать, что теперь она стала для них чужой.
Алина довольно много времени проводила в своей комнате и часто не спускалась к обеду, объясняя это отсутствием аппетита. Она стала худой и бледной, а под глазами появились темные круги. Алина носила очень просторные туники, хорошо скрывавшие растущий живот. О том, что она ждет ребенка, знали только родители и Джемма. Главным помощником и советчиком была мать, испытавшая беременность пять раз, но выжить из детей удалось только Алине. Когда она ощущала страшное недомогание на протяжении первых месяцев беременности, Вера держала дочку за руку и гладила по голове, уверяя, что тошнота и отчаяние скоро пройдут, уступив место любви и ожиданию ребенка.
Но на деле все оказалось не так. Самочувствие Алины и в самом деле улучшилось, настроение тоже значительно поднялось. Она стала мечтать о будущем ребенке, представлять, на кого он будет похож и как она станет обнимать крохотное, нежное тельце. Но душевное состояние осталось прежним. Джеймс не приезжал и не писал ей. Каждый раз, когда прибывал посыльный, доставляя письмо Гвендолин и Стивену и ничего — ей, это с новой силой ранило сердце Алины. Единственным утешением было то, что Джеймс ни слова не писал о расторжении брака.
Алина надеялась, что хоть немного, но небезразлична мужу, и в каком-то дальнем уголке его сердца еще сохранилась частица привязанности к ней.
Пока известий о разводе не поступало, оставалась слабая надежда, и именно поэтому Алина не хотела говорить ни Стивену, ни Гвендолин о будущем ребенке. Они немедленно сообщат Джеймсу. Но Алина не хотела, чтобы муж вернулся к ней не потому, что любит ее, а только из-за будущего малыша.
Она была так захвачена страданиями, что не заметила, насколько мягче, душевнее стали относиться к ней Стивен и Гвендолин. Оба были добрыми и мягкими людьми и успели полюбить Алину до того, как узнали о ее вероломстве. Видя, как день за днем она худеет и выглядит все несчастнее, они больше не могли относиться к ней с подчеркнутым равнодушием, как поначалу. К тому же, Гвендолин стала подозревать, что Алина ждет ребенка. Она сама подарила жизнь троим детям и поэтому была знакома с симптомами беременности. Однако, потребовалось некоторое время, чтобы обратить внимание на эти симптомы, ведь сначала Гвендолин была очень зла на Алину. Но когда женщина стала размышлять об этом, все кусочки головоломки быстро стали на свои места. Гвендолин не могла держаться отчужденно с матерью своего будущего внука.
Женщина замечала, как всякий раз, когда от Джеймса прибывал посыльный, Алина на цыпочках спускалась до середины лестницы и стояла, застыв в ожидании, пока не становилось ясно, что Джеймс и на этот раз ничего ей не передал. Потом, окончательно упав духом, она возвращалась в комнату. А когда совсем недавно в замок прибыл один из людей Джеймса, Алина выбежала из сада, где смотрела, как упражняются Джемма и Малькольм. Она скромно остановилась в стороне, но Гвендолин, вышедшая встречать гонца, успела ее заметить. Когда мужчина вручил Стивену запечатанный конверт и отправился в кухню, чтобы перекусить и утолить жажду, Алина резко повернулась и убежала.
Гвендолин также заметила, что движения невестки становятся неловкими, и она начинает округляться. В один прекрасный день Гвендолин решила раз и навсегда покончить с подобной таинственностью. Отправившись на поиски невестки, она нашла ее в саду. Алина сидела одна и горько плакала. Эта картина не могла не тронуть сердце женщины, и она подошла к невестке.
— Алина.
Вздрогнув от неожиданности, та подняла голову.
— Гвендолин, — поспешно встав со скамьи, Алина принялась вытирать слезы, в любую минуту готовые снова брызнуть из глаз.
— Постой, — твердо сказала женщина и взяла невестку за руку, мягко, но, настойчиво заставляя снова сесть. — Посиди со мной минутку.
Тихонько всхлипнув, Алина послушно опустилась на скамью, думая о том, чего хочет от нее мать Джеймса. В глазах женщины было столько тепла и доброты, что Алина была готова сквозь землю провалиться. Холодность во взгляде свекрови она перенесла бы гораздо легче. Алина почувствовала, как на глаза снова наворачиваются слезы, но удержать их уже была не в силах.
— Я должна знать, — начала Гвендолин. — Прошу тебя, скажи. Ты носишь ребенка Джеймса?
Слезы хлынули из глаз Алины. Прикусив губу, она кивнула.
— Но, Алина, почему ты ничего не сказала? Мы должны немедленно сообщить эту новость Джеймсу. Это может все изменить.
— Нет! Прошу вас, не пишите об этом, — Алина умоляюще посмотрела на свекровь.
— Но почему? — лицо Гвендолин помрачнело. — Разве это не его ребенок?
— Нет! Нет! Что вы! Вы не должны так говорить! Это ребенок Джеймса. Думаю, даже Джеймс, какие бы чувства ни испытывал ко мне, не решился бы подозревать меня в неверности. Он знает, что до него я была девственницей, и никого, кроме него, у меня не было.
— Тогда почему ты не хочешь рассказать ему? Он должен знать, — продолжала настаивать Гвендолин.
— Не хочу, чтобы это повлияло на его решение. Если мы и будем жить вместе, то потому, что Джеймс сам хочет этого. Если он решит отказаться от меня, то предпочту скорее, чтобы ребенок был незаконнорожденным, чем буду удерживать Джеймса.
— Ты не должна так говорить, — Гвендолин нахмурилась. — Джеймс никогда этого не допустит. Он придет в ярость. Ты не должна скрывать от него ребенка
— Прошу вас, умоляю, не сообщайте Джеймсу. Я должна знать: любит он меня или нет. Должна знать, простил ли он меня. Не хочу, чтоб, Джеймс терпел меня только из-за ребенка.
Алина и словом не обмолвилась о том, чего боялась больше всего — Джеймс мог отнять малы— ша, когда тот родится, и растить без ее помощи. Алина знала, что не выдержит этого. Она была. уверена, Гвендолин и подумать такое о сыне не могла, но сама предполагала, как Джеймс отнесется к ребенку, и помнила ярость, с какой он смотрел на нее в последний раз, когда они были вместе. Поэтому и допускала, что Джеймс может отнять ребенка.
Гвендолин растерянно уставилась на невестку.
— Похоже, ты любишь моего сына.
— Люблю! Но мне никто не поверит.
— Почему же ты тогда обманывала его? Почему объединилась с Танфордом?
— Но ведь тогда я не знала его. Для меня он был просто знатный человек, который, не задумываясь, разделался бы со мной, перейди я ему дорогу. Когда Танфорд предложил свой план, я не знала, кто он на самом деле. Герцог казался добрым человеком. Я поверила тому, что он рассказал о Джеймсе, и решила, что Джеймс заслуживает той злой шутки, которую собирается сыграть Танфорд. Да и потом, у меня не было выбора.
Алина рассказала Гвендолин всю историю: и о родителях, и о Джирте, и о том, каким прекрасным выходом из затруднительного положения, в которое они попали, показалось предложение Танфорда. Она рассказала, как мучили ее угрызения совести, когда она узнала Джеймса и всех Норвенов, и как, в конце концов, поняла, что герцог вовсе не тот человек, за которого себя выдает.
— Но тогда я не могла рассказать Джеймсу правду. Я не знала, чего от него ожидать. К тому же боялась за родителей, боялась, что Танфорд не пощадит их, если я предам его. Понимаете?
— Да, понимаю, — с сочувствием сказала Гвендолин, обнимая невестку. — А еще ты боялась потерять любовь Джеймса.
— Да! О да, вы понимаете меня!
— Конечно, понимаю. Бедняжка, как, должно быть, ты страдала.
Растроганная добротой женщины, Алина уткнулась лицом в ее плечо и разрыдалась. Гвендолин тихонько поглаживала ее по спине и, как могла, старалась успокоить.
Наконец, Алина выпрямилась и вытерла слезы. Не в силах скрыть удивления, она посмотрела на Гвендолин.
— Значит, вы прощаете меня?
— Ну, конечно. Разве не говорил наш добрый господь Бог, что бросать камни в грешника могут только те, кто сам лишен грехов? Я ведь тоже не святая. Иногда думаю, как, наверное, было нелегко той бедной женщине, матери Ричарда, выносить мое присутствие в замке. То, что я сделала, ужасно, но тогда я этого не понимала. Слишком любила лорда Генри, слишком гордилась вниманием и любовью, которыми он меня окружал. В любом случае, не мне прощать или винить тебя.
— Знаю. Это предстоит сделать Джеймсу. Я начинаю бояться, что он никогда этого не поймет.
— О нет, Джеймс обязательно поймет, — заверила девушку Гвендолин. — Возможно, потребуется время, чтобы он преодолел свою боль, свой гнев, но, в конце концов, он поймет, что ты любишь его. Что не хотела причинять боль. Вот увидишь.
— Нет. Боюсь, такого не будет, — грустно возразила Алина. — Вы не видели лица Джеймса, когда я рассказала ему правду. Теперь он презирает меня. Я ведь не женщина знатного рода, которую он хотел видеть своей женой. Джеймс презирает меня за то, что я простая танцовщица, и ненавидит за то, что нарушила его планы. Танфорд, наверное, вовсю распускает слухи о моем истинном происхождении. Если Джеймс не откажется от меня, эта туча всегда будет нависать над нами и напоминать ему об унижении и позоре. Он не хочет ни любить меня, ни желать.
— Возможно, это и так, но порой то, что мы испытываем в действительности, гораздо сильнее того, что нам хотелось бы испытывать. Я думаю, ты не хотела влюбляться в Джеймса, но это произошло помимо твоей воли.
— Да, вы правы.
— То же самое теперь произойдет и с Джеймсом, особенно после того, как он узнает о ребенке.
— Нет, прошу вас, не сообщайте ему об этом. Дайте мне еще немного времени. Ведь Джеймсу ничего не известно, да? До рождения малыша достаточно времени, а пока буду надеяться, что Джеймс вернется ко мне по своей воле.
Гвендолин вздохнула.
— Не думаю, что это верное решение. И боюсь, Джеймс рассердится на меня. А Стивен? Конечно, он молодой мужчина, и может пройти несколько недель, прежде, чем он начнет догадываться о твоей беременности, но, рано или поздно, это случится.
Алина робко улыбнулась свекрови.
— Вы могли бы попросить Стивена ничего не сообщать Джеймсу. Я уверена, он вас послушает.
— Ах ты, негодница, — усмехнулась Гвендолин. — Теперь ты и меня пытаешься склонить на свою сторону. Что скажет Джеймс? Я боюсь даже думать об этом.
— Он ничего не скажет. Он очень вас любит. Гвендолин радостно улыбнулась.
— Да, Джеймс — хороший сын. И будет хорошим мужем и отцом. Надо только еще немного подождать, и ты сама убедишься, — женщина вздохнула. — Ну, хорошо. Хотя все мое существо против, я не буду ни о чем сообщать сыну. И попрошу Стивена. Но запомни, долго так продолжаться не может. Хочу, чтобы Джеймс был здесь, когда родится мой внук. Я уже и так слишком долго ждала этого события.
После разговора Алины с Гвендолин отношение Стивена к девушке заметно улучшилось. Про— шел еще один месяц, и теперь все обитатели Бофорт Плейса сплотились в дружную семью. Алина по-прежнему тосковала по мужу. По ночам горько плакала, скучая по нему и сгорая огнем неудовлетворенного чувства, погасить который мог только Джеймс. Но в целом жизнь стала более-менее сносной. Снова возобновилась дружба между нею и Стивеном, они опять смеялись и шутили, как брат и сестра. Гвендолин призналась, что гораздо проще чувствует себя в обществе танцовщицы Алины, чем племянницы герцога леди Клариссы. Они с матерью Алины наперебой нежили и баловали молодую женщину. Гарольд, Джемма и уже многому научившийся Малькольм долгими вечерами развлекали всех интересными рассказами и забавными акробатическими номерами. Алина и Стивен, у которого был приятный тенор, часто пели дуэтом, а еще Стивена так заинтересовали фокусы, которые показывал Гарольд, что он попросил и его научить им.
Единственной причиной постоянной грусти Алины оставалось то, что Джеймс по-прежнему никак не общался с ней. Стивен порой читал Алине довольно редкие письма, и то только потому, что она просила об этом, но эти письма только расстраивали молодую женщину. Джеймс никогда не упоминал о ней, ограничиваясь придворными сплетнями и политическими событиями. Он продолжал оставаться верным другом короля Генри, а герцог Танфорд, между тем, распускал про Джеймса самые грязные и оскорбительные слухи. Но, в конце концов, даже те немногие, кто поддерживал герцога, отошли от него, испугавшись его злости и безумия. В одном из писем Джеймс сообщил, как однажды Танфорд в присутствии короля разразился гневной тирадой, обличающей Джеймса во всех его прегрешениях. Король возмутился и указал Танфорду на дверь. После этого герцог поспешно покинул Лондон, отправившись в загородное поместье на севере Англии. Но среди всех новостей, среди вопросов о Стивене и матери не было ни слова об Алине.
— Он знает, если бы у нас что-нибудь случилось, я непременно сообщил бы ему, — заверил Стивен, пытаясь хоть как-то облегчить страдания Алины. — Уверен, Джеймс слишком горд, чтобы спрашивать о тебе прямо.
— Скажи лучше, я ему безразлична, — зло ответила молодая женщина. — Но зачем скрывать это? Ведь он не собирается возвращаться ко мне.
— В своих письмах Джеймс ни слова не говорит о разводе. Элизабет сообщила, что Ричард пробыл у Джеймса около месяца и привез известие — разводиться тот не собирается.
— Да, ведь он был вынужден представить меня королю, чтобы разрушить планы Танфорда, и разводиться сейчас неудобно. Но Джеймс явно не собирается возвращаться ко мне. Он будет оставаться при дворе, а я здесь или в каком-нибудь другом месте, куда он решит отправить меня. Но видеть больше не хочет.
— Нет. Уверен, он хочет тебя видеть. Но его удерживают обида и гордость. Джеймс всегда был неуязвим к стрелам Купидона. Женщины буквально вешались ему на шею, а он оставался равнодушным к их чарам. И вот, наконец, его сердце завоевала одна, единственная. А когда он узнал, что ты обманывала его, у него словно земля ушла из-под ног. Для него это потрясение оказалось более жестоким, чем для любого другого мужчины. Джеймс никогда не терял любимых.
— Но я не бросала его! — закричала Алина. — Я любила! И по-прежнему люблю!
— Знаю. Но он слишком обижен и напуган, чтобы поверить.
— Джеймс? — усмехнулась Алина. — Напуган?
— Я имею в виду не физический страх, — возразил Стивен. — Мне кажется, этого он никогда не испытывал. У него стальные нервы. Я говорю о другом страхе. Джеймс боится того, что чувствует сам, того, что о нем думают другие. И этот страх, как мне кажется, не дает ему покоя. Видно, ты и в самом деле ему небезразлична, если он считает, что должен держаться от тебя подальше. Джеймс боится твоей власти над ним.
— Ну и язык у тебя, Стивен. Ты можешь заставить человека поверить, что небо у него над головой оранжевого цвета. Мне кажется, ты без особого труда займешь свое место при дворе.
Стивен улыбнулся.
— Я всегда говорю только правду. Думаю, Джеймс вернется домой, когда узнает о ребенке. Позволь мне сообщить ему об этом.
Алина покачала головой.
— Нет. Разве ты не понимаешь?
— Да, понимаю. Ты хочешь дождаться от него признания в любви. Но могла бы немного уступить, пойти навстречу, ну, на компромисс. Джеймс слишком упрям, чтобы приехать домой, а ты слишком упряма, чтобы позвать его.
— Нет, это не так! — возмущенно закричала она.
— Разве нет? Не кажется ли тебе, что Джеймс имеет полное право знать, что скоро станет отцом? И должен узнать, когда именно родится ребенок, чтобы приехать. Допустим, он приедет ради ребенка, а не ради любви к тебе, но у тебя появится возможность загладить свою вину. Ты же не думаешь, что после всего, что сделала, будет легко вновь завоевать его любовь? Но появится возможность снова улыбнуться ему и томно посмотреть из-под полуопущенных ресниц.
— Сомневаюсь, чтобы мой вид мог соблазнить его, — Алина провела рукой по округлившемуся животу.
Она была уже на восьмом месяце. Мать Алины и Гвендолин предполагали, что ребенок появится очень скоро. Времени до родов оставалось все меньше, и надежда, что Джеймс вернется сам, уменьшалась с каждым днем. К тому же, Стивен сумел ее убедить. Джеймс имеет право знать о ребенке. И едва ли она может и дальше надеяться на его возвращение из-за любви.
— Хорошо, — вздохнула Алина. — Можешь сообщить Джеймсу, что я жду ребенка.
Стивен отправился в Лондон лично сообщить эту новость Джеймсу, считая ее слишком важной, чтобы доверить посыльному. К тому же, оставались кое-какие сомнения на тот счет, как Джеймс может на это прореагировать, а потому юноша считал своим долгом поговорить с ним.
Стивен не застал Джеймса дома, а потому успел перед разговором вымыться и переодеться. К тому времени, когда Джеймс приехал, Стивен уютно расположился в кресле у камина в большой зале и, не спеша, потягивал глинтвейн. Переступив порог залы, и заметив Стивена, Джеймс остановился, как вкопанный, и страшно побледнел.
— Стивен? — он стремительно бросился к юноше. — В чем дело? Почему ты здесь? Что-нибудь с…
— Алиной? — Стивен поднялся, чтобы поздороваться. — Нет, все в порядке. Я приехал, чтобы сообщить новость, которая, надеюсь, обрадует тебя.
— В самом деле? — у Джеймса явно отлегло от сердца. Он крепко обнял друга. — Элизабет родила? Ричард говорил, что она снова беременна.
— Нет, моя новость касается не Элизабет. Я приехал из-за Алины.
— О, — лицо Джеймса помрачнело.
— Ты не слишком хорошо выглядишь, — резко заметил Стивен.
— Ну и какой ты после этого друг? — отшутился Джеймс и, позвав слугу, велел принести бокал вина. — Я часто провожу время с королем. А ты же знаешь, что это за человек. Сейчас он здесь, а в следующую минуту уже далеко. Думаю, за последние несколько недель я проехал весь юг страны. Ты просто чудом застал меня в Лондоне.
— Дело вовсе не в короле, и ты прекрасно это понимаешь, — серьезно возразил юноша. Джеймс сильно похудел, и под глазами появились темные круги, а лицо выражало страдание. — Алина вот уже несколько месяцев выглядит так же.
Недовольно поморщившись, Джеймс отошел от юноши, обрадовавшись, что слуга, наконец-то, принес вино. Нагрев в огне камина специальную маленькую кочергу, он быстро опустил ее в высокую кружку с вином, все время, пряча от Стивена взгляд. Юноша наблюдал за ним, терпеливо ожидая, когда Джеймс отложит кочергу в сторону и повернется.
— Но теперь-то ей лучше? — наконец, спросил Джеймс, изобразив на лице безразличие и опускаясь в кресло.
— Она снова набрала вес, но глаза no-прежней полны грусти.
— У тебя слишком мягкое сердце, Стивен. В этом отношении Ричард сильнее тебя. Стоит только женщине загрустить, и ты начинаешь беспокоиться. Нужно стать жестче, иначе твоей мягкотелостью сможет воспользоваться любая вертихвостка.
— Не такой уж я простофиля. А Алина — не вертихвостка.
— Может быть, и нет. Но она преуспела в искусстве лгать, и я на твоем месте держал бы с ней ухо востро.
— Так я и делаю. Но я трезво смотрю на вещи, а тебе, кажется, это не под силу. Ты просто боишься взглянуть правде в глаза.
Джеймс удивленно поднял брови.
— Бог мой, ну и задиристым петушком ты стал. И какой же правды я боюсь?
— Алина любит тебя.
Джеймс грубо расхохотался.
— Ну, конечно. Именно поэтому она столько времени держала меня за дурака.
— И ты тоже любишь ее, — продолжил Стивен, не обращая внимания на язвительное замечание.
— В самом деле? — Джеймс отпил глоток вина. — А вот в этом, думаю, ты ошибаешься. За последние несколько месяцев я вырвал из своего сердца всякую любовь и привязанность к этой женщине и очень этому рад.
— И каким, интересно, образом тебе это удалось? Посредством блуда и пьянства? Ричард писал, как ты напиваешься почти каждый вечер.
— Нет, с этим я покончил. И блуд меня тоже не занимает. Я посвятил себя королю и политике. К счастью, Генри использует каждую минуту, которую я провожу с ним. Эта дружба стала полезной нам обоим.
— Я не верю тебе. Я не имею в виду твои отношения с Генри. Думаю, король не дает тебе скучать. Я говорю о твоих чувствах к Алине.
— Я не испытываю к ней никаких чувств! — взорвался Джеймс, стукнув кружкой по подлокотнику кресла с такой силой, что вино выплеснулось через край.
— Тогда почему разговор на эту тему выводит тебя из равновесия? Ты с трудом заставляешь себя произнести имя этой женщины. Ты не вел бы себя так, будь она тебе безразлична.
— Ну, хорошо, она мне небезразлична. Я ее ненавижу.
— Джеймс, Алина мне все рассказала, и хотя я по-прежнему не одобряю ее поступков, но понимаю, как все произошло.
— Не сомневаюсь, что рассказ этой особы прозвучал в высшей степени логично. Ей ведь не впервой обводить вокруг пальца мужчину, — ядовито заметил Джеймс. — И теперь, когда я нахожусь вне ее досягаемости, она решила заманить в свои сети тебя.
— Ничего подобного она не делает! — вспыхнул Стивен. — Да как ты мог подумать, что я… Алина мне, как сестра. Она твоя жена. И любит только тебя! Джеймс, если бы только видел, как она печальна, как плачет, стала такой худой и бледной…
— Да она, просто-напросто, работает на публику! Хочет, чтобы ее пожалели, и ты скоро в этом убедишься. Если бы я тебя не любил, то сказал бы: вот тебе мое благословение, можешь взять эту женщину себе.
— Черт возьми, да ты, оказывается, невозможный человек! — воскликнул Стивен, вскакивая на ноги. — Алина права. Ты совсем меня не слушаешь. И не хочешь знать правду. Тебя заботит только твоя гордость!
Круто развернувшись, Стивен зашагал к лестнице, но Джеймс окликнул его.
— Стивен! Постой! Не уходи таким сердитым.
— Ничего не могу с собой поделать, — зло посмотрел на Джеймса юноша. — Ты ведешь себя, как самый настоящий осел. Завтра утром я уеду и молю Бога, чтобы в следующий приезд мне удалось достучаться до твоей упрямой головы.
— Стивен, нет, не уезжай так скоро. Ты ведь не успел даже отдохнуть с дороги.
— Отдохну в Бофорт Плейсе, — резко ответил Стивен. — Тем более, что хочу успеть туда до рождения ребенка.
— Ребенка? — Джеймс тупо уставился на юношу. — Какого ребенка? Ты имеешь в виду ребенка Элизабет?
— Нет, Алины. Твоей жены. Именно с этим известием я приехал к тебе. Алина носит твоего ребенка и через несколько недель должна родить. Но не беспокойся, не надо. Оставайся здесь и играй в свои игры с Генри и его двором. Мы с Гвендолин позаботимся и об Алине, и о ребенке.
Джеймсу показалось, что его чем-то ударили по голове и земля уходит из-под ног. Стивен направился к лестнице. К лицу Джеймса то приливала, то отливала кровь. Наконец, он очнулся от столбняка, уронил кружку и бросился вслед за юношей.
— Стой! Подожди!
Стивен обернулся и холодно посмотрел на Джеймса.
— Ты не можешь обрушить на меня такое известие, а потом просто взять и спокойно уйти.
— Я не спокоен, — напомнил юноша, — я рассержен.
— Ради всех святых, вернись и все расскажи. Вздохнув, Стивен подошел к Джеймсу.
— А что ты хочешь узнать? Джеймс был явно озадачен.
— Даже сам не знаю. Эта новость буквально выбила почву под ногами, — отвернувшись, он нервно взъерошил волосы. — Это правда? Она, в самом деле, носит моего ребенка?
— Да.
— И когда ей рожать?
— Гвендолин думает, что через несколько недель, так же считает и мать Алины, — помолчав немного, Стивен добавил с юношеской непосредственностью. — Но мне кажется, она выглядит так, словно это может случиться в любую минуту.
Джеймс улыбнулся. Сейчас ему хотелось, и смеяться, и плакать. Прочные стены, которые все эти месяцы он так старательно воздвигал вокруг своего сердца, рухнули в один миг. Ему стало так же не по себе, как и в тот день, когда он отправил Алину в Бофорт Плейс.
— Но все ли у нее в порядке? Она хорошо себя чувствует?
— Да, если не считать меланхолии. Но только ты можешь положить этому конец. Поначалу Алина очень похудела. Она почти ничего не ела, и мы с Гвендолин даже стали беспокоиться, как бы она не умерла.
Джеймс закрыл глаза от захлестнувшей его боли.
— Нет. Это обычное притворство. Она нисколько по мне не скучает.
— Притворство? — спросил Стивен. — Неужели ты считаешь меня таким глупцом? И свою мать? Неужели мы не понимаем, почему так осунулось ее лицо, и под глазами появились черные круги? Разве можно назвать притворством, что она превратилась в самый настоящий скелет? Или ты думаешь, что она морила себя голодом, чтобы сделать вид, что любит тебя и скучает? Зачем ей притворяться?
— Не знаю. Но не могу поверить…
— Скажи лучше, что не хочешь поверить. Черт 'возьми, я никогда еще не встречал такого упрямого, толстокожего человека, как ты.
— Ты думаешь… это действительно мой ребенок? — спросил Джеймс, и только боль в его глазах помешала Стивену взорваться.
— А Алина была уверена, что в этом-то ты как раз не будешь сомневаться. Я не знаю. Могу только поклясться, что она уже была беременна, когда приехала в Бофорт Плейс. Должно быть, — наморщив лоб, он подсчитал в уме. — Должно быть, где-то на втором месяце.
Значит, Алина забеременела в марте, в Чесвике, в один из тех долгих зимних дней, когда они только и делали, что занимались любовью. На лице Джеймса едва не появилось чувственная, самодовольная улыбка.
Он отвернулся, охваченный бурей эмоций. Мысли о ребенке, которого Алина носит под сердцем, наполняли его гордостью и радостью. И все равно, все его существо охватил страх, черный, давний страх, появившийся еще в детстве. Алина может умереть при родах, как это случалось нередко. А еще она будет испытывать ту же боль, что и Маргарет, и Элизабет. Джеймсу очень хотелось увидеть беременную жену, взять на руки ребенка и почти так же горячо он желал, чтобы ничего этого не было.
Снова повернувшись к Стивену, Джеймс сказал:
— Завтра утром я еду вместе с тобой. Юноша улыбнулся.
— Я знал, что ты так решишь.