Глава 16
Анжела изумленно разглядывала свою кузину. Почему она ведет себя так странно? Два ярко-красных пятна выступили на скулах Кетрин, и она пристально смотрела на гостя, словно видела призрак. И капитан третьего ранга Форрест тоже повел себя очень странно. Удивление, радость и возбуждение мгновенно смешались на его лице, а затем исчезли под обычной обворожительной маской легкой иронии. Он наклонился, чтобы поднять спицу и, пройдя по комнате, подал ее Кетрин. Их руки соприкоснулись, Кетрин задрожала.
— Из-извините меня, — заикаясь, проговорила она. — Вы… испугали меня.
— Конечно! — его голос звучал ласково. — Но, пожалуйста, вы не должны убегать, словно вспугнутая лань.
— Нет, конечно, нет, — сказала Кетрин с нервным смешком.
Ей хотелось подкинуть к потолку вязание и пуститься в сумасшедший пляс по комнате, броситься ему на шею и утопить его в поцелуях, истерически хохоча. Мэттью жив! О Боже, он жив! Какая разница, что он тут делает и почему переоделся в чужую форму морского офицера враждебных ему вооруженных сил! Главное, он здесь живой и невредимый! Это было невероятно. Она готова была заплакать от немыслимого счастья.
Анжела почувствовала раздражение. Что же это такое? Кетрин сияет ярче солнца, в глазах — странный блеск! Нужно сказать этой простофиле, что нельзя выставлять напоказ свои чувства! Любой мог бы сказать, что очаровательный капитан сразил ее наповал. Это просто неприлично, так пожирать его глазами! А почему Джейсон Форрест не сводит глаз с этой неуклюжей старой девы? Анжела предположила, что он пришел как раз для того, чтобы своими чарами выманить ее кузину из раковины, куда она спряталась, словно улитка, но не было совершенно никакой необходимости заходить ему так далеко!
Прелестная миссис Ван дер Брайз попыталась представить их друг другу и переключить тем самым внимание на себя.
— Кетрин Девер, — повторил он, его язык медленно тянул звуки. — Какое восхитительное имя! Вы француженка?
— О Боже, нет! Родилась и выросла в Бостоне, — проговорила она, стараясь придать своему голосу светскую легкость.
Она немедленно должна прийти в себя и опомниться, иначе Анжела заподозрит что-то неладное.
— Ах, Бостон! Прелестный город, — сказал он серьезно, поблескивая, однако, озорными глазами.
— Так вы бывали там? — ответила Кетрин дьяволятам в его глазах.
— О, да! Я лишь сожалею, что не имел удовольствия в Бостоне познакомиться с вами.
— Вне всяких сомнений, вы были слишком… — она помедлила, ее губы дернулись в улыбке, — слишком прикованы цепями к тому делу, которое было у вас под руками, чтобы еще заняться светскими пустяками.
На его лице появилась двусмысленная улыбка:
— Я и в самом деле был страшно занят, мисс Девер. Видите ли, в то время я реквизировал для военных целей корабли и всевозможные припасы.
— Капитан Форрест, вы никогда не рассказывали мне, что бывали в Бостоне, — обиженно надула прелестные губки Анжела, она чувствовала себя так, будто эти двое разговаривали на незнакомом ей иностранном языке.
Мэттью одарил ее своим неотразимым взглядом и произнес:
— Это как-то не приходило мне в голову. Когда я рядом с вами, ваша красота затмевает все мои мысли.
— Я не сомневаюсь, капитан-лейтенанту… простите, капитану третьего ранга Форресту довелось побывать во многих местах, — сказала Кетрин.
Он наклонил голову в знак согласия.
Случалось вам навещать Англию, капитан? — продолжила игру Кетрин.
— Много раз. Я нахожу Англию очаровательной страной.
— М-да, изысканная публика.
— Сколько интересных достопримечательностей, и даже неподалеку от порта!
— Причудливая старинная архитектура!
Кетрин испытывала огромный душевный подъем.
Она была на седьмом небе от счастья. Мэттью был жив и чертовски хитро сейчас ей улыбался, перекидываясь с ней фразами, чуть ли не провоцировавшими ее разоблачить его. Ей хотелось откинуть назад голову и засмеяться, так, как она не смеялась уже века. Она лукаво улыбалась ему, подзадоривая его, и с удовольствием заметила, как сжались его челюсти. Она знала, что это значило. Он желал ее! Она была прекрасна, она владела собой, она была прежней Кетрин. Она была ему превосходным партнером в игре, где выигрывал каждый из них, а проигрыш все равно оборачивался выигрышем.
— Миссис Ван дер Брайз, — сказал Мэттью с шутливым укором, — вы никогда не говорили мне, как прелестна ваша кузина. А ну, признавайтесь-ка, почему вы ее прячете?
— О, капитан! — смех Анжелы прозвучал несколько ломко. — Дело в том, что Кетрин отказывается куда-либо выходить. Вы знаете, она помолвлена.
— Кузина Анжела, да это же было сто лет назад! — насмешливо запротестовала Кетрин.
— Несчастный мужчина, — сочувственно пробормотал Хэмптон. — Но теперь, когда с этим покончено, вам больше не следует отказываться от приглашений.
Губы Кетрин медленно раздвинулись в улыбке, и она увидела, как в ответ, незаметно для Анжелы, расширились глаза Хэмптона.
— Возможно, — сказала Кетрин, — вы правы.
— Тогда позвольте мне пригласить вас на бал Макфорлендов завтра вечером.
Едва Анжела открыла рот, приготовившись сказать, что Кетрин только что наотрез отказалась идти на бал, как Кэтрин отчетливо произнесла:
— О, да! Я как раз предполагала принять это приглашение.
Анжела уставилась на нее с открытым ртом, и Кетрин с трудом удержалась от совета кузине закрыть рот.
— Ну что ж, тогда до завтра, — сказал гость, вставая. — Боюсь, я должен сейчас распрощаться с вами.
Они запротестовали из вежливости, и он выразил свое крайнее сожаление, но остался тверд. Хэмптон склонился над рукой Анжелы, а затем и Кетрин, его губы слегка дотронулись до ее кожи, однако одного этого оказалось достаточно, чтобы восхитительная дрожь пробежала по всему ее телу.
Мэттью жив! Когда он ушел, Кетрин вылетела из гостиной, даже не взглянув на свою ошеломленную кузину. Позвав Педжин, она побежала в свою комнату, на бегу вынимая заколки из волос. В комнате она мигом скинула с себя свое блеклое платье.
— Мисс Кетрин, что… — Педжин остановилась в дверях, потеряв дар речи при виде своей хозяйки, на которой была лишь одна сорочка, а волосы ниспадали на плечи роскошными волнами, лицо же ее сияло радостью.
— О, Педжин! — Кетрин обняла ее и протанцевала ней по комнате. — Педжин, он не умер! Он жив! И завтра вечером я иду на бал.
— Да кто? О ком вы? Вы что, имеете в виду капитана Хэмптона?
— Конечно! Кого же еще! Педжин, нам обязательно нужно придумать мне сногсшибательную прическу. И давай-ка избавимся от этого платья! Сожги его, сделай с ним что угодно, мне все равно! Приготовь мои новые платья. О, Педжин, я так взволнована, что едва могу дышать.
— О, мэм, но что же он тут делает?
— Понятия не имею, да мне и безразлично! Он расхаживает в форме капитана третьего ранга нашего флота, скрываясь под именем Джейсона Форреста. И, Пег, если ты скажешь хоть единой душе об этом, я убью тебя. Я предупреждаю совершенно серьезно! Ни одному человеку, ни одному слуге!
— О, нет, мэм, никогда! — Педжин светилась радостью сопереживания.
Кетрин идиотски улыбалась своему отражению в зеркале в то время, как Педжин делала ей прическу. Жив! Мэттью жив, и он здесь! Она видела его! Видела его улыбку, его темно-серые глаза, его загорелые сильные руки. Он дотронулся до ее руки, он сидел напротив нее близко… достаточно было сделать два шага. Он был жив! Кетрин чувствовала себя высоко парящей в небе чайкой.
Ее мысли были в совершеннейшем беспорядке и бессвязны. Она не могла размышлять. Она могла лишь чувствовать. Мир вдруг сделался ярким, красочным, солнечным. Она хотела надеть одно из своих шикарна новых платьев и танцевать в объятиях Мэттью на балу. Она хотела быть для него красивой. И она будет красивой! Она уже чувствовала себя красавицей. Он вновь станет желать ее! Кетрин заставит его желать себя! Oни начнут все заново, забудут все, что было, и она станет завораживать его и обольщать, пока он не заберет ее и вновь не овладеет ею.
Кому какое дело до того, что подумают в свете! Что пристойно, а что нет? Ей было все равно! Кто победит их схватке воли и характеров? Урок для нее не прошел даром: главное — любить его, делить с ним наслаждение и не упустить возможность счастья. И к дьяволу все остальное!
* * *
Мэттью вышел на улицу, чувствуя, что его настроение поднялось на слишком опасную высоту. Он согласился на это смертельное задание от глубокого желания умереть. После ухода Кетрин с корабля, он настолько пал духом, что не знал, как ему выкарабкаться из этой бездны отчаяния. Он страдал от воспалившейся раны, он осунулся от недосыпания и оттого, что без конца осыпал себя упреками, ему казалось, он умирает от любви к ней, от страстного желания ее тела и невозможности удовлетворить это желание. Ни виски, ни женщины не могли уменьшить его боль. Он проклинал себя, что отпустил ее и ненавидел себя за то, что удерживал Кетрин против ее воли. Сутки напролет его мучили горячие, страстные мечты, в которых она стонала под ним в экстазе, но мучили его и кошмары, в которых он видел, как ее жестоко избивают в борделе вновь и вновь.
Когда Редфилд изложил ему план, самым привлекательным в нем для Хэмптона оказалась видимая неизбежность смерти! Но, встретив здесь Кетрин, он расхотел умирать! Когда он увидел, как она стоит в той гостиной, худая и бледная, с золотыми глазами, потемневшими от печали, ему потребовались неимоверные усилия, чтобы не заключить ее тотчас же в объятия. И она, как прежде, непринужденно обменивалась с ним колкостями, улыбаясь и призывно поглядывая на него янтарными глазами из-под густых ресниц! Он вспоминал снова и снова, как она посмотрела на него, когда он вошел: ее лицо засветилось, глаза зажглись яркими огоньками. Конечно же, это была любовь, а не ненависть! Любовь излучали ее глаза! Он увидит ее снова, будет снова держать ее в своих объятиях, вальсируя на завтрашнем балу, непременно проведет несколько минут с ней наедине на террасе. Он принялся насвистывать, но оборвал мелодию, когда осознал, что насвистывает «Дикси» — гимн Конфедерации.
* * *
Кетрин медленно кружилась перед зеркалом, тщательно осматривая каждую складку ее изящного платья из золотистого атласа. Сидевшая позади нее Анжела с завистью наблюдала за ее медленным вращением. Это нечестно и несправедливо, говорила она себе, что ее невзрачная кузина, этот гадкий утенок, сумела внезапно превратиться в прекрасного лебедя. Ее бальное платье было очаровательно и открывало грудь так низко, что открыть ее ниже было бы уже непристойно. Свое лицо Кетрин освободила совершенно от нависавших локонов, собрав волосы высокой короной, рассыпавшейся книзу раскошным водопадом. Ее изящные уши, похожие на морские раковины, были украшены простыми, но изящными золотыми сережками, а вокруг королевской шеи грациозно возлежала хрупкая золотая цепочка.
Она выглядела величественно и в то же время необычно. Анжела почувствовала себя рядом с ней бесцветным листочком. Она не могла понять, как удалось Кетрин это волшебное превращение, но что золотым блеском своей кожи и глаз Кетрин была обязана неотразимости капитана третьего ранга Форреста, в том Анжела не сомневалась. У кузины Кетрин возникло тяжелое предчувствие, что Кетрин, прежде безвусно и даже неряшливо одетая, собирается теперь стать гвоздем сезона.
— Кузина, я готова к выходу. Мы идем? — спросила Кетрин.
Анжела улыбнулась. Не такая уж она была дурочка, чтобы войти в зал, оказавшись в тени Кетрин!
— Нет, дорогая, ты иди, мне нужно еще побеседовать с Розмари Клифтон.
— Хорошо, — улыбнулась Кетрин, догадавшись о подлинной причине отказа Анжелы.
Она величественно выплыла из дамской уборной и остановилась наверху лестницы, отыскивая глазами Мэттью. Она стала спускаться вниз, шелестя по мрамору широкими юбками. В ее правой руке был зажат веер из слоновой кости. Она хотела, чтобы Хэмптон поскорее увидел ее. Многие мужчины уже заметили ее и собрались у подножия лестницы.
Хэмптон рассеянно бросил взгляд в сторону собравшихся в небольшую толпу мужчин и, увидев Кетрип и не закончил фразу, оставив собеседников в недоумении. На его губах появилась ленивая улыбка, но Кетрин заметила, как сжалось и напряглось все его тело при взгляде на нее. От Кетрин не ускользнул и тот яростный огонь, которым заискрились его глаза, прежде чем он успел прийти в себя.
Она одарила всех присутствующих ослепительной улыбкой, и едва слышный вздох восхищения прошелся по залу. Кетрин стала звездой бала, но она даже и не думала об этом пустяке. Ее платье предназначалось Мэттью. Она хотела возбудить его чувства, раздразнить и воспламенить его.
Ее собственные чувства пришли в полнейшее смятение и оставались хаосом и водоворотом с той самой минуты, как она увидела его снова. Волнение, царившее в ее душе, не давало Кетрин ни есть, ни спать. Тысячи вопросов задавала она себе и не могла распутать клубок своих бушевавших чувств. Только две вещи были ясны ей определенно: он жив, и ей жизненно важно зажечь в нем вновь страсть к ней. Ей и в голову не приходило, что подобное воздействие она производит и на других мужчин.
Кетрин оказалась в кольце из офицеров в синих мундирах. Все они умоляли ее занести их в список ее партнеров по танцам. Для Кетрин, привыкшей сидеть незаметно у стены во время танцев из-за невнимания к ней кавалеров, ее неожиданный успех явился головокружительным и упоительным чувством. Вечер пролетал для нее стремительно, в смехе, улыбках, легких ухаживаниях и танцах. Но Мэттью так и не подошел к ней. Вдруг она заметила, как он широкими шагами направляется к ней через весь зал. Она замерла, поджидая его с остановившимся дыханием, чуть не упав в обморок от страха и надежды.
— Полагаю, этот танец мой, — сказал он, оттесняя в сторону очередного поклонника Кетрин, и она послушно отдала себя в его руки.
Его рука твердо легла на ее талию, когда он уверенно повел ее в танце по залу, их тела находились друг от друга на расстоянии, выдержанном правилами приличия, но зато другая его рука сжимала ее руку далеко не по правилам приличия. Кетрин легко следовала за ним. Он прекрасно танцевал. Ей казалось, они парят над полом, и в его объятиях ей было спокойно и хорошо. Его серые глаза с пляшущими в них чертиками завораживали ее. Кетрин хотелось кружиться в объятиях Хэмптона вечно.
Наконец ей удалось собраться с силами, чтобы весело произнести:
— Вы пренебрегали мною весь вечер, капитан Форрест. Как нехорошо с вашей стороны! Я не видела вас.
— О, но зато я вас видел. Вокруг вас толпилось столько мужчин, что мне было и не пробиться. Кроме того, — его зубы блеснули в широкой улыбке, — не мог же я позволить, чтоб все было по-вашему, не правда ли?
— Я вижу, вы, как всегда, самоуверенны, — четко и резко проговорила Кетрин.
— О, Кетрин, ты выглядишь такой прекрасной, что я готов тебя съесть!
— Прямо здесь, на полу? — поддразнила его она.
— Прямо здесь, — его голос стал хрипл. — Кети, когда окончится этот танец, пройди со мной на террасу.
Ее сердце бешено заколотилось, и едва слышно она вымолвила:
— Хорошо.
— Я вижу, ты надела мою цепочку.
Он не стал добавлять, что был потрясен, увидев, как она спускается вниз по лестнице в этом сногсшибательном платье, сшитом из купленной им ткани, с его цепочной, обольстительно сверкающей на ее шелковистой коже, и с его веером в руке. Он понял это как знак того, что она простила его.
Она улыбнулась:
— Твоя цепочка. Твое платье. Твой веер. И некоторые другие вещи, подаренные тобой, тоже сейчас на мне, — Кетрин многозначительно улыбнулась.
У него перехватило дыхание при мысли об изысканном тонком нижнем белье, нежно облегавшем сейчас ее тело. Музыка умолкла, и она приняла предложенную им руку, чтобы пройти на террасу. Обмахиваясь веером, она с удовольствием отметила дрожь его руки. Выйдя на террасу, они прошли в дальний конец колоннады за освещенные окна, где ночь укрыла их своим темным крылом. Он повернул к ней лицо, даже не зная, что ему делать дальше. Попытаться ли ему объясниться с ней, воспользовавшись ее молчанием? Может, умолять простить его? Ему страстно хотелось поцеловать ее, он не делал этого только из опасности отпугнуть ее.
Он нежно дотронулся до цепочки на ее шее. Металл был нагрет теплом ее тела. Он не смог сдержаться, и его пальцы осторожно заскользили вниз, легонько прикоснулись к ее груди, прошлись по верху декольте, дугой обогнули округлости ее обольстительных форм и поднялись снова вверх, рисуя причудливые узоры на бархатистой коже. Они стояли молча. Их глаза впились друг и друга. Они боялись шелохнуться, чтобы не спугнуть до боли приятное удовольствие прикосновений.
Но Кетрин разорвала заколдованный круг, взяв его руку в свои и приблизив ее к своим губам. Она нежно поцеловала ладонь, а затем каждый палец, на мгновенье прижала запястье к своей щеке и опять поцеловала его ладонь.
— Кетрин, — ее имя вырвалось из него как стон.
— Мэттью, — она взяла другую его руку и стала целовать и ее. — Мэтт. Мэттью. Слышишь, как я произношу твое имя? — задрожав, проговорила она.
Он почувствовал влагу на ее щеке. Слезы?
— Мне сказали, ты умер, — ее голос прервался. Я поверила, что тебя больше нет.
— Как ты видишь, я очень даже живой, — он провел пальцами по ее лицу. — О, Кетрин, никогда еще я не чувствовал в себе столько жизни.
Она привстала на цыпочки и коснулась его легким поцелуем, похожим на шепот, но его руки крепко сжали ее и он поцеловал ее глубоко, ненасытно, его язык ласкал ее, и она ответила, губами прижавшись к его губам, их языки затеяли игру. Его руки бродили по ее телу и, нырнув под лиф, принялись ласкать ее прелестные груди. Не удовлетворившись лаской руками, он наклонился, чтобы поцеловать их. К своему изумлению, он почувствовал руки Кетрин на своей груди, а затем ее руки спустились к низу его живота.
— О, мой Бог! — он отстранился от нее.
— Мэттью!
— Мы сейчас же должны вернуться.
— Почему? — она теснее прижалась к нему всем телом, чувствуя его судороги.
Он хотел ее, она это знала!
— Мы здесь и так уже слишком долго. Скоро заметят наше отсутствие, и если мы останемся здесь еще дольше, твоя репутация будет стерта в прах.
— Мне все равно, она уже в прахе.
— В Бостоне, возможно, но не в Нью-Йорке.
Руки Кетрин проскользнули между пуговиц его мундира и стали ласково поглаживать кожу его груди.
— Кетрин, ты мучаешь меня!
— Тогда возьми меня! Кто нам запретит пройти в сад?
— Любовь моя, и я сам не мог бы придумать ничего более приятного, чем улизнуть с тобой в сад и предаться любви, но нам нельзя этого делать! Как ты не понимаешь? Твоя репутация лопнет, как мыльный пузырь! Я не хочу и в Нью-Йорке испачкать тебе имя. Все было бы по другому, если бы я мог забрать тебя с собой, когда буду уезжать, но на этот раз я не смогу тебя взять с собой. Это слишком опасно! Мне придется оставить тебя здесь, и ты станешь прекрасной пищей для языков сплетников, а без меня защитить тебя будет некому. Иначе я сказал бы, конечно: «К черту репутацию!» Я никогда еще не хотел тебя так сильно, как сейчас.
— Встретимся где-нибудь позже? Я могу улизнуть в любое время. Я приду к тебе, и теперь все будет по-другому, не так, как раньше. Я буду делать все, что ты захочешь, клянусь тебе.
— Боже милостивый, ну как же мне заставить тебя понять, что сейчас я должен думать о твоем будущем и о моем тоже. Если тебя застанут со мной, и я окажусь вовлеченным в скандал, то весь мой маскарад будет разоблачен, и меня повесят как шпиона. И к тебе отнесуться как к предателю страны, потому что ты знала, кто я и не выдала меня властям. Но даже если нас и не застанут, то, все равно, как только я выполню задание, должен буду исчезнуть из Нью-Йорка, и, откровенно говоря, я сомневаюсь, что мне удастся остаться в живых. Я не могу и не хочу позволить себе насладиться тобой, а затем бросить тебя, возможно забеременевшую, на произвол судьбы.
— Если дело обстоит именно так, то, я думаю, мы тем более должны быть близки и насладиться друг другом. Я хочу, чтобы ты знал, все последнее время, полагая, что ты умер, больше всего я сожалела о том, что не вынашиваю твоего ребенка.
— Кетрин, ты сейчас не в состоянии размышлять спокойно, ясно и здраво!
Издав короткий и горький смешок, она оправила на себе сбившееся платье.
— Я размышляю слишком спокойно, ясно и здраво, чтобы увидеть подлинную причину, по которой ты отказываешься овладеть мной. Просто ты меня не хочешь!
— Кетрин!
Она прошмыгнула мимо него и прошествовала в зал не оглядываясь. Он облокотился на перила и вздохнул. О, Боже! Ну и дела!
* * *
Кетрин в ту ночь так и не смогла уснуть. Буря чувств захлестывала ее: сначала боль от известия о его смерти, затем бесконечная радость от того, что он жив, и всевозрастающая страсть, поглотившая ее совершенно этим вечером, и… повторный его отказ от нее! Усталая, растерзанная этой бурей, она вновь пыталась привести в порядок свой душевный мир и успокоиться, чтобы все обдумать хорошенько и представить, что же ей делать в будущем.
Он не хотел ее тогда — как могла она это забыть! Он избавился от нее навсегда тогда в Ливерпуле! Она так обрадовалась, увидев его, что ей отшибло память. Она решила, что ей удастся вновь разжечь в нем страсть, но очевидно, она ошиблась. Кетрин ни на секунду не поверила его оправданиям, ведь она считала его самым безответственным человеком на свете, им не мог руководить страх за ее репутацию, тем более за их будущее, прежде никогда он не думал о таких вещах, когда желал ее. Нет, он лгал, зачем-то притворяясь, что желает ее. Но в то же время он искал предлог, чтобы не сблизиться с нею. А причина так очевидна: он должен удерживать ее на своей стороне, чтобы она не выдала его властям! Одно лишь ее слово — и он окажется на виселице! Поэтому-то ему и нужно было ублажать ее своими ухаживаниями и ласками, но вот овладеть ею он не мог себя заставить!
Она сурово встряхнула себя. Какое все это имеет значение? Она знала и прежде, что Мэттью не любит ее, а теперь он не желает и ее тела. Но она любила его, и важно было лишь то, что он остался в живых. Она могла видеть его и слышать его голос и чувствовать тепло его улыбки. По крайней мере, хоть это было ей позволено. Он будет продолжать навещать ее, в этом нет сомнений, и они опять увлекутся словесными перепалками. Сколько угодно она сможет упиваться удовольствием видеть его, но она не должна больше заставлять его овладеть своим телом. Она должна быть прежней Кетрин, остроумной, беззаботной и веселой, она не должна больше пугать его, как чумой, своею любовью. И, не исключено, если ей удастся выглядеть достаточно привлекательной, его желание ее тела может возродиться.
Но почему же он ей врал, притворяясь, что хочет ее? Какова же причина его пребывания в Нью-Йорке? Должно быть, он шпион или диверсант, это очевидно. И если она не раскроет его властям, то предаст свою страну. Кетрин испытала угрызения совести. Но она готова была предать страну, но не Мэттью. Она знала, что никогда не выдаст его: для него это означало бы смертную казнь через повешение. Она бы никогда не простила себе его смерть.
Но как могла она, аболиционистка и ярая сторонница Федерации, позволить ему чинить вред своей стране? Любовь к Мэттью не изменила ее мнение о Юге и войне, не возникло у нее сомнений и в праведности дела северян. Юг был уже почти разбит, и чтобы ни пытался сделать Мэттью — а у нее не было сомнений, что он сумеет выполнить задание — это могло привести лишь к отсрочке окончания войны, то есть еще к большим людским потерям. Она не могла вот просто так взять и пожертвовать сотнями жизней солдат в угоду своей любви.
«Я должна остановить его, — подумала она. — Это единственный выход. Я должна выяснить, зачем он здесь, и отговорить его от задуманного или же расстроить его планы». Поставив перед собой ясную и четкую конкретную задачу, она, наконец, смогла спокойно заснуть, когда занимался рассвет.
Проснулась она поздно, на исходе утра, и потратила много времени, чтобы одеться. Она должна была подобрать себе платье и сделать красивую прическу, так кА знала, что придет Мэттью. Она ждала его, пытаясь скрыть что нервничает за шитьем. Но взглянув на свои неровные стежки, она поняла, что придется вытянуть нитки и начать все сначала.
Анжела ну просто прилипла к своей кузине, забросав ее сплетнями о вчерашнем бале, и не давала ей покоя, пока не довела до такого состояния, что Кетрин была готова визжать от ее назойливости. В конце концов, не в состоянии больше вынести ее болтливость, Кетрин вышла прогуляться, прихватив с собой для приличия горничную.
За квартал от дома она увидела идущего ей навстречу Хэмитона.
— Мисс Девер, — сказал он, сняв фуражку и поклонившись. — Какая удача! Я как раз шел навестить вас.
Его глаза охватили Кетрин с головы до пят. Она была похожа на изысканное кондитерское лакомство в этом платье из серебристого шелка с широкими алыми и белыми полосами, нашитыми углом. Пышные локоны выбивались из-под изящной соломенной шляпки, бледно-лиловое перо, изогнувшись, свисало, слегка касаясь ее щеки. Мэттью почувствовал нестерпимое желание сграбастать ее в объятия и расцеловать прямо на улице.
— Капитан Форрест, какой приятный сюрприз, пробормотала Кетрин, и глаза ее сверкнули.
— Педжин! — он улыбнулся бойкой рыжей красотке. — Ты по-прежнему разбиваешь сердца? Ты знаешь, что ты вывела из строя тогда весь мой экипаж?
Педжин захихикала:
— Хватит вам забивать мне мозги всякой чепухой, капитан Хэмптон! Вам не нужно ничего выдумывать, чтобы я оставила вас с мисс наедине.
— Как хорошо, что ты ирландка, — он подмигнул ей и предложил свою руку Кетрин.
На лице Кетрин вмиг вспыхнула ослепительная улыбка, и они с Хэмптоном прошли вперед, а Педжин скромно отстала от них на несколько шагов.
— Ты изменилась, Кетрин.
— Изменилась? В самом деле?
— Ты прекраснее, чем прежде. Кажется, ты освоилась с положением красивой женщины.
Кетрин взглянула на него сквозь ресницы и улыбнулась:
— Ты один считал меня красивой. Никто раньше этого мне не говорил. Ты заставил меня посмотреть на себя иначе. И я решила бросить вызов всем. Все равно я ни чего не теряла, потому что уже была отвергнута обществом.
— Кетрин, прости меня, — начал Хэмптон, но она тряхнула головой и сказала «старые кошки!» так разъяренно, что вместо слов из его горла вырвался только смех.
— Не смейся! Это правда! Они на самом деле старые кошки! Даже не заговорят со мною! Один Господь знает, какие они все нудные! А знаешь ли ты, что такое быть в четырех стенах весь день с тетей Амелией? Ее единственная тема разговора — семейное древо Фри-тэмов. Да еще ее похороны! От них она в восторге! Разумеется, тетя Аманда чуть ли не каждый день являлась побранить меня, и ее сын Джеймс тоже приплетался, чтобы обслюнявить мне руку и сказать, как он хотел бы на мне жениться, несмотря на мое запятнанное прошлое.
— Еще один соперник? — спросил Хэмптон весело.
— М-да, один из тех бостонских бухгалтеров, про которых ты говорил однажды.
— Кетрин, не могли бы мы побеседовать в каком-нибудь более удобном, нежели эта улица, месте?
— Недалеко есть парк.
— Тогда в парк!
Несколько минут спустя они уютно устроились на каменной скамье под низко нависшими ветвями деревьев. Педжин стояла на страже в конце аллеи. Мэттью взял левую руку Кетрин и слегка погладил ее палец, на котором раньше она носила обручальный перстень.
— Значит, твой глупый лейтенант дал отбой? — саркастично произнес он.
Кетрин выдернула свою руку и ответила горячо:
— Уж кому говорить об этом, так только не тебе! К твоему сведению, не лейтенант Перкинс разорвал нашу помолвку. Он по-прежнему любил меня, был очень ласков со мной и сказал, что для него ничего не значит случившееся, он обещал быть терпеливым и… — она задохнулась от ярости.
— Какой он великодушный и благородный человек! — сухо заметил Хэмптон. — Он кажется мне образцом добродетели, но интересно, почему же тогда ты разорвала помолвку? Полагаю, что один из вас все-таки отказался от сделки, раз ты больше не носишь его кольцо.
Кетрин сжала кулаки. Как могла она позабыть, что он всегда был несносным человеком! Ее раздражал его ленивый и насмешливый голос. Ей хотелось ударить его, ударить сильно, так сильно, чтобы стерлась эта наглая ухмылка с его лица.
— Да, разорвала помолвку я, но это не твое дело! Я не собиралась портить ему жизнь, награждая женой с запятнанной репутацией. Я его достаточно уважаю, чтобы желать ему добра. Он заслуживает лучшего, чем пользоваться объедками с твоего стола! Твоего и других мужчин тоже!
— Заткнись! — мрачно сказал Хэмптон.
— Ага! Тебя задело за живое? Правда? — спросила она со злорадством. — Тебе не нравится, что я об этом напоминаю, да? Моим телом пользовались и другие! Ты был не единственным, кто обладал мною!
— Кетрин, ради Бога, пожалуйста…
— О, я знаю, твое мужское самолюбие уязвлено! — колко произнесла она. — Тебе ведь невыносима мысль, что до твоей собственности дотронулся еще кто-то, так ведь? Это сделало меня недостойной тебя, не так ли? Сделало низкой, общедоступной…
— Не мели чушь, Кетрин! Ты очень хорошо знаешь, что…
— Да, я знаю очень хорошо! Тебе нет нужды притворяться, что это не так, что ты все еще желаешь меня. Не принимай меня за идиотку! Неужели ты думаешь я не догадываюсь, что ты ухаживаешь за мной, изображая бешеную страсть ко мне только для того, чтобы я не выдала тебя? Так вот, не беспокойся и не старайся понапрасну, потому что я и без твоих ухаживаии не намереваюсь выдавать тебя. У меня нет никакого желания, чтобы и Нью-Йорк узнал о моем позоре.
Он остолбенело уставился на нее:
— Кетрин, ты полоумная? Неужели ты думаешь, что мое желание… притворное?
Кетрин в бешенстве поднялась со скамьи.
— Именно так я и думаю! Я не верю твоим глупостям насчет моей репутации! Это же смешно! Когда ты хотел меня, тебя ничто не могло остановить!
— О, Боже праведный! Ты мне, значит, даешь нагоняй за то, что я не похищаю тебя и не насилую снова? Ты ума сошла!
— Ах, так! Ну ладно, большое тебе спасибо! Да, лучше я буду сумасшедшей, чем таким низким и закоренелым подлецом, как ты! Ты — змея, и шпионаж самое что ни на есть подходящее для тебя занятие. И я еще тебе скажу: ты не стоишь мизинца такого человека, как лейтенант Перкинс. Ему наплевать на мое прошве! Он не бросил меня, потому что другой мужчина меня изнасиловал, как это сделал ты!
— Я тебя бросил? Кетрин, я просил тебя выйти за меня замуж! Разве же это «бросил»?
— О, да! Ты просил меня… потому что тебя заставил это сделать доктор Рэкингхэм! Но ты не хотел меня! Ты боялся до меня дотронуться! Потому что меня испортили! Потому что другие мужчины меня насиловали! Я была непригодна для тебя больше, не так ли? Я по глупости рассказала тебе обо всем, что случилось, и ты поспешил послать за доктором Рэкингхэмом, чтобы поскорей отослать меня прочь! И ты думаешь, я такая дура, что поверю в твою жгучую страсть ко мне теперь? Никогда в жизни! Поэтому не трать на меня своего времени! Уходи и выполняй свое задание! Я не выдам тебя ! Но только не подходи ко мне снова никогда больше! Я презираю тебя и надеюсь никогда снова не увидеть твоего лица!
Она стремительно повернулась и побежала к выходу. Мэттью осатанело глядел ей вслед. Он не мог вполне понять сказанное ею. Он встал и… тяжело опустился на скамью. Там, в Ливерпуле, она, оказывается, не хотела уходить от него! Он решил поступить против своего желания, но благородно по отношению к ней! Он отпустил ее, потому что понял, что любит ее. А она подумала, что он выкинул ее, потому что не хотел ее больше! И за это она теперь его презирала! Внезапно его разобрал смех: какие же они оба идиоты!
* * *
Двумя днями позже Мэттью сидел за своим столом в военно-морском штабе, задумчиво глядя в окно. Это был его последний день в военно-морском штабе. Скоро он будет либо убит, либо окажется у себя дома, на Юге. Вчера ему, наконец, удалось установить секретное пристанище нового броненосца северян, для уничтожения которого он и был заслан. Сегодня вечером он взорвет его и скроется… при том условии, конечно, что не будет убит. В любом случае, все будет кончено, Кетрин окажется для него недосягаема.
И ему невозможно было увидеть ее, чтобы объяснить ей весь этот свой маскарад с мундиром офицера вражеских ему сил и чтобы извиниться перед ней и убедить ее в своей любви. С одной стороны, это уже не
имело никакого значения, он не сомневался, что у нее не осталось никаких чувств к нему. Казалось, чтобы он ни делал, все оборачивалось так, что давало ей все больше оснований ненавидеть его. Но с другой стороны все это значило для него крайне много: он не мог умереть и позволить ей и дальше считать всю оставшуюся жизнь, что он не любил ее. Он хотел, чтобы, по крайней мере, она знала, что была в его жизни единственной женщиной, покорившей его сердце.
Однако прелестная мисс Девер упорно отказывалась его видеть. Каждый раз, когда он заходил, дворецкий объявлял ему, что ее нет дома. Он написал ей письмо, но она вернула его нераспечатанным. В отчаянии он подумывал вломиться в дом Ван дер Брайзов и поймать ее чтобы поговорить, но вовремя остановился: насильственое проникновение в дом видного и влиятельного джентльмена запросто могло привести его к paзоблачению. Он не мог поставить под удар судьбу своей многострадальной родины ради собственных сердечных дел.
— Капитан третьего ранга Форрест! — гулко прозвучал низкий бас.
Хэмптон от неожиданности вздрогнул. Он узнал голос майора Линдейла, ужасного зануды из Нантакета. Он безропотно повернулся, чтобы поприветствовать его… и внезапно покрылся ледяной испариной. Рядом с Линдейлом стоял лейтенант Перкинс.
— Майор Линдейл, — Меттью заставил свой голос прозвучать спокойно, вряд ли Кетрин выдала его своему бывшему жениху.
— Форрест, мне бы хотелось познакомить вас с тенантом Перкинсом. Лейтенант Перкинс, капитан третьего ранга Форрест. Лейтенант Перкинс из моего родного города, я случайно встретился с ним, когда шел сюда к вам, и подумал, почему бы мне не захватить его с собой, чтобы познакомить с вами.
— Лейтенант Перкинс, — Мэттью приветствовал его с чопорной снисходительностью старшего по званию офицера.
— Капитан третьего ранга, — отдал честь Перкинс, в его глазах не было ни тени признака того, что он узнал Хэмптона, одна лишь смертельная скука челе которому пришлось провести несколько минут с майором Линдейлом.
— Перкинс служит на блокадном корабле. Завтра он отплывает в Уилмингтон.
Хэмптон почувствовал сумасшедшее желание рассмеяться и сказать, что и он тоже как раз собирается это сделать. Перкинс продолжал смотреть на него, и Хэмптон заметил, как лоб лейтенанта озабоченно нахмурился.
— Простите меня, сэр, — сказал он, — но у меня такое чувство, что я вас уже встречал раньше.
«Да, однажды на верфях мистера Девера», — этот ответ не прозвучал вслух.
— Может, ваш корабль базировался когда-нибудь в Филадельфии? — хладнокровно спросил Хэмптон. — Нет, сэр. — Ну что ж, наверное, мы случайно где-нибудь встречались, — он пожал плечами, как бы показывая, что не стоит придавать значения подобным пустякам. — Был рад познакомиться с вами, лейтенант. Всего хорошего.
— Благодарю вас, сэр, — Перкинс отдал честь, поняв, его отпускают, и постарался побыстрей исчезнуть, он боялся надолго застрять с Линдейлом.
Перкинс зашел в ресторан, чтобы в последний раз перед отплытием поесть на берегу. Лицо Форреста постоянно всплывало в его памяти, не давая покоя: где же он его видел? Привяжется же такая чепуха, подумал он и выбросил все это из головы.
После обеда он прохаживался возле дома Ван дер Брайзов. Мистер Девер сообщил ему письмом о приезде Кетрин в Нью-Йорк и настоятельно просил его зайти к ней. Уильям не решался. Его не покидали мысли о ней, но он знал, что Кетрин была настроена серьезно и решительно, когда разрывала их помолвку. Он не желал навязывать ей свое общество против ее воли.
Однако он часто проходил мимо дома, где она остановилась, в надежде увидеть ее хотя бы мельком. Вот и сегодняшним вечером он приткнулся плечом к ограде, тоскливо уставившись на освещенные окна. В одном из них он смог разглядеть несколько мужчин в синих мундирах и блондинку, которую он часто видел выходившей из дома. Но он не видел Кетрин.
Он уперся головой в железные прутья ограды, еще теплые от дневного солнца. Ему вспомнился вкус ее губ в том последнем глубоком поцелуе, когда он уходил от нее вечером в день их помолвки. Он вспомнил ее улыбку, ее сладкий и щедрый рот, ее низкий голос в тот день, когда она водила его по кораблю, который строили пленнные. Тогда она сказала ему, что он может зайти к ней. Он стиснул зубы, чтобы сдержать поток горячих слез, готовых хлынуть. Может быть, ему удастся увидеть ее хотя бы раз перед отплытием, не для того, чтобы что-то потребовать от нее, но просто для того, чтобы предложить ей помощь и дружбу, если они ей когда-либо понадобятся.
И вдруг он вздрогнул. В тот день на корабле… он спустился вниз по трапу… в воздухе висела напряженность, позади Кетрин стоял охранник, а напротив нее… пленный с дерзким и самоуверенным лицом и холодными, как лед, глазами… капитан третьего ранга Форрест — капитан Хэмптон! О, Боже! Хэмптон был в Нью-Йорке, замаскировавшись под капитана третьего ранга федерального флота. Подумать только! Ведь он стоял меньше, чем в трех футах от своего заклятого врага!
Перкинс сорвался с места и побежал. Когда он добрался до штаба, то обнаружил, что все давно ушли. На секунду Перкинс задумался. Наверняка, он у себя в квартире! Перкинс направился в общежитие для холостых офицеров, но, оказалось, что капитан третьего ранга Форрест не проживает в общежитии. В условиях военного времени общежитие было переполнено, и вновь прибывшему офицеру места в нем не нашлось. Форрест снимал комнату в городе. Уильям узнал адрес и вскоре отыскал его жилье. Он постучал в дверь несколько раз, но без толку.
— Вы что, не видите, жильца нет дома! — послышался раздраженный голос.
Уильям обернулся. Перед ним стояла полная женщина средних лет и рукой придерживала свой халат.
— Здесь проживает капитан третьего ранга Форрест? — вежливо поинтересовался он.
— Да, но он вышел. Почему бы вам не зайти позже?
— Вы случайно не его домовладелица?
— Да, а что?
— Я старый приятель капитана, мы вместе учились.
Женщина смерила его подозрительным взглядом.
— Однако же, у вас не такое странное произношение, как у него.
— О нет! Я не имел в виду детский возраст. Мы учились вместе в военно-морской академии. Я прибыл только сегодня, и вот узнал, что он здесь. Мне бы хотелось устроить ему сюрприз. Не могли бы вы впустить меня в его комнату?
Домовладелица уставилась на него в раздумье, но честные глаза Перкинса решили дело в его пользу.
— Ладно, — сказала она и отправилась в свою комнату за ключами.
Она тут же вернулась и впустила его. Уильям зажег керосиновую лампу, стоявшую на столе и осмотрел комнату. Это была полупустая комната с голыми стенами. Не удивительно, шпион не держит при себе вещей, которые могли бы изобличить его. Уильям поставил стул на против двери и сел. Отлично. Хэмптон откроет дверь и сразу попадет под прицел его оружия. Он вынул револьвер из кобуры, погасил лампу и стал ждать.
* * *
Украдкой Мэттью перебрался через высокое ограждение из колючей проволоки, мешок со взрывчаткой зловеще хлопал его по спине. Согнувшись, он побежал по причалу, стараясь оставаться в тени. В темноте вырисовывались массивные очертания броненосца. Он замедлил шаг, приблизившись к трапу, и вытащил нож. Часовой в конце трапа дремал, опершись на винтовку. Хэмптон метнул нож. Нож просвистел в воздухе, и часовой свалился замертво и беззвучно. Мэттью ползком взобрался на борт корабля и спустился в его чрево. Он едва осмеливался дышать, но ему не попадались другие часовые. Когда, по его расчетам, он оказался ниже ватерлинии, Хэмптон установил заряд прямо на внутренней стороне корпуса корабля. Сделав глубокий вздох, чтобы успокоиться, он поджег шнур. Затем он повернулся и быстро поднялся на палубу и вновь побежал по причалу. Хэмптон прыгнул на проволоку ограды и стал карабкаться, как вдруг…
— Эй, ты! Что ты здесь делаешь? Стоять! — крикнул кто-то злым голосом, и Мэттью услышал за спиной топот бегущего человека.
Выругавшись, он перевалился через ограду. Позади него раздался выстрел, и Мэттью грохнулся с разлета наземь. И тут раздался страшный взрыв и вспышка яркого света. Броненосец взлетел на воздух, как игрушечный корабль. Осколок металла попал преследователю Мэттью в голову, свалив его замертво.
Хэмптон лежал на земле, лишившись дыхания от удара. Он старался отдышаться, голову раскалывала острая боль. Хэмптон провел рукой по голове. Рука стала липкой от крови. Должно быть, пуля задела его. Испытывая сильную боль, он собрал все свои силы и поднялся. Пошатываясь, он поспешил прочь. Ни в коем случае его не должны были здесь обнаружить.
Он добрался до городских улиц. Несколько раз он чуть было не терял сознание. Кто-то из спешивших на взрыв людей столкнулся с ним, и Хэмптон чуть не закричал от боли. В боку закололо так сильно, что Хэмптон решил: у него сломано ребро. Было так темно, что незнакомец не разглядел кровь, струившуюся по лицу Мэттью, он извинился и побежал дальше, и дальше своей дорогой побрел Хэмптон. Ему постоянно приходилось отирать кровь с глаз. Огромным усилием воли он гнал себя вперед. Нет, его не поймают и не повесят! Он доберется до Нью-Джерси, где его ожидает парусная шлюпка. Лучше уж умереть в море.
Наконец он дошел до своей квартиры и с трудом взобрался по лестнице. Порывшись в кармане и не сразу попав ключом в скважину, он все-таки отпер дверь. Обессиленный, он не смог даже перешагнуть порог и прислонился к дверному косяку.
— Входите, капитан Хэмптон, — внезапно в его комнате зажегся свет. Хэмптон онемело уставился на Перкинса, сидевшего напротив двери и целившегося в него из револьвера.
Черт подери!
