Глава 15
Впоследствии Кетрин едва могла припомнить первые дни разлуки с Хэмптоном. Казалось, она только и делалала, что ела, спала и плакала. Они ожидали попутного корабля в Штаты. Доктор Рэкингхэм не тревожил ее расспросами, деликатно оставляя ее одну, понимая, что сон будет лучшим лекарством, нежели все его таблетки. Она забывалась во сне, слишком слабая и потрясенная, чтобы переносить бодрствуя пустоту рухнувшего мира и свое одиночество, а также презрение к себе. Она не покидала своего номера в отеле, под дверную ручку подставляла стул и сто раз на день проверяла надежность оконных запоров.
Однако постепенно ее страх начал униматься и почти прошел, когда они сели на корабль, направлявшийся в Нью-Йорк. В море она почувствовала себя в большей безопасности. Она подолгу оставалась на палубе, любуясь бескрайними просторами океана, и свежий морской ветер бодрил ее. К ее разуму вернулась способность здраво мыслить, и она один за другим извлекла все свои страхи, глубоко запрятанные в уголках ее сознания, и смело сосредоточила на них свои размышления и безжалостно выжгла их жгучими лучами твердой воли. День за днем она чувствовала, как к ней возвращается ее сила духа и борется с прежней сумятицей в душе. Она поняла, что должна сражаться сама с собой, чтобы вновь обрести себя. Никто не может помочь ей, кроме нее самой. Только она сама может окончательно уничтожить в себе демонов страха.
Прежде всего ей пришлось восстановить утраченное было чувство собственного достоинства, и это было самым сложным. Каждый день Кетрин говорила себе, что она не виновата в случившемся и потому нет причин ненавидеть и казнить себя. Чувство презрения к себе уходило, и она смогла вновь смотреть людям в глаза и выдерживать их взгляды. Ее первое болезненное восприятие решения Хэмптона отпустить ее прошло и сменись горьким разочарованием и гневом. О, да! Ему было приятно овладевать ею, хотела она этого или нет, и ему позволительно было впадать в бешенство при ее сопротивлении. Но как только другие мужчины использовали ее тело, она стала ему неприятна, не имело значения, что они насиловали ее, не имело значение, что его тело знавало куда больше женщин, чем ее тело мужчин. О нет, для него значило только то, что кто-то еще, кроме него, овладевал ею, и потому он отныне не хотел ее. Испорченный товар, вот чем она ему казалась. Он выкинул ее, как мусор.
Как же глупо было с ее стороны чувствовать боль и обиду от того, что он ее больше не хотел! Конечно, она слишком много о нем думала во время всех этих тяжких испытаний, он представлялся ей спасителем, и он на самом деле спас ее, вломившись в тот бордель. Она была переполнена чувством благодарности и готова была, даже желала, отплатить ему за свое спасение, бросившись ему в ноги. Вот почему ей хотелось прильнуть к нему, и вот почему она болезненно восприняла его решение отослать ее от себя прочь.
Но теперь, когда она разобралась во всем и осознала причины своей благодарности и вспомнила, что это по его вине она попала в положение, из которого ему пришлось ее спасать, она увидела всю бессмысленность своих переживаний. В конце концов, разве он не сделал то, о чем она столько времени его умоляла?
* * *
Дни шли один за другим, и душевное равновесие Кетрин восстанавливалось все быстрей и быстрей. Приятные беседы с доктором, игра в шахматы и долгие часы одиночества, во время которых она шила или читала, способствовали успокоению. Ее беспричинные страхи умерли, как не бывали, вновь решительно и твердо были сжаты ее губы, взгляд опять стал прямым и бесстрашным, ее дух возродился. Но ничто не могло заполнить болезненную пустоту в ее душе, оставшуюся от разлуки с Мэттью. Ее глаза туманились печалью, движения были замедленны, и она не столь остро, как прежде, отвечала на шутки. Казалось, ее грудь была сжата стальной лентой, которая давила все туже и туже. Неудивительно, сказала она себе, ведь ее жизнь испорчена. Ни один мужчина не возьмет ее теперь в жены, ее перестанут принимать в светском обществе, и она обречена доживать свои дни в скучной компании тети Амелии. Каждую ночь она иссушала слезами свое сердце, горюя о свое судьбе.
Прошло время, прежде чем она смогла заставить себя открыть коробку с подарками Хэмптона. Она вообще не хотела открывать ее, но любопытство победило. Зачем и что он купил ей в Лондоне? Самой верхней лежал маленькая белая коробочка, внутри которой на черной бархате покоилась изящная золотая цепочка. У нее даже дух захватило от ее простой и хрупкой красоты. Она поспешила надеть ее и принялась прихорашиваться перед зеркалом. Слабая улыбка тронула ее губы. Черт его побери, но у него отличный вкус! Она вернулась к коробке и вытащила веер из слоновой кости с резными украшениями и прелестное кружевное нижнее белье. Ее улыбка стала еще ярче.
От холода такое белье не спасет, но как нежно прикосновение шелка! Такие вещи надевают только для того, чтобы соблазнить мужчину. От этой мысли ее щеки заалели. Она устыдилась того, что может еще чувствовать щекочущий холодок возбуждения при мысли о постельных утехах после всего, что испытала.
С хмурым видом она отложила в сторону нижнее белье и опять запустила руку в ящик, достав на этот раз такую ночную сорочку, что не только к щекам у нее прихлынула кровь. Тонкая, прозрачная, первозданной белизны! Она быстро разделась и накинула ее на себя. Сорочка нежно касалась ее кожи, не скрывая ничего, и Кетрин была в ней еще более обольстительна, нежели обнаженной, благодаря тому слабому намеку на лжепопытку укрыть тело от постороннего взора.
Кетрин мечтательно оглядывала себя в зеркале. Они могла надеть эту сорочку и хрупкую золотую цепочку и пойти ему навстречу так, чтобы ее обнаженные формы мелькали в боковых разрезах. Он был замер, улыбнулся б ей чуть насмешливо, и глаза его загорелись бы, наблюдая за ней. Когда она подошла бы к нему, он вытянул бы руки и провел по ее телу кончиками пальцев, слегка царапая ей грудь и живот.
Силы небесные, что же она делает! Стоит, погрузившись в распутные и обольстительные мечты! Поспешно сдернув с себя прозрачную сорочку, она переоделась и вытащила из коробки отрезы — темно-розовый, изумрудный и… такой бесподобный, что дух захватывало, бледно-золотой атлас. Кетрин нежно их погладила. Должно быть, он долго выбирал их, угадывая, какие цвета подойдут ей, и угадал. Он думал о ней в Лондоне! Он потратил время на выбор подарков. Он хотел доставить ей удовольствие. Эти вещи предназначались только ей и никому больше.
Как он мог сделать это, а затем холодно ее отвергнуть? Зачем он беспокоился ее спасать? Чтобы затем выкинуть? Разве он не прошептал «я люблю я», когда утешал ее? Или же это было обманом ее наркотических фантазий? Он сказал ей эти слова? Он серьезно сказал их? Возможно ли тогда, что осквернение ее тела уничтожило его чувство к ней?
Нет, он не мог сказать такие слова, не мог любить ее, потому что тогда он не отверг бы ее с такою легкостью. Она ощутила соленый привкус слез и поняла, что плачет. Неужели она никогда не перестанет лить слезы? Она сурово вытерла слезы, положила подарки назад в коробку и убрала ее с глаз долой.
* * *
Путешествие через океан было долгим. Корабль сначала зашел в Нассау, прежде чем продолжить свой путь в Нью-Йорк. Кетрин была этому рада, ей понравились солнечные, спокойные, даже, пожалуй, сонные дни в Наcсау. Чем меньше времени оставалось до приезда, тем лучше она себя чувствовала. Судно бросило якорь в Нью-Йорке, а Кетрин и доктор продожили путь в Бостон на поезде.
Рэкингхэм послал телеграмму ее отцу, и, сойдя с поезда, они обнаружили, что карета Деверов ожидает их.
Невозмутимое лицо кучера расплылось в искренней улыбке приветствия, и Кетрин улыбнулась ему в ответ, но почувствовала обиду, что отец не приехал встретить ее. Она обнаружила, что вновь войти в чопорную и сдержанную жизнь Бостона ей очень трудно после бурных недель, проведенных с Мэттью. Улицы, здания, даже ее собственный дом, когда они подъехали к нему, показались ей знакомыми, но вместе с тем очень странными. Внезапно к ней ледяной молнией пришла мысль: она не к месту теперь в Бостоне. Ей вновь захотелось плакать. Где же она теперь к месту?
Дворецкий отворил дверь и провел ее в гостиную, где ее ждали мистер Девер и тетя Амелия. Отец заключил Кетрин в радостные объятия, а тетя расплакалась. Кетрин крепко держалась за руку отца в надежде, что барьер ее отчужденности от него скоро рухнет. Она была несказанно рада снова увидеть их, но у нее почему то было на душе так печально, словно ей чего-то не хватало. Вскоре, сославшись на усталость с дороги, она удалилась в свою комнату, оставив родственников беседовать с доктором Рэкингхэмом.
— О, мисс Кейт! Я так рада вас видеть! — Педжин подбежала к ней и сердечно ее обняла.
Кетрин ответно распростерла свои объятия, а затем попросила Педжин прикрыть дверь спальной комнаты. Ей хорошо было здесь, в своей комнате, со своей горничной.
— О, мисс, вы даже не представляете себе, как было мне тут без вас ужасно!
— И я скучала по тебе, Педжин. Я обнаружила, что не знаю, как и что мне делать с волосами.
Ирландка засмеялась, но внезапно стала очень серьезной.
— О, мисс Кетрин мы так волновались за вас! Он не причинил вам боли или какого другого вреда?
— Нет, — Кетрин устало села на постель. — Он не причинил мне боли.
— Я знала, что он не обойдется с вами дурно. Все говорили, что этот человек — сущий дьявол и нельзя предсказать, что он с вами сделает. Но я не сомневалась, что он настоящий джентльмен, хотя и в кандалах. Я видела, как он смотрел на вас, и поняла, что он вас не обидит. Он просто очень хотел… вы знаете что, мисс!
— Да, я знаю.
— Как все увлекательно! Только подумать, как же сильно он должен был желать вас, чтобы столь дерзко совершить похищение прямо под носом у нашего флот.
— Я уверена, ему нравилось чувство опасности.
— Но ему должно быть известно, насколько хуже к нему отнеслись бы из-за побега и вашего похищения в случае поимки!
Кетрин вздохнула:
— Мэттью ничего не боится, я не раз убеждалась в этом. О, Педжин! — она внезапно повернулась к горничной с просветленным лицом. — Если бы ты только видела его в разгар боя! Он чудесен! Он так отважен!
Кетрин впервые обнаружила, что все ее воспоминания о его смелости, умении и решительности: сражение, ураган, захват «Сюзан Харпер» — легко льются из нее бурным потоком сами по себе.
Перемены в ее хозяйке поразили Педжин и подняли ей настроение. Кетрин казалась похорошевшей, в ней появилось больше внутреннего тепла.
— Но, мэм, почему вы оставили его? — вырвалось у Педжин.
Лицо Кетрин поскучнело и словно отгородилось от мира невидимой стеной. Она отвернулась.
— Он замечательный моряк, Педжин, но как человеку, ему не хватает многих добрых качеств. Он нагл, эгоистичен и жесток. Кроме того, как можешь ты думать, что я стану по своей воле жить в грехе с мужчиной?
— Простите меня, мисс, я знаю, что вы хорошая и добродетельная женщина. Просто… ну, мне показалось, вы полюбили его.
— Не будь глупа, Пег! Я всего-навсего признаю его достоинства как капитана и также благодарна ему за то, что он спас меня от ужасной участи.
— От чего? — спросила Педжин с расширившимися от возбуждения глазами.
— Сказать откровенно, от жизни в борделе.
— Да сохранят нас все святые, мэм! Вы это вполне серьезно? Вы, что, в самом деле были в одном из таких мест?
— Да, к несчастью. Но капитан Хэмптон спас меня, а потом отпустил. Он больше не хотел меня после…
— О, мисс Кейт! — Педжин все поняла и поспешила участливо дотронуться до ее руки. — Как жутко! Он злой, испорченный человек, раз избавился от вас вот так! Я не могу понять, почему мужчины думают, что это очень ужасно, если девушка переспит с другими мужчинами, в то время как они сами имеют столько женщин, сколько им хочется. Тем более, если в этом не было вашей вины! Это нечестно!
Бедная ее хозяйка! Мужчины — просто животные! Ее сердце сохнет по капитану, несмотря на все ее уверения, что она не полюбила его. Он бросил ее, потому что кто-то другой ее изнасиловал. Педжин захотелось найти этого красавчика-подлеца и удушить его тут же на месте. Бедная мисс Кетрин! Что же теперь она будет делать?
* * *
Доктор оставался у Деверов несколько дней по настоянию хозяина дома. Мистер Девер хорошо понимал, чем он обязан старому джентльмену. Кетрин также была благодарна доктору за его компанию. Он единственный человеком, посвященным во все ее тайны. С ним она чувствовала себя уверенно и безопасно. Xотя они никогда не говорили о Мэттью, Кетрин знала, что пережитое ими вместе на корабле Хэмптона покинет навсегда с отъездом старого доктора. Кроме того, только его общество и было ей спасением от скучной компании ее тетушек, которых Кетрин уже снова не могла терпеть. Тетя Амелия, как обычно, была плаксива и вечно неумело старалась утешить свою спокойную и сильную духом племянницу. Это было бы даже забавно, если б только не раздражало Кетрин сверх меры. Ну, a тетя Аманда и вовсе не забавляла ее. Эта почтенная матрона пришла с визитом на следующий день после возвращения Кетрин, и ее лицо при этом могло служить наглядным пособием для демонстрации проявления христианской жалости и всепрощения.
— Бедное дитя! — вздохнула она, прижимая Кетрин к своей объемной груди. — Слава Богу, ты вернулась к нам!
Кетрин воздержалась от напоминаний, что они едва ли были в хороших отношениях прежде. Аманда стерла с лица воображаемую слезу и устало опустилась в кресло.
— Я так страдала, я столько вынесла, я столько пережила из-за тебя!.. И не только я! Мы все! Мой бедный Джеймс…
— Пожалуйста, тетя Аманда, пощадите меня! — сухо сказала Кетрин.
— Он чуть с ума не сошел, беспокоясь о тебе! — твердила его мать.
— Я уверена, ему это было бы незатруднительно!
— Кетрин, ты самое неблагодарное дитя! Да ведь мальчик хочет жениться на тебе, даже сейчас, чтобы спасти твое доброе имя!
— Это очень мило с его стороны, тетушка, но я не стану требовать от него подобной ужасной жертвы.
— Ну, а я сомневаюсь, что твой нищий лейтенант примет теперь тебя, хоть у него и может остаться огромное желание заполучить твое состояние.
— Я собираюсь освободить и его от этого обязательства, — спокойно проговорила Кетрин.
— Разумеется! — это известие улучшило настроение тети, и она опять заулыбалась. — Семья должна теснее сплотиться сейчас. Ты можешь положиться на Амелию и на меня. Мы всегда поддержим тебя. Если бы ты только послушалась меня и осталась дома, как приличная молодая девушка, вместо того чтобы шастать каждый день на верфи, то ничего бы с тобой не случилось. Я надеюсь, теперь ты будешь полагаться на мои советы, и, наверное, мы сможем стереть это пятно с семейного древа Фритэмов.
— О чем вы? — холодно осведомилась Кетрин.
— Я говорю о том, что нам следует сейчас делать. Думаю, немного погодя, если ты, конечно, будешь вести себя прилично и вокруг тебя поутихнет шумиха, ты сможешь выйти замуж за Джеймса, выждав положенное время, разумеется, чтобы доказать… — она сделала многозначительную паузу.
Что я не беременна? — резко произнесла ее племянница.
У тети Амелии перехватило дыхание, и она принялась обмахиваться веером.
— Кетрин, пожалуйста! Нет сомнений, что общение с этим монстром-мятежником заставило тебя позабыть и те немногие манеры и правила приличия, которые у тебя были. Но если ты хочешь, чтобы перед тобой опять открылись двери приличных домов, тебе лучше научиться вести себя пристойно! — с жаром сказала Аманда. — Прежде твои экстравагантности были терпимы благодаря твоему имени, но ты умудрилась замарать его своим упрямым и своевольным поведением, и с этого времени тебе придется быть осмотрительнее, иначе ты и кончик носа не просунешь в приличное общество.
— Но я не совершила ничего предосудительного! — возмутилась Кетрин. — Почему же общество должно передо мной захлопнуть свои двери?
— Случилось ли это по доброй воле или насильно, все же ты теперь падшая женщина, и запомни, если бы ты не выставляла себя напоказ в доках…
Кетрин резко вскочила на ноги:
— Вы выносите мне приговор, не имея никаких доказательств! Откуда всему Бостону знать, что случилось со мной? Откуда вы, если на то пошло… Я говорю вам, и доктор Рэкингхэм подтвердит…
— Кетрин, едва ли имеет значение, что случилось на самом деле. Сам факт, что ты находилась так долго в обществе этого животного, изобличает тебя.
— Это неслыханно! Возмутительно! Я этого не потерплю!
— Дорогая, пожалуйста, — робко встала Амелия. — Аманда права. Ты обесчещена, дитя. Ты не можешь больше появляться в свете, как раньше. Даже в опере или в театре. И конечно, нас перестанут приглашать на балы и вечера.
— И вы ожидаете, что я с этим смирюсь? Укроюсь в норе вместе с вами и никуда больше не выйду? Буду сидеть за шитьем весь день или читать возвышенные душещипательные романы? — ярость кипела внутри нее и выливалась наружу. — Да разрази меня гром, если я так поступлю! Я не виновата в том, что случилось, и никто не имеет права судить меня на основании лишь одних догадок или предположений. Я собираюсь снова зажить прежней жизнью, как раньше! Я думаю на этой неделе устроить званый обед.
Она вихрем вылетела из гостиной, где остались ее две тетушки, остолбенело уставившиеся ей вслед. Почти сразу же она пожалела о своей вспышке. У нее не было никакого желания видеть кого-либо, не говоря уже о том, чтобы подставить себя под любопытные взгляды. Но она дала, хоть и опрометчиво, обещание, и теперь ей нужно было сдержать слово.
* * *
Ее затея была обречена на неудачу с самого начала. Половина приглашенных ответили холодным отказом другие пришли из острого любопытства. Лилиан Cтилфенс была из тех, кто пришел. Ее лицо не скрывало злорадства. Ее отец, недавний соискатель руки Кетрин, теперь усердно избегал ее. Гости явно порицали в душе Кетрин, но в вопросах, которыми ее забросали, они старались не затрагивать тему падения.
— Какие лишения вам выпали! — сказала Лилиан, с наигранной скромностью опуская глаза. — Неужели этот пират и в самом деле сущий дьявол, как о нем говорят?
— Не будьте столь наивны и глупы, — спокойно ответила Кетрин, хотя и почувствовала острую боль в сердце.
О, если бы только Мэттью был здесь, он бы… что он бы? Предложил бы ей опереться на его руку и посмотрел бы на них всех взглядом, от которого повеяло бы могильным холодом, и никто бы из них не осмелился тогда взглянуть на нее свысока и презрительно.
— …Все время он вел себя как истинный джентльмен, хоть я и была его заложницей. Разве вы не находили капитана Хэмптона чрезвычайно учтивым человеком, доктор Рэкингхэм?
— Ну конечно же! — соврал старик, не моргнув глазом, хотя и замерцали в его глазах всепонимающие огоньки. — Он предоставил мне и мисс Девер лучшие каюты, в то время как он и его прапорщик спали в матросском кубрике.
— В самом деле? — с хитрецой в уголках губ произнесла Мэри Уитмен. — У меня сложилось мнение, что южане отличаются шокирующим поведением и не являются образцом благородства.
Кетрин на мгновение охватило жгучее желание описать им свои подлинные злоключения, просто для того только, чтобы увидеть ужас на их лицах, но она заставила себя сохранять спокойствие.
— О, силы небесные, там, где дело касается светских приличий и манер, я не знаю никого, кроме англичан, кто мог бы сравниться с южанами.
Она подавила улыбку, вспомнив об англичанах, которых ей довелось повстречать.
— Я полагаю к тому же, капитан Хэмптон — самый храбрый человек, какого мне когда-либо доводилось видеть, — добавила она.
— Вот это да, Кетрин! — с невинным видом произнесла Лилиан. — Вы превратились в ярую сторонницу мятежников!
— Нет! Просто я не закрываю глаза на их достоинства.
— Абсолютно верно! — вклинился в беседу доктор Рэкингхэм, чтобы отвлечь огонь на себя, и начал долго и нудно излагать вымышленную историю их морских приключений.
Атака Кетрин на бастионы общества в конце концов захлебнулась, и больше она не испытывала желания ее возобновить. Никто не навещал их и не приглашал на приемы. Ее жизнь свелась к коротанию дня за бесцельной и утомительной работой швейной иглой и общению с тетей Амелией. Ее отец наотрез отказался разрешить ей вернуться к работе в конторе.
— О Боже, Кетрин, — сказал он, когда дочь затронула эту тему, — как ты можешь думать, что я опять рискну подвергнуть тебя опасности? Меня и так неотступно терзает чувство вины за то, что тебя похитили. Если бы я не был столь эгоистичен, этого бы не случилось, но ты нужна была мне в конторе, и я позволил тебе работать, хотя знал, что не следует мне этого делать. Но теперь я не собираюсь повторять свою ошибку.
— Отец! — Кетрин пристально взглянула на него. Неужели ты действительно думаешь, что может найтись еще кто-то, способный повторить то, что сделал Мэтт… капитан Хэмптон. Нет такого второго безрассудного человека, чтобы предпринять подобную попытку! Кроме того, насколько мне известно, пленные больше не работают на верфях.
— Кетрин, я не могу и не хочу рисковать. Может произойти что-либо другое. Одним словом, женщине не место на верфях. Твоя работа в конторе еще тогда наделала много шума, но теперь, когда твоя репутация уже и так…
Его дочь поднялась с места, от ее голоса повеяло ледяным холодом:
— Пожалуйста, отец, нет нужды продолжать этот разговор. Я вполне понимаю твое желание, чтобы я больше не пачкала твоего имени. Если ты будешь выплачивать мне небольшое пособие, я с радостью переменю фамилию и перееду в другой город, куда-нибудь подальше, конечно… скажем, в Калифорнию! Или ты предпочел бы, чтобы я уехала в другую страну? Несмотря на то, что моя репутация так сильно подорвана, может все-таки Франция согласится меня принять?
— Кетрин, пожалуйста, не нужно волноваться! Я думаю прежде всего о тебе, о твоей безопасности и репутации.
— Отец! — резко проговорила она. — Меня похитили, изнасиловали и унизили… и не один Мэттыо Хэмпттон! Я побывала в пекле сражения, ухаживала за ранеными, видела много крови, я пережила свирепый ураган Северной Атлантике, я ударила ножом одного мужчину и попыталась застрелить другого. И теперь ты ожидаешь, что после всего этого я смогу всю оставшуюся жизнь заниматься шитьем и вязанием?
Она выскочила из комнаты, как ветер. Ее отец, ничего не понимая, уставился ей вслед.
Хотя она старалась с ледяным безразличием на лице избегать отца, он не сдался и не позволил ей вернуться на работу. Днем она обычно предпринимала короткую прогулку в компании Педжин, но на это уходило мало времени. Она много читала, а еще больше времени проводила в мечтах. Вязание чулков и шарфов, вышивание монограмм на платках и фигурная штопка утомили ее своим однообразием. Внезапно ей пришла идея сшить платья из подаренных Меттью отрезов.
Впервые, с тех пор как она вернулась, ей доставляло удовольствие ее занятие. Они с Педжин весело листали альбомы с выкройками и журналы мод, а затем кроили. Из розового материала она решила сделать повседневное платье с прямоугольным вырезом и рукавами-буфами, вспомнив как однажды Мэттью сказал, что легкое муслиновое платье замечательно оттеняет ее красивую грудь. Из шерстяного отреза изумрудного цвета они сшили платье с высоким воротником и длинными рукавами с кружевной отделкой по воротнику и обшлагам, чтобы смягчить его несколько строгий вид.
После примерки Педжин объявила, что темно-розовое платье просто прелестно, а изумрудное элегантно. Из золотистого атласа они смастерили модное бальное платье. Кетрин знала, что в этом нет смысла, ей никогда не представится повод его надеть, но ей было безразлично это, она сделала его как бы для Мэттью, а не для Бостона. Глубокий вырез обнажал стройную шею и нежную, упругую, кремового оттенка грудь. Рукава были узки и подчеркивали изящность ее рук и хрупкость запястья. На изготовление юбки в форме колокола ушло несколько ярдов материала, но ее талия благодаря форме юбки, стала казаться тоненькой, как спичка.
Хотя это платье было очень простым, оно чрезвычайно шло ей. Когда она надела его, ее волосы и глаза, казалось, засверкали, заблестели, а ее кожа приняла соблазнительно теплый золотистый оттенок. Он знал, подумала Кетрин, как я буду смотреться в платье из этой ткани! Он разглядел во мне красоту, которой больше никто не увидел. Она состроила гримасу. К черту! Почему обязательно должно было случиться, чтобы именно такой бессердечный и холодный человек, как он, разглядел ее красоту?
Она аккуратно сложила золотистое бальное платье и, завернув его в китайскую шелковую бумагу, спрятала в шкаф. Темно-зеленое платье они с Педжин пересыпали нафталином, чтобы оставить его полежать до зимы. Розовое она стала носить по дому к неудовольствию тети Аманды, которая заявила, что оно непристойно.
Кетрин вела себя, как ребенок, впервые в жизни отведавший конфет. Светский Бостон не мог запретить ей посещать магазины! Они с Педжин пропадали в них, покупая обувь, затейливые шляпки, перчатки, ленты, расчески, зонтики и прочее и прочее. Но главным образом они приобретали отрезы и последние номера журнала мод «Годиз». Кетрин не доверяла бостонским портнихам. Если ее отвергло общество, что ж, пусть! Но одеваться она будет так, как ей нравится!
Они с Педжин сами шили платья. Из-под их проворных рук выходили то дорожный костюм в бело-золотую полоску, выглядевший так аппетитно, что его хотелось съесть, то серебристо-зеленое утреннее платье, отделанное по краям белыми кружевами, то шоколадно-коричневое вечернее платье с широким шлейфом и бессчетное количество других, подходивших Кетрин по фигуре и манере держаться. Среди платьев Кетрин больше не было ни одного чопорного платья в стиле старых дев.
Тетю Аманду чуть удар не хватил от покупательского разгула Кетрин и фасонов платьев, которые шила себе ее племянница. Эти платья, юбки, костюмы выглядели дерзко и вызывающе, считала тетя Аманда. Кетрин следует знать свое место и скромно прятать свой позор, а она появляется на людях и покупает кричащую одежду и яркие ткани, совершенно не имея стыда. Она ведет себя как развязная и вульгарная женщина.
Кетрин в ответ на слова тети только рассмеялась и сказала:
— Но тетушка, не забывайте, я же на самом деле падшая женщина!
* * *
Однажды в послеобеденное время, когда Кетрин сидела в кабинете отца, пытаясь разобраться в чертежах книги по военно-морской стратегии, вошел дворецкий и доложил, что к ней явился гость.
— Гость? — удивилась Кетрин.
— Лейтенант Перкинс, — доложил дворецкий.
— Уильям? — Кетрин вскочила с кресла, и книга из ее рук выпала и полетела на пол. — Зачем?
Дворецкий бесстрастно проговорил:
— Что мне сказать ему, мисс?
Кетрин достаточно пришла в себя, чтобы произнести;
— Пригласите его войти. Я приму его в кабинете, и нет никакой необходимости сообщать о его приходе моей тете.
Что-то близкое к улыбке промелькнуло по лицу дворецкого, но вслух он лишь произнес:
— Слушаюсь, мисс.
Кетрин подняла книгу и поставила ее на полку, тем временем пытаясь привести в порядок свои мысли.
— Кетрин! — лейтенант Перкинс остановился, стараясь совладать со своими чувствами.
— Уильям! — она взволнованно присела перед ним в неглубоком реверансе.
Он двумя широкими шагами преодолел расстояние между ними, взял ее руку и нежно ее поцеловал. — О, Кетрин, дорогая моя, с вами все в порядке?
— Да, вполне, — в замешательстве она залилась румянцем. — Пожалуйста, присядь, Уильям.
Он сел, подтянув свое кресло поближе к ней, и опять взял ее за руку. На губах Кетрин появилась вымученная улыбка.
— Я думала, ты все еще на корабле, участвуешь в блокаде побережья.
— Нет, мы теперь базируемся в Нью-Йорке. Я написал твоему отцу, как только мы бросили якорь, справляясь о тебе, и он ответил мне телеграммой, что ты уже дома. Как только мне удалось всеми правдами и неправдами раздобыть увольнительную, я сразу же сел в поезд, идущий в Бостон.
Кетрин взглянула на него и опустила глаза.
— Уильям, ты должен знать, что мне придется разорвать помолвку.
— Что? Кетрин, не глупи!
— Боюсь, я теперь скандальная личность! — произнесла она.
— Неужели ты думаешь, что мне до этого есть дело! Кетрин, моя единственная забота — чтобы ты была жива и здорова. Я убил бы того подлеца голыми руками, если бы он не был уже мертв.
— Мертв? — тихим эхом отозвалась она, ошеломленная известием. — Хэмптон мертв?
Он пожал плечами:
— Он внезапно исчез месяц назад из Англии. Никто не знает ничего наверняка, но прошел слух, что он убил на дуэли английского барона и сам был ранен, началось заражение крови, и последнее, что о нем слышали, так это, что в Лондоне он был уже при смерти, а затем и вовсе пропал. Мятежники утверждают, он жив, но они просто пытаются скрыть его смерть. Больше не слышно о его нападениях на корабли. На море стало спокойнее. Корабль «Сюзан Харпер» отплыл из Англии под командой нового капитана. Как только мы стали на стоянку в порту, я узнал, что мятежник, похитивший тебя, умер, но о тебе не было ни слуху ни духу, я сразу же написал твоему отцу узнать, не получил ли он от тебя каких-либо известий.
Голова у нее пошла кругом, она чувствовала себя как в тумане, как будто ей внезапно перекрыли дыхание. Умер? Мэттью не мог умереть. В отчаянии она попыталась в словах Уильяма найти спасительную ниточку, за которую можно было бы уцепиться и не думать о его смерти.
— Он убил на дуэли барона?
— Никто не знает наверняка. Говорят, он дрался на дуэли с каким-то бароном в Ливерпуле.
— В Ливерпуле? — ее сердце тяжело застучало, словно под непосильным грузом. — Но почему?
— Что-то сомнительное, из-за какой-то девушки из… — Перкинс покраснел, — из того заведения, о котором леди не положено знать.
Из борделя. Он убил барона в Ливерпуле из-за проститутки из борделя. Того барона? Он погиб, мстя этому маньяку, надругавшемуся над ней? О Боже, нет, он не умер! «И я умру, — подумала она, оцепенев от ужаса. И я умру.»
— Кетрин! Не смотри так! Как глупо было с моей стороны упоминать его имя! Выброси все это из головы! Забудь обо всем, что случилось! Я постараюсь все для тебя сделать, клянусь!
— Нет, Уильям, пожалуйста, я не могу говорить тобой, — она почувствовала, как на глаза у нее накатываются слезы, а в горле уже стоит комок, за которым вот-вот последуют истерические рыдания. — Приходи завтра, если тебе нужны объяснения, но сейчас я…
Она бросилась из кабинета вверх по лестнице к себе в комнату. Уильям в недоумении уставился на запертую дверь. Бедная Кетрин! И угораздило же его, дурака, упомянуть Хэмптона! Ему следовало подумать о том, какие страшные воспоминания могут всплыть в ее памяти.
* * *
Мэттью умер! Эти слова, словно молотом, били ее по голове. Все несчастья, которые она пережила, казались ей незначительными в сравнении с этой болью, глубоко, как ножом, полоснувшей ее по сердцу. Он не мог умереть, нет! Она не сможет жить, если он умер. Она сидела, ошеломленная, на краешке кровати, уставившись в никуда.
Ее первый приступ слез и рыданий прошел, и теперь, опустошенная, она должна была посмотреть правде в лицо, смириться с его смертью и вновь привести распадающийся мир в порядок. Возможно… оставалась надежда — он не умер! Но это было лишь предположение. На секунду она вцепилась в этот луч надежды, но затем безжалостно рассталась с ним. Нужно смириться.
Он был ранен, болен, затем исчез. Какое другое объяснение этому может быть, как не смерть? Будь Мэттью жив, он бы плавал на «Сюзан Харпер» или на каком другом корабле. Будь он жив, он был бы там, на войне. Значит, Мэттью мертв.
Она встала и подошла к окну, вглядываясь в темноту ночи. О, почему она не осталась с ним, приняв его предложение о фиктивном браке, хоть оно и было сделано им с неохотой? Возможно, ей удалось бы его спасти, выхаживая денно и нощно, как тогда, во время его горячки на корабле. Или, может быть, она смогла бы его удержать от дуэли. Неужели эта дуэль случилась из-за нее? Если этот барон, с кем дрался Мэттью, был тем маньяком… она прислонилась лбом к оконному стеклу, и слезы вновь заструились по ее лицу.
— Мисс Кетрин? — Педжин вошла в комнату, чтобы помочь ей раздеться, любопытство разбирало ее. — Говорят, лейтенант Перкинс заходил к нам? Здорово! О мисс, в чем дело? Вы плакали?
Кетрин попыталась улыбнуться.
— Пустяки, Педжин!
— Он ведь не сказал вам ничего огорчительного, не так ли?
— О нет! Лейтенант Перкинс — сама доброта. Боюсь, это именно я обидела его.
— Что вы имеете в виду?
— Я не могу выйти за него замуж.
— Почему, мэм?
— О, Педжин, из меня получилась бы отвратительная жена. Я не могла бы полюбить его. Во мне уже не осталось ничего, что бы я могла ему дать.
— Странно вы думаете, — сказала Педжин, от волнения с очень сильным ирландским акцентом.
— Нет, это, к сожалению, правда! О Педжин, разве ты не видишь? Я люблю Мэттью Хэмптона!
Горничная вздохнула:
— Этого я и боялась!
— А теперь… он мертв, — голос Кетрин сломался и по лицу опять потекли слезы. — Мэттью умер!
— О, мисс Кетрин! — Педжин заключила ее в свои теплые объятия. — О, что же нам делать?
— У меня даже нет… О, проклятье, я даже не ношу его ребенка! У меня ничего не осталось от него, ничего, Педжин, ничего! Я не могу так больше! Я не могу жить, зная, что его уже нет в этом мире!
— О, мисс Кетрин! — слезы Педжин смешались со слезами ее хозяйки.
Две девушки приникли друг к другу в рыданиях.
Какая страшная ирония судьбы заключалась в том, что только смерть Мэттью заставила Кетрин понять, что она любила его, что вся ее ненависть и сопротивление были ни чем иным, как притворством, она просто боялась признаться себе в своей любви.
Она вспомнила его лицо, легкую, вечно насмешливую улыбку, вспомнила, как его брови изгибались, изображая веселое ироническое недоумение, как его серые глаза с длинными ресницами иногда походили на холод стали, иногда — на штормовые волны Атлантики, а временами освещались огнем страсти. Она вспомнила его протяжное бархатистое произношение, за которым скрывалась железная твердость. Она вспомнила его стройное, мускулистое тело и цепкую хватку его пальцев на своей руке, их прогулки по палубе, успокаивающую силу его рук, уносивших ее из заведения Перл. Она плакала по нему и по той радости и счастью, которые он мог бы дать ей, не откажись она от них сама.
* * *
Кетрин предстала на следующее утро перед своей семьей с покрасневшими от слез и бессонной ночи глазами, но в остальном ее облик и поведение остались прежними. Куда труднее было сохранить присутствие духа и выдержку вечером, когда пришел Уильям и принялся проявлять свою любовь.
Кетрин нервно вертела на пальце его кольцо и заметила, как бы невзначай, что, должно быть, она похудела, потому что это кольцо стало ей теперь свободно. Наконец, сделав глубокий вздох, она приступила к главному:
— Уильям, ты чудесный человек! Ты очень достойный человек, ты верен своему слову и не оставляешь намерения на мне жениться. Но это невозможно.
— Я не вижу причин…
— Уильям, пожалуйста, не усложняй все еще больше, — прошептала она.
— Кетрин, я люблю тебя!
— Ты красивый мужчина помимо всех твоих прочих достоинств, к тому же, из тебя получится добрый и заботливый муж, я в этом уверена, но я не могу выйти за тебя замуж… не перебивай меня, дай мне договорить. Моя репутация подорвана, — она печально улыбнулась. — Я падшая женщина.
— И ты думаешь, что я стану обращать внимание на мнение света? Не твоя вина в том, что проделал с тобой этот подлец, Кетрин! Я хочу заботиться о тебе и заставить тебя позабыть о случившемся.
— Но что скажут люди?
— К дьяволу, что они скажут! Нет никакой необходимости нам жить в Бостоне. Свет клином не сошелся на этом городе. Мы могли бы жить в Нью-Йорке или в любом другом месте, где плавают корабли. Мы можем начать совершенно новую жизнь, и никто не будет ничего знать о прошлом.
— Но мы с тобой оба будем знать! Я бы чувствовала себя виноватой перед тобой всю оставшуюся жизнь. И дело не только в том, что моя репутация запятнана. У тебя была бы ужасная жена. Я не смогла бы ничего тебе дать. Я лишена теперь всяких чувств. Я ничего не испытываю. Во мне теперь лишь одна пустота. Я не думаю, что когда-либо снова буду способна испытывать к кому-нибудь какие-то чувства. Было бы нечестно обрекать тебя на жизнь с такой женою. Ты переживешь эту боль, найдешь себе другую девушку, которая полюбит тебя и будет тебе достойной женою.
— Кетрин, мне не нужна другая девушка!
— Уильям, пожалуйста! — она отвернулась от Перкинса в крайнем волнении, она не могла заставить себя при знаться ему, что никогда по-настоящему его не любима, что она теперь это знает наверняка, потому что испытала любовь к другому, и хотя он уже мертв, она пронизана воспоминаниями.
Боль и тревога в его глазах были ей невыносимы.
— Ты хочешь сказать… что физическая сторона брака внушает тебе отвращение, и ты не могла бы…
— Да, Уильям, я не могла бы спать с тобой или с кем либо еще.
За исключением одного мужчины, который теперь мертв.
— Кетрин, я был бы терпелив, и со временем твое отношение изменилось бы, я уверен, — его взгляд уперся в пол, он был не в состоянии посмотреть ей в глаза.
Кетрин почувствовала приступ отчаяния. Зачем ему смущать его и ходить вокруг да около?
— Нет, Уильям, — твердо произнесла она, — из этого ничего не выйдет.
Стянув кольцо со своего пальца, Кетрин протянули его Перкинсу. Он смотрел на кольцо несколько секунд, затем все-таки его взял. С напряженным выражением лица он встал и откланялся. Кетрин заглушила слабый стон. Почему, ну почему все должно было случиться так несправедливо?
* * *
В мрачном настроении Кетрин брела по нескончаемой дороге времени, ведущей в никуда, окутанная своим горем, едва замечая окружавший ее мир. Лето близилось к концу. Она знала, что далеко на юге Конфедерация гибнет под ударами войск Гранта и Шермана, армия Ли едва держалась. Почему они продолжают упрямо сопротивляться перед лицом неминуемого поражения? Почему бы им не сдаться и не покончить с войной? Она улыбнулась. До нее дошло, почему. По той же причине, по какой она цеплялась за жизнь, даже тогда, когда все надежды и радости ушли безвозвратно — упрямство, гордость, отчаяние… одному Богу было известно, что это такое.
Ночами, лежа одна в своей постели, она вспоминала, как Мэттью любил ее своим телом, она вспоминала нежные прикосновения его сильных рук, его глубокие поцелуи и доводящие до исступления ласки, и ей было очень больно от пустоты и неудовлетворенного желания. Ей никогда раньше и в голову не могло прийти, что она будет скучать по нему своим телом, что всю ее будет сжигать огонь тоски, а ее плоть будет трепетать при одной только мысли о его прикосновении, что ей будет казаться, что она вот-вот умрет от сильного желания слиться с его телом. Почему, ну почему она так упрямо отказалась от его предложения? Почему она сдержалась, хотя ее тело желало ответить на его любовь? Она горько раскаивалась; жизнь, которая разворачивалась перед ней, состояла лишь из пустоты и суеты. Если бы только она тогда ухватилась за ту счастливую возможность, сколь бы кратковременно ни было б ее счастье!
Слишком поздно она осознала, что он не был эгоистичным чудовищем, каким она его себе представляла. Он пытался доставить ей наслаждение, заботился, думал о ее удовольствии. Она знала теперь наверняка, благодаря усилиям Перл, что ему вовсе не нужно было возбуждать ее, он и так мог получить свое.
Из борделя Перл она вынесла знание, какими бывают настоящие жестокость и унижение. То, что с ней делал он, было нечто другое. Много раз он предлагал ей быть не пассивным объектом его вожделения, а любящим партнером. Он хотел поднять ее на вершины страсти, быть ее другом, делать ей подарки. А она холодно и упрямо отказывалась.
Это она настояла, чтобы они оставались на прежних глупых ролях завоевателя и его жертвы. Если бы она не была так тупоголова, то упивалась бы тем чувственным наслаждением, которое он ей дарил — чувственным наслаждением, которое они могли бы разделить. Она могла бы ему сказать о том, чего ей хотелось, и что бы она ни пожелала, он бы с радостью исполнял. Он получал удовольствие от ее остроумия, смеялся над ее верными и точными шутливыми замечаниями, она развлекала его, приводила в восторг своей находчивостью. Попроси она, он, без сомнений, научил бы ее основам мореплавания… Всему, чему бы она ни пожелала у него учиться.
Но слишком поздно она осознала свою вину. Она любила Мэттью, но уничтожила свое счастье и блаженство своими собственными руками. Теперь он был мертв, а ее жизнь была пустой. В ее сердце горела неутихающая боль: все могло быть иначе.
* * *
Однажды вечером, когда на душе у нее было особенно мрачно, отец пригласил ее в свой кабинет. Его глаза светились.
— Кетрин, как тебе понравилось бы съездить в Нью-Йорк навестить кузину?
— Кого? — в изумлении спросила Кетрин.
— Анжелу Ван дер Брайз. Помнишь, ты ездила на ее свадьбу семь или восемь лет тому назад?
— О да, я помню, хорошенькая блондинка, не так ли?
— Да, верно! Пришло письмо, в котором она приглашает тебя провести в ее доме несколько месяцев.
— Но она нам дальняя родственница, отец. Наши прапрадеды были кузенами или даже троюродными братьями, — она с подозрением взглянула на отца. — С чего это вдруг ей захотелось, чтобы я пожила у нее?
Джошуа пожал плечами:
— Я не знаю!
Он не стал пояснять, что это приглашение — следствие недавно отправленной им телеграммы, в которой он намекал, что был бы благодарен за приглашение для Кетрин.
— Возможно, ей одиноко, ведь ее муж на войне. В любом случае, всегда приятно сменить обстановку на некоторое время. Поездка развлечет тебя. Ты и там могла бы бегать по магазинам.
Кетрин не сомневалась, что отец — причина этого внезапного приглашения. Но какое это для нее имело значение? Ничего в этом мире теперь не имело для нее значения. Отец хотел, чтобы она поехала в Нью-Йорк развлечься. Но куда бы она ни поехала, везде ее жизнь будет уныла и скучна. Ничто не сгладит боль и острое раскаяние, постоянно мучавшие ее. Но если уж отец хочет, чтобы она съездила в Нью-Йорк, почему бы и не поехать? По крайней мере, там ей не будут докучать тетушки.
— Хорошо, я поеду, — безразлично проговорила она.
Джошуа захотелось от радости воздеть руки к небу. Его замысел сработал! Он не понимал, какие глупости заставили его дочь отвергнуть Перкинса, но он чувствовал, что молодой человек все еще любит его дочь. Пусть она поживет в Нью-Йорке и успокоится, а Перкинс, находясь поблизости, сможет своими ухаживаниями вернуть ее расположение, избавив заодно ее от хандры.
* * *
Кетрин в сопровождении Педжин сошла с поезда и стала нервно вертеть головой.
— Как же я узнаю ее, Пег? Я не помню ее лица!
— Мисс Девер? — перед ними появился высокий человек в ливреи.
— Да.
— Я Адам Клаф, кучер миссис Ван дер Брайз. Мадам ждет вас в карете. Это ваш багаж?
— Да, пожалуйста, — ответила Кетрин, и он поднял один из ее чемоданов и провел их к элегантному экипажу, стоявшему на площади перед вокзалом.
— Кузина! — вскричал звонкий голос, когда Кетрин стала садиться в карету.
Кетрин окунулась в облако тафты и кружев.
— Кузина Анжела! Как мило! — выдавила из себя Кетрин и, усевшись, впервые смогла как следует рассмотреть свою многоюродную сестру.
Анжела была похожа на куколку — хорошенькая, светловолосая, хрупкая. Ей было уже далеко за двадцать, но в ней все еще сохранилась девичья непосредственность, хотя элегантная прическа, а также искусный макияж придавали ее внешности несколько чопорный вид.
Она была одета по последнему крику моды, широкие юбки выгодно подчеркивали ее узкую и стройную талию, а на голове красовалась очаровательная маленькая шляпка, из-под которой виднелись белокурые локоны. Ее жесты были энергичны, и она несколько раз хватала Кетрин за руку, выражая свой «исключительный восторг» по поводу приезда кузины как раз к началу «сезона».
Анжела и в самом деле была очень рада видеть Кетрин, хотя и почуяла что-то неладное, когда пришла телеграмма от Джошуа Девера. Она помнила кузину угловатой, робкой и непривлекательной девочкой, и первый брошенный взгляд на Кетрин, одетую в простой дорожный костюм, подтвердил прежние ее впечатления. Но она радостно приветствовала Кетрин как свою гостью. Кроме того, на фоне слишком высокого роста и неброской внешности кузины, ее собственные изящество и красота будут выглядеть еще более привлекательно.
Во время продвижения кареты по улицам Нью-Йорка Анжела Ван дер Брайз трещала без умолку, показывая из окна достопримечательности. Кетрин с трудом улавливала суть, а вскоре и вовсе перестала что-либо понимать. Здесь было много шума и суеты. Нью-Йорк производил впечатление свободного и терпимого ко всему города. Тут ей будет лучше, постаралась она себя уверить и слегка улыбнулась кузине.
Анжела жила в изысканном доме из красного кирпича. Обстановка дома была роскошной, даже, пожалуй, чересчур роскошной на взгляд Кетрин. Гостья Анжелы удалилась в отведенную ей комнату немного отдохнуть с дороги, воспользовавшись предложением хозяйки дома.
Кетрин с удовольствием избавилась от непрекращавшейся болтовни Анжелы. Комната произвела на Кетрин благоприятное впечатление. Она была просторна, удобна, с большим окном, выходившим в боковой дворик. Перед окном рос дуб, затенявший большую часть комнаты, поэтому даже летом в ней было прохладно. «Очень приятно, — сказала себе Кетрин. — Мне здесь нравится. Но почему же так хочется заплакать?»
* * *
Анжела весело кружилась в нескончаемом вихре балов, танцев, вечеринок, чаепитий, официальных приемов, посещала театры, балет, оперу, и всегда ее повсюду сопровождала целая свита офицеров Нью-Йоркского гарнизона. У Кетрин промелькнула забавная мысль, что ее отец здорово ошибся, предположив, что Анжела сильно скучает по своему мужу, сражающемуся на фронте.
Кетрин никогда не ездила с Анжелой даже на дневные рауты. Она молча терпела гостей, потоками ежедневно вливавшихся в дом, но сама не могла заставить себя общаться с людьми. Ей были невыносимы смех и светская болтовня, веселье, развлечения. Все ей казалось бесцветным, неинтересным, однообразным. Она могла часами смотреть куда-то в пространство невидящими глазами, занимая при этом свои руки бездумным вязанием или вышивкой. Она не надевала свои яркие новые платья. Теперь, после смерти Мэттыо, их красота обижала ее. Мироощущению Кетрин соответствовали мрачные серые, коричневые и темно-синие цвета, как прежде.
Кузина Анжела обнаружила, что Кетрин еще более робка и нелюдима, чем это ей запомнилось. Она никогда ничего не говорила без нужды и не делала без крайней на то необходимости. Она лишь сидела, согнувшись над своим шитьем, чопорная и печальная.
Анжеле очень хотелось, чтобы Кетрин как-то встряхнулась и хотя бы иногда выходила с ней в свет. К тому же, иметь компаньонку считалось респектабельным. Некоторые отвратительные старые матроны начали перешептываться, что Анжела чрезмерно уж проворна. Ну и что ж! Пусть сплетничают! Анжела упрямо тряхнула головой. Но все-таки было бы лучше, если бы Кетрин сопровождала ее.
Однажды она уселась перед Кетрин в гостиной и попыталась соблазнить ее поездкой на бал у Макфорлендов.
— Кетрин, ты просто не представляешь себе, как там будет весело! В самом деле! С тех пор как началась война, город просто переполнен очень интересными людьми, многие из которых увлекательные рассказчики и обаятельные джентльмены.
Кетрин улыбнулась, чтобы поддержать разговор. Она не слушала Анжелу.
— На прошлой неделе, например, прибыл в наш город исключительно очаровательный капитан третьего ранга. Его прикомандировали к военно-морской базе. Он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела в своей жизни, — в глазах Анжелы появились искры страсти, она находила капитана третьего ранга крайне привлекательным, и ей казалось, что он также не обделил ее вниманием.
— В самом деле? — пробормотала Кетрин, и Анжела пустилась в подробное описание своего фаворита.
Из ее болтовни Кетрин не услышала ни единого слова.
— …он из Мериленда, — сказала Анжела. Кетрин встрепенулась, очнувшись.
— …у него обаятельные манеры и южный акцент. Я дразню его, утверждая, что он разговаривает, как мятежники. Ты должна с ним познакомиться, Кетрин. Тебе он понравится, я не сомневаюсь.
Сердце Кетрин уколола острая боль. Ей не хотелось бы знакомиться с этим офицером. Она думала, что умрет, если услышит медленное протяжное произношение, как у Мэттью.
— Как его звут? — спросила она безо всякого интереса.
— Клянусь, Кетрин, ты не слышала ничего из того, что я рассказывала! Я же говорила тебе, его зовут Джейсон Форрест!
Словно по заказу в этот момент в гостиную вошел дворецкий с визитной карточкой на серебряном подносе.
— Капитан третьего ранга Форрест просит позволении видеть вас, мадам, — объявил он.
— Введите его, Дженсон!
Анжела возбужденно обратилась к Кетрин:
— Какая удача! Он! У тебя будет возможность с ним познакомиться!
Да, какая удача, тупо повторила про себя Кетрин. Она поднялась с кресла, лихорадочно придумывая предлог, чтобы скрыться, когда вдруг дверной проем загородила высокая фигура в синем мундире. Кетрин взглянула на вошедшего, и вязание выпало у нее из рук, одна спица покатилась по ковру прямо к нему под ноги.
Мэттью!
