Глава 10
Кетрин проснулась среди ночи. Что-то случилось. Минуту она лежала спокойно, прислушиваясь к ровному дыханию Мэттью. Что же ее разбудило? И вдруг она поняла, ритм движения корабля изменился, и продольная, и поперечная качка корабля, к которым она уже привыкла, внезапно стали сильнее. Должно быть, приближается шторм.
Не успела она подумать, как в дверь каюты громко постучали.
— Капитан! Поднялся сильный ветер.
Хэмптон открыл глаза и спокойно произнес:
— К черту!
— Капитан! — снова прозвучал тот же голос. — Начинается шторм.
— Да, через минуту я приду, — отозвался Хэмптон, садясь на кровати и тут же соскальзывая с нее в одном беглом движении.
Он быстро оделся, пробормотав:
— Проклятые ураганы Северной Атлантики! Только этого нам еще не хватало!
— Капитан? — сонно сказала Кэтрин, пытаясь привстать.
— Спи дальше, Кетрин, это всего-навсего шторм.
— Всего-навсего шторм! — иронично повторила она.
Он слегка улыбнулся:
— Ты же слышала о знаменитых штормах Северной Атлантики! Но даже ты, дорогая моя, не можешь приказать морю утихнуть. Поэтому я и предлагаю тебе поспать сколько можно дольше. Про запас. Силы тебе еще понадобятся.
— Ладно. — Она лениво зевнула.
Он открыл дверь. Порыв ледяного ветра ворвался в каюту. Кетрин свернулась калачиком и зарылась глубже в перину, передвинувшись на теплое местечко, оставленное Мэттью. Она чувствовала себя уютно и в безопасности, укрытая от холода, дождя, ветра. Мэттью обо всем позаботится, сказала она себе в полудремотном состоянии и опять провалилась в крепкий и приятный сон.
* * *
Когда она проснулась утром, качка судна значительно усилилась. Приходилось прилагать большие усилия, чтобы удержаться на ногах, вылезая из постели и одеваясь. Еще труднее было запихать в себя и протолкнуть в желудок холодный и сырой завтрак. В ее внутренностях тоже разыгрывался шторм, и к горлу подступала тошнота.
— Плохи дела, мисс, — сообщил ей Пелджо, на этот раз на лице его не было обычной усмешки. — Капитан говорит, вы должны оставаться в каюте.
У Кетрин не хватило мужества протестовать, и у нее не было желания подниматься на палубу, которая ходила ходуном. Весь день она провела, пытаясь победить свой разбушевавшийся желудок. Она сурово напоминала себе, что она не новичок в море. Это у них с непривычки от качки душа уходит в пятки. Она же выросла рядом с кораблями, много раз плавала и ниразу не было у нее морской болезни. Правда, она не вспомнила, что никогда прежде не бывала в море в североатлантический шторм, а самое протяженное путешествие, которое она совершила, было из Бостона в Филадельфию.
Ленч так и не принесли, что она, впрочем, и не заметила. Помимо своего желудка она замечала лишь дождь за иллюминатором, завывание ветра в корабельных снастях и душераздирающее поскрипывание швыряемого волнами корабля. Кетрин в ужасе сжалась клубком на своей постели. Все в природе превращалось в страшного врага. Мало что можно было сделать, чтобы спастись, и совсем ничего, чтобы нанести поражение.
Она бессвязно принялась бормотать молитвы:
— He наказывай его за его пороки и дурные поступки! Не губи нас всех! Не дай кораблю утонуть! Сделай его прочным, чтобы устоять в шторм! Прости меня! Прости меня! Я согрешила, я грешна. Но, пожалуйста, не дай кораблю перевернуться! Пожалуйста, пусть он прорвется сквозь шторм!
Она потеряла счет времени. Однажды зашел перекусить Хэмптон, весь промокший и уставший до смерти.
С превеликим трудом подняв голову, она спросила, как обстоят дела. Он ответил коротко, что ветер дует по-прежнему сильный.
— Спаси нас, пожалуйста, — прошептала она, обращаясь к Богу.
Хэмптон чуть улыбнулся и ответил:
— Я постараюсь.
— Мне никогда еще не было так страшно, — призналась Кэтрин.
— Сожалею, — он подошел к постели и взглянул на нее, свернувшуюся в тугой комок с мертвенно-бледным лицом. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты осталась жива.
— Господь ниспослал нам наказание.
— Не мели чушь, Кетрин. И не доводи себя до такого состояния, — он наклонился и коснулся губами ее лба. — Что же это за бог такой, если для того, чтоб наказать меня, он готов погубить тебя и всю команду? Тебе прислать доктора?
— Нет, это всего лишь морская болезнь. Я постараюсь собраться с силами, — она заставила себя принять вид пободрее. — Не следует ли тебе отдохнуть? Ты выглядишь совсем уставшим.
— Нет, мне сейчас нельзя. Нужно идти. Постарайся съесть что-нибудь, тебе станет лучше.
Волны бились в обшивку корабля с ужасающей силой. «Сюзан Харпер» переваливалась с борта на борт, готовая вот-вот треснуть и развалиться под ударами бушующей стихии. Кетрин впала в полудремоту, часто пробуждаясь и все время ощущая непрестанное скрипение и метание беспомощного судна. Постепенно ураган стал ослабевать, но так медленно, что Кетрин даже этого не заметила. Ее укачало в крепкий сон. Она проснулась, когда пришел Хэмптон.
— Ну что? — спросила она слабым голосом, ее голова кружилась, она размышляла с трудом.
— Думаю, мы прорвались, — ответил он охрипшим от натуги голосом. — Ветер утих, и волны улеглись. Дождь все еще хлещет как из ведра, и мы сбились с курса. Но, кажется, теперь мы в безопасности.
Она села, и радостная улыбка осветила ее лицо.
Он был прав. Этот ужасный шум прекратился, да и качка стала куда слабее. Он спас их и корабль! Слава Богу, что он столь искусный капитан!
Он снял дождевик. Даже под плащом его одежда промокла до нитки. Кетрин заметила, что вся она была покрыта хрусталиками льда.
— Немедленно снимай все! — вскричала она в тревоге. — Ты наверняка схватишь воспаление легких!
Соскочив с кровати, она быстро стянула с него одежду. О, да, он весь окоченел от холода! Тело его посинело. Обернув одним полотенцем его голову, другим она усердно растерла его досуха. Словно посланец богов, появился Пелджо с кофейником, от которого шел пар.
Чашку за чашкой насильно вливала Кетрин Хэмптону в рот обжигающий кофе. Затем она довела его до кровати и накрыла всеми одеялами, которые только могла найти в каюте. Забравшись в постель рядом с ним, она обвила его руками и ногами и приникла к нему всем телом, чтобы его согреть.
— Мне хорошо, спасибо, — пробурчал он неразборчиво и погрузился в сон.
* * *
Проснувшись следующим утром, Кетрин почувствовала, что кровать содрогается от конвульсивной дрожи Мэттью. Она потрогала его лоб рукой. Он был горяч, как огонь. Она наскоро оделась и поспешила в каюту доктора. Он подошел к двери сонный и удивился, увидев ее.
— Доктор Рэкингхэм, у Мэттью сильный жар. Пожалуйста, сходите и взгляните на него. Он весь горит, на нем куча одеял, но он дрожит, словно ему очень холодно!
— Возвращайтесь в свою каюту. Я оденусь и тотчас же приду.
Она поспешила назад. Хэмптон не дрожал больше. Он лежал, сбросив с себя все одеяла, и бессвязно бормотал едва внятно, что ему очень жарко. Она укрыла его и стала нервно расхаживать по каюте.
Где же доктор? Почему он так долго собирается?
Пелджо принес завтрак, но она на него не обратила внимания. Пелджо ушел сообщить мичману, что капитан заболел и ему следует вступить в командование кораблем.
Кетрин нахмурилась. А что, если Хэмптон не поправится? Что, если он умрет? Ее сердце сжалось. О Боже, они окажутся в океане под командой неопытного мичмана! Возможно, Фортнер и сумеет довести корабль до Англии, но что, если случится новая беда? Хэмптон должен поправиться! Она подошла к постели и взглянула на него.
Как странно он выглядел. Такой слабый, беспомощный. Он был в беспамятстве. Ему нельзя умирать, упрямо подумала она. Только не Мэттью Хэмптон! Никакая горячка не одолеет его! Нет! Ни в коем случае! Он слишком сильный, слишком упрямый! Она просто не могла представить себе его умирающим. Да, но прежде, напомнила она себе, ей трудно было представить его себе и заболевшим!
В каюту вошел доктор Рэкингхэм. По пятам за ним следовал Пелджо. Обезьяноподобный человечек держался у двери, но не уходил. Кетрин с жалостью посмотрела на него: он так любит капитана!
Доктор осмотрел Мэттью и заставил его проглотить лекарство. Сильный жар от простуды, объявил он. Мэттью следует держать укрытым несколькими одеялами, чтобы горячка вышла из него вместе с потом, и каждые четыре часа ему нужно давать лекарство.
Доктор не знал, как долго продлится горячка, но пока она не спадет, у его постели должен кто-то находиться.
Он предложил Кетрин и Пелджо, если они пожелают, нести дежурство по очереди.
Весь день по очереди они наблюдали за ним, а когда наступила ночь, Кетрин настояла, чтобы доктор поспал, она же сама с Пелджо продолжали бодрствовать. Мэттью попеременно то дрожал от озноба, то скидывал с себя одеяла, когда приступал к нему горячечный жар. У него сохранялась высокая температура, он обливался потом под тяжестью одеял, но жар не спадал. Он стонал и часто произносил что-то, называл имена. Наиболее часто и ясно произносимым было имя «Черити». Иногда Кетрин и Пелджо приходилось держать Мэттью насильно под одеялами, когда он начинал метаться в приступах кошмара. Они смачивали его горящее лицо холодной водой, и время от времени Пелджо насильно разжимал его челюсти, а Кетрин вливала ему в рот бульон или чай, чтобы как-то поддержать его силы.
Кетрин сидела, как приклеенная, у его кровати, иногда чувствуя, что может помочь ему выздороветь одной лишь своей силой воли. Она держала его во время горячечных метаний, чтобы он не свалился с постели, она обмывала его, насильно кормила, она дежурила подле него, пока ее спину не начинало ломить так, словно она вот-вот разломится пополам. Она не могла есть, но заставила себя проглотить несколько ложек супа по настоянию доктора.
Было очень важно, чтобы Мэттью выздоровел, и Кетрин больше ни на чем не могла сосредоточить свои силы.
Если бы она отвлеклась и призадумалась бы, а почему это так важно, то удивилась бы. Но она была слишком озабочена тем, что делала, и не задавала себе вопросов. Вместо этого она зорко сторожила его, как ястреб, и повторяла молитвы, одни обращенные к Богу, другие к Мэттью.
Жар у него еще более повысился, а вместе с ним и его возбуждение. Его голос звучал громче, в нем слышалась сильная боль.
— Я даже вида его не могу вынести! — раздавался его голос, который затем переходил в стон: — О, Селина, мне плохо, так плохо.
В другой раз он засмеялся и произнес:
— За это Капитан с нас шкуру спустит, бежим.
Однажды он проскрипел:
— Не Шел! Не Шлеби! О, Дэви, почему не меня?
И постоянно он звал Черити, жалобно, как дитя. Пытаясь утешить его, Кетрин брала его за руку и говорила:
— Здесь я, Мэттью. Черити здесь, с тобой.
Кто такая эта Черити? Давно потерянная любовь? Любовница? Может, умершая жена?
— Пелджо, кто такая Черити? — спросила она.
— Не знаю, мисс, никогда не слышал, чтобы он упоминал это имя.
Кетрин проницательно посмотрела на него:
— Ты и не сказал бы мне, даже если б знал, не так ли?
Он ухмыльнулся и пожал плечами:
— Это зависело бы от того, кто она.
— Фрэнни, ты тупица! — резко воскликнул Хэмптон.
Пелджо жестом показал в сторону беспокойной фигуры капитана:
— А эту я знаю. Мисс Фрэн — его сестра.
— Он, кажется, не слишком высокого мнения о ней, — сухо сказала Кетрин. — Ладно, а кто такая Селина?
— Не знаю.
— А Шелби?
— Брат капитана. Так же, как и Дэви. Мистер Дэвид прорывал блокаду. Мистер Шелби служил в кавалерии. Убит при Антитаме.
— Какой ужас! — у Кетрин шевельнулось в душе сострадание к Мэттью.
— Шелби был любимым братом капитана. Младше его. Всегда бегал за ним, как собачонка.
Кетрин показалось, что она сможет удовлетворить сейчас свое любопытство благодаря этому обезьяноподобному человеку.
— Ты давно знаешь капитана Хэмптона? — вежливо осведомилась она, стараясь не выдавать свой интерес.
— С тех пор как ему исполнилось тринадцать, мэм. Этот прохвост сбежал из дома и юнгой нанялся на корабль, на котором служил и я. Конечно, я знал, что он из семьи плантаторов, хотя он изменил свое имя. Это легко было распознать по тому, как он говорил, и по тому, что не очень-то любил выполнять приказы. Я вроде как присматривал за ним, выручал из драк, стычек и прочее. Мне он понравился, дьявольски рисковый парень! Он лез напролом, не смотрел ни на кого и ни на что, — один небольшой черный глаз подмигнул ей. — Он вроде вас, мэм.
— Вроде меня? Что ты имеешь в виду?
— Ну, вы тоже лихая девушка, мисс Кейт. Никогда не думаете, выиграете или нет, просто ввязываетесь в драку, и все. Он тоже однажды попал в беду. Тогда я позаботился, чтобы он отправился назад в Чарльстон. Конечно, старый Капитан изрядно обломал об него трость, но был мне очень благодарен за то, что я доставил мистера Мэтта домой в целости и сохранности, и дал мне работу на одном из его кораблей. Но как только мистер Мэт стал плавать, я все время сопровождаю его с тех пор.
— А кто этот старый Капитан, о котором ты говоришь?
— Это дедушка нашего капитана. Старый Рэндалл Хэмптон, крутой старикан. Нрав у него бешенный, как у дьявола.
— Он владеет пароходной линией?
— Да уж, это точно. Это самая крупная линия в Чарльстоне. У них были также филиалы в Новом Орлеане и в Нью-Йорке перед войной.
— Не называется ли его компания «Джектонские пароходные линии»?
— Вы прямо как в воду смотрите, мэм. Да, все правильно. Партнером старого Рэндалла был Артур Джексон. Отсюда такое название: «Джексон и Хэмптон-Джектон». Но старикан выкупил у Джексона его часть.
— И Мэттью плавал на этой линии?
— С семнадцати лет, после того, как его вышибли из «Вильяма и Мэри».
— Его исключили из колледжа?
Пелджо засиял от гордости:
— Из «Цитадели» его тоже вышибли.
— За что?
— Из-за шалостей. Он все время крепко выпивал, потом украдкой выходил из своей комнаты и устраивал разные проказы. Это в «Цитадели». А в колледже «Вильям и Мэри» дело касалось женщины. Он дрался на дуэли с другим студентом.
— Ну, это меня не удивляет, — строго сказала Кетрин.
— Тогда в семье посовещались и отпустили его в море. Он этого и добивался.
— И ты плаваешь с ним с тех пор?
— Да, мэм.
— Он всегда был таким?
— Каким, мэм?
— Крутым, жестоким, опасным.
— Да, временами на него находит, — признал Пелджо, — но я уже не стал бы плавать ни с каким другим капитаном, даже с самим Рафаэлем Семмсом.
Кетрин улыбнулась:
— Ты сама преданность, Пелджо!
Он внимательно посмотрел на нее:
— Вы сегодня так за ним ухаживали, что ненависти с вашей стороны я что-то не заметил.
— Я сделала бы то же самое для любого больного, — фыркнула она.
— В самом деле? Ну, конечно, вы мне голову за это оторвете… но я все-таки думаю, что он вам немножко понравился.
— Думаю, что ты немножко тронулся головой.
— Скажу вам по правде, мисс Кейт, хоть он и голову мне снимет, если узнает, однако, я еще никогда не видел, чтобы какая-нибудь девушка так его увлекла.
Кетрин только подняла бровь, выразив свое недоверие.
* * *
Хэмптону лучше не становилось, наоборот, его горячка усилилась. Было очень трудно удержать его. Он метался во все стороны. Они накрывали его одеялами. Его кожа горела, как огонь. Пелджо придерживал его за плечи, а Кетрин с ложечки поила его лекарством, что вызвало поток отборных ругательств Хэмптона. Однажды, когда Пелджо отошел, лег на пол и мгновенно уснул, Кетрин присела на край постели и стала поправлять одеяла, как вдруг Хэмптон открыл глаза, посмотрел прямо на нее и свирепо произнес:
— Ты бессердечная сука, Сюзан. Почему Шелби, а не кто другой?
— Успокойся, — утешительно проговорила Кетрин. — Успокойся и отдохни.
Хэмптон попытался встать, сбросив с себя одеяла. Она что было сил толкнула его назад в постель, укрыла и, склонившись над ним, прошипела ему в лицо:
— Слушай меня, Мэттью Хэмптон! Ты обязательно поправишься! Ты слышишь меня? Черт возьми! Я не позволю тебе умереть. Не позволю. Я собираюсь расквитаться с тобой и не хочу, чтобы этому помешала твоя смерть. Так что заткнись и лежи тихо.
Не узнав ее, он с ненавистью посмотрел на нее, и опять в бреду принялся ругаться. Он метался и ворочался с такой силой, что Кетрин пришлось встать на кровать на колени и, уперевшись кулаками ему в грудь, удерживать его своим весом. Однако он пересилил ее и резким движением отбросил ее в сторону. Она упала на пол. Обезумев от страха, Кетрин растолкала Пелджо, и лишь совместными усилиями им удалось уложить его в постель и утихомирить.
Кетрин казалось, что прошло уже несколько часов, как она, оставаясь все в одном и том же положении, удерживает Хэмптона за лодыжки, в то время как Пелджо прижимает его торс и руки к постели. Ее спину ломило, а пальцы руки сводило судорогой. Внезапно она ощутила, что сопротивление Мэттью ослабло, его мускулы расслабились, тело обмякло. Она отпустила его ноги. Он был недвижим. Кетрин взглянула ему в лицо, оно было бледно, как у мертвеца.
— О, мой Бог! — вскричала она и, бросившись мимо Пелджо, прикоснулась дрожащей рукой к его успокоившемуся лицу.
Его щека была влажной и холодной. Кетрин в недоумении уставилась на него, она не могла понять, что случилось, но вдруг ее запястье обдало ровным дыханием.
Oн не умер, осознала Кетрин.
— О, Пелджо, — задохнулась она от волнения. — У него спал жар! Горячка прошла!
И она расплакалась.
Хэмптон заснул не глубоким, но спокойным сном. Пелджо, обрадованный этой переменой к лучшему в здоровье его хозяина, ушел в кубрик. Кетрин посмотрела на часы Хэмптона, лежавшие на письменном столе. Была четверть пятого утра. Вздохнув, она попыталась поудобнее устроиться на стуле, что оказалось невозможным.
Еe тело ныло от огромной усталости, ей страшно хотелось прилечь рядом с Мэттью и заснуть, но она боялась потревожить его сон.
* * *
Пару часов спустя негромкий стук в дверь пробудил ее. Она с удивлением обнаружила, что все-таки заснула. Стучал доктор. Он осмотрел Хэмптона, измерил температуру и объявил, что доволен ходом выздоровления. Он дал еще лекарства, посоветовал Кетрин отдохнуть и ушел. Вскоре принесли завтрак, и она моментально проглотила его, внезапно почувствовав, как мало ела все предшествующие дни.
— Кетрин? — послышался голос Хэмптона, слабый до неузнаваемости, и она повернулась посмотреть на него.
Он выглядел уставшим, его лицо посерело, в глазах все еще сохранялся горячечный блеск, и всем своим видом он выражал крайнее изумление.
— Ш-ш-ш! Не разговаривай! — она подошла к постели и пощупала его лоб, он был теплым. — Ты сильно простудился. У тебя была горячка, и некоторое время ты был в беспамятстве. Но доктор Рэкингхэм лечит тебя, и скоро ты поправишься. Сейчас тебе нужно поесть. Давай я покормлю тебя.
Она приподняла его голову рукой и заставила его выпить немного чая и съесть тост, который она для него размачивала в чае, и апельсин, который она разламывала на дольки. Не съев и половины апельсина, он опять соскользнул в сон. На этот раз его дыхание стало ровнее, и его сон казался глубже. Она рискнула прилечь рядом с ним и поспать тоже.
* * *
Когда Хэмптон проснулся, она скормила ему целую миску супа, апельсин и чашку кофе. Он был очень слаб, его мысли путались, и ей снова пришлось объяснить ему, что он был очень серьезно болен. Его жар продолжал спадать, и Хэмптон погрузился в сон, на этот раз крепкий и здоровый. Доктор обрадовался и заявил, что у Хэмптона очень сильный организм, а Кетрин — очень толковая сестра милосердия.
— Заболело и несколько матросов, — сказал доктор. — Удивительно, что не все! Ведь они пробыли на палубе много времени в этот ледяной шторм, к тому же их здоровье уже было подорвано тюрьмой.
Сердце Кетрин запрыгало от счастья при воспоминании, что это она подкармливала их на верфях, и безусловно, это помогло, иначе бы они совсем обессилили.
Но вслух она лишь вымолвила:
— Кажется, капитана сморил глубокий сон. Может, мне пойти помочь вам в лазарете?
— Нет, спасибо, я справлюсь сам, Однако я настоятельно рекомендую вам выйти на палубу и погулять немного на свежем воздухе. А затем непременно отдохните. Мне не хочется, чтобы и вы еще заболели.
Кетрин последовала его совету. Прогулка по палубе освежила и придала ей сил, хотя было холодно и моросил дождик. Мичман Фортнер присоединился к ней, чтобы поинтересоваться состоянием здоровья капитана. Он заверил ее, что до Англии они наверняка доплывут. Его поведение по-прежнему отличалось беззаботной жизнерадостностью, но в то же время чувствовалось, что его угнетает лежащая на нем ответственность за корабль.
Кетрин покинула его и спустилась в каюту к Хэмптону.
— Привет, Кетрин, — сказал капитан, как только она переступила порог.
— Как вы себя чувствуете, капитан? — проговорила она, наклонив голову.
— Я голоден, — сказал он, и на его лице появилось подобие его прежней улыбки.
— Отлично. Значит, вам лучше. Тогда я схожу и принесу вам что-нибудь поесть.
С камбуза она вернулась с маленькими порциями разных закусок, чтобы возбудить его аппетит. Однако Хэмптон едва ли нуждался в возбуждении аппетита. Он быстро проглотил все и остановился лишь потому, что челюсти его были еще слишком слабы, чтобы долго жевать.
— Я в каком-то странном для себя и смешном состоянии, — проговорил он, но на этот раз голос его звучал уже крепче. — Как кисель!
— Горячка отняла у вас много сил, — ответила Кетрин, — но кое-что от вас еще осталось.
— Пелджо говорит, ты не отходила от моей постели, была со мной постоянно, как ангел-хранитель, — сказал Хэмптон.
— Пелджо?
— Он заходил ко мне, пока ты гуляла по палубе. Он превозносит тебя до небес.
— Он и сам находился при вас все это время.
— Ах, да, но Пелджо не заявлял во всеуслышанье о своей ненависти ко мне!
— У меня нет обыкновения позволять кому бы то ни было умирать, только лишь потому, что я питаю к этому человеку неприязнь. Вы же были больны очень серьезно: бред, сильный кашель. Дело могло кончиться воспалением легких. Как только вы поправитесь настолько, что вас можно будет оставлять одного, я стану помогать доктору Рэкингхэму ухаживать за больными матросами.
— Скажи, ты не находишь ореол святой слишком обременительным иногда?
— Как вы только можете даже во время болезни быть таким противным? Предлагаю вам захлопнуть рот и постараться заснуть.
— Извини. Дело в том, что ты оказываешь на меня дьявольски странное воздействие. Я хотел поблагодарить тебя, а не вступать с тобой в спор или ссору, но вместо этого…
— Вам нет надобности благодарить меня, — сухо ответила Кетрин. — Я сделала бы то же самое для любого другого заболевшего человека.
Он скорчил гримасу и отвернул свое лицо к стене.
Вскоре она услышала, что его дыхание стало медленным и глубоким. Кетрин утомленно опустилась на стул. Вдруг все показалось ей таким унылым и безнадежным, что ей захотелось расплакаться. Напряженность последних дней, сегодняшнее счастье, когда она поняла, что опасность миновала и болезнь Мэттью отступает — все это свелось к тому, что они опять стали царапаться. Не то, чтобы она ожидала резких перемен!.. Но все время урагана и его болезни у нее возникло какое-то иное отношение к нему. Полное доверие и понимание были между ними во время шторма, а когда он заболел, у нее возникло осознание необходимости бороться за его жизнь против враждебной силы и желание спасти его. И вот теперь нужно было снова приспосабливаться к прежнему распределению ролей. Это выводило ее из состояния душевного равновесия.
В течение нескольких дней они были как бы союзниками. Однако такой союз был дисгармоничен по своей природе. Вздохнув печально, она склонила голову на стол, подложив вместо подушки свою руку. Она не успела больше ни о чем подумать, потому что ее охватили объятия Морфея, и она закачалась на волнах крепкого сна.
* * *
Хэмптон оказался беспокойным больным. Ему не нравилось лежать в постели, он хотел встать и приступить к своим обязанностям капитана, его страшно удручала слабость его тела, и кроме того, так как на следующее утро жар у него спал и голова прояснилась, ему тут же надоело лежать и созерцать в безделье потолок. Его раздражение усугублялось еще больше чувством вины перед Кетрин, отплатившей ему совершенно иной монетой, проявившей добросердечие и заботливость, несмотря на его возмутительно грубое обращение с ней. Это подсказывало Хэмптону, что, возможно, она питает к нему более глубокие чувства, чем те, что готова была признать, но даже это не могло рассеять его горькое осознание своей неправоты. Настроение его, в отличие от состояния здоровья, нисколько не улучшалось.
Кетрин снова попыталась напустить на себя холодный и безразличный вид, но открыла, что не может больше этого сделать. Вернуться к прежним отношениям, полностью восстановить статус-кво было уже невозможно.
Поэтому Кетрин смягчилась немного и стала беседовать с ним.
— Кто такая Черити? — спросила она как бы невзначай, склонив голову над рубашкой, которую она штопала.
— Что? — ошеломленно переспросил он.
— Вы часто звали ее в бреду.
В его глазах замерцал огонек любопытства.
— Моя дорогая Кетрин, в твоем вопросе я уловил ревность, не так ли?
— Вы смешны!
— Ну что ж, тебе не стоит беспокоиться. Черити — моя няня. Она кормила, одевала и ухаживала за мной всегда, когда я болел.
— Понятно!
— А что еще я говорил?
— Уйму всего, но мало что можно было разобрать. Вы говорили о ком-то по имени Селина и почему-то вели с ней разговор о кофе.
— Кэффи! Это человек! — лицо Хэмптона вдруг стало старше и совсем усталым. — Селина — его мать. Они рабы.
Кетрин ножницами обрезала нить и промолчала.
В ее молчании чувствовалось осуждение Хэмптона как рабовладельца. Наконец она сказала:
— И вы упоминали кого-то по имени Сюзан.
Он скорчил гримасу.
— Жена моего брата Шелби. Должно быть, у меня были кошмары.
Она еле скрыла усмешку.
— Еще вы говорили о Капитане, Дэвиде и Фрэнни.
— Дэвид и Фрэнни — мои брат и сестра, а Капитан — мой дедушка.
— Пелджо сказал мне, что ваш дедушка владеет «Джектонскими пароходными линиями». Почему вы мне этого не сказали?
— Вы не очень-то интересовались мной или моей семьей.
— Расскажите мне о них сейчас.
Он бросил в ее сторону изумленный взгляд:
— Откуда этот внезапный интерес?
— Это очевидно! Я… стараюсь успокоить вас.
Он устало усмехнулся.
— Ты, как всегда, режешь правду-матку, а? Ладно, я расскажу тебе. Мой дедушка, Рэндалл Хэмптон, был богат, но он был всего лишь купцом, а не аристократом-землевладельцем. Когда моя бабушка вышла за него замуж, это было небольшой сенсацией в светском обществе. Она, видишь ли, принадлежала к старинному семейству Рутледжей. У них с дедушкой были три дочери и один сын, мой отец, Шелби-старший. В его жилах текло больше крови Рутледжей, чем Хэмптонов. Самый страшный грех, по мнению моего отца, это совершить поступок, недостойный джентльмена.
С губ Кетрин сорвался смех:
— То же самое и с моими тетями! «Но, Кетрин, это же неприлично!» — живо изобразила она их мимикой и голосом.
— Но хуже всего было то, что у моего отца не было плантации. Он вырос на плантации Рутледжей, но хотел иметь свою собственную. Поэтому он женился на Мэри Анн Соумс, являвшейся единственной наследницей рисовой плантации своего отца.
— Не из-за плантации же он на ней женился!
— О, да, она весьма достойная жена, но вечно суетится по пустякам, не очень умная и очень женственная. Она никогда не думает о том, что не вписывается в рамки обычного, никогда не подвергает сомнению джентльменские качества моего отца. Моя сестра Фрэнсис в точности такая же, как она: тщеславная, тупая и скучная.
— Тогда неудивительно, что вы находите меня испорченной и своевольной. Однако не все женщины похожи на пуховые подушки.
Он улыбнулся:
— Да, теперь я это наверняка знаю! Но очень немногие из них представляют собой каменную стену.
— Не грубите! Что у вас за братья?
— Шелби очень похож, вернее был похож, на отца. Он прекрасно ездил верхом, прекрасно стрелял, умел много пить и не пьянеть при этом, всегда был одет с иголочки и никогда не делал то, что не пристало джентльмену. Он был настоящим плантатором, — лицо Хэмптона стало жестким. — Он был убит при Антитаме во время кавалерийской атаки. Иная смерть и не могла ждать Шелби: одна храбрость и никакого ума!
Он помолчал, прежде чем продолжить:
— Ну, а Дэвид больше похож на меня. Всегда мечтал о море. Как дедушка. Не совсем джентльмен по сравнению с Шелби. Хотя, ты будешь рада узнать, и не такой порочный человек как я. Видишь ли, я всегда отравлял жизнь моих родителей. Я вечно выкидывал что-нибудь непристойное.
— Например, когда вас выгнали из колледжа.
Он даже вздрогнул от удивления.
— Откуда ты это знаешь?
— Пелджо сказал мне.
— Вот так верный Пелджо! Хорошо ж он умеет хранить секреты!
— Казалось, он очень гордится вашими подвигами на ниве просвещения!
Хэмптон пожал плечами:
— Мальчишеские выходки! Я хотел в море, но семья не пускала меня. Сначала, видите ли, я должен был получить образование, достойное южного джентльмена, а затем совершить путешествие по европейским университетам. Они надеялись, что к тому времени эта глупость насчет моря выветрится у меня из головы. Я пошел в колледж, но едва ли меня можно было назвать примерным студентом.
— Тогда вы тоже похищали юных леди?
— Нет. Та, из-за которой меня исключили, сама горела желанием. Но студентам было многое запрещено. Ты единственная девушка, которую я когда-либо похитил.
— Какая честь! — сухо отозвалась Кетрин. — Думаю, теперь вам следует отдохнуть.
— Хорошо. Почему бы тебе не почитать что-нибудь вслух?
— Чтобы вам хотелось услышать?
— Только не «Айвенго»! Мои симпатии всегда были на стороне его врага.
— Разумеется, он тоже был насильником!
— Почитай «Тома Джонса».
— О, я не могу! — она покраснела. — Я слышала, это в высшей степени непристойная книга.
— Какая чушь! Читай, и все тут!
Она с укором вздохнула и достала книгу с полки, вскоре оба они покатывались со смеху. Кетрин поняла, что ее лишили огромного наслаждения, не позволив ей прочитать эту книгу прежде. Ей стало интересно, не основывается ли ее удовольствие на недостатке женственности? Может, дело в том, что она стала падшей женщиной и потому хорошо понимает содержание этой книги?
* * *
На следующий день, когда она сидела, наблюдая за спящим Мэттью, она еще раз перебрала мысленно те вещи, о которых ей хотелось его расспросить. Прежде для нее было так много запретных тем, к которым она проявляла любопытство, так много всего разного, о чем она не осмеливалась никого расспрашивать! Но теперь она была уверена, что Мэттью ответит ей на все ее вопросы.
По крайней мере, он не станет молоть всякую чушь, что ее, мол, нужно оградить от знакомства с дурным. Однако трудность была в том, что ей страшно не хотелось раскрыть перед ним свое, неподобающее женщине, непристойное, порочное любопытство. Вне всяких сомнений, это утвердит его во мнении о ней, как о тайной развратнице, предающейся блуду даже в мыслях.
Глаза Хэмптона открылись, и внутри нее все затрепетало от волнения. Его глаза были такими красивыми, оттенялись такими длинными ресницами, что, по мнению Кетрин, преступно было мужчине обладать такой прелестью. Недолго думая, она выпалила тут же:
— Должно быть, у вас было много женщин?
От неожиданности Хэмптон оторопел и заморгал, пытаясь сориентироваться:
— Довольно странные для себя вопросы ты задаешь!
Кетрин залилась румянцем, осознав, как странно прозвучал ее вопрос.
— Я не дура и не говорю, что вы не привлекательны, капитан Хэмптон. Но мне жаль, что ваша душа не соответствует вашей внешности.
— Я достоин порицания, — сказал он целомудренным тоном. — В ответ на твой довольно бестактный вопрос я скажу, что знавал многих женщин, и ни одна из них не может сравниться с тобой, если ты это хочешь знать.
— Я не имела в виду ничего подобного, — фыркнула она.
— Я не пойму, что ты хочешь знать! Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе обо всех?
— Не хочу, — огрызнулась Кетрин. — Я уверена, это займет слишком много времени.
Он, поддразнивая ее, улыбнулся, и Кетрин снова взяла «Тома Джонса» и стала читать вслух. Однако той же ночью, когда она, одетая в сорочку, забралась в постель и легла рядом с ним, положив свою голову на его руку, ей вновь захотелось расспросить его. Теперь она чувствовала себя укрытой и защищенной покровом темноты.
— Капитан Хэмптон, — тихо позвала она.
— Тебе не кажется слегка смешным лежать в объятиях мужчины и обращаться к нему так, словно он совершенно тебе чужой?
Она не ответила. Хэмптон вздохнул:
— Ну что, Кетрин?
— Я… я хотела задать вам вопрос… если вы пообещаете не смеяться надо мной.
— Мне бы твои печали! Ну, так что там?
— Вы были в… ну, в этом месте! Правда, были?
— О чем ты? В каком месте?
— Ну… об одном из этих мест, где находятся нехорошие женщины… Вы знаете, о чем я говорю.
— О борделе, что ли?
— Да.
— Ради бога, почему бы тебе не сказать ясно, что ты имеешь в виду бордель? Да, я бывал в борделях.
— А какие они?
— Ты проявляешь исключительно потрясающий недостаток знаний… правил приличия, имею я в виду, — сказал он нежным, дразнящим голосом.
Она ткнула его локтем.
— Не будьте таким противным и рассказывайте мне.
Он повернулся к ней и прижал ее тесней к своей груди, неторопливо проведя рукой по ее телу и остановившись на ее бедре. Было просто и хорошо лежать вот так, рядом с ней, и разговаривать как супруги.
— Ну, все зависит от того, насколько дорогой тот или иной бордель. Некоторые из них представляют собой обветшалые дома, но в наиболее изысканных и модных полы устланы красными плюшевыми коврами, а на окнах висят красные бархатные занавески. Кушетки, кресла, диваны — все покрыто бархатом. Обычно в борделях бывает большой бар, зачастую отделанный мрамором. А все стены в борделях увешаны зеркалами в золоченых рамах и картинами обнаженных женщин.
— Вы шутите! На самом деле обнаженных?
Он усмехнулся:
— Да, дорогая, на самом деле обнаженных, ну, или же задрапированных прозрачным шарфом.
— И что происходит, когда в бордель заходит посетитель?
— Ну, сидишь и выпиваешь немного. Иногда в борделях бывает и буфет с закусками. Вокруг расхаживают девушки в различной степени раздетости, посетители с ними разговаривают, смотрят на них, ну, и выбирают, какая понравится.
— Они хорошенькие?
— Некоторые да, некоторые нет. Очень мало таких, как ты.
— В самом деле?
— В самом деле.
— Ты считаешь, что я хорошенькая, да? — спросила она, и голос ее прозвучал несколько изумленно.
— Конечно! Ты прекрасна!
Она лежала несколько минут спокойно, переваривая эту мысль. Никто еще и никогда не находил ее красивой. Или желанной. Но все же, он украл ее, потому, что ее желал! Не из-за ее денег, как другие мужчины. Он просто желал ее саму. И даже не по причине ее уравновешенного и спокойного характера и рассудительности, как лейтенант Перкинс. Какое это захватывающее, опьяняющее чувство — быть красивой и желанной!
Возможно, она и в самом деле хорошенькая! Наверное, Педжин была права: ее поведение, одежда и прическа делали ее непривлекательной. Внезапно у нее появилось желание испробовать на нем свою привлекательность. Она обнаружила, что ей хочется прикоснуться к нему, возбудить его поцелуями, нарочно показаться перед ним обнаженной.
Она сурово одернула себя и продолжила расспрос:
— А когда ты сделаешь в борделе свой выбор?
— Тогда поднимаешься вместе с девушкой в ее комнату. Они тоже бывают разные, в зависимости от дороговизны борделя. Некоторые отделаны с большим вкусом и фантазией, с зеркалами на потолке над кроватью.
— Зеркалами? — потрясенно переспросила Кетрин.
— Да. Это очень возбуждает.
— И что же они делают с тобой?
— Все, что угодно. Чего они не делают, так это не лежат под тобой, как доска, со стиснутыми зубами.
— А я и не говорю, что стараюсь следовать их примеру! — вспыхнула Кетрин.
— Ладно, успокойся. Главное — это то, что они пытаются доставить тебе удовольствие. Они выполняют все, о чем их просишь: разные позы или трюки, что тебя возбуждают.
— Что же именно?
— Я буду счастлив показать тебе, — спокойно произнес он.
— Не глупи! Ты еще слишком слаб. Ты болен.
— Как я могу быть слабым, если ты хочешь заняться со мной любовью?
— Не хочу, поэтому не беспокойся! Просто мне интересно, что же они делают по-другому, не так, как все.
— То, что проделывают они, не отличается от того, что делает любая другая женщина, если она горячая и страстная. Дело, пожалуй, в том, что большинство женщин чувствуют себя слишком скованными правилами приличия. Может быть, девушка из борделя ничего делать не будет, лишь поласкает тебя. Мужчины тоже любят, когда их целуют и трогают нежно, — его голос стал хрипловатым. — О, Кетрин, один разговор с тобой об этом возбуждает меня. Мне так хочется чувствовать прикосновения твоих рук, твоих губ.
Он нежно прикоснулся ртом к ее губам, и ее губы были покорными, и какое-то время она отвечала на его поцелуй, прижавшись к его губам. Его тело содрогнулось, и он крепко сжал ее в своих объятиях. Ее язык скользнул в его рот, и стон восторга вырвался у него, когда она нежно поводила своим языком внутри его рта.
Вдруг она вырвалась и отвернула лицо:
— Нет, пожалуйста.
— Проклятье! Кетрин, не дразни меня! — голос Хэмптона звучал, будто его пытали.
Она взглянула на него, осознав, что может, умеет возбуждать его, несмотря на свою неопытность. Она могла возбудить и усилить его желание! Странное, незнакомое, кружившее голову чувство власти охватило ее — она могла властвовать над ним, возбуждать его против его воли! Если бы ей, конечно, того захотелось. И ей отчаянно захотелось попробовать свою власть над ним, ласкать его, позволить своим рукам бродить по его телу и видеть, как его лицо зажигается страстью, и слышать, как его дыхание учащается и становится тяжелее.
Призвав к себе всю свою силу воли, она отодвинулась от него.
— Нет. Я не могу. Это нехорошо.
— Кетрин, понимаешь ли ты, что со мной делаешь?
— Извини, — она была очень близка к тому, чтобы заплакать, ее голос предательски дрожал. — Я не хотела. О, пожалуйста, пожалуйста, я не могу!
— Ладно. У меня сейчас нет сил затевать сражение. Иди сюда назад ко мне! Я ничего не буду делать. Я только хочу держать тебя в своих объятиях и разговаривать с тобой.
Он продолжал говорить с ней спокойным и бесцветным голосом, но она едва ли слышала его, так отчетливо ощущала она соприкосновение их тел и свое до боли страстное желание дотронуться до него. Прошло много времени, прежде чем она смогла заснуть той ночью.
* * *
На следующее утро Хэмптон настоял на том, чтобы ему позволили одеться и ходить по каюте, а днем он предпринял прогулку по палубе, для поддержки опираясь на плечо Кетрин. Ел он за двоих, и очень скоро его силы начали восстанавливаться. День спустя он провел на палубе уже несколько часов, а через другой день полностью выздоровел.
Корабль неуклонно приближался к Англии, и Кетрин с тревогой и нетерпением ждала их прибытия. Больше он не пытался овладевать ею снова, но она обнаружила, что сама желает его. Лежать рядом с ним ночью без движения становилось для нее все трудней и трудней. Она ощущала постоянно его твердое мужское тело, его сильные мускулистые руки. Если в скором времени они не доберутся до Лондона, то Кетрин знала, что не выдержит и уступит своей страсти.
