Глава 26
— Ничего хорошего, папа, — Линна старалась говорить веселым и жизнерадостным тоном. — Доктор Пичтри говорит, что никаких изменений не находит.
Произнести эти слова было невероятно трудно и больно. Еще в самолете, летя в Чикаго, Линна настраивала себя, что не следует заранее надеяться и предаваться оптимизму. Побеседовав, удивленный доктор принялся ее осматривать.
Вначале, когда она рассказывала ему о вспышке света в голове, он пришел в восторг, потом пожурил за то, что она не показывалась ему раньше, а затем вместе с ней отправился в лабораторию, чтобы лично проконтролировать проведение сонограмм и еще множество других исследований ее зрительной системы, после чего пришел к заключению, что у нее было ни что иное, как проблески зрительных образов, хранившихся в памяти, причиной которых явились недавние ушибы головы, и наиболее вероятно, что из-за этих ушибов возобновилась и головная боль. Никаких свидетельств, что к ней возвращается зрение, приборы не зарегистрировали.
— С вами хочет поговорить папа, — сказала она и, подождав, пока доктор возьмет трубку параллельного телефона, нажала на рычаг.
Все ее надежды и ожидания стала затягивать трясина ужасной вины. Ее отец был слишком тяжело болен, чтобы еще и эта новость расстраивала его. Она не имела никакого права обнадеживать. Слова доктора звучали как будто где-то далеко — он почти слово в слово повторял отцу все то, что она только что от него слышала.
На ее сердце лежал свинцовый холод разочарования, к тому же ей предстояло встретиться с Куртом, который должен был сопровождать ее домой, и она содрогалась от одной этой мысли. Когда он узнал, что Линна летит в Чикаго, то настоял, чтобы отправиться с ней вместо Паркера. Она согласилась только потому, что брат был всецело поглощен делами отца. Линна не хотела доставлять ему лишних хлопот своей «очередной поездкой для медицинского обследования».
По приезде в Чикаго Курт нанял на весь день такси и, просидев около часа в клинике, вызвал машину, чтобы отправиться по своим делам. Он перезвонил ей несколько минут назад и настоятельно потребовал, чтобы они сначала пообедали, а потом более поздним рейсом отправились домой. Он уже заказал места в ресторане и билеты на самолет. Наверное, его предложение действительно было разумным. К тому же ей нужно некоторое время, чтобы подготовиться к встрече с отцом и оказаться лицом к лицу с его разочарованием.
Около четырех часов дня в спальне Матта раздалось слабое жужжание. Его вызвали на связь. Он протянул руку и взял лежавшую рядом с кроватью рацию. Вытянув из нее антенну, он устало сказал в микрофон:
— Да.
— У нас здесь сидит довольно упитанный парень, который пытался заложить золотое ожерелье. Похоже, о котором вы говорили. Хотите, чтобы мы его задержали?
Сон сразу же улетучился. У него не было выходных.
— Сейчас буду, — он сложил антенну и спрятал рацию.
Вскочив с кровати, Матт натянул джинсы и бегом отправился в ванную, быстро принял душ, побрился и уже через несколько минут зашел в кухню, чтобы проглотить чашку кофе.
— Как Чарли? — поинтересовался он у Анни, насыпая в чашку три ложки сахара, чтобы взбодриться, и накладывая густые сливки.
Анни недоверчиво взглянула на него.
— С ней все в порядке, — осторожно ответила она.
— Я поневоле все слышал, — сказал он, наслаждаясь густым теплом, разливавшимся по желудку. — Я знаю, что она каким-то образом ненароком отравилась наркотиками. Это случалось в вашем поселке раньше?
— Вы интересуетесь как обычный человек или как писатель? Я спрашиваю, потому что не хочу, чтобы девочка вдруг появилась в одной из ваших книжек.
Он внимательно посмотрел ей в глаза и решил открыться.
— Мне кажется, вам известно, что я не писатель, Анни.
— Что ж, я на самом деле так и подумала, ведь вы никогда не печатаете на своей машинке.
Она закусила губу и, наклонив к нему голову, принялась медленно рассуждать вслух. Видно, он выдержал экзамен.
— Ничего такого на моей памяти здесь не случалось, — говорила она. — А я живу здесь уже шестьдесят лет. Насмотрелась я всякого: каких-то диетических таблеток, настоев трав, всевозможных спиртных напитков, но ни о чем подобном, ни о каких наркотиках прежде понятия не имела.
Он кивнул. Это соответствовало его собственным выводам. Если в Уолден-Сити и существовал нарко-бизнес, то в таком глубоком подполье, что обнаружить его дельцов никак не удавалось. Любой намек, любой вопрос на эту тему встречался полным непониманием среди местных жителей, а иногда и презрительными кривыми усмешками. Кто бы ни занимался производством этой отравы, он не распространял ее здесь. Единственным получателем оказалась Кати Райе. Ее семья и все друзья, за исключением Кристи Скотт, оказались чисты, в том числе и ее бывший друг.
За Кристи с сегодняшнего дня было установлено круглосуточное наблюдение.
— А где все остальные?
Анни быстро взглянула на него.
— Джей на работе, дети в школе, все, кроме Данни, малышка легла поспать. Джиллиан отправилась в Нью-Йорк подыскать себе там квартиру.
Она сделала паузу. Он тоже молчал, собираясь спросить, если она сама не скажет, где Линна.
— Улетела в Чикаго сегодня утром, — ничего не выражающим голосом произнесла Анни, ее пытливые глаза на застывшем, словно каменном, лице ничего не упускали. — С Куртом. У нее на сегодня назначена консультация с окулистом.
Матт кивнул и подошел к плите, чтобы налить себе еще кофе. Почему-то этот парень раздражал его, было в нем что-то неприятное, и мысль о том, что они были вдвоем с Линной… Как быстро она поселилась в его душе! «Господи, надеюсь, мне не потребуется еще сорок лет, чтобы покончить здесь со всеми моими делами. Нужно разделаться с ними как можно быстрее, пока я не увлекся ею серьезно».
— Она должна вернуться после обеда. Несмотря на то, что Анни говорила абсолютно беспристрастным голосом, было совершенно очевидно, что она отнеслась к их совместной поездке с неодобрением. Ей тоже не нравился Курт. Матт порывисто, сам того не ожидая, обнял ее. Она громко рассмеялась и поправила парик.
— Вы придете сегодня обедать? — в ее глазах прыгали бесенята.
Черт, она все заметила.
— Да, мэм, — он весело подмигнул ей и скрылся за дверью.
«Упитанный парень» оказался тем самым человеком, которого Матт видел в тот день на дороге. Его звали Джонни. Джонни Набора. Джонни Напсон. Джонни Найборг. Список совершенных им краж занимал шесть страниц личного дела. Джонни жил в созданном им самим фантастическом мире, где центром Вселенной являлся он сам. А еще Джонни увлекался наркотиками.
Матт покачал висевшим на его пальцах ожерельем Линны и заметил починенную после поломки застежку, которая и насторожила ростовщика:
— Ты украл это у очень богатой девушки. Ему не нужно было придумывать что-либо, чтобы запугать его. Преступление было слишком очевидно. Как же ему хотелось вцепиться в горло этому ублюдку!
— Ее семья имеет в этом штате больше связей, чем телефонная станция. Мы схватили тебя за задницу, когда ты пытался продать эту вещицу. А я свидетель ограбления, потому что видел тебя в тот день. Если не хочешь дополнительных неприятностей, тебе лучше сразу расколоться.
Джонни забегал глазами по комнате, а затем закрыл их, упрямо не желая сознаваться, что пойман за руку.
— Ты мне не нужен, мне нужен он, — ледяным тоном произнес Матт. — Если я возьму его, тебя выпустят.
«Но до следующего раза, когда я уж обязательно поджарю твою задницу».
Глаза Джонни заблестели, и он торопливо стал сообщать все известные ему факты:
— Он сказал, что я могу взять, что хочу, кроме кольца. Я должен был отдать ему кольцо, а все остальное мог забрать себе.
— И?
— И я отдал ему кольцо.
Матт в нетерпении ходил по комнате кругами.
— Как его зовут?
— Подумайте сами, зачем нам было знакомиться? Он только велел избить ее, но предупредил, чтобы не слишком сильно, а потом просил исчезнуть. И он получил то, за что заплатил.
Матт взялся за спинку стула и продолжил допрос.
— Откуда ты узнал, где найти ее?
— Он выследил, и мы ехали за ней. Сначала думали обработать возле дома, но она вышла из такси и пошла пешком. Мы не могли поверить в такую удачу: слепой котенок в одиночестве идет по дороге. Было похоже, она сама напрашивается, чтоб на нее напали.
— В чьей машине вы ехали?
— В его. Мой «Феррари» еще в магазине. Мат проигнорировал сарказм.
— Марка? Модель?
— Черт, откуда я знаю? Синяя машина.
— Откуда ты знаешь, что это именно его машина?
— Мы должны были все выбросить из окна. Он не хотел оставлять никаких улик.
— Вы выбросили все из сумочки?
— Да, черт возьми, «все из сумочки».
Матт вышел из-за стола и направился к дверям, но тут же остановился и спросил:
— Кто выбрасывал, ты или он?
— Я взял деньги, а все остальное он швырнул в окно.
— Я приглашу художника, и ты опишешь ему этого человека.
— К вашим услугам, сэр. Все, что угодно.
— Джонни, — на этот раз Матт не стал сдерживать свой гнев. — Я видел этого парня. Если я не заполучу его, сидеть тебе, как миленькому. Так что не трать зря времени и не испытывай моего терпения, а как следует поработай с художником над портретом.
— Ладно шеф, договорились.
Звонок в Чикаго подтвердил, что на сумочке были обнаружены отпечатки пальцев трех человек. Одни из них принадлежали Линне, другие совпали с отпечатками Джонни — Наборза? Напсона? Най-борга? — Джонни С-Фамилией-На-День. Кто был третьим, пока установить не удалось. Если машина была зарегистрирована и у ее водителя было не фальшивое удостоверение, то рано или поздно он всплывет на поверхность, и тогда-то уж Матт его не упустит. Он сел в машину и поехал в пансион на обед.
Когда Линна не появилась за столом, Матт почувствовал, что беспокоится, словно она ему приходится дочерью. В конце концов ему ничего не оставалось делать, как только пожать плечами и, смирившись с обстоятельствами, провести все послеобеденное время с Чарли, изо всех сил старавшейся выглядеть взрослой. Она возбужденно-радостно рассказывала, что собирается вместе с Данни и братьями посмотреть новый фильм с Ниной Тартл в главной роли. После того как дети, смеясь и толкаясь, скрылись за дверью, ему вовсе стало нечего делать, и он бесцельно бродил по дому до тех пор, пока не услышал шум подъезжавшей к дому машины. Было около восьми часов вечера.
Когда Курт ввел Линну в дом, могло показаться, что между ними существует сердечная привязанность, однако Матт заметил, что Линна чувствует себя подавленно рядом с ним, а Курт, как всегда, главенствует, выказывая свое превосходство и подчеркивая ее зависимость. Матт зашел в гостиную, где они расположились, только затем, чтобы поздороваться. Почти одновременно с ним вошла Анни и основательно уселась в кресло. Матт сразу же вышел на улицу, чтобы немного освежиться, абсолютно уверенный в том, что Курт не сможет долго вытерпеть недоброжелательных косых взглядов Анни. Так и случилось, что через десять минут король-надзиратель выскочил на крыльцо.
Матт вернулся в дом, повесил на крючок куртку и зашел в гостиную, где обе женщины сидели у камина. Линна никак не отреагировала на его шутливое замечание, что не за горами День Всех Святых и нужно готовить фонари из тыквы, и потому ему пришлось беседовать самому с собой, пока Анни заваривала на кухне чай. Наконец Анни вошла в комнату с подносом в руках, на котором стояло всего две чашки, извинилась, сказав, что не хочет пропустить возвращения своих девочек из кино, и исчезла. Он улыбнулся. О, наивная хитрость, имя тебе — Анни!
— Анни говорила, вы ездили на прием к врачу. Он искоса наблюдал за ней в ожиДанни ответа. В конце концов это было совсем не его дело. Фраза повисла в воздухе. Линна не отвечала довольно долго.
— Доктор сказал, нет никаких изменений, но я не ве… — она замолчала, и, когда поставила чашку на поднос, блюдце задребезжало.
Ее настроение говорило само за себя, язык движений тела был красноречивее всяких слов. Она сердилась.
— В этой комнате нет окна, — напряженно произнесла Линна.
Неожиданный поворот ее мыслей на мгновение обескуражил его, но он тут же все понял и пододвинулся к ней ближе. Для нее вообще не существовало никаких окон. Нигде. Это уже был не гнев, она готова была совсем расклеиться. Возможно, давала себя знать запоздалая реакция на ограбление. Матт решил, что лучшим лекарством для нее будет прогулка. Вот так, сидя без движения, она изводит себя мыслями.
— Вставайте, — сказал он. — Давайте выйдем на улицу.
Она не стала протестовать, и Матт, найдя на вешалке ее замшевую куртку, помог ей одеться, затем накинул на себя свою старую куртку и открыл дверь, впустив в коридор свежий, бодрящий осенний воздух. Когда они вышли на крыльцо, Матт взял ее за руку и тихонько повел мимо разбросанных детьми во дворе тыквенных заготовок для фонарей в сторону озера, светившегося белым сиянием под полной луной, которой она не видела. Ночной воздух трепал ее волосы, но Линна, казалось, не чувствовала холода. Они подошли к скамейке, и он усадил ее рядом с собой, после чего заботливо застегнул до конца «молнию» куртки Линны и поднял воротник. Взяв ее ладонь в свою руку, он решительно сказал:
— Расскажи мне, что с тобой происходит. Я хочу знать все, абсолютно все.
Она опустила руку и сорвала горсть лавандовых листьев. Протянув их ему, она откликнулась слабым эхом:
— На что это похоже? Я хочу знать. Я хочу знать. Все вокруг такое черное, и эти листья тоже. Вот почему я спрашиваю.
Она растерла листья между пальцев.
— Каждое утро, когда я просыпаюсь, я полна надежды, и каждый вечер, когда ложусь спать, я чувствую себя совершенно разбитой, потому что так мало сумела сделать за день.
Разжав ладонь, она выронила листья на землю.
— Долгими часами я создаю в своей голове фильмы, боясь остановиться. Если эта часть моего мозга атрофируется, все картинки исчезнут из моего воображения, а ведь это все, что у меня теперь осталось. Мой отец…
В безысходном страДанни она покачала головой из стороны в сторону, и ему стало больно за нее. Пряный аромат лаванды кружился в воздухе и вместе с ветром уносился в холодную ночь.
— Я хочу видеть лица людей, — напряженно продолжала она, глубоко вздохнув. — Я устала от темноты. Я больше не уверена, существует ли свет вообще. Иногда мне кажется, я кое-что вижу…
Она вдруг задрожала.
— Со мной что-то не в порядке, а что именно, я не знаю.
Она отвернулась, чтобы он ничего не говорил ей. Матт подвинулся и тихонько дотронулся плечом до ее струной натянутой спины, чтобы не только слышать, но и чувствовать Линну, затем прикоснулся лицом к ее волосам и закрыл глаза, чтобы вместе с ней разделить темноту. Через несколько секунд она положила ноги на скамейку и позволила ему прижать себя к груди. Затаив дыхание, он стал легонько укачивать ее, словно ребенка. Но она так и не смогла расслабиться.
— Ну, что же еще? — ласково напомнил он. — Расскажи мне.
Она снова вздохнула, и в ее вздохе была слышна острая тоска, которая, он был уверен, давила страшным грузом.
— Я устала от того, что меня все время водят за руку и постоянно помогают, — ее пальцы дотронулись до его куртки. — Я хочу знать, какого это цвета. Я говорю не конкретно о куртке, а обо всем, что меня окружает. Я хочу видеть, что я ем. Хочу видеть, чтобы решить, нравится мне это или нет. Я хочу знать, как выглядит то или иное блюдо, а не только как оно пахнет и какое оно на вкус. Мне хочется видеть, что лежит на моей тарелке каждый день в шесть часов!
Она нетерпеливо поерзала в его руках, и он чуть не открыл глаза, чтобы посмотреть на нее, но сдержался.
— Я хочу знать, как выгляжу я сама, — призналась она с чисто женским огорчением. — Иногда я начинаю сомневаться, есть ли у меня лицо вообще. Люди смотрят на меня, когда захотят, нравится мне это или нет. А я не могу их видеть. Не могу, и это несправедливо. Это несправедливо!
Она больше не в силах была сдерживаться и разрыдалась, прижавшись к его груди.
Он крепко обнял ее и дал ей выплакаться. Раньше Матт никогда не думал о жизни с точки зрения слепого. Линна была права. Это действительно было несправедливостью. Должно быть, ей потребовались невероятные усилия, чтобы привыкнуть только к тому, что она не видит людей, не говоря уже обо всем остальном. Он чертыхнулся про себя, вспоминая сегодняшнюю беседу с Джонни. Но Матт знал, что снова будет допрашивать этого малого, чтобы выяснить, кто его нанял. Водитель. Но уж когда этот парень попадется, пусть молит Бога о пощаде.
Постепенно Линна успокоилась, горькие рыдания превратились в тихие вздохи. Матт необычайно удивился, когда ее лоб прильнул к его подбородку. Вот так, сидя на скамейке с закрытыми глазами, которые нестерпимо хотелось открыть, он все больше начинал понимать, до чего же ограничен мир, в котором судьба заставила ее жить. Опьяненный терпким запахом лаванды, сам не осознавая того, что делает, он наклонил к ней свою голову и отыскал ее губы. Оказывается, целовать Линну было самой естественной вещью в мире.
Следующие шестьдесят секунд стали для него восхитительными мгновениями слепого исследования ее лица. Зачарованный, он трогал его губами, находил слезы на щеках и снова целовал ей лицо, нежно пробираясь пальцами сквозь волосы. Рот Линны был податливым и несмелым, и вначале он почувствовал ее неуверенность, стоит ли продолжать все это, но потом она полностью расслабилась и доверилась ему. Жадно впитывая по — детски наивную беззащитность Линны, Матт, затаив дыхание, осторожно целовал это чудо.
Каждый поцелуй отзывался в нем непреодолимым, страстным желанием, тело сладостно вздрагивало от необъяснимого наслаждения. Он сознательно, намеренно отбросил все правила поведения и все условности. Он не мог позволить, чтобы его жизнь в этот момент подчинялась каким-то законам. Что бы сейчас ни происходило между ними, это было редчайшим подарком жизни, слишком необычным, чтобы случиться наяву, и слишком прекрасным, чтобы от него отказаться.
Но физически он держал себя под контролем, не позволяя своему телу ничего лишнего. Он внимательно наблюдал за Линной, за каждым ее робким движением, за каждым несмелым жестом и с удовольствием отмечал, что для нее все это впервые. Охватившее его трепетное чувство нежности к ней унесло Матта в какую-то чудесную, сказочную даль, туда, откуда ему не хотелось возвращаться и где он наслаждался сладким вкусом ее губ, соблазнительной влажностью языка, гладкой твердостью зубов. Она медленно впускала его язык в свой рот, раскрывая губы миллиметр за миллиметром шире, и в ответ сама осторожно ощупывала кончиком своего языка рот Матта, тщательно исследуя его губы, язык, зубы. И он чувствовал эти волнующие прикосновения каждой клеточкой тела.
Какое-то легкое, воздушное ощущение, словно вздымающаяся волна блаженного счастья, омывало его душу всякий раз, когда она дотрагивалась до него. Ее пальцы, задерживаясь в его ладони или на плече, заставляли покрываться мурашками всю кожу. Он чувствовал, что в нем нарастает страстное желание узнать всю ее, проникнуть ей в тело, но он держал себя в руках, не давая воли порывам и осознавая, что с ними происходит что-то необыкновенное.
Когда она наконец отррвалась от него, Матт услышал её быстрое дыхание напротив своей груди. Он так и сидел с закрытыми глазами, и все труднее становилось ее не видеть и не видеть прозрачного лунного света, отражавшегося в озере. Но он устоял перед соблазном открыть глаза и посмотреть, твердо решив испытать то, что испытывала она, хоть недолго побыть на ее месте и попробовать ориентироваться в мире только при помощи слуха и ощущений, впитывая окружающее телом и сердцем. Когда ее рука легла на его губы, он почувствовал, что пальцы Линны дрожат. Дрожало и все ее тело. Матт стал целовать ей ладони, легонько пробегая языком между пальцами, и не в силах был остановиться. Он уже переступил границу дозволенного и понял, что теперь не сможет ни обнять Линну, ни прижать к себе ее тело. Он хотел ласкать ее всю, обладать ею полностью.
Когда она стала повторять его движения, он больше не сомневался, что она хочет того же. Даже более, он получал право войти с ней в тот сумасшедший, невероятный мир, где всем правили чувства и где вся Вселенная принадлежала только им и кроме них двоих никого и ничего больше не существовало.
Она давала ему право прикасаться к телу и любить ее. Когда он поцеловал Линну снова, они слились в одно целое. Это было каким-то безумием. Матт хотел оказаться с ней в постели, стать частью ее тела, отдать ей всю свою нежность. Он хотел утонуть в ней, крепко сжать в своих объятиях и никогда не расставаться.
Неожиданно она вздохнула и вздрогнула. Он сразу же вернулся на землю, очнувшись от грез наяву. Опустив голову и касаясь подбородком ее макушки, он крепко прижал Линну к своей груди Линна стала осторожно трогать кожу его подбородка, исследуя ее своими пальцами, и он замер от наслаждения, его тело оживало только в тех местах, к которым она прикасалась. Ее рука медленно спустилась по его шее и остановилась, коснувшись воротника куртки. Она не просто дотронулась до него, она вызвала целую бурю чувств, которые взорвались внутри. Как он был счастлив в тот момент, как благодарен за него судьбе! Ее горячее тело, прижавшись к его груди, обдавало жарким пламенем. Матт замедлил дыхание, чтобы дышать с ней в такт и чтобы почувствовать себя еще ближе к Линне. Они долго сидели так, обнявшись в безмолвной темноте.
— Куртка эта защитного цвета, — наконец сказал он. — Она уже старая, я ношу ее несколько лет…
Он почувствовал, как ее губы, прижатые к его щеке, растянулись в улыбке.
— А у тебя чудесное лицо, с ямочками, красивые глаза с длинными черными ресницами, — продолжал он, — и я могу сказать тебе по секрету, что у тебя удивительные губы, просто созданные для поцелуев.
Из ее груди вырвалось что-то среднее между рыданием и смехом.
— Я хочу, чтобы ты знала, что я… — начал он, не вполне уверенный в том, что собирается сказать, но испытывая потребность хоть частично выразить свое отношение. — Это было прекрасно, — закончил он, не сумев подобрать подходящих слов.Больше сказать было нечего.
Линне казалось, он читает ее мысли. Прекрасно. Невероятно прекрасно. Его сердце ровно стучало в груди, и она закивала головой, прислушиваясь к каждому удару и все сильнее прижимаясь к нему, боясь, что волшебная сказка исчезнет. Сказка, в которую она вошла сегодня ночью с этим человеком. Ей хотелось сидеть вот так всю жизнь, и чтобы всю жизнь его надежные руки вот так же крепко обнимали ее. Это было какое-то новое, неизведанное щемящее чувство. Чем больше времени она находилась рядом с ним, тем ближе он ей становился, тем, сильнее разгоралась страсть и тем большего хотелось. Его поцелуи заставляли забыть о реальном мире и уводили в царство, о существовании которого она прежде и не подозревала, и где она могла парить, словно птица, упиваясь сладостным восторгом. Да именно так и должно быть, когда люди любят друг друга.
Она ничего не знала об этом человеке, кроме разве того, что он всегда появлялся рядом, когда ей требовалась помощь. И за всю свою жизнь ей еще никогда так не нужна была поддержка как сегодня вечером. Каким-то образом ему удалось открыть для нее новую безопасную дорогу и она никогда уже не будет такой, как прежде. Какая-то волшебная, таинственная и… химическая связь была теперь между ними. Она чувствовала, как ее поцелуи впитывались его телом и растворялись в нем.
Когда волшебство растаяло и реальность снова тяжелым бременем опустилась на плечи, она сразу сникла, чувствуя себя обиженной и обманутой. Раздался звук подъезжавшего к дому грузовика Джея. Сердитые голоса ворвались в тишину ночи. Открылась дверца машины, потом со стуком захлопнулась. Завелся двигатель другого автомобиля, и, сорвавшись с места, автомобиль помчался прочь. Старый привычный мир вступал в свои права. Но как же Линне этого не хотелось! Как ей не хотелось отрываться от Матта, размыкать свои и его объятия! У него были ключи от дверцы, которая вела в прекрасный мир, откуда так трудно было возвращаться — таким притягательным и безумно-прекрасным он был.
Услышав голоса, Матт выпустил Линну из своих объятий, и она неохотно поднялась на ноги, наступив на листья лаванды, аромат которых снова коснулся ее ноздрей. Она сломала еще одну веточку и зажала в кулаке. С этого дня запах лаванды всегда будет напоминать ей об этих чудесных мгновениях. Интересно, как же теперь она будет жить?
Матт открыл глаза, и в них потоком хлынул окружающий мир. Он сощурился от слабого лунного света и заморгал ресницами, привыкая к бледным краскам ночи. Как это восхитительно! Но нужно остановиться. «Что ты можешь предложить дочери Сэма Боумонта? Ты всего-навсего полицейский, Хэлстон. Может быть, секс? Нет, ты так не думаешь. А что будет, когда ты закроешь дело и уедешь домой?»
— Я живу в Чикаго, здесь пробуду совсем недолго, — тихо сказал он.
Линна словно окаменела.
— Это вовсе не означает, что я не хотел всего этого, — поспешно попытался Матт исправить положение. — Я очень хотел. Все это было так прекрасно, но… Просто ты должна знать, что, когда я уеду… Ты не должна думать ничего… такого. Ты…
Он чувствовал себя полным идиотом: бормочет что-то о своем отъезде, в то время как она, все еще не желая уходить от него, стоит здесь, рядом с ним, такая беззащитная, не говоря уже о том, как ему самому не хочется оставлять ее и как она ему нужна.
Линна внутренне содрогнулась. Он сказал, что все замечательно, все прекрасно теперь, когда он видит и трогает ее. Но он вполне недвусмысленно предупредил, что когда уедет из города, ее забудет.
— Мой отец умирает, — сказала она, стараясь отдалиться, улететь куда-нибудь на миллионы миль от этого места.
— Боже мой, мне очень жаль, — быстро сказал Матт.
— Я узнала об этом вчера. Он хотел, чтобы я съездила к врачу, проверила, нет ли улучшений со зрением.
Она встала, вся дрожа на ветру, грабительски отобравшем тепло и уверенность, которыми его тело окутало ее, и отошла от скамейки.
— Но, увы, все по-прежнему. Как холодно. Я пойду в дом.
Ее отец умирает, а она слепая. Не удивительно, что Линна в такой растерянности. Ему стало понятно ее душевное состояние. Он поднялся на ноги и положил руку ей на рукав. Она сейчас не может принимать какие бы то ни было решения. Матт не хотел, чтобы она уходила, но в то же время ему не хотелось, чтобы она оставалась рядом с ним. Ведь один только поцелуй мог повлечь за собой непредсказуемые последствия и создать гораздо более сложные проблемы.
— Не уходи. Пожалуйста, побудь со мной еще минутку. Я совсем не то имел в виду. Ты неправильно меня поняла. То, что между нами сейчас произошло…
Она высвободила свою руку.
— Я, правда, хочу пойти домой, — сказала она. — Меня не нужно провожать. Я хорошо знаю дорогу.
Он смотрел, как она удалялась медленными, размеренными шагами в сторону дома, осторожно взошла на заднее крыльцо и скрылась за дверью. Проклятье. Он пошел вдоль озера, затем свернул на тропинку и, минуя дом, вошел в лунную ночь, сердито отсчитывая шаги и пытаясь понять, как все это могло случиться. Как, черт возьми, он допустил все это? «Ты нарушил правило номер один: ты ее поцеловал. Ты ведь сам знаешь, что нельзя увлекаться девушками при исполнении служебных обязанностей, черт бы тебя побрал. Она теперь будет страдать, идиот». Идиот!
