ГЛАВА 30
На третий день своего заключения Джайлз с радостью приветствовал бы любое избавление. Комнатушка вся насквозь пропахла запахами выгребной ямы, и находиться в ней стало практически невозможно.
Сначала Джайлзу казалось, что его тюремщики не испытывали к нему враждебных чувств. Он ежедневно твердил себе: «Они мне не враги…» Но все оказалось иначе…
На все его просьбы убрать помещение мистер Жаба отвратительно смеялся ему в лицо и недвусмысленно прибавлял:
— Послушай, приятель, чем тут убирать за тобой, мы лучше не станем тебя ни кормить, ни поить. Дешевле будет…
Так они и сделали. На следующий день он едва дождался кувшина воды и скудного завтрака.
Когда Джайлз попросил книгу или хотя бы лист бумаги, его тюремщики покатились со смеху. Уиттон понял, что ему не остается ничего, как просто сидеть несколько дней в этом грязном темном подвале.
Еще никогда лорд Уиттон не чувствовал себя таким бессильным и находящимся во власти чьей-то прихоти. Он проводил время, стараясь вспомнить отрывки из поэм, которые когда-то учил наизусть, мерил шагами комнатушку, декламируя на греческом языке «Лягушек» Аристофана, что, учитывая физиономию Джорджа, казалось весьма к месту.
Ночью Джайлз пытался уснуть и не мог, потому что страх за свою жизнь становился все сильнее и сон не шел к нему. Его хитрость, казавшаяся вначале такой простой и ясной, теперь только удивляла его. Зачем он пошел на это? Раскрой Джайлз сейчас свое имя, где гарантия, что они поверят ему… По всей видимости, он сделал что-то не так. Конечно, Сабрина и Клер объявили розыск. Ну и что из этого? Все равно Джайлз лежит здесь, в темноте, теряя всякую надежду, задыхаясь в этой вони, от которой першит в горле и страшно хочется пить. Будь они прокляты!
Каждую ночь его мысли сами собой возвращались к Клер. Вспоминая известные ему стихи, он думал о ней. Джайзл снова видел ее маленькой, видел их первую встречу и робкое лицо девочки, которой он помог выйти из кареты. Уиттон видел, с каким восторгом смотрела Клер на него, когда он спас ее от Люси Киркман. С ней ему всегда было тепло. Но мысли убегали дальше, не подчинялись ему… Джайзл вспомнил тот восторг и трепет, с которым Клер смотрела на Джастина Рейнсборо, то счастье и любовь, сиявшие в ее глазах при бракосочетании…
Потом Уиттон видел Клер, вернувшуюся в Лондон, замученную, исхудавшую, похожую на привидение. Почему он тогда не понял всей правды? Как Джайзл мог подумать, впрочем, как и все остальные, что она просто не может поправиться после выкидыша? Он поклялся любить ее, но никогда не думал о том, чем на самом деле оказался ее брак.
Потом Клер на процессе… Вот она рассказывает правду, описывая, как ее били, пинали ногами, душили… Именно тогда Джайзл почувствовал, как его захватывает и уносит волна всепоглащающей любви к ней, любви-помощи, любви-защиты.
Но даже и тогда он не понимал Клер до конца. Даже тогда какая-то часть его злилась на нее и думала: «Если бы ты вышла за меня и смотрела, как на Джастина во время бракосочетания, никогда бы этого не случилось…»
Клер оказалась права… Джайзл никогда серьезно не думал о браке… Себя он считал ее другом и защитником… Тем другом, который всегда хотел, чтобы его любимая женщина была счастлива, даже с другим мужчиной. Здесь Джайзл признавался себе честно: он хотел ей счастья, настоящего счастья, пусть не с ним, но…
Он заставил себя представить в воображении сцену в библиотеке Рейнсборо. Вот Клер стоит там с каминными щипцами в руках, ее одежда забрызгана кровью, и боится, страшно боится, что ее муж еще жив.
Джайлз раньше должен был увидеть и полюбить эту Клер… Теперь он знал об этом. Уиттон мысленно побывал в библиотеке, настало время выйти из нее, вернуться назад, в то их первое лето, и начать все сначала.
Он и раньше должен был любить ее вот так, целиком и полностью. Если ему посчастливится выбраться из этой пропасти, он нежно возьмет руками ее лицо, заглянет глубоко ей в глаза и увидит все, и полюбит все в ней.
Еще в самом начале своей игры Клер махнула рукой на полицейских с Боу-стрит. Ясно, что владельцы с Сент-Джеймс-стрит не хотели никоим образом связываться с похитителями на глазах у многих. Скорее всего, их свидание состоится в игорном доме.
Одна она, конечно, никогда бы не пошла в это заведение; Клер надо устроить так, чтобы кто-нибудь из них встретился с ней. Если ее предположения верны и Джайлз не выдал своего имени, тогда она спокойна: фамилия Уиттон не будет для них значить ровно ничего.
Спустя день после покупки оружия и за день до судебного разбирательства Клер села за стол и, аккуратно выводя буквы, написала записку, которую тут же передала Джеймсу Футману.
— Передайте ее в руки мистера Олфилда, дом 75, по улице Сент-Джеймс-стрит. Я прошу его встретиться со мной сегодня в полдень… Прошу прислать ответ.
Джеймс взял записку, поклонился и вышел. Все слуги в доме знали о случившемся, знали, что это касается лорда Уигтона и его друга Эндрю Мора и что процесс начинается завтра.
«Да, не следовало бы допускать, чтобы хозяйка делала это», — спускаясь по лестнице, думал он. Увидев поднимающегося Эндрю, слуга совсем уже решил отдать записку ему — пусть он разбирается в этом. Но мысль о службе леди Уиттон и подчинении ей остановила его.
Нанятый полицейский, по-видимому, добился немногого. Может, слезы хозяйки сделают больше и смогут помочь лорду Уиттону? Вряд ли с ней может случится что-нибудь плохое.
Итак, когда Эндрю поравнялся с ним, слуга просто поклонился и поспешил дальше.
— У вас есть какие-либо новости, Эндрю? — спросила Клер, когда он вошел в гостиную. Всякий раз при его появлении женщины задавали один и тот же вопрос и получали тот же ответ:
— Нет, пока еще нет.
— Клер, Сабрина дома?
— Да… И я очень беспокоюсь о ней.
Эндрю бросил на нее тревожный взгляд.
— Думаю, ей нужно выйти из дома на свежий воздух… Может быть вы…
— Попытаюсь.
Клер вызвала Хенлея.
— Хенлей, поднимитесь, пожалуйста, наверх и сообщите леди Сабрине, что пришел мистер Мор.
— Да, миледи.
— Эндрю, завтра суд… Вы действительно думаете, что они отпустят Джайлза?
— Как только он скажет им, кто он…
«Вы и вправду так думаете? — удивилась про себя Клер. — Зачем же им подвергать себя такой опасности? Узнав, что они схватили пэра королевства, скорей всего, похитители захотят заставить его замолчать навеки, чем допустить, чтобы он обратился в полицию».
Взгляд Эндрю устремился на дверь, в которую входила Сабрина.
«Как они несчастны! — подумала Клер. — Впрочем, как и все мы».
— Сабрина, Эндрю только что спрашивал, не хочешь ли ты немного пройтись по парку… Я должна получить кое-какую корреспонденцию, составь, пожалуйста, ему компанию.
— Сегодня такой прекрасный день! Нам с вами просто необходимо немного размяться… — Эндрю пытался говорить бодро и весело.
— Гм, уверена, вы тут вместе это придумали. Хорошо, я пойду… Только накину пальто.
— Спасибо, Эндрю, — тепло сказала Клер.
— Не нужно благодарить меня, дорогая. Вы ведь знаете, что для меня это удовольствие.
— И все же, мне кажется, вам немного больно.
— Да, больно, — признался Эндрю.
— И все из-за вашего собственного понятия о гордости?
— Так она рассказала вам?
— Нет, но пока я еще достаточно догадлива.
— Вы должны понять причины, по которым я так поступаю, Клер.
Она улыбнулась.
— О, я все понимаю, Эндрю. Но гордости нечего делать рядом с любовью.
Они услышали, как Сабрина спускается по лестнице, и Эндрю, поклонившись Клер, простился.
Гуляя по парку, он старался не смотреть Сабрине в глаза. Эндрю охватывала жалость, когда сейчас он видел ее лицо, которое всегда дышало радостью, а теперь поблекло, как размытая акварель. Даже в лице Клер было больше жизни…
— Вы вообще что-нибудь едите и когда-нибудь спите, Брина? — мягко поинтересовался он.
— Я что действительно так ужасно выгляжу? — пытаясь взять небрежный, насмешливый тон, произнесла Сабрина.
— Не пытайтесь обмануть меня, дорогая… Мне кажется, это испытание подействовало на вас сильнее, чем на Клер.
— Пожалуйста, Эндрю, не будьте так добры со мной, — дрожащим от слез голосом прошептала Сабрина, — или я не выдержу больше. А мне надо хоть как-то держаться ради Клер.
— Клер хорошо держится… Сегодня утром она выглядела значительно лучше, чем все это время. Как будто ей предстоит что-то крайне важное…
— Наверное, она всего лишь хотела, чтобы мы побыли немного вместе, поэтому и выпроводила нас из дома, — с улыбкой сказала Сабрина.
Они шли по большой аллее, ведущей ко входу в парк. Движение было довольно оживленным, и Эндрю приходилось быть настороже, оберегая Сабрину от проходивших экипажей. Они молчали.
Только оказавшись в самом парке, на одной из боковых аллей, Эндрю произнес:
— С тех пор, как прошло лето, мы с вами впервые вместе.
— Да, вы весьма успешно все это время держались на расстоянии. И, пожалуйста, не напоминайте мне о моей глупости, сказанной тогда.
— А вы знаете, что привело ко мне Джайлза в тог вечер? Он приходил поговорить о Клер. Кажется, у них возникли проблемы…
— Да, я знаю… Все началось замечательно… Но потом что-то произошло, и они больше не… между ними возникло какое-то отчуждение.
— Джайлз сказал мне, что Клер обвинила его в неспособности любить ту женщину, которой она стала, и нежелании принять тот фактор жизни, который меняет многих… А как вы думаете, Сабрина?
— Считаю, она права… — задумчиво произнесла она. — У нас у всех сложилось определенное представление о Клер, не так ли? Но нам с вами удалось понять и принять перемены, произошедшие с ней. А Джайлзу, который любил ее все эти годы, оказалось легче не замечать ее изменений и не признавать их.
— Да, любовь по-разному ослепляет людей, — тихо сказал Эндрю.
Сабрина промолчала.
— Да, это так… — наконец произнесла она, удивляясь, что этот разговор происходит именно здесь, в парке.
— Например, — сухо продолжал он, — я привык видеть в вас сильную порывистую женщину с ясной головой, умеющую трезво мыслить…
— Сумасбродку? Девушку-сорванца? Я вас правильно поняла, Эндрю?
— Думаю, именно это я и хотел всегда видеть в вас… За это я вас и люблю.
Сердце Сабрины остановилось.
— Еще в детстве вы всегда являлись противоположностью Джайлза. Но моя любовь к бесшабашной девочке превратилась в настоящую болезнь ко взрослой женщине, которой вы стали.
Они перешли на соседнюю тропинку, и Эндрю, взяв ее за руку, провел немного дальше, к спуску с возвышенности.
— Ну, вот… Это здесь, — произнес он, когда они подошли к маленькой, обитой кованым железом скамейке.
Повернувшись к Сабрине, Эндрю продолжил:
— Даже когда вы попросили меня жениться на вас…
— Но я никогда не просила вас об этом, Эндрю…
— И все же, дорогая, — улыбаясь ей самой очаровательной улыбкой, сказал он, — я понял, что попал в тяжелейшую для меня ситуацию. Кроме того, я…
— Знаю… Младший сын, — насмешливо вздыая, произнесла Сабрина.
— Самый младший. Вам уже известно, что я уже очень долго люблю вас, но приучил себя смотреть на это как бы со стороны, не думать об этом…
— Вижу, — тихо отозвалась Сабрина. — И ничего не изменилось, Эндрю?
Она крепко сжимала свои руки, чтобы унять нервную дрожь.
— Думаю, ничего…
Никогда в жизни Сабрина не испытывала такой пустоты и такого отчаяния.
— Но я вижу, — продолжал Эндрю, — что многое изменилось вокруг… Теперь начинаю замечать, как нужен вам… Раньше этого не было.
В одно мгновение дверца души распахнулась и Сабрина почувствовала возвращение, как будто вырвалась из адского обжигающего пламени.
— Возможно, мне просто не удавалось проявить свое внимание, Эндрю.
Она вся трепетала, дрожала с головы до ног. Сказалось сумасшедшее напряжение последних дней и сознание огромных перемен в ее жизни.
— Мы с Джайлзом говорили не только о его семейных отношениях, Сабрина. Он сказал, что с радостью принял бы меня в качестве своего родственника. И добавил немного о моей гордости и глупости… В чем и вы обвиняли меня.
Говоря эти слова, Эндрю почувствовал, как ее бьет лихорадочная дрожь, и, отбросив все сомнения, обнял и прижал к себе девушку.
Прошло несколько минут… Тепло, исходившее от его рук и тела, проникло в нее, и она прямо-таки услышала, как ослабевает напряжение и уходит тяжесть с души.
— Надеюсь, ваше предложение еще не утратило своей силы, Сабрина, — нежно беря ее за подбородок, сказал Эндрю.
— Я не делала вам никакого предложения…
— Тогда придется сделать мне, — мягко улыбаясь, проговорил он. — Сабрина, вы будете моей женой?
— Вы любите меня, Эндрю?
— А разве я вам об этом не говорил?
— За последние несколько минут ни разу…
— Я люблю вас, Сабрина Уиттон.
— И я люблю вас, Эндрю Мор, — прошептала она, поднимая к нему лицо и закрывая глаза. Он нежно поцеловал ее.
— Мне нравится, как крепко ты обнимаешь меня, любовь моя… Как чудесно осознавать, что я могу поддержать и утешить тебя!
— Мне так не хватало этого, Эндрю, — слезы потоком хлынули из ее глаз, не давая говорить, но она быстро смахнула их.
— Я уверен — с Джайлзом все в порядке, Брина. Его выпустят, как только начнется суд… Они поймут свою ошибку…
— О, извини, Эндрю, но я не хочу, чтобы ты прекратил целовать меня, но все же…
— У нас еще будет достаточно времени для поцелуев и многого другого… А сейчас не время праздновать. Мы просто пойдем к Клер и сообщим нашу новость, хорошо? Если, конечно, ты уверена, что сможешь удовлетвориться простым адвокатом… Ведь стоило тебе только захотеть — любой виконт у твоих ног!
— Мне всегда был нужен только ты, Эндрю. Он обнял ее за талию…
