На обратном пути губы Адама кривились в ироничной улыбке, но стоило ему подумать о том, какие ловушки может расставить одержимая идеей замужества женщина, чтобы заполучить мужчину, как улыбка тотчас же сбежала с его губ. Много лет подряд ему везло и он благополучно обходил капканы, однако бдительности не потерял и сейчас почуял опасность. Без женщин нельзя, и тут ничего не поделаешь. Но они бывают коварнее самого сатаны.

Дома Адам уединился в тишине элегантного кабинета с панелями красного дерева и турецкими коврами алого и синего цветов, однако беспокойство не проходило, к тому же он чувствовал себя совершенно разбитым. Оно и неудивительно. Накануне он встал на рассвете, а сейчас снова наступил рассвет — было четыре часа утра. К тому же несколько часов он провел в объятиях Бетси! Это что-нибудь да стоит. Он усмехнулся. Но спать почему-то не хотелось. Он налил себе бренди и, прохаживаясь по комнате, медленно потягивал его.

Может, Бетси права и он действительно незаконнорожденный сын цыгана? Но не эта мысль не давала ему покоя. А воспоминания о десяти годах, проведенных вместе с его сводной сестрой Кэтрин Тримейн среди цыган. Адаму было пять лет, когда его и Кэтрин похитили из Маунтэкра, родового имения его отца в Англии, и он, забыв свою мать, Рейчел, с удовольствием зажил кочевой жизнью, полной романтических приключений. Он рос, не обремененный условностями, и, не в пример мальчишкам из благородных семей, постигал не науки, а искусство пользоваться ножом и благодаря ловкости рук добывал у зазевавшихся прохожих деньги и разное добро. Цыгане переезжали с места на место, и Адам чувствовал себя свободным как птица.

В Маунтэкр он вернулся совершенно неожиданно, уже пятнадцатилетним, но вместо радости испытал горечь.

Некогда родной дом показался ему чужим, даже враждебным, как дикому волчонку клетка, пусть даже золотая. А Адам и рос диким волчонком и чувствовал себя потерянным среди всех условностей и ограничений. Между лордом Тримейном, графом Маунт, и Адамом постоянно вспыхивали ссоры. И когда Адам в день своего восемнадцатилетия узнал, что его родной отец, американец, оставил ему богатое наследство недалеко от городка Натчез на Миссисипи, счастью его не было границ. Вот только с сестрой было грустно расставаться, ведь не один год они провели вместе среди цыган. Конечно, матери ему тоже будет не хватать, хотя за время их разлуки она стала ему совсем чужой. В общем, он был готов покинуть Англию без сожаления.

Итак, очутившись в Новом Свете, этом диком краю, где правила сила, а не закон, Адам в свои восемнадцать лет пустился во все тяжкие. Некому было ни наставлять его, ни сдерживать, и Адам с присущей ему безрассудной смелостью играл по-крупному, дрался на дуэлях с самыми опасными противниками и очень скоро приобрел славу отчаянного смельчака. Он пользовался всеобщим уважением у богатых плантаторов, высоко ценивших умение пить, скакать верхом, а в схватке с противником иметь трезвую голову и твердую руку.

Всем этим требованиям Адам вполне соответствовал, и аристократическое общество Натчеза приняло его с восторгом. Но прошло десять лет, и Адам усвоил некоторые общепринятые нормы жизни. Началось это, собственно, не десять, а двенадцать лет назад, когда Кэтрин, беременная, сбежала от своего мужа Джейсона Сэвиджа и появилась на пороге дома Адама. Потом она вернулась к мужу, и до сих пор они живут в мире и согласии. И все же довольно часто эмоции брали верх над разумом, толкая Адама на безрассудные поступки.

Вспомнив, как шпионил за британцами во время минувшей войны, Адам не мог сдержать улыбки. Не отставал от него и Джейсон, готовый на любой риск, чтобы пощекотать себе нервы.

Смакуя бренди, Адам продолжал мерить шагами кабинет, вспоминая, как они впервые встретились с Джейсоном Сэвиджем на его плантации в Тер-дю-Кер. Адам тогда сопровождал Рейчел, неожиданно приехавшую из Англии, и тут узнал, что его любимая сестренка оказалась в руках Бласа Давалоса, заклятого врага Джейсона, и что Гай Сэвидж, отец Джейсона, приходится ему отцом. Это было подобно грому среди ясного неба. Гай и Рейчел, как ни было им больно, выложили Адаму и Джейсону всю правду, и Адаму ничего не оставалось, как смириться. Не один год прошел с тех пор, как Гай уехал в Англию, а потом вернулся, чтобы получить развод от матери Джейсона, Антонии. Та тянула с ответом, а Гай к тому времени, чувствуя себя совершенно свободным, страстно полюбив Рейчел, стал жить с ней, наезжая время от времени в Англию. Рейчел уже носила под сердцем Адама, когда случилось нечто ужасное: Антония передумала и отказалась дать Гаю развод, поэтому по закону его брак с Рейчел считался недействительным. Опасаясь скандала. Гай дал будущему ребенку девичью фамилию своей матери, Сент-Клэр, и поспешил вернуться в Америку, а отцом ребенка Рейчел был объявлен ее скоропостижно скончавшийся муж.

Все это оставалось тайной до тех пор, пока через многие годы в Англию не приехал Джейсон, законный сын Гая. Он влюбился в Кэтрин, дочь Рейчел и графа, и события двенадцатилетней давности вновь выплыли наружу. Правда открылась. Однако Адам до сих пор не мог свыкнуться с этой мыслью. Прошло десять лет с тех пор, как Гай и Рейчел вступили в брак, и никто не удивился, что ровно через девять месяцев после того, как отзвонили свадебные, колокола, у Рейчел родилась дочь Гитер, а еще через год — сын Бенедикт. И только рождение Адама оставалось тайной. Его считали приемным сыном Гая.

Тяжело вздыхая, Адам задумчиво смотрел в одно из окон на эркере. В комнате царил предрассветный сумрак, и Адам уже размышлял о том, как проведет наступающий день., Опытный надсмотрщик и хорошие работники избавили Адама от всех дел на плантации Белл-Виста. Слуги в доме и на конюшне готовы были немедленно выполнить любое его приказание. Адам хорошо понимал, что ему не хватает умения управлять плантацией и вести хозяйство и что его состояние постоянно растет лишь благодаря работавшим на него людям. Дела на плантации обстояли так, что, если бы даже Адам уволил управляющего, надсмотрщика, адвоката и взял управление своим громадным имением на себя, ему не пришлось бы прилагать ни малейших усилий. Неудивительно, что у него всегда была уйма свободного времени…

Господи! Всеми развлечениями, какие только можно было придумать в Натчезе, он сыт по горло.

Уехать, что ли, куда-нибудь на время, поискать новых приключений?

Эта мысль уже не раз приходила Адаму в голову. Сколько ночей он провел в прокуренных залах за игровыми столами, от которых отрывался лишь для того, чтобы выпить! Он чувствовал, что необходимо изменить хоть на какое-то время свой образ жизни. Дать отдых душе и телу и с радостью встречать каждый наступающий день. Самое подходящее место для этого — Тер-дю-Кер, плантация Джейсона в одном из наиболее диких и пустынных районов Луизианы. Поселенцев там мало, и вряд ли можно! найти злачное местечко, чтобы в трудную минуту развлечься. Зато там хватает других соблазнов.

Адам усмехнулся и допил бренди, Тер-дю-Кер привлекал его именно своей удаленностью от остального мира. Своей девственно-нетронутой природой и постоянно меняющимся пейзажем с дикой, буйной растительностью. Он поставил бокал на стол и решил, что поездка к Кэтрин и Джейсону — это как раз то, что ему сейчас совершенно необходимо. И он не станет ее откладывать. Уедет сегодня же! Утром! Сообщит об этом только надсмотрщику, тот умеет держать язык за зубами и не будет болтать, если кто-нибудь, особенно Бетси Эшер, станет о нем расспрашивать. И еще дворецкому, тот все устроит и тоже не скажет лишнего.

Слуги в поместье Белл-Виста, если бы и узнали об отъезде хозяина, оставались бы совершенно невозмутимыми, лишь брови у них могли поползти слегка вверх. Несмотря на бессонную ночь, в десять утра Адам был уже на пути в Тер-дю-Кер. Он взял с собой несколько смен одежды и другие личные вещи, которые могли понадобиться ему в доме сестры, а также спальную подстилку, оружие и кое-какие предметы для приготовления еды. Ехал он на своем любимом вороном жеребце, приобретенном Джейсоном перед той роковой поездкой в Англию, когда красавица с фиалковыми глазами, сестра Адама, которую цыгане называли Тамарой, покорила его сердце.

Кровный брат Джейсона, смельчак чероки Кровопийца, сделал Адама заядлым охотником, и сейчас, оказавшись в совершенно незнакомой местности, он не испытывал никакого страха. Кровопийца научил его распознавать следы людей и животных, различные приметы, ставить западни. Бывало, Адам с Кровопийцей, захватив с собой только необходимую одежду и ножи, вдруг исчезали, проводя месяц за месяцем в совершенно диких местах, где кормились чем Бог пошлет. Охотились, удили рыбу и забирались в такие дебри, где еще не ступала нога человека. Кровопийца оказался хорошим учителем, а Адам — способным учеником.

Ему понадобилось три недели, чтобы добраться бодрым и жизнерадостным в Тер-дю-Кер. Кожаные бриджи плотно облегали его крепкие стройные ноги. Лицо стало бронзовым от загара. Просто не верилось, что он столько времени провел в седле, ночами спал на земле и вдобавок охотился, чтобы прокормиться в дороге.

В Тер-дю-Кер он прибыл около трех часов пополудни. Своим небольшим домом из дерева и кирпича, выстроенным в испанском стиле, Джейсон очень гордился. Широкая винтообразная лестница, увенчанная изящной аркой, вела на верхний этаж, сплошь увитый виноградом.

Не успел Адам спешиться, как появился Джейсон.

— Боже мой! — воскликнул он с притворным испугом, в то время как его изумрудные глаза засветились радостью. — Неужели ты?! Представляю, как тебе надоели все женщины и игорные заведения Натчеза! Иначе я не удостоился бы чести лицезреть тебя здесь!

Адам широко улыбнулся, и его ослепительно белые зубы сверкнули на заросшем черной щетиной лице. На лоб упала непокорная прядь.

— Разве не ты говорил, что я могу приезжать сюда в любое время?

— Не стану отрицать, говорил. Однако не думал, — произнес он с иронией, — что ты сможешь сюда добраться. — Его полные сарказма слова никак не вязались с озарившей лицо теплой, радушной улыбкой. Он быстро сбежал с Лестницы, бросился к Адаму и крепко обнял его. — Рад видеть тебя, брат!

Явного сходства между братьями не было, но оба обладали прекрасными черными волосами и высоким ростом. В юности Адам был чуть ниже Джейсона, а теперь, когда ему исполнилось тридцать четыре, а Джейсону сорок два, рост их сравнялся. Правда, сложения они были разного. Адам похудее, потоньше, Джейсон пополнее и широкий в кости. Еще Адам отличался стремительностью и точностью движений и этим напоминал смертоносную шпагу в действии. От матери, креолки, Джейсон унаследовал изумрудный цвет глаз. У Адама глаза были сапфировые, как у Рейчел. Однако сходство между ними выражалось не только в росте и цвете волос, а также в резко очерченном подбородке и линии носа, как у их отца. Гая.

— С чего ты взял, что я не способен сюда добраться? — спросил, усмехнувшись, Адам. — Или ты все еще считаешь меня маленьким?

— Ладно, не хорохорься! Добрался, и слава Богу!

Тут Адам пришел в некоторое замешательство. Он был уверен, что дети наперегонки бросятся встречать его, но их нигде не было видно. И Кэтрин тоже. Уж она-то наверняка бросилась бы в его объятия с радостными возгласами.

Адам вопросительно взглянул на Джейсона, и тот сразу понял его недоумение.

— Не беспокойся! Все в порядке! Кэтрин с детьми сейчас в Новом Орлеане. Они гостят там уже несколько месяцев. Задержись ты на день, не застал бы и меня. Завтра я еду за ними.

— О! — с облегчением воскликнул Адам. Только сейчас он понял, как истосковался по сестре и ее шалунам, как сильно хотел их видеть.

— Можем поехать вместе, — предложил Джейсон, когда они поднялись на просторную галерею, где было свежо и прохладно.

Адам невольно поморщился:

— В Новом Орлеане еще больше соблазнов, чем в Натчезе. А я нарочно сбежал от них сюда.

Джейсон улыбнулся, но ничего не сказал, в его изумрудных глазах таилась какая-то загадка. Они миновали просторную залу, вошли в кабинет, и Адам, держа в руке бокал холодного виски с мятой, опустился в кресло из коричневой с красноватым отливом кожи. Джейсон сел напротив и лишь тогда заговорил.

— Мне в самом деле необходимо уехать, — сказал он, ласково глядя на брата, которого с каждым днем любил все больше и больше. — Кэтрин ждет меня. А ты оставайся здесь сколько хочешь и непременно дождись нашего возвращения. Кэтрин мне не простит, если узнает, что я не сумел задержать тебя.

— Ты правда не возражаешь, если я останусь? — из вежливости спросил Адам, заранее зная ответ. Он чувствовал себя в Тер-дю-Кер как дома, в Белл-Виста, и, хотя в его планы не входило оставаться здесь в полном одиночестве, пусть даже на какое-то время, такая перспектива показалась ему весьма заманчивой.

— Не смеши меня, Адам! Отдыхай, наслаждайся тишиной и покоем до нашего возвращения. К тому времени тебе надоест общение с самим собой, и ты встретишь нас с радостью.

— Я давно сам себе надоел, — нарочно растягивая слова, сказал Адам. — Потому и приехал вас навестить! И охотно принимаю твое предложение остаться здесь до вашего возвращения из Нового Орлеана.

— Не думал, что тебе так быстро наскучат все прелести Натчеза. Мне казалось, что после твоих выходок с британцами в минувшем году ты с радостью встретишь период затишья.

— Затишья, — не без ехидства произнес Адам, потягивая виски. — Уж кто-кто, а ты должен знать, как это тошно.

— Ты, наверное, забыл, — весело возразил Джейсон, — что с тех пор, как твоя сестра вторглась в мою жизнь, я и представить себе не могу, что такое затишье. По той простой причине, что у меня его не бывает. Никогда. С Кэтрин, а тем более с детьми, не соскучишься. Иногда, правда, на Кэтрин нисходит умиротворение, но это бывает так редко! Вот если бы ты, к примеру…

— Нашел себе жену? — договорил за брата Адам вкрадчивым голосом, таившим в себе угрозу.

Однако Джейсон, нисколько не смутившись, буквально расцвел улыбкой.

— Не просто жену, мой друг, а такую, которая перевернет всю твою жизнь, поставит все с ног на голову, заставит тебя полностью выкладываться каждую ночь в ее постели, до полного изнеможения. Подарит тебе целый выводок маленьких дерзких бездельников, таких, как у меня, очарует тебя, доведет до белого каления и вдобавок сумеет обвести вокруг пальца. Именно это тебе и нужно. И уж тогда тебе наверняка не захочется ни приключений, ни риска, и ты наплюешь на любую, самую захватывающую авантюру, которая придет тебе в голову.

— Ты имеешь в виду такую жену, как у тебя? — спросил Адам.

— В общем, да. Но Кэтрин одна и принадлежит мне. Так что придется тебе поискать в другом месте, — ответил Джейсон с усмешкой, хотя глаза его по-прежнему оставались задумчивыми.

Джейсон прав, черт возьми! Весь ужас в том, как ни странно, что у Адама все в избытке: и свобода, и деньги, и власть, и гордость, и решительность, и своеволие, и привлекательность, и успех у женщин. Все в жизни дается ему легко, стоит только пожелать. И Джейсон не ошибся, полагая, что именно это и заставляет брата искать острых ощущений. В свое время Джейсон был таким же.

Когда ему исполнилось двадцать девять, отец посоветовал ему жениться, чем привел Джейсона в неописуемую ярость. И вот теперь, через двенадцать лет, Джейсон со всей убежденностью мог сказать, что отец был прав.

Джейсон нисколько не сомневался в том, что женитьба могла бы раз и навсегда покончить с жаждой Адама к приключениям. Но для этого он должен взять в жены не скромную, благовоспитанную девушку — такой брак явился бы для Адама настоящей катастрофой — и уж тем более не какую-нибудь искушенную, бездушную красотку, а женщину, похожую на Кэтрин: незаурядную, волевую, безгранично преданную и, конечно же, любящую.

Откуда было Джейсону знать, что всеми этими качествами обладала Саванна О'Раук. И вряд ли их пути могли когда-нибудь пересечься. Адам в данный момент находился в Тер-дю-Кер, на севере Луизианы, а Саванна — в Кампо-де-Верде, в нескольких милях к югу от Нового Орлеана, где пыталась как-то наладить свою жизнь вместе с матерью. Тем более что Саванне сейчас меньше всего нужен был муж. Любой мужчина мог оказаться в браке таким же несносным и деспотичным, как Боуден, размышляла Саванна, лежа под плакучей ивой на берегу маленькой заводи, которые часто встречались в усадьбе. И не потому, что он был плохим или злым. Просто он привык поступать так, как сам считал нужным. И Саванна тоже. И когда стремления их оказывались диаметрально противоположными…

Боуден был счастлив, что ему без особых затруднений удалось уговорить Саванну поехать с ним. Девушка это знала и, чтобы не ссориться по пустякам, позволила Боудену устроить поездку в Кампо-де-Верде по его собственному усмотрению. Пока они плыли вниз по реке, все было тихо-мирно, они даже приятно провели время, но как только добрались до Нового Орлеана…

Боуден предложил провести в городе день-другой, и, как сам потом признал, не без задней мысли. Сначала он как бы между прочим заметил, что не мешало бы ей заглянуть к портнихе, у которой одевается ее мать, и с совершенно бесстрастным видом объяснил, что был бы рад помочь ей пополнить гардероб, поскольку у нее нет ничего, кроме простенького коричневого платья из грубой материи. Поняв, к чему он клонит, Саванна высказала ему все, что об этом думала, и с вызовом заявила, что она не какая-нибудь бедная иждивенка и в его помощи не нуждается. Боуден, разумеется, разозлился, поскольку ему очень хотелось, чтобы Саванна появилась в Кампо-де-Верде в соответствующем виде. С этого все и началось. Когда они приехали, Боуден нанял целый штат слуг, в то время как Саванна настаивала, чтобы всю работу по дому выполняли поденщики. К тому же Саванна предпочитала ходить босиком, что очень не нравилось Боудену.

Саванна вздохнула и продолжала неподвижно лежать, подложив руки под голову и глядя на небо сквозь нежную зеленую листву ивы. Погруженная в свои мысли, она даже не, замечала необыкновенно яркую лазурь над головой.

Лишь оказавшись в Кампо-де-Верде, Саванна поняла, как сильно истосковалась по матери. А об Элизабет и говорить не приходится. Она буквально скатилась по лестнице, так была взволнована приездом Саванны. Ярко выраженного сходства между матерью и дочерью не было. Это особенно бросалось в глаза, когда, обнявшись, они стояли под жарким солнцем. Саванна была чуть повыше, и хотя в светлых волосах Элизабет кое-где проглядывали золотистые пряди, они не шли ни в какое сравнение с яркими, словно пламя, медными волосами Саванны. Только глаза у них были одинаковые — аквамариновые, удивительно прозрачные и сияющие, а также телосложение — обе отличались пышными формами. Фигура у Элизабет, которой уже исполнилось тридцать девять, была безукоризненной, чего не скажешь о некогда прекрасном лице. Невзгоды и страдания оставили на нем свою печать, и кое-где на гладкой, шелковистой коже уже появились морщинки. Весь облик этой женщины, ее манеры и речь, наконец, элегантный вид, который ей удавалось сохранить даже в самые трудные моменты жизни, свидетельствовали о ее благородном происхождении и хорошем воспитании. Бесконечные тяготы и лишения не могли до конца уничтожить ее красоту, только состарили раньше времени. Она всегда была сильной и преодолевала все выпадавшие на ее долю трудности, за что судьба сполна ее вознаградила.

Забыв прежние размолвки, мать с дочерью проговорили почти до рассвета. Но Саванна не могла не спросить о том, что ее мучило все эти годы, хотя вопрос был достаточно деликатным.

— Интересно, почему он оставил свое имение мне, хотя официально так и не признал меня своей дочерью?

Во время разговора обе старались не вспоминать о Давалосе, особенно Саванна. Не хотела причинять матери боль. И, заметив на лице Элизабет выражение глубокой печали, почувствовала, как защемило сердце, опустилась перед матерью на колени и горячо зашептала:

— Прости меня. Я не хотела причинять тебе страдания.

Элизабет грустно улыбнулась:

— Вопрос твой не причинил мне страданий. Но я не могу без горечи думать о том, что твоя обида на отца до сих пор не прошла.

— И никогда не пройдет. Ведь я совершенно не знала этого человека, но не могу ему простить, что он так обошелся с тобой.

Элизабет ласково взяла Саванну за подбородок, приподняла ее лицо и вымученно улыбнулась:

— Давалос не соблазнял меня, я сама ему отдалась. И ты должна помнить об этом. Я любила твоего отца. Но вы с Боуденом никогда этого не понимали. О нем мечтали все девушки, он был их кумиром. Умный, красивый, обаятельный. Я полюбила его с первого взгляда. Когда увидела на балу у губернатора. До сих пор не могу забыть его сверкающих черных глаз на прекрасном лице, гордого взгляда… Я не знала, что он за человек, а когда узнала, было слишком поздно. Но разлюбить его я не смогла, как ни старалась…

Воспоминания унесли Элизабет в далекое прошлое.

— Я знаю, он был плохим человеком, — едва слышно продолжала она. — Обращался с нами подло и недостойно, но я все равно любила его. Любила и очень страдала. — Она остановила на дочери взгляд, полный печали. — Я должна была возненавидеть его за все унижения, которые мне пришлось пережить. Но я забыла о гордости. Любовь вытеснила из моего сердца все остальные чувства. И я смирилась.

Саванна спрятала лицо в материнских коленях.

— И ни разу не взбунтовалась? Не высказала ему все, что накопилось на сердце?

— Порой я ненавидела его. Но стоило ему приехать, как я, уже в который раз поддавшись на его уговоры, верила, что скоро, очень скоро он женится на мне. Потом он снова исчезал, а я снова страдала. — Она покачала головой, словно удивляясь собственному легковерию. — Так иногда бывает, — продолжала она в раздумье. — Знаешь, что погибнешь, а остановиться не можешь. Словно зачарованная. И летишь на огонь как мотылек. Так было и со мной, когда я влюбилась в твоего отца. — Она умолкла, бросила взгляд на Саванну и снова заговорила: — Я никогда не питала иллюзий в отношении его порядочности или честности. Подозревала, что он способен на любую низость. И все-таки по-своему он нас любил и, если бы остался жив, возможно, и женился бы на мне когда-нибудь, признав тебя своей дочерью. — Она взяла в ладони лицо Саванны, приподняла его и улыбнулась: — Впрочем, тебя он уже признал. В завещании написал, что оставляет свое состояние дочери.

— Как ты думаешь, — сменила неприятную для нее тему Саванна, — что он делал в Испанском Техасе, когда его убили?

— Понятия не имею, — пожала плечами Элизабет. — Видимо, это было связано с его безумным планом разбогатеть. — И, заметив, что Саванна проявила к этим словам живой интерес, нехотя добавила: — Когда он приезжал в последний раз, не переставая болтал о каком-то золоте. И твердил, что некто Джейсон Сэвидж — его заклятый враг, который скорее убьет его, чем позволит ему первым отыскать клад.

— И ты не поверила ему? А ведь не исключено, что так на самом деле и случилось! Что именно Джейсон Сэвидж и убил его.

Элизабет изо всех сил замотала головой:

— Тогда я этого не знала, но дело в том, что Джейсон Сэвидж пользуется хорошей репутацией здесь, в Луизиане. Человек он состоятельный, вращается в высшем обществе. Зачем же ему было убивать твоего отца?

Однако Саванна, не столь легковерная, как мать, слегка нахмурившись, сказала:

— Когда речь идет о богатстве…

— Нет, дорогая, — не дав ей договорить, со смехом сказала Элизабет и снова замотала головой: — Все это фантазии твоего отца. Он постоянно был одержим бредовыми идеями и, уезжая, обещал, что это в последний раз и что именно теперь он непременно отыщет клад и разбогатеет.

Доводы матери показались Саванне не вполне убедительными, но, поскольку все это давно кануло в Лету, любопытство ее исчезло, и они с матерью заговорили на более приятные темы. Саванна особенно не рассчитывала, что ей понравится размеренная, спокойная жизнь в доме матери. Уже через неделю девушка почувствовала невероятную скуку и стала буквально задыхаться в этом уютном, благоустроенном доме.

В то же время ей становилось стыдно, стоило подумать о том, как счастлива рядом с ней мать. А Саванна любила мать, и ее искренняя радость глубоко трогала девушку. Однако сердце Саванны было не здесь.

Дни, проведенные в Крауз-Нест, остались в далеком прошлом. С тех пор как она покинула это Богом забытое место, жизнь ее круто изменилась, стала монотонной, однообразной. Так по крайней мере считала Саванна.

В Кампо-де-Верде никто не знал прошлого Элизабет, она была для всех вдовой Давалоса, и ее окружали вполне респектабельные друзья, готовые принять в свое общество и Саванну. Однако перспектива заниматься вышиванием, как и положено благовоспитанной девушке, или болтать на вечеринках о последней моде и светских новостях не улыбалась Саванне, размышлявшей о своей будущей жизни в этот теплый апрельский день.

Пытаясь прогнать гнетущие мысли, Саванна перевернулась на живот и мрачно созерцала уютно расположившийся в конце дубовой аллеи дом. Его нельзя было назвать роскошным, так же как и соседние на берегу Миссисипи. Видимо, он был построен больше чем полвека назад в качестве летнего коттеджа. Небольшой, но с высоким фундаментом, что было характерно для большинства домов в Луизиане, поскольку жилые помещения в них находились обычно на верхнем этаже. Конек крыши возвышался над верхней галереей, опоясывающей весь этаж. Колонны, кирпичный низ и деревянный верх, а также витая лестница снаружи, которая вела на верхний этаж, придавали постройке особое очарование. Когда-то домик сиял белизной, но теперь приобрел желтоватый оттенок, который, кстати, очень нравился Саванне, поскольку великолепно гармонировал с крышей, крытой потрескавшейся от времени кедровой щепой.

Когда они с Элизабет приехали в Кампо-де-Верде, то застали здесь полное запустение. И понадобилось немало сил и денег, чтобы отремонтировать дом и привести все в порядок. Теперь по крайней мере здесь можно было жить. Даже с некоторым комфортом. Элизабет это место понравилось с первого взгляда, чего не скажешь о Саванне. Ее сразу неприятно поразил облупившийся от жары дом с закрытыми ставнями и покосившимися перилами.

Природа здесь была дикая. Субтропический климат нижней Луизианы способствовал буйному росту растений, причем гигантских размеров. Огромные кипарисы и могучие дубы, увитые серо-зеленым испанским мхом, раскачивавшимся на ветру, скрывали дом и остальные постройки, придавая окружающему пейзажу какой-то фантастический, зловещий вид. На каждом шагу здесь встречались карликовые пальмы, заросли испанского кинжала, магнолии, жимолость, жасмин. Настоящие джунгли. Это было единственное, что приводило здесь Саванну в восторг.

Слегка нахмурившись, девушка снова легла на спину, продолжая размышлять о том, как найти выход из создавшейся ситуации, как вдруг какой-то шорох заставил ее насторожиться, и в следующее мгновение она, к своему ужасу, увидела ухмыляющуюся физиономию Майкейи.