Глава двадцать шестая
Лаура устала. Она отправилась из аэропорта прямо домой к Дрю, где прождала его шесть часов. Убедившись, что он не вернется вечером домой, она оставила записку в его почтовом ящике и поймала такси, чтобы снова вернуться в дом, который снимала до своего отъезда.
Когда такси подвезло ее к дому, она с трудом вытащила свои чемоданы и стала искать ключи. Ей хотелось как можно скорее упасть в постель и крепко уснуть, чтобы когда она открыла глаза, уже наступило завтра. Она не могла дождаться, когда снова увидит Дрю.
Уронив тяжелые чемоданы, Лаура вставила ключ и открыла дверь. Втащив свой багаж, она захлопнула дверь. Пробираясь в темноте, прошла к спальне, ругая себя, что не включила свет. Зайдя в спальню, она повернула выключатель и, потрясенная, застыла на месте — на нее смотрел Нико Росси.
С закатанными рукавами рубашки, играя мускулами, он поднимался с кровати с жестокой, неприятной улыбкой на лице. В его правой руке блеснул тяжелый кастет.
— Лаура, бейби, — с ухмылкой сказал он. — Почему ты стоишь? Неужели не можешь хоть как-то поприветствовать своего любимого мужа?
* * *
— Эсмеральда! — кричала Диана. — Эсмеральда, иди сюда сию же минуту!
Служанка-мексиканка поднималась по лестнице, чтобы ответить своей хозяйке.
— Да, миссис Хэллоуэй?
Диана показала на пыльные коробки, в беспорядке сваленные в ее безупречно чистой спальне.
— Что они здесь делают?
— Экстерминатор обрабатывал от насекомых кладовку и передвинул сюда эти коробки. Я забыла перенести их в одну из свободных комнат.
— Но теперь уже поздно делать это! — ругалась Диана. — Приготовь для меня одну из комнат для гостей. Я не могу спать среди такой пыли. Побеспокойся, чтобы к утру моя спальня была готова.
— Да, миссис Хэллоуэй, — с готовностью ответила служанка, с облегчением подумав, что хорошо отделалась.
Идя следом за служанкой, Диана нечаянно зацепила ногой одну из пыльных коробок. Скотч, которым была скреплена коробка, порвался, и содержимое высыпалось на ковер.
— Проклятье! — Диана согнулась, становясь на колени. Эсмеральда присоединилась к ней. Когда Диана увидела, что вывалилось, она оттолкнула женщину.
— Я справлюсь с этим сама, Эсмеральда, — приказала она осевшим голосом. А ты приготовь мне комнату.
Когда Эсмеральда ушла, Диана погладила пальцами предметы, которые не видела много лет… Она забыла о них, задвинув свои воспоминания в отдаленные уголки памяти, и теперь с любовью прикасалась к крошечным платьицам, отороченным рюшами и кружевом, мягким одеяльцем, обшитым лентами, пинеткам и погремушкам, серебряной расческе, щетке для волос, которую купила, когда узнала, что беременна.
Слезы застилали ей глаза, когда она дотрагивалась до них и держала в руках, перед тем как положить в ящик.
Поверх одеяльца лежала фотография Эдама, обрамленная в рамку, на которой он держал маленькую Келли. Диана взяла ее и стала рассматривать лицо мужчины, которого любила всем сердцем. До тех пор, пока он не предал ее.
— Почему, Эдам? Почему все так случилось? — и тут же нашла ответ в вырезке из газет, выпавшей из коробки и валявшейся на полу, — подробности гибели Айрис Ларсон, утонувшей в своем бассейне. Боль Дианы перешла в яростный гнев при виде пожелтевшего клочка газеты. — Сука! Думала, что все получишь, но у тебя ничего не вышло! Ты пыталась забрать то, что было моим по праву, но я не позволила этого тебе. Я забрала все назад! И заставила тебя заплатить. Так же, как и Эдама!
Диана с ненавистью смотрела на фотографию в рамке, которую держала в руках, затем с силой швырнула ее об стену, разбив ее вдребезги, на мелкие кусочки.
— Так же я заставлю заплатить и Келли.
* * *
— В чем дело, Лаура? Ты, что, потеряла дар речи, — издевался Нико.
— Что ты тут делаешь? — прошептала она, парализованная страхом. Он хмыкнул.
— Что за вопрос? Я пришел повидать тебя.
Лаура давно уже не испытывала подобного страха. Ни разу после того, как последний раз видела Нико. Ноги ее не слушались. Она не могла дышать. Не могла ни о чем думать. Единственное, на что она была способна сейчас, подумать, как перенести приближающуюся боль: ее глаза смотрели на кастет в руке подходившего Нико.
Он поднес кастет к ее щеке. Она вся сжалась и закрыла глаза.
— Не бей меня, — прошептала она. — Пожалуйста, не бей меня.
— Но, Лаура, ты была такой плохой девочкой, — с упреком сказал он и стал медленно водить кастетом вверх и вниз по ее щеке. — Отказалась дать мне алиби, когда полиция допрашивала тебя о том, где я был в ночь угона машины, затем подала на развод, когда я оказался за решеткой. Это очень плохо. Ты все еще принадлежишь мне.
— Я не принадлежу тебе! — вырвалось у нее решительно, и она, сама удивилась своей смелости.
— Нет! — Нико схватил ее спереди за блузку. — Кому же ты тогда принадлежишь? — он тряхнул ее мстительно. — С какой кинозвездой ты трахалась?
У Лауры расширились глаза, а Нико злорадно расхохотался.
— Я знаю о нем все. Я многое узнал, идя за тобой по следу.
Она вновь набралась смелости.
— Я не принадлежу тебе, Нико. Я не принадлежу никому, — она глубоко вздохнула. — И никого не люблю, — поспешно заявила она.
— Но было время, ты любила, не так ли, Лаура? — его губы касались ее шеи. — Ведь это было? Ты обещала любить, уважать и повиноваться мне.
Ее раздражали его прикосновения, но она старалась не показать этого, чтобы не разозлить его.
— Когда-то, да, — честно призналась она, вспоминая время, когда любила Нико Росси. Любила его так сильно, что вышла за него замуж после шести месяцев ухаживания.
А разве могла она поступить иначе? Когда-то Нико был прекрасным мужчиной. Он баловал ее подарками, окружал вниманием и занимался с ней любовью так, как никто другой.
Их свадьба была, словно страница из волшебной сказки, а медовый месяц экзотическое кругосветное турне. После медового месяца они обосновались в Лас-Вегасе, где Нико стал заниматься гостиничным менеджментом.
После того как Нико занялся этим делом, он очень изменился. Это уже был не тот мужчина, которого полюбила Лаура. Он стал якшаться с сомнительными людьми; не приходил домой по ночам; начал пить и сквернословить, захваченный непреодолимым желанием вести красивую жизнь; покупал роскошную одежду и делал слишком дорогие покупки, непозволительные для их бюджета. Приходили счета. Лауре пришлось устроиться на работу дилером в одном из казино. Нико это не нравилось, что не мешало ему забирать ее деньги и чаевые. Меньше всего ему хотелось расстаться с новым образом жизни, а для этого требовались деньги, много денег.
Сначала Лаура старалась его понять. Она знала, что Нико работал помногу часов, стараясь зарекомендовать себя хорошим работником, стремясь прорваться наверх, хотя ей совсем не доставляло удовольствия видеть сомнительных типов, которые общались с ним. А после того, когда она убедилась, что эти люди связаны с мафией, а у Нико с ними тесная связь, ей стало очень нелегко.
Их брак был таким: Нико работал по ночам, а она днем, и они почти не встречались. Когда же выпадал такой редкий случай, Нико становился подозрительным, контролировал каждое ее движение, придирался к внешнему виду Лауры.
Его ревность вначале развлекала ее, затем стала нервировать, становясь с каждым днем все назойливее. Он обвинял ее в неверности, упрекал в том, что она спала с другими мужчинами. Всякий раз ей приходилось оправдываться, говорить, что такого не было и в помине, что она любила только его, хотя уже начинала сомневаться в чувствах к человеку, за которого вышла замуж.
Они почти не занимались любовью. Когда же это случалось, то Нико и близко в своем поведении не походил на того нежного любовника, каким был в начале их знакомства. Все происходило быстро и яростно-грубо, иногда даже жестоко, словно она была виновата в крушении его надежд, и он желал наказать ее, обвинить в том, что не достигнут жизненный успех. Лауре не хватало той близости, которая была между ними когда-то. Но она решила, что нужно быть терпеливой. Дать Нико еще немного времени.
Она хотела серьезно поговорить с ним, но он постоянно игнорировал ее желание. Однажды утром, когда Лаура настаивала, чтобы он выслушал ее, и игриво отказалась подать брюки, когда Нико одевался, она получила синяк.
Лаура была ошеломлена, когда муж ударил ее кулаком по лицу. Нико тут же раскаялся, много раз просил прощения, по его щекам текли слезы от сознания своей вины.
В первый раз Лаура не знала, как отреагировать. Она дала Нико шанс и простила его, позволив заниматься с ней любовью. Восстановленная между ними близость заставила не вспоминать об этом случае домашнего насилия, но в ее памяти остался неприятный осадок.
Не удивительно, что за первым последовали новые побои. Каждый раз Нико раскаивался, говорил, что не имел намерений причинить ей боль, но Лаура уже понимала — это ложь: у него были такие намерения, и его насилие становилось все более и более грубым и жестоким — сломанная рука, еще один синяк под глазом, ушибы, сломанное ребро. Казалось, ему доставляло удовольствие сваливать на нее все беды, срывать на ней крушение своих надежд, обвинять ее в своих неудачах.
Лаура все больше и больше стала бояться его. Вскоре она уже укладывалась спать, закрывая дверь спальни на замок, пряча деньги, которые у нее были. Она только и думала о побеге, и чем скорее, тем лучше для нее. Но у нее не было родителей и близких, которые могли бы приютить ее хотя бы на первое время. После побега она могла надеяться только на себя.
А затем она узнала, что беременна.
Лаура не собиралась сообщать эту новость Нико. Все равно, он не поверит в свое отцовство. Он и так уже обвинял ее, что она спит со всеми подряд. Ей ничего не оставалось, как уйти от него и, по возможности, как можно быстрее. Уже три месяца она беременна, и скоро будет совсем заметно. Если Нико узнает об этом, трудно предсказать, что он может сделать.
К несчастью, она вынуждена была признаться в этом. По утрам ее мучили приступы тошноты. В тот день ей стала плохо на работе, и она рано вернулась домой, обнаружив, что Нико дома. В одной руке он держал биту для бейсбола, в другой — записку с автоответчика.
Записка была от ее врача, сообщавшего название лекарства, которое он обещал ей порекомендовать.
— Ты обманывала меня, — заявил Нико, направляя в нее бейсбольную биту.
Защищаясь, Лаура протянула перед собой руки, отступая.
— Нет, Нико! Нет! Клянусь, я не обманывала тебя!
— Тогда почему ты мне не сказала, что я скоро буду папочкой, Лаура? бита просвистела у нее над головой. — Почему ты не поделилась этой новостью со мной?
— Я боялась, — рыдая, она споткнулась и упала на пол. — Я боялась, как ты отреагируешь на это.
— Боялась своего любимого мужа? — бита упала на пол рядом с ее головой. Лаура, съежившись от страха, закричала. — Боялась, что будешь поймана до того, как сможешь скрыть это?
— Нет! — закричала она, так как поднятая бита нависла над ней снова. Нет!
Бейсбольная бита попала ей прямо в живот и ударяла снова и снова. Ее слабые мольбы о жалости и ее крики о том, что она не изменяла ему, не остановили его жестокость, а только вызвали выкидыш.
После того как Лаура выписалась из больницы, Нико арестовали. Когда полиция попросила ее подтвердить заявление Нико о том, что они были в постели с ним, когда произошел угон машины, Лаура сказала, что ее муж лжет: он не спал с ней; его не было дома; она не знала, где он был. Когда Нико попал за решетку, Лаура воспользовалась этой возможностью, чтобы навсегда убежать от него. Она полетела в Санто-Доминго получить развод, полная решимости начать новую жизнь. Но она никогда не забывала слова Нико, которые он произносил, жестоко и бессмысленно избивая ее.
— Ты принадлежишь мне, Лаура! Мне! И никому другому. Если ты хоть когда-нибудь попытаешься уйти к другому, я убью вас обоих.
Слова Нико надолго запали в душу Лауре. Она забыла их только тогда, когда полюбила Дрю. И сейчас, глядя в лицо Нико, искаженное еле сдерживаемым гневом и жестокостью, Лаура поняла, что он так и сделает.
— Ты сможешь любить меня снова, Лаура, — тихо пропел он, расстегивая ее блузку и хватая за грудь. Он больно ее сжал, укусив за сосок.
Лаура стояла, не двигаясь, позволяя ему хватать себя, желая только одного — оттолкнуть его, но боялась.
— Нет, не смогу. Прошло много времени. Мы изменились. Мы уже не те люди, которыми были когда-то.
— Разлука только укрепляет любовь, — он схватил ее за волосы, жестоко скрутив их, и притянул ее лицо близко к своему. — Скажи, что ты меня любишь.
— Нет! Отпусти меня!
— Скажи! Скажи, что любишь меня! — настаивал он, скручивая ее волосы еще сильнее. — Мне не нравится твое молчание, — отреагировал он, швырнув Лауру на кровать. — Думаю, что тебе нужно побыть одной и подумать. Если ты не станешь хорошо вести себя, то твоему дружку не быть больше такому красивенькому. — Нико показал на свой кастет.
— Не смей бить Дрю! Нико пожал плечами:
— Ты знаешь меня, Лаура. Я ревнив. Я способен выскочить из-за кустов и ударить его. Выбить его ослепительно белые зубы и сломать его совершенный нос. Если у меня будут хоть какие-то доказательства твоей прежней преданности…
— Чего ты от меня хочешь? — рыдала она. — Хочешь, чтобы я сказала, что люблю тебя? Чудесно! — резко произнесла она. — Я люблю тебя, Нико!
— Это уже лучше, гораздо лучше. Но нужно поработать еще над интонацией. Вложи побольше чувств в нее. Мы попробуем утром еще, — сказал он уходя.
Дверь спальни была закрыта и заперта на замок. Лаура осторожно пробралась к телефону через всю комнату и обнаружила, что шнур оборван. Она подавила приступ отчаяния — она в капкане, узница по милости Нико. Никто не знал, что она вернулась в Голливуд.
Затем она вспомнила, что оставила записку Дрю. К ней вернулась искорка надежды. Если она завтра не придет к нему, он поймет, что что-то случилось. И спасет ее. Она знала, что спасет.
Завтра к вечеру этот кошмар кончится.
* * *
Авиарейс 208 подходил к концу.
Самолет приземлился, и Дрю развязал ремни, надел мягкую фетровую шляпу и очки от солнца. Его будет ожидать целая толпа парижских поклонников, и у Дрю совсем не было желания раздавать автографы или позировать для фото. Ему хотелось поскорее попасть в отель, что-нибудь поесть и браться за изучение текста новой роли. С сегодняшнего утра он начнет работать в новых короткометражных сериях Дэвида Вулпера.
Дрю обычно не работал на телевидении, но роль, которую ему предложили в посвященных французской революции короткометражных сериях, он не мог отклонить. Вдобавок, у него образовался свободный промежуток времени, перед тем как начать сниматься по новому сценарию, и нужно было чем-то заняться, чтобы забыть Лауру.
Лаура. Мысль о ней вызывала в сердце острую боль. Он пытался забыть ее за ликером. Теперь ушел в работу, но ее лицо преследовало его. Он не мог ее забыть, понимая, что это нужно постараться сделать. Она разбила его сердце. Сказала, что он ей не нужен. Он должен проще на это реагировать. Проще.
Он не представлял, что будет делать, когда вернется в Голливуд, но теперь он располагал временем, чтобы все обдумать.
Он пробудет в Париже шесть недель.
* * *
Грэхэм подкрался сзади к Келли, лежавшей на кушетке и погруженной в сценарий, и дотронулся до ее плеч, желая их погладить. Но при его прикосновении Келли подпрыгнула, вырываясь, гневно отреагировав на это.
— Что ты делаешь?
— Келли, успокойся. У меня и в мыслях не было напугать тебя. Уже за полночь. Ты читаешь уже несколько часов. Не пора ли в постель? — он взял пояс ее халата, притягивая ее ближе и наклоняясь, чтобы поцеловать. — Я одинок.
Келли вырвала пояс у него из рук, увернувшись от поцелуя.
— Прости, но я еще не закончила учить свои слова, — схватив находившегося рядом с ней котенка, она бросила ему теплый пушистый комок. Вот, он поддержит твою компанию.
Грэхэм взял котенка и опустил его на пол. Котенок тут же убежал.
— Мне он не нужен. Я хочу тебя. Твои слова могут подождать до утра. Иди в постель.
— Не могу, — твердо отказала она. — Тебе лучше уйти.
— Не говори со мной таким тоном, Келли. Мне это не нравится.
— Прости, — холодно сказала она, возвращаясь к сценарию.
— Нам нужно поговорить.
Келли закрыла сценарий и раздраженно посмотрела на Грэхэма.
— О чем?
О нас с тобой. Уже прошло три недели с тех пор, как мы занимались с тобой любовью последний раз.
— Это моя вина? — слова Келли отдавали холодом.
— Ты этому содействуешь.
Брови Келли удивленно поползли вверх.
— Каким образом? Я даже и не подозревала, что эта проблема существует. Я занята, Грэхэм. Все очень просто и ясно. У меня нет времени баловать тебя. Как я поняла, наш медовый месяц закончился.
— Я не прошу тебя баловать меня, Келли. Мне просто нужно хотя бы немного внимания.
— Прости, если ты чувствуешь себя заброшенным, то у меня не так много возможности, чтобы у тебя не было этого ощущения. Ты прекрасно знаешь, у меня увеличился объем работы с тех пор, как Диана вошла в сценарий…
— Теперь все ясно, — перебил ее Грэхэм, подскакивая от слов Келли. — Это все имеет отношение к Диане.
К нашему с ней роману. А я-то думал, что он закончен и все давно забыто, считал, что мы смогли стать выше этого.
Келли раздраженно посмотрела на него.
— Как мы можем забыть об этом, когда нас каждый день тычут лицом в твои отношения с Дианой? — в голосе Келли зазвучали истерические нотки. — Меня тошнит от этого, Грэхэм! Так тошнит! От прессы, шоу, Дианы!
— Чего ты хочешь? — испытывающе потребовал он. — Думаешь, что я получаю от этого удовольствие? Нет! Чего ты от меня ожидаешь!
— Я не знаю! — взвилась она. — Я только знаю, что мне все труднее и труднее представлять вас вместе. Грэхэм упрямо наклонил к ней голову.
— Это не причина для того, чтобы ты чувствовала угрозу и испытывала ревность.
— Я не чувствую, что мне что-то угрожает, и не ревную. Я устала от напоминаний, что ты спал с моей матерью.
— Это все затихнет со временем, — попытался обнять ее Грэхэм.
Келли отбросила его руку.
— Так все говорят, — она насмешливо рассмеялась. — Но будет ли так? И как долго придется ждать? Сколько пройдет времени, пока все успокоится?
— Нам нужно пережить это. Я знаю, что мы сможем. Она тусклым голосом сказала:
— Как бы мне хотелось быть такой же уверенной. Грэхэма охватила паника от полной безнадежности в ее голосе.
— Что ты говоришь?
— Нам нужно какое-то время пожить врозь, Грэхэм.
— Келли, не выставляй меня, — попросил он.
— Мне нужно разобраться в своих чувствах.
— Ты меня больше не любишь? Келли печально посмотрела на Грэхэма.
— Люблю. Но пока мне нужно переварить то, что было между тобой и моей матерью. До тех пор, пока я не перестану сердиться на тебя, я не хочу тебя видеть.
— Я не виноват! — горько воскликнул он, в отчаянии оттого, что его отталкивали.
— А я и не сказала, что это твоя вина. Постарайся меня понять. Я хочу быть честной в своих чувствах к тебе. Говорить об этом с матерью я не могу. Дай мне немного времени, Грэхэм, пожалуйста.
Грэхэм покорно опустил руки.
— Хорошо. Если тебе нужно немного времени, предоставлю тебе такую возможность, но я не стану задать всегда, — заявил он. — Рано или поздно тебе придется смириться с этим или принять решение, которое тебе больше подойдет.
— Спасибо, Грэхэм, — прошептала она.
Он отвернулся и, удаляясь в спальню, сказал:
— Утром меня уже здесь не будет.
После того как он ушел, Келли постаралась снова заняться своим сценарием. Ей не хотелось думать о происшедшем разговоре, но после размолвки с Грэхэмом ее охватила такая волна одиночества, что она оставила сценарий. Снова над ней нависло прежнее ощущение одиночества, но гораздо сильнее, чем раньше.
— Я люблю тебя, Грэхэм, — шептала она, глотая слезы, испытывая желание сказать ему об этом, побежать за ним и попросить остаться. — Я не хочу терять тебя даже на минуту и не знаю, что буду делать без тебя.
* * *
Питер переносил свои вещи в дом Дэниэла.
— Это последняя, — сказал он, опустив рядом с другими принесенную им коробку.
— Наконец-то ты въехал! — радостно воскликнул Дэниэл. — Это нужно отметить, — он исчез на кухне и возвратился с охлажденной бутылкой шампанского и двумя резными стаканами. Когда золотистая шипучая жидкость запенилась, Дэниэл со звоном стукнулся своим стаканом о стакан Питера. — За нас.
— За нас, — повторил Питер, потягивая шампанское.
Дэниэл возбужденно предложил:
— Давай пойдем в кабинет. Нас там ожидает камин.
— Но мне бы хотелось сначала обосноваться.
— Конечно, — Дэниэл опустошил свой стакан одним залпом. — Я покажу тебе нашу спальню. — Он подморгнул Питеру, взяв бутылку из-под шампанского подмышку… — Почему бы нам не остаться там на какое-то время?
— В нашей спальне?
Дэниэл обеспокоено посмотрел на Питера.
— Я что-то не так сказал?
— Видишь ли, — запинаясь ответил Питер, — я думал, что у нас будут отдельные комнаты. Ведь мы договорились всем говорить, что я твой ассистент. Может, так будет лучше?
Дэниэлу не очень понравилось предложение Питера.
— Что происходит за этими стенами, наше личное дело и больше никого не касается.
Питер переступил с ноги на ногу, испытывая внутренний дискомфорт. Он заметил, что Дэниэлу не понравилась его просьба, но ему хотелось быть честным по отношению к Дэниэлу.
— Ты прав, но пока будет лучше, если мы расположимся в отдельных комнатах.
— Но почему?
— Для меня это серьезный шаг, Дэниэл. Раньше у меня ничего подобного не было. Брови Дэниэла нахмурились.
— Но сейчас это у тебя есть.
— Неужели не понимаешь? — терпеливо стал объяснять Питер. — Если я перейду в твою комнату, то буду уже больше, чем любовник. Наши жизни переплетутся, и мы будет зависеть друг от друга. Каждый из нас настолько станет полагаться на другого, что в итоге мы будем выглядеть как пара.
— Что же в этом плохого? — мягко спросил Дэниэл.
— Ничего. Я как раз этого и хочу. Но пока еще не готов жить открыто, признался Питер. — Стена, которую я выстроил, медленно разрушается, но она все еще есть. Мне бы хотелось быть больше, чем просто любовником, но пока я еще к этому не готов. Мне нужно привыкнуть, полностью осознать себя и наши отношения, и тогда у нас все это будет. Ты можешь меня понять?
Дэниэл взял Питера за руку и повел вдоль холла.
— Это твоя спальня, — заявил он, указывая на дверь в другом конце холла, — а это моя.
— Спасибо, Дэниэл, — сказал Питер. У него защипало в горле от чувства признательности.
