Глава 2
Кейн свернул газету, которую он получил накануне из Шайенна, и положил ее на пол рядом со своим стулом. Он только что с интересом прочел сообщение о том, что бычки достигли на рынке рекордно высокой цены. Настало время воплотить в жизнь те планы, которые он уже давно лелеял в душе.
Он взглянул через стол на свою сестру. На его губах заиграла улыбка, когда он увидел, с каким забавным усердием она поглощает яичницу с мясом вместе с хорошей долей жареного картофеля и белого хлеба.
Сколько помнил Кейн, у Шторм всегда был отличный аппетит, как и положено дочери фермера, выросшей на свежем воздухе. Он поднялся, чтобы принести кофейник. Кейн налил благоухающую жидкость в большую кружку с надписью «Босс» на одном боку. Фермеры ближайшей округи подарили ему эту кружку вскоре после смерти их родителей, и Кейн очень ценил этот простой подарок. Сам факт подарка свидетельствовал о том, что люди выказали ему то же уважение и почтение, которыми пользовалась у них чета старых Рёмёров.
Поставив кофейник снова на плиту, Кейн уселся на прежнее место. Пододвигая к себе сахарницу, он произнес:
– Какие у тебя планы на сегодняшний день, Шторм? Я полагаю, тебе следовало бы познакомиться заново со всем ранчо.
Шторм спокойно продолжала пережевывать пищу, молча, не отвечая брату. Казалось, все ее внимание было поглощено этим процессом, во всяком случае ее лицо ничего не выражало. Однако внутренне она была далеко не столь безразлична. Шторм хорошо помнила то решение, которое приняла вчера, прежде чем ее сморил сон. Она собиралась во что бы то ни стало увидеться с Бекки.
Но Шторм была уверена, что брат запретит ей это делать, запретит встречаться с Бекки, и наверняка разгорится страшный скандал.
То, что Кейн поступит подобным образом, было само собой разумеющимся, вполне естественным делом. Шторм это отлично сознавала – ведь он старший брат, глава семьи, он отвечает перед людьми за сестру. Вполне возможно, что Кейн во многом был прав. Ведь пропасть, образовавшаяся между ней самой и Бекки, могла оказаться непреодолимой. И потом, Бекки могла просто не захотеть возобновления их дружбы. Ведь прошло уже шесть лет, с тех пор как они расстались, и, несомненно, обе они очень изменились за это время. Но, однако, нельзя было сбрасывать со счетов сестринскую привязанность и близость, которые с детских лет обе они испытывали друг к другу. Сейчас же Шторм хотелось разузнать, как Бекки смотрит на те или иные вещи, о чем думает, на что надеется.
Шторм уже открыла рот, чтобы ответить Кейну, но была избавлена от этой необходимости громким топотом копыт, который отвлек внимание брата от ее персоны. Он поднялся и подошел к кухонному окну, которое выходило на реку и бегущую вдоль нее дорогу – примерно в пятидесяти ярдах от дома. Когда он снова уселся на свое место, его лицо выражало негодование и осуждение.
– Этот идиот Уэйд когда-нибудь сломает себе шею, он носится на своем жеребце, как дикий индеец по прерии, – сказал он недовольно. – Он опять кутил целую ночь и теперь возвращается от своей…
Внезапно лицо Кейна побагровело от смущения за только что сказанные слова и те слова, которые чуть не сорвались с его языка.
Шторм спокойно поднесла чашку с дымящимся кофе к губам, сделала осторожный глоток, как бы боясь обжечься, и только потом произнесла довольно едким тоном:
– Значит, этот похотливый мартовский кот продолжает охотиться за женщинами. И, судя по твоим словам, ты считаешь, что он наконец нашел себе пару, по всем статьям подходящую ему. Он искал ее довольно долго, надо признаться.
Кейн нахмурился, слыша столь откровенные циничные речи из уст своей младшей сестры, но затем решил принять во внимание то, что она теперь вовсе не подросток, а вполне взрослая молодая женщина.
– Боюсь, что ты совершенно права, – отозвался он, – он почти переселился к Джози Сейлз.
– Бьюсь об заклад, старушка Джози на седьмом небе от счастья по этому поводу, – губы Шторм скривила нервная усмешка, – сколько я помню, она всегда бегала за ним. Может быть, теперь-то она заполучит его себе в постель на законных основаниях.
Джози Сейлз, ровесница Кейна и Уэйда Мэгэллена, была владелицей магазина готовой одежды в Ларами и жила в комнате при магазине. Шторм никогда не любила эту женщину с кошачьим выражением смазливого личика.
Кейн усмехнулся на ее замечание и заявил:
– У нее на это нет ни малейшей надежды. Уэйду от нее нужно только одно…
И он опять не закончил фразы.
– А он хоть один раз в жизни относился серьезно к женщине, любил он хоть кого-нибудь? – спросила Шторм, помолчав немного.
Кейн несколько секунд сидел молча, уставясь в свою кружку, а затем спокойно сказал:
– Да, у Уэйда была большая любовь. Я уверен в этом. Я думаю, что когда дела пошли не так, как он на это рассчитывал, и его надежды рухнули, это чуть не убило его. С тех пор он решительно переменился, это уже совсем не тот Уэйд, которого я знал прежде.
Шторм удивленно взглянула на брата. Это было для нее большой новостью.
– А что произошло между ним и той женщиной?
– Откуда я знаю? – Кейн, отвернув от нее лицо, устремил взгляд в окно, рассеянно помешивая ложечкой кофе в кружке. – Уэйд не из той породы людей, которым можно запросто задавать вопросы об их личной жизни.
Шторм твердо сказала себе, что ее вовсе не волнует то, сколько женщин в своей жизни любил Уэйд Мэгэллен. И все же мгновение спустя она задала еще один вопрос:
– Эта женщина вышла замуж за другого мужчину?
– Нет, она не замужем до сих пор. Она уехала из Ларами.
Шторм поставила чашку на стол, вынула чайную ложечку и склонилась над ней, ловя перевернутое отражение своего лица на ее вогнутой поверхности.
– Ты думаешь, Уэйд все еще любит ее? – она положила ложечку на стол.
Кейн пожал плечами.
– Не знаю. Но я надеюсь на это.
– Надеешься? С чего это вдруг? – она чуть не потеряла контроль над собой – так явственно прозвучали в ее вопросе пронзительные нотки охватившего ее волнения.
– Я уверен, что они созданы друг для друга. И я от всей души надеюсь, что когда-нибудь они соединят свои судьбы.
– А я знаю эту женщину, о которой ты говоришь в столь возвышенных тонах? – спросила Шторм недовольным голосом.
Но по сделавшемуся вдруг суровым лицу Кейна она увидела, что он хочет прекратить этот странный разговор.
– Ни слова больше об этом, – твердо сказал он, и по его тону Шторм поняла всю тщетность дальнейших вопросов и расспросов на эту тему.
Однако сам Кейн нашел нужным добавить еще несколько слов:
– Обещай мне, что ты никогда никому не скажешь ни слова о том, что только что услышала.
– Я никогда не нарушу своего обещания, Кейн Рёмер, – хмуро сказала Шторм. Она так жалела, что вообще узнала о несчастной любви Уэйда. От слов брата у нее снова сжалось сердце, и она почувствовала острую боль, которую уже давно не ощущала в своей душе.
– Прости, сестренка, – Кейн откинулся на спинку стула, – просто я подумал, что ты можешь поделиться услышанным с Марией, а этого не следовало бы делать.
Встав с места, он крепко сжал на секунду плечо Шторм в знак ободрения и произнес:
– Увидимся за ланчем.
Кейн уже было вышел, но вдруг задержался на пороге:
– Если ты поедешь сегодня кататься верхом, держись подальше от восточного пастбища. Там заметили одичавшего жеребца с целым гаремом кобыл, это было на прошлой неделе, дикий табун пасся довольно спокойно. Но такое норовистое животное непременно увяжется за твоей молодой кобылой, а это опасно.
Шторм заверила брата, что и близко не подойдет к лугам, облюбованным диким жеребцом. Когда дверь за Кейном затворилась, она начала прибирать со стола. С улицы слышались приближающиеся голоса Марии и ее племянника, юноши, помогавшего по хозяйству на ранчо. Шторм поспешила отнести посуду в мойку и вытерла стол. Этим утром у Марии было болтливое настроение, и Шторм надеялась улизнуть от нее.
Придерживая юбки – подняв их чуть ли не до колен – Шторм быстро поднялась по лестнице наверх в свою комнату, легкими прыжками перепрыгивая через ступеньку. Оказавшись в спальной комнате, она вынула из комода чистое нижнее белье и, открыв обе створки гардероба, начала рыться в нем. Там висела ее одежда, которую она не надевала эти четыре года, одежда, которую она носила, когда ей было восемнадцать лет.
Шторм вынула из гардероба юбку для верховой езды из темно-синей саржи и белую блузку. Надев это на себя, она уселась в кресло-качалку и натянула свои довольно поношенные сапожки.
Затем она расчесала волнистые, подрезанные до плеч волосы и надела на голову черную широкополую шляпу. Выйдя из комнаты, Шторм аккуратно прикрыла за собой дверь. На лестничной площадке она помедлила, прислушиваясь к доносившимся снизу звукам. Мария все еще о чем-то говорила со своим племянником, стоя во дворе у крыльца. Должно быть, она давала юноше задание на день. «Прекрасно», – подумала Шторм и, легко сбежав по лестнице, выскользнула через дверь черного хода.
Около конюшни не было ни души, и Шторм сердечно поприветствовала свою маленькую лошадку, по которой так ужасно соскучилась. Хорошо ухоженная низкорослая кобыла радостно заржала в ответ и ткнулась влажной теплой мордой в плечо своей хозяйки.
– Я тоже соскучилась по тебе, – произнесла Шторм, целуя лошадь в переносицу между широко расставленными карими глазами.
Она отыскала свое седло – это седло подарили ей родители в день, когда Шторм исполнилось шестнадцать лет, – оно висело, как обычно, на стене. Пробежав ладонью по хорошо выделанной коже и ощутив ее мягкость и податливость, Шторм улыбнулась, представив, как старый Джеб втирал в него жир, постоянно ухаживая за кожей седла на случай, если Шторм неожиданно вернется домой и захочет проехаться верхом.
Быстрыми ловкими движениями Шторм очень скоро оседлала Бьюти. Затем она вывела лошадь из конюшни, чтобы подняться в седло. Кобыла шла пританцовывая от радости, что ее вывели на прогулку. Шторм поставила левую ногу в стремя и поднялась на спину лошади. Усевшись поудобнее в седле, она тронула каблуками бока своей любимицы, и лошадка взяла с места в карьер.
Когда они стрелой неслись мимо дома, направляясь на дорогу, идущую вдоль реки, Шторм поймала на лету взгляд Марии, все еще стоявшей во дворе. Уперев руки в широкие бока и сильно нахмурив лоб, Мария рассерженно смотрела ей вслед. Но Шторм только состроила смешную рожицу в ответ на ее гневный взгляд. Она-то знала, что ждет ее по возвращении домой, и решила не переживать по этому поводу заранее. Вот когда вернется, тогда и получит все сполна от экономки, которая наверняка знала, куда направилась Шторм, и которая именно поэтому так осуждала ее.
Когда копыта изящной Бьюти коснулись прибрежной дороги, у Шторм возникло такое чувство, будто она никогда не покидала родное ранчо, будто не было последних четырех лет. Шторм казалось, что только вчера она скакала здесь в тени ив, растущих по обочинам наезженной дороги. Иногда она скакала здесь в одиночестве, время от времени в сопровождении Кейна или Уэйда, но чаще всего вместе с Бекки.
«Неужели Бекки так сильно переменилась?» – спрашивала сама себя Шторм. Мария говорила, что она уже не та, какой была прежде. А что если им даже не о чем будет поговорить при встрече? Возможно, у них не осталось больше общих интересов? При встрече может возникнуть непреодолимое чувство неловкости – ведь разлука длилась так долго, и за это время произошло очень многое.
Шторм Рёмер и Бекки Хэдлер знали друг друга чуть ли не с младенчества, поскольку жили тогда в непосредственной близости друг от друга на соседних ранчо. Рёмеры и Хэдлеры дружили семьями и поэтому очень часто ездили в гости друг к другу. Обе девочки делились секретами и своими мечтами о будущем. Бекки, всегда любившая животных, мечтала стать ветеринаром, а Шторм, всегда любившая детей, собиралась стать учительницей, если когда-нибудь в Ларами будет построена школа. Их самих, как и всех остальных детей фермеров, учили писать, читать и считать их матери.
Беззаботные дни миновали, и девочки стали юными девушками. И теперь, когда они купались в реке Платт или во время прогулок верхом, речь у них всегда заходила о мальчиках. Обе они пользовались успехом у противоположного пола. Но если темноволосая Бекки позволяла своим ухажерам некоторые вольности, то кавалеры Шторм были счастливы, если им удавалось получить от нее мимолетный поцелуй с пожеланием спокойной ночи. Для Шторм не стояла проблема выбора. Она очень давно раз и навсегда выбрала себе мужчину, который стал для нее всем.
Жизнь была благосклонна к обеим девочкам, пока им не исполнилось по шестнадцать лет. До сих пор слезы начинают душить Шторм, когда она вспоминает те события, которые перевернули жизнь ее и Бекки.
Однажды, шесть лет назад, жарким летним днем обе супружеские пары сели в лодку и отправились рыбачить на реку Платт. Внезапно разразилась страшная гроза, сверкала молния, оглушительно гремели раскаты грома. Прежде чем мужчины сумели причалить к: берегу, молния попала прямо в лодку и убила электрическим разрядом всех четырех ее пассажиров.
Дрожь пробегала по всему телу Шторм, когда она вспоминала похороны. Закрытые гробы опустили в одну широкую могилу, вырытую на невысоком холме, расположенном между двумя ранчо. Они с Бекки судорожно вцепились в Кейна, когда тяжелые комья земли упали на заколоченные крышки гробов – могилы засыпали друзья погибших. Девочки плакали до изнеможения, пока Кейн, сам еле державшийся на ногах от горя, не увел их домой.
А затем, казалось, весь мир ополчился против Бекки. Мать и отец, от которых Бекки унаследовала беспечный и даже несколько бесшабашный нрав, оставили ее без копейки денег и без крыши над головой.
Оказывается, их ранчо было заложено в банке Ларами под большой процент и банк требовал незамедлительной выплаты взноса, иначе ранчо грозили продать с молотка.
Шторм чувствовала себя почему-то виновной в том, что у Бекки не было ничего за душой, а она сама в это время продолжала жить в свободном от долгов ранчо, со старшим братом, который присматривал за ней и проявлял о ней всяческую заботу.
Через неделю, когда банк опечатал ранчо Хэдлеров, обе девушки впали в состояние глубокой депрессии. Поскольку никто больше ни из друзей, ни из родственников не вызвался взять к себе в дом Бекки, она переехала к Шторм и Кейну, что само по себе было вполне естественно. Но тут вмешалась церковь, заявив, что юной девушке неприлично жить в доме, где хозяином является молодой холостяк.
Бекки поселили в семью, живущую на государственных землях в двадцати милях от Ларами. Девочки были в отчаянии, расставаясь, как им казалось, навечно. Сначала они переписывались, и Кейн даже возил несколько раз Шторм в гости к Бекки.
Но эти посещения были безрадостными. Сердце Шторм разрывалось от горя, когда она видела свою подругу, живущую в четырехкомнатной лачуге в многодетной семье, где, кроме нее, было еще шесть детей. Бекки выглядела такой жалкой и несчастной, что Шторм проплакала всю дорогу назад.
После этого Бекки несколько раз переходила из семьи в семью – из одного дома в другой. Бедняжка прекратила отвечать на письма Шторм, и постепенно они полностью потеряли связь друг с другом.
Мысли о Бекки сразу же вылетели из головы Шторм, как только вдали показался домик Мэгэлленов. Переведя Бьюти на шаг, она скользнула взглядом по большому, крепкому, сложенному из бревен дому, но не заметила ни внутри, ни рядом присутствия человека с иссиня-черными волосами и голубовато-серыми глазами. Она подумала с горькой улыбкой: «Наверное, Уэйд отсыпается после разгульной ночи».
Невольный вздох вырвался из груди Шторм, и она подстегнула Бьюти, которая перешла на легкую рысь. Шторм пообещала себе, что однажды нанесет визит старшему Мэгэллену – Джейку. Ведь добрый и любезный отец Уэйда не сделал ей ничего плохого. Сердце Шторм гулко застучало в груди, когда петляющая дорога сделала поворот и Бьюти свернула к большому фермерскому дому, сверкающему на солнце свежевыкрашенным фасадом. Он стоял всего лишь в двадцати ярдах от дороги. Шторм свернула на дорожку, усыпанную гравием, которая вела к коновязи, стоявшей среди густых деревьев. «Интересно, Бекки все такая же нервная и впечатлительная, какой была раньше?» – спрашивала себя Шторм, привязывая лошадь к коновязи.
Она постояла минуту, вглядываясь в окружавший ее мирный пейзаж и осматривая уютный красивый домик Бекки. Тишину этого чудесного места нарушало лишь далекое пение жаворонка, доносившееся с окрестных лугов. Шторм бросила взгляд на цветочные клумбы, тянущиеся вдоль дорожки, ведущей к широкой открытой веранде. Герани, бархатцы, шпорник, разные сорта цинний составляли многоцветье, чудесно выделявшееся на фоне свежескошенного ярко-зеленого газона. Оконные стекла были идеальной чистоты, они сияли, отражая, словно зеркала, уголки уютного дворика.
«Эта усадьба вовсе не похожа на дом падшей женщины», – так решила Шторм. У нее даже было такое чувство, будто сейчас отворится дверь и из нее выбежит на крыльцо орава шумных детишек.
Но навстречу ей никто не вышел. Тогда, она сама ступила на широкое, крытое крыльцо и подошла к двери. Ей сначала показалось, что Бекки все еще спит. Но потом она почувствовала запах свежесваренного кофе и решила, что Бекки уже встала и собирается уезжать.
– Должно быть, она где-то здесь поблизости, – пробормотала Шторм, когда три раза постучала в дверь и не получила никакого ответа. Дом вовсе не выглядел спящим, но не выглядел он и как место, куда часто вторгаются чужие посторонние человеческие существа. Это был замкнутый, обособленный мир, живущий своей сокровенной жизнью.
Может быть, Бекки находилась сейчас на заднем дворе? Шторм сошла с крыльца и обошла дом. За домом она увидела большой подстриженный газон, там росло еще больше цветов, был разбит ухоженный огород, устроена кормушка для птиц, стояли купальня, большая раскидистая яблоня и длинный сарай под высокой сосной.
Дверь сарая была раскрыта настежь. И оттуда доносились звуки, свидетельствующие о том, что внутри располагался небольшой зверинец. Шторм осторожно подошла поближе к дощатой постройке и, позвав Бекки по имени, заглянула внутрь. Внутри царил полумрак, помещение освещалось лишь довольно больших размеров окном, выходящим на восток. Когда ее глаза немного привыкли к скудному освещению и она начала различать предметы, Шторм вздрогнула от страха.
Что-то мягкое и пушистое прижалось к ее ноге. Но тут же Шторм смущенно улыбнулась, как бы извиняясь за свою нелепую пугливость, услышав мяуканье котенка. Шторм огляделась в помещении и увидела молодую самочку оленя с перевязанным крупом, а также неизвестной породы собаку с только что появившимися на свет щенками, лежавшую в плетеной из ивовых прутьев корзине. Еще четыре котенка подошли к ней и начали шнырять вокруг ее ног. И девушка нисколько не удивилась, когда вслед за ними вышла их мать – большая черно-белая кошка.
Шторм двинулась дальше в глубину сарая, и невольный приглушенный крик вырвался из ее груди, когда она увидела хищную молодую рысь в проволочной клетке, выгнувшую спину дугой и шипящую на нее. Но заметив шину, наложенную на левую заднюю лапу животного, Шторм не смогла удержаться от сочувственных слов.
– Ах ты бедняжка, – тихо произнесла она.
Увидев все это и услышав крики проголодавшихся птиц у кормушки, Шторм ясно поняла, почему Бекки выбрала для жилья именно это место на природе, а не поселилась где-нибудь в городе. Где еще она могла завести себе подобное хозяйство?
Шторм пошла туда, откуда слышался отчаянный птичий писк, и зашла за высокий стог сена. Здесь она замерла, глядя на темноволосую молодую женщину, сидящую за легким, сбитым из планок столиком и терпеливо кормящую нескольких птенцов жаворонка. Волна прежней любви и нежности к подруге детства поднялась в душе Шторм, грозя задушить ее, горло ее перехватило от волнения, на глаза набежали слезы. Она выступила вперед, ласково говоря:
– Я вижу, что ты по-прежнему любишь животных, Бекки.
Черноволосая головка моментально повернулась в ее сторону, а затем с тихим радостным восклицанием Бекки сорвалась со своего табурета и бросилась к Шторм. Они крепко обнялись, причем голова Бекки не доставала до подбородка Шторм, поэтому та невольно подумала, что с тех пор как она видела свою подругу, та ненамного подросла.
Наконец они выпустили друг друга из объятий, и Бекки громко воскликнула:
– Как здорово, что мы снова встретились!
И они снова упали в объятия друг друга, причем Шторм, как эхо, повторила слова своей подруги. Когда они наконец были в состоянии начать связную беседу, Бекки спросила:
– Ты совсем вернулась домой или приехала погостить?
– Я вернулась домой насовсем, – ответила Шторм и улыбнулась сквозь слезы, застилавшие ее глаза. Она подумала про себя, что Мария ошиблась, утверждая, что Бекки сильно переменилась. Бекки выглядела и вела себя точно так же, как в те счастливые дни, которые девочки провели вместе. Карие глаза были все такими же ясными и сияющими, как будто Бекки находилась в вечном ожидании завтрашнего дня, предчувствуя что-то радостное. Если ее профессия и была обременительна для нее, то это никак не отражалось на внешности Бекки.
– Вернулась домой насовсем! Как чудесно звучат эти слова! – голос Бекки слегка дрожал, но затем она справилась с собой и прибавила уже твердым тоном: – Держу пари, что Кейн на седьмом небе от радости. Когда я пару недель назад случайно столкнулась с ним в городе, он мрачно сказал мне, что ты так любишь свою работу в школе, что, вероятно, больше никогда не вернешься на ранчо.
Она вопросительно вскинула бровь, глядя на Шторм.
– Так тебе все же надоело учительствовать или причина твоего возвращения кроется В чем-то другом?
«Это не то, о чем ты подумала, Бекки», – хотела сказать Шторм, но сдержалась.
– Я все еще люблю школу и преподавательскую работу, – сказала она. – Просто мне нужно немного отдохнуть и поправить нервы.
Бекки опять начала было что-то говорить, но вдруг передумала, вспомнив о своем занятии, и снова повернулась к верещавшим голодным птенцам.
– Позволь я закончу кормить этих малышей, а потом мы пойдем в дом, выпьем кофе и поговорим о грозе, разразившейся в Вайоминге.
Шторм увидела, как Бекки взяла маленькую веточку величиной с мизинец и окунула ее в мисочку, стоявшую у ее локтя. Когда она вынула веточку, на ее кончике повисла капля воды с частичкой размоченного в воде хлеба. Бекки поднесла веточку к широко раскрытым клювам птенцов, жадно ловящим пищу, и объяснила:
– Я нашла этих двух малышей на лугу позади сарая; видно, с матерью что-то случилось, они остались совсем одни и наверняка погибли бы.
Она снова опустила веточку в миску и протянула ее второму птенцу, широко раскрывшему свой клюв.
– Они не дают мне ни минуты покоя. Такое впечатление, что они постоянно хотят есть, – добавила она.
Шторм взглянула на голодных птенцов и поморщилась. «О Боже, они такие безобразные, – подумала она, – тощие, без перьев, глаза закрыты, и эта отвратительная желтая полоса вокруг… губ, или как это называется у птиц?»
И когда Бекки спросила:
– Ну не красавцы ли они? – Шторм сумела только слабо кивнуть головой в ответ на это, с ее точки зрения, нелепое определение.
– А откуда у тебя собака со всем своим семейством? – поспешила Шторм сменить тему разговора, опасаясь, что Бекки предложит ей покормить одного из этих уродцев.
– Ты спрашиваешь о трех бедных созданиях? – спросила Бекки и накинула салфетку на самодельное гнездышко с птенцами, чей голод был на короткое время утолен. – Я нашла их у дороги пару недель назад. Какой-то бессердечный негодяй выбросил их на улицу умирать с голоду, – в глазах Бекки вспыхнул гнев. – Если бы я знала, кто это сделал, мне кажется, я была бы способна убить его собственными руками.
Шторм, которая была в этом вопросе полностью солидарна с ней, спросила:
– А как к тебе попали рысь и олениха?
– Мне их принес молодой Тимми Хейес. Его семье принадлежит маленькая ферма в нескольких милях отсюда, и мальчик постоянно находит то подбитую птичку, то какое-нибудь раненое животное. И приносит их мне, – Бекки внезапно засмеялась, – я сама сказала ему, что он может приносить мне какую угодно живность, кроме змей. Я не выношу скользких извивающихся тварей.
Бекки вдруг встала и взяла Шторм за руку.
– Пойдем выпьем кофе, а потом наговоримся вволю.
Хозяйка дома распахнула дверь и пропустила Шторм вперед в безупречно чистую кухню. Первое, что гостье бросилось в глаза, был стол, накрытый красной скатертью, и четыре стула, стоящие вдоль стены под окном. В центре стола стояла высокая ваза с роскошным букетом садовых цветов. На окнах висели красные занавески – в тон скатерти, – отдернутые в стороны так, что в окно хорошо был виден задний двор. У противоположной стены находилась черная кухонная плита, рядом с ней лежала аккуратная охапка поленьев. Здесь же располагалась раковина для мойки посуды и маленький насос, подававший в нее воду. На стене, расположенной напротив окна, висели три полки – одна над другой, а рядом стояли два высоких узких посудных шкафчика. На деревянном полу не было ни пылинки, а у раковины для мойки посуды на полу лежал тканый разноцветный коврик.
– Иди в гостиную, я сейчас принесу кофе, он еще не остыл, – сказала Бекки.
Шторм кивнула и прошла через дверь, расположенную у висевших на стене посудных полок. Гостиная точно так же, как и кухня, была уютной, чистой и очень мило обставленной. По обеим сторонам камина, выложенного из дикого камня, стояли маленькие диванчики. А перед камином стоял длинный низенький столик. Напротив него находилось очень уютное на вид кресло и легкое кресло-качалка, а между ними располагался квадратный стол из сосны.
У стены за всей этой красиво сгруппированной мебелью, образовывавшей уютный уголок, стоял длинный узкий стол, на одном конце которого красовалась широкая приземистая ваза с цветами, а на другой помещалась керосиновая лампа с колбой из матового стекла. Широкий, сплетенный из полосок ткани ковер, гармонирующий по цвету с двумя маленькими подушечками на диванах, закрывал почти весь пол гостиной. Шторм сразу же подумала, что ковер сплела одна из индейских женщин, умелая мастерица в такого рода рукоделье.
Над каминной полкой висело во всю свою ширину индейское разноцветное одеяло, а на его фоне красовались и уютно тикали, отмеряя ход времени, каминные часы. На стене висел оправленный в раму живописный портрет родителей Бекки. А рядом помещалась фотография, на которой запечатлены были Шторм и Бекки в детстве.
Шторм уселась на диванчик и взяла из большой кипы журналов, лежавших на низеньком столике, один, который оказался журналом по ветеринарии. Листая его, Шторм не переставала удивляться: неужели Бекки все еще мечтает стать когда-нибудь ветеринарным врачом?
– Ну и как тебе нравится у меня? – спросила Бекки, входя в гостиную с деревянным подносом в руках, на котором стояли кофейник, две кружки, сахарница и кувшин со сливками.
– Мне здесь очень нравится, Бекки. Твой дом похож на тебя. Он такой же теплый, сердечный и милый.
Глаза Бекки засияли от радости и удовольствия, и она поставила поднос на стол.
– Спасибо, Шторм. Я лелеяла мечты о такой гостиной много лет в своем сердце. Если бы ты только видела те отвратительные комнаты, в которых я… – ее голос пресекся. И Шторм заметила страдание в глазах Бекки, которое вызвали у нее воспоминания о прошлом.
– Прошедшие годы не принесли тебе добра и радости, это правда, Бекки? – спросила она как можно спокойнее, пока ее подруга разливала кофе по кружкам.
Бекки горестно покачала своей темноволосой головкой, и ее глаза затуманились от слез.
Но тут же, хитро подмигнув подруге, она улыбнулась, и в глубине ее глаз зажглись веселые искорки.
– Те дни безвозвратно миновали, Шторм, – сказала она твердо и уверенно, – а я никогда не оглядываюсь назад. Это мое правило.
Она ловко скинула туфли и уселась на диванчик, поджав под себя босые ноги.
– А теперь расскажи мне, что произошло в твоей жизни за последние шесть лет, – потребовала она с улыбкой от Шторм и отхлебнула кофе из своей кружки. – Понравилось ли тебе житье-бытье в Шайенне? И как у тебя обстоят дела с личной жизнью? Ты влюблена? Появился ли в твоей жизни любимый человек?
От такого града посыпавшихся на нее вопросов Шторм разобрал безудержный смех. Посмеявшись вволю, она ответила на них, как говорится, в порядке поступления. Умолчав о той причине, по которой она уехала в Шайенн, Шторм соврала, что город ей пришелся по душе. Что же касается личной жизни, то здесь Шторм честно призналась в полном ее отсутствии. Не появилось у нее за это время и любимого человека.
Она сидела у незажженного камина и сама удивлялась, насколько пусты и скучны, оказывается, были ее годы, проведенные вдали от родного ранчо. Ее рассказ о событиях последних четырех лет не занял и десяти минут.
Но выслушав до конца историю самой Бекки, Шторм от души возблагодарила судьбу за свои тихие, внешне непримечательные годы, проведенные в труде и заботах.
В прошлом ее подруги не было ничего привлекательного для самой Шторм, напротив, многие события жизни Бекки произвели на нее удручающее впечатление.
Сдержанно и сухо Бекки повела свой рассказ о скитаниях из семьи в семью, с места на место, после того как она покинула дом многосемейного поселенца. Три раза за это время она жила в Шайенне, где вынуждена была работать с утра до ночи на чужих людей – она мыла и скребла пол, носила воду, была на побегушках.
Наконец ее отдали в дом к одной семейной паре, которой принадлежало небольшое ранчо.
– Они были еще довольно молоды, лет тридцати пяти, не старше, и до сих пор бездетны. Хозяйка постоянно хворала и большую часть времени проводила в постели, охая и жалуясь на свое плохое самочувствие. У каждого супруга была своя отдельная спальная комната, и я ни разу не видела, чтобы Маркус входил в спальню. Думаю, именно чувство полного одиночества толкнуло нас обоих навстречу друг другу. Он был внешне очень привлекательным мужчиной, сильным и мужественным, и прежде чем я поняла, что произошло, мы уже стали любовниками, – Бекки сделала глоток кофе и поставила кружку на стол. – Хотя мне доставляла удовольствие половая близость с Маркусом, я не любила его. Я не позволяла себе серьезно увлечься им, потому что у него была жена, жена, которую он давно уже не любил, но которую он не мог бросить.
Поэтому, когда мне исполнилось восемнадцать лет и мне разрешили, наконец, самостоятельно распоряжаться своей собственной жизнью, я собрала пожитки, и Маркус с большой неохотой вынужден был отвезти меня в Шайенн, – губы Бекки тронула легкая улыбка. – Он оставался со мной в городе, пока я окончательно не устроилась. Я нашла себе место официантки в ресторане при городской гостинице, и меня поселили в крошечную комнатку одного пансиона.
Прежде чем мы расстались, он заставил меня взять у него небольшую сумму денег и потребовал дать ему обещание, что, если дела у меня не заладятся, я непременно вернусь назад на его ранчо.
Но я-то прекрасно знала, что там у меня нет никакого будущего, и поэтому я твердо решила устраиваться в этой жизни самостоятельно, рассчитывая только на собственные силы. Но жалованье мое было мизерным, а чаевые очень скудными. Самый большой доход в виде чаевых я получала от проституток, которые время от времени заходили в наше заведение. И вот, когда я в очередной раз увидела, как они открывают свои сумочки и оттуда выглядывают радужные купюры крупного достоинства, мне пришла в голову простая мысль: если я отдала однажды свое тело одному мужчине, почему бы мне не отдать его и другим – за плату? Так я спросила саму себя и, недолго думая, через неделю решительно направилась в одно модное увеселительное заведение города, где уже через час приступила к исполнению обязанностей, связанных с моей новой профессией.
Я быстро поняла, что мне надо и как себя вести, чтобы добиться своего. Обслуживание бесконечной вереницы безымянных клиентов было не для меня. Я должна была так или иначе разузнать о людях, с которыми делила свою постель – пусть даже и на короткое время. И поэтому я узнала имена тех мужчин, которые были добры, щедры и богаты. Через пару недель я сняла маленький домик на окраине города и сообщила пяти-шести солидным клиентам, – которым было уже за пятьдесят, – где они смогут найти меня.
– Мои дела с тех пор пошли как нельзя более хорошо, – продолжала Бекки после небольшой паузы. – Все джентльмены, с которыми я свела дружбу, оказались людьми щедрыми и великодушными. Они, как правило, оставляли значительные суммы денег на прикроватном столике, уходя от меня. И очень скоро у меня в банке уже лежал такой капиталец, о котором я раньше не могла даже и мечтать.
Но я все время скучала по тем местам, где была счастлива в детстве. Тоска мучила и изводила меня, не давая покоя, пока однажды утром, проснувшись, я не решила твердо, что сейчас встану и поеду домой. Я сообщила троим из своих клиентов – тем, к кому была особенно расположена, – что буду встречаться с ними по уик-эндам, а остальным двум сказала, что выхожу из игры. Я сняла свои деньги со счета в банке и заказала место в дилижансе до Ларами. Затем я купила этот дом и… отгадай, что еще я сделала? – глаза Бекки сияли от восторга.
– Представления не имею, – вяло отозвалась Шторм, ошеломленная рассказом Бекки, не в силах переварить эти ужасные новости. – Ты, наверное, преступила закон и стала разбойницей.
Бекки разразилась веселым смехом.
– Знаешь, иногда я думаю, что, действительно, лучше бы я пустилась в разбой, чем развлекала своим телом мужчин, – Бекки снова перешла на серьезный тон. – Нет, я имею в виду другое. Теперь я каждый день после полудня хожу помогать доктору Стивенсу, ветеринарному врачу. Он учит меня лечить животных.
– Бекки! Это же чудесно! – Шторм схватила маленькую ладонь подруги и крепко сжала ее в своих руках. – Это как раз то, о чем ты всегда мечтала.
– Я знаю, – глаза Бекки просто лучились от счастья. – Я не могу поверить в то, что это происходит на самом деле. Я…
Внезапно за их спиной раздался хорошо знакомый мужской голос:
– Я только что видел Бьюти, привязанную у коновязи, и подумал: неужели Кейн продал, в конце концов, кобылу Шторм?
