Глава 14
— По коням! Пока в путь!
Анджелина переживала, пожалуй, самые неприятные минуты в своей жизни. Она скакала на одной лошади с испанцем, сидя позади него, ее руки обхватывали атамана за талию, а запястья были связаны у него на животе. Ее голова раскалывалась, будто в нее глубоко вонзили острый нож. Анджелина пыталась сидеть прямо, чтобы лишний раз не дотрагиваться до омерзительного ей разбойника. Ее спина и руки занемели от напряжения. Но когда во время скачки ее начало все чаще бросать на одетую в темно-зеленый бархат спину атамана, Анджелина постепенно смирилась и оперлась на него, тут же скорее почувствовав, чем услышав его самодовольный смех. Она собралась было снова выпрямиться, как бы это не было ей трудно, но потом решила не тратить зря последних сил и поберечь себя.
Разбойники оставили своего убитого товарища валяться распластанным в грязи около тлеющих углей догоревшего костра — бросив его лесным хищникам, волкам и лисицам.
Жестокие безжалостные мысли терзали Анджелину, последняя надежда погасла у нее в душе.
Она продрогла, ее платье отсырело за то время, пока девушка лежала на конской попоне. На Анджелине не было верхней одежды — ни плаща, ни накидки. Холодный ночной ветер во время стремительной скачки продувал ее до костей, и она испытывала помимо своей воли унизительное для нее чувство благодарности за живое тепло, исходящее от тела испанца.
Если Анджелина чувствовала себя неуютно и мучилась от тяжелых предчувствий, то каково было в этот момент Клэр, одетой в жалкие остатки шелковой ночной рубашки! Клэр маячила перед глазами Анджелины белым расплывчатым пятном, она тоже сидела на коне позади одного из разбойников, и время от времени сквозь монотонный топот копыт Анджелине казалось, что она слышит крики, вырывающиеся из груди кузины.
Анджелина постаралась отвлечься, мысленно перенесясь в лагерь Мак-Каллафа. Она спрашивала себя, что сейчас делает Рольф? Вернулись ли его телохранители с охоты? И отправились ли они уже все вместе на еще более грандиозную вылазку за опасной дичью? Однако, Анджелина не могла слишком надеяться на них. Нельзя было с уверенностью сказать, знает ли Мак-Каллаф, где находится убежище испанца, и нельзя было гарантировать, что спасение подоспеет вовремя. Анджелина могла полагаться только на саму себя, но сумеет ли она справиться со столь сложными обстоятельствами своим единственным оружием — здравомыслием и отвагой?
По сравнению с лагерем испанца, лагерь Мак-Каллафа казался просто роскошным.
Анджелину и Клэр втолкнули в маленькую хижину, состоявшую всего из одного помещения, без потолка — так что вверху виднелось низкое перекрытие крыши, окон не было, но было две двери, расположенные одна напротив другой, пол был грязным, стены бревенчатые, необшитые и даже неотесанные. С этой обстановкой совершенно не вязались три изящных полированных кровати из дерева с резными спинками. Они были застелены ткаными покрывалами тонкой работы, стегаными одеялами, сделанными терпеливой искусной рукой, и простынями с монограммами; правда, белье было довольно несвежим.
Дорогие брюссельские ковры устилали грязный пол, а возле грубого обмазанного глиной камина была свалена столовая посуда из серебра, меди, а также причудливые осколки и целые, но треснувшие чашки, тарелки, блюдца, составлявшие когда-то чудесные фарфоровые сервизы.
До Анджелины не сразу дошло, что это было награбленное разбойниками добро у убитых ими и обобранных до нитки переселенцев, пересекавших Ничейную Землю. Поняв это, она почувствовала, как у нее все сжалось внутри и, когда ее взгляд упал на любовно и старательно украшенную ручной резьбой деревянную колыбель, она до боли сжала зубы, пытаясь преодолеть подступающую к горлу тошноту. Они с Клэр были не единственными женщинами здесь в логове разбойничьей шайки. На самой дальней от камина кровати сидела неряшливая женщина с серым лицом и сальными каштановыми прядями волос. В плохо освещенной дрожащими языками пламени комнате ее широко раскрытые глаза казались безумными, а распухшее тело выдавало довольно поздний срок беременности. Ее губы двигались, но совершенно беззвучно, и она время от времени утирала слюну, бежавшую из угла рта, тыльной стороной ладони.
— О Боже! — простонала Клэр очень тихо и упала, как подкошенная, на ближайшую постель, зарывшись лицом в подушку и закрыв голову руками.
Анджелина медленно подошла к ней и села рядом, напряженная, как струна, положив руку на плечо кузины. По телу Клэр пробежали судороги, ее бил сильный нервный озноб, так, что от охватившей ее дрожи задрожала хрупкая кровать. Анджелина была поражена тем, как сильно исхудала кузина за последнее время. Ее кости выпирали из-под обтянувшей их кожи. Анджелина наклонилась, подхватила свисавшие края покрывала и укутала ими кузину.
В этот момент в хижину вошел атаман — высокий испанец, все еще бросая на ходу через плечо какие-то распоряжения. За ним ввалилась горстка его людей. Они столпились у огня, потирая руки, откидывая крышки с кастрюль и горшков и вынимая фляги с крепким спиртным. Несколько разбойников перевязывали свои свежие раны в грязных заляпанных кровью самодельных бинтах, меняя их на чистые.
Один из грабителей что-то проревел, обращаясь к женщине, сидящей на дальней кровати, та моментально сползла с постели, быстро-быстро моргая испуганными глазами. Торопясь, дрожащими руками она начала накладывать черпаком в тарелки какое-то отвратительно пахнувшее месиво из железного котла, висевшего над огнем. Все это было проглочено со зверским аппетитом, а остатки собраны кусками черного хлеба и тоже без дальнейших церемоний отправлены в рот.
Анджелина, сидевшая рядом со своей кузиной на постели и старательно растиравшая ее онемевшее тело, чтобы хоть немного согреть его, заметила взгляды мужчин, которые те все чаще бросали на нее. Хотя от страха у нее выступила гусиная кожа, а мышцы внизу живота напряглись и занемели, она всеми силами старалась не подавать никакого вида, что что-то заметила. Минута сменяла минуту… Клэр все еще била сильная дрожь. Бездействие казалось Анджелине невыносимым, она не могла больше сидеть сложа руки и ждать, пока разбойники решатся на какие-нибудь действия по отношению к ней. Анджелина заерзала на кровати, ее взгляд остановился на бутыли с виски. Решительно и твердо сжав губы, она соскользнула с высокой постели и направилась к расположившимся у огня разбойникам.
— Можно мне налить в чашку вот этого? — спросила она негромким голосом, коротко указав рукой на бутыль.
Испанец пристально взглянул на нее, в глубине его прищуренных глаз зажегся огонек.
— Ну, конечно, сеньорита.
Оглядевшись вокруг, Анджелина взяла большую глиняную кружку и подставила ее под струю виски, льющуюся из огромной бутыли, которую наклонил низкорослый лысый разбойник с двумя выбитыми передними зубами.
— Спасибо, — повернувшись, она направилась назад к кровати, где помогла Клэр привстать и поддерживала кружку, пока кузина пила. И хотя Клэр захлебывалась крепким алкоголем, Анджелина с облегчением видела, как слабая краска залила ее лицо, и бледные щеки слегка порозовели.
— Может быть, вы сами тоже выпьете, сеньорита?
Анджелина быстро взглянула на испанца, сразу насторожившись.
— В кружке вполне достаточно на двоих.
— Нет, вы должны выпить, как следует. Я, Дон Педро Альварез-и-Казрола настаиваю на этом.
— Спасибо, но я не буду пить.
— Я заинтригован. Вы — женщина не только отважная, но и предусмотрительно осторожная, — атаман откинулся на спинку роскошного кресла, выполненного искусной рукой подлинного мастера, и вытянул перед собой свои длинные ноги.
Мужчины у очага ухмылялись, не отрывая жадных взоров от Анджелины.
Анджелина понимала, что сейчас идет игра в кошки-мышки, где она, конечно, выступает в роли жертвы. Девушка поставила кружку в сторону, ничего не сказав в ответ на слова атамана и делая вид, что очень занята уходом за Клэр, которую она опять уложила и тщательно укрыла одеялами. Клэр, широко открыв свои огромные зеленые глаза, уставилась на нее невидящим мутным взглядом, в котором отражалось настоящее страдание.
— Оставьте свою подругу, сеньорита, и подойдите ко мне.
Анджелина бросила на него быстрый взгляд.
— Это моя кузина.
— Тогда оставьте вашу кузину и подойдите сюда. Немедленно.
Она могла или не подчиниться приказу испанца, что несомненно побудило бы того применить силу или повиноваться. Не желая давать ему повод лишний раз дотрагиваться до себя и применять грубую силу, она встала и гордой поступью подошла к нему. Остановившись в нескольких шагах от его кресла, она вызывающе вскинула вверх подбородок.
— Вам что-то надо от меня?
— Просто я хочу получше разглядеть вас. Как вас зовут? — у атамана были светло-карие, почти желтые глаза, окруженные темными кругами, как у хищной птицы.
Анджелина назвалась, произнося свое имя как можно более бесцветным, хотя и твердым, голосом. Она бросила взгляд на остальных мужчин, потом перевела его на предметы домашней утвари. Разбойники выбрали себе из кучи добра тарелки и столовые приборы.
Анджелина отыскивала взглядом хоть что-то, что могло служить оружием. Но не могла ничего найти не было видно ни ножа для разделывания мяса, ни просто кухонного ножика, не было поблизости ни тяжелого ковша, ни железного половника, что могло бы послужить Анджелине увесистой дубиной. Она остановила взгляд на испанце. У него на поясе все еще висели ножны, из которых выглядывала украшенная гравировкой рукоять кинжала с клинком, испачканным засохшей кровью.
Дон Педро кивнул лысому разбойнику:
— Ты чего же это не ухаживаешь за дамой, Санчес? Налей даме освежительного напитка!
Разбойник осклабился и, взяв фарфоровую чашку с отбитой ручкой, протер ее изнутри пальцем, а затем налил в нее виски. Дон Педро принял у него чашку, затем протянул свой кубок, чтобы его снова наполнили. Наконец, обернувшись, он протянул чашку Анджелине.
— Хотите выпить со мной, Анджелина?
Однако, несмотря на вопросительную интонацию, это не был вопрос. Анджелина взяла предложенную ей чашку с виски.
— Почему вы хотите выпить именно со мной? У вас разве недостаточно людей, чтобы поддержать компанию?
— Вы имеете в виду моих ребят? Да, конечно, они могут составить мне компанию, но на них не так приятно смотреть, как на вас.
— Пьяную женщину едва ли можно назвать приятной компанией.
— Вы не правы. Пьяные женщины могут быть очень… веселыми. А вы такая холодная, что я хочу немного разогреть вашу кровь.
— Выпивка здесь не поможет, меня просто начнет тошнить и выворачивать наизнанку.
Странная улыбка — без тени теплоты или доброго чувства — тронула тонкие губы испанца.
— Вы что, хотите подобными уловками убедить меня отказаться от своих намерений?
Итак, Анджелине нужно было все начинать сначала и делать вторую попытку.
— Лучше было бы использовать вот это, — указала она на жидкость в чашке, — для лечения ран ваших людей. У меня есть некоторые познания в лекарском деле. Хотите я посмотрю ваших раненых?
Атаман склонил голову.
— И вы действительно сделаете это?
— Да, а почему бы нет?
— Это великодушно с вашей стороны, учитывая ваши обстоятельства.
— Мои обстоятельства? — Анджелина обеими руками судорожно ухватилась за чашку с отбитой ручкой, так крепко сжав ее, что острые сколы фарфора больно впились ей в ладони.
— Да, ваши щекотливые обстоятельства.
Она вопросительно взглянула на него, начиная догадываться, к чему он клонит, и не обращая внимания на боль в ладонях и шум в ушах — последствие удара в голову.
— Вы намекаете на мои особые отношения с Мак-Каллафом? Но это не так, я никогда не была его женщиной, поэтому у вас нет никаких причин пытаться отомстить ему через меня. Я была просто его пленницей.
ѕ Неужели вы думаете, я поверю вам, зная, что вы находились с ним под одной крышей?
— У него… была другая женщина, которая интересовала его больше, чем я.
Вдаваться в дальнейшие подробности не имело смысла. Усилием воли Анджелина сдержала себя, позволив лишь мгновенным движением ресниц указать в сторону Клэр.
Испанец резко повернул голову к кровати, на которой лежала несчастная кузина.
— Эта? Ну и дурак же он.
Он не сделал ни малейшей попытки понизить голос или скрыть свое пренебрежение. Клэр открыла глаза, нахмурилась, затем приподнялась на локтях. Она дотянулась до оставленной рядом с ней кружки с остатками виски и залпом осушила ее.
Анджелина перевела взгляд своих потемневших глаз с испанца на кузину и опять на испанца.
— Я так не думаю.
— А я думаю. Значит, вы девственница?
— Это не ваше дело!
Анджелина слегка покраснела. Она сама не знала, что было более оскорбительным: сам вопрос или та небрежная манера, в которой он был задан.
— Напротив. Мне это следует знать наверняка.
— А я считаю, что в этом нет необходимости. Итак, вы хотите, чтобы я ухаживала за вашими ранеными?
Атаман вскинул вверх бровь, но, казалось, будучи полностью уверенным в себе, он решил на этот раз проглотить ее дерзость. Достав мексиканскую сигару, он прикурил от тлеющей обугленной ветки, которую достал из очага, и выпустил струю дыма.
Сделав энергичный жест, он, наконец, сказал:
— Я уверен, что они будут благодарны вам за заботу.
Скрепя сердце Анджелина принялась за работу, вскипятила воду и обмыла резаные и огнестрельные раны, которые разбойники показали ей. Большинство ранений не были серьезными, поскольку тяжелораненых, не способных ускакать верхом разбойники бросили на поле боя — на милость Мак-Каллафа.
Двигаясь по комнате, она не могла отделаться от неприятного чувства, что испанец пристально следит за каждым ее шагом. Его притворное терпение, его недвусмысленная угроза овладеть ею, высказанная еще на лесной поляне, — все это беспокоило Анджелину и казалось ей более опасным, чем примитивная похоть Мак-Каллафа. Анджелине пришла в голову мысль, что отсрочка исполнения его желания будет ей дорого стоить, и он заставит ее оплатить сполна каждую минуту, которую он вынужден сейчас ждать.
Среди более или менее серьезных ранений была одна рана ноги, из которой следовало извлечь пулю. Раненым был совсем юный парень — не более двадцати лет от роду, но он ругался с таким остервенением, так грязно и изощренно, что Анджелине с трудом давалась вся эта операция. Она орудовала кончиком тупого, потускневшего ножа.
— Возьмите, сеньорита. Может быть, это вам больше подойдет?
Дон Педро, перегнувшись через лавку, на которой лежал юноша, протягивал Анджелине свой кинжал, держа его на раскрытой ладони. На его губах играла загадочная улыбка. Голос испанца звучал спокойно, совершенно обычно и не привлекал внимания присутствующих в комнате. В ожидании ответа он сделал последнюю затяжку и швырнул окурок сигары в огонь очага.
Анджелина протянула руку и сжала пальцы на роскошной рукояти кинжала. Желание вскочить и вонзить клинок в человека, стоящего рядом, было так велико, что у нее на мгновение потемнело в глазах, голова закружилась, и она с трудом могла что-либо видеть вокруг. Но твердое сознание того, что атаман преследовал свои коварные цели, предлагая ей оружие, искушал ее, прекрасно зная, что в состоянии в любой момент защитить себя от покушения с ее стороны, заставило Анджелину одуматься и взять себя в руки. Броситься сейчас с ножом на испанца, желая обрести свободу, было для нее равносильно самоубийству. Ведь она не могла надеяться, что даже заколов его, одолеет остальную дюжину разбойников и сможет убежать отсюда. То, что атаман все это предусмотрел и заранее продумал, было видно по его жесткой улыбке, когда Анджелина снова повернулась к раненому юноше, лежащему на лавке, и занялась им.
После того, как пистолетная пуля была извлечена из мягкой ткани ноги, Анджелина отложила кинжал в сторону и занялась промыванием глубокой раны. Испанец и не пошевелился, чтобы убрать свое оружие подальше от девушки. Он ждал до тех пор, пока был сделан последний узел на повязке, наложенной на рану, и только потом протянул руку.
— Передайте мне мой кинжал, сеньорита!
— Разрешите я его вымою, — произнесла Анджелина холодно-вежливым тоном. Оба играли друг у друга на нервах, сама Анджелина научилась этому у Рольфа. Лично она пыталась выиграть в этой игре время.
Анджелина погрузила кинжал в воду и начала соскабливать с него следы запекшейся крови, размышляя над тем, можно ли рассчитывать на чувство обязанности к ней мужчин, которым она оказала помощь. Надежда на это была, конечно, слабой, но, по крайней мере, Анджелина сделала все, что могла.
— Вот возьмите, — произнесла она и осторожно передала оружие в руки испанца.
Она устремила на него свои чистые серо-зеленые глаза, выражавшие полное простодушие и бесстрашие.
Во дворе неожиданно залаяла собака. Один из разбойников поднялся, направился к двери и, открыв ее, выглянул наружу. Клэр вздрогнула и проследила глазами за движениями разбойника. Она, по-видимому, находилась в трансе и не отдавала себе отчета в том, что происходит вокруг. Ее глаза неподвижно застыли, уставленные в проем открытой двери, затем, когда дверь захлопнули, веки Клэр снова опустились.
— Все в порядке, — доложил разбойник.
Беременная женщина вернулась на свою кровать, достала откуда-то из-под одеяла цитру и начала играть. Зазвучавшая мелодия была успокаивающей и удивительно нежной, звуки ее мягко растворялись в сгустившемся сумраке. Трое раненых, повалившихся на свои матрасы, лежавшие на полу позади кровати игравшей на цитре женщины, громко храпели, забывшись тяжелым сном от большого количества выпитого виски. Другие завернулись в одеяла, подставив спины поближе к огню; за столом оставалось всего несколько человек, которые ожидали своей очереди, чтобы заступить в караул.
— Вы все сделали превосходно, большое спасибо, — похвалил испанец Анджелину.
Она опять повернулась к чану с водой, вымыла в нем руки и вытерла их о тряпку, которая была, похоже, прежде льняной мужской рубашкой.
— Любой на моем месте сделал бы то же самое, даже вы.
Дон Педро пожал плечами.
— Пожалуй, если бы мне захотелось это сделать. Но лично я не ожидаю внимания ни с чьей стороны, когда бываю болен. Почему такое внимание или чью-либо помощь должен ожидать кто-то из моих людей?
— Вы что, стоик? Или вам так везет, что у вас не было тяжелых ранений?
— Вам стало жаль моих ребят? — ответил вопросом на вопрос испанец тихим, мурлыкающим голосом, — настало время проявить сочувствие и ко мне.
Анджелина взглянула на него вопросительно.
— Так вы тоже ранены и скрываете это от всех?
— Да, я кое-что скрываю, хотя это не рана, — слова были произнесены угрюмым тоном, без тени веселья, хотя в его странного цвета глазах сквозило выражение плотоядной радости от приближения долгожданной минуты.
Он был всего в шаге от Анджелины, и эта близость была пугающей, другого слова не подберешь, Анджелина физически чувствовала исходящую от него угрозу. Возможно, из-за вспышки его бешеного гнева там на лесной поляне, когда атаман внезапно на глазах у всех убил человека, или по причине его полной бессердечности даже к своим людям, выразившейся в том, что он бросил тяжелораненых на погибель, а, может быть, из-за очевидности дикого безжалостного нрава испанца, проявившегося в жестокой расчетливой игре с ней, Анджелиной, — Анджелина вдруг осознала, что так боится его, как не боялась ни одного человека в жизни. Отсутствие видимых проявлений жестокости или страсти к ней не могли сбить девушку с толку, обмануть ее. Более того, ее страх постоянно возрастал, потому что она не могла понять, что он собирается делать, каков будет его следующий шаг.
Она глядела на него, не в силах отвести взор, как загипнотизированная змеей птичка. Испанец, не сводя с нее глаз, взял из рук Анджелины тряпку, о которую та все еще вытирала руки и вцепился костлявыми пальцами в ее запястье. Его прикосновение было сухим и горячим, как прикосновение раскаленного куска железа, взгляд атамана затуманился.
Кивнув головой на одну оставшуюся свободной кровать в комнате, он произнес:
— Пойдем.
Это означало, что он хочет взять ее прямо здесь в переполненной людьми комнате на глазах у свернувшихся у огня разбойников. Он разденет ее догола и выставит их половой акт напоказ всем присутствующим, чтобы одновременно раздразнить других мужчин и смертельно оскорбить, в прах растоптать ее душу. Холодный ужас охватил Анджелину. Она попятилась, выражая всем своим существом полное нежелание повиноваться ему, на ее бледном лице застыло выражение отвращения и решимости сопротивляться до конца. Но взглянув на него, она с трепетом увидела, что испанец доволен такой реакцией на свои слова и ее неповиновение только раззадоривает его. Мелодия, звучавшая в комнате, становилась все резвее, женщина начала сбиваться с ритма и фальшивить. Пружины кровати, на которой лежала Клэр, заскрипели, и она внезапно села, устремив на Анджелину пристальный взгляд. Неожиданно рывком Клэр вскочила на ноги и застыла, стоя на матрасе; мерцающий свет от затухающего камина отбрасывал ее причудливую тень, похожую на тень античной богини, на стену. Клэр смеялась, низкий звук рождался у нее где-то в глубине горла и мощно вырывался наружу, смех был сильным и оживленным и почти не походил на истерику. С полузакрытыми глазами Клэр начала шире распахивать разорванный ворот ночной рубашки, спуская ткань с плеч, пока не обнажились розовые соски ее высокой красивой формы груди. Раскачиваясь в медленном ритмичном танце, она все ниже стягивала с себя скользкий, телесного цвета шелк, открывая нежную выпуклость живота, здесь она помедлила на секунду, ткань задержалась на бедрах, еще отчетливее оттеняя приоткрывшийся треугольник между ее ног и, наконец, соскользнула на простынь. Тогда Клэр подняла руки к шапке своих огненных роскошных волос и растрепала их, окутав густыми прядями плечи, взгляд ее блестящих изумрудного цвета глаз был самозабвенным и отрешенным. Извиваясь всем телом, она бесстыдно разводила бедра, вращая задом, имитируя совокупление.
Испанец замер на месте от изумления, все еще держа Анджелину за руку. За их спиной — Анджелина хорошо слышала это — один из мужчин громко сглотнул слюну, а другой смачно выругался. Огонь в затухающем камине вдруг зашипел и вспыхнул с прежней силой оранжевыми и голубыми языками пламени. Было слышно, как на улице уныло завывает ветер. Собака вновь залилась звонким лаем, а потом неожиданно умолкла.
Внезапно рассвирепев, Дон Педро бросился к игравшей на цитре женщине, сделав перед ее носом рубящее движение рукой. Музыка вмиг прекратилась, как будто струны перерезали острым ножом.
Клэр огляделась вокруг, ее губы кривила бесстыдная улыбка.
Отшвырнув ногой в сторону ночную рубашку, она подошла к краю кровати и легко спрыгнула на пол. Вытянув вперед руки, Клэр двинулась к высокому худому испанцу, и подойдя к нему, обвила вокруг его шеи свои белые тонкие руки.
— Возьми меня, — произнесла она низким хриплым голосом, в котором слышалась дрожь, — возьми меня сейчас, немедленно. — На ее глазах блестели слезы.
— Клэр, не надо, — выдохнула Анджелина, испуганная и обескураженная звучавшими в голосе кузины самозабвением и полным отчаяньем.
Неужели извращенное чувство соперничества побудило Клэр на этот безумный шаг, как будто ей невыносимо было видеть, что ей предпочли Анджелину? Или, может быть, ею двигало желание уберечь кузину от позора, дать ей возможность собраться с силами, пока она будет отвлекать испанца Анджелина не знала, что и подумать.
— Ты что же это, ревнуешь, моя маленькая сестричка? — пробормотала Клэр, как бы в полузабытьи, — не надо. Твое время еще придет.
Дон Педро отпустил Анджелину и схватил Клэр за руки с такой силой, что та взвизгнула от боли, и краски ее лица сразу поблекли. Он встряхнул ее так резко, что голова Клэр безвольно дернулась, откинувшись назад.
— Пошла на свою постель!
— Ты… ты не хочешь меня? — захныкала Клэр.
— Нет, — это было сказано нарочито грубым тоном. Когда Клэр стала опадать на пол, он резко разжал руки, как будто считал ниже своего достоинства касаться ее тела. Но в его глазах при этом горел огонек жадного любопытства и предвкушения особо изощренного удовольствия. Он снова сжал запястья Анджелины, в то же время другой вытянутой рукой подталкивал Клэр впереди себя.
— Думаю, мы можем разместиться на этой кровати втроем.
До Анджелины еще не дошел смысл его слов, а Клэр уже вскочила на ноги, ластясь к нему, как кошка, и вдруг в припадке восторга прыгнула на него, ее руки обхватили его шею, ее ноги обвили бедра атамана, острыми длинными ногтями она, как безумная, вцепилась в него с нешуточной силой.
— Нож, нож, — задыхаясь повторяла она и, открыв рот, вцепилась зубами в шею испанца.
Времени на размышления не оставалось, надо было действовать. Анджелина ухватилась за рукоять кинжала и стремительно выхватила его из ножен, висевших на поясе Дон Педро. Но тут ее отбросило в сторону резким движением, которым испанец отшвыривал от себя обвившую его своим телом Клэр. Анджелина отлетела к висевшей колыбели, ударившись об нее спиной, она увидела, как кузина, упавшая на пол, подбирает под себя ноги и склоняется, закрывая свою наготу потоком огненных волос и утирая окровавленный рот. Клэр взглянула ненавидящим взором изумрудных глаз на человека, стоящего перед ней и схватившегося за рану на шее, затем она перевела взгляд на Анджелину.
— Почему ты не убила его?!
— Потому что… — начала она, но испанец резко оборвал ее.
— Потому что она, в отличие от такой твари, как ты, которая думает не головой, а местом, расположенным между ногами, знает: это бесполезно, — и он направился к Анджелине, приближаясь медленным шагом, вытянув вперед руку открытой ладонью вверх, — отдай мне кинжал. Верни мне снова мой клинок, и ты станешь только моей женщиной. Смотри, если ты заставишь меня забрать его силой, ты узнаешь каждого парня, присутствующего здесь, еще до того, как кончится эта ночь. Ты станешь такой же, как Элис, видишь, она сидит в углу, вещь женского пола, которой пользуются здесь все подряд. Обещаю тебе это.
— О, Анджелина! — прошептала Клэр в отчаянии, обведя взглядом комнату и мужчин, уже приподнимающихся со своих мест. Ей казалось очевидным, что именно было разумным в данной ситуации, как именно следовало поступить Анджелине, чтобы с ней случилось меньшее зло. Неужели сама она этого не видит? Но Анджелина, наблюдая мрачное приближение к ней шаг за шагом атамана и держа в руке увесистый кинжал за рукоять, украшенную золотом и серебром, просто не могла заставить себя быть разумной, и не желала расставаться с оружием. Чем ближе подходил к ней испанец, тем крепче сжимала она кинжал в руке. Она чувствовала растущую в душе ожесточенность, и решимость идти до конца охватила ее, прибавляя сил. Анджелина глубоко вздохнула, взгляд ее стал твердым и суровым.
Что же касается атамана, он был в высшей степени самоуверен, чему не стоило удивляться. Она уже однажды добровольно отказалась от преимущества, почему бы ей не отказаться еще раз? Он подходил все ближе, не встречая с ее стороны никаких протестов, в его глазах на изможденном хищном лице уже загорался огонек триумфа.
И тут Анджелина полоснула его клинком, держа кинжал так, как держал его Рольф в схватке с Мак-Каллафом всего несколько часов назад, и делая выпад вперед всем своим телом, целясь в незащищенные места — в живот испанца.
Он моментально среагировал, и удар пришелся ему в руку повыше локтя. Он отбил кисть Анджелины вверх, но кинжал уже разорвал его мышцы, добравшись до кости и грозя перерезать вену. На его тощем лице отразилась бешеная ярость, и замахнувшись он ударил девушку по лицу с такой силой, что сбил ее с ног. Она ударилась о стену, нож отлетел в другую сторону. Испанец, нагнувшись, подобрал свой кинжал, из его левой руки текла алая кровь. Он надвигался на Анджелину, оскалив желтые сжатые зубы и устремив на нее прищуренный безжалостный взгляд — взгляд убийцы. Собравшись с силами, Анджелина нырнула под колыбель и швырнула ее в сторону испанца; бешено раскачиваясь, деревянная зыбка разделила их. Дон Педро поймал ее за край, останавливая, а потом рванул легкую детскую кроватку с веревок и бросил на пол, обходя ее стороной. Женщина по имени Элис заплакала, застонала и неуклюже слезла с постели. Став на колени, она неловко подползла к колыбели и стала осматривать ее, ощупывая мягкое голубое одеяльце, лежащее внутри.
Анджелина отпрянула. Один из разбойников, расположившихся у очага, вытянул руку, чтобы схватить ее, но тут же отдернул свою лапу, когда испанец прокричал на всю хижину:
— Прекрати, идиот! Она — моя, и я сам буду мстить ей, наслаждаясь своей местью!
Однако эти слова не помешали разбойникам загородить дверь на улицу, к которой отступала Анджелина. Ее оттеснили к кровати, на которой недавно лежала Элис.
На хрупком столике из вишневого дерева рядом с кроватью стоял небольшой чайник и множество чашек. Анджелина схватила фарфоровую посуду и начала швырять по одной чашке в испанца, стараясь бросить их посильнее. Одна чашка задела его скулу, оставив синяк — впрочем он вряд ли в пылу борьбы заметил это. От остальных чашек испанец с легкостью увильнул. Но Анджелина слишком замешкалась на одном месте. Легким скользящим шагом испанец отрезал ей путь к отступлению, зажав ее в угол. В поисках выхода из тупика, она поставила ногу на край кровати и, внезапно споткнувшись, упала на продавленный неровный матрас. Когда Дон Педро, не раздумывая, бросился на нее, ему в лицо полетела подушка, посланная рукой Анджелины, а затем в спешке скомканные покрывала. Он отбросил подушку, от которой в разные стороны полетели пух и перья, закружившиеся в воздухе, но тут атаман на мгновение запутался в душных складках покрывала. Этого мгновения Анджелине хватило, чтобы в отчаянном прыжке оказаться на другом конце кровати, чуть не запутавшись в своих собственных юбках. В следующее мгновение, она уже приземлилась на грубый деревянный пол, всадив в ладони занозы при падении. Вскочив на ноги, Анджелина метнулась в угол между двумя кроватями.
— Анджелина… Анджелина… Анджелина… — задыхаясь, шептала Клэр, раскачиваясь из стороны в сторону с широко открытыми и потемневшими от ужаса глазами.
Голос Клэр, рыдания Элис, проклятья и возбужденные крики разбойников, — все сливалось в один общий нестройный хор.
Анджелина по стеночке начала пробираться осторожным шагом к своей кузине, тщательно избегая даже краем глаза глядеть на дверь черного хода. Но все равно Дон Педро сразу же разгадал ее намерения и бросился наперерез, заблокировав дверь прежде, чем она успела достичь ее, обогнув место, где сидела Клэр. Остановившись, она резко изменила направление движения, но в этот момент Клэр, собравшись с силами, поднялась на ноги, и обе девушки столкнулись. Прежде чем Анджелина поняла, что происходит, она почувствовала цепкие сильные пальцы, ухватившиеся за ее волосы, рванувшие ее так, что в мгновение ока она оказалась в объятиях человека, одна рука которого сильно кровоточила.
— Ну вот, — произнес Дон Педро свистящим шепотом прямо в ухо девушке, прижимая ее к своей груди, быстро вздымающейся от учащенного дыхания, — я покажу тебе сейчас, как обращаются со шлюхой, которая вздумала взять в руки нож.
Глаза Анджелины застлала от боли кровавая пелена, испанец подтащил ее за волосы к ближайшей кровати и швырнул лицом вниз. Она сильно ударилась животом о деревянный край кровати, ноги ее оставались на полу, а лицо было прижато к матрасу. Анджелина почувствовала тяжесть, навалившуюся ей на плечи, затем острие холодной стали на затылке, и тут же услышала сухой треск разрываемой одежды.
Анджелина, содрогаясь всем телом, ощущала скользящий вниз по спине клинок кинжала, которым испанец разрезал ткань ее платья, а затем Анджелина поняла, что вместе с платьем с нее падает на пол и разрезанное на спине нижнее белье, она ясно ощутила обнажившейся спиной сквозняк, гулявший по комнате. Мужская рука, лежащая на ее бедре, начала мять и щипать ее тело. Когда кинжал дошел до талии, где были собраны в складки ее юбки, Анджелина почувствовала резкое натяжение ткани, впившейся ей в живот — испанец старался перерезать образовавшиеся здесь утолщения материи. Через мгновение она будет лежать совершенно голая, беспомощная, в непристойной позе, неспособная воспрепятствовать мести испанца, в какой бы форме эта месть ни последовала. Анджелина извивалась, пытаясь лягать атамана ногами, вертела головой, чтобы набрать в легкие побольше воздуха, чувствуя, как с каждым мгновением атаман распаляется, и его свистящее дыхание становится затрудненным и частым.
Неожиданный грохот потряс стены хижины. Дверь черного хода рывком распахнулась настежь, и створка ее со всего маха ударила в стену, сорвавшись с одной петли. Дон Педро сразу же отпустил Анджелину, злобно бранясь по-испански; Анджелина взобралась на матрас и обернулась, чтобы увидеть, что происходит. В проеме двери стояли люди, одетые в бело-золотые мундиры с пистолетами в руках, позади них толпились вооруженные длинноствольными ружьями мужчины с грубыми лицами. Всем отрядом предводительствовал атлетически сложенный человек с мрачным выражением лица, с белокурыми, отливающими золотом волосами, его синие глаза были зло прищурены.
— Рольф, — выдохнула Анджелина.
С криками изумления и испуга разбойники, расположившиеся у огня, повскакали с мест, рассыпавшись в разные стороны и хватаясь за оружие. Клэр закачалась на месте и, как будто только что до нее дошло сознание собственной совершенной наготы, попыталась закрыть тело скрещенными руками. Перед домом слышались звуки оружейной стрельбы, разрывавшие непроглядную тьму ночи.
Рольф замер на пороге, и хотя выражение его лица было бесстрастным, он мгновенно окинул стремительным взглядом всю сцену, оценивая ситуацию, прежде чем остановить взор на Анджелине. Радостное чувство облегчения охватило все ее существо. Оно придало Анджелине новые силы, и когда испанец прыгнул к ней на кровать, пытаясь схватить ее, девушка вырвалась из его рук и соскользнула на пол. В развевающейся разорванной на спине одежде, она метнулась к Рольфу и бросилась ему на грудь. Он подхватил ее и заключил в спасительные надежные объятия. А вокруг них в это время гремели пистолетные и оружейные выстрелы, слышался шум рукопашного боя, в который вступили люди Мак-Каллафа. Ошеломленная всем происходящим, Клэр стала нерешительно пробираться поближе к Анджелине и Рольфу.
Но Дон Педро, смирившийся с потерей одного трофея, не хотел упускать второй. Он внезапно набросился на Клэр со спины, схватив ее поперек туловища и используя ее теплое обнаженное тело в качестве прикрытия для себя. Клэр громко вскрикнула и тут же умолкла, слезы отчаянья навернулись на ее глазах.
— Оставайся на месте, приятель, — злобно проговорил испанец, обращаясь к Рольфу, безошибочно распознав в нем предводителя.
— Эта женщина ничего не значит для меня — она мне не нужна. Слишком подержанная вещь, у нее нет гордости, в ее пустых глазах нет чувства. Так что, если ты только надумаешь тронуть меня, я перережу ей горло. Мне это сделать будет так же легко, как повару свернуть шею цыпленку.
Телохранители принца до этого не вмешивались в потасовку, сделав один-два выстрела. Но теперь вперед выступили Мейер и порывистый взволнованный Андре, собираясь напасть на испанца. Однако тот поднял свой кинжал, блеснувший отточенным клинком, и приставил к нежному белому горлу Клэр.
— Стойте! — подал Рольф резкую и твердую команду.
В доме воцарилась тишина. Сопротивление людей испанца, находящихся в помещении, было уже к тому времени подавлено, хотя с улицы все еще доносились возбужденные крики и выстрелы, свидетельствующие о продолжавшейся схватке. Андре и телохранители принца замерли на месте, глядя, как Дон Педро, увлекающий за собой Клэр, пробирался к выходу на улицу.
Но предпринять что-либо против его побега было невозможно. Находясь в крепких объятиях Рольфа, Анджелина чувствовала, как напряглись все его мышцы и судорога бессилия и полной беспомощности, пробежала по телу молодого человека. Наблюдая, как Клэр опять уходит из-под самого его носа, Рольф испытывал бессильную ярость.
Испанец распахнул дверь и с ухмылкой на лице подкрутил кончики своих опущенных подковообразных усов вверх.
— Пойдете за мной, ребята, найдете эту бабу мертвой в луже крови. — И он ступил за порог. Были слышны шаги его тяжелых сапог и шлепанье босых ног Клэр. Затем послышались крики, стрельба, придушенный вскрик и, наконец, удаляющийся стук копыт.
Свита принца подоспела вовремя, выйдя, наконец, во двор. Телохранители поддержали огнем людей Мак-Каллафа и пришли на помощь самому шотландцу, который находился под перекрестным огнем противников, прячась за поленицу дров. Содействие людей принца обеспечило перевес сил в пользу шайки Мак-Каллафа. Лишившись своего главаря и видя превосходящие силы соперника, люди испанца покинули поле боя, вскочили на своих лошадей и сломя голову бросились по дороге в том же направлении, в котором ускакал Дон Педро.
— Победу в схватке может одержать и дурак, если на его стороне преимущество в людях и оружии, — произнес Рольф, стоя над распростертым на попоне рядом с разведенным костром Мак-Каллафом.
— Ты называешь меня дураком прямо в лицо и думаешь, что тебе это сойдет с рук, потому что знаешь: я — твой должник, — проворчал Мак-Каллаф. — Я, конечно, сказал, что отказываюсь от требования выкупа за тебя и твоих людей и даже за Андре Делакруа в обмен на спасение моей головы, но это вовсе не значит, что я буду молча глотать твои оскорбления, лежа на земле!
— А как же иначе. Тебе придется потерпеть! — продолжал насмехаться над ним Рольф, взметнув одну бровь вверх, и посмеиваясь синими глазами, устремленными вниз на главаря разбойников.
В ответ Мак-Каллаф только сверкнул гневным взглядом. Он охал и взвизгивал, пока Анджелина накладывала ему повязку на раненое колено. Шотландец был подстрелен, в одну из последних атак разыгравшегося сражения пистолетная пуля угодила ему в ногу, глубоко разорвав ткани и задев кость.
— Все равно мы обратили их в бегство, как побитых собак, поджавших свои вонючие хвосты, — ворчал Мак-Каллаф.
— Да, но самый бешеный из них пес перекинул Клэр через луку седла и был таков.
— Как жаль, — произнес шотландец голосом, в котором не слышалось ни тени сожаления, и взглянул на Анджелину с выражением притворной озабоченности на лице.
— Это более чем жаль. Это означает, что всю операцию по спасению надо начинать сначала, чтобы окончательно разбить испанца, и как можно быстрее.
— И все из-за той женщины?
— Именно из-за нее, — ответил Рольф, прохаживаясь упругой походкой взад и вперед. — И ради твоего собственного покоя. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что хотя ты превратил убежище испанца в пепел и развеял по ветру все награбленные им богатства, твоему врагу понадобится менее месяца, чтобы обустроить новое логово и накрасть достаточное количество добра для своего пропитания, а тогда он снова начнет делать набеги на твою территорию.
— Это верно, чтоб ему ослепнуть!
— Тогда что же ты приобрел своей победой? — Мак-Каллаф засопел.
— Я тебя отлично раскусил, ты хитрый дьявол. Ты просто добиваешься, чтобы мои люди помогли тебе вернуть ту женщину, хотя у меня не укладыается в голове, зачем она тебе, когда у тебя есть Анджелина.
— Зачем? Да затем, что она прекрасная прислуга! — отвечал Рольф и глазом не моргнув.
Шотландец понимал, что над ним смеются, и опять засопел. Им понадобилось разбить лагерь в нескольких милях от того ада, в который было превращено логово испанца. Надо было оказать срочную помощь раненым, кроме того люди страшно устали да и кони, преодолевшие огромное расстояние в эту ночь, нуждались в отдыхе. Мейер, Оскар и Андре помогли в уходе за ранеными. И теперь все вместе — разбойники Мак-Каллафа, телохранители Рольфа с вновь принятым в их ряды луизианцем Андре — лежали у костра, завернувшись в одеяла. Шотландец настоял на том, чтобы именно Анджелина, и никто другой, занялась его раненым коленом, пусть даже в последнюю очередь, после того, как перевяжет тяжелораненых. Анджелина не возражала. Чем больше работы, тем было лучше для нее. Она боялась досуга, боялась тех мыслей и воспоминаний, которые снова начнут одолевать ее.
Когда она закончила обрабатывать рану главаря шайки, Рольф помог ей подняться на ноги.
— Можно мне немного попить? — спросил Мак-Каллаф, повернувшись на бок, и скосил свои карие хитрые глаза на Анджелину.
Прежде чем та успела ответить, Рольф сказал:
— Если ты сумеешь принести себе воды. Анджелина и так достаточно сделала для тебя.
— Спорю, что тебе самому этого было бы недостаточно, — проворчал шотландец им вслед.
Хотя Рольф слышал эти последние слова, он не нашел нужным отвечать на них. Рольф повел Анджелину от костра к небольшому углублению в земле, уютно застеленному одеялами, сереющими в предрассветных сумерках. Когда они проходили между спящими телами, один из мужчин застонал, а Элис, которую захватили люди Мак-Каллафа дрожащую от ужаса, снова запричитала, уцепившись руками в пустую колыбель, с которой не хотела расставаться.
Длинный мужской плащ, накинутый на плечи Анджелины, чтобы уберечь ее от сырого холода и скрыть разорванное на спине платье, волочился по земле и цеплялся за ветки и сухую колкую траву. Когда Анджелина укуталась в него и приподняла полы, она вдруг подумала о совершенно нагой Клэр. Неужели ей не дали никакой одежды в такой холод? И где она теперь, ее кузина? Все еще с Доном Педро или он бросил ее, как ненужную вещь, где-нибудь по дороге? И вообще жива ли она еще? Освальд и Густав были предусмотрительно посланы по следу шайки, чтобы подобрать Клэр в том случае, если ее оставят по пути. Полученные ими указания состояли также в том, чтобы не сближаться с разбойниками, бдительно избегать нападения из засады и не делать попыток спасти Клэр силой, поскольку это может последней стоить жизни.
Анджелине казалось, что такого осторожного наблюдения недостаточно, что надо принимать активные меры по спасению кузины. Хотя, какие именно, она не знала, но чувствовала себя виноватой перед Клэр, как будто бросила ее в беде. И тем более уехать сейчас отсюда, не оказав помощи кузине, выглядело бы как явное предательство. Хотя Анджелина понимала, что ничего не сможет сделать одна, не могла она упрекнуть в бездействии и Рольфа с его свитой. Их действия были скованы опасением за жизнь Клэр, как стальными оковами.
Теперь уже испанец наверняка будет начеку против любого дерзкого налета на свои ряды, подобного тому, который вырвал из его рук Анджелину и разрушил его лагерь. Пройдет немало времени, пока он опять забудется и потеряет бдительность, и, может быть, подумает, что Клэр не представляет больше ценности для Мак-Каллафа и всех тех, кто находится вместе с ним. И тогда только испанец решит, что, пожалуй, никого не заботит, вернется ли он на пепелище своего прежнего лагеря или остановится в какой-нибудь заболоченной чаще, кишащей змеями. Но сколько времени понадобится, чтобы все это произошло своим естественным порядком, никто с уверенностью сказать не мог.
Вытянувшись под одеялами, Анджелина время от времени начинала дрожать в нервном ознобе. Казалось, что источник судорог находится где-то в глубине нее, и оттуда волны дрожи распространяются по всему телу. Анджелина знала, что дрожит не от холода, ей было тепло лежать рядом с Рольфом, который, впрочем, избегал лишних прикосновений к ней. Дрожь Анджелины была последствием тех событий, которые довелось пережить ей этой ночью, это была ответная реакция ее организма на страх и унижение, подавляемые ею в себе вплоть до настоящего момента, когда наконец все кончилось, и она имела право расслабиться.
Анджелина думала, что дрожь скоро пройдет, но она все не проходила. Судороги пробегали по ее телу, зубы стучали, а нервы были натянуты, как струна.
— Анджелина… — прошептал Рольф, повернувшись к ней и слегка касаясь ее плеча. — Что с тобой?
Ей было трудно повернуться к нему лицом, она не знала, что он думает обо всем случившемся — об испанце и о ней самой, о той непристойной сцене, которую принц, к счастью, прервал своим вторжением.
Но, в конце концов, ее потребность в ласке стала столь настоятельной, что у Анджелины больше не было сил сопротивляться.
— Обними меня, — выдохнула она еле слышно, дрожащим голосом, — пожалуйста, обними меня.
Он обнял и притянул ее к себе, его руки осторожно высвободили прижатые плечом волосы и нежно убрали их за спину Анджелины. Ей было уютно и покойно в его объятиях, лишенных страсти. Анджелину успокаивали его губы, чуть касающиеся ее лба, и тихо, нежно шепчущие ей слова утешения.
— Успокойся, дорогая моя. Выбрось из головы все страшные воспоминания, прогони от себя все призраки этой ночи. Ты в безопасности, и я не отдам тебя никому, даже в последнюю минуту жизни. Я никогда не потребую от тебя того, чего ты не сможешь дать мне. Верь мне и прости за те страдания, которые я причинил тебе. Я знаю, они, как эхо, напоминают тебе события этой ужасной ночи. Пусть моя любовь послужит тебе защитой от всех наваждений и вселит в твою душу мир и покой.
Эти слова медленно проникали в сознание Анджелины и когда они, наконец, достигли ее сердца, она замерла. Глубоко вдохнув воздух, она попыталась ровно, размеренно дышать, чувствуя гулкое биение сердца Рольфа щекой, прижатой к его груди, ощущая обволакивающее тепло его тела. Когда она, наконец, заговорила, ее голос звучал спокойно и как будто безразлично:
— Любовь?
— Я бы преподнес ее тебе сияющую и переливающуюся всеми цветами радуги в шикарной обертке, перевязанной лентами. Если бы я только мог. Но я не могу, поэтому прими ее потускневшую от причиненных тебе страданий, неприкрашенную и кажущуюся неуклюжей от своих слишком больших размеров.
— О, Рольф! — произнесла Анджелина, сглатывая комок соленых слез, подступивших к горлу, — признайся честно, — я пойму, — что слова эти вырвались у тебя от угрызений совести, как знак раскаянья…
— Это неправда, — просто сказал он.
— Тогда… тогда я не могу принять твою любовь, пока ты не возьмешь взамен мою.
Это вырвалось у нее помимо воли, она и не подозревала, что может произнести подобные слова. Казалось, они сами сорвались с ее уст, поднявшись откуда-то из глубины, где долго таились и ждали своего часа.
— О большем я не мог и мечтать, — сказал он тихо.
Его объятия были все также бесстрастны. В них не чувствовалось напряжения желания. Это тревожило Анджелину, у которой начала разгораться кровь.
Она беспокойно зашевелилась и откинула голову назад, чтобы заглянуть ему в лицо. Он смотрел на нее, но Анджелина не могла отчетливо разглядеть черты его лица, в его слегка поблескивающих в темноте глазах отражались серые предрассветные сумерки. Набравшись смелости, она подняла руку и провела кончиками пальцев по его щеке, по твердой челюсти и дальше по сухожилиям напряженной шеи. Потом она повернула его голову и дотронулась разомкнутыми мягкими губами до его подавшегося ей навстречу рта. Он ответил ей, задержав ее губы в своих, пока она сама не прервала поцелуй. Тогда между ними воцарилась тишина. Рольф сдержанно, ровно дышал.
— Нам осталось мало времени для сна, всего до восхода солнца. Спи.
Слова Рольфа, судя по сжатому стилю речи, свидетельствовали о том, что на душе принца не было покоя, несмотря на нежелание показывать это.
— А если я не могу?
— Ты должна.
Она опустила ресницы, все еще водя пальцем по раковине его уха, и спросила тихим мелодичным голосом:
— А ты уверен, что я должна спать?
— Это поможет мне принять нужное решение.
— Не… не требовать от меня большего, чем я могу дать?
— А что, если я потребую этого от тебя?
— Анджелина, я всего лишь человек.
— Ты принц, который однажды станет королем, и должен подчиняться правилам, предписываемым тебе твоим долгом, среди которых есть и такое — «положение обязывает». Или в Рутении существуют другие обычаи на этот счет?
Рольф зашелся в беззвучном смехе. И когда он заговорил, его голос все еще дрожал от сдерживаемого хохота.
— Анджелина, ты неподражаема! Я бы охотно доказал тебе мою верность этой традиции, если бы ты не была физически так измотана и утомлена.
— Это не должно заботить тебя.
— Как это не должно? Все, что так или иначе влияет на твое самочувствие, заботит меня.
— А моя потребность в ласке, в любви — тоже?
— Настойчивая до наглости, вот ты какая, — вздохнув, сделал он заключение.
— Ты так считаешь?
— Это как раз то, что мне в тебе и нравится. Лежи смирно, береги свои силы и разреши мне самому все сделать. Я буду заниматься с тобою любовью, может быть, и не совсем благородным способом, зато с королевской щедростью.
Рольф раздел ее, рассыпая ласки и шепча нежные страстные слова, воспевающие ее стройное тело, жемчужную гладкость кожи, благоухание волос и все ее дышащее негой существо. Впрочем, восторг их друг другом был обоюдный, восхищение — разделенным. Нежно и настойчиво он выведал у Анджелины, заставив назвать полуразборчивым шепотом, самые отзывчивые и чувствительные участки ее тела. Они тихо перешептывались, лежа под одеялами в стороне от остальных, наслаждаясь своим уединением и полной гармонией чувств и ощущений, казалось, он стремится найти дверь и проникнуть внутрь ее существа, но хочет, чтобы она сама по доброй воле дала ему ключи от этой двери. Он коснулся ее груди горячим влажным языком и положил свои огрубевшие, привыкшие к обращению с оружием ладони на ее тонкую талию. Но его руки притягивал ее шелковистый плоский живот, и он, помедлив, двинулся дальше — еще ниже, дотрагиваясь губами до чувствительных участков ее тела, возбуждая их одним своим прикосновением. Он раздвинул ее бедра, лаская внутреннюю поверхность ног, и продвигаясь дальше вниз до чувствительной области ее колен, а другая его рука в это время проникла в ее лоно.
Анджелина не могла больше оставаться холодной и бесчувственной, она больше не была погружена в свое беспросветное одиночество. Она горела огнем, ее кожа пылала, и постепенно, теряя чувство опоры, Анджелина погрузилась в волны томительной страсти. Когда же он прижался горячим ртом туда, где только что была его рука, Анджелина задышала часто и порывисто, поглаживая мягкие волнистые волосы Рольфа своей неуверенной ладонью, как бы умоляя его прекратить и одновременно благословляя на этот дерзкий поступок. Она не помнила себя, впав в небывалый экстаз.
Ее сознание растворилось, а мышцы оцепенели от испытываемого нарастающего желания. Анджелина начала задыхаться, усталость была давно забыта, она взмывала вверх на волне бурного восторга, стремительно приближаясь к блаженному мигу. И, наконец, она достигла его, охваченная последней судорогой возбужденной до предела чувственной радости. Прежде чем Анджелина миновала этот апогей сладострастия, Рольф расстегнул брюки, крепко прижал ее к себе, закинув на себя одну ногу и мягко вошел по орошенному горячим соком наслаждения следу в лоно Анджелины. Она коснулась кончиками пальцев его лица, скользнула по его шее и обвила руками плечи, шепча проникновенным голосом:
— О, Рольф, о Рольф!..
— Как ты себя чувствуешь? Если тебе придется выдержать еще один приступ, ты останешься в живых?
— Я умру, если его не будет, — прошептала она.
Слова были произнесены, и нарастающее возбуждение вновь охватило ее; их дыхание сливалось в одно, темп телодвижений все увеличивался, пока вихрь чувств не достиг своей кульминации, растворившись в восторге, где исчезла реальность и все представления о прошедшем и будущем. Полнота разделенного счастья и взаимности охватила их обоих в этот редкий миг гармонии. Рассвет тем временем набирал силу, бросив первые, еще робкие, косые лучи на землю, разгоняя последние ночные тени и играя серебряно-золотистыми бликами в глазах Анджелины и Рольфа, которые все еще не хотели размыкать объятий. Заглянув в их глаза лучи солнца не нашли и следа мрака и тьмы, а только еще ярче высветили сияющую в них радость.
