Книга: Обольщение по-королевски
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14

Глава 13

Рольф спал почти целыми сутками, он просыпался только, чтобы съесть немного бульона или выпить бокал бургундского вина, а потом вновь погружался в глубокий сон. У постели раненого теперь дежурили его телохранители — парами, чтобы обеспечить полную безопасность принца и самим почувствовать удовлетворение от того, что хоть что-то делают для него. Только ночью Рольф оставался наедине с Анджелиной. В дневные часы он бывал очень неспокоен, ему мешала пальба на бесконечных состязаниях по стрельбе; пиликанье скрипок и звуки гитар врывались в его спальную комнату, а время от времени вся цитадель оглашалась громким мычанием и ревом домашнего скота, украденного разбойниками и пригнанного ими к себе в загоны. Но когда шум стихал, за окном сгущались сумерки, и наступала ночь, Рольф переставал тревожиться во сне и тихо лежал в постели.
Анджелина была теперь свободна от забот о больном в течение почти всего дня и ей даже удалось коротко переговорить с Андре. Его присутствие здесь объяснялось очень просто. Он шел по следу похитителей Анджелины и угодил в ту же сеть, в которую чуть раньше попались и они. Синяк на его щеке уже начал сходить, но удар, нанесенный по его самолюбию, был столь чувствителен, что след от него в душе Андре не заживет, по-видимому, еще очень долго.
Дело в том, что он намеревался спасти Анджелину и теперь страдал от того, что выглядел смешным в ее глазах. До сих пор он держался очень твердо перед лицом атамана шайки, упорно отказываясь назвать свою фамилию и местожительство ближайших родственников, но сам Андре прекрасно сознавал, что так не может продолжаться вечно, и рано или поздно он вынужден будет сдаться. Пав духом, он честно говоря, не видел, каким образом можно вырвать Анджелину из рук атамана разбойников Мак-Каллафа, даже если бы та согласилась покинуть Рольфа и его свиту.
— Анджелина! — окликнул он ее однажды, когда та занималась на кухне приготовлением пищи: отбивала куски мяса и бросала их в подсоленную и приправленную красным перцем воду.
— Да? — улыбнулась она ему одними глазами.
— А вы действительно хотите, чтобы вас спасли?
— Что за странный вопрос! — Анджелина взглянула на него, застыв с ножом в руке, слишком удивленная, чтобы почувствовать себя обиженной его словами.
— Прошу простить меня, — понизил он голос, — но я думаю, наша прошлая… дружба дает мне право спросить вас. Вы стали любовницей Рольфа?
— Конечно, нет!
— Как же вы можете отрицать это, когда вы ухаживаете за ним, как преданная жена, и делите с ним одну постель!
Анджелина опустила глаза, тщательно снимая с куска, говядины белый застывший жир.
— Он был очень болен.
Андре сделал резкое движение рукой, как бы возражая против того, что состояние здоровья Рольфа имеет в данном случае хоть какое-то значение.
— Я знаю, что вначале вас захватили и удерживали силой, но теперь я сомневаюсь, согласитесь ли вы, если представится такая возможность, уйти отсюда вместе со мной?
— Но нам же не разрешат уйти отсюда.
— Ну а если бы разрешили? — настаивал он.
— С моей стороны было бы нечестно подвергать вас такой опасности и взваливать на вас бремя ответственности за мое благополучие.
— Но это уже моя забота.
Анджелина подняла, наконец, свой нежный серо-зеленый взор.
— Я не смогу покинуть его до тех пор, пока буду ему нужна, — произнесла она с болью в голосе, сама пугаясь своего признания.
От ее слов кожа на лице Андре приобрела желтоватый оттенок.
— Я понимаю. Вы останетесь с ним навсегда. Так?
— Вы пытаетесь задать мне главный вопрос: обвенчаемся ли мы? Я отвечу на него: нет, никогда. Меня уже предупредили, что это невозможно, и я согласилась в душе на это условие.
— Предупредили? — и лицо его снова поменяло свой цвет, став темно-багровым от прилива крови. — Вы имеете в виду, что этот ничтожный князек осмелился…
— Это был не принц, — быстро возразила она.
— Кто же тогда?
— Какое это имеет значение? — в звенящем, напряженном до предела тембре ее голоса слышалась мольба не говорить с ней больше на эту тему.
Андре понял все и перевел разговор на другой предмет, однако, взглянул на Анджелину каким-то странным недоуменным взглядом. Оба испытали огромное облегчение, когда за Андре зашел Оскар, чтобы отвести его на устроенное за амбаром стрельбище.
При следующей их встрече оба ощутили сначала какую-то неловкость, впрочем, это быстро прошло. Постепенно их отношения снова стали сердечными и дружескими, как в старые добрые времена. Андре проводил с ней больше времени, чем мужчины из свиты Рольфа, заботясь о ней и помогая, чем только мог. Он делал всю трудную и черную работу по кухне, носил воду и дрова. Анджелина открыла для себя то, что Андре очень бдительно следит за каждым ее шагом, и особенно примечает те моменты в конце дня, когда она удаляется в комнату Рольфа и плотно закрывает за собой дверь. В такие минуты его лицо становилось ожесточенным, и он выглядел намного старше своих лет, а его глаза туманила подавленная безысходная ярость. Несмотря на ненависть к принцу, не прошло и нескольких дней, как Андре был втянут в опасную игру, которую люди Рольфа вели с разбойниками. Научившись метко стрелять и управляться со шпагой намного лучше, чем раньше, когда он фехтовал с такими же, как он неопытными противниками на дуэлях, Андре стал держаться более уверенно и величественно, переняв кое-какие манеры незаметно для себя у Рольфа. Его удаль и военное искусство росли не по дням, а по часам, так что очень скоро он уже превосходил во всех видах состязаний лучших учеников из разбойничьей шайки и лишь немногим уступал телохранителям принца. Чем больших успехов он достигал, чем увереннее становился в своих силах, тем выше в его глазах становился авторитет человека, воспитавшего его учителей. Такая переоценка ценностей совершилась помимо воли Андре и несмотря на то, что он ни разу за это время не говорил с Рольфом, да и вообще предпочел бы не говорить с ним никогда.
Новые обстоятельства принесли пользу не только одному Андре. Телохранители принца нашли теперь выход своей накопившейся энергии в физических упражнениях и военных состязаниях. Это помогло им, заброшенным далеко на чужбину, отвлечься от тяжелых мыслей. Это помогло также усовершенствовать им уровень собственного мастерства. Им пришлось изучить много новых приемов рукопашного боя. Они научились драться охотничьими ножами с широким лезвием, а также участвовать без особого ущерба для себя в драках, которые скорее можно было назвать потасовками без всяких правил, и которые подчас заканчивались для их участников выбитым глазом или выкрученным ухом. В таких стычках нелишними были ловкость, сила и быстрота реакции, присущие людям принца. Через некоторое время телохранители были уже вполне в состоянии постоять за себя, а скоро и сами начали представлять немалую угрозу для противников в этих варварских схватках. Особую ловкость в обращении с охотничьим ножом, имевшим длинное коварное лезвие и толстую рукоятку, проявлял Мейер.
Но однажды мужчины получили возможность использовать эти ножи по назначению. Мак-Каллаф распорядился снарядить отряд охотников, которые должны были отправиться верхом за диким вепрем. Эти дикие животные потомки домашних свиней жили на свободе в местных лесах, питались орехами, желудями, кореньями и ягодами. Их травили собаками, приканчивали выстрелами из длинноствольных ружей, а затем каждому подстреленному зверю необходимо было выпустить кровь, или перерезав горло, или вонзив нож в сердце — только тогда мясо вепря становилось съедобным.
Самому Мак-Каллафу и его пленникам досталась хорошая доля свиной туши. Анджелина должна была разрезать мясо, хорошенько посолить его, а затем окорока повесили в коптильню для дальнейшего приготовления. В этой трудной работе девушке помогали Андре, Оскар и Мейер. И хотя занятие по разделке свежего мяса и его приготовлению было не из приятных и далеко не из легких, труд Анджелины был вознагражден благодарностью мужчин за вкусный ужин в этот вечер, состоявший из слегка обжаренных нежных котлет и свежеиспеченных бисквитов со взбитыми сливками.
Не сразу, но довольно скоро почти вся кухонная работа, — особенно приготовление пищи, — стала обязанностью Анджелины.
Кто-то, должно быть, увидел, как чисто и вкусно она готовит для Рольфа, и постепенно все решили, что раз она возится у плиты, помешивая супы и поджаривая мясо для принца, ей не составит большого труда ставить на огонь горшок побольше, чтобы еды хватило всем. Мак-Каллаф почему-то решил, что Анджелина старается таким образом угодить ему лично. И теперь, когда его табачного цвета глаза останавливались на девушке, в них загоралось самодовольство. Все это действовало Анджелине на нервы. Несколько раз он пытался схватить ее, когда она проходила мимо, но Анджелина ускользала от его тянущейся руки. Однако однажды он все-таки ущипнул ее прежде, чем она успела увернуться. Не вина Анджелины, что в руках у нее была в этот момент кастрюлька с горячим кофе. Когда она инстинктивно круто повернулась к нему, пылая гневом и возмущением, обжигающая жидкость плеснула через край дымящейся темно-коричневой волной прямо ему на колени. Взревев не своим голосом и извергая страшные проклятья, Мак-Каллаф вскочил с места и начал прыгать вокруг, пытаясь оттянуть ткань своих штанов подальше от тела там, где расплывалось большое горячее пятно. Он взглянул на Анджелину со злобным осуждением, но на большее не решился, потому что здесь же присутствовал Оскар, забавляясь разыгравшейся на его глазах сценой. Тут же сидела и Клэр.
По мнению Анджелины, она была обязана своей кузине тем приятным для нее обстоятельством, что неотесанный Мак-Каллаф не преследовал ее больше своим назойливым вниманием. Всей душой презирая его, Клэр тем не менее изо дня в день старательно утверждалась в своем положении любовницы атамана. Это положение обеспечивало ей защищенность от еле сдерживаемых похотливых посягательств остальных разбойников, которые ходили вокруг нее, как голодные волки с горящими глазами и скрытой угрозой в гаденьких ухмылках.
Однажды в одном из помещений Анджелина натолкнулась на Клэр, стоящую прислонившись спиной к стене в окружении пяти или шести мужчин, как самка в безвыходном положении. Глаза Клэр зажглись радостью когда Анджелина позвала ее и, таким образом, выручила из осады, но взгляд, который ее кузина бросила назад на пристававших к ней мужчин был извиняющимся и почти нежным.
Двое из них караулили ее некоторое время за дверью на кухню, куда вошли обе женщины. Клэр положила ладонь на руку Анджелины и заговорила тихим, проникновенным голосом:
— Анджелина, дорогая, а ты когда-нибудь испытывала такое… неприличное чувство, как будто тебе срочно необходим мужчина, то есть любой мужчина, чтобы лечь с ним в постель? Тебя охватывала когда-нибудь жгучая потребность в этом, похожая на недуг, так, что ты не могла больше ни о чем думать? Казалось ли тебе когда-нибудь, что только в объятиях мужчины ты можешь забыться, найти утоление той боли, которая мучает тебя изнутри, как будто только он, мужчина, может одновременно дать тебе наслаждение и обречь на мучительное наказание?
На улице шел дождь, потоки воды стекали с крыши, крытой кипарисовой дранкой. Холодный воздух был промозгло-влажным, а монотонный шум дождя заглушал все другие звуки.
Анджелина пристально взглянула на свою кузину, пораженная призрачным блеском ее глаз и странным голосом, в котором слышалось отвращение к самой себе.
— Я… я испытывала такое… желание… к одному человеку, — наконец, промолвила Анджелина.
— Всего лишь желание? И, конечно, к своему принцу, насколько я могу предположить? — губы Клэр скривила усталая улыбка. — Это не то, о чем я говорила, хотя думаю, какими бы ни были мужчины — пусть даже и принцы — вокруг тебя, ты все равно однажды придешь к тому же, к чему пришла я.
— Клэр…
— Избавь меня от своей жалости; это для меня самое страшное оскорбление. Я прекрасно знаю, что я сама погубила свою жизнь, и твою тоже. Однако женщины стоят ровно столько, сколько они стоят. Ты знаешь об этом? Почему ты не ненавидишь меня? Мне было бы это легче выносить.
— Я бы могла возненавидеть тебя, если бы думала, что ты замешана в преступлении.
Клэр засмеялась беззвучным смехом.
— Откуда ты знаешь, может быть, я и замешана?
— Нет, этого не может быть, это было бы слишком чудовищно, — произнесла Анджелина, хотя в душу ее закралось сомнение.
— Чудовищно? Лично я уже не могу с такой уверенностью различать белое и черное.
— Что случилось с Максимилианом? Ты можешь мне сказать об этом? — выпалила вдруг взволнованная Анджелина.
— С Максом? — Клэр повторила имя и поморщилась, будто оно оставило горький привкус у нее на губах. — Я любила его, это — главное. Все остальное так ужасно, что не стоит об этом говорить.
На другом конце коридора открылась дверь и вошел Оскар. Клэр вдруг напряглась всем телом, резко повернулась и заспешила прочь. Самый спокойный телохранитель из свиты принца остановился рядом с Анджелиной.
— Вы чем-то расстроены? Что-то не так?
Анджелина с трудом выдавила из себя улыбку.
— Ничего и все.
Состояние Рольфа сильно беспокоило Анджелину: несмотря на то, что высокая температура спала, он был очень слаб, равнодушно и беспрекословно принимал из ее рук жидкие каши и горячее молоко; полный упадок его жизненных сил был очевиден. Конечно, он потерял много крови, а изматывающий жар мог ослабить и более сильный организм. Но Анджелина почему-то ожидала, что принц чудесным образом окажется менее уязвим и более жизнеспособен, чем обычные люди.
Теперь эти мысли самой Анджелине казались смешными. Глубокая рана на его виске зажила, и на ее месте образовался длинный шрам с запекшейся корочкой. Возможно эта рана имела более серьезный характер, чем сначала показалось Анджелине. Или, может быть, его депрессия имела прямую связь с невыносимым для него положением пленника, которое в свою очередь оказывало отрицательное влияние на процесс выздоровления? Однако Анджелина думала прежде, что он, наоборот, постарается побыстрее преодолеть недуг, чтобы организовать, наконец, свое освобождение. Но пока он был прочно прикован к кровати и выздоровление его все еще находилось под большим вопросом. Это обстоятельство создавало какую-то траурную атмосферу во всем лагере, даже Мак-Каллаф не заикался больше о письме с просьбой о выкупе, которое должен был написать принц своему отцу-королю.
Однажды, выйдя из спальной комнаты, Анджелина остановилась сразу за дверью, чтобы удобнее подхватить поднос с пустой посудой. И вдруг ей показалось, что она слышит прежний беззаботный и размеренно-плавный голос принца, которым он начал что-то говорить дежурившим у его постели Густаву и Леопольду. Анджелина была так поражена этим, что рука ее дрогнула и посуда на подносе громко звякнула. Но когда она рывком распахнула дверь, он все так же спокойно лежал, сложив вялые бессильные руки. На груди поверх одеяла. Густав в это время вскочил в сильном замешательстве с краской стыда на лице, пряча одну руку за спину. В комнате пахло пищей.
— Что у вас там? — спросила Анджелина, сурово глядя на Густава.
— Анджелина, моя дорогая, — ветеран начал заговаривать ей зубы.
— Вы что-то прячете?
Густав вздохнул.
— Всего лишь маленький кусочек индюшатины, оставшийся с обеда.
Но то, что было у него в руках, оказалось четвертой частью крупной индейки из той партии дичи, которую охотники подстрелили накануне.
— Вы рассчитываете, что это поможет вам пережить пару часов, которые остались до следующего приема пищи?
— Да… можно сказать и так, — пробормотал Густав, скосив свой единственный глаз, горевший бешенством в сторону Леопольда.
— Без сомнения вы решили, что вид ваших жующих челюстей возбудит аппетит принца? — спросила Анджелина, пытаясь придать своему вопросу насмешливый характер.
— Да… пожалуй, вообще-то идиотская идея…
Густав тщетно бросал взгляды на своего предводителя, взывая о помощи. Но взгляд Рольфа был прозрачно-безмятежным, зато уголки его губ подрагивали, что могло означать только одно — он забавлялся всей этой сценой.
— Совершенно правильная оценка вашего поступка. Уберите немедленно свою еду из комнаты больного!
Густав с готовностью повиновался, но Анджелина была озадачена смеющимися глазами Леопольда и застывшим взглядом Рольфа, которым он провожал соблазнительный кусок жареной индюшатины.
Скоро произошел и еще один подозрительный случай. Однажды, когда все телохранители уехали на охоту, Анджелина развела в камине проходной комнаты большой огонь и, пододвинув деревянное корыто поближе к огню, налила в него приготовленную заранее горячую воду. Она намеревалась принять ванну, подольше полежать в горячей воде и вымыть голову куском грубого мыла, единственным, что имелось в этом лагере.
Освеженная, чистая, розовощекая, она завернулась в длинное полотенце из тонкой серой ткани и пошла в спальную комнату за расческой. Найдя деревянный гребень с толстыми, вырезанными от руки зубьями, Анджелина встала перед тусклым зеркалом у умывальника, пытаясь расчесать клубок спутанных влажных густых волос. Когда она наклонилась в сторону, чтобы перекинуть длинную расчесанную прядь за спину, полотенце заскользило по ее коже, медленно распахнулось, открывая ее нежно-розовое тело, и упало на пол.
С постели, где лежал Рольф, явственно раздался подавленный вздох. Анджелина была уверена, что не ослышалась. Но когда она повернулась, чтобы взглянуть на больного, Рольф неподвижно лежал с закрытыми глазами, поблескивая золотыми волосами, рассыпанными по подушке.
Этой ночью, однако, он лежал, забившись в дальний угол, и был неестественно напряжен. Он не делал ни малейшей попытки дотронуться до нее или тем более прижаться к ней, хотя даже в бреду и сильном жару поступал именно так.
Когда она, беспокойно ворочаясь в полусне, перевернулась на другой бок, и ее лодыжка нечаянно коснулась его ноги, Анджелина явственно ощутила, как его мышцы непроизвольно, судорожно напряглись. В голове Анджелины мелькнул вопрос, почему он так странно реагировал на ее прикосновения, она уже хотела выяснить это, но воцарившаяся вдруг между ними накаленная до предела атмосфера, испугала Анджелину, и она решила не показывать вида, что что-то заметила. А заметила она многое: Рольф больше не был болен. Он дышал глубоко, ровно, и, по-видимому, сдерживая себя изо всех сил. Но причиной последнего была не боль, потому что недавно он спокойно повернулся набок, где находилась его зажившая рана, не осторожничая и не опасаясь потревожить ее.
Смутная догадка пришла в голову Анджелины, но она отмела ее поспешно. Если Рольф стремится к ней, хочет близости с ней, то почему бы ему просто не протянуть руку и не взять то, чего он так жадно хочет? Утомленная за день Анджелина скоро заснула, а Рольф еще долго не спал, устремив неподвижный взгляд в темноту и не в силах расслабить мышцы оцепеневшего тела.
Примерно через четыре дня вся свита принца вместе с Андре отправилась на ночную охоту. Они решили поймать лисицу, которая должна была забраться в самодельный курятник. Охотники хотели спрятаться в какое-либо укрытие и подстеречь зверя, дождавшись, когда куры тревожно закудахтают. По обрывкам услышанного разговора Анджелина поняла, что они вернутся нескоро, потому что основную часть предстоящего развлечения составляло долгое сидение у разведенного костра за чаркой и разговором, пока отвязанные охотничьи собаки носятся вокруг и оглашают лес громким лаем.
Вскочив на лошадей, охотники взяли с места в карьер за стремительно сорвавшимися с места собаками; мужчины держали в руках сильно дымящие факелы, освещавшие им путь, а в их седельных сумках побулькивали фляги с виски.
Несмотря на всеобщую любовь к охоте, лагерь не был оставлен без охраны. Сам Мак-Каллаф остался в цитадели. Остались также караулы на подъездах к ла герю и те из разбойников, у кого были семьи. Мак-Каллаф подбивал людей принца, чтобы они обязательно приняли участие в этой охоте; он обещал им незабываемые впечатления, убеждал, что никто из них не должен пропустить редкой возможности увидеть своеобразный, существующий только в Новом Свете, способ охоты на лис.
Был уже довольно поздний час. Анджелина сидела в пустой общей комнате, съежившись на уголке грубо сколоченной скамьи, и смотрела в огонь. Ей так хотелось что-нибудь почитать или посидеть над шитьем — чтобы занять работой руки и голову. Ей временами казалось, что одни и те же повторяющиеся неотступные мысли уже натерли кровавый мозоль у нее в мозгу и продолжали все еще вертеться в голове, причиняя ей боль и не давая отвлечься. Перемалывая и пережевывая все одно и то же, одно и то же, она постоянно убеждалась, что не могла поступить иначе, не могла воспрепятствовать тому, что случилось, не могла повлиять на будущее, сделать хоть что-то, чтобы обеспечить себе счастье и покой на всю оставшуюся жизнь. Мысли о ее нынешних обстоятельствах заставляли ее глубоко страдать, но, не имея возможности отвлечься, она постоянно возвращалась к ним.
Анджелина услышала, как скрипнула, открываясь, дверь позади нее, ведущая из коридора в комнату. Подняв голову, она обернулась и увидела Мак-Каллафа, закрывающего ее за собой. Он уверенно направился к Анджелине широким шагом, пряча в густую бороду самодовольную улыбку, игравшую у него на губах.
— Ну вот и я, моя дорогая девочка. Как давно я ждал этого мгновения, чтобы остаться с тобой наедине! Теперь, когда эта ведьма Клэр спит, а остальные гоняются за блуждающими огоньками на болотах, давай с пользой проведем отпущенное нам время!
Анджелина медленно встала на ноги, чувствуя в душе нараставшую тревогу.
— О чем это вы?
— Ты прекрасно знаешь, что я хочу тебя. Женщины всегда чуют такие вещи!
Его табачного цвета глаза горели самодовольством и животной похотью.
— Но я не хочу вас!
— Ты что, шутишь со мной? Ты же прекрасно знаешь, я лучше твоего принца. Я могу защитить тебя, а он нет, — в его голосе звучали страсть и возбуждение.
Анджелина попятилась, когда он начал медленно надвигаться на нее, и обогнула угол лавки, чтобы та оказалась между нею и Мак-Каллафом.
— А как же… как же Клэр?
— Да, с ней будет нелегко, но я умею управляться с подобными стервами. Главное, не поворачиваться к ним спиной и не убирать руку с рукояти кнута. Пока они чувствуют, кто именно здесь хозяин, с ними нет проблем.
— Но зачем вам я? У вас есть женщина.
— Но ты такая нежная и милая, такая красивая и изящная, что просто очаровываешь мужчину, как сон, как ангел, недаром у тебя такое имя! Не прогоняй меня!
Его слова льстили Анджелине, и, возможно, он говорил все это от души, но хищное выражение лица Мак-Каллафа, когда он огибал скамью, испугало девушку. Он наступал на нее с распростертыми объятиями. Оттопыренные внизу живота брюки свидетельствовали о неистовом желании, овладевшем им.
— Это… это безумие, — сказала она, пытаясь сохранить спокойствие. — Я прошу оставить меня в покое, иначе я закричу.
— Может быть позовешь на помощь принца Рольфа? Ну, попробуй, если хочешь. Мне он не сможет теперь помешать, а тебе помочь. Я с ним расправлюсь одним щелчком, как с комаром.
Оглянувшись вокруг, Анджелина поискала глазами в комнате хоть какой-нибудь предмет, который мог служить для самообороны, и увидела лежащую у камина железную кочергу.
— Но люди принца не дадут вам спуску за это.
— Они далеко…
Тяжело задышав, он бросился к ней. Она пригнулась и, увернувшись от его рук, дотянулась до кочерги. Железный прут показался ей очень тяжелым, она развернулась и замахнулась на Мак-Каллафа. Он дико завизжал, когда кочерга проехала ему по брюху. Грязно выругавшись, шотландец схватился рукой за испачканный сажей конец кочерги, когда Анджелина делала очередной замах, напрягая все силы, и вырвал ее из слабых рук девушки; извергая проклятья, он тут же швырнул железный прут об стену. Перепачкав ей рукав серого платья в саже, он схватил девушку и прижал к себе. Она колотила кулаками ему в грудь, вырывалась из рук, но, казалось, ее попытки сопротивления только возбуждали его.
Схватив Анджелину в цепкие объятия, Мак-Каллаф потащил ее в угол на один из расстеленных там соломенных тюфяков, которые служили постелью телохранителям Рольфа.
— Нет, — задыхаясь шептала Анджелина, — нет.
— Не будь такой упрямой, — проревел Мак-Каллаф, швыряя ее на тюфяк и падая рядом с ней на колени. Ухмыляясь он стащил подтяжки со своих плеч. — Это не займет много времени и, пожалуй, понравится тебе.
Когда он бросился на нее и стал искать ее губы, Анджелина ощутила на своем лице его жесткую бороду. Все ее платье было уже заляпано черными пятнами сажи, которые оставляли его руки. Он бесцеремонно лапал все ее тело, мял рукой нежную округлость ее груди. Анджелина кипела от ярости и боли, длинными острыми ногтями она пыталась вцепиться в его глаза.
Он рывком откинул голову вверх, перехватывая руками ее запястья и приподнимаясь, чтобы коленом придавить бедра Анджелины, мешая ей тем самым сопротивляться движениями ног. Ее руки занемели от его хватки, и с поднимающейся откуда-то изнутри, подкатывающей к горлу тошнотой она ощутила его слюнявые горячие губы, скользящие по ее щеке.
Внезапно он издал придушенный крик и застыл на месте. Анджелина, глубоким вздохом восстанавливая пресекшееся от омерзения дыхание, вырвала свою руку из ослабевшей хватки атамана и, содрогаясь от отвращения, столкнула его с себя. Только теперь она отважилась открыть глаза.
У тюфяка, опустившись на одно колено, стоял Рольф, уперев руку в бок. На нем были наспех надетые брюки, а грудь прикрывали повязки и бинты. В руке он держал охотничий нож с длинным лезвием, кончик которого вонзился в бычий загривок Мак-Каллафа, так что из него струилась кровь. Рольф был бледен, но рука, державшая нож, была тверда, а лицо выражало полное спокойствие.
— Что мне с ним делать? — спросил принц своим мягким вкрадчивым голосом. — Проявить милосердие и предать эту свинью мгновенной смерти или оставить ему его свинячью жизнь, чего он, впрочем, не заслуживает?
Рольф обращался с вопросом к одной Анджелине, и Мак-Каллаф уловил это первым.
— Анджелина, — взмолился он, — ради всего святого…
— Ты должен обращаться к ней, — резко перебил Рольф, — мадемуазель Фортин и на «вы».
— Все, что прикажете, — поспешно согласился атаман разбойников и торопливо прибавил, чувствуя, что острие ножа, глубже вошло в складку жира на его затылке. — Мадемуазель… Фортин…
— Не надо, — отчетливо произнесла Анджелина, не веря, впрочем, застывшему на лице Рольфа выражению решимости, — не убивайте его.
Он бросил на нее пронзительный взгляд.
— Почему вы не кричали, не звали на помощь?
— У меня перехватило дыхание. И потом я не была уверена, выйдет ли из этого толк?
Чувствуя, что наступил решительный момент, Мак-Каллаф крепко зажмурил глаза. Выступивший на его лбу пот ручейками стекал по носу на тюфяк. Сжимающая рукоятку ножа загорелая рука Рольфа побелела в суставах. Анджелина затаила дыхание. Когда же, приняв наконец решение, принц убрал нож, у нее вырвался тихий вздох облегчения.
Рольф ловко поднялся на ноги, переложил нож в левую руку, чтобы правую подать сидящей на полу Анджелине. Она была поражена силе, с которой он помог ей подняться на ноги. Затем, взглянув сверху вниз на распластанного атамана, Рольф приказал ему встать.
Чувствуя, что опасность миновала, Мак-Каллаф потемнел лицом от пережитого оскорбления.
— Вы одурачили меня, да? Перехитрили нас всех своей жидкой кашкой, которую вы глотали с умирающим видом. Но это вам не поможет.
Когда шотландец вставал с пола, его рука скользнула за отворот сапога и внезапно в его кулаке блеснуло лезвие ножа. Рольф мгновенно оттолкнул Анджелину за свою спину и встал в боевую позу, держа нож наготове.
Увидев это, Мак-Каллаф осклабился с довольным видом.
— Нет… — прошептала Анджелина, грудь ее сдавила свинцовая тяжесть, и комок подступил к горлу. Она зажала ладонью рот, чтобы подавить рвущийся наружу крик отчаянья. Но мужчины не обращали на нее никакого внимания, они упорно кружились по комнате, напряженно следя друг за другом в ожидании, когда противник раскроется и можно будет нанести сокрушительный удар.
— Ты — добрый малый, — произнес Мак-Каллаф своим скрипучим голосом, — но тебе не выиграть у меня на этот раз, потому что это — моя игра.
— Ты ошибаешься, в Рутении цыгане могут научить кого угодно искусству обращения с любым клинком, в том числе и с ножом. В юности у меня был конюх-цыган, который обучил меня секретам верховой езды, искусству подзывать лошадь беззвучным свистом и некоторым другим приемам, которые помогают выжить. Возможно, я сумею показать сейчас пару фокусов, которые, думаю, удивят тебя.
— Ты же болен, только-только пришел в себя от глубокой дырки в боку. Зачем тебе рисковать вторым здоровым боком? Из-за нескольких минут, которые я провел бы с твоей бабой? Да ее от этого не убудет!
— Интересы леди — мои интересы, по обоюдному согласию. И как скупой, дрожащий над своим золотом, я не потерплю разбазаривания ни грамма из моих сокровищ.
— Красиво сказано, — фыркнул Мак-Каллаф. — Посмотрим, может быть, тебе придется взять эти слова назад!
Языки пламени играли на стальных лезвиях ножей, вдоль которых пробегали стремительные голубые отсветы и, ярко сверкнув, гасли на самых остриях смертоносных клинков. Противники держали их за рукояти таким образом, чтобы молниеносный удачный выпад мог нанести наибольший урон сопернику — вонзившись и разорвав его мышцы и внутренние органы.
Лицо Мак-Каллафа горело задором и предвкушением счастливой для него развязки, как будто этот поединок во всех отношениях устраивал его.
Он сделал ложную атаку, резко выбросив руку с ножом вперед, проверяя реакцию противника, взгляд атамана был предельно внимателен и бдителен. Рольф легко ушел из-под удара. Он был собран, лицо сосредоточено, все чувства и мысли сконцентрированы на руке Мак-Каллафа, держащей поблескивающий нож. Ни тени слабости или робкой осмотрительности не было заметно в движениях принца.
Рольф был выше Мак-Каллафа и мускулистей. Но и в приземистой квадратной фигуре шотландца чувствовалась сила, мощью веяло от его крепкой поясницы, плеч и рук. Живому уму своего соперника он мог противопоставить собственное изощренное коварство.
Когда Рольф не предпринял ответной атаки, улыбка Мак-Каллафа стала шире и самодовольнее. Он делал один выпад за другим, сверкающее лезвие, казалось, прошло уже несколько раз на волосок от забинтованной груди Рольфа. Но всякий раз он уходил от опасности невредимым, причем не прилагая к этому особых усилий, в отличие от Мак-Каллафа, которого даже прошиб пот, стекающий ручьями по его лицу, заливающий глаза, блестящий капельками в бороде и промочивший уже насквозь его рубашку.
Наблюдая с замиранием сердца и затаенным до боли в груди дыханием за действиями соперников, Анджелина ясно видела, что убийство Рольфа вовсе не входило в планы Мак-Каллафа, атаман хотел всего лишь обезвредить принца, лишить его способности сопротивляться, чтобы заполучить сразу и Анджелину и будущий богатый выкуп за своего пленника. Что же касается Рольфа, то трудно было понять преследуемую им цель. Да и вообще была ли у него какая-нибудь определенная цель, кроме одной — остаться в живых? Он все отступал и увертывался, проскальзывая между рук противника, как скользкий атлас, его синий взор был отрешенным и в то же время настороженно-бдительным.
Мак-Каллаф же чуть не лопался от самодовольства. Из груди его рвался еле сдерживаемый смех превосходства, и он принялся перекидывать свой тяжелый нож из руки в руку, как бы провоцируя Рольфа ринуться в атаку в момент, когда нож находится в воздухе. Они все еще кружили по комнате, их взгляды скрещивались, как шпаги, дыхание обоих стало учащенным. Движение их ног по грубым половицам деревянного пола приобрело какой-то странный зачаровывающий ритм. Капельки испарины выступили теперь и на лбу Рольфа, а затем заблестели на его плечах и руках, освещенных неверным светом камина. И вдруг нож шотландца стремительно блеснул в его левой руке, нацелившись точно в бок Рольфа, где находилось пулевое ранение.
Казалось, это конец — невозможно предотвратить, или отбить такой удар. Похоже, Рольф потерял на мгновение бдительность, «купился» на трюк Мак-Каллафа, ожидая атаки только тогда, когда нож находился в его правой руке. Крик торжества готов был вырваться из глотки атамана.
Но триумф Мак-Каллафа так и не состоялся. Рольф молниеносно парировал удар приемом из фехтовального искусства, отбив лезвие лезвием и полоснув своим ножом наискось, срезав кожу с кончиков пальцев Мак-Каллафа. Шотландец взревел, разразился проклятиями, с трудом отступил назад, взяв нож в правую руку и, ни на секунду не выпуская Рольфа из поля зрения, прижал порезанную руку к своим брюкам, чтобы остановить кровотечение. Улыбка исчезла с его лица.
— Ты совсем раскрылся, — мягко бранил Рольф своего соперника, — цыган на моем месте выпустил бы тебе кишки, вспоров брюхо, как рыбе. Будь осторожен!
— Будь осторожен сам!
Прищурив свои хитро поблескивающие глаза, он начал исподтишка подкарауливать Рольфа, подкрадываться к нему, применяя одну коварную уловку за другой, и уже мало беспокоясь на тот счет, какой урон он нанесет пленнику — слишком велика была испытываемая им жажда реванша. Рольф выверял каждое свое движение; экономя силы, он ушел в глухую защиту, сдержанно и бдительно реагируя на все уловки атамана. И каждый раз он пускался в объяснения просчетов соперника, — заботясь о стиле своей речи. Но на одну ошибку в ведении боя он все-таки не стал обращать внимания атамана — хотя Анджелина сама заметила эту оплошность: Мак-Каллаф имел обычай прежде чем атаковать, бросать пристальный взгляд именно на то место, куда будет направлен его удар, как бы примериваясь к нему.
С каждой неудачей, с каждым новым тщетным усилием в затянувшемся поединке с человеком, только что вставшим после тяжелого ранения, да еще в присутствии женщины, из-за которой и разгорелся конфликт, шотландец терял контроль над собой. Он уже кипел от злости, скрежеща зубами, нож в его потной руке скользил, движения стали беспорядочными. Он потерял голову, в отчаяньи дико размахивая налево и направо ножом, пытаясь заставить замолчать Рольфа, отпускающего по поводу его действий педантично-насмешливые замечания, и бросаясь в безрассудные атаки, чтобы вывести ловкого противника из строя. В ослепляющей ярости он, конечно, и не думал о собственных грубых просчетах и серьезных ошибках. Наконец, разъярившись до предела, Мак-Каллаф сделал мощный выпад, вложив в него всю свою силу. Извергая проклятья из-за того, что он опять промахнулся, атаман сделал шаг назад и резко отвел руку, намереваясь задеть лезвием находящегося там по его расчетам Рольфа. Но его рука опять никого не задела. И тут же Рольф, который оказался за спиной шотландца, схватил его вооруженную руку, вывернул ее и, зацепив правую ногу соперника, сделал подсечку и уложил атамана на пол. Мак-Каллаф взревел, но тут же внезапно умолк, увидев, что Рольф стоит рядом с ним на коленях, направляя острие ножа прямо ему в горло.
Мак-Каллаф не был настолько тупым, чтобы не понять, что от него требуется: он разжал пальцы и, задержав дыхание, выпустил нож, упавший со стуком на пол.
— Вот мы и уладили это дело, — произнес Рольф с легкой улыбкой.
В глазах шотландца забрезжила какая-то здравая мысль.
— Если я закричу, сюда сбегутся двадцать человек, они снимут с тебя шкуру, как с бешеного волка, а остальное бросят собакам.
— Если сюда сбегутся двадцать человек, они увидят твою смерть.
— После смены караула они без моего зова могут заглянуть сюда.
— Сомневаюсь, что они рискнут вторгнуться в комнату, где ты, как они считают, вкушаешь наслаждение, — хлесткие жалящие слова Рольфа свидетельствовали о том, что он не забыл, чего именно добивался поверженный шотландец от Анджелины. — Но даже если они и войдут сюда, даже если схватят меня, тебе от этого все равно не будет никакой пользы. Если ты так настаиваешь, давай поговорим о волках — о волках, которые, когда их вожак падает, набрасываются на него и пожирают с жадностью…
Мак-Каллаф затих.
— Ты прав, черт тебя побери. Если мои люди увидят меня в таком положении, за мою жизнь нельзя будет дать и доллара Доу.
Анджелина слышала, что долларом Доу называли поддельные монеты, сделанные человеком по фамилии Доу. Они были размером с небольшой мексиканский серебряный доллар, но имели более богатую декоративную гравировку и были покрыты сверху тонким слоем серебра. Доллары Доу свободно ходили на Ничейной Земле, но за ее пределами хождения не имели.
— Рад, что ты разделяешь мою точку зрения.
— Я вынужден разделять ее! — взревел Мак-Каллаф, — но даже если я буду свергнут ими, тебе все равно не уйти от них. Мои люди подстрелят тебя прежде, чем ты сделаешь три шага.
— Я нисколько не сомневаюсь в этом. Так оно и будет — если, конечно, они заметят, как я убегаю. Все, что я требую от тебя, это, чтобы ты дал мне честное слово, не как сегодняшний атаман шайки, а как тот честный человек, которым ты был раньше. Поклянись мне, что ты больше пальцем не тронешь Анджелину.
На лице шотландца отразилась та борьба чувств, которая происходила у него сейчас в душе. Наконец, он произнес:
— И ты… ты примешь мое слово?
— Приму.
— Тогда вот оно тебе слово Мак-Каллафа!
— Но если вы нарушите клятву, — вмешалась Анджелина, — взглядом, словом или действием, я обязательно расскажу вашим людям, как легко справился с вами Рольф.
— И я никогда теперь не получу выкуп за тебя! — воскликнул Мак-Каллаф с откровенным разочарованием и лукавой задней мыслью.
— Что до этого, то я еще посмотрю на твое поведение, — отозвался Рольф.
— Ты крепкий парень, мне еще повезло, что я легко отделался, то есть, если ты меня, конечо, отпустишь целым и невредимым.
Рольф встал и отошел от него, позволяя тем самым Мак-Каллафу подняться на ноги. Атаман шайки подтянул штаны и сделал глубокий шумный вздох, как будто до этого он долго задерживал дыхание. Затем темные глаза Мак-Каллафа недоверчиво вгляделись в лицо Рольфа, как будто атаман ожидал увидеть на нем выражение торжества.
— Желаю спокойной ночи, — произнес Рольф, слегка склонив золотоволосую голову. Шотландец коротко кивнул.
— Я никогда не забуду этого.
— Я не верю.
— Думаю, что если я забуду, ты повторишь свой урок и мне придется вспомнить.
— Ты недооцениваешь меня, — произнес Рольф, — я никогда не теряю попусту время на те действия, которые оказались неэффективными.
— Ну да, — проворчал Мак-Каллаф и направился к двери. Открыв ее, он остановился на пороге и обернулся с обиженным выражением лица, как человек, пригревший на своей груди змею и только что узнавший об этом. Он покачал головой и быстро закрыл дверь за собой.
Анджелина обернулась к Рольфу, нахмурив брови.
— Вам нужно было использовать его как заложника, как прикрытие, чтобы обеспечить свою безопасность во время побега и беспрепятственно миновать посты при выходе из лагеря.
— А где гарантия, что он представляет собой такую уж большую ценность и может служить прикрытием? Постовые вполне могут расценить его смерть, как меньшее зло для себя, чем потеря того богатства, которое они связывают со мной. Более того, я не имею возможности узнать, где сейчас находятся мои люди и не имею возможности предупредить их, чтобы они не возвращались сюда к разъяренным разбойникам, которые захотят выместить на моих друзьях свою злость. Кроме того, какой мне смысл бежать, оставив Клэр здесь, а в такой щекотливой ситуации, я не смогу взять ее с собой, без опасения, что она подведет меня в решающий момент. Наконец, существуете еще и вы, моя милая Анджелина. Подвергать вас риску, увлекая в столь опасное предприятие, этого я не могу себе позволить. Но я не могу также и оставить вас, уйдя один.
— Прошу прощения за то, что я, оказывается, такая обуза для вас! — Анджелина быстро отвернулась от не го, пряча свое смущение и чувствуя, что на ее глазах закипают слезы, которые она не хотела показывать ему.
— Вы неправильно меня поняли.
Звука его спокойного голоса было достаточно, чтобы у Анджелины сразу отлегло от сердца.
— А что здесь понимать?
— То, что вы слишком необходимы мне, поэтому забота о вашей безопасности ничего общего не имеет с обузой и вовсе не в тягость мне.
Затаив дыхание, Анджелина круто повернулась, чтобы взглянуть ему в лицо. Ей так хотелось уяснить смысл сказанных им слов, расшифровать их точно и однозначно, но ее обычные сомнения снова взяли верх над ней, и она сдержала себя. Она вполне готова была признать, что кое-что значила для него; но что его чувство было глубже, чем сексуальное желание, к которому примешивались, возможно, некоторая доля сочувствия и раскаяния, — было сомнительно. Защищаясь от самой себя и от него, она начала говорить резко и язвительно:
— Если вас действительно так заботит благополучие моей персоны, почему вы скрыли от меня такой важный факт, как ваше выздоровление? Почему вы вынуждали меня порхать вокруг вас, нервничать из-за вашего притворного недомогания, бесконечно готовить вам бульоны и жидкие каши, которые, как я теперь думаю, вы тут же выливали в ночной горшок!
— Нет, нет! — в его глазах играли озорные искорки, — я все аккуратно выпивал.
— А Густав в это время тайком таскал вам еду с кухни, к примеру, ту жареную индюшатину, с которой я его выставила из комнаты.
— Признаю, это была огромная жертва с моей стороны, разрешить унести из-под носа такой лакомый кусок, так и не попробовав его.
— Да, вы доверились всем — и Густаву, и Леопольду, всем, кроме меня. Я вполне допускаю, что каждый ваш телохранитель знал о вашем выздоровлении и втайне смеялся надо мной, считая меня дурочкой, сходящей с ума от беспокойства о вашем здоровье, когда опасность давно уже миновала, — и сжав свои кулачки, Анджелина выкрикнула, чуть не плача: — Но почему?
Он не спеша заткнул нож за ремень брюк, повернулся к ней и нежно взял за руки.
— Потому что Мак-Каллаф не спускал с вас своих глаз, как, впрочем, и все остальные разбойники. И я не мог быть уверен, что, узнав всю правду о моем состоянии, вы будете так же баловать и нежить меня, кипятить мне молоко и своим скорбным и озабоченным видом лишать стражей бдительности.
— Но какое это имеет значение, раз вы все равно находитесь в плену? — не желая того, Анджелина успокоилась и говорила теперь вполне мирным тоном.
— Если бы я мог совершенно оправиться от ран так, чтобы разбойники этого не заметили, тогда легче было бы придумать какую-нибудь хитроумную уловку, чтобы бежать отсюда, пока бдительность стражей усыплена.
— Но так много времени потеряно вами зря! Я думала, что прежде всего вы стремитесь поговорить с Клэр, чтобы узнать, как был убит ваш брат?
— Неужели вы думаете, что ваша кузина сразу же расскажет мне все, что я хочу знать, как только я задам ей соответствующий вопрос? Лично я так не думаю. А в сложившейся ситуации, находясь под нежной защитой Мак-Каллафа, нет никакой возможности заставить ее это сделать силой. Я советовался со своими людьми, и каждый из них прощупывал почву в разговоре с Клэр, чтобы выяснить, каким образом можно достичь желаемого.
— И вы убедились, — медленно произнесла Анджелина, вдруг вспомнив разговор с Клэр, — что наиболее прямая дорога к вашей цели — дорога, вымощенная золотом?
— Вы хорошо знаете свою кузину.
— Да. — Анджелина скользнула взглядом своих серо-зеленых глаз по его подбородку, заросшему золотистой щетиной. — Но теперь Мак Каллаф знает, что его обманули, и, значит, все было напрасно.
— Да, все усилия и жертвы этой тщательно спланированной кампании пошли прахом, — согласился он, — но я не жалею.
— Не жалеете? — удивленно переспросила Анджелина.
— Ну, может быть, лишь в той степени, в какой я наслаждался вашим ласковым порханием вокруг меня, — сказал он с такой откровенной теплотой в голосе, что у Анджелины учащенно забилось сердце, — однако положение инвалида имеет свои неприятные оборотные стороны. Например, передо мной стояла такая дилемма — как убедить вас, что я нахожусь чуть ли не при смерти и в то же время утолить страстное желание, которое вы во мне постоянно возбуждали. Клянусь, никогда в жизни моя сила воли не подвергалась такому жестокому испытанию. Я мог спать только в присутствии своей скучающей охраны, именно поэтому я вынужден был терпеть мужскую компанию вокруг себя, чтобы пореже видеть ту, до которой не имел права дотрагиваться. Еще пару дней такой пытки и я вынужден был бы разыграть бредовое состояние, в котором я овладел бы вами.
— Боюсь, я была бы так напугана этим, что не смогла бы ответить на ваши ласки, — прошептала Анджелина, прикрывая длинными ресницами выражение своих глаз, хотя дрожащий от смеха уголок рта выдавал ее.
— А что, если сейчас мы проверим это? — спросил он, впрочем, вовсе не ожидая ответа, потому что его губы тут же нашли губы Анджелины.
По телу Анджелины пробежала огненная дрожь. Враждебность, сомнения, уязвленное самолюбие — все было забыто и уступило место всепоглощающему чувству восторга. Издав тихий вздох, который означал ее полную капитуляцию и покорность, она положила ладони на грудь Рольфа, а затем, не в силах удержать порыв своей страсти, обняла его и притянула к себе. Его поцелуй сделался еще более настойчивым и властным. Грудь Рольфа вздымалась в порыве необузданного желания, как у изголодавшегося по ласкам мужчины, и он крепко прижал ее к своему телу, впечатывая ее плоть и оживляя в памяти ощущения от нее.
Заметив краем глаза соломенный матрас в углу комнаты — который был жестким, но все же более мягким, чем деревянный пол, — он повлек Анджелину туда. Опустившись рядом с ней на колени, он снова припал к ней губами, лаская рукою ее упругую трепещущую под его ладонью грудь. Оторвавшись от нее на мгновенье, Рольф мягко повернул Анджелину на живот и начал расстегивать пуговицы ее платья, но вдруг, как бы поддавшись внезапному порыву, он припал губами к белоснежной коже ее обнажившейся спины.
Наконец, стащив с Анджелины платье и нижнее белье, Рольф растянулся рядом с ней. Он прижал ее спиной к себе, чувствуя кожей каждую выемку и выпуклость ее обнаженного тела, все более распаляясь и возбуждаясь. Он глубоко учащенно дышал, погрузив лицо в ее густые волосы и шепча ее имя. Затем он легким движением убрал сверкающую волну волос со спины Анджелины и прижался горячим чувственным ртом к ее влажному затылку. Анджелина вдруг ощутила легкое покусывание его зубов. От неожиданности она слегка вздрогнула и поморщилась, попытавшись повернуть голову в его сторону, но ей вовсе не хотелось сопротивляться, ее душил смех от беспричинного веселья. Никогда в жизни она так остро не воспринимала тактильные ощущения: она явственно осязала в этот момент кожей спины жесткую поросль на его груди, его напряженные твердые губы, все его напрягшиеся оцепеневшие мышцы. Анджелина чувствовала, как сильно он ее хочет и что его дерзкому непреодолимому желанию ничто не в силах помешать. Ее грудь быстро взволнованно вздымалась от учащенного дыхания. Истомленная страстью, она прижалась к нему спиной, готовая впустить его и не испытывая от этого ни тени стыда или замешательства. Ничего не видя и не слыша вокруг, она повернула голову, чтобы встретить его жадные губы. Не прерывая поцелуя, он на секунду разжал свои объятия, чтобы расстегнуть брюки.
Именно в этот момент раздался приглушенный звук выстрела, как будто вдалеке прогремел гром начинающейся грозы. Сразу же за выстрелом послышался громкий топот копыт стремительно приближающегося конника. Он что-то кричал взволнованным срывающимся голосом. Когда он влетел в коридор, раздался нервный перезвон гирлянды колокольчиков, возвещающих тревогу.
Только тогда Анджелина разобрала, наконец, что именно выкрикивал всадник.
— Налет! Налет!
Задолго до того, как ясно прозвучали эти слова в коридоре барака, Рольф скатился с соломенного матраса, вновь натянув брюки.
— Это, похоже, становится уже традицией, — раздраженно пробормотал он, имея в виду, что их близость опять прервала угроза, исходящая от нападения разбойничьей шайки.
Рольф помог Анджелине встать и надеть нижнее белье и платье, а затем коротко и страстно поцеловал ее. Устремившись к выходу, он остановился на пороге, еще раз бросив на нее пристальный бездонный взгляд.
Анджелина старательно оправила одежду на себе, изогнувшись, дотянулась руками до пуговиц на спине, судорожно и неуклюже пытаясь застегнуть их путающимися в спешке и волнении пальцами. Она уже почти справилась, когда дверь вдруг распахнулась и в комнату стремительно вошла Клэр. Она направилась прямо к Анджелине с горящим взором изумрудного цвета глаз, ее волосы спускались по плечам густой огненно-рыжей волной, как пламенеющий плащ. Было видно, что она только что встала с постели, потому что на ней не было ничего, кроме ночной рубашки из тончайшего французского шелка телесно-розового цвета, которая оставляла открытыми ее руки и соблазнительную округлую грудь, а сквозь складки легкой ткани просвечивалось тело Клэр.
— Это наш шанс, Анджелина. Мы должны воспользоваться им и бежать.
— Бежать? Что ты имеешь в виду под этим словом: уйти отсюда и… куда именно направиться?
И она махнула рукой в сторону выхода из дома, где сейчас гремели выстрелы, причем перестрелка становилась все ожесточенней, превращаясь в настоящее сражение. Шум схватки был до того оглушительным, что Анджелина перешла на крик.
— Туда! — воскликнула Клэр в ответ на ее слова, подходя ближе к кузине. — Если мы выйдем через черный ход, они очень долго не заметят нашего исчезновения, поскольку им сейчас не до нас. Мы можем связаться с вожаком тех, кто напал и убедить его выделить нам охрану, чтобы те сопроводили нас с тобой до самого дома.
— Что это ты придумала! — воскликнула Анджелина, — а вдруг вожак напавших разбойников окажется еще хуже Мак-Каллафа?
— Не окажется! Но я знаю, почему ты противишься моему плану. Я видела, что Рольф чудесным образом вмиг исцелился и встал с постели. Ты обрадовалась, что он опять здоров и, — как томящийся от страсти женский монастырь, еле дождавшийся прислужника в алтаре, — ты не вынесешь, чтобы тебя снова разлучили с принцем.
В насмешливом голосе кузины слышались злые нотки от испытываемой ею досады на Анджелину.
— Это неправда! Я считаю, что это безумие слепо доверяться людям, о которых недостаточно знаешь. Я слышала, что эта шайка представляет собой сброд наиболее подлых воров и убийц.
— А кто тебе сказал об этом? Не сомневаюсь, что Мак-Каллаф. Но он не может быть беспристрастным к своим врагам, — Клэр откинула голову назад, тряхнув своей огненной гривой, — я не могу больше оставаться здесь словно в мышеловке, вынужденная ублажать этого неотесанного деревенщину по первому его зову! Я ухожу отсюда. А ты — хочешь следуй за мной, а хочешь оставайся, мне все равно!
Когда Клэр резко повернулась к двери, чтобы уйти, створки распахнулись и в комнату ввалились четверо разбойников с Мак-Каллафом во главе. Атаман сунул голову в спальную комнату, а затем втолкнул туда обеих женщин.
Затем он повернулся к закрытому ставнями окну общей комнаты. Его люди уже открыли небольшие щели в них — амбразуры для ружей — и начали стрелять в темноту высунув наружу длинные стволы и сменяясь после каждого выстрела, чтобы, стоя на коленях на полу, перезарядить свое оружие.
Задыхаясь от едкого порохового дыма, клубящегося в помещении, Анджелина, которая все еще стояла на пороге, пошла за Клэр в глубину спальной комнаты, закрыв за собой дверь. На ее лице читалась радость оттого, что ситуация сама собой изменилась и ей не надо было самостоятельно принимать решение.
Но ее облегчение было очень кратковременным. Клэр стояла посередине комнаты, уперев руки в бока и плотно сжав свой красивый рот с выражением мятежной непокорности обстоятельствам. Она обвела взором все вокруг, остановившись не более чем на мгновение на постели, где еще недавно лежал Рольф, и тут же перевела взор на окно, которое выходило на задний двор. Стрельнув в сторону Анджелины взглядом, выражавшим непокорность и своенравие, она направилась к окну и, откинув щеколду, распахнула его.
— Клэр, не надо, — сказала Анджелина, быстро подходя к ней и пытаясь схватить ее за руку. Кузина обернулась с окаменевшим лицом и застывшим в изумрудного цвета глазах злым отчаяньем.
— Я должна бежать отсюда, неужели ты этого не понимаешь? Я… я боюсь оставаться здесь. Я боюсь, Анджелина!
— Рольфа? Он обещал мне, что не тронет тебя.
— Рольфа? Нет… то есть да, конечно. Но ты, по правде говоря, не знаешь грозящей мне опасности, а у меня нет времени объяснить тебе все. Бежим со мной, Анджелина!
— Это безумие, я не могу.
— Тогда не мешай мне!
Клэр скинула со своего плеча ее руку и взобралась на подоконник, намереваясь уже спрыгнуть вниз.
— Нет, подожди… — Анджелина снова вцепилась в кузину, но Клэр уже сделала прыжок, вырвавшись из ее рук, и исчезла в темноте.
— Вернись! — крикнула Анджелина ей вдогонку, но не получила ответа. Она помедлила не более чем одно мгновенье и ринулась вслед за кузиной. Высота была более значительной, чем предполагала Анджелина. Она приземлилась на оба колена.
Анджелина всмотрелась в темноту, напряженно прислушиваясь, пытаясь различить за шумом близкой битвы звуки шагов Клэр. Но ничего не могла расслышать. Клэр, по-видимому, направилась как раз в сторону разыгравшейся схватки.
Но вдруг пронзительный душераздирающий крик, в котором слышался неприкрытый ужас, потряс ночной воздух. Ни секунды не колеблясь, Анджелина поднялась на ноги и побежала на крик. Обогнув угол дома, она сразу же увидела бледное мерцающее в темноте пятно ночной рубашки Клэр и увидела, что та вырывается из рук двух мужчин, одетых в темное. Раздался звук разрываемого шелка, и Клэр опять закричала, что было сил.
Но Анджелина так и не добежала до кузины. Грубые руки людей, набросившихся на нее сзади, остановили ее, больно сжали предплечья, рванули за густые пряди волос так резко и сильно, что голова Анджелины откинулась назад до упора. Девушка сопротивлялась, пинала разбойников ногами, пыталась царапать их, не находя вы хода душившему ее бешенству Она злилась на себя за то, что из-за своей неосмотрительности попала в такую идиотскую ситуацию Анджелина слышала ворчанье и проклятия крепко державших ее мужчин, ощущала их гнилостное дыхание и едкий запах давно немытых тел. Боковым зрением Анджелина увидела замах огромного кулака и тут же обрушившаяся на нее боль оглушила ее, и над нею сомкнулись умиротворяющие воды непроглядной тьмы. Она потеряла сознание.
Рыдания, стоны, звуки сливались в одну бесконечную мелодию, повторяясь в странном ритме и в сопровождении недовольного ворчания другого, грубого голоса.
Шумное потрескивание и пощелкиванье. Запах дыма костра и тление влажной листвы. Холод. Анджелина чувствовала, как один ее бок продувало ветром, а другой был защищен и слегка согрет. Она ощущала, что лежит на чем-то влажном, пахло свежим конским потом уставших в дороге, взмыленных лошадей.
Инстинкт самосохранения подсказывал ей, что надо лежать тихо. Сосредоточившись на своих ощущениях, Анджелина скоро поняла, что она лежит на конской попоне, расстеленной на земле, она чувствовала веточки и сучки под собой. Рядом был разведен большой костер. Женщина, которая кричала, была, по-видимому, Клэр. Очень медленно и постепенно, Анджелине удалось повернуть голову и разомкнуть веки. Она лежала на лесной поляне, окруженная тишиной ночных деревьев. На порядочном расстоянии от себя Анджелина увидела мужчин — их было пятеро — они столпились вокруг женщины, корчащейся на другой попоне, подол ее ночной рубашки был высоко задран, и обнаженные бедра поблескивали в отсветах костра. Один из мужчин со спущенными брюками нагнулся над ней и задвигался толчками. Трое других стояли рядом и наблюдали за этой сценой, отпуская время от времени непристойные шуточки. Пятый сидел на корточках с расстегнутыми брюками и держал Клэр за запястья, поднятые над головой.
— Давай быстрее, Хосс; я уже созрел и готов выстрелить, как одна из пушек на «Ол Хикори».
Клэр не сопротивлялась. Было видно, что у нее на это не оставалось сил. В ее стонах слышалась безнадежность, к которой примешивались чувство боли и отвращение к самой себе.
Один из насильников бросил взгляд в ту сторону, где лежала Анджелина.
— Давайте попробуем вторую курочку!
— Она все еще в отключке. Тебе не следовало с такой силой бить ее, Чарли. Жаль упустить такую хорошенькую…
Анджелина изо всех сил постаралась не слушать, о чем они говорят. Четвертый насильник встал с распростертой Клэр и его место занял пятый, тяжело задышавший, как спаривающийся пес. Анджелина закрыла глаза, сглотнув слюну — к горлу подкатывала тошнота.
Что она могла сделать, чтобы помочь Клэр и себе? В ее голову не приходила ни одна спасительная мысль. У нее не было никакого оружия, но страстное желание помочь Клэр, словно острая боль распирало ее. Однако, силы были слишком неравны, шансы Анджелины равнялись нулю. По правде говоря, ее положение было немногим лучше положения Клэр. В любой момент мужчины могли распалиться, потерять терпение и подтащить ее к Клэр, не обращая внимания, в сознании она или без.
В этот момент послышался топот бешено скачущих лошадей. Этот звук настойчиво вторгался в сознание Анджелины. Рядом с собой она услышала приветливое ржание коней, на которых прискакали насильники. Вдруг раздался мужской голос, сразу перешедший на крик. Сквозь полуприкрытые веки Анджелина рассмотрела группу верховых, ворвавшихся на освещенную огнем костра поляну и резко осадивших коней.
Один из всадников спешился и широким решительным шагом направился к группе, столпившейся вокруг несчастной Клэр. Высокий, тощий, как скелет с близко посаженными глазами и испанскими подковообразными усами, придававшими его рту жесткое выражение. Его длинные черные волосы были откинуты назад, лоб перевязывала кожаная ленточка — в соответствии с модой, известной с незапамятных времен. На нем был длиннополый плащ из бутылочно-зеленого бархата, скрывавший верхнюю часть его кожаных брюк, довольно поношенных, на коленках светились большие протертые дыры — прямо над отворотами высоких кожаных сапог. На поясе в ножнах из хорошо выделанной кожи висел кинжал, рукоять которого сияла гравировкой по золоту и серебру. Ругаясь на ломаном английском языке, он подошел к костру и начал распихивать вцепившихся в Клэр разбойников.
— Ублюдки! Свиньи! Я должен был догадаться, что все дело в бабе! Из-за вашей подлой похоти нас в конце концов разбил этот хвастунишка Мак-Каллаф. А теперь вы еще зажгли настоящий маяк, чтобы чертов шотландец, сын сатаны, быстрее заприметил нас и явился сюда!
— Нам была очень нужна женщина! — заскулил один из насильников. Все они уже отвернулись от Клэр. Пятый насильник тоже сполз с нее и застегнул брюки, убрав в них свою бессильно опавшую плоть. Клэр с минуту лежала неподвижно, а потом натянула на колени задранный подол ночной рубашки, прикрыв свою наготу.
— Вы что, не могли подождать? Всего несколько минут и у нас были бы все женщины лагеря и сам лагерь в придачу со всей пищей, конями, награбленным золотом плюс сам Мак-Каллаф, чтобы нам на потеху исполнить танец в воздухе на конце толстой веревки, переброшенной через перекладину.
— Но эти две бабы прибежали прямо к нам в руки.
— Вы не имели права покидать поле боя во время схватки, и пока мы сражаемся, искать место для развлечения с бабами! Дураки! Предатели! Я должен был бы прикончить вас.
Человек, которого остальные называли Чарли, сжал кулаки и выступил вперед.
— Пошел ты к черту! Мы взяли то, зачем пришли, и оставь нас в покое!
— Ты сейчас сам пойдешь к черту, мой друг! — отозвался атаман негромким голосом. И вдруг в порыве ярости неуловимым движением он выхватил кинжал. В мгновение ока испанец метнул кинжал, и он стремительно пролетев — вращаясь в воздухе, — вонзился в человека по имени Чарли. Тот издал хриплый крик и повалился навзничь, схватившись уже бессильной рукой за рукоять пронзившего его сердце кинжала. Чарли упал прямо на ноги Клэр — та в страхе вздрогнула всем телом и оттолкнула его, садясь на земле и поджимая под себя ноги.
Напряженная, звенящая тишина воцарилась на лесной поляне. Остальные разбойники медленно отошли к умирающему костру с широко открытыми от ужаса глазами, ожидая, что дальше сделает неистовый испанец.
Внезапно атаман рассмеялся. Он подошел, чтобы забрать свой кинжал, и вытер его о брюки, прежде чем вложить в ножны. Затем, как будто только что заметив Анджелину, лежащую на боку у костра, он направился к ней.
Анджелина плотно сомкнула веки. Медленные, нарочито размеренные шаги приблизились и остановились рядом с ней. Чувство, что на нее смотрят, разглядывают ее беспомощно лежащее тело, — было почти непереносимым. Ей хотелось вскочить на ноги, чтобы встать, по крайней мере, лицом к липу с атаманом или закричать и ударить его. Но Анджелина знала, что такая слабость с ее стороны, уступка собственным раздраженным нервам, ничего не принесет ей, кроме новой беды. Сжав зубы, она заставила себя лежать тихо и притворяться впавшей в глубокий обморок — даже тогда, когда она услышала совсем рядом с собой шелест одежды испанца и почувствовала, что он присел на корточки около нее. Атаман взял ее вялое безжизненное запястье.
— Возможно, захватив в плен вот эту девицу, вы нанесли тем самым ублюдку шотландцу удар, о силе которого сами не подозреваете. Кстати, что это с ней?
Разбойники сразу же загалдели, спеша ответить атаману и перебивая друг друга.
— Жаль. Будет очень неприятно, если она пострадала серьезно.
В ледяном тоне его голоса слышалась угроза. Четыре оставшихся в живых человека из тех пятерых, которые захватили и увезли ее, поспешили заверить своего атамана, что удар был совсем пустяковым шлепком. Причем один из них почти наугад — или, может быть, о чем-то догадываясь — вдруг заметил:
— Вполне возможно, Дон Педро, что она просто изображает здесь полумертвую, чтобы мы не тронули ее.
— А! Спящая красавица, — задумчиво проговорил испанец, — хорошо, посмотрим, смогу ли я ее разбудить?
Она еще не успела испугаться его слов, как уже оказалась в его объятиях. Его тонкие, горячие губы, пахнущие табаком и покалывающие ее кожу жесткой щеточкой усов, впились в губы Анджелины. Одно короткое мгновение ей, казалось, что она может выдержать это испытание, но когда его язык начал пробовать на вкус ее губы, стараясь проникнуть внутрь, чувство непреодолимого отвращения захлестнуло ее.
Сделав глубокий вдох, она резко отвернулась, пряча от него свои губы, и уперлась руками в грудь атамана, отталкивая его, что было сил, но не в состоянии вырваться из его объятий, связавших все ее движения, как крепким канатом.
Хриплые крики и грубый смех огласили поляну.
— Ты привел ее в чувство, старина, а теперь возьми ее!
Тяжелый взгляд испанца буравил Анджелину, широко открывшую серо-зеленые глаза. Так же резко, как он схватил ее в свои объятия, он выпустил девушку; Анджелина упала назад на попону, успев опереться на один локоть.
— Она должна подождать, пока мы доберемся до более безопасного места — и я буду… посвободнее. Некоторые вещи не терпят спешки.
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14