18.
Во вторник днем Натан уехал из Бристлекона. Кучер отвез его в город на вокзал, к уходящему поезду на Денвер. Сирена не стала его провожать, а он не просил ее об этом.
Натан отправился на запад, чтобы посмотреть новый подъемник для рудников. Он утверждал, что подъемные клети безнадежно устарели, и решил найти другой, более безопасный способ спуска работников в шахты. Новый подъемник назывался лифтом, он работал по тому же принципу, что и клеть, но подъем и спуск осуществлялись с помощью очень надежной электрической системы. Сейчас, когда здесь почти везде провели электричество, установить такой подъемник не представляло особого труда. Конструкция этого приспособления гарантировала также большую безопасность при его эксплуатации; каркас лифта закрывала металлическая сетка, чтобы рабочие не поранились об острые гранитные выступы на стенах ствола шахты, в кабине находился специальный кран, позволявший ее остановить, если она по какой-либо причине двигалась вниз слишком быстро. Этот лифт очень понравился Натану, и он решил установить его в первую очередь на шахте «Сенчури-Лоуд».
Сирена помахала ему рукой с веранды и подумала, что Консуэло, наверное, ждала его на вокзале. По крайней мере, ей так казалось. Она очень много размышляла об их разговоре. Сирена не думала, что испанка на самом деле хотела, чтобы она стала относиться к Натану с большей теплотой, сделалась ему ближе. Сирена уже давно поняла, что под маской темпераментной, воинственной женщины скрывалось жалостливое, заботливое и очень доброе сердце, и все же она больше верила в естественную и вполне нормальную ревность, чем в то, что испанка хотела толкнуть ее в объятия Натана. Нет, Консуэло беспокоилась о Натане, но она вполне могла сама залечить его раны, какими бы глубокими они ни были.
Эта мысль приносила Сирене облегчение. По отношению к Натану она не испытывала даже жалости, после того как узнала, какую достойную Макиавелли изощренность проявил он, чтобы жениться на ней. Последние два дня она избегала его как могла. Всякий раз, как они встречались, Сирена с трудом удерживалась, чтобы не выкрикнуть ему в лицо жестокие обвинения, нисколько не заботясь о том, как они прозвучат.
Как любая хорошая служанка, миссис Энсон знала, что Натан просил Сирену поехать с ним. Она пару раз намекала Сирене, что за Шоном будут хорошо следить в ее отсутствие и что она найдет его здоровым и веселым, когда вернется.
Сирена оставила эти замечания без ответа. Она не могла упрекнуть миссис Энсин в том, что та была целиком на стороне мистера Бенедикта. Ведь она жила в доме уже долгое время, а Сирена оставалась для нее незнакомкой, да еще с далеко не благополучным прошлым. Она знала, что мистер Бенедикт по-прежнему спал в своей комнате и не навещал новую жену по ночам, несмотря на то что обменялся с ней кольцами. Она обвиняла в этом только Сирену, ведь даже слепой увидит, что он от нее просто без ума.
Сирена замечала, что экономка косо поглядывала на нее по утрам, когда приходила сменить белье и застелить постель. Она знала, что эта женщина слышала рассказы о ее безнравственном прошлом на Мейерс-авеню и считала чуть ли не оскорблением то, что ей приходилось прислуживать такой женщине. Раньше она относилась к ней с добротой и заботой лишь потому, что видела в Сирене только больное и слабое существо. Теперь, поправившись, жена хозяина не заслуживала никакого снисхождения. Миссис Энсон смотрела бы на нее по-другому, если бы она показала, что любит Натана, тем самым осчастливив его. Но все получалось как раз наоборот. Он никогда не выглядел так плохо до того, как Сирена появилась у них в доме. Однако с тех пор, как Сирена стала выздоравливать, прошло еще не так много времени. Возможно, она еще не готова разделить супружеское ложе. Пора окончательных решений и суждений еще не пришла, но она тем не менее приближалась. У Сирены оставалось все меньше времени.
Если бы ее отношения с экономкой были не такими натянутыми, Сирена могла бы избавить ее от необходимости прислуживать ей сегодня за ужином. А теперь она сидела в столовой в полном одиночестве, отодвигая одно блюдо за другим. У нее совершенно пропал аппетит. Желудок отказывался принимать какую-либо пищу. Натан уехал. Завтра утром, в одиннадцать часов, ей, как написал Вард, предстоит появиться в «Эльдорадо». Почему он выбрал именно этот день и это время? Может, он видел Натана перед тем, как отправить записку, и знал, что Натана не будет в городе? Почему он послал ей такое странное письмо? Чего он от нее хотел? Если он собирался потребовать того более осязаемого вознаграждения, о котором говорил, то в какой форме ей предстояло его благодарить? Но одно она знала точно: Вард от нее ничего не добьется. Сирена тоже могла ему кое-что сказать, предъявить кое-какие обвинения, на которые ему придется ответить, хочет он того или нет. Все эти мысли, роившиеся в голове, не давали ей покоя.
Сирена провела бессонную ночь. Когда утром Доркас пришла с чашкой кофе, она увидела, что волосы миссис Бенедикт спутались в какой-то кошмарный клубок, а под глазами залегли глубокие тени. Увидев свое отражение в зеркале, Сирена даже застонала. В таком виде и настроении она просто не сможет встретиться сегодня с Вардом Данбаром. Она не пойдет в «Эльдорадо». Ей придется отправить ему записку, сказать, что у нее нет желания с ним встречаться, что она ненавидит его и больше не хочет его видеть — никогда. Скажет, что ей наплевать на то, что ему от нее нужно, на чувства, которые он к ней испытывает, и на него самого ей тоже наплевать.
Но, несмотря на все эти замечательные решения, к десяти часам Сирена оделась и приготовилась уходить. Охваченная какой-то тупой злобой, она выбрала дорожный костюм с юбкой в складку, блузкой с кружевной отделкой на корсаже и узким жакетом. Он поразительно напоминал платье, которое Вард когда-то ей купил; разница заключалась лишь в том, что этот наряд был сшит из небесно-голубого бархата, а тот костюм был из серого шевиота. Непослушные локоны Сирена прикрыла маленькой шапочкой, тоже из голубого бархата, с атласными лентами, приколотыми брошью с сапфирами и бриллиантами. Пусть Вард думает что хочет. Она просто горела желанием показать ему разницу между прежней Сиреной — бедной и зависимой от него и той, кем стала она теперь — женой богача Натана Бенедикта.
На первой февральской неделе холод ненадолго сменился оттепелью. Дни стояли солнечные, с приятной погодой, не очень теплые, но и не морозные. Сирена не хотела надевать шубу, чтобы не испортить вид ее бархатного костюма, в коляске ей будет тепло и удобно и в одной меховой накидке.
В коляску запрягли других лошадей. Но они, почувствовав твердую руку, державшую вожжи, побежали мерной рысью, и Сирена быстро добралась до города. Она долго не могла решить, что делать с ландо, которое всем бросалось в глаза, пока наконец не оставила его на постоялом дворе, пообещав вскоре вернуться, сделав покупки. Она не испытывала затруднений с деньгами. Со свойственной ему щедростью Натан перед отъездом оставил для нее пачку банкнот на своем столе.
Платная конюшня на улице рядом с Мейерс-авеню, на углу которой находился «Эльдорадо», как нельзя лучше подходила для таких целей. Потом Сирена задумалась: как быть ей самой после того, как она надежно спрятала экипаж от любопытных глаз? Стоит ли ей пройти по Второй улице, свернуть на Беннет-авеню и действительно сделать несколько покупок, или лучше сразу направиться в «Эльдорадо», незаметно проскользнув между коновязей? Наверное, она напрасно оставила коляску здесь, вместо того чтобы сделать это где-нибудь на Беннет-авеню. Будет не так заметно, если она спустится по Беннет-авеню к Мейерс-авеню, а не пойдет сначала по магазинам, чтобы потом вернуться назад.
В конце концов, какая разница? Ей все равно вряд ли удастся сохранить свой визит в тайне. Остается только надеяться, что Натан о нем не узнает. И если ей все равно суждено когда-нибудь отправиться в «Эльдорадо», лучше сделать это сейчас.
Подобрав юбки, Сирена поднялась на возвышение перед коновязью возле салуна. Потом она обошла кладовую и остановилась перед черным ходом. Дверная ручка плавно опустилась от нажатия рукой, и дверь на смазанных петлях распахнулась без единого звука. Сирена вошла и закрыла дверь за собой.
Она сразу окунулась в давно знакомые запахи — винного перегара, табачного дыма и немытых плевательниц. В салуне, как всегда, царил полумрак. Сирена замерла, охваченная каким-то смешанным чувством волнения и страха. Пол по-прежнему был засыпан песком, под потолком висели все те же круглые закопченные лампы. Она опять увидела ряды блестящих бутылок и бокалов перед зеркальной стеной бара, женщины сидели в прежних непринужденных позах и по-прежнему разговаривали громкими крикливыми голосами. Справа находилась сцена с опущенным занавесом, а рядом — лестница, ведущая наверх, в комнаты Варда. Ничего не изменилось, ничего, кроме нее самой.
Наверху послышался стук закрывающейся двери, а потом — звук шагов. Нет, ее не увидят здесь охваченной смятением, не знающей, прятаться ей или убежать. Расправив плечи, Сирена прошла на середину бара. Впившись пальцами в сумочку из змеиной кожи, она оглядела салун с выражением любопытства на лице и повернулась только после того, как спускавшийся по лестнице человек дошел до нижней ступеньки. Это был Вард. Он стоял рядом с лестницей, опершись рукой на перила, и выглядел так, словно только что вылез из ванны. Его русые волосы не успели просохнуть, загорелые щеки были совсем гладкими после бритья. Широкая твердая грудь оставалась открытой, но он уже успел надеть безупречно отглаженные серые брюки из плисовой ткани, а на мягкой коже ботинок играли отблески света. Холодные светло-зеленые глаза Варда смотрели на нее настороженно и с затаенной тревогой.
— Доброе утро, Вард, — сказала Сирена, удивившись, как естественно и спокойно звучит ее голос.
Он кивнул:
— Сирена.
— Видишь, я получила твое послание.
— И пришла. Я всегда утверждал, что ты очень умная женщина.
— Ты меня переоцениваешь, — ответила она таким же насмешливо-торжественным тоном, как и Вард.
Он встретился взглядом с ее спокойными серо-голубыми глазами, неторопливо оглядел округлые линии ее тела, скрытые голубым бархатным костюмом.
— Ты хорошо выглядишь… как богатая женщина.
— По-моему, ты должен удивляться этому меньше всех.
Такой ответ смутил Варда, он нахмурился и кивнул:
— Ты права. Ты ведь никогда не скрывала, чего хочешь, так?
Сирена заранее подготовилась к такому ходу.
— Ты меня неправильно понял. Я имела в виду те деньги, которые тебе заплатил Натан, чтобы ты отсиделся в горах, а он мог бы спокойно на мне жениться.
Вард удивленно вскинул брови.
— Что?
— Он, наверное, отвалил тебе немалую сумму, если ты едва не потерял «Эльдорадо» и даже позволил ему дать свое имя твоему сыну.
Сирена рассчитывала, что ее слова собьют Варда с толку, однако ее ждало разочарование. На какое-то мгновение он побледнел, крепко вцепившись в перила, но тут же овладел собой и теперь стоял перед ней высокий и несгибаемый.
— Вон ты как все повернула, — присвистнул Вард.
— Это, по-моему, ясно как дважды два.
— Даже если тебе известно, что Натан уже однажды предлагал мне деньги, но я от них отказался?
— В тот раз отказалась я, если ты не забыл. Тебе следует вспоминать об этом всякий раз, когда ты собираешься в чем-нибудь меня обвинить.
— Зачем нам ворошить прошлое, если передо мной стоит счастливая женщина, настоящая жена богача? Натан поступил благородно, сделал тебе предложение, и ты его приняла. Это тоже ясно как дважды два.
— Да, я согласилась, за неделю до того, как у меня родился ребенок. Я решила, что у него должен быть хоть какой-нибудь отец. Так что же побудило тебя принять предложение? Натан поднял цену?
Сирена не отрываясь смотрела на Варда, ее голубые глаза, казалось, горели огнем.
Вард ответил вопросом на вопрос:
— Ну, ты ведь тоже не продешевила, правда?
— У меня был хороший учитель, — резко бросила она.
Вард отвел взгляд от браслета с сапфирами и бриллиантами, украшавшего ее руку.
— Не сомневаюсь, — ответил он сухо.
— Я только не понимаю, — проговорила Сирена, приблизившись к нему со скромным изяществом в движениях, — зачем ты сюда вернулся? Чем тебя не устраивало, что здесь тебя считали мертвым? Почему ты не захотел перебраться в какой-нибудь другой город, чтобы начать новую жизнь? Например, стать юристом. С деньгами, которые заплатил тебе Натан, это, наверное, совсем нетрудно устроить.
— У меня тут свое дело. Кроме того, я владею здесь еще и недвижимостью. А я не привык легко расставаться с тем, что мне принадлежит.
Губы Сирены искривились в горькой улыбке.
— Браво, Вард! Ты сохранил свой салун и потерял сына!
— Сохранить то и другое казалось мне невозможным, — ответил он бесстрастно. — Я догадывался об этом, когда лежал полумертвый, сорвавшись на полдороге с обрыва. И я убедился в этом окончательно, когда очнулся в каком-то безымянном индейском поселке.
Сирена замерла, ее лицо побледнело, самообладание, похоже, изменило ей, когда она спросила хрипло:
— Ты знал, что у меня будет ребенок, когда уезжал?
— Я изучил твое тело лучше, чем собственное, — порывисто ответил он. — Как я мог этого не знать?
— Значит, ты все знал и ничего не сказал? Знал и оставил меня одну?
— У меня были на то причины.
— Какие причины? Что может быть важнее этого… кроме денег?
Вард поднял руку, потом снова опустил ее.
— Деньги, золото; все в конце концов приходит к этому, правда? Так мы ничего не добьемся. Что сделано, то сделано. Сейчас речь о том, что случилось недавно, четыре дня назад, если говорить точно. Или ты уже успела об этом забыть?
Сирена сжала губы.
— Это вряд ли когда-нибудь произойдет, ты ведь не упустишь случая мне напомнить.
Сирену возмутила легкость, с которой Вард уклонился от ответа, однако она решила продолжить разговор на поднятую им тему. Наверное, ей просто необходимо выяснить все до конца.
— Это дело еще не закончено, — проговорил он с насмешливой улыбкой. — Если ты поднимешься ко мне наверх, мы сможем заняться им снова.
— Наверх?
— По-моему, обсуждать такой вопрос прямо здесь не слишком разумно. Мы ведь не знаем, кто может нас услышать.
Вард отступил влево, уступив Сирене дорогу.
Сирена не двигалась. Ей совсем не хотелось остаться с ним одной наверху, в комнатах, где произошло столько событий.
— Ты ведь не боишься меня? — спросил он тихо.
— Нет. — Она бросила на него сердитый взгляд. Она просто больше не доверяла Варду, ей не нравился блеск его зеленых глаз.
— Тогда что же тебе мешает?
Он говорил правду. О таких вещах нельзя разговаривать прямо здесь, это слишком опасно. Кроме того, в салуне невозможно было найти какой-нибудь другой укромный уголок. Ей не оставалось ничего другого, кроме как подобрать юбки и пройти мимо него наверх.
Гостиная показалась более запущенной, чем раньше. Сирена не сомневалась, что это дело рук Перли. На стене висела новая полка с хрустальными графинами. В остальном же комната не очень изменилась. Кушетки с покосившимися ножками и валиками, коврики, столы, чаша с фруктами и ваза с перьями павлина — все оставалось прежним. Сирена провела ладонью по бирюзово-черному перу, стряхнув с него пыль на столик, и обернулась к Варду.
— Сирена, успокойся, — медленно проговорил он, — я не собираюсь на тебя нападать.
— Мне это даже в голову не приходило!
— Правда? Значит, я ошибся. Не хочешь чего-нибудь выпить? Чашечку кофе или бокал вина?
Ей очень хотелось отказаться и сразу спросить, зачем он ее позвал, что ему нужно. Однако она сдержалась. Если между ними установятся более непринужденные отношения, это может пойти ей на пользу. Сирена подошла к кушетке, положила на нее сумочку и села сама.
— Да, немного хереса, если он у тебя есть.
Вард наполнил бокал золотистой жидкостью и протянул его Сирене, потом вернулся к шкафчику и плеснул себе хлебной водки. Сирена поставила бокал на столик, сняла перчатки, положила их на сумочку и опять взяла бокал. Пригубив херес, она посмотрела на Варда. Снова поставив графин в шкафчик, он взял свой бокал в сильную загорелую руку. Его русые кудрявые волосы были тщательно приглажены, широкая мускулистая спина, казалось, стала еще темнее. Сирена испытывала страх перед его мужской силой, даже когда он не смотрел на нее. Она невольно подобрала живот, и всю ее охватило какое-то похожее на боль ощущение.
Обернувшись, Вард перехватил ее взгляд. Он поднял бокал, словно собирался произнести какой-нибудь иронический тост, и осушил его одним глотком. Сирена поспешно опустила глаза и вновь отпила немного хереса.
Молчание смущало ее. Она откашлялась.
— Ты… ты, кажется, не особенно страдал у этих индейцев.
— Ко мне хорошо относились, — ответил он, — жаль только, что я не мог послать оттуда весточку.
Его ответ показался Сирене высокопарным, но она решила продолжить разговор.
— У тебя уже не болит нога?
— Нет. Индейцы умеют лечить переломы. И сотрясение мозга тоже больше меня не беспокоит, если ты собираешься об этом спросить. Правда, у меня некоторое время болела голова, но потом все прошло само по себе. Наверное, если бы я обратился к какому-нибудь здешнему лекарю, я бы так Легко не отделался.
— Значит, все, похоже, обошлось без последствий.
— Я бы так не сказал.
— Что?
Вард сел на кушетку напротив нее. Сирена посмотрела на него с беспокойством.
— Я вернулся, и что же я здесь увидел? Перли заняла мои комнаты и, похоже, не желает понять, что нашему с ней партнерству пришел конец. Более того, она прибрала к рукам весь салун и продала мою долю. Далее. Я узнаю, что мой лучший друг не только заключил с ней эту сделку, но еще и взял тебя в жены. Я не могу утверждать, что это пошло мне на пользу.
— Перестань. — Сирена с недовольным видом взмахнула пустым бокалом.
— Ах да. Я же забыл. Ты считаешь, что меня купили, а не продали.
— Я-то знаю, кого здесь продали, — с горечью сказала Сирена, — во всяком случае, точно не тебя. Ты знаешь, что Натан купил «Эльдорадо», только чтобы выставить меня отсюда? Потом он проследил за тем, чтобы Консуэло, моя единственная подруга, не смогла мне помочь, чтобы я обратилась за помощью только к нему, когда мне стало некуда пойти. Этот человек, мой муж, одновременно и плох и хорош, но он отлично знает цену деньгам и то, что на них можно купить все.
Вард смотрел на нее напряженным взглядом, играя желваками на скулах.
— Мне казалось, Натан выкупил мою долю в салуне, чтобы кто-нибудь другой не сделал эту глупость, потому что знал, как я поступлю, когда вернусь.
— Он наверняка знал, что ты его отблагодаришь?
Вард кивнул.
— Замечательно. Он получил что хотел, меня выставили на улицу, а ему это не стоило ни гроша.
— Да, замечательно, — повторил Вард. Черты его лица опять смягчились, а взгляд сделался непроницаемым.
Сирена наклонилась вперед, положив руку на колено.
— Неужели тебя не волнует то, что он сделал? Что Натан всех перехитрил и с помощью Перли отобрал у тебя то, что принадлежало тебе?
— И ты тоже принадлежала мне, Сирена?
— Какая разница! — воскликнула Сирена, сжав кулаки. — Мы сейчас говорим о Натане!
— Правильно. Вот тебе ответ на твой вопрос: нет. Нет, не волнует… Даже если ты сказала правду.
— Как же я сразу не догадалась?! — Сирена со стуком поставила бокал на стол и вскочила на ноги. Слезы подступили к ее глазам, и она отвернулась, чтобы Вард этого не заметил. Подхватив сумочку, она направилась к дверям.
Вард тут же поднялся следом. Сирена сделала шаг в сторону, но он уже стоял перед ней, его крепкие пальцы сомкнулись у нее на руке.
— Пусти меня, — прошипела она.
Он покачал головой, увидев ее покрасневшее лицо и слезы в глазах.
— Я же уже сказал, что не привык легко расставаться с тем, что мне принадлежит.
— Я не твоя!
— Правда?
— Я не желаю быть пешкой в твоих руках и в руках Натана, и я ею не стану! Ты уже ясно дал понять, что презираешь меня. Поэтому какая тебе разница, куда я иду и что делаю?
— Ты ошибаешься, — ответил он.
Сирена оттолкнула Варда, уперлась руками ему в грудь, не скрывая презрения во взгляде.
— Как ты смеешь так говорить, если тебе наплевать, что сделал со мной Натан?!
— Просто я могу его понять, когда речь идет о тебе. Я даже рад, что все так обернулось, потому что это значительно упрощает мою задачу.
В его словах чувствовалось огромное напряжение, а взгляд сделался таким мрачным, что Сирена замерла. Она слышала, как бешено колотится его сердце, его рука сжимала ей ладонь, словно тиски. Пальцы Сирены, касавшиеся его груди, казалось, вот-вот загорятся от нестерпимого жара. Она провела кончиком языка по губам.
— Вард…
Он отпустил ее так неожиданно, что она чуть не упала. Потом, повернувшись, Вард подошел к шкафчику и налил себе еще водки.
— Я не собираюсь набиваться к тебе силой, если ты этого боишься. Во всяком случае, я не стану прибегать к насилию.
— Что ты имеешь в виду?
— Шантаж.
Сирена глубоко вздохнула, собрав все самообладание, как когда-то — обрывки одежды.
— Может быть, — медленно проговорила она, — ты объяснишь это более доходчиво? — Конечно, если это необходимо. Хотя я почему-то не сомневался, что ты сама все поймешь.
Она уже стала догадываться. И все же это казалось настолько невероятным, что Сирена с трудом могла в это поверить.
— Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь.
Осушив бокал, Вард сел на прежнее место и посмотрел ей в глаза.
— Четыре дня назад на дороге из Криппл-Крика в Бристлекон ты застрелила человека. У меня нет сомнений, что я единственный свидетель этого… преступления.
Отто, лежащий на дороге Отто… Залитая кровью грудь. Пожелтевшая, словно воск, кожа, заросшее щетиной лицо, огромное волосатое тело животного. Сирена поднесла руку к губам, потом опустила ее и сжала сумочку. Затем подняла полные боли глаза, встретившись взглядом с Вардом.
— Я этого и не отрицаю, — процедила сквозь зубы Сирена.
— Что из того? В этих местах повесили не так уж много женщин, совершивших убийство, но кое-кто из них все-таки угодил на виселицу.
— Я никого не убивала. Я застрелила насильника, защищаясь от него.
— Знаешь, Сирена, я не думаю, что Отто собирался тебя убить. Такая мысль вряд ли вообще приходила ему в голову.
— Ты прекрасно знаешь…
— Да, — перебил ее Вард, — я-то знаю, но вот знает ли об этом шериф и поверит ли тебе суд? Как ты думаешь, тебе можно верить, с учетом того, какую жизнь ты вела раньше?
Вард в вежливых выражениях напомнил Сирене обо всем, что было известно ей и без того. Ее прошлое положат на чашу весов, стоит ей заявить, что она защищала свою честь.
— Зачем ты мне все это говоришь?
— Ах, Сирена, какая же ты наивная! Я предлагаю тебе молчание в обмен на твое… общество, на то, что ты будешь уделять мне немного времени, будешь ко мне подобрее.
Она подняла голову.
— Ты хочешь сказать, если я буду… подобрее, ты не пойдешь к шерифу?
— Я же предупредил тебя, что это шантаж, — ответил он.
— Верно. А тебе не кажется, что шериф может что-нибудь заподозрить, узнав, что ты спрятал тело и так долго об этом молчал?
— Если ты имеешь в виду время, я боролся с чувствами к тебе, возникшими в результате наших прежних отношений, и, хотя это далось мне очень нелегко, даже притом, что ты предпочла мне богатство и брак, я их все-таки поборол. А тело… Так я вовсе и не прятал его. Я просто видел издалека, как ты совершила преступление. Ты, наверное, наняла какого-нибудь прохожего, чтобы он спрятал труп, хорошо заплатив ему за эту грязную работу. Если местность осмотреть хорошенько, тело обязательно найдется.
— Я могу заявить, что ты был моим сообщником.
— Для этого тебе придется признать свою вину. И даже если так, где доказательства? Ты можешь показать им, где находится старая шахта Дрэгон-Хоул, в которой я спрятал тело? Нет, я с этим делом никак не связан, только разве что как свидетель. Тебе не поможет, если ты втянешь меня в эту историю, чтобы испортить мне репутацию.
Вард держался самоуверенно, не сомневаясь, что держит Сирену мертвой хваткой. Она чувствовала, как ее охватывает безудержное желание исцарапать ему лицо, разорвать его на куски, стереть эту наглую улыбку с его губ. Из-за этого у нее даже закружилась голова. С огромным усилием она сдержалась и только проговорила сквозь зубы:
— Кто поверит такому картежнику, как ты? Мало ли что ты можешь напридумывать.
— Ты забываешь, я когда-то был юристом. Так что мне хорошо известен язык закона и методы судопроизводства.
Сирена повернулась на высоких каблуках, ощущая, как в душе у нее нарастает ярость. Почти ослепнув от душившей ее ненависти, она не сразу поняла, что идет к дверям спальни. Стремительно повернувшись, она направилась к теплой никелированной плите.
— Скажи, пожалуйста, — бросила она, оглянувшись через плечо, — когда ты требуешь, чтобы я… стала подобрее, тебе хочется, чтобы я изменила мужу?
— Похоже, ты правильно понимаешь мои намерения, — ответил он безжалостным тоном. — А потом, я сомневаюсь, что ты верна человеку, чьей женой ты в общем-то фактически не стала.
Сирена замерла. После долгого молчания она выдохнула лишь одно слово:
— Консуэло.
— Точно.
— Как она могла?
— Похоже, она решила, что меня это заинтересует.
Сирена глядела на никелированную поверхность плиты, на размытое отражение своего синего бархатного платья и бледного лица. Неужели он действительно это сделает? Неужели он в самом деле пойдет к шерифу и расскажет о выстреле? Ей в это не верилось. Ее удивляло, что он относится к ней одновременно с презрением и с прежней страстью. Если она не сделает то, чего он требует, Вард, возможно, захочет, чтобы она пережила унижение, оказавшись в тюрьме; сознание того, что она не может воспользоваться богатством, которого, как ему казалось, она так добивалась, и Натан, впрочем, как и он сам, не сможет ее видеть, доставит ему удовольствие.
— Вард… — проговорила она и запнулась. Зачем ей его уговаривать? Если она и заставит себя это сделать, он все равно не будет ее слушать. Что ей теперь делать? У нее, похоже, не оставалось выбора.
— Да, Сирена? — с улыбкой отозвался он.
— Ничего.
Ей показалось, что он хотел подойти к ней, но потом остановился и отступил назад. Она не оборачивалась. Злость ледяной глыбой лежала у нее на сердце. Вард Данбар считал себя вправе делать е ней все, что пожелает. Он был убежден, что ее можно одолжить Натану за деньги. Недовольный сделкой, он решил воспользоваться ситуацией и вернуть любовницу. При этом его вовсе не интересовали ее собственные чувства. О ребенке он вообще не думал. Ему просто хотелось, чтобы она стала с ним подобрее. Он требовал, чтобы она проводила время в его обществе. Это напоминало сделку, которую мужчины заключают со шлюхой, сделку, где нет места любви, нежности и уважению. Ладно! Если ему так хочется, он это получит.
На левой руке у нее все еще была надета перчатка. Сирена молча сняла браслет, который носила поверх нее. Потом, расстегнув жемчужную пуговицу, она стянула перчатку, положила ее вместе с браслетом в сумочку и защелкнула замок. Грациозным плавным движением она бросила сумочку на покрытый пылью стол, где она раньше держала продукты.
Не глядя на Варда, она подняла руки и вынула длинную булавку из бархатной шапочки, бросив ее на стол вслед за сумочкой. Потом, сохраняя бесстрастное выражение лица, она выдернула шпильки из волос, рассыпавшихся по плечам пышным каскадом. Шпильки выскользнули из рук и упали на столик. Затем Сирена сосредоточила внимание на маленьких пуговичках жакета. В отличие от ее старого платья, этот костюм состоял из юбки и жакета, которые приходилось снимать по отдельности.
Услышав позади звон стекла, Сирена быстро взглянула на Варда из-под опущенных ресниц. Его лицо сделалось совсем бледным, он закрыл глаза, но рука, в которой он держал графин, оставалась твердой. Вард снова налил себе водки. Когда он, подняв бокал, посмотрел в ее сторону, Сирена поспешно отвернулась.
Ей пришлось немало потрудиться с жабо, прежде чем она вспомнила, что оно тоже заколото булавкой. Под блузку Сирена надела шелковую кремовую сорочку, далее оставался лишь атласный корсет абрикосового цвета с кремовыми шнурками.
В глубине души она почти не сомневалась, что Вард остановит ее. Но этого, однако, не произошло. Убедившись, что он решил посмотреть, как она раздевается, Сирена еще более укрепилась в своем решении.
Шелковые французские панталоны оказались настолько короткими, что едва прикрывали бедра. Ей показалось, что Вард тяжело вздохнул, когда она сняла последнюю нижнюю юбку. Но, увидев его суровое лицо, она решила, что услышала лишь шорох дров в камине.
Подстрекаемая демоном, о котором говорила ей Консуэло, Сирена швырнула юбки на ближний стул, подошла к Варду и встала прямо перед ним.
— Тебе придется помочь мне с корсетом, — сказала она спокойно.
На мгновение их взгляды встретились. Сирена смотрела на Варда прямо, без улыбки, даже немного вызывающе, а он — тяжело и непроницаемо. Ничего не сказав в ответ, он отставил бокал и, когда она повернулась к нему спиной, принялся освобождать ее тело из этой крепко зашнурованной тюрьмы.
Когда Вард покончил с корсетом, Сирена села на кушетку и принялась расстегивать черный кожаный ботинок, придерживая одной рукой корсет на груди.
Неожиданно Вард опустился на колени и, взяв ее за ногу, осторожно снял с нее сначала один ботинок, затем — другой. Потом, слегка погладив пальцами ее ногу, он развязал подвязки и медленно стянул чулки.
Положив ладони на бедра Сирены, он низко склонился над ней. В его глубоко посаженных зеленых глазах, казалось, появилось выражение боли и страдания. Взявшись за края корсета, там, где начиналась шнуровка, он слегка потянул его на себя, потом оторвал ее руку от груди и поднял над головой. Догадавшись, чего он хочет, Сирена подняла другую руку, и Вард снял с нее корсет через голову.
Поднявшись на ноги, он отбросил корсет, протянул к ней руки и привлек ее к себе. Сжав в ладонях груди Сирены, он слегка погладил большими пальцами красные следы, оставшиеся на коже от корсета. Потом Вард наклонился еще и нащупал ртом ее губы.
От его губ исходил пьянящий запах водки и теплая сладость желания. Его нежные объятия обезоружили Сирену, прикосновения его прохладной кожи волновали ее, а уверенная сила его рук неодолимо тянула к себе. Неожиданно бурный прилив чувств заставил ее забыть обо всех разумных доводах и ярости. В глубине души она понимала, что ей давно хотелось испытать это удовольствие, о котором она боялась даже мечтать. Вард зарылся руками в шелковистую массу ее волос, наклонил голову Сирены, не позволяя ей двигаться. Женщиной вдруг овладела слабость, ее словно обдало порывом холодного ветра. Нет, в ее планы не входило вот так безропотно подчиняться воле Варда Данбара, таять у него в руках, сгорая от неутолимой страсти. Она не позволит ему владеть ею безраздельно.
Сирена уперлась ладонями в грудь Варда, поднялась на цыпочки и, сомкнув пальцы на его шее, крепко прижалась грудью к его сильному мускулистому телу.
Она услышала, как Вард с неожиданным глубоким вздохом немного подался назад и, нахмурившись, посмотрел на нее.
— Ну как, тебе горячо, Сирена? — спросил он почти грубо.
— А разве ты не этого хотел? — Сирена склонила голову, посмотрев на него с невинным удивлением.
— Без сомнения, но ты уверена, что тоже этого хочешь?
— Мне никто не говорил, что мои желания имеют здесь какое-то значение. Ты нашел способ распорядиться моим телом по своему усмотрению, и я, как любая уличная женщина, подчиняюсь тебе.
Он замер.
— Я никогда не хотел этого.
— Правда, Вард? А зачем же тогда ты предъявлял мне все эти ультиматумы?
— Я не мог придумать ничего другого, чтобы ты сюда пришла.
— Я тоже. Но если уж я пришла, я могу удовлетворять не только тебя, но и себя тоже. А потом, речь идет о моем будущем.
— Осторожней, Сирена. Не делай слишком больших ставок. В этой игре победителю достанется все. Так что не жди от меня пощады, если проиграешь.
Что он имел в виду? Может, он надеялся, что в этой притворной игре она может излить ему свои чувства?
— Без риска не бывает игры, — ответила она, — но свои шансы все равно нужно просчитать.
— Это иногда помогает, но самый большой куш достается тому, кто полагается на собственную интуицию.
— Я из тех игроков, — сказала Сирена, хмуро взглянув на него, — кто делает ставки, только если он уверен в выигрыше.
— В таком деле нельзя ни на что полагаться с уверенностью, — ответил Вард и вновь склонился к ее лицу. Их губы слились в жадном неистовстве обоюдной страсти, тела сплелись в сжигающей близости, в диких, безумных ласках, в жаркой муке отчаяния. Его руки скользили по ее спине, Вард как будто хотел оживить в памяти те ощущения, которые испытывал с ней раньше.
Позади них оказалась кушетка. Поставив на нее одно колено, Вард повалил Сирену на ее мягкую упругую поверхность. Потом, сбросив ботинки и брюки, он стянул с нее шелковые французские панталоны. Ее волосы рассыпались у него по руке, водопадом ниспадая на пол. Веки Сирены трепетали, она чуть приоткрыла рот, всем телом ощущая волнующие прикосновения его властных рук, от чего охватившее ее возбуждение становилось еще сильнее. Вард с упоением наслаждался нектаром ее губ, ласкал ей груди и плоский белый живот. Казалось, не осталось ни одной частички ее тела, к которой бы не прикоснулись его руки и губы. Бронза и слоновая кость — цвета их кожи — словно смешались в безумном экстазе. Вард и Сирена сжимали друг друга в объятиях, слились друг с другом, им обоим не хватало воздуха.
Сирену охватил жар, ее уносил вихрь страсти и ослепляла кроваво-красная пелена ярости, она разрывалась между желанием причинить ему боль, избавившись тем самым от страданий, и порывом принять его ласки. Ярость и радость, жестокое, сжигающее наслаждение, от которого кровь превращалась в мед, и дикий, мучительный ужас, казалось, разрывали в клочья ее мозг. Она утопала в огне исступления, и все же в сердце у нее по-прежнему лежала огромная глыба нерастопленного льда. В смятении от нахлынувших чувств она сжала руки, впившись ногтями в мускулистую спину Варда. Упавшая с ресниц слеза медленно скатилась по щеке на подушку.
