17.
Ужин длился целую вечность. Поскольку сегодня утром Сирена наконец отправилась на прогулку, миссис Энсон решила, что им всем можно теперь жить по-прежнему и настало время открыть столовую. Сирена с гораздо большим удовольствием поужинала бы у себя в комнате, как бывало раньше, а потом выпила бы кофе с Натаном. Но она предпочла не мешать экономке. Это показалось ей лучше, чем давать повод к расспросам. Она и так уже натворила сегодня немало дел.
Днем, вернувшись в Бристлекон, Сирена отказалась от ленча и заперлась у себя в комнате, попытавшись успокоиться и заснуть, но это ей не удалось. Она ходила по комнате, стояла подолгу возле камина, но ничего не помогало, перед глазами по-прежнему оставалась ужасная картина — Отто, лежащий на дороге с раскинутыми руками и огромным красным пятном на груди. И все же за ужином Сирена нашла в себе силы поддерживать разговор, у нее хватило терпения дождаться, когда все выпьют кофе, и лишь потом вернуться в свою комнату.
Сирена не ожидала от миссис Энсон столь настойчивых попыток заставить ее съесть хоть что-нибудь. Экономка опасалась, что поспешила с решением перебраться в столовую, она также боялась, что Сирена переоценила свои силы. Поэтому теперь миссис Энсон с тревогой вглядывалась в лицо Сирены, такое бледное по сравнению с ярким крепом ее платья, и все время суетилась вокруг нее, предлагая одно кушанье за другим. Сирена положила себе всего понемногу, но еда так и осталась нетронутой на тарелке. Она не могла проглотить ни кусочка, она не находила сил заставить себя, и это не ускользнуло от внимания экономки.
— Вы ничего не едите, мэм. Может быть, вам не нравится ужин? Хотите, я принесу с кухни что-нибудь еще?
— Нет, спасибо, миссис Энсон. Мне просто не хочется есть. — В ее голосе чувствовалось напряжение.
Натан поднял глаза.
— Ты хорошо себя чувствуешь, Сирена?
— Да, у меня все в порядке, — ответила она, пересилив себя.
— Надеюсь, ты сегодня утром не переутомилась? Ты ведь уже почти поправилась.
— Да, я, пожалуй, немного устала.
Пусть он так считает, ей совсем не хотелось, чтобы Натан стал допытываться, в чем причина ее плохого аппетита. Краем глаза Сирена видела, что экономка вышла из комнаты. На лице у нее появилось удовлетворенное выражение, когда Натан заговорил наконец с женой.
— Ты бы могла сказать, что собираешься прокатиться. Я бы с удовольствием поехал с тобой.
— Конечно, Натан. Просто эта мысль пришла мне в голову неожиданно, вот и все.
— Я хочу, чтобы в следующий раз ты взяла кого-нибудь с собой.
Сирена ответила ему долгим взглядом.
— Мне кажется, в этом нет необходимости.
— А мне не кажется. Мне сказали, что одна из лошадей порезала шею, когда ты отошла от коляски.
— Надеюсь, с ней не случилось ничего страшного, но мне ее очень жаль.
— Говорят, эту рану можно вылечить маслом Флеминга, и довольно быстро.
— Я очень рада. Не понимаю, как это могло случиться, — сказала Сирена, глядя в тарелку. Потом она поправила шаль на плечах. — Наверное, лошадь порезали, когда прозвучал предупредительный выстрел. На улицах поднялся страшный переполох, сбежалось столько людей. Меня окружили со всех сторон.
— Я слышал выстрелы, когда был в городе, — кивнул Натан. — Только дело в том, что та скотина, которая так поступила с прекрасной лошадью, скорее всего не станет долго раздумывать, увидев, что сможет сделать нечто похуже с женщиной, которая разъезжает в одиночку, — Я понимаю, но я не люблю, когда мне что-нибудь запрещают.
Натан собрался что-то сказать, но неожиданно задумался. Увидев его хмурое лицо, Сирена вспомнила, как с ней обходился Вард. Неужели это опять повторится, теперь уже с Натаном? Похоже, она ничего не могла сделать в таком положении.
Наконец Натан проговорил:
— И все-таки я настаиваю, чтобы ты ездила в город вместе со мной. Пойми, я говорю так не из эгоизма, я просто волнуюсь за твою безопасность.
— А тебе не кажется, что ты имеешь в виду лишь условности? — Сирена почему-то не могла удержаться, чтобы не поспорить. Взяв бокал с водой, она обнаружила, что у нее трясутся руки, а зубы стучат о его край.
Что скажет Натан, если узнает, что она убила Отто? Назовет ли это счастливым избавлением, как Вард? Или заставит ее заявить в полицию? Сирена уже успела понять, что Натан никогда и ни в чем не преступал закон, и это заставляло ее молчать. Он мог сколько угодно развлекаться на Мейерс-авеню, он мог заводить сколько угодно любовниц, мог взять себе в жены нищенку, но он никогда не рискнет пойти на поступок, не свойственный человеку с его положением в обществе. Он предпочитал, чтобы его жизнь хотя бы внешне соответствовала принципам, принятым в кругу его знакомых, равных ему людей. Сейчас он принадлежал к числу самых крупных золотопромышленников в городе и его окрестностях. И, следуя их принципам, он вполне мог обратиться к властям. Натан мог не только заявить об убийстве, но и обвинить шерифа в халатном отношении к своим обязанностям, в том, что тот позволил, чтобы его супруга стала жертвой нападения, вместо того чтобы этого не допустить. Но даже в этом случае результат все равно получится одинаковый: начнутся допросы, расследование, и, сколько бы Натан ни старался, ее обязательно будут судить. Нет, она не могла сказать ему правду.
— Я, наверное, не понял твой вопрос, — между тем сказал Натан.
— Мне кажется, ты больше беспокоишься о том, что обо мне подумают другие, чем о моей безопасности.
— Но это же просто нелепо!
— Правда? А мне почему-то так не кажется. Сегодня утром я убедилась, что меня, скорее всего, не примут в общество местных матрон, как бы я себя ни вела.
— О чем ты говоришь? — спросил Натан. На переносице появилась складка озабоченности.
Сирена рассказала о встрече с женой местного богача.
— Мне очень жаль, если эта женщина обидела тебя, — сказал Натан спокойно, — но по этой причине тебе все равно не следует сомневаться во мне.
— Они считают тебя своим, а я не принадлежу к их кругу. И этого уже не изменишь.
Сирена с ужасом почувствовала, как к глазам подступают слезы.
— Сирена! — воскликнул Натан, бросив на стол салфетку и вскочив со стула. — Ты так расстроилась? Я этого совсем не ожидал. Обещаю, что все переменится, только не сразу. Тебе нужно появляться в обществе, встречаться с этими людьми, чтобы они смогли узнать и полюбить тебя так же, как я. Даю слово, не пройдет и года, как ты станешь для них чем-то вроде ангела, тобой будут восхищаться, тебя все полюбят, и ты станешь желанной гостьей во всех домах.
Он склонился над ее стулом, дотронувшись до ее плеча, погладил молочно-белую кожу под воротничком платья.
Сирена ответила ему быстрым взглядом.
— Ты, наверное, прав, — проговорила она, сдержав вздох. — Я веду себя так глупо. Я… я просто сорвалась сегодня.
— Это можно понять. Ты так долго болела, сегодня ты устала. Нам нужно получше о тебе заботиться.
— Как ты можешь так говорить? Меня еще никогда так не баловали. — Сирена с трудом изобразила на лице улыбку.
— Ты же знаешь, я хочу сделать для тебя намного больше.
— Натан, пожалуйста… — Сирена почувствовала, что голос его сделался глухим, а пальцы сильнее сжали ее плечо.
— Ты знаешь, как я хочу тебя. Я никогда этого не скрывал. Я обещал, что не стану ни принуждать, ни торопить тебя, но с тех пор многое изменилось.
Он имел в виду возвращение Варда.
— Нет… нет. Ничего не изменилось, — ответила Сирена.
— Я же не дурак, Сирена. Сегодня днем ты поехала в город, вернулась возбужденной. О причине догадаться нетрудно.
— Я не собиралась навещать Варда, если ты это имеешь в виду. — В ее словах не было ни капли лжи.
— Неважно, отчего ты так расстроена — оттого ли, что встретилась с ним, или оттого, что не видела его. Этот человек все еще нарушает твой покой. По-моему, единственный выход — это увезти тебя отсюда. Мне нужно ехать по делам в Денвер, а потом — в Нью-Йорк. Поездка продлится довольно долго — несколько недель. Врачи считают, что ты уже выздоровела и нормально себя чувствуешь. Я прошу, чтобы ты поехала со мной, Сирена.
Вард никогда не просил ее поехать с ним, когда куда-нибудь собирался. Он всегда стремился доказать, что вполне может обойтись без нее. И он вовсе не заботился о ее благополучии.
— Я не знаю, Натан… — начала она.
— В дороге ты не устанешь. Мы поедем в моем пульмане со всеми удобствами…
Сирена стремительно поднялась из-за стола, так что вино из ее бокала пролилось на скатерть. Она смотрела на ручейки бургундского, и у нее подкашивались ноги. Красная жидкость впитывалась в белую ткань, как кровь в простыню. Так же, как той ночью в пульмане Натана.
— Сирена! — простонал Натан с исказившимся от боли лицом, он понял, какую ошибку совершил. Когда-то давно он отправил корзину жареных цыплят и шампанское Варду и его знакомой, которая сопровождала его в поездке в Криппл-Крик, — женщине, которая занимала его комнаты над салуном «Эльдорадо» дольше, чем какая-либо другая, — Сирена, я…
— Не надо, прошу тебя, Натан, — прошептала Сирена, отшатнувшись от стола и от него самого. — Я не могу. Правда, не могу!
— Сирена, — повторил он опять, но она уже выбежала из столовой.
В ее комнате в мраморном камине все еще горел огонь. Сирена подбежала к нему, упала на колени и протянула к пламени дрожащие руки.
Бедный Натан. Он ведь ни в чем не виноват. Ей очень хотелось сделать его счастливым. Она вовсе не собиралась обижать его, но ничего не могла с собой поделать.
Она совершила убийство. Неважно, что ее жертва заслуживала смерти; она убила человека, отняла у него жизнь. Сирена думала об Отто, о том, как он с ней поступил, что говорил, она пыталась убедить себя, что не совершила преступления, что он был ничем не лучше животного, что, возможно, именно он убивал девушек с Мейерс-авеню. Ему, с его огромными ручищами, с его жестокостью и силой, ничего не стоило задушить женщину, избить ее, изувечить. Убийств не было уже несколько недель, но кто мог с уверенностью утверждать, что их не будет вообще? Если женщин убивал Отто, она смогла бы оправдаться перед собой и перед Богом и хоть немного успокоиться.
Спокойствие. Именно это предлагал ей Натан. И ей сейчас очень хотелось найти в себе силы принять его предложение. Но какую семью она собирается строить на лжи и обмане? Она не могла ни в чем признаться Натану: ни в том, что убила человека, ни в том, что видела Варда, ни в том, что разговаривала с Консуэло. Ее заставляло молчать не недоверие и даже не страх того, как может поступить Натан. Больше всего Сирена боялась увидеть холодное осуждение в суровых чертах его худого лица.
Ее внимание привлек какой-то шум. Она услышала топот копыт и стук колес отъезжающего экипажа. Вскочив на ноги, Сирена подбежала к окну и выглянула из него, откинув занавеску.
Она увидела одну из колясок Натана. На ней ездила в город за покупками экономка или ее брал кучер, когда ему требовалось забрать с поезда какие-нибудь вещи для Натана. Сейчас на козлах не оказалось ни той, ни другого. Коляской, выехавшей за высокие каменные ворота и направлявшейся в Криппл-Крик, правил сам Натан.
Вскоре у Сирены рассеялись последние сомнения насчет цели этой поездки. На следующий вечер в гостиную, где Сирена возилась с Шоном после купания, перед тем как уложить его спать, явилась миссис Энсон. Оторвавшись от устроившегося у нее на груди сонного малыша, Сирена посмотрела на стоявшую в дверях экономку.
— Да, миссис Энсон? Что такое?
— К вам пришли, мэм.
Пришли. Это слово звучало не очень хорошо. Сирена сделала знак Мэри, сидевшей рядом на стуле с раскрасневшимся от огня лицом. Передав ей засыпающего ребенка, Сирена поднялась. Когда няня вышла из гостиной с малышом на руках, Сирена повернулась к экономке.
— Кто пришел?
— Уличная женщина, если вам интересно знать мое мнение, — бросила миссис Энсон. Однако выражение ее лица едва заметно изменилось, стоило ей заглянуть Сирене в глаза. — Существо женского пола, похожее на испанку.
— Хорошо, — Сирена положила руку на камин. — Пригласите ее, пожалуйста.
— Да, мадам.
Вздернув подбородок, экономка с достоинством удалилась. Через несколько минут она вернулась в гостиную в сопровождении Консуэло.
— Принесите, пожалуйста, чай, миссис Энсон, — попросила Сирена, — и, если можно, найдите какие-нибудь пирожные.
Холодно кивнув, экономка стремительно повернулась и ушла.
— Консуэло, — Сирена протянула ей руки. Ее лицо осветила улыбка. — Как же я рада тебя видеть! Я боялась, что ты не придешь.
— Я тоже, — ответила Консуэло, подходя к Сирене, — и это, честно говоря, мне самой кажется странным, ведь я давно собиралась посмотреть, как выглядит этот дом изнутри.
— Хочешь, я тебе его покажу? — Сирена сделала шаг к двери.
— Не надо, я уже нагляделась на такие дома, — Консуэло поторопилась охладить ее пыл, — кое-что вообще не стоит смотреть, и к тому же у меня мало времени.
— Ну, тогда проходи, садись, — Сирена развернула стул, на котором только что сидела, и указала Консуэло на кресло с маленьким пуфиком.
— Сначала я отдам тебе это, — Консуэло протянула небольшой сверток из упаковочной бумаги и добавила немного неловким тоном: — Это для ребенка.
— Какая ты заботливая! Хочешь на него посмотреть? Я только что отправила Шона спать, но Мэри может принести его сюда.
— Как-нибудь в другой раз, Сирена, я не хочу, чтобы Натан застал меня здесь.
— Ах да, конечно…
Сирена торопливо развернула подарок. Это оказалась серебряная ложечка, маленькая, как раз для ротика малыша.
— Какая прелесть, Консуэло. Большое спасибо.
— Не за что. — Консуэло присела на краешек кресла, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди, окинув изучающим взглядом лиловое платье Сирены, ее светло-зеленую кашемировую шаль. Сама она, как обычно, оделась во все черное. Ее голову с пучком волос на затылке украшала маленькая приплюснутая шляпка с темно-красной лентой!
Сирена вновь завернула ложечку в бумагу и положила ее на край стола.
— Мы с тобой не успели вчера поговорить. Как ты поживаешь? Ты, похоже, уже совсем выздоровела.
— Да, у меня, как видишь, все в полном порядке. На самом-то деле я не так уж серьезно болела, как это изображал Натан…
Эти слова показались Сирене странными, но она не придала им значения.
— Я часто жалела, что тебя не оказалось дома той ночью. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Да, мне рассказали, — коротко ответила Консуэло. — Прости, что не предупредила тебя сегодня о моем визите. Я сама, честно говоря, не ожидала, что к тебе зайду.
— Это вовсе не обязательно, — заметила Сирена.
— Я пришла не только, чтобы отдать подарок для малыша. Вард попросил меня встретиться с тобой и передать вот это.
Открыв сумочку, Консуэло достала оттуда конверт и протянула его Сирене.
— Это от Варда?
Конверт оказался жестким, но не толстым, в нем лежал лишь один листок бумаги.
— Да. — Испанка поднялась с кресла. — Но и это еще не все…
Сирена изумленно взглянула на Консуэло, а потом с удивлением увидела, как та, сцепив пальцы, подошла к дверям маленькой комнаты в башенке и принялась рассматривать зеленые листья увядшего папоротника.
— Как это понимать? Что ты хочешь сказать?
— Натан приходил ко мне вчера. Я решила увидеться с тобой, Сирена, потому что мне нужно у тебя кое-что спросить, узнать, что ты делаешь с ним.
— Я… не понимаю, о чем ты говоришь.
Консуэло заглянула ей в глаза.
— Я как-то раз говорила, что в тебе сидит дьявол, Сирена, и оттого, что ты о нем не знала, он был еще страшнее. Теперь тебе, наверное, ясно, что я тогда имела в виду. По-моему, Натан погибает сейчас по этой причине.
— Что ты говоришь, Консуэло? Я тебя не понимаю.
— Правда? Он совсем измучился, Сирена. Он всегда был худым, но сейчас от него вообще остались кожа да кости. Он умоляет тебя, плачет, а у меня от этого разрывается сердце. Зачем ты это делаешь, даешь ему повод к надежде, позволяешь ему приблизиться к себе, а потом отталкиваешь? Ради чего? Если тебе захотелось отомстить, тогда ты уже добилась своего; он ненавидит себя за то, что обманул тебя, за то, что из-за него ты заболела, он мстит самому себе гораздо сильней, чем ты можешь отомстить ему.
— Он меня обманул? — повторила Сирена.
Висящие над камином часы от Тиффани в корпусе из ореха издали нежный мелодичный звон, похожий на колокольный.
— А ты этого не знала? — проговорила Консуэло, когда звон затих.
— Чего я не знала? Может быть, ты мне скажешь? — Голос Сирены звучал неестественно спокойно. Побледнев, она смотрела на испанку так, как будто никогда не видела ее раньше.
— Я… я не могу, — отрывисто проговорила Консуэло, нервно похрустывая пальцами.
— Тогда мне придется спросить Натана.
— Он мне этого не простит.
— Он ничего не узнает, если ты сама скажешь мне, в чем дело, что бы там ни было. Консуэло подняла голову.
— Рано или поздно ты все равно обо всем узнаешь. — Она замолчала, а потом порывисто заговорила: — Пока Вард не вернулся, Натан был партнером Перли в «Эльдорадо». Он выкупил его долю с условием, что Перли позаботится, чтобы ты ушла в тот день и час, который он назначит.
— Он… он был уверен, что я пойду к тебе…
— Да. И поэтому нанял мне сиделку, которая дала мне снотворное, и стал ждать. Он выбрал самый подходящий момент, потому что я как раз заболела. Ради бога, Сирена, не смотри на меня так!
— Я же могла умереть. Я могла потерять ребенка.
Испанка подбежала к стулу Сирены и бросилась на колени.
— Но ты ведь не умерла, и твой ребенок жив. Не забывай, Сирена, он взял тебя в жены, дал ребенку свое имя. Он сделал тебя хозяйкой своего дома, осыпал драгоценностями, мехами и множеством подарков. Он сделал все, что мог, чтобы заслужить твое прощение. И он очень переживал, когда ему казалось, что ты умираешь, боялся за тебя, он страдал, надеясь на твою любовь. О, Сирена!
За дверью послышались шаги. Когда экономка вошла в комнату с чаем на подносе, Консуэло уже стояла у камина с улыбкой на лице.
— Твой старейшина Гриер, — сказала она с наигранным весельем, — пользуется успехом у некоторых леди с Итон-авеню. Они готовы простить его привычки многоженца за то, что он столь яростно осуждает женщин из квартала «красных фонарей». Я полагаю, они делают ему подарки тайком от мужей.
Изо всех сил стараясь сохранить хладнокровие, Сирена указала на столик, чтобы экономка поставила туда поднос с чаем, и вновь обернулась к Консуэло.
— Как интересно. Он еще никого не обратил в свою веру?
— Ну, как на это посмотреть! Он поймал одну девушку, которая выходила из салуна, заставил ее встать на колени в самую грязь, а сам принялся молиться, схватив ее за волосы. Говорят, после этого она сошла с ума и ее пришлось запереть в тюрьму, чтобы она ничего с собой не сделала. За ней приехали родственники со Среднего Запада и увезли ее домой.
— Прошу заметить, Консуэло, — сказала Сирена уверенно, — что он вовсе не мой старейшина Гриер.
— Он просто скотина, и все, — бесстрастно заметила Консуэло. — Если дело и дальше пойдет так, его когда-нибудь вымажут дегтем и обваляют в перьях.
— Забавная мысль, — ответила Сирена, взяв в одну руку чайник, в другую — чашку. Миссис Энсон с каменным лицом покинула комнату, закрыв за собой дверь.
Сирена хотела передать чашку Консуэло, но у нее задрожали руки, и она быстро поставила ее на столик.
— Тебе с сахаром или со сливками? — спросила она.
— С сахаром.
Сирена взяла щипцы и бросила в чай два кусочка сахара. На этот раз она передала чашку испанке, не пролив ни капли. Опустив глаза, она налила чаю себе, положила сахар и отпила немного горячей жидкости из фарфоровой китайской чашки.
— Что ты будешь делать? — спросила Консуэло, снова усевшись в кресло.
— Что делать? Ничего. А что мне еще остается?
— Не будь такой жестокой, Сирена. Ты же понимаешь, о чем я говорю. Простишь ты Натана, станешь ему настоящей женой или будешь продолжать в том же духе, и он от тебя ничего не дождется?
— Ты его, наверное, очень любишь, — задумчиво сказала Сирена, глядя на огонь.
— Сейчас речь не обо мне. Пожалуйста, ответь мне.
— Я ничего не знала. Я никак не могу поверить, что он так поступил.
— Это похоже на предательство, я понимаю, но ведь он хотел как лучше.
— А когда он отправил тебя в Манито-Спрингс, чтобы убрать с дороги, он тоже хотел как лучше? А когда он пришел к тебе вчера ночью, он тоже хотел как лучше? Ты так печешься о его счастье, а он о тебе хоть раз подумал?
— Но он любит тебя, хочет жить с тобой.
— Я ничего не могу поделать, Консуэло. Я не отвечаю на его чувства. Мне очень хотелось, чтобы на моем месте оказалась ты. Ведь это ты должна была стать его женой, а не я.
— Однако он попросил стать женой тебя.
— Правда? Я что-то не припоминаю. Я не помню, чтобы согласилась, хотя, наверное, так все и случилось. Иначе просто быть не могло.
— Но неужели ты не можешь хотя бы сделать вид ради сострадания к нему? — в отчаянии спросила Консуэло, невольно сжав кулаки.
— По-твоему, этого достаточно? Ты думаешь, Натана удовлетворит одна только жалость?
— Черт тебя подери, Сирена! У тебя что, совсем нет сердца?
— Есть, Консуэло, есть! Но оно принадлежит другому человеку! — воскликнула Сирена со слезами на глазах.
Консуэло рухнула в кресло. Ее лицо сделалось бледным как мел.
— Боже, — проговорила она, — как же я раньше не догадалась?
Сирена отвернулась, почувствовав, как к горлу подкатился комок. Допив полуостывший чай, она подняла голову. Консуэло поставила чашку на поднос и поднялась. Повесила сумочку на плечо и теперь натягивала перчатки, которые сняла, перед тем как сесть за столик.
— Ты что, уходишь?
— Мне пора идти, — тихо ответила Консуэло, — прости меня, если я вела себя бестактно. Я не хотела тебя обижать. Я только…
— Я понимаю, — коротко проговорила Сирена. Консуэло кивнула, а потом, на мгновение замявшись, сказала:
— Натан говорил, что звал тебя с собой в Денвер и Нью-Йорк, но ты отказалась. Ты не будешь возражать, если я поеду вместо тебя, если он, конечно, захочет взять меня с собой?
— Тебе не кажется странным просить об этом жену? — Сирена улыбнулась.
— Кажется, но мы с тобой вообще странные, — тоже с улыбкой ответила Консуэло.
— Да, ты, наверное, права. Нет, Консуэло, я не буду возражать. И… удачи тебе.
— Спасибо, Сирена.
Консуэло направилась к выходу, в ее движениях чувствовалась редкостная грация. Взявшись за дверную ручку, она обернулась.
— После того, что ты мне сказала, думаю, тебе не помешает прочитать это письмо. И поразмысли хорошенько, прежде чем ответить на него.
— А ты знаешь, что там написано? — спросила Сирена, взяв конверт.
— Вард ничего мне не сказал, если ты это имеешь в виду. Но если ты заметила, оно не очень хорошо запечатано, а я страшно любопытная женщина, особенно когда на карту поставлено так много.
Сирена уперлась взглядом в ноги Консуэло, и та продолжала:
— Не провожай меня, я найду дорогу.
Поцеловав Сирену на прощание, испанка ушла. Поставив чашку на стол, Сирена долго вертела конверт в руках. Сейчас она была слишком взволнована, чтобы распечатать его. Что Вард мог сказать ей и что она могла сказать ему? Между ними все кончено. И она не видела смысла в том, чтобы переживать из-за него еще раз.
Сирена подошла к камину, собравшись бросить конверт в огонь. В эту минуту она вспомнила их последнюю встречу. Что он тогда сказал? Ах да. «Я предпочитаю более осязаемое вознаграждение…»
Вновь рухнув на стул, она разорвала конверт и выдернула сложенный пополам листок бумаги. Комната уже погрузилась в полумрак. Она поднесла листок к огню, чтобы разобрать неровный почерк. Вместо приветствия наверху листка стояло ее имя. Записка оказалась совсем короткой:
«Недоказанная вина равносильна невиновности; разница заключается лишь в том, что тебе известно, где искать улики. Подумай об этом как следует. И приходи в „Эльдорадо“ в среду утром в 11.00».
Внизу Сирена увидела инициалы Варда Данбара.
Она вглядывалась в эти слова до тех пор, пока буквы не запрыгали у нее перед глазами. Потом, соскользнув со стула, Сирена подползла на коленях к огню и замерла. Не двигалась, пока белый листок не превратился в горстку пепла и последние обрывки сгоревшей бумаги не улетели в дымоход.