ГЛАВА 36
В один из ясных прохладных дней в конце декабря уставшая Шошанна только вошла в дом, как Нелли сообщила:
– В библиотеке вас ждет джентльмен. Шошанна слегка нахмурилась: единственное, что ей хотелось сейчас, – помыться и поесть, но никак не принимать посетителей.
Бросив перчатки и плащ на стул, она направилась в библиотеку, пораженная видом высокого, стройного, элегантно одетого человека с узким загорелым лицом, сидевшего за письменным столом отца и копавшегося в его ящиках. Феба сидела напротив него, держась очень прямо и сложив руки на коленях.
Укоризненно взглянув на кузину, сидевшую тихо и позволившую творить это кощунство, Шошанна набросилась на незнакомца.
– Кто вы, черт возьми, и какого дьявола обыскиваете стол отца?
Мужчина поднялся из-за стола с томной грацией.
– Ну, конечно, следовало догадаться, – сказал он насмешливо, – хозяйка даже близко не такая привлекательная, как служанка. – Остановился перед Шошанной. – Урок номер один, – продолжал незнакомец. – Никогда не спрашивай, что я делаю, и не смей разговаривать со мной таким тоном. И чтобы лучше усвоилось… – Его рука вскинулась, и Шошанна отлетела назад от сильного удара, нанесенного с размаху по лицу.
Как только Феба вскочила, приказал:
– Сядь!
Прежде чем Феба успела сесть, Шошанна заметила ее распухшие губы и поняла, что кузина пыталась протестовать.
Джентльмен достал тонкий носовой платок из кармана бриджей и бросил Шошанне, губы которой были разбиты и кровоточили.
– Вытрись, не переношу, – добавил он, изящно пожимая плечами, – вида крови.
Шошанна молча вытерлась.
– А сейчас, кузина, – куражился насмешливый голос, – ах, да, моя дорогая, – добавил, заметив недоумение, – хоть это и очень дальнее родство с твоим отцом по материнской линии, но ты – моя кузина, и я, естественно, получив на Вест-Индских островах известие о твоей тяжелой утрате, поспешил к тебе, чтобы предложить мужскую поддержку и защиту.
– Любезно с вашей стороны, – ответила Шошанна сухо, – но в этом нет необходимости – справляюсь со всеми делами сама.
– Ну, ну, – предостерег он, – прошу не возражать. Это плохо влияет на мое настроение, а я уверен, – в ослепительной улыбке показались два ряда зубов, – ты не хочешь портить настроение, не правда ли, Шошанна? Какое ужасное имя! – Снова изысканное пожимание плечами. – Что думал мой кузен Райленд, называя так дочь? Придется сократить его до Анны. Мое имя, кстати, Фултон Крейн. Тебе следует побыстрее привыкнуть к нему. – Последовал еще один изящный жест рукой. – Оно скоро станет твоим.
– Прощу прощения?
– Мы скоро поженимся, моя дорогая Анна. Как твой опекун, я уже согласился на этот брак. Как твой муж, я скоро буду иметь все привилегии, которые не могу получить сейчас, будучи только опекуном.
– Вы говорите загадками, сэр.
– А мне говорили, – покачал он головой, – что твой ум превосходит большинство женских. Печально, что это не так. Скажу откровенно, Анна, и с этого времени откроется вся неприятная правда: найдя мое имя среди бумаг твоего отца, мистер Сойер написал письмо, в котором спрашивал, знаком ли мне кто-нибудь из родственников-мужчин, кто мог бы освободить тебя от непосильной ноши, раз уж твой отец не указал этого в завещании. Естественно, я тут же примчался, чтобы облегчить страдания родственницы, задержавшись только в Нью-Йорке, куда прибыл на корабле, чтобы получить официальное разрешение от британских властей. Они, конечно, остались довольны, узнав, что такое прекрасное поместье, как Райленд, будет находиться отныне в руках верного британского подданного, а не у такого яростного бунтаря, как Джон Генри Райленд.
Обе девушки не сказали ни слова, вызвав новое раздражение.
– Приведите себя в порядок! – потребовал он. – Я очень голоден после путешествия и приказал подать сегодня ужин пораньше. Терпеть не могу, когда за столом сидит кто-нибудь неопрятно одетый. Четверть часа на сборы. Останусь недоволен, если опоздаете.
Поднимаясь наверх, девушки схватились за руки, подавленные несчастьем, свалившимся им на голову.
В их общей спальне Феба села на кровать и начала плакать, а Шошанна ласково успокаивала ее.
– Умойся и переоденься, Феба, – напомнила она ей. – У нас нет времени на слезы.
– Мы будем уступать и выполнять команды этого чудовища? – жалобно спросила Феба.
– Временно, пока составим план действий: пусть верит, что окончательно запугал нас. – Ее обычно ласковые карие глаза сверкнули холодно и жестко. – Не бойся, Феба, расквитаемся с ним и заставим заплатить той же монетой.
– Но закон на его стороне, и он намерен жениться на тебе.
– На Райленде и таким образом надежно закрепить его за собой, а не с помощью подозрительного опекунства. Он не первый, кто намеревался это сделать, и, возможно, не последний, но никогда еще я не испытывала большего удовольствия в решимости расстроить эти планы. А теперь давай одеваться.
Несколькими минутами позже, спускаясь по лестнице, Шошанна предупредила тихим голосом:
– Помни! Притворись, что совершенно напугана.
– Мне не надо притворяться, – призналась Феба шепотом.
– Ну что ж, подойдет и это, раз уж нам нужно, чтобы этот самонадеянный ублюдок ничего не заподозрил, – мрачно улыбнулась Шошанна.
Часы, доставшиеся еще от дедушки, били четверть часа, когда девушки вошли в столовую – Фултон Крейн, сидевший во главе длинного стола, даже не приподнялся.
Внутренне содрогнувшись, увидев его на месте Джона Генри, они не произнесли ни слова; наклонив головы, скользнули на стулья, выдвинутые для них Томом, и ужин прошел в полном молчании.
В конце трапезы Фултон Крейн ткнул пальцем в Тома.
– Принеси бутылку вина, парень, хорошей мадеры, да пошевеливайся.
– Там осталось только немного портвейна, – ответил Том дрожащим голосом. – Почти все забрали солдаты.
Изрыгая проклятия, Фултон Крейн пошел в подвал следом за слугой, желая убедиться в этом лично, и через несколько минут вернулся с Томом, понуро плевшимся сзади, прижимая к груди полдюжины бутылок.
– Так и знал, – заявил он с таким триумфом, как будто только что добился громадного успеха. – Везде одинаковы эти слуги, в Англии ли, на Индийских островах или в ваших захолустных колониях, – всегда ухитряются придумать способы, как бы обобрать хозяев.
Шошанна увидела, как вспыхнуло от унижения лицо Тома, и неблагоразумно забыла о намерении выглядеть запуганной.
– Надеюсь, вы исходите из собственного опыта, – презрительно заметила она. – Ни один из наших домочадцев, не говоря уж о Томе, не возьмет даже капли эля, а тем более папиного вина.
На лице Фултона Крейна появилась особенно неприятная улыбка.
– Твой папа был нерадивым отцом, моя девочка, – сказал опекун елейно. – Похоже, тебя нужно обучать манерам. Ну, ты там! – это уже относилось к Тому. – Наполни стакан. – Причмокивая, отпил первый глоток. – Не так плохо, как думал; оставь бутылку на столе, парень, и убирайся. Закрой дверь.
– Вы хотите, чтобы мы оставили вас наедине с вином, сэр? – робко, как маленькая девочка, спросила Феба.
– Сам скажу, когда захочу, чтобы вы ушли, – прорычал их новый опекун, моментально справившись с вином и наливая другой стакан.
Выпив половину бутылки, оттолкнулся от стола вместе со стулом, расстегнул серебристо-серый жилет, громко рыгая, обратился к девушкам:
– Давайте придем к взаимопониманию. Мне не так уж трудно угодить, если все будет идти так, как хочу. Будьте вежливыми, покорными, послушными… и наша menage a trois будет счастливой.
– Что следует подразумевать под menage a trois? – спросила Феба, нарочно произнося французскую фразу с ужасным акцентом.
– Мне дали понять, что вы обе говорите на нескольких языках.
– Да, сэр, говорим, но не на этом, – отчаянно соврала Шошанна. – Отец обучал нас греческому и латинскому.
– Боже праведный! – воскликнул Фултон Крейн с искренним отвращением. – Пустая трата ограниченных женских мозгов. Кажется, мне самому придется переучивать вас. A menage a trois, мои хорошенькие маленькие милашки, означает, что мы все трое будем жить вместе уютно и счастливо.
Он увидел, как девушки обменялись быстрыми взглядами, и икнул от смеха.
– Вижу, вы обе более опытны, чем ваш наставник; похоже, поняли, что я хотел сказать.
– Конечно, – очень осторожно начала Шошанна, чтобы не послышалась дерзость, – мой долг принять вас своим опекуном, но Фебе уже исполнилось восемнадцать, и поэтому она вольна, если пожелает, покинуть Райленд.
Говоря это, она толкнула Фебу ногой под столом, призывая к молчанию, и та, предупрежденная таким образом, сдержала готовое сорваться с языка заявление, что не собирается расставаться со своей кузиной.
– Но наша прекрасная Феба не вольна уезжать по собственному желанию: рабы не вольны, – спокойно напомнил опекун.
Феба побледнела, Шошанна вспыхнула от гнева.
– Феба моя кузина. Она свободнорожденная, а не рабыня.
– Можешь доказать?
– Это не нуждается в доказательствах – всем в округе известно, и наш поверенный может это подтвердить.
– Ах, да, достойный уважения мистер Сойер, – насмешливым тоном сказал Фултон Крейн, – приветствовавший меня почти со слезами на глазах от радости. Я для него тот, кто снимет тяжесть управления Райлендом с твоих таких умелых, но слишком хрупких плеч. После тщательного изучения документов на право опекунства, он, будучи человеком закона, с удовольствием вручил все бумаги, касающиеся бедной, хорошенькой, маленькой мисс Фебы, давным-давно отданные ему на хранение. Все, кроме… – Он обратил свой нахмуренный взгляд на Фебу. – Все, кроме брачного свидетельства твоей матери. Принеси его немедленно!
– Нет, Феба, не делай этого!
Самозваный опекун машинально повернулся к Шошанне.
– Опять осмелилась демонстрировать неповиновение?
Шошанна проигнорировала его реплику.
– Феба, не дай ему возможности положить лапу на доказательства замужества твоей матери, – настойчиво повторила она и в следующую минуту оказалась приподнятой со стула и прижатой к груди Фултона Крейна с руками, скрученными за спиной.
Шошанна прикусила губу от боли и почувствовала, как ей выкручивают одну руку, затем другую. Тихий стон сорвался с ее губ, и Крейн победно усмехнулся, глядя на нее сверху вниз, затем перевел взгляд на Фебу.
– Ну, мисс Феба, – с издевкой продолжал Фултон, сделав ударение на слове «мисс». – Ведите себя так, как и подобает маленькой рабыне. Ты принесешь брачное свидетельство своей матери или сломать руку твоей кузине Анне?
– Сейчас же принесу его.
– Умница, – зааплодировал опекун, а Шошанна, уронив голову на руки, притворилась побежденной.
– Вы правы, – тихо и кротко последовал ее ответ, а на лице появилась злорадная улыбка, как и у него.
Какими им предстать перед ним? Слабыми, незащищенными женщинами! И он проглотил эту наживку, оказавшись слишком самоуверенным и самонадеянным, чтобы заметить, что две кузины, обменявшись многозначительными взглядами, объявили ему войну.
Непримиримые, они начали борьбу.
