Часть II
ЭЛИ
ГЛАВА 21
Он родился в Лейпциге в нелегкие для евреев времена, и родители – Азраил и Рейчел бен-Ашер – назвали его Эли, подчеркивая знатность происхождения: один из родственников по материнской линии, прозванный пруссаками Джуд Суисс, служил финансовым советником у католика герцога Вюртембергского. После смерти герцога был арестован и повешен протестантским правительством, а его останки выставлены на публичное обозрение в железной клетке.
Два года спустя после вынесения смертного приговора невиновному Джуду Суиссу, в 1740 году, вводятся в действие еще более строгие законы против евреев страны. Вот в такие годы и родился Эли бен-Ашер, здоровый, веселый ребенок, отличаясь от двух первых, чья жизнь продолжалась всего несколько недель.
Родители, а также вся семья бен-Ашеров с обожанием висели над его колыбелью, оплакивая каждую его слезинку и смеясь над каждой улыбкой. Живой ребенок, сын, который унаследует имя бен-Ашера!
Видя такую радость, можно было подумать, что ни один еврейский мальчик не умирал в Европе ни от чего, кроме болезни.
Едва Эли исполнилось пять, а его младшей сестре Леа два года, как во время одного из периодических приступов безумия, когда толпы растут, а разум умирает и только хорошее кровопускание удовлетворяет страстное желание, шайка хулиганов дико пронеслась по еврейским кварталам, произвольно определяя, убить или помиловать, уничтожить или изнасиловать, разрушить или ограбить.
Рейчел бен-Ашер и ее дочь Леа стали двумя из многочисленных жертв – их убили в собственной кухне. Азраил, изучавший Талмуд, взял с собой Эли в близлежащий город, куда отправился с визитом к ученому человеку. Отец и сын после сорокавосьмичасового отсутствия вернулись в разграбленный дом и опустошенный магазин. Жены и дочери уже не было в живых – они покоились в земле.
Вспомнив когда-то счастливый дом и процветающую лавку, Азраил пошел на еврейское кладбище, среди дюжины новых могил отыскал и поклонился Рейчел и Леа; – у евреев нет обычая опускаться на колени во время молитвы, но Азраил преклонил колени, чтобы хоть так оказаться ближе к жене.
– Возлюбленная моего сердца, пусть никогда не посетит нас ранняя смерть ребенка. Сейчас, когда остался он один, клянусь тебе, что позабочусь о том, чтобы вырастить нашего Эли.
Хулиганы не нашли драгоценностей и золота Азраила, спрятанных за осторожно расшатанной кафельной плиткой, одной из двадцати, выложенных вокруг камина. Взяв деньги и связку любимых книг, оставшихся после набега, Азраил нанял повозку, доставившую его и сына до ближайшего морского порта, откуда не трудно было добраться до Амстердама, а затем и до Америки.
Сначала ему трудно было поверить, что Америка, хотя и не раскрывает широко своих объятий евреям, не совершает периодических кровавых набегов, чтобы избавить от них мир.
Отец и сын высадились в порту Бостона в 1775 году, зная только несколько английских слов, которым научились во время путешествия на корабле. У Азраила было достаточно капитала, чтобы купить, если бы захотел, небольшой домик, используя второй этаж для жилья, а первый под магазин, но у него не появлялось желания осесть где-нибудь окончательно.
Другое предложение, высказанное его собратьями, нравилось ему больше – устроить магазин в каком-нибудь передвижном фургоне и ездить в нем с места на место, торгуя мелочами.
Летом они спали под звездами, а когда становилось холоднее, брезентовая крыша фургона предоставляла хорошее убежище. Во время переездов Азраил обучал сына.
Прошел год, два, три и четыре, и Эли начал забывать, что на свете есть какая-либо другая жизнь, кроме той, которую он вел, довольствуясь ею и искренне удивляясь, когда кто-нибудь называл ее уединенной и однообразной.
Каждый день приносил что-то новое: каким будет следующий город, как успешно пойдут их дела там? Эли вплотную занялся ими, потому что даже по прошествии нескольких лет английский язык отца улучшился не намного, а он говорил на нем сейчас почти так же бегло, как и на немецком, и лучше, как утверждал Азраил, укоризненно покачивая головой, чем на иврите.
В самое холодное зимнее время, когда выпадал снег, они всегда возвращались в Бостон – Эли ходил на уроки к раввину, которого про себя считал не таким умным, как отец.
Не имеющая корней жизнь вечных кочевников устраивала их обоих: Азраил не мог больше полюбить никого, кроме сына, а Эли прельщала свобода. Сам того не осознавая, Азраил внушил ему, что самое ценное в мире – это свобода. В тот год, когда Эли исполнилось двенадцать, где-то в штате Род-Айленд он полез на дерево за котом, принадлежавшим маленькой дочери фермера, у которого они остановились на ночь. Ветка, на которой примостился кот, сломалась, едва Эли ухватился за нее, и все трое – ветка, кот и Эли – свалились на землю.
Кот, сердито взвыв, расцарапал руку своему благодетелю, Эли сломал ногу.
Семья фермера помогла уложить его в фургон бен-Ашера, и Азраил вместе с сыном тут же отправились в направлении, указанном старшим сыном фермера, к «настоящему европейскому доктору», жившему в десяти милях отсюда в ближайшем городе.
Азраил удивился, узнав, что доктор Браун не только говорит по-немецки, но и уроженец Германии, но не еврей, а потому пруссак вызвал подозрение, и торговец разрывался между не утихающей болью сына, несмотря на более чем пинту выпитого им вина; и инстинктивным страхом: что можно ждать от такого целителя?
Доктор Браун посмотрел на Азраила из-под мохнатых бровей.
– Мальчику нужна помощь. Давайте отложим ссору, если она неизбежна, на потом, – предложил он, как показалось Азраилу, с проникновенным пониманием.
Ногу вправили и наложили шину, и когда Эли проснулся после четырнадцатичасового сна, то с изумлением увидел, как отец и доктор Браун увлеклись дискуссией о европейской политике – они действительно спорили, но не враждебно.
Азраил собирался, принимая все меры предосторожности, перевезти сына в Ньюпорт, а доктор Браун предложил оставить Эли у него.
Азраил посмотрел на врача со вновь возникшим подозрением – с чего бы этот враг, пруссак, захотел сделать добро случайно встреченному еврейскому мальчику?
– У вашей жены будет много хлопот с ним, – возразил он осторожно.
– У меня нет жены, – спокойно ответил доктор Браун. – Только экономка, святая душа, которая считает, что дьявол поджидает всех бездельников, чтобы забрать их в ад. Она с удовольствием будет ухаживать за вашим сыном. И мне он доставит радость. Ты играешь в шахматы, мальчик?
– Нет, только в шашки.
– Хорошая игра, но шахматы лучше. Я научу тебя.
Азраил озадаченно посмотрел на сына. В такие моменты Эли чувствовал себя так, будто он – отец, а Азраил – его ребенок.
Он успокоил отца на смеси немецкого и иврита.
– Не изводи себя, папа. Мы должны поступить так, как велит герр доктор. Это разумно.
Азраил отложил решение до утра, подумал, хотя и без особого энтузиазма, что доктор и сын, возможно, правы.
– Я заплачу за услуги, пока Эли будет у вас, – объявил он доктору непреклонно и вместе с тем гордо, – и, конечно, за дневное содержание.
Проявив мудрость, доктор не стал возражать и отказываться, а просто вежливо согласился, и Азраил отбыл в своем фургоне, напомнив сыну про ежедневные молитвы. Сначала Эли немного побаивался, однако его пребывание у доктора Брауна оказалось приятным и полезным.
В доме было прекрасное собрание книг на английском и на немецком, не только по религии и философии, как у Азраила, но и романы, очерки, поэзия, исторические произведения, а также книги по естественным наукам и медицине.
Многие из них Эли совсем не понимал, но они все равно привлекали его – он погружался то в одну, то в другую… и как только доктор Браун возвращался домой, набрасывался на него с дюжиной вопросов.
Что означает это? Может ли быть правильной такая точка зрения? Доктор со смехом просил разрешения умыться и переодеться, прежде чем отвечать на вопросы или читать лекцию, но часто пододвигал свой стол ближе к кровати Эли, чтобы поболтать во время ужина.
Он научил Эли играть в шахматы, и к концу месяца мальчик уже демонстрировал неплохую игру. Доктор играл быстро и рассеянно, со вспышками озарения, а Эли медленно и целеустремленно, в результате через несколько недель иногда выигрывал, благодаря своему исключительному терпению.
Экономка, вдова Вильямс, большую часть дня воевала с пылью и беспорядком, находя время и для приготовления еды, от которой текли слюнки, а после того, как допустила на первых порах промах, смешав молочные и мясные продукты, решила никогда больше не нарушать диетических законов, которых придерживался Эли.
Когда Эли застенчиво извинялся за причиняемое беспокойство, она хлопала его по плечу.
– Каждый человек ищет собственную дорогу к Богу, – сказала она. – Христос в таком возрасте был таким же мальчиком, как и ты.
– Неужели? – удивился Эли. Ему и в голову не приходило связывать иудейство с неевреем Иисусом Христом, чьим именем творилось его народу такое большое зло. – Вы думаете, ему тоже делали обрезание?
– А что это такое?
– Обряд, совершаемый на восьмой день жизни каждого мальчика. После этого устраивается праздник с пирожными и вином… Очень счастливое время.
– Однако скажу я вам! – воскликнула пораженная вдова Вильямс. – Это уж чересчур. Каждый день узнаешь что-то новое. Никогда раньше не знала, что Иисусу делали обрезание.
– А вы уверены, – пролепетал Эли, все еще потрясенный, – что Иисусу его делали?
– Если это обрезание делают каждому еврейскому младенцу, значит, делали и Иисусу.
В этот день Эли с трудом дождался, пока доктор Браун вернется домой.
– Не понимаю, герр доктор, – услышал тот, как только открыл дверь. – Отец рассказывал, что, когда устраивается резня в Европе, с мужчин стаскивают штаны, и если оказывается, что они подвергались обрезанию, их убивают именем Иисуса, но это не имеет смысла, если Иисусу тоже делали обрезание.
– Большая часть ненависти и предрассудков не имеет смысла, – ответил герр доктор с такой грустью, что Азраил понял бы сразу то, что не мог понять сын, который был слишком молод и слишком погружен в себя, – за словами доктора крылась его собственная трагедия. – Никогда не пытайся понять нетерпимость глупых людей, просто не будь похожим на них.
Двенадцатилетний подросток покачал головой, не в состоянии постичь природу человеческого поведения. Если бы он прожил восемьдесят лет, смог бы понять это?
