Глава 2
Раздевалка хореографического училища Королевского Национального балета находилась в полуподвальном помещении и была в этот час заполнена до отказа едва одетыми и переодевающимися девушками. Теснота становилась еще более невыносимой, ведь практически каждая конкурсантка привела с собой мать или какую-нибудь родственницу, рассчитывая на их моральную поддержку. Мадди пришла совсем одна, и рассчитывать ей было не на кого. Она с трудом отыскала крохотный кусочек деревянной лавки и здесь, в углу комнаты, начала переодеваться. Менее чем через пятнадцать минут ей предстояло вместе с остальными девушками пройти по длинному коридору и войти в просторную балетную студию. Там, в течение полутора часов занятий, таких же, как в любой балетной школе, ей придется выполнить танцевальные движения, которые давно уже стали ее второй натурой, ее жизнью. И все-таки отличие от простого балетного класса будет существенным, потому что во время занятий за поступающими будут наблюдать главный балетмейстер Королевского Национального балета, один из ведущих хореографов и прима-балерина балетной труппы. Подумать только! Сотни часов репетиций, тяжелых, изнурительных тренировок, а зависеть все будет, оказывается, от этих девяноста минут.
– Прошу минуту внимания! – в дверях появилась женщина средних лет со списками в руках. То тут, то там раздалось шиканье, и когда разговоры стихли, дама продолжила. – Девочки, меня зовут Марджори. Когда я назову вашу фамилию, пожалуйста, выйдите вперед, возьмите свой порядковый номер и аккуратно приколите его на трико. Затем я провожу вас в балетную студию.
Мадди смотрела, как девушки подходили и брали свои номера, слушала, как называли фамилии, и ей почему-то было неловко, словно она какой-то экспонат, который через минуту-другую будут показывать взыскательной публике.
Между тем женщина позвала:
– Николь Делиз!
Ответа не последовало.
– Делиз… – подумала про себя Мадди. – Эта фамилия о многом говорила присутствующим. Иветта Делиз была прима-балерина Королевского Национального балета.
– Николь Делиз! – повторила женщина. – Нет? Ну, ладно… Следующая в списке…
В это время дверь в раздевалку распахнулась, и в комнату впорхнуло очаровательное создание с хорошеньким личиком, обрамленным длинными белокурыми волосами, и в каком-то немыслимом наряде. Создание бросило на пол дорогой саквояж и воскликнуло:
– Привет, Марджори! Мне так жаль, что я опоздала, но мы с мамой застряли в кошмарной автомобильной пробке. Она все объяснит.
Женщина повернулась к девушке и улыбнулась.
– А, Николь! Рада тебя видеть. Не беспокойся, ты не очень опоздала, вот твой номер. У тебя есть еще минут десять перед тем, как я поведу вас на занятие.
Девушка улыбнулась в ответ, взяла свой номер и коротко ответила:
– Спасибо, Марджори.
Толпа конкурсанток, охваченных благоговейным трепетом при виде этой сцены, расступилась, давая Николь возможность пройти к скамейке, а одна из девушек торопливо сгребла свою одежду, чтобы Николь могла сесть и переодеться.
– Ну, ладно, девочки, продолжим, – сказала Марджори, возвращаясь к своему списку.
Очередь дошла до Мадди, она подошла и трясущимися руками взяла свой номер, подумав, что было бы замечательно, если бы рядом находилась мать и помогла приколоть его. Она украдкой бросила взгляд на Николь. Та к этому времени уже надела новое трико и благодарно улыбалась чей-то мамаше, хлопотавшей возле нее и помогавшей прикрепить номерок.
– Итак, вы готовы? – спросила Марджори.
В ответ раздалось взволнованное перешептывание.
– Хорошо. Тогда, пожалуйста, следуйте за мной. Не забудьте ваши пуанты.
Сердце у Мадди в груди отчаянно заколотилось, ей показалось, что сейчас она просто лишится сил. Девушки в эту минуту получали прощальные поцелуи и последние наставления от своих взволнованных матерей. Спустя несколько мгновений Мадди в числе других соискательниц в молчании последовала по коридору за Марджори, а затем вверх по лестнице. Поднимаясь по ступенькам, она вознесла своей матери коротенькую молитву с просьбой о поддержке.
К тому времени, когда группа достигла дверей в танцевальный класс, руки Мадди совершенно онемели и закоченели, а ног своих от страха она совсем не чувствовала. Она вновь с завистью подумала о Николь Делиз, которая, казалось, не испытывала никакого волнения и всю дорогу весело щебетала со своей соседкой о «новом мамином балете».
Они вошли в огромный танцевальный класс с высоким потолком. Вдоль зеркальных стен тянулись перила балетного станка, в одном углу стояло старенькое фортепьяно, а напротив находился длинный стол, за которым сидели две женщины и мужчина. Как только кандидатки заполнили комнату, оказавшуюся вдруг не такой уж огромной, мужчина поспешно погасил сигарету, встал из-за стола и, обойдя его, остановился перед девушками, спиной к сидящим женщинам.
– Доброе утро, леди! Если вам потребуется, то ящик с камедью находится в углу.
Несколько девушек направились к коробке с порошком и тщательно натерли свои балетные тапочки, чтобы предотвратить скольжение.
– Меня зовут Серж Ранкин. Сегодня я буду проводить у вас занятия. Рядом со мной мадам Папен, главный балетмейстер училища. Думаю, вы уже догадались, нас почтила своим присутствием прима-балерина Королевского Национального балета Иветта Делиз.
Красивая женщина за столом подняла тонкую руку в приветствии и любезно, с оттенком снисходительности, кивнула.
– Недурно иметь мамочку в экзаменационной комиссии, – пробормотала девушка, стоявшая рядом с Мадди. Мадди кивнула. В этот момент дверь балетного класса открылась, и в комнату вошли пятеро молодых людей в тренировочных костюмах.
– Ну, вот и мальчики. Можем начинать, – произнес Серж.
Двадцать пять кандидатов выстроились у станка по порядку номеров. Мадди оказалась практически позади всех, это ее несколько успокоило.
– Хорошо, девочки и мальчики! Я бы хотел, чтобы вы смотрели на все происходящее, как на обычное занятие в балетном классе. Расслабьтесь и наслаждайтесь движением. Начинаем с плиссе! – Серж продемонстрировал последовательность выполнения упражнений.
И конкурсный просмотр начался. Поначалу Мадди почувствовала себя очень напряженно, неуклюже, но когда она сделала поворот, чтобы повторить плиссе с другой стороны, к ней внезапно вернулась уверенность, а вместе с ней и легкость движений. К началу третьего упражнения Мадди совершенно успокоилась и расслабилась. Она больше не смотрела по сторонам, не замечала внимательных глаз членов комиссии, а сосредоточилась на том, чтобы заставить свои дисциплинированные руки и ноги блестяще выполнять упражнения.
Мадди даже удивилась, когда услышала, как Серж сказал, что упражнения на станке закончились, и теперь они могут минут пять отдохнуть, прежде чем урок будет продолжен. Мадди легла навзничь прямо на пол, как и большинство других, закрыла глаза и попыталась успокоить дыхание и собраться. Сейчас начинался настоящий экзамен.
Она опять оказалась в заднем ряду. Прямо в центре первого ряда стояла Николь. Вид у нее был такой, будто ничего особенного не происходит, и подобные экзамены она сдает практически каждый день.
– Теперь переходим к адажио, – произнес Серж, и из рядов девушек послышались стоны. Адажио было самой трудной частью балетного класса, движения должны быть очень медленными, отточенными, а от танцора требуется много усилий, чтобы не потерять равновесия. Нервное напряжение делало эту задачу трудновыполнимой, и Мадди сжала зубы, глядя, как Серж показывает то, что необходимо выполнить. Образец оказался дьявольски непростым.
– Вот так. Сначала номера с первого по двенадцатый, затем – с тринадцатого по двадцать пятый, – объявил Серж.
Мадди с облегчением села, радуясь возможности понаблюдать за другими.
Не было сомнения в том, что Николь Делиз выполняет все просто отлично. Она блестяще чувствовала музыку, с исключительным мастерством совершала все повороты, а ее движения отличались подлинным артистизмом.
– Да, – вынуждена была признать Мадди, с завистью глядя на девушку, мать которой сидела в приемной комиссии, – она тут лучше всех. Ей обеспечено место в училище, независимо от того, была ее мать членом жюри или нет.
Когда настала очередь Мадди, она смогла выложиться и показать все, на что была способна.
Чувство уверенности в себе окрепло, и уже в следующем упражнении Мадди ухитрилась выполнить все, что требовалось, без сучка и задоринки. Сложная комбинация шагов и поворотов давала возможность экзаменаторам проверить не только физические данные конкурсантов, но и их умственные способности.
– Девочки отдыхают. Мальчики, пожалуйста, ваш черед.
Один за другим юноши промчались из угла балетного класса через весь зал. Вихрь стремительных прыжков, казалось, захватил всех присутствующих. Мадди даже задохнулась от восхищения, когда последний из них, начав серию прыжков в углу, выполнил их, едва касаясь пола. Казалось, что его тело слегка зависает в воздухе перед тем, как опуститься на землю. Среди сидящих девушек пронесся шепот восхищения.
– Здорово! – выдохнула соседка Мадди.
Затем Мадди выполнила пируэты и прыжки легко и свободно, в то время, как другим из-за нервного напряжения многое не удалось. Затем девушкам предложили переобуться и надеть пуанты. Последние упражнения, предложенные Сержем, были значительно проще предыдущих, но они были и самыми ответственными.
– Хорошо, достаточно, заканчиваем, – улыбнулся Серж. – Теперь на несколько минут мы удалимся и после обсуждения зачитаем список тех, с кем хотели бы провести собеседование и экзамены по физической подготовке.
Он подошел к столу, и приемная комиссия начала свое обсуждение. Напряжение в зале, казалось, достигло предела.
– О, Боже, мама убьет меня, если я провалюсь, – прошептала соседка Мадди.
Время как будто остановилось, а экзаменаторы продолжали совещаться. Наконец Серж откашлялся, встал из-за стола и сделал несколько шагов к замершим, полным надежд юным дарованиям.
– Прежде всего, мне хотелось бы сказать, что на нас произвел очень большое впечатление уровень подготовки соискателей. К глубокому сожалению, мы не можем всех принять. Если вашей фамилии не окажется в списке, это будет означать, что, на наш взгляд, вам требуется немного поработать над собой или ваша физическая подготовка не совсем соответствует нашим требованиям. Мы боимся, что вы не справитесь с напряженным графиком занятий. Благодарю всех, кто принял участие в сегодняшнем просмотре. Итак, первый номер в нашем списке…
Мадди увидела, как на лице первой девушки, когда назвали ее номер, появилась счастливая улыбка. Затем назвали юношу, чья замечательная прыгучесть так всех удивила. Уже назвали пять номеров, включая и тот, который принадлежал Николь Делиз. Мадди затаила дыхание. В списке осталось не так уж много людей.
– Номер четырнадцать… Спасибо всем!
Мадди с грустью посмотрела на номер четырнадцать, свою разговорчивую соседку. Оцепенев от горя, она пыталась сдержать подступившие слезы.
Другие отвергнутые кандидатки рыдали, не реагируя на попытки счастливых соперниц утешить их. Для тех, кто не прошел по конкурсу, были перечеркнуты годы напряженного труда. Все их мечты рухнули в несколько секунд. Были другие училища, другие балетные труппы, но все это не шло ни в какое сравнение с Королевским Национальным балетом.
Мадди спустилась по лестнице и вернулась в раздевалку, где толпились матери конкурсанток, еще более бледные, чем их чада.
С несчастным видом она натянула тренировочный костюм поверх трико и колготок, не желая больше ни на секунду задерживаться в этом здании. В конце концов, душ можно принять и дома.
– Бедняжка, – пожалела ее бывшая соседка, не скрывая своей радостной улыбки. – Тебе просто не повезло. Я наблюдала за тобой. Думаю, ты была одной из лучших. Ничего, – тут ее улыбка стала еще шире, – может быть, тебе повезет в следующий раз.
Мадди, глотая слезы, кивнула, с трудом подавив внезапно вспыхнувшее желание выцарапать девушке глаза, затем швырнула балетные тапочки в свой вещмешок, поклявшись, что сожжет их, как только вернется домой, и начала торопливо пробираться к выходу. Внезапно у нее на пути встала Марджори, которая была чем-то необыкновенно взволнована.
– Простите, девушки. Серж допустил ошибку. Он пропустил один номер. Номер восемнадцать еще здесь?
Она в отчаянии посмотрела вокруг.
– Это же ты! У тебя был восемнадцатый номер! – уставилась на Мадди все та же словоохотливая девушка.
– Это вы, дорогая? Вас зовут Мадлена Винсент? – Марджори вопросительно посмотрела на нее.
Мадди кивнула.
– В таком случае, если хотите, можете пройти в нашу столовую и немного перекусить. После ленча наше руководство хотело бы с вами побеседовать. Прошу прощения за нашу ошибку.
Всей кожей чувствуя завистливые жгучие взгляды девушек, Мадди прошла сквозь толпу в душевую, надеясь укрыться от посторонних. Там она бессильно опустилась на пол и, наконец, дала волю слезам.
Неделю спустя Себастиан сидел у стола ректора Гилдхоллской музыкальной школы, одной из самых престижных. Его первое выступление, которое состоялось десятью днями раньше, прошло чрезвычайно удачно, и его вызвали на собеседование.
– Итак, мистер Ланг, нам с профессором Сонгстом чрезвычайно понравилось, как вы исполнили фортепьянный концерт Рахманинова. Но мне показалось, что это, э-э-э… не совсем то, что вам нравится?
– Видите ли, конечно, мне нравится классика, но должен согласиться, что я больше люблю несколько другой жанр композиции, – осторожно подтвердил Себастиан.
– Ну, что же, это не проблема. У нас учились многие из известных современных композиторов. Знаете ли вы, что для особенно одаренных студентов есть ежегодно присуждаемая премия? В жюри входят ведущие музыкальные критики и представители музыкального мира, так что у этой награды очень высокий статус. Однако должен подчеркнуть, что обучение у нас основано на классическом репертуаре. Мы с профессором уверены, что вы в будущем можете стать прекрасным пианистом. Конечно, вы будете посещать занятия по композиции и сможете получить необходимую помощь в процессе создания ваших собственных работ. Как вы на это смотрите? Напоминаю, мы можем предоставить вам стипендию только при условии изучения классики.
– Сэр, если я скажу, что у меня захватывает дух от радости, это будет самый правильный ответ.
– Вот и хорошо! Будем считать вопрос решенным.
– Конечно.
– Надеемся увидеть вас в сентябре, мистер Ланг, – ректор вышел из-за стола, протянул Себастиану руку и тепло улыбнулся. – До свидания!
Себастиан торопливо шел к станции метро, и ему казалось, что от счастья у него за спиной выросли крылья. Отзыв, который он получил от ректора и профессора, превосходил его самые смелые мечты. Они с уважением отозвались о его таланте. Хотя их стремление видеть его пианистом, исполняющим классику, не соответствовало его планам, все-таки их оценка была чертовски приятной.
Он непременно должен с кем-нибудь поделиться своей радостью! Внезапно Себастиана охватила грусть. Он остановился. С кем, собственно, он может поделиться? Его мать где-то в Европе, тетушка Мэри, конечно, добрейший человек, но глупа, да и не подходит для хмельной праздничной ночи. Единственный человек, который сможет понять его, это Мадди. Юноша поспешил к ближайшей пивной и направился к платному телефону, молясь про себя, чтобы девушка оказалась дома.
Раздался гудок, и Мадди ответила:
– Алло?
– Мадди! Это я, Себастиан. Извини, что беспокою, но меня только что приняли в Гилдхолл и дали стипендию!
– Ух ты! Себастиан, это фантастика! Поздравляю!
– А у тебя какие новости?
– Да есть кое-какие! Утром пришло письмо. В сентябре я начинаю заниматься в училище Национального.
Он слышал радостное волнение в ее голосе.
– Тогда, может быть, встретимся с тобой через час в Браунз Отеле? Я обещал пригласить тебя на чай, помнишь? Скажем друг другу, какие мы замечательно талантливые. – Себастиан засмеялся.
– О'кей, – ответила Мадди, – увидимся через час.
Мадди вошла в чайный зал отеля. Себастиан сидел за угловым столом. Лицо девушки разрумянилось, глаза возбужденно блестели. Себастиан вдруг подумал, что она очень хорошенькая. Он встал, подошел к ней и крепко обнял.
– Садись и присоединяйся к тем, кто по праву может сказать о себе: «Ну я ли не молодец!» Нам, наверное, следовало бы пить шампанское, но на данный момент хватит и чашки «Эрл Грей». Я буду доброй матушкой, можно?
Мадди села, а он в это время налил чай в чашки из прекрасного фарфора.
– Аплодисменты и поздравления нам обоим, – улыбаясь, сказала девушка. – В отличие от тебя, мне не удалось настолько поразить эту публику в училище Национального, чтобы они предложили мне стипендию. Они меня вообще чуть не забыли.
Мадди поежилась, вспоминая, как пропустили ее номер.
– Уже сказала отцу?
Она покачала головой:
– Нет. Он сегодня играет на репетиции в Национальном, пошел к десяти, а почту принесли в половине одиннадцатого. У меня весь день язык чешется, хочется хоть кому-нибудь рассказать! Почему это, как только хорошая новость, так обязательно дома никого нет? Ну, все равно, он вернется домой к семи часам. Думаю, мы вместе поедем в Хэмпстед и расскажем ему все. Думаю, что по поводу тебя он обрадуется даже больше. Папа все время говорит, что у тебя просто феноменальные способности.
– Конечно, конечно, мадам! Папочка боготворит свою дорогую дочурку. А когда ты скажешь ему, что идешь по стопам его любимой жены, думаю, глаза его увлажнятся, и он будет растроган до глубины души.
– Странно, правда? – задумчиво сказала Мадди. – Я поступила в балетную школу и пойду тем же путем, что и моя покойная мать, а ты идешь так же, как твой отец. Ты действительно думаешь, что все это происходит не благодаря им, а вопреки?
Себастиан пожал плечами.
– Я, кажется, понимаю, что ты хочешь сказать, Мадди. Мы, наверное, пытаемся прожить за наших родителей те жизни, что так безвременно оборвались. И пытаемся это сделать потому, что чувствуем себя обязанными. Правильно? Я тебе вот что скажу. Если бы ты хотела стать дантистом, а я, к примеру, учился бы на бухгалтера, тогда – да, пожалуй. Но когда ты стоишь на пальцах одной ноги, а вторая в это время выше головы, и так по полчаса, когда весь в поту лупишь по клавишам перед двумя тысячами зрителей, – нет, тут нечто большее, чем чувство долга. Смотри на это по-другому. Мы просто унаследовали их талант, как другие наследуют форму зубов или… веснушки.
Мадди покраснела.
– Что ты, что ты! Извини. Ну ты же не очень переживаешь из-за своих веснушек, правда?
– Ты прекрасно знаешь, что переживаю, свинтус! – она ткнула его кулаком в ребро.
– Пожалуйста, не надо насилия! Я могу подавиться огурцом – украшением этого прекрасного сэндвича, который, между прочим, действительно очень хорош. Возьми, попробуй.
Мадди выбрала на тарелке тоненький, хрупкий ломтик и осторожно спросила:
– А твоя мама тебе когда-нибудь рассказывала об отце?
Рот Себастиана был набит сэндвичем, поэтому он просто покачал головой, а затем, прожевав, ответил:
– Да нет, ты же знаешь, как редко я ее вижу. Может, она и говорила, когда я был поменьше, но не могу сказать, что я это помню. Все-таки странно, до чего по-разному люди переживают свои утраты. Твой отец, например, соорудил в сердце величественный пьедестал и водрузил на него свою жену, а моя мать никогда даже не упоминает об отце.
– Порой мне кажется, что я никогда не буду достойна ее памяти, – вздохнула Мадди.
– Я ничего об отце не знаю, и это тоже плохо, – юноша пожал плечами. – Из того, что мне известно, можно сделать вывод, что он немного играл на фортепьяно, сочинял какие-то странные песни, женился на моей матери, а затем умер. Негусто, правда? Ладно, хватит этих заупокойных разговоров. Давай выпьем за будущее!
– За будущее! – улыбнулась Мадди и подняла чашку с чаем.
Мадди и Себастиан вернулись в Хэмпстед в половине седьмого. Кристофера еще не было, и Себастиан настоял на том, чтобы сбегать в ближайший бар, где спиртное продавалось на вынос, и купить бутылочку чего-нибудь «дешевого и игристого», чтобы отметить хорошие новости.
Пока его не было, она поднялась в свою спальню проведать Шехерезаду и обнаружила, что молодая мамаша решила со своей семьей переселиться в открытый для просушки платяной шкаф. Она как раз тащила в зубах одного из своих отпрысков, чрезвычайно возмущенного таким обращением и вопившего во все горло. За этим занятием ее и застала хозяйка.
С трудом раскопав тарелку из-под молока под грудой носков и пыльного белья, свалившегося с верхней полки, Мадди отправилась в кухню. Там она отыскала три высоких бокала и, весело напевая что-то легкомысленное, подставила их под струю воды.
– Мадди! Я пришел! – хлопнула входная дверь, и в прихожей послышались шаги Кристофера. Через секунду он появился в дверях кухни, и Мадди заметила, что он придерживает походную сумку, в которой позвякивают бутылки.
– Привет, дорогая, отличный сегодня денек, да? – в глазах отца прыгали смешинки, он лукаво взглянул на нее.
– М-м-м, да. Я получила сегодня письмо из… ой, папа, какой же ты все-таки! Ты уже знаешь, да?
Он кивнул.
– Сожалею, моя милая. Я знаю уже два дня. Боюсь, ты забыла о нравах в балетной труппе. Ничто ни от кого не укроется, все видят и знают. Меня на днях в коридоре остановил Серж Ранкин и спросил, не приходишься ли ты мне какой-нибудь родственницей. Он сказал, что в ту минуту, когда увидел тебя танцующей, он сразу понял, что ты, должно быть, дочь Антонии. Ты же знаешь, он был некоторое время партнером мамы.
Как и предсказывал Себастиан, глаза отца наполнились слезами.
– Ах, девочка моя, я так горжусь тобой! Подойди и обними меня покрепче.
– Почему ты мне не сказала, что собираешься участвовать в конкурсе?
– Я очень боялась, что не поступлю.
– Глупенькая! – Кристофер крепче обнял дочь и погладил ее волосы. – Ничего бы не произошло, если бы и не поступила, Мадди. Но мне так приятно, что у тебя все хорошо, и ты добилась своего. Я знаю, что твоей матери, где бы она сейчас ни была, тоже приятно.
Девушка почувствовала, что у нее к горлу подступил ком.
– Я очень хочу, чтобы вы оба могли мной гордиться, папа.
– И ты добьешься этого, Мадди, добьешься.
Раздался звонок в дверь, вернулся Себастиан. Мадди побежала к входной двери.
– Входи, Себастиан. Папа, у меня для тебя еще одна новость.
Девушка взволнованно потащила Себастиана за руку:
– Пойдем, скажи папе все, что у нас для него приготовлено.
Спустя десять минут все сидели в гостиной и пили искрящееся вино.
– Ну, молодцы! – сказал Кристофер. – У меня сегодня тоже есть новости.
– Давай, выкладывай.
– Моя новость, конечно, не такая волнующая, как ваша. Я бы все равно не принял это предложение, но все-таки приятно, что ко мне обратились. Дело в том, что группа Национального балета в сентябре едет в Америку, меня приглашают в качестве пианиста на репетиции. Предстоят трехмесячные гастроли вместе с Иветтой Делиз и Андре Метеном. Было бы, конечно, интересно увидеть Америку, но… – Кристофер пожал плечами и сделал глоток вина.
– А почему ты не можешь поехать, папа?
– Из-за тебя, глупая. Не могу же я оставить тебя совсем одну. Не забывай, тебе всего восемнадцать лет, хотя ты и ведешь себя, как сорокалетняя матрона, – он улыбнулся дочери.
– Спасибо, папа, только нужно хорошенько разобраться в этом вопросе. Я все время сама забочусь о тебе. Кроме того, всего три месяца… Конечно, я буду без тебя скучать, но все у меня будет в абсолютном порядке, честное слово. Папа, ты должен ехать!
– Извините, что я вмешиваюсь, но я согласен с Мадди, – подал голос Себастиан. – Вы должны признать, что она достаточно благоразумна и самостоятельна, да и я буду поблизости и присмотрю за ней в случае чего.
Кристофер с сомнением покачал головой.
– Мне не хочется думать, что ты тут будешь совсем одна.
– Ой, брось, папочка! – продолжала атаку Мадди, перебивая отца. – Большинство вечеров ты и так отсутствуешь. Кроме того, я буду очень занята в балетном училище. Извини, папа, но ты, кажется, не заметил, что я уже выросла.
– Ну, ладно, обещаю подумать.
Она видела, что отец сдается.
– Нет, нет! Ты был замечательным отцом последние семнадцать лет, а теперь пора и для себя что-нибудь сделать. Говори «да», папочка. Никогда не знаешь, что произойдет. Это может изменить всю твою жизнь!
В конце концов Кристофер кивнул, сдаваясь под ее напором, и за будущую поездку был произнесен тост.
Мадди еще не раз вспомнит этот вечер и горько пожалеет, что произнесла эти пророческие слова.
