Глава 17
Мария, завернувшись в плащ Салтердона, сидела рядом с угасающим камином. Мокрая ткань еще сохранила его запах. Гладкая подкладка из красного шелка приятно холодила обнаженное тело девушки, вздрагивающее от воспоминаний о его поцелуях. Все ее тело болело. То место между ног жгло огнем. Ступни ее были в грязи, бедра испачканы травой и листьями, в спадающих на плечи спутанных волосах застряли кусочки бурого мха.
Вернувшись в дом, она убежала наверх, в свою комнату, и заперла дверь. Несколько раз Салтердон пытался войти.
– Открой дверь, Мария. Открой же, черт возьми.
Конечно, она не открыла. Она не осмелится предстать перед ним.
Она не посмеет взглянуть в его серые глаза, когда-то так пугавшие ее, помня, что так просто и бесстыдно отдалась ему, всего лишь ради одной любви.
Разве сможет она признаться, что без памяти влюбилась в него? Хотя чем еще она объяснит свое неразумное поведение ему… и себе? Что она просто хотела доказать, что он полноценный и желанный мужчина? Что нет причин бояться свадьбы с Лаурой… и опасаться, что он не сможет выполнять свои супружеские обязанности? Но разве чувство долга может заводить так далеко? Кроме того, все это было ложью, а она не была уверена, что сможет правдоподобно солгать.
Она устало подошла к двери и внимательно прислушалась.
Дура несчастная! Она уже опять жаждала видеть его, обнимать, предаваться запретной любви, пока не пришло время предстать перед его невестой, притворяясь всего лишь послушной и преданной прислугой.
Ее рука сама потянулась к ключу и повернула его. Подождав, пока щелкнет замок, Мария распахнула дверь и с бьющимся сердцем вышла в коридор.
* * *
Его руки легко порхали по клавишам, наполняя предрассветные часы мощным крещендо стройных звуков, отражавшихся от стен и заставлявших дрожать хрустальные подвески люстр. Пальцы Салтердона ласкали инструмент, как несколько часов назад они ласкали тело Марии. Он тяжело дышал. Магия звука была такой же соблазнительной, как дыхание девушки.
Господи, как больно: ноги, спина. Но отчаяние было сильнее боли. Понимала ли она, что делает? Мария. Этот манящий голос вырвал его из безопасного и спокойного сна. Эти глаза смеялись над его сопротивлением. Мария. Ее наивность и невинность всколыхнули в нем чувства, которые, как ему казалось, навсегда ушли.
Почувствовав движение за спиной, он обернулся.
Она стояла в дверях, завернутая в его плащ. Пряди пепельных волос спадали ей на лицо. Его руки замерли, и комната погрузилась в тишину.
Неслышно ступая босыми ногами, Мария нерешительно пересекла комнату. Ее голубые глаза казались огромными, влажные алые губы были чуть-чуть приоткрыты. Плащ распахнулся, соскользнул с белых плеч девушки и упал к ее ногам.
Когда ее гибкое теплое тело приблизилось к нему, он потянулся к ней, с жаром обнял и крепко прижал к себе. Он чувствовал, как она дрожит. К ее обнаженной спине и ягодицам прилипли кусочки бурой травы и листьев с поляны, на которой он занимался с ней любовью.
Одним быстрым и ловким движением он приподнял ее и посадил на инструмент, отчего комната наполнилась резкими диссонирующими звуками. Он обхватил ладонями ее груди, приподнял их, сжал, сначала грубо, а затем нежно, и прикоснулся губами к каждой, как будто делал несколько маленьких глотков. Мария всхлипнула, и по ее телу пробежала дрожь. Соски ее моментально отвердели. Затем его пальцы скользнули к треугольнику светлых волос внизу ее живота. Бедра девушки раздвинулись и приподнялись навстречу ему. Она тихонько застонала, и в этом звуке слышались беспомощность и желание.
– Мои брюки, – прошептал он. – Расстегни их.
Она принялась яростно дергать застежки, пока не освободила его возбужденную плоть – твердую и пульсирующую дугу, вид которой вызвал у нее болезненные воспоминания о том, как он овладел ею в прошлый раз: ощущение его плоти, заполняющей ее девственное лоно и поднимающей волну наслаждения, которая заставляла ее впиваться ногтями в его спину и громко вскрикивать в ночи.
Сгорая от нетерпения, он овладел ею. Мария всхлипнула и обвила ногами его бедра. Раскинув руки, она упала спиной на крышку рояля, как жертва на алтарь. Листки с нотами посыпались на пол. Волосы девушки блестящей серебристой паутиной рассыпались по черному отполированному дереву.
– О Боже, Боже, – хрипло шептал он. – Сколько дней я объяснялся тебе в любви с помощью этого инструмента! Я ласкал тебя, обнимал, целовал, овладевал тобой, думая, что никогда не смогу сделать этого по-настоящему. Тогда мне было достаточно музыки, но не теперь. Ты вытеснила музыку, которая сводила меня с ума. Это все ты, с серебристыми, как у ангела, волосами и бездонными глазами. Проклятье, ты заставила меня очнуться от забытья, вернула к этой жизни, полной ненавистных обязательств. Ты вылечила меня. Ты обрекла меня на вечные муки. Ты открыла мне, как сильно, оказывается, я способен любить женщину, а я не могу обладать тобой.
Он овладевал ею еще и еще раз, пока наконец по его телу не пробежала дрожь, и они, тяжело дыша, застыли неподвижно на гладкой крышке рояля.
Наконец он оторвался от нее, поцеловал в губы и застегнул брюки. Салтердон подобрал лежащий на полу плащ, завернул в него девушку и крепко прижал к груди, чувствуя, как бьется ее сердце.
– Я люблю тебя, – прошептала она, прижимаясь к нему и просовывая руки ему под рубашку.
Он закрыл глаза и еще сильнее обнял ее.
– Ну, ну, – раздался вдруг знакомый голос. Трей повернулся и встретился глазами с братом.
– Вероятно, моя интуиция заснула, ваша светлость. Я предположить не мог, что вы в состоянии ходить… или заниматься любовью с невинной девушкой прямо на крышке рояля. Знаешь, Трей, ты никогда не умел держать себя в руках, но это уж слишком даже для тебя.
– И это говорит человек, который соблазнил женщину, на которой я собирался жениться.
– Глупости. Мы оба знаем, что в твои планы не входил брак с Миракль. Ты остановил свой выбор на Лауре Дансуорт. Скажи, какого дьявола ты пристаешь к мисс Эштон, когда всего в нескольких шагах отсюда находится твоя невеста? И зачем я должен исполнять эту жалкую роль, находясь в полной уверенности, что твой отказ от свидания с леди Лаурой вызван неспособностью ходить?
– Я не люблю ее.
– Ну и что? – сухо рассмеялся Бейсинсток. – Ты никого никогда не любил, Трей. Только власть и общественное положение. Сначала ты выбрал Лауру Дансуорт, а теперь вдруг заявляешь, что не любишь ее.
– Да, – тихим усталым голосом ответил Салтердон. – Я не люблю ее, Клей.
Бейсинсток некоторое время молчал, переводя взгляд с брата на бледную дрожащую Марию, которая, отвернув лицо, пряталась за спину герцога.
Затем Бейсинсток прикрыл глаза и провел рукой по длинным темным волосам.
– Господи, – пробормотал он. – Что за идиотизм!
* * *
Лаура Дансуорт выглядела бледной и расстроенной. Тонкими пальцами она нервно сжимала носовой платок и время от времени подносила его к своему изящному, немного вздернутому носику, как будто нюхала флакон с ароматической солью. Каждые несколько минут она на короткое время поднимала глаза на человека, которого считала своим женихом. Бейсинсток смотрел сквозь нее. Губы его были крепко сжаты, горящие яростью глаза напоминали глаза брата. Ему хотелось находиться здесь не больше Марии. Но она должна была выполнять свои обязанности. Ее наняли в качестве сиделки для герцога Салтердона, а человек, сидящий в данную минуту в инвалидном кресле брата, играл роль Салтердона. Мария не знала, как долго еще сможет выдержать этот бесстыдный обман.
Мария со стороны наблюдала за беседой лорда Дансуорта, его дочери и герцогини. Она застыла на стуле в противоположном углу комнаты, ощущая себя соучастницей ужасного преступления. Ей хотелось вскочить и крикнуть леди Лауре и ее отцу, что герцогиня Салтердон лжет. Что она просто хочет выиграть время. Что она манипулирует ими и не остановится перед тем, чтобы разрушить их жизни в надежде спасти свой проклятый аристократический род.
– Я всей душой желаю, чтобы союз между нашими детьми состоялся как можно скорее, – сказал лорд Дансуорт, обращаясь к герцогине. – Надеюсь, ваша светлость правильно поймет, если я приглашу в Торн Роуз нескольких наших общих знакомых, чтобы они могли убедиться сами и убедить остальных, что с его светлостью… как бы это выразиться… все в порядке.
Вскинув брови, Дансуорт испытующе посмотрел на – как он считал – будущего зятя, и его лицо приняло озабоченное выражение.
– Вы должны понимать, учитывая прошлое состояние его светлости, а также чувства моей дорогой Лауры, когда она узнала о его неустойчивом поведении… что я не желаю подвергать дочь унижению из-за этих ужасных слухов относительно психического здоровья его светлости и его отношений с Лаурой, которые так упорно распространяются в обществе.
«Его светлость» слабо улыбнулся лорду Дансуорту и спросил таким язвительным тоном, что герцогиня поежилась:
– Но никто ведь не приставляет пистолет к виску ей дочери, заставляя выходить за герцога, правда Дансуорт?
– Конечно, – ответил лорд с такой же едкой улыбкой и скользнул взглядом по ногам Бейсинстока и инвалидному креслу. – Но в данных обстоятельствах… он должен быть польщен, что такая знатная и красивая женщина, как моя дочь, соглашается выйти за него.
– Думаю, что не стоит отбрасывать тот факт, что этот брак сделает ее одной из самых богатых и влиятельных женщин Англии.
– И то, ваша светлость, что, женившись на моей дочери, вы унаследуете состояние бабушки. Кроме того, как вы сами можете видеть, Лаура сильно любит его светлость. Больше всего на свете она желает провести всю свою жизнь рядом с его светлостью, исполняя любое его желание… как и положено преданной жене.
Все глаза обратились на леди Лауру: на ее бледные щеки и подрагивающую нижнюю губу. Она опустила носовой платок и, пытаясь скрыть свою растерянность, расправила плечи и высоко подняла голову. Взгляд ее больших зеленых глаз скользнул мимо горничной и остановился на Марии, как будто обращаясь за поддержкой.
Неожиданно для самой себя и Мария улыбнулась.
Ей казалось, что воздух вокруг нее гудит от напряжения. Сердце ее замерло, по телу прокатилась волна жара. Дыхание девушки стало прерывистым, к горлу подкатил ком, который она никак не могла проглотить. Успокаивать женщину, на которой должен был жениться ее любимый! Предыдущую ночь она провела в объятиях Салтердона, а теперь старается приободрить ту, с которой он проведет всю оставшуюся жизнь.
Лицемерка.
– К тому времени как мы закончим приготовления к свадьбе, – продолжал Дансуорт, – не останется никого из нашего круга, кто не захотел бы принять участия в церемонии. Бог мой, эту свадьбу Англия запомнит на века!
Герцогиня подняла голову и напряженно смотрела на Дансуорта. Губы ее были плотно сжаты, лоб нахмурен. У нее был такой вид, как будто она собирается сказать правду: что человек, сидящий напротив дочери Дансуорта, вовсе не герцог Салтердон. Она думала, что герцог Салтердон заперся у себя в комнате, как страдающий клаустрофобией безумец. На самом же деле Трей Хоуторн, герцог Салтердон, верхом на своем арабском скакуне несся сломя голову по холмам и долинам. Он дышал полной грудью, свободный от всего, что олицетворяла герцогиня.
– И сколько гостей вы намерены пригласить на эту встречу в Торн Роуз? – спросила герцогиня.
– Человек сто. А может, двести.
Бейсинсток кашлянул, бросив красноречивый взгляд на герцогиню, и поерзал в своем кресле. Лицо его помрачнело еще больше – насколько это было возможно.
– Приглашения уже пишутся, ваша светлость. Думаю, недели будет достаточно, чтобы закончить все приготовления. Естественно, все заботы я возьму на себя. Вашей светлости останется только позаботиться о своем здоровье и накопить побольше сил за оставшиеся дни.
– Если бы мои заботы ограничивались только этим, дорогой Дансуорт, – вздохнула герцогиня. – То я была бы необыкновенно здоровой женщиной.
* * *
Небо расчистилось, и солнечные лучи осветили умытые дождем долины. Темнеть в этот день начало поздно. Потратив почти час на поиски хозяина и не найдя его ни в доме, ни в конюшне (она обещала Бейсинстоку поговорить с ним и постараться убедить в неразумности его поведения), Мария свернула с дорожки и, чтобы сократить путь, углубилась в заросли. Неяркий свет, проникающий сюда сквозь кроны деревьев, казалось, исходил прямо от земли, укрытой одеялом из прошлогодней листвы и покрытого лишайником валежника.
– Мария, – позвал тихий голос из-за завесы бурого плюща.
Замедлив шаг, она стала вглядываться в темноту. Ее мысли были заняты Салтердоном и предстоящей встречей с ним. Все остальные для нее в этот момент не существовали.
– Леди Дансуорт? – удивленно спросила Мария, увидев спрятавшуюся в зарослях невесту хозяина.
Лаура вышла из укрытия. Ее светлые волосы растрепались, а платье намокло в тех местах, где соприкасалось с влажной листвой. Ее одежда была яркой, богатой и пышной, а глаза темными и печальными.
Мария оглянулась в поисках служанки Лауры.
– Ее здесь нет, – сообщила Лаура. – Боюсь, мне пришлось обмануть ее. Я сказала, что собираюсь вздремнуть. Иногда присутствие компаньонки очень утомляет… о, прошу прощения. Совсем забыла, что вы сиделка его светлости. Хотя, вы совсем не похожи на сиделку.
– Правда? А на кого же я похожа, миледи?
– На… подругу.
Внезапно покраснев, Мария отвела взгляд.
– Мне не часто приходится общаться со сверстницами, – сказала Лаура. – Уделите мне минутку?
В голове Марии пронеслись тысячи отговорок, каждая из которых помогла бы избежать беседы с невестой Салтердона. Боже милосердный, достаточно того, что она провела ночь с ним. Где взять силы на разговор с девушкой? Она чувствовала себя так, как будто на ее щеке горело клеймо блудницы, которым ее отец заклеймил возлюбленную Пола.
Мария неохотно кивнула и последовала за Лаурой к двум мраморным скамейкам, спрятанным среди кустов роз. Они сели друг напротив друга, положив руки с переплетенными пальцами на колени. Обе нервничали и, без сомнения, думали об одном и том же человеке.
Салтердон. Она вздрогнула, мысленно произнеся его имя.
Лаура вздохнула.
– Мария, можем ли мы на некоторое время забыть разницу в нашем положении и поговорить, как подруги?
– Как пожелаете, миледи.
– Тогда перестаньте называть меня «миледи». Меня зовут Лаура.
«Скоро она будет женой Салтердона», – в отчаянии подумала Мария. Боже милосердный, что с ней случилось, если она способна сидеть здесь перед этой прелестной женщиной, проведя предыдущую ночь в объятиях ее будущего мужа?
– Скажите правду, Мария. Мне нужно знать. Его светлость… действительно здоров? Он в состоянии жениться на мне?
– Вы в этом! сомневаетесь, Лаура?
Лаура прикусила нижнюю губу, и в ее глазах промелькнуло страдание.
– Я только хочу знать, есть ли надежда… или вероятность… что он передумает?
Мария с изумлением смотрела на внезапно покрасневшую молодую женщину. В мгновение ока она сделалась совсем несчастной. Лаура задрожала, и из глаз ее потекли слезы.
– Я просто глупый ребенок, – всхлипывала она, закрыв лицо руками. – Эгоистичный и эгоцентричный. Я должна быть благодарна, что меня берет замуж такой человек, как Салтердон. Но это совсем не так. Не так, уверяю вас.
Мария села на скамью рядом с Лаурой и, поколебавшись, обняла плачущую девушку за плечи.
– Ну, ну, – утешала она. – Уверяю вас, его светлость никакое не чудовище, не…
– Он совсем чужой мне, Мария. Просто мужчина, которого отец выбрал мне в мужья.
Мария пожала плечами и скользнула взглядом по густым кустам роз.
– Признаю, что поначалу его можно испугаться, – задумчиво сказала она. – Но он ничем не отличается от других мужчин, а в чем-то даже более человечен. Он любит пудинг, миледи. И хлеб с патокой. Он обожает читать по ночам при свете красивой свечи из пчелиного воска – он говорит, что она горит чище, чем сальная… А кроме того, герцоги не опускаются до использования овечьего жира, пока не окажутся по уши в долгах. И еще он говорит, что они, когда горят, пахнут, как почуявший самку баран. Он любит лошадей, не всяких, а только арабской породы. Царственно красивые животные. В них есть огонь и душа, каждый их шаг похож на движение грациозной балерины.
Он… играет на пианино, обычно поздно ночью. Он слышит музыку в том, что для остальных просто шум. Его гений сравним лишь с безмерным желанием наполнить воздух звуками небесной музыки.
Его единственный недостаток в том, что он не хочет осознать свою индивидуальность. Ведь кроме того, что он герцог, он еще и человек, достойный уважения и восхищения независимо от титула.
– Но я не люблю его, Мария! О, я, конечно, уважаю его. И считаю необыкновенно красивым. Только сумасшедшая не согласится, что стать герцогиней – воплощение мечты. В конце концов, он… был… самым завидным женихом во всей Англии.
Лаура встала и принялась расхаживать перед скамейкой, ломая руки и даже не пытаясь скрыть своих чувств.
– Понимаете… – ее голос стал напряженным, как будто она заставляла себя сделать признание. – Я… я люблю другого.
Топнув маленькой ножкой, она повернулась к Марии. Бархатная юбка взметнулась вокруг ее ног. Выражение лица у нее теперь было страдальческим и одновременно злым – ничего общего с тем скромным, застенчивым и беззащитным существом, которым она была все эти дни.
– Ты не можешь себе представить, что значит любить человека, который тебе не пара. Когда все твое существо страстно жаждет его. Ты закрываешь глаза и видишь только его лицо, вспоминаешь неизъяснимое наслаждение от его прикосновений, прекрасно сознавая при этом, что он был и навсегда останется только несбыточной мечтой.
– И, пожалуйста, не говори мне, что я должна научиться любить Салтердона, – сверкая глазами, добавила Лаура. – Я слышала это уже сотни раз, Мария. Я скорее умру, чем выйду замуж за человека, который интересуется мной только потому, что я подхожу ему, когда на свете есть тот, кто будет обожать и лелеять меня. Если бы только…
– Что?
– Если бы он только был благородного происхождения.
– Вот, значит, в чем дело, – тихо сказала Мария, обращаясь больше к самой себе. Какая злая шутка. Гримаса судьбы.
– Мария, – Лаура опустилась на скамью рядом с Марией и с жаром сжала ее руку. – Если бы я могла стать такой же свободной, как ты. Иметь возможность выйти замуж за любимого человека и не думать об этой противной ответственности, о которой твердят наши отцы. Если бы я могла поменяться с тобой местами, Мария, то была бы счастливейшей женщиной на свете.
– И я тоже, дорогая Лаура, – тихо ответила Мария, на секунду прикрыв глаза. – И я тоже.
* * *
Когда луна поднялась из-за окружавших дом холмов, Салтердон проскользнул в ее комнату, принеся с собой запах холодного ветра, сырой кожи и лошадей. Мария, расчесывавшая волосы перед зеркалом, не успела даже повернуться. Он обнял ее и закружил. Она засмеялась – каждый раз, когда он оказывался рядом, радость переполняла ее. Он поцеловал ее плечо, шею, нежную кожу за ухом.
– Ваша светлость, я несколько часов искала вас. Становится очень трудно скрывать ваше выздоровление от бабушки.
– Не желаю говорить о ней, – прошептал он ей на ухо и снова закружил ее. – Я хочу рассказать тебе, где был и что видел.
Мария отстранилась и, прислонившись к трюмо, рассматривала его лицо и глаза, которые больше не были ни мрачными, ни сердитыми, и нисколько не напоминали волчьи. Он был похож на озорного мальчишку.
– Похоже, у вашей светлости с каждым днем прибавляется сил…
– С каждым часом, милая, – он ударил кулаками по своим длинным, обтянутым кожаными брюками ногам и снова потянулся к ней. Она отстранилась, чтобы не поддаться искушению броситься к нему в объятия и отдаться в его власть.
– Гости начинают прибывать завтра утром. Думаете, Бейсинсток будет вечно поддерживать этот обман?
– Я удивлен, что он так легко согласился плясать под дудку герцогини.
– Эдкам продолжает давить на ее светлость, чтобы она отправила вас в «Роял Оукс». Он считает, что человек, который заперся в комнате и отказывается общаться с кем бы то ни было, лишился остатков разума.
– Эдкам подлец. После смерти отца они с Такли, как пиявки, присосались к бабушке. Упрятав меня в «Роял Оукс», они получат возможность распоряжаться имуществом и финансами семьи после ее смерти. Такли понимает, что я выгоню его, как только получу бабушкино наследство. Это называется инстинкт самосохранения, моя милая Мария. Не одна семья была разрушена бессовестными управляющими.
– Если вы считаете их нечестными, то почему не настаивали, чтобы бабушка…
– Избавилась от них? – Он пожал плечами. – Настаивал. И мой брат тоже. Но она почему-то восхищается ими. У нее острый как бритва ум, и она знает, что они иногда воруют по мелочам. Но считает это неопасным. Кроме того, кто еще будет терпеть ее характер? Баловать ее? Льстить ей, вынуждая считать себя более значительной, чем она есть на самом деле?
Он рассмеялся.
– Не так давно я сам действовал точно так же. Затем Салтердон извлек из кармана брюк сложений листок бумаги, развернул и протянул девушке.
Мария увидела линейки нотных знаков и заглавие вверху: «Песня Марии».
– Мое произведение, – сказал он и танцующей походкой медленно обошел вокруг Марии. – Каждое утро перед рассветом я скакал в поле за холмами и, подставив лицо ветру, смотрел, как над горизонтом встает солнце, освещая бархатистыми лучами долину. В алых и серебристых сполохах мне чудилось твое лицо. Сладкий аромат крокусов напоминал запах твоего тела. Я представлял себе, как мы любим друг друга на этой зеленовато-бурой траве. И ко мне, как на крыльях ангелов, спускалась музыка.
– Ваша светлость… умоляю вас…
– Что? Заняться с тобой любовью? Здесь? Сейчас? Пойдем в музыкальную залу, и я подарю тебе «Песню Марии», а потом положу на рояль и сделаю так, что ты будешь кричать от наслаждения.
Она повернулась, чтобы убежать, но он перекрыл ей дорогу своим телом, ставшим необходимым ей, как воздух.
– Я больше не могу. Ложь вызывает у меня отвращение. Я ненавижу себя, когда сижу рядом с Лаурой и притворяюсь. Я устала от глупых мечтаний, которые преследуют меня и днем и ночью. Но больше всего я презираю себя за ту проклятую беспомощность, которую я испытываю в вашем присутствии, – она отступила. – Я ненавижу все то, что вы олицетворяете. Ваш образ жизни ужасает меня. Брак без любви, а только лишь ради материальной выгоды отвратителен. Меня бесит ваша трусость.
Глаза Салтердона прищурились, на щеках заиграли желваки. В серых глазах опять мелькнуло что-то волчье.
– Да, – кивнула она. – Вы трус, ваша светлость. Вы прячетесь от неизбежного. Предпочитаете ничего не предпринимать относительно вашей свадьбы, а скрываетесь, боясь, что бабушка лишит вас наследства, если вы ослушаетесь ее.
* * *
Сливки высшего общества, как стая голодных волков, съезжались в Торн Роуз в своих черных блестящих каретах, запряженных великолепными лошадьми. Огромный дом наполнился болтовней, смехом и… вопросами.
Действительно ли его светлость выздоровел?
Или Дансуорт настолько глуп, чтобы отдать свою дочь сумасшедшему?
И верны ли слухи, что здоровье герцогини резко ухудшилось?
Салтердон стоял в нише наверху, наблюдая за вереницей мужчин и женщин. Когда-то они были его друзьями. Он танцевал с ними. Соблазнял. Пил с ними. Играл в карты. А они отвернулись от него. Называли его безумцем. Чудовищем. Монстром.
Еще ощущая запах Марии, вкус ее губ, он посмотрел на Лауру Дансуорт, стоявшую рядом с отцом. Она любезно приветствовала любопытных гостей и, вероятно, извинялась за отсутствие Салтердона.
Когда-то он считал ее необыкновенно привлекательной… как ребенка. Но в ней не было души и огня. Она походила на цветок из оранжереи, на который приятно смотреть, но который легко сломается при малейшем ветре.
Она, несомненно, умна. Она могла пересказать сведения и факты, почерпнутые из серьезных книг, чтобы поддерживать беседу в течение целого вечера. Но как насчет способности делать правильный выбор и принимать разумные решения относительно собственной судьбы? Помимо всего прочего, она, без сомнения, переживет его на несколько лет… Справится ли она тогда с обязанностями герцогини?
Когда-то его влекло к ней. Подобное влечение испытывает любой мужчина к прекрасному женскому телу. Внезапно это влечение показалось ему таким незначительным, как одинокий уголек среди лесного пожара чувств, которые он испытывал к Марии.
Мария – полная противоположность тому, что он считал необходимым для женщины, подходящей для брака.
Да, именно так. Череда мыслей вытеснила музыку из его головы. Желание обладать ею болью отозвалось во всем его теле.
Вдруг открылась одна из выходящих в коридор дверей. Спрятавшись за портьерой, он наблюдал, как из комнаты – комнаты Эдкама – вышла Молли, держа подмышкой пару грязных туфель. Одновременно из-за угла появился Тадеус. Он что-то коротко бросил Молли и, постучав, вошел к Эдкаму.
Салтердон двинулся по коридору.
Он, как всегда, нервничал перед тем, как войти в комнату герцогини. Огромное помещение, сравнимое по размерам с парадными залами дворца, блистало позолотой и хрусталем. Стены были украшены роскошными гобеленами с изображением вооруженных всадников. Тут же висели портреты предков и отца, а также изображения его и брата, прекрасных в своей юности, еще не успевших превратиться в циничных подлецов.
В дальнем конце комнаты стояла кровать герцогини. Она лежала неподвижно, как труп.
Он неслышно приблизился к кровати, не отрывая взгляда от тела бабки. Тишина в комнате гулко отдавалась у него в ушах. Он вспотел – как всегда в ее присутствии.
Заметив какое-то движение, он вздрогнул и поднял глаза.
Вскочив со стула, Гертруда торопливо приблизилась к нему.
– Боже мой, сэр, что вы делаете? В доме полно народу. Если кто-нибудь увидит вас…
– Она умерла? – хриплым голосом спросил он.
– Конечно, нет, – прошептала Гертруда. – Просто спит.
– Господи. Когда она так состарилась?
– Ей восемьдесят пять, ваша светлость. Она уже давно старуха.
Он покачал головой.
– Но не такая. Это все из-за меня, Герти?
Гертруда прикусила губу.
– Она очень переживала, сэр.
Салтердон провел рукой по своим растрепанным волосам и опять покачал головой.
– Я пришел сказать ей, что отказываюсь от этого брака. Я пришел сказать, что люблю Марию и что если она не может принять этого, то пусть идет к черту. Я первый раз в жизни действительно решил ослушаться ее… Но как я могу, когда она в таком состоянии?
Герцогиня пошевелилась.
– Она просыпается, ваша светлость, – схватила его за руку Гертруда. – Если она обнаружит вас здесь, то ее точно хватит удар. Если она увидит, что вы ходите, то пути назад не будет. Вспомните, она считает, что вы заперлись у себя в комнате и угрожаете застрелить себя и всякого, кто осмелится побеспокоить вас.
– Не такая уже плохая идея.
– Но я не уверена, что она выдержит потрясение, увидев вас, а кроме того… – Гертруда еще больше понизила голос. – Подумайте, какое унижение ей придется пережить, если вы в таком виде прямо сейчас спуститесь вниз и объявите целой сотне людей, что не собираетесь жениться на леди Лауре.
Герцогиня опять зашевелилась. Веки ее затрепетали, руки слабо сжались, сверкнув бриллиантами в надетых на пальцах перстнях.
Салтердон отступил назад, и внутри него вновь поднялась волна отчаяния и гнева. Тихо выругавшись, он повернулся и вышел из комнаты. Вернувшись к себе, он так сильно хлопнул дверью, что стекла задрожали.
