Чарльз возненавидел местную начальную школу. Это была грязная маленькая школа при церкви, находившейся в самом центре городка с названием Бридпорт. Большинство учившихся в ней мальчишек и девчонок были из этого же городка, поэтому чуть ли не с рождения все вместе играли на улицах. У них были союзы и группировки, куда Чарльз никак не вписывался, потому что его мать считала местных жителей плебеями и относилась к ним свысока. Кроме того, Чарльз имел небольшой для своего возраста рост и темную кожу, что делало его предметом нескрываемого любопытства среди голубоглазых детей, потомков иоменов. Первый проведенный в школе день завершился для Чарльза ревом. Одежда его была изорвана, а лицо – исцарапано. Мать встретила его у школьных ворот с Элизабет, лежавшей в коляске «Серебряный крест».

– Что с тобой? – сердито спросила она. – Посмотри, что стало с твоей одеждой – изорвана в клочья. Перестань хныкать. Ты уже большой, только маленькие дети плачут.

Чарльз, испугавшись, перестал плакать и запрятал подальше в укромный уголок своего сердца неодолимое желание броситься в ее объятия, ибо какой в этом был смысл: тело Юлии теперь стало костлявым и неподатливым.

– Джимми О'Двайер сказал, что я черномазый, а они не хотят, чтобы черномазые ходили в их школу, поэтому они побили меня. Он и еще трое мальчиков.

После такого известия глаза Юлии потемнели от гнева.

– Черномазый? Сейчас разберемся. – Она поправила свою шляпу. – Стой здесь и присмотри за коляской.

Гордо прошествовав сквозь толпу собравшихся возле школьных ворот ребятишек, она направилась на поиски директора. Господин Экклес был робким боязливым человечком. Когда Юлия увидела перед собой это забитое существо, ее тактика тут же изменилась.

– Господин Экклес, я хотела бы обсудить с вами вопрос, касающийся моего сына. Его зовут Чарльз. Чарльз Хантер.

Господин Экклес занервничал еще больше.

– Я не думаю… – застенчиво начал он.

– Нет. Нет. Вполне возможно, вы не не знаете его. Он только сегодня начал ходить в школу. Тем не менее, я очень расстроена, господин Экклес, хотя могу быть абсолютно уверена, что такой чувствительный и любящий детей человек, как вы, поймет переживания бедного мальчика, которого обозвали… – здесь она сделала паузу и еще ниже опустила шляпку, словно для большего эффекта, – кое-кто из мальчиков назвал его черномазым.

Услышав эти слова, господин Экклес сделал большие глаза.

– Какой ужас. Мне так неловко. Чего вы хотите от меня?

Юлия подумала и сказала, что, по ее разумению, подобный случай мог бы стать предметом обсуждения на школьном собрании, где следовало бы расставить все точки над «и», разъяснив детям, что Чарльз пошел в родственников по линии матери, а они все родом из Уэллса, где, как хорошо известно, в горах живет народность, которая отличается своим невысоким ростом, смуглым цветом кожи и ангельским голосом.

– Кстати, у Чарльза прекрасный голос, – добавила она.

В душе господин Экклес вовсе не думал, будто лекция о родословной Чарльза может повлиять на отношения на игровой площадке. Ему было ясно, что ребенок рос «маменькиным сынком», и теперь должен платить за свою изнеженность и мягкость. Однако Юлии он улыбнулся.

– Я прослежу за этим сам, а их учителя попрошу быть к нему повнимательнее.

Юлия вернулась к Чарльзу с коляской и осталась вполне довольна собой. Она пригласит господина Экклеса на чай, чтобы тот, когда придет время, посодействовал Чарльзу в сдаче выпускного экзамена после начальной школы с гарантией поступления в среднюю школу.

Юлии к тому времени еще не было тридцати, Уильям только что разменял свой третий десяток. Господин Фурси сделал его своим равноправным партнером и все меньше и меньше времени проводил в лавке. Это очень устраивало Уильяма, потому что, как бы сильно ни любил свою семью, он чувствовал себя сторонним наблюдателем в безукоризненно чистом домике с двумя тихими благовоспитанными детишками. Ему действительно совсем не приходилось их видеть, кроме нескольких часов во время субботнего ужина, когда Юлия, разделав тушку цыпленка, накладывала первую порцию в его тарелку, а он тем временем послушно сидел во главе стола. После еды Уильям помогал ей убирать со стола и мыть посуду, а затем шел на свой участок. Там он работал по нескольку часов до наступления темноты и приходил домой поздно вечером, особенно летом.

Юлия ничего не имела против.

– В этом году просто замечательная капуста, – говорил Уильям. – Только взгляни, какая репа. – И что бы он не принес на кухню, все показывал Юлии с такой гордостью, что ей ничего не оставалось, как восхищаться этими овощами, чтобы не разочаровать мужа.

«Насколько непритязательный человек: как мало ему надо для счастья», – думала Юлия. Изредка они ходили в кино, оставляя детей под присмотром пожилой соседки. Юлии нравились американские фильмы с красивыми танцами и любовными драмами, а Уильям предпочитал вестерны. Если фильм оказывался скучным, тогда проявлялась дурная привычка Уильяма: он откидывал голову на спинку сидения и громко храпел.

В последний раз, когда они ходили вместе в кино, вдруг во время особо страстной сцены фильма раздался необыкновенно раскатистый и заливистый храп.

– Проснись! – зашипела Юлия, пихая его локтями в бок, – проснись, идиот!

Уильям, крепко заснув, почувствовал резкую боль от ее острого локтя и подпрыгнул.

– Что? Что? В чем дело? – к тому времени зрители зашипели на них обоих. Юлия в слезах ринулась к выходу, Уильям последовал за ней.

– Я больше никогда не пойду с тобой в кино, – рыдала она. – Я не позволю тебе делать из меня идиотку!

Уильям покраснел и совершенно растерялся. «Как может тот, кто ненавидит любое проявление романтических чувств дома, сидеть и пялиться во все глаза на это на экране. От этого, кажется, можно свихнуться», – думал он про себя. Однако вслух не произнес ни слова, поскольку считал, что ему повезло с такой женой, как Юлия. Она безупречно вела хозяйство, и у них было двое прекрасных детей. Только вот время от времени его мучила невыносимая боль в пояснице. Иногда вид полногрудой девушки, пришедшей к нему в лавку, дико возбуждал его и он оказывался на грани вероломства. Дома, несмотря на то что они с Юлией спали в одной кровати, она крайне редко позволяла ему заниматься любовью. Даже в тех случаях, а их можно было сосчитать на пальцах, когда Юлия разрешала супружескую близость, он знал о ее неприязни к этому акту и чувствовал себя скотиной за подобное осквернение ее тела.

Много лет спустя он вынужден был признаться Чарльзу во время одной из не частых бесед на весьма щекотливую тему:

– Видишь ли, секс – это не совсем то, что нам подают в красивой упаковке.

В ответ Чарльз только снисходительно улыбнулся. К тому времени ему было известно о сексе все.

– Думаю, ты прав, отец! – Они возвращались домой пешком в полном молчании, и Уильям ощущал горькое чувство невостребованной необходимости поговорить со своим сыном, а Чарльз тем временем представлял теплый и влажный гротик Бренды Мейсон.

Хулиганство на игровой площадке в начальной школе не прекращалось. К счастью, Чарльз нашел себе друга, который даже не показался мальчику чужаком.

– Ты тоже из Уэллса? – спросил его Чарльз, набравшись храбрости.

– Нет, я – еврей.

– Как это? – удивился Чарльз.

– Это такая религия. Она отличается от протестантской и католической… просто отличается, и все.

Чарльз посмотрел на него.

– Как тебя зовут?

– Эммануэль. Но многие называют меня просто Муня.

– Меня зовут Чарльз Хантер, – и очень церемонно (как учила мама) пожал Эммануэлю руку. Вскоре дети стали неразлучными друзьями.

Юлия обрадовалась, услышав о новом друге Чарльза, но радость слегка померкла, когда она узнала его имя – Эммануэль Коухен.

– Чем занимается его отец? – спросила она у Чарльза, выискивая зацепку, чтобы отнести его к разряду «плебеев», неподходящих для дружбы с Чарльзом.

– Кажется, он говорил, что отец владеет в Бридпорте мужской галантереей «Бентли».

– Ну, ладно, пусть так, – ответила Юлия. – Пригласи его на чай, а там – посмотрим.

Чарльз обрадовался приглашению на чай, так как оно означало реальную возможность обрести собственного друга. Тогда у него имелась только сестренка, младше его на два года, но уже сейчас это была мама в миниатюре. Тем не менее, у него оставалось на себя мало времени. Мать проверяла, чтобы он, придя из школы, умыл лицо и руки, затем выпил чашку чая с пирожным. Сразу после этого ему следовало подняться в свою комнату и заниматься. Даже перед тем, как Чарльзу еще только предстояло пойти в начальную школу, Юлия уже обучала его чтению и письму. В раннем возрасте, когда было поменьше работы по дому, она задавала ему примеры и предлагала темы для небольших рассказов. Она нисколько не сомневалась, что ее сын – гений, что наступит тот счастливый день, когда этот факт признает весь мир.

В отношении Элизабет она так не волновалась. Гораздо важнее научить ее вести хозяйство и готовить, а потом удачно выдать замуж. Дочь помогала матери во всем. Она была жизнерадостным и благоразумным ребенком. Очень быстро раскусив требовательный и вспыльчивый характер матери, она старалась как можно меньше выводить ее из себя. Элизабет пыталась наладить взаимоотношения с отцом, однако он годился только в детстве, пока она была совсем крошкой и каталась на его большом колене. Как только девочка научилась самостоятельно ходить, между ними начала расти полоса отчуждения. Его прохладное отношение обижало ее, и она начинала расспрашивать мать.

– Видишь ли, папочка родился в очень грубой семье и не может по-настоящему понимать таких людей, как мы. Он нашел свое счастье в саду. Но я знаю, это очень спокойный (здесь, вне всяких сомнений, она и ребенок безошибочно понимали «скучный зануда») и хороший человек. Очень порядочный. Любит семью, не пьет и не гуляет с другими женщинами. Не то, что некоторые из тех, кого я знаю.

Произнося эти слова, она поджимала губы и готова была расплакаться, все время вспоминая дядю Макса. К тому времени в доме появился телефон, и по проводам почти каждый день приходили сообщения о проделках дяди Макса.

Наконец наступил долгожданный день, когда Муня со своей мамой должны были прийти на чай. Госпожа Коухен оказалась особой очень взвинченной, как натянутая струна. Она мнила себя интеллектуалкой. Больше всего на Юлию произвели впечатление ее рассуждения о литературе графства Дорсет. Женщины прекрасно поладили и нашли общий язык. Руфь Коухен пообещала в следующий раз дать Юлии несколько книг, и обе они не могли нарадоваться за своих сыновей. Мальчики чинно сидели рядом во время всей церемонии чаепития.

– Сначала налить молока или чай? – непринужденно спросила Юлия.

– Сначала – чай, – ответила Руфь.

Юлия покраснела от гнева, однако ее восхищение Руфью не знало границ. Наконец-то она могла у кого-то поучиться. После чая мальчики поднялись поиграть в комнату Чарльза. Муня присел на одну из двух одинаковых кроватей, огляделся и сказал:

– У тебя тут чисто. Чарльз рассмеялся.

– В нашем доме нет ни пылинки. Будь уверен, моя мать только и делает, что каждый день выискивает пыль под кроватями. Твоя тоже такая?

– Нет. Зато она помешена на литературе и искусстве. Все время что-то чинит или рисует. Отцу надоела до смерти.

Чарльз слегка изумился, что Муня не боится критиковать своих родителей и предстать в его глазах непочтительным к ним. Однако, словно бальзам на рану, в его душе промелькнуло приятное чувство искренности и взаимопонимания, как бывает только у настоящих друзей. С этого момента они стали совсем неразлучны.

Оба мальчика должны были поступать в местную среднюю классическую школу, поэтому, как только им исполнилось девять лет, учебные нагрузки сильно возросли. Одна только мысль об отборочных испытаниях после курса начальной школы тяжелым грузом довлела над всей семьей. Муня был гораздо способнее Чарльза, поэтому особого давления не испытывал. А у Чарльза плохо обстояли дела с латынью и математикой, из-за чего Юлия приходила в полное отчаяние, так как сын оказывался в классе только пятым, вместо того, чтобы быть первым, ну, в крайнем случае, – вторым. Она обратилась к господину Экклесу, который предложил нанять репетитора. Таким образом в доме в скором времени появился высокий и сухопарый, отталкивающего вида, человек по имени господин Фитч.

У него были седые набриолиненные волосы, которые прилипали к розовому черепу, а из его длинного красноватого носа постоянно текло. Он имел просто отвратительную привычку беспрестанно сморкаться и вытирать нос тыльной стороной ладони, безобразным жестом выставляя напоказ свои глубокие волосатые ноздри. Чарльз, будучи крайне привередливым и брезгливым, находил репетитора просто омерзительным. Когда тот при первой встрече протянул ему руку, Чарльзу стало противно от влажного мягкого затяжного рукопожатия, и он невежливо поскорее отдернул свою ладонь.

Юлия, несмотря ни на что, радовалась. Господин Фитч был самым настоящим преподавателем из привилегированной частной школы.

– Разве может он оказаться плохим? – позже говорила она смущенному Уильяму. Муж не возражал против возникших дополнительных расходов, так как дела у них теперь шли неплохо.

Действительно, когда Чарльзу исполнилось девять лет, Уильям решил купить машину. Он был дико рад этому, так как наконец-то отец и сын нашли общий интерес. Это был маленький черный «Моррис-Майнор», ставший Уильяму забавной игрушкой на всю жизнь. Теперь у него не только имелся самый большой огород – предмет зависти всего Бридпорта, но и автомобиль, на который он изливал всю свою нерастраченную любовь и нежность. Уильям часами мог натирать и полировать его до блеска. Затем вечером вывозил Юлию на прогулку. Юлии очень нравились подобные выезды. Хотя поговорить им особенно было не о чем, кроме детей и семейных дел, она наслаждалась ездой по городу, раскланиваясь из машины с друзьями и знакомыми. Хантеры постепенно поднимались вверх по социальной лестнице. У Юлии теперь была близкая подруга Руфь, которая приглашала ее по утрам на встречи за чашечкой кофе в узком кругу, и Юлия постепенно стала втягиваться в чтение книг, которые давала Руфь. Многие из этих книг Юлия про себя считала невероятно скучными, с медленным развитием сюжета, но их было необходимо читать, чтобы поддерживать отношения с другими дамами, у которых не было иных дел, кроме как сплетничать, читать книги и обсуждать новые фильмы.

Занятия с репетитором, начавшиеся через неделю после его первого знакомства с мальчиком, был источником постоянной тревоги для Чарльза. Господин Фитч занимался с учеником в передней гостиной, где в эти незабвенные зимние вечера Юлия собственноручно разводила огонь в камине. Как только в половине пятого репетитор приходил в дом, Юлия подавала чай и домашний торт или пирожные. Порхая вокруг, как назойливый воробей, она не знала, чем угодить этому великому человеку, который преподавал в известной частной школе и мог говорить по-латыни.

– Все в порядке? – спрашивала она. – Мальчик старается?

– Прекрасно, госпожа Хантер. Только дайте мне время. Вместе мы с ним все одолеем. – И он одаривал ее лукавой заговорщической улыбкой, похожей на волчий оскал.

Как только господин Фитч устраивался с Чарльзом в гостиной, Юлия плотно прикрывала дверь и удалялась с Элизабет на кухню. Чарльз ненавидел всю эту процедуру. Как бы он ни горел желанием поступить в классическую школу, неприязнь к этому человеку была настолько сильной, что мешала ему сосредоточиться. Тем не менее, Чарльз знал, что экзамен ему нужно было сдать во что бы то ни стало. Они с Муней часто обсуждали предстоящее испытание. Оба смертельно ненавидели Бридпорт. Юнцы возомнили о себе слишком много, под стать своим честолюбивым мамашам. Муня мечтал разбогатеть.

– Возможно, на рынке ценных бумаг, – сказал он. – У меня есть дядя, который смог бы помочь, но прежде я должен поступить в университет, потому что у меня нет нужных связей, чтобы сразу организовать семейную фирму.

– Тебе везет, у тебя хотя бы кто-то есть, – ответил Чарльз.

Мальчики рассуждали больше как умудренные жизнью старики, а не десятилетние дети, каковыми они являлись на самом деле. Но их матери не давали им времени на забавы. Если они провалятся на испытаниях и не попадут в классическую школу, то им ничего не остается, как поступать в среднюю современную школу, которая теоретически предназначена для подготовки неакадемических детей, чье будущее связано с заводскими цехами. По сути дела, эти школы были свалкой отходов. Свободных мест в классическую школу было немного, а желающих детей было несколько сотен. Мысль о современной школе была сущим кошмаром для Чарльза. И он неотступно преследовал мальчика каждую ночь в течение трех лет перед испытанием.

Но Чарльз совершенно не учитывал того, что господин Фитч был превосходным учителем, несмотря на свою омерзительную внешность. Не успевал господин Фитч с полчаса посидеть у камина, как от него начинало смердеть: по всей гостиной расползалось зловоние давно не мытого тела господина Фитча. Он беспрестанно курил, и пепел засыпал его пуловер, тогда как комната заполнялась едким дымом. Как бы там ни было, несмотря на значительные недостатки, господин Фитч умел вдалбливать в голову Чарльза премудрости математики и латыни. Мышление у Чарльза было отличным, но брал он, в основном, хорошей памятью, а не сообразительностью, то есть, получив какую-нибудь мысль, он, как из рога изобилия, сыпал всевозможную информацию. Господин Фитч установил, что наиболее полезным для Чарльза режимом будут занятия по два раза в неделю. Это было мальчику вполне по силам, так как учился он с удовольствием. Они усердно занимались в течение целого года перед тем, как Чарльзу пройти отборочные испытания.

– Этого времени будет достаточно, – заявил господин Фитч. – Мои ученики еще ни разу не проваливались на экзамене. Никогда, – подчеркнул он с такой злобой в голосе, что Чарльз почувствовал: очевидно, ученик господина Фитч мог провалиться только в том случае, если тот насылал на него особое проклятие. Он понимал, господин Фитч – его последняя надежда.

По прошествии первых четырех занятий Чарльзу стало ясно, что стул господина Фитча незаметно придвигается все ближе и ближе к его стулу. Сначала он затруднялся определить, случайное или преднамеренное это действие. Господин Фитч раскачивался на стуле, размахивая руками, увлеченно объясняя очередное правило, а стул тем временем, словно сам по себе, оживал и начинал двигаться. Каких-нибудь полчаса спустя господин Фитч все еще продолжал свои пространные объяснения, а Чарльз тем временем обнаруживал, что учитель уже сидел очень близко к нему и упирался ногой о его ногу. От столь близкого физического соприкосновения мальчику становилось не по себе. Отодвигаться оказывалось бесполезно: господин Фитч продвигался следом. Со временем Чарльз смирился с неизбежностью сидеть на занятиях тесно прижавшись к учителю ногой.

Чего уж Чарльз никак не ожидал от учителя, так это того, что за несколько месяцев до экзамена тяжелая рука господина Фитча будет поглаживать его колено. Сначала он решил, что господин Фитч ошибся и перепутал свою ногу с ногой Чарльза, поэтому его рука случайно соскользнула на колено мальчика. Чарльз резко убрал свое колено. Но рука господина Фитча тут же последовала за этим движением и продолжала поглаживать и массировать колено и бедро. Чарльз густо покраснел. А господин Фитч словно и не замечал своей заблудившейся руки. Он продолжал чтение отрывка из Вергилия, полностью погрузившись в текст, сидя в лучах света, падавшего от лампы за его спиной.

Чарльз, сначала запаниковав, решил не обращать внимания на руку учителя. Урок продолжался еще двадцать минут, господин Фитч по-прежнему спокойно и размеренно декламировал стихи по-латыни, а его рука нежно и мягко скользила вверх и вниз по ноге Чарльза, на секунду замирая в верхней части бедра, а затем вновь продолжая плавное движение к колену. В тот вечер после урока он был более обычного любезен с Юлией и очень нахваливал Чарльза.

– Я никогда не подвожу своих учеников, а они никогда не подводят меня, – сказал он Чарльзу и улыбнулся: – До следующей недели, мой мальчик.

Чарльз умудрился изобразить некое подобие улыбки. Юлия проводила господина Фитча к выходу.

– Какой замечательный человек, – с восторгом сказала она. – Господин Экклес говорит, что ты продвинулся уже на второе место в классном списке по успеваемости. Замечательно! Я так горжусь тобой, Чарльз. Когда-нибудь наши мечты исполнятся и у нас будет большой дом…

– О, только не это, мамочка. Ты же знаешь, отца не оторвешь от его фруктов и овощей.

– Ну, если не для меня, то хотя бы для вас с Элизабет.

Чарльз был слишком сбит с толку, чтобы доставить ей удовольствие помечтать о будущем. Ему нужно было собраться с мыслями. Поднявшись наверх, в спальню, Чарльз сел на кровать и уставился на умывальник. Он так мало знал о сексе. Действительно, он совсем не знал никаких подробностей, за исключением тех разговоров, которые велись мальчишками в школьном туалете, однако всегда считал, что это происходит между мальчиками и девочками. Впрочем, рука господина Фитча наполняла его пах приятным теплом. С еще большим ужасом ему приходилось признавать, что через несколько минут он счел это даже весьма возбуждающим. Он уже знал, что такое мастурбация, так как недавно открыл для себя это запретное удовольствие. «Так, – подумал он, – вот к чему он клонит. Он хочет это сделать со мной».

Он направился вниз к матери, чтобы попросить ее поговорить с господином Фитчем. Однако на половине пути остановился. К тому времени он успел хорошо изучить свою мать, чтобы понять безнадежность разговора с ней. Действительно, он перенял от своей матери способность предугадывать ход мыслей других людей, поэтому сейчас ему было ясно, что мать вряд ли поверит его словам. Встав перед выбором: или ее сын провалит отборочные испытания, или еще десять уроков подвергнется сексуальным надругательствам господина Фитча, Юлия, пожалуй, выберет последнее. Своему сыну она передала одно свое аморальное качество: если что-то обижало ее, она просто проигрывала в голове весь инцидент, и придуманная ею версия воплощалась в реальность.

Чарльз сидел в темноте своей комнаты и рассуждал точно так же, как подумала бы его мать. Если господин Фитч будет уличен в сексуальных домогательствах, его выставят, а Чарльз провалит свои экзамены. Если для сдачи экзамена требуется позволить господину Фитчу его странную игру, то Чарльз готов уступить.

Следующим уроком должна быть математика во вторник. Когда господин Фитч пришел, Чарльз уже дожидался его в гостиной. Мужчина и мальчик переглянулись. Это стало молчаливым согласием на заключение сделки. Господин Фитч сел на стул возле Чарльза. Он и не попытался сесть на другом конце стола. Юлия принесла чай, поставив его перед учителем. Если ей и бросилась в глаза явная напряженность лица ее сына, то Юлия не сочла нужным это заметить.

– Я пошла навестить Руфь, – сказала она. – Элизабет вернется поздно.

Им было слышно, как хлопнула входная дверь. Господин Фитч с наслаждением, мелкими глотками пил чай. Он громко прихлебывал из чашки и ронял крошки от кекса в учебник. Закончив чаепитие, вытер рот тыльной стороной ладони, не обращая никакого внимания на лежавшую на подносе салфетку.

– Приступим, Чарльз. Дай-ка взглянуть. – Он быстро перелистал несколько страниц латыни. – Повторим немного спряжения.

Прошло почти с добрых полчаса, и Чарльз уже начал расслабляться. Кроме того, что он чувствовал прижатую ногу учителя, пока никаких действий не последовало: рука оставалась на столе. Чарльз стал подумывать, что, наверное, ничего не случится. Однако очень скоро ему пришлось в этом разочароваться. Спрягая глагол «люблю, любит, любим», он почувствовал пальцы господина Фитча на своем колене и взглянул на стол. Там действительно оставалась только одна рука, которой господин Фитч поддерживал голову. Чарльз ощутил особый гипноз ритма, когда рука принялась чувственно ласкать его колено, медленно пробираясь к ширинке. Теперь пальцы поглаживали его промежность, а затем снова возвращались на колено. Все это время господин Фитч продолжал вслух повторять парадигмы спряжения латинских глаголов, а Чарльз вторил ему. Интонация голоса то поднималась, то падала в тишине прибранной комнаты. На них взирал только угрюмый джентльмен, чей портрет висел в рамке над каминной решеткой.

Чарльз ощутил теплое напряжение эрекции, грозившей порвать его брюки. Ему стало все труднее и труднее вторить господину Фитчу. Голос не слушался: звучал неестественным фальцетом и дрожал. Однако учитель и вида не подавал, что происходит нечто из ряда вон выходящее.

В момент, когда Чарльзу показалось, что он больше не выдержит и разревется, господин Фитч убрал руку, закрыл книжку и сказал:

– Сегодня мы славно поработали. Хватит, увидимся, как обычно, в следующий четверг.

У Чарльза в яичках поднялась такая ломота, что он даже не мог встать.

– Мне нужно это закончить, – сказал он. – Ничего, если я не провожу вас?

– Ничего-ничего, – бодро ответил господин Фитч и вышел.

Услышав скрип калитки, Чарльз бросился в ванную комнату и начал неистово мастурбировать. Впервые он дошел до наивысшей точки своего подъема с такой силой и интенсивностью. Он не мог припомнить ничего в жизни, что бы доставило ему подобную радость. Теперь он сознавал, с каким нетерпением ему придется ждать четверга.

Но в четверг все оказалось несколько иначе. Урок проходил чинно и пристойно, необычное случилось только в последние двадцать минут. К тому времени Чарльз возбудился и проявлял сексуальное нетерпение. Почувствовав, как рука господина Фитча опустилась на его колено, он в предвкушении наслаждения откинулся назад. К его удивлению, как только пальцы учителя довели его до наивысшей точки, господин Фитч деловито сказал:

– Расстегни брюки.

Чарльз только этого и ждал, поэтому в мгновение ока расстегнул пуговицы. Вдруг голова господина Фитча исчезла под кружевной скатертью. Ошеломленный Чарльз осознал, что господин Фитч сосет его возбужденный член. Он чувствовал тепло человеческих губ и нежные движения языка. Ощущение было бесподобным и восхитительным. Чарльз пребывал в радужном облаке чувственного экстаза, пока не кончил. В этот момент он внезапно свалился на землю и не знал, куда деться от смущения. «Что же теперь скажет господин Фитч?» – недоумевал он.

Господин Фитч ничего не сказал. Подняв голову из-под стола, он вытер рот тыльной стороной ладони, поправил галстук (который съехал набок) и, как обычно, произнес:

– Мы очень славно сегодня поработали, Чарльз. Думаю… возможно, в следующий раз мы повторим «Галльские войны». До встречи на будущей неделе. Не беспокойся. Я могу обойтись без провожатых.

Чарльз торопливо застегнул брюки и не мог сдвинуться с места от пережитого потрясения. Это был первый случай сексуального общения Чарльза с другим человеческим существом.

Несколько дней, оставшихся до испытания, они с господином Фитчем каждый урок проводили по заведенной схеме. Чарльз получал от всего этого истинное наслаждение. Ему нравилось, что его сексуальные потребности встречали столь полное и беспрекословное удовлетворение, причем без всякого участия с его стороны. В срок, как положено, Чарльз сдал свои отборочные испытания, к великой радости Юлии.

Закончив последний урок, господин Фитч пожал Чарльзу руку и попрощался. Юлия, как обычно, пребывала в полном неведении, но Чарльз смотрел на господина Фитча совсем другими глазами. Это был взгляд превосходства и власти. «Бедный грязный старикашка, – думал он про себя, – отправился на поиски другого несмышленыша». Чарльз понимал, что стоило бы на прощание сказать одинокому господину Фитчу, чтобы он заходил на чашку чая… Но Чарльзу не нравились подобные господа. Вокруг было полно девчонок. Их так много, так много. И теперь-то он прекрасно знал, что с ними делать.