Книга: Водоворот жизни
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9

Глава 8

Когда Беатрис и Эмили увидели друг друга, обеим было уже под сорок, и они давно уже вышли из того возраста, когда женщины мечтают о женихах. Для Эмили ее положение старой девы служило источником грусти, потому что она обладала добрым и увлекающимся характером. Для Беа, как она теперь себя называла, это было вовсе не потерей, из-за которой надо страдать. Она никогда ничего привлекательного в мужчинах не находила, поскольку еще ни разу не встречала такого, который стоил хотя бы мизинца ее отца. Каждый второй казался сопливым юнцом и занудой в сравнении с ее кумиром.
Однако отношения дочери с отцом не всегда оставались ясными и безоблачными. Оба отличались незаурядным умом и завидным упрямством. Они могли спорить до бесконечности и поднимать дым коромыслом из-за пустяка, на что слуги только качали головой и разводили руками, прекрасно понимая, что через несколько часов причина спора будет напрочь забыта. Беа всегда сопровождала отца в его исторических изыскательских экспедициях.
Визит в Чармаут остался бы незначительным эпизодом в их жизни, если бы не чаепитие в доме викария.
Беатрис тотчас же уловила бьющую через край страстность натуры Эмили. В этой взрослой женщине она почувствовала и мать, и дитя одновременно. Вся нежность и сердечность, которой так долго не хватало Беатрис в жизни, хлынула на нее с противоположной стороны столика чистым и свежим потоком, как только Эмили подала чай. Эмили, в свою очередь, почувствовала в гостье целеустремленную женщину. Она была из тех, кто пробивает себе дорогу в жизни никого и ничего не боясь. Уверенная и решительная, Беатрис совсем не была похожа на окружавших Эмили людей духовного сословия. Эмили посмотрела на сидевшую за столом напротив нее широкоплечую женщину с плоской мальчишечьей грудью и длинными мускулистыми руками. «Она так похожа на мужчину», – подумалось Эмили. Но затем внимание привлек чувственный рот и бездонные омуты выразительных глаз. «Нет, вовсе не похожа», – решила Эмили, вспомнив испорченных, вносивших в ее жизнь смуту, патриархальных мужчин, когда силой ее заставляли обслуживать их, поскольку в доме она была незамужней дочерью.
Беатрис и Лионел провели в Чармауте несколько дней, остановившись в местной гостинице. Лионел просто влюбился в бескрайние белые берега, где ему очень понравилось колесить вдоль морского побережья на автомобиле. К машинам он склонен был относиться так же, как к лошадям, и держал при доме полный парк всевозможных новеньких автомобилей, пополняя свою коллекцию с той же быстротой, о какой изобретались новые модели. Беа стала первой в округе женщиной, севшей за руль, и именно она предложила Эмили приятно провести время и покататься на «Ягуаре СС-100», отчего та пришла в дикий восторг. Лионел с головой ушел в работу, ему нужно было подробно расспросить церковного пономаря, который много помнил из истории прихода. Обрадовавшись тому, что они на целый день уедут из дому, так как Беа имела привычку проявлять свой крутой характер, двое мужчин, оба уже в преклонном возрасте, погружались в воспоминания о первой мировой войне.
Стоял чудесный летний денек. По синему небу плыли большие белые облака, кустарники яркой сочной изгородью обрамляли поля колосившейся пшеницы. Это была замечательная пора перед наступлением уборочной страды, когда вся земля цветет пышной зрелой красотой. Скоро крестьяне выйдут на поля убирать урожай, а зайцы врассыпную бросятся спасаться от их острых косилок. А пока все вокруг дышало миром и спокойным сытым довольством. Беа с ветерком везла Эмили по затейливым изгибам дороги в Винтерборн Аббас, где она договорилась посмотреть гнедую лошадь.
Обе нервничали, как только сели в машину. У Эмили конечно же был веский повод для легкого волнения, так как Беа выписывала лихие виражи на поворотах, однако на ланч к скотоводу они прибыли вовремя. За столом Беа говорила без умолку. Разговор касался того, как правильно породистому жеребцу покрывать племенную кобылу. Беа оказалась дотошным знатоком наилучшего метода: как правильно придерживать кобылу, чтобы жеребец не причинил ей вреда. Из женщин за столом были только они вдвоем, а сидевшие, кроме них, еще четверо мужчин обращались к Беа, как к себе равной. Эмили от смущения гоняла по тарелке кусок своего мясного пирога, тогда как Беа с горящим взором, без всякого стеснения размахивала сильными руками, описывая форму головы или направление волос за лошадиным копытом. Расстроенная Эмили не могла не отдать должного компетентности своей новой подруги, которая произвела на нее столь сильное впечатление. После ланча Беа была приглашена посмотреть, как новый жеребец покроет очень дорогую кобылу. Повернувшись к Эмили, скотовод сказал:
– Мне кажется, это зрелище не для вас. Если хотите, можете взглянуть, как пасутся жеребята. Здесь недалеко: всего минут десять ходьбы. Беа отправилась с мужчинами, а Эмили послушно и задумчиво поплелась в другую сторону. Но пастбище с жеребятами оказалось совсем недалеко, поэтому ей были слышны настойчивые окрики мужчин и раздавшееся ржание жеребца.
На обратном пути домой Беа была необыкновенно счастлива. Она решила купить гнедую лошадь, потому что у этой кобылы был мощный круп и прекрасная голова. Через какое-то время у нее родится красивый жеребенок. Среди мужчин Беа чувствовала себя как рыба в воде, совсем не так, как Эмили, которая столько времени провела, обслуживая их, ничего не получая взамен, кроме ожидания еще более изощренных услуг с ее стороны. Беа получила с воспитанием все права и естественное чувство мужского превосходства в этом мире. Эмили казалась ей слишком уязвимой, и порой она слегка посмеивалась над ее робким подходом к жизни.
Эмили сидела в машине, глядя на проплывавшие мимо за окном пейзажи, и думала о своем. Это был один из самых счастливых дней ее жизни. Вот она сидит возле этой могущественной женщины, которая сделала ее жизнь безопасной, и Эмили впервые почувствовала себя личностью, а не каким-то второстепенным придатком рода человеческого. Когда Беа высадила ее возле дома викария, Эмили взглянула на спутницу и, покраснев, робко произнесла:
– Спасибо, Беа, мне, в самом деле, очень понравилось.
Беа резковато ответила:
– Мне – тоже. Надо еще как-нибудь выбраться.
Из-за полученного мужского воспитания Беа казалось очень затруднительным проявлять свои чувства, но она была до глубины души тронута искренней непосредственностью, проявленной этой робкой женщиной в ее присутствии.
Они подружились и несколько последующих лет проводили в обществе друг друга довольно часто. Эмили не могла совершить ничего, вполне естественного для Беа, но ее устраивала возможность сидеть сонными летними вечерами возле подруги и наблюдать за тем, как ленивая форель подолгу не решалась клевать на муху. Однако деятельная натура не позволяла Беа с этим мириться: она так ловко вылавливала зазевавшуюся форель, что неоднократно подтверждала славу самого лучшего рыболова в округе. Обе были счастливы от проведенных вместе дней. Женщины с упоением читали, хотя обладали разными вкусами в выборе книг. Эмили, например, больше склонялась к чтению романов.
Эмили научилась ездить верхом, пусть с опаской, однако теперь она могла составлять Беа компанию на прогулках, хотя все еще наотрез отказывалась охотиться верхом с собаками. Ей нравилось пышное зрелище, когда лошади, с одетыми в розовые плащи всадниками, при полном снаряжении, отправлялись на охоту, однако, как только из зарослей раздавались крики выжлятников, ее симпатии переходили на сторону лисицы. Как-то раз Эмили все-таки осмелилась выйти на такую охоту пешком. Она стояла возле загородки из пяти бревен, когда старший егерь с гиканьем и свистом промчался на своем громадном мерине по направлению к изгороди, а за ним проскакали остальные лошади. Словно мощный раскат грома обрушился на землю вместе с силой разгоряченных быстрой ездой лошадей. Огромной волной они перекатились в соседнее поле вместе с мчавшимися с громким лаем впереди них охотничьими псами.
Очень скоро лиса выбралась из укрытия – она не выдержала накала борьбы – и в считанные доли секунды была окружена. Эмили успела только заметить, как лиса обернулась, показав свои зубы в предсмертном оскале. Затем собаки разодрали ее на части. Вмешались егеря и начали бить собак, чтобы спасти шкуру, лапы и морду лисицы в качестве трофеев для новичков, принимавших участие в охоте. Эмили, ни жива ни мертва, стояла за изгородью, после чего зареклась принимать участие вновь. Она пыталась как-то убедить Беа в проявлении жестокости к животному, на что та только пожимала плечами и говорила:
– Наоборот, так гораздо добрее. Лисица умирает мгновенно. Стрелять больше риска: они так быстро бегают, что выстрелом можно только покалечить.
Эмили никак не могла смириться с жестоким и практичным отношением Беа к животным. Эмили воспринимала животных с одинаковой любовью, как будто это были такие же человеческие существа, поэтому могла испортить любое животное, которое попадало ей под руку. Беа, напротив, предпочтение отдавала животным, а не человеческим существам. И животным отводилось в ее жизни значительное место, только никак уж не на руках или в ее кровати. В этом и состоял камень преткновения для них обеих на всю жизнь. Обычно выигрывала Эмили, так как вступала с ними в тайный сговор, и вместе они подрывали авторитет Беа.
С момента их встречи минуло два года, когда грянула вторая мировая война, которая так драматично изменила им жизнь.
Когда вся страна осознала неизбежность войны, народ Англии начал активно действовать, и военная лихорадка коснулась каждого. Даже Лионел в свои восемьдесят лет предложил себя на охрану дома. Регина, продолжавшая свой затворнический образ жизни, вступила в местную женскую организацию и вязала для солдат. Ее покой эпизодически нарушался проблемами с трудным характером дочери, которая частенько возникала в доме матери, оставаясь на какое-то время там, требуя у матери денег и обвиняя ее в том, что не смогла создать для нее нормальной семьи. Дочь даже не пыталась найти себе работу или выйти замуж.
Регина горько сожалела о том, что завела ребенка. Теперь она понимала, что совершила крайне эгоистический поступок. Каролина нужна была ей, чтобы скрасить одиночество. Выбрав Лионела, Регина лишила свою дочь нормальной жизни. К сожалению, как часто бывает в подобных случаях, мать и дочь обладали совершенно разными по темпераменту характерами. Регина узнавала в дочери многое от своего отца, что не давало ей возможности по-настоящему полюбить девочку. Регина страдала от мучившего ее ощущения вины, но она отдала всю свою жизнь без остатка Лионелу, и хотя злые языки много чего болтали об их отношениях, пару связывала искренняя сердечная любовь.
Лионел не проявлял ни малейшего интереса к Каролине, кроме того, что давал Регине деньги, когда нужно было выручить девицу то из одной передряги, то из другой. Они немного воспряли духом, когда услышали о ее решении работать на земле.
– Ей полезно будет повозиться с картошкой. Может это выбьет у нее дурь из башки, – сказал Лионел как-то вечером, уютно устроившись перед маленьким камином. – Мне хотелось поговорить с тобой, Регина. Кажется, что пора… Мне больше восьмидесяти, а война идет уже четыре года, поэтому я привел все свои дела в порядок. Понятно, кому-то это покажется довольно странным, но последнее время мне во сне являлась Дженнифер, и у меня такое чувство, что я долго не протяну.
Регина взглянула в лицо своего возлюбленного, и ее глаза наполнились слезами. Он оставался таким же крепким и бодрым, как двадцать лет тому назад. Время от времени они горячо и нежно занимались любовью, совсем как в былые времена молодости. Лионел шутливо называл эти их отношения эликсиром своего долголетия. Но Регина замечала внезапную скуку на его лице.
Она встала, подошла к нему и взяла его лицо в свои ладони. Они нежно поцеловались. Каждый по-своему понимал, что это было прощанием. Возможно, у них еще было впереди несколько недель, месяцев или даже лет, но сказать друг другу: «Прощай» просто необходимо, поскольку ей никогда не будет дозволено приблизиться к его смертному одру. В эту ночь она была рядом с ним и чувствовала боль утраты человека, который спас ее и столько времени охранял в этом мире. В течение всех последующих недель она внимательно наблюдала за ним, однако он выглядел довольно бодрым.
Когда несколько месяцев спустя конец наступил, он оказался внезапным. Однажды утром Лионел верхом объезжал свое имение, и лошадь сбросила его из седла. Обычно он одевал шляпу для верховой езды, а в тот день, как на грех, ее не было, поскольку он намеревался просто прогуляться, чтобы взглянуть, как там в поле чувствуют себя молодые фазаны. Старая лошадь, полуслепая на один глаз, испугалась внезапно выскочившего из-под копыт кролика и оступилась. Лионел, убаюканный мерной неторопливой поступью старой лошадки, глубоко задумался, вспомнив дни молодости, когда охотился именно в этой роще, и вылетел из седла. Он свалился в густые заросли шиповника, где оказался огромный камень. Смерть наступила почти мгновенно, однако он успел увидеть перед собой улыбающуюся и простирающую к нему руки Дженнифер. Его нашли с ослепительной улыбкой на лице, несмотря на глубокую рану на голове.
Старая лошадь пришла домой, не дождавшись своего хозяина, который неподвижно остался лежать, несмотря на то, что лошадь пыталась теребить и толкать его ноги, торчавшие из кустов. Как только лошадь вернулась в конюшню, старший конюх почуял неладное. Он позвал нескольких приятелей, и они пошли следом за лошадью по тропе, пока не наткнулись на Лионела. Они соорудили носилки и отнесли хозяина в дом.
Беа и Эмили дома не оказалось, так как они посещали курсы по оказанию первой помощи. Женщины вызвались работать в скорой помощи. Как только Беа позвонил немедленно вызванный к отцу доктор и сообщил о несчастье, она не могла двинуться с места. Последние несколько лет она часто рисовала в воображении этот момент, но, как только он наступил, неожиданная боль застала ее врасплох. Она так долго стояла в грязном коридоре, что Эмили вышла за ней.
– Что случилось, Беа? На тебе лица нет. Что стряслось? – обняла она свою подругу. – Ты вся дрожишь. Что, плохие новости?
– Отец… Лионел. Умер, – прошептала Эмили эти ужасные слова в надежде, что если они будут держать эту новость в тайне, она обязательно окажется неправдой.
Затем она взяла себя в руки и расправила плечи.
– Эмили, ты идешь со мной? – спросила она. Они ехали в поместье молча. К чему слова, они знали друг друга теперь так хорошо, что их тихое общение было как раз кстати. Когда машина подъехала к парадному, слуги в молчании ждали их на лестнице. Беа, проходя сквозь небольшую группу собравшихся людей, слышала их приглушенные слова соболезнования. Лионел всегда пользовался уважением слуг. Он был честен и справедлив, им всем будет его очень не хватать. Эмили последовала за Беа до спальни Лионела. Доктор ждал их в зале.
– Я уже ничего не мог сделать, моя дорогая. Он сильно ударился головой – должно быть, смерть наступила мгновенно, – произнес он, беря Беа за руку. – Я знал тебя еще маленькой девочкой, смерть отца – тяжкий удар. Приезжай ко мне, если тебе станет уж совсем невыносимо. Я дам снотворное. Таблетки помогут немного забыться. – Улыбнувшись Эмили, доктор медленно направился в коридор.
«Слава Богу, у нее есть подруга», – подумал доктор.
Беа глубоко вздохнула и открыла дверь спальни. Он лежал, будто во сне, если бы не повязка, которую наложил доктор. Большие сильные руки были сложены на груди, как для молитвы, и даже в глубокой скорби Беа заметила, что смерть застала его в тот момент, словно он увидел чудесное видение.
Она придвинула к изголовью стул и долго разговаривала с отцом. Вся любовь и привязанность к нему изливались сейчас с ее губ. Она высказывала все, идущие от самого сердца, тайные страстные желания о том, как ей все время не хватало его добрых любящих рук, которых она лишилась в отрочестве, когда их грубовато-приятельские отношения казались ему не совсем уместными. Она рассказала ему о пережитом горе в тот день, когда ей исполнилось двенадцать лет, и он столкнул ее со своих колен, сказав, что она уже стала слишком взрослой для этого, и ей неприлично взбираться на колени отца. Она напомнила ему обо всех общих счастливых моментах. Ее горе было горем дочери и любовницы, потерявшей дорогого человека.
Через какое-то время Эмили, терпеливо ожидавшая за дверью, вошла в комнату, которая уже погрузилась во мрак. Эмили принесла два подсвечника и поставила их на стол возле Беа. Та взглянула на свою подругу, освещенную лунным светом, который мягко заливал этот уголок комнаты, и грустно улыбнулась:
– Хорошо, что у меня есть ты.
– Отныне и навсегда, – ответила Эмили. Впервые с момента их встречи Эмили наклонилась и нежно поцеловала Беа в лоб. Две женщины зажгли свечи, а затем, после того, как Беа поцеловала холодную, как лед, щеку отца, они вышли из комнаты.
Вся следующая неделя прошла для Беа, как в тумане. Эмили хлопотала по дому, помогая устраивать похороны. Беа настаивала, чтобы все организовать скромно, без лишней сутолоки, однако в округе было много людей, искренне любивших Лионела, кроме того, было полно родственников, которые съехались отовсюду, в том числе, и из Лондона.

 

Когда умирает местный высокий сановник, церковные колокола передают эту значительную весть из города в город. Регина услыхала колокольный звон с маленькой церквушки Аплайм – этот особенный, неторопливый скорбный звон, который оповещал о смерти кого-то из высокопоставленных лиц прихода. Она перестала помешивать суп и на мгновение замерла, молясь за упокой новопреставленной души. Вдруг ее осенила страшная мысль, что колокола могут звонить по Лионелу.
– О Господи, помоги, как мне это узнать, – прошептала она.
Регина никогда не доверяла телефону, поэтому села в свой маленький «Остен», который заменил ей пони и бричку, и в смятении направилась к дому викария. Про себя она думала, викарий наверняка знает, однако, не успела еще дойти до двери, как чутье подсказало ей, что Лионела больше нет. Она постучала в дверь, и викарий увидел маленькую, пухлую седовласую женщину, которая с тревогой смотрела на него.
– Кто-нибудь умер? – спросила она, с трудом удерживая дрожавшие руки.
– Да, дорогая моя. Лионел Кавендиш умер, упав с лошади. Вы его знали?
– Да, немного, – ответила она. – Спасибо. – Она отвернулась, и слезы ручьем хлынули по ее щекам. Весь обратный путь в машине она в голос рыдала.
Вернувшись в свой маленький домик, Регина вошла в крошечную гостиную, села у камина, глядя на языки пламени, и почувствовала, что его больше нет, что он никогда больше не подъедет к этому домику в своем новомодном автомобиле. Она больше не услышит скрип открываемой им калитки и не будет замирать у входа, ожидая, когда же он откроет калитку и войдет, а она бросится к нему и ощутит волну теплого мужского резковатого запаха, когда он заключит ее в свои исполинские объятия.
Ночь она провела, сидя в их огромном любимом Викторианском кресле. Этому креслу они доверяли свои тайны, опасения и порой занимались на нем любовью при свете камина. Она садилась к нему на колени и любила наблюдать за выражением его освещенного бликами огня лица в наивысший момент их страсти. Выражение всегда было примитивным и радостным, а его нежность в эти моменты – такой трогательной, что любовь была для нее самым драгоценным сокровищем. Память воскресила все золотые моменты их жизни вдвоем, и Регина просидела, улыбаясь сквозь светлые потоки слез, до рассвета. Затем прошла в спальню и на несколько часов забылась во сне.

 

Похороны получились напыщенными и формальными. Прежде чем забили крышку гроба, Беа вошла в комнату взглянуть на него в последний раз. Смерть придала его коже серовато-землистый оттенок, но он все еще хорошо выглядел. Вдруг она заметила внезапную вспышку от пламени свечи на его печатке, которую он всегда носил на мизинце. Это она приняла как знамение и приказ от него никогда не расставаться с колечком. Она приподняла руку покойного и сняла с пальца кольцо. Затем в последний раз поцеловала отца и надела его кольцо на свой безымянный палец.
Вошли гробовщики, и Беа присоединилась к Эмили, чтобы занять свои места в похоронной процессии. Эмили настоятельно упросила Беа сесть в главную траурную машину. Остальные члены семейства, рассевшись по другим автомобилям, всю дорогу бранились и ссорились. Процессия медленно направилась к Эксминстерской церкви, которая стояла в центре небольшого провинциального городка. В церкви было полным-полно народу, и вся панихида просто ошеломила женщин. Когда гроб внесли внутрь и поставили на подмости, Беа поразилась его огромным размерам. Каким же, поистине, великаном был ее отец. Она никак не могла смириться с торжественностью и неповторимостью этого момента, ей не верилось, что отец больше никогда не рассмеется своим густым раскатистым смехом, казалось, что он вот-вот поднимется из этого деревянного ящика.
В церкви было так много народу, что мало кто обратил внимание на маленькую унылую фигурку, забившуюся в самый дальний угол. Когда гроб на длинных веревках осторожно опускали в могилу, вырытую на кладбище возле церкви, никто не видел ту же маленькую фигурку, поодаль стоявшую, спрятавшись за памятник на другой могиле. Как только гроб засыпали землей и священник произнес несколько подобающих случаю скорбных слов, Эмили тихонько увела Беа прочь, и они направились к стоящим машинам, ожидавшим, чтобы увезти друзей и родственников покойного на традиционный поминальный обед.
Элизабет к тому времени была уже инвалидом и передвигалась на коляске. Двое ее детей, чуть постарше, чем Беа, уверенно встали на ноги: сын стал биржевым брокером, а Амелия удачно вышла замуж.
– Она теперь почтенная дама, – сказала Элизабет, обращаясь к Беа. Слегка усмехнувшись своим мыслям, она провела по волосам Беа.
– Боже мой, Беатрис, что бы случилось с тобой, если бы Лионел решился и отдал тебя мне, когда ты была еще младенцем? Теперь бы ты была уже замужем и имела бы кучу детей.
Беа в ответ улыбнулась тетушке.
– Что Бог ни делает – все к лучшему, тетя Элизабет. Отцу без меня было бы страшно одиноко, а в отношении брака, так я никогда не хотела бы себе такой участи. Я еще не встречала ни одной достойной друг друга четы. По характеру я не склонна подчиняться чьей-нибудь воле, тем более, власти, которой мужчина наделен в семье в качестве супруга. В настоящее время мы, женщины, обладаем огромной свободой, так как в военное время мы нужны обществу. Но как только вернутся мужчины, у женщин отберут все возможности работать и они снова будут вынуждены сидеть дома.
– Беатрис, ты же не веришь по-настоящему в эту очередную ерунду феминизма, – сказала Элизабет.
Другие гости нетерпеливо ожидали Беа, чтобы выразить свои соболезнования, поэтому она только улыбнулась и оставила Элизабет, чтобы поговорить об отце с другими людьми, которые знали его столько лет.
Многие из собравшихся осторожно интересовались тем, что Беа собирается теперь делать одна в этом громадном доме. Она еще совсем не задумывалась над этим вопросом. В тот вечер, глядя из окна его спальни, все еще хранившей множество вещей Лионела, Беа задумалась над тем, что пора бы ей позаботиться о своем будущем. Она открыла левую створку большого шкафа в Эдвардианском стиле и провела пальцами по висевшим в ряд отцовским костюмам. Большинство из них были из шерсти для повседневной носки, только несколько – для деловых поездок в Лондон. На полках в средней секции лежали рубашки и белье. У отца была страсть собирать носки. Беа улыбнулась, вспомнив, как каждое Рождество он непременно включал пару носков в список своих подарков. Его серебряные щетки для волос лежали на туалетном столике, а рядом стояла коробочка с коллекцией запонок. Она взяла щетку для волос и ощутила знакомый запах. Пройдет время, и Беа начнет даже клясться в том, что видела его мельком, когда он повернул за угол коридора или прошел в комнату. Но никогда она не видела всей его фигуры: то это была спина, то – затылок.
Однако больше всего она скучала без его ночного храпа. Лионел всегда сильно храпел по ночам, и этот шум обычно оставался для Беа гарантией того, что отец находится дома. Теперь по дому бесшумно передвигались только две женщины, переставляя с места на место разные вещи и наводя порядок в доме, где было столько людей, пришедших выразить свои соболезнования.
Беа решила отложить свои раздумья о планах на будущее до тех пор, пока не прочтут завещание отца, и эта процедура была запланирована на следующую неделю в среду.
День в среду выдался ясным и солнечным. В доме приготовили библиотеку, поэтому Беа и все извещенные о получении наследства члены семьи сидели в первом ряду на стульях. Позади них устроились слуги. Господин Роджерс, поверенный семьи, приехал вовремя. Подали кофе с печеньем в гостиную. Атмосфера среди собравшихся была не очень напряженной, поскольку Лионел ясно давал понять, что почти все перейдет но наследству дочери. Он также известил всех старых слуг, которые, возможно, боялись его смерти, что они обязательно получат в свое пожизненное пользование маленькие домики и в качестве пенсиона – достаточное количество денег, вложенных на их имя. Итак, вся семья и слуги собрались. Бумаги о наследстве, когда их прочитали, не содержали никаких особых сюрпризов. Разным племянникам и племянницам достались сто с лишним фунтов, а слуги облегченно вздохнули, услышав официальное юридическое подтверждение своего обеспеченного будущего.
До последней приписки к духовному завещанию Беа слушала вполуха. Однако, господин Роджерс сделал паузу на несколько мгновений, затем прокашлялся. Этого оказалось достаточно, чтобы привлечь общее внимание. У него был явно смущенный вид, когда он прочел следующее:
«Моей возлюбленной госпоже Регине я оставляю коттедж в Девоне, возле Аплайма, по адресу: Линден Грав, 1; затем – все его содержимое и сумму в пять тысяч фунтов в год до конца ее дней».
В комнате раздались возгласы удивления. Но именно Беа удивила всех тем, что не смогла справиться со своими эмоциями. В истерике она подскочила к поверенному:
– Этого не может быть. Неправда! Он не был способен на такое! Не мог так со мной поступить!
Господин Роджерс посмотрел на нее, сказав:
– Извините, что вам пришлось узнать это сейчас, однако, вы бы все равно узнали, когда стали проверять счета в конце года и обнаружили нехватку суммы в пять тысяч фунтов. Да, это истинная правда. Ваш отец состоял в длительной связи с одной женщиной. Я встречался с ней, чтобы сообщить содержание завещания. Пожалуйста, не будьте к ней слишком суровы. У нее и без того много проблем. Ее дочь беременна и находится в затруднительном состоянии. Кроме того, должен заметить, она очень страдает, переживая кончину вашего отца. Они действительно страстно любили друг друга.
* * *
Несколько дней Беа не могла прийти в себя после удара, нанесенного ей духовным завещанием отца. Она лежала в кровати, пытаясь воскресить обрывки поверхностных воспоминаний, которые то всплывали, то вновь исчезали в ее голове. Она всегда считала, что ночи, когда отца не было дома, он до рассвета проводил у своих закадычных приятелей за выпивкой и игрой в карты. Предательство никак не укладывалось в ее сердце, сознание не хотело мириться с тем, что отец всю жизнь умышленно вводил дочь в заблуждение и любил другую женщину, тогда как она посвятила свою жизнь целиком и полностью только ему – все это было более, чем просто невыносимо. Иногда ей казалось, что лучше бы провалиться сквозь землю, чем жить после такого вероломного предательства. Временами на нее накатывалась слепая ярость против отца и той женщины. Неужели он еще и отец непутевой дочери этой женщины? Значит, у нее есть сестра, которую она даже не знает? Беа горько заплакала: ей было жаль своего детского одиночества, когда у нее ничего не было, кроме отцовской любви и веры в бесконечность их счастья вдвоем. Она всегда считала себя его компаньоном и, не задумываясь, отдала бы свою жизнь ради его спасения от холостяцкого одиночества (так она считала, по крайней мере).
Эмили все время находилась рядом с Беа. Она успокаивала ее в приступах гнева. Она разделяла боль женщины, утратившей отца и любимого, которого отняла не только смерть, но и другая женщина.
Прошло еще много недель, прежде чем Беа пришла в себя и поправилась, а Эмили убедилась наверняка, что Беа не сойдет с ума.
– Я должна найти эту женщину и посмотреть ей в глаза, – обратилась Беа к Эмили. – Ты пойдешь со мной?
– Ты считаешь, что мне стоит быть там? Конечно, я пойду, если тебе будет легче от моего присутствия, но зачем тебе?
– Я хочу знать, кого любил отец, пусть даже так же, как меня. Мне нужно узнать, был ли у них ребенок, есть ли у меня сводная сестра? Мне просто нужно привести все свои мысли в порядок.
– Ну что ж, адрес у нас есть. Давай пошлем к ней кого-нибудь из слуг с запиской, где попросим ее принять нас завтра вечером, – предложила Эмили. – Возможно, это будет наилучшим выходом из всей этой кошмарной истории.
– Знаешь, я подумываю о том, что, пожалуй, придется продать имение, Эмили. Как только я узнала обо всем, у меня появилось такое чувство, что даже это место само по себе фальшивое.
У Эмили всегда хватало здравого смысла не вступать с Беа в спор и дать подруге выговориться, излить душу.
– Я провела слишком большой кусок своей жизни в этом доме, ожидая его возвращения. Здесь все дышит одиночеством. Мне хочется бежать отсюда подальше и начать новую жизнь. Видишь ли, я даже не знаю по-настоящему, кто есть Беа: до сих пор я привыкла считать ее продолжением человека по имени Лионел, моего отца. – Ее глаза наполнились слезами.
Эмили обняла ее и сказала:
– Поступай так, как считаешь нужным, Беа. Только дай времени расставить все на свои места, не горячись, пусть пройдет еще несколько недель, возможно ты точнее определишь свои желания. Беа, мне кажется, что я провела с тобой достаточно времени и должна теперь вернуться домой, к семье. Родители уже старые, и я им нужна.
Беа взглянула на нее и резко сказала:
– Эмили, неужели тебе никогда не приходило в голову, что ты им нужна лишь в качестве старшей кухарки и мойщицы посуды, а умри ты завтра – они наймут прислугу.
Эмили изумилась, но через некоторое время произнесла:
– Понятно, что последние несколько недель были для тебя ужасными, но для меня это стало откровением. Моей обязанностью было только присматривать за тобой, а всю остальную работу по дому выполняли слуги. Я встретилась со столькими интересными людьми, с тех пор, как мы стали подругами, я даже научилась водить машину. Я должна быть бесконечно благодарна тебе, Беа.
– Я даже не представляю, как смогу без тебя обходиться, – ответила Беа.
Взявшись за руки, подруги отправились вниз обедать. Посланный с запиской нарочный вернулся как раз после обеда. Он принес от Регины приглашение на чай. Той ночью Беа очень плохо спала и пришла к Эмили в спальню. Вместе они проговорили до рассвета.
Все утро в среду женщины хлопотали по дому. Ровно в три пятнадцать они сели в машину и поехали в Аплайм. Точно в четыре часа их автомобиль остановился у дверей коттеджа. Беа постучала, и Регина, дрожа от дурных предчувствий, открыла дверь.
– Как мило, что вы приехали, – сказала она и повела их в маленькую гостиную.
Беа была крайне изумлена. Она ожидала увидеть какую-то экзотическую особу, излучавшую сексуальное обаяние. Но перед ней оказалась маленькая пухлая женщина, которой было далеко за шестьдесят. Ее некогда рыжие, с оттенком каштана, волосы теперь были седыми. Она говорила, слегка картавя слова, что было типично для произношения в Девоне.
– Садитесь, пожалуйста, я принесу чай.
Беа и Эмили присели к камину. Маленький столик цвета опавшей листвы накрыт был к традиционному девонскому чаю со сливками. На столе стояли золотисто-румяные оладьи и хрустальная вазочка со взбитыми сливками. Рядом – банка с домашним малиновым вареньем, а ниже, на приставном чайном столике, стоял замечательный лимонный бисквит. Регина вошла, держа в руках большой коричневый чайник.
– Ваш отец любил этот старый чайник, – сказала она, обращаясь к Беа. – Он никогда не позволял мне его выбросить, он достался мне вместе с этим домиком.
Регина разговаривала так непосредственно, что Беа успокоилась. Наверное, эта женщина откуда-нибудь из окрестной деревушки. Боль ее немного улеглась, когда она увидела, что Регина настроена совсем не враждебно по отношению к ним. Когда хозяйка разлила чай, разговор за столом никак не клеился, тогда Регина завела серьезную беседу:
– Мне очень неловко, что ваш отец никогда не рассказывал обо мне. У меня такое ощущение, словно я знала вас всю жизнь. Мне действительно хотелось познакомиться и все рассказать вам, когда вы повзрослели, но ваш отец был упрямым человеком и не мог изменять раз и навсегда принятых решений.
– Но почему же он сам мне ничего не сказал? – вмешалась Беа.
– Честно сказать, не знаю, – ответила Регина.
– Я часто удивлялась, почему он держал нас друг от друга на расстоянии. Он прекрасно знал, что я никогда не покину его: вся моя жизнь была посвящена только ему. Тем не менее, если говорить о вас, то вы в любой момент могли бы уйти и устроить свою жизнь самостоятельно. Должно быть, вам известно, дорогая, насколько мужчины эгоистичны.
Беа кивнула.
– Это было крайне эгоистично, но дело сделано, и никуда от него не денешься. Ваша дочь от него?
– Да, – ответила Регина. – Вот когда я осознала по-настоящему, что тоже оказалась эгоисткой. Я родила ее, чтобы застраховаться от одиночества, но обе мы заплатили за это сполна: ей сейчас тридцать четыре, она ждет ребенка, но ей он совершенно не нужен. Мне тоже уже за шестьдесят, и я слишком стара, чтобы нянчиться с младенцем, поэтому думаю, что ребенка придется отдать приемным родителям.
– Где сейчас ваша дочь?
– Каролина пошла в батрачки к фермеру. Взгляните, вот ее фото.
Беа встала и подошла посмотреть поближе портрет, стоявший на письменном столе возле окна. Она взяла рамку и внимательно всмотрелась в лицо на портрете.
– У нее нет совершенно никакого сходства с отцом, верно? – обратилась она к Регине.
– Да, пожалуй, она пошла в мою родню.
– А он… то есть отец, он любил ее?
– Нет. – Регина отрицательно покачала головой. – В этом и состояла одна из ее проблем. Он вообще обращал на нее мало внимания.
– А ей известно обо мне?
– Нет, – снова покачала головой Регина. – Ей здесь пришлось несладко из-за того, что к ней относились как к безотцовщине. В школе ее дразнили незаконнорожденной. Никто никогда не знал о моих отношениях с вашим отцом. Те немногие, которые догадывались, сплетен не распускали.
– Что же вы теперь собираетесь делать? – спросила Беа.
В глазах старой женщины мелькнуло явное одиночество.
– Я присмотрю за Каролиной, пока она не родит ребенка, а затем позабочусь о приличном будущем для него. Ни один младенец не должен расплачиваться за эгоизм и предательство своих родителей. Что будет потом? Поживем – увидим. – В ее глазах стояла такая тоска и боль, что обеим женщинам стало не по себе от этой картины.
– Нам пора, – сказала Беа. – Благодарю вас за откровенность. Не стесняйтесь обращаться ко мне, если вам станет трудно, и мы сможем чем-то помочь. То есть… – она слегка замешкалась. – Я имела в виду деньги или еще что-нибудь. По духовному завещанию на формальности уйдет какое-то время. Только дайте мне знать.
– Спасибо, – ответила Регина. – Я так рада, что познакомилась с вами. Вы оказались точь-в-точь такой, как я себе представляла.
Они уже направлялись к двери, когда Регина взяла Беа за руки и добавила:
– Знаете, вы в его жизни были превыше всего.
– Вот в этом-то и беда, – ответила Беа. – И только сейчас я поняла это. Спасибо вам за все.
Когда они уже были на улице, Беа глубоко вздохнула и осмотрелась. Стояла ранняя осень. Здесь, в саду, ее отец провел большую часть своей жизни. Весь сад был пронизан солнечным светом. На часах было уже половина шестого вечера, и тени на лужайках становились длиннее. Воздух напоен ароматом роз и ночных фиалок. Маленький аккуратный садик казался оазисом мира и спокойствия. Время словно остановилось и потеряло власть над этим уединенным домиком.
– Я рада, что мы с ней встретились, – сказала она Эмилии.
Подруга взяла ее под руку и повела к машине.
– Ну вот и хорошо, от сердца немного отлегло, как увидела ее в обычной жизни.
– Знаешь, просто поразительно: совсем на нее не сержусь, как хотела до этого. Кажется, я ожидала увидеть кого-то, кто был в своих поступках неискренним, а она на самом деле оказалась больше похожей на кухарку или нянечку – такие, вряд ли, могут иметь вредный и злой характер.
Услышав вздох Эмили, Беа спросила:
– О чем ты?
– Я просто так, беспокоюсь о малыше. Так ужасно, когда ребенок еще не успел появиться на свет, но уже никому не нужен. Ты, по крайней мере, была желанной для отца, Каролина – для Регины. Должно быть, страшно расти и сознавать свою ненужность. – Она запнулась, испугавшись, что сказала лишнее, и искоса посмотрела на Беа.
– Я до сих пор как-то не задумывалась о ребенке, – ответила Беа.
– Слишком увлеклась его другой жизнью. Но мне и в самом деле стоит подумать и принять для себя решение, несу ли я какую-то ответственность за этого ребенка.
Они ехали обратно в свое поместье и, как только свернули на пыльную дорогу, что вела к дому, Беа взглянула на реку, которая текла параллельно дороге. Она увидела себя ребенком, беззаботно резвящимся в камышовых зарослях. Вслух она произнесла:
– Как бы там ни было, но, думаю, не могу здесь оставаться. Не хочу портить светлые воспоминания, связанные с этим счастливым местом.
– Я прекрасно все понимаю, – ответила она и пожала руку Беа. – Утро вечера мудренее.
К утру Беа решила, что ребенка возьмет она. Кроме того, одной ей просто не справиться с младенцем, и это она тоже взвесила. Верное мудрое решение пришло ей на ум рано утром, когда она, не сомкнув глаз, лежала в кровати.
– Конечно, – сказала она себе, закрыла глаза и уснула. Впервые после смерти отца сон был крепким и спокойным.
За завтраком она завела разговор о младенце. Они с Эмили сидели в сумрачной столовой за огромным столом из красного дерева. Беа разлила чай, посмотрела на Эмили и сказала:
– Эмили, я всю ночь напролет думала о ребенке. Я приняла решение взять его.
– Я знала, что будет именно так. Я не представляла, что ты можешь поступить иначе, позволив кому-то чужому забрать твоего племянника или племянницу. Как ты предлагаешь все это устроить?
– Ну, – ответила Беа, – здесь уж без тебя никак не обойтись. Я же не смогу одна нянчить младенца. У меня никогда не было опыта общения с маленькими детьми. А тебе всегда они нравились… Почему бы мне не продать это поместье, а вместо него не подыскать для нас домик, где бы мы вместе занялись воспитанием ребенка?
Лицо Эмили засветилось радостью и смущением.
– Знаешь, Беа, я ожидала, что ты попросишь меня остаться с тобой на несколько недель. Причина – не в ребенке. Мне кажется, что мы всегда были вместе. Словно сама природа создала нас с тобой друг для друга. Я бесконечно счастлива взяться за воспитание ребенка и с превеликим удовольствием останусь жить у тебя.
Обе женщины обменялись полными любви и привязанности взглядами. Беа, которой всегда с трудом удавалось выразить свои чувства, сказала:
– По крайней мере, из всей этой грязной истории должно же получиться хоть что-то хорошее. – Она нежно потрепала Эмили по щеке.

 

Следующие несколько дней были беспокойными. У родителей Эмили камень свалился с плеч, когда они услышали о соглашении, так как теперь оказывались абсолютно свободными от обязательств материально поддерживать дочь, однако жизнь заставляла их теперь поискать служанку. Вести вместе дом женщинам было не так-то привычно и просто, поскольку благодаря двум мировым войнам старых дев развелось порядочно. Беа думала над тем, как получше продать имение, и решила оставить только кухарку и горничную. Вдвоем с Эмили она провела много часов в поисках подходящего жилища, пока наконец обе не наткнулись на уютный домик, стоявший посреди вересковой долины, которому и суждено было стать их пристанищем.
Регина очень обрадовалась, когда Беа предложила ей забрать новорожденного младенца. Она пообещала никогда не говорить Каролине, куда дела ребенка. Если ребенок позже, когда вырастет, захочет узнать о своей матери, тогда Беа расскажет ей всю правду, но до тех пор ей не хотелось, чтобы Каролина вмешивалась в жизнь ребенка.
– Боюсь, что обязана поступить так же и в отношении вас, – сказала Беа Регине.
– На этот счет можете не беспокоиться, – ответила Регина, находившаяся все еще в глубокой скорби. – Каролина должна родить на следующей неделе и собирается принести ребенка сюда, как только ее выпишут из больницы, а после этого улизнуть с другим мужчиной, которого она уже успела подхватить. Я тотчас же дам вам знать.
– Благодарю вас, – ответила Беа, и отправилась вместе с Эмили приобретать все необходимое для новорожденного.
Каждая из них была почему-то совершенно уверена, что родится обязательно девочка. К счастью, снежным февральским днем пришло известие о том, что Каролина четвертого февраля родила здоровую девочку весом шесть фунтов восемь унций. Регина просила Беа приехать к ней в пять часов вечера 19 февраля, чтобы забрать крошку. Беа и Эмили были в восторге. Они долго выбирали имя. Эмили вязала, как сумасшедшая, а Беа готовила комнату, пытаясь предусмотреть все, до последних мелочей. Суетилась кухарка, а горничная улыбалась и бормотала что-то себе под нос. Дом очень скоро наполнится криками младенца, а веревка во дворе – раздуваемыми ветром парусами белых пеленок.
Из всех домочадцев больше всего тревожилась Беа, так как кому, как не ей, придется взвалить на свои плечи заботу о финансовой поддержке ребенка, поскольку Эмили унаследует от родителей ничтожную сумму, однако, эмоционально Беа никогда не приходилось общаться с младенцами. Втайне от Беа Эмили попросила местный собачий питомник подыскать для них двухмесячную сучку боксера. «Назвался груздем – полезай в кузов» – успокоила она себя несколько дней спустя, когда отправилась забирать щенка из питомника.
В тот вечер под смешки кухарки и горничной Эмили прятала ящик со щенком под обеденный стол. Сначала щенок спал и вел себя тихо, но к тому времени, как они закончили есть суп, щенок проснулся и заскулил. Беа обвела взглядом комнату, но поскуливание становилось все громче. Она с тревогой приподняла скатерть.
– Эмили, Господи, да что же это такое?
– Возьми и посмотри, – ответила Эмили, хихикая от удовольствия. Ей была видна кухарка, стоявшая за дверью.
Беа вытащила из-под стола коробку и осторожно вынула толстого крошечного щеночка. У него был огромный живот, четыре маленькие ножки и черная сморщенная мордашка. Беа ничего не знала о младенцах, но знала толк в собаках. Она прижала щенка к лицу и нежно заговорила с ним. Щенок лизнул ее в щеку, и Беа рассмеялась от знакомого терпкого собачьего духа.
– Эмили, зачем? – сказала она. – Как мы ее назовем?
– Видишь ли, когда я собиралась взять щенка, то думала о той громадной ответственности, которую мы берем на себя вместе с младенцем. Тогда же мне на ум пришла пословица: «Назвался груздем – полезай в кузов»… А что, если мы назовем щенка Пенни?
Беа рассмеялась.
– Замечательно.
Итак, отныне собаку звали Пенни. Как и все щенки, несколько дней песик носился по дому и грыз все подряд, что только ему попадалось. Его появление в доме немного разрядило напряженную атмосферу ожидания, но девятнадцатое число неотвратимо приближалось, пока, наконец, этот день не наступил.
Он был зловеще холодным. Лежал глубокий снежный покров, поэтому ехать в деревушку на машине было небезопасно. Беа обзавелась для охоты открытым экипажем с двумя продольными скамьями, на котором и решили ехать за девочкой, взяв с собой побольше толстых одеял, чтобы малышка не замерзла. Когда они добрались до ворот коттеджа, в окне гостиной уже горел свет. Они постучались и вошли внутрь, услышав возглас Регины. Увидев ее, обе слегка отпрянули от неожиданности, настолько ужасно она постарела и похудела. Регина сидела возле камина в громадном резном Викторианском кресле, держа крошечный сверток, обвязанный грязной шалью.
– Каролина принесла ее несколько часов тому назад, – глаза Регины покраснели и распухли. – У нее глаза Лионела. И она так на него похожа.
Беа словно остолбенела посреди комнаты. Эмили пришлось ее даже резко подтолкнуть.
– Думай, что это Пенни. Ты же знаешь, что нет никакой разницы.
Беа неуклюже приняла ребенка из рук Регины. Она откинула уголок шали, чтобы взглянуть на личико девочки. Малышка посмотрела на нее с таким же любопытством. У нее и в самом деле были огромные темные глаза Лионела, его крутой подбородок. Беа не знала, плакать ей или смеяться. Потерять одно любимое лицо, а затем вновь обрести те же, милые сердцу, черты! Буря эмоций всколыхнулась в душе особы, которая вовсе не была ревностной сторонницей религиозных догм о загробном мире и вечной жизни. Она посмотрела на Эмили.
– Смотри-ка, – она раскрыла младенцу ножки, – у нее такие же, как у Лионела, огромные ступни.
Она снова завернула девочку и вручила Эмили. Регина подала голос со своего места:
– Пожалуйста, Беатрис, могу я попросить еще об одном последнем одолжении?
– Разумеется, – повернулась к ней Беа.
– Назовите ее Рейчел, пожалуйста. Так звали мою мать. Мне бы хотелось представить ее светлое будущее.
Беа и Эмили переглянулись, затем Беа сказала:
– Как ты думаешь, Эмили? Мне это имя очень нравится.
– Конечно, пожалуйста, давайте назовем девочку Рейчел.
Регина улыбнулась и стала извиняться за то, что не предложила им что-нибудь выпить: она так устала. Беа сказала, что они беспокоятся: нужно поскорее добраться домой из-за снегопада. Обе гостьи откланялись, а Регина бросила прощальный взгляд на уснувшее к тому времени дитя.
По пути домой Эмили, крепко прижимая спящую малышку к себе, заметила:
– Знаешь, Беа, у меня душа болит за Регину.
– Да, вид у нее ужасный. Похоже, на белом свете не осталось никого, кто бы о ней позаботился. Я утром позвоню викарию и попрошу его присмотреть за ней.
Однако утром уже было поздно.
Регина уже давно задумала последовать за Лионелом. Только не торопилась приводить свой план в исполнение, так как чувствовала себя обязанной позаботиться о будущем ребенка. Теперь, когда было не о чем больше беспокоиться, она взяла бутылочку с пилюлями, давно припасенную для этого случая. Не торопясь, приготовила себе чашку чая и пошла в их спальню. Затем она приняла ванну, надела кружевной Викторианский пеньюар, подаренный Лионелом на Рождество. Лекарство было сильнодействующим, поэтому большой дозы не потребовалось. Регина взяла фотографию молодого Лионела в серебряной рамке и прижала ее к груди. Так и застал ее викарий на следующее утро. Регина выглядела бесконечно счастливой и умиротворенной. Она находилась там, где хотела оказаться ее душа.
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9