Глава 23
Бонни понравилась ее новая спальня. Зейкервель гордо расхаживал вокруг нее.
— Ну не умница ли я?
Бонни обняла его.
— Конечно, да. А Энгус говорил тебе? Мы покупаем новый дом.
— А, опять.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, он всегда покупает дома. Но не волнуйся. Вы туда не переедете. Такие мужчины, как Энгус, привыкают к одному месту. Они никогда не бросают свои берлоги. Ему быстро все надоедает, и если он не путешествует, то покупает дома или лошадей. Затем он их продает или раздаривает. Но это неважно. Расскажи о вашей поездке.
Бонни подробно рассказала о поездке в Америку.
— Ты учишься, Бонни, — сказал Зейкервель, после того как она описала, как вел себя Энгус на хоккейном матче. Он серьезно посмотрел на нее. — Жить с Энгусом — это все равно, что быть рядом с непредсказуемым животным. Если ты не будешь следить за тем, что делаешь, то будешь в большой опасности.
Девушка молчала, ее голубые глаза рассматривали озабоченное лицо Зейкервеля.
— Я знаю, — сказала она, — и после того, как провела несколько недель с Энгусом, поняла, почему все пытаются предостеречь меня. Я все это понимаю. Но они не могут видеть, какой он добрый внутри. — Она подняла брови. — Сколько невест идут к алтарю девственницами из-за того, что на этом настаивает жених?
— Как благородно с его стороны. — Зейкервель был в затруднительном положении. «Я ведь не могу сказать ей, что он ненавидит заниматься любовью с женщинами?» — спрашивал он себя.
— Опять сплетничаете? — Энгус вошел в комнату. — Зейкервель, я хочу купить большой дом на набережной. Я хочу большую оранжерею и бассейн.
Зейкервель обрадовался:
— Я знаю такой дом. Тебе понравится.
Энгус широко улыбнулся.
— Энгус, ты так ничего и не сделал с этим дурацким сломанным зубом.
Энгус улыбнулся снова.
— Я и не буду ничего делать. Мне нравится иметь небольшой изъян.
Зейкервель бросил быстрый обеспокоенный взгляд на Бонни, но она предпочла мило улыбнуться Энгусу.
— А мне нравится, как ты выглядишь. Это делает тебя особенным, Энгус. — Она поцеловала его в щеку. — А что случилось с твоим зубом?
— Несчастный случай в мои шальные годы. Но с этим покончено. — Он улыбнулся Бонни. Только Зейкервель не улыбался. — В любом случае, — Энгус повернулся к Зейкервелю, — поедем покупать этот дом прямо сейчас.
Они стали составлять план действий.
Бонни позвонила Терезе сразу, как только передохнула от полета.
— Как ты думаешь, могу я попросить сэра Саймона быть моим посаженым отцом?
Тереза засмеялась.
— Не знаю. Отец ужасно относится к Энгусу. Я спрошу маму, подожди. — Она побежала по коридору, затем через минуту взяла трубку. — Мама говорит, что отец согласится с радостью, и говорит, чтобы ты приехала. Она поможет тебе со всеми приготовлениями.
— Большое спасибо, Тереза. Я так об этом беспокоилась. У меня нет ни малейшего представления, как все это делается.
Тереза фыркнула.
— Зато мама очень рада. Она говорит, что это будет для нее тренировка перед моим замужеством. Сирил и Мэри собираются венчаться в синагоге, и отец говорит, что даже стадо диких кабанов его туда не загонит. Хотя он сдастся. Поломается день или два, но он любит Мэри.
Бонни засмеялась.
— У них будет настоящая еврейская свадьба.
— Да. Мэри берет уроки иврита и учится всему. Она перейдет в другую веру. — Тереза захихикала. — Мэри выходит замуж перед тобой. Ты уже наметила дату?
Бонни задумалась.
— Я думаю, что весна в Англии — самое прекрасное время. Я спрошу Энгуса и сообщу тебе.
— Тебе нужно будет составить список, что дарить. — Тереза явно наслаждалась, — иначе у тебя будут тысячи ненужных серебряных кухонных безделушек.
— Думаю, что нам ничего не нужно, — Бонни вспомнила, сколько посуды у Энгуса дома.
— Это неважно. Составь список, а потом отдашь все это на благотворительность.
— Ладно, — сказала Бонни, — я засыплю какой-нибудь благотворительный фонд своими свадебными подарками.
— Да не просто благотворительный фонд, дурочка. В Англии все пожертвования сначала идут животным, а что остается — людям.
— Конечно, дорогая, я забыла про это.
— Кстати, мне не следовало бы это говорить тебе, но Джон решил подарить тебе Моргана.
— Тереза, он рассердится из-за того, что ты сказала мне это.
— Я знаю, — безразлично заявила она. — Он учит Моргана рычать, когда произносят «Энгус».
— Ну и ну, — засмеялась Бонни.
— Джон очень хорошо к тебе относится.
— Знаю, и я тоже. Мне очень хочется получить Моргана в подарок. Надеюсь, что Энгус полюбит его. Тереза, мне нужно идти. Можно я приду к вам на следующей неделе?
— Ладно. В среду в четыре. Проведем организационное собрание вместе с Мэри, Паулиной и мамой.
— Прекрасно. Очень хочу вас снова увидеть. И Моргана тоже. — Она положила трубку.
«Так много дел», — подумала она.
Следующая среда была первым днем, когда собралась вся семья. Мэри и Сирил сидели рядом, как голубки. Сирил приходил каждый раз на эти семейные совещания по вечерам или сразу после работы, а Энгус вообще решил туда не ходить.
— Пока там нет этого Джона, я не возражаю, чтобы ты ходила туда, — сказал он накануне сбора семьи. — Даже несмотря на то, что там находится эта твоя черная глупая скотина. А Джон вообще всегда был сопляком.
— Не смей так говорить о моей семье. Они мои друзья.
— Твои друзья? Зачем тебе нужны все эти люди? И почему именно Бартоломью? Это такая скучная компания. — Он видел выражение ее лица. — Ладно, — сказал он сквозь зубы, — если ты ставишь этих людей выше, чем меня, я уйду. Будешь ужинать одна.
— Я никого не ставлю выше, — запротестовала она.
— Да нет… — Энгус выругался.
Бонни смутилась. Она и прежде слышала, что Энгус ругается, но чтобы это звучало так зло…
— Энгус, почему ты говоришь эти ужасные слова?
— …твою мать? Это ты имеешь в виду? — фыркнул он. — Вы никогда не слышали этого слова раньше, моя маленькая принцесса?
Бонни посмотрела на его перекошенное лицо.
— Да, слышала много раз. Эти слова произносила моя мать, пока не изменилась. Эти слова и многие другие. Знаешь, Энгус, на самом деле ты не шокировал меня. Ты просто напомнил мне кое-что из моей жизни, что я пыталась забыть.
Эти слова были сказаны с такой болью, что Энгус моментально пришел в себя.
— Я не хотел тебя расстраивать, дорогая, — сказал он, обнимая ее. — Я так тебя люблю, что не могу спокойно выносить, что ты заботишься о ком-то еще. — Он стал ее искусно целовать, осторожно коснулся груди. — Ты только подумай, — пробормотал он, целуя нежно ее шею, — когда мы поженимся, будем заниматься любовью целыми днями и ночами.
Бонни представила комнату с большим камином, и как они будут в объятиях друг друга.
— Наша брачная ночь… — прошептала она.
Энгус отклонился и посмотрел на нее.
— Где ты хочешь провести наш медовый месяц?
— Не знаю. Где тебе больше всего нравится?
Энгус улыбнулся. Он подумал об одном борделе Каира. Нет, пожалуй, в баре бисексуалов в Касабланке. Но с недавнего времени он зачастил в один бар в Берлине.
— Берлин, — сказал он.
Взять Бонни в Берлин было все равно, что представить заснеженную Аляску пылающим адом. «Очень интересно» — подумал он.
— Тебе понравится Берлин. Это сказочный город.
Бонни улыбнулась.
— Дорогой Энгус, ты так добр ко мне. Извини, если ты на меня злишься. Знаешь, я люблю тебя больше всех на свете.
— Больше Моргана?
— Ну конечно.
— Хорошо. Я прощаю тебя и даже возьму сегодня с собой на ужин.
Бонни была очень занята перед свадьбой. Ее поражало количество работы, которое вмещало простое слово «трудиться». Маргарет была для нее большой поддержкой, и после долгих уговоров Саймон согласился стать посаженым отцом Бонни.
— Мне никогда не нравился этот парень, Бонни. Говорят он жульничает в картах, — сказал Саймон.
Бонни наклонила голову.
— Говорят, он много чего делает, но я знаю его лучше других. Я знаю, что Энгус никогда не будет жульничать. Вы полюбите его, когда узнаете, — Бонни улыбнулась Саймону.
Саймон что-то проворчал. Тереза взяла отца за руку.
— Он не такой плохой, папа. Я уверена, Бонни сотворит чудо. Посмотри на Патрика. С тех пор, как мы вместе, он больше не носит старомодных костюмов из твида и дурацких жакетов. Он сейчас прилично выглядит. Мы, женщины, меняем жизнь мужчины до неузнаваемости.
Саймон промолчал. Он вспомнил, каким застенчивым и робким был сам, пока не встретил Маргарет. Он пожал руку дочери.
— Да, твоя мать совершила чудо. И твой молодой человек, Тереза, хороший парень. Знал я его отца. Охотился в его поместье в Ирландии. Хороший стрелок был его отец. Парень много от него взял. Меткий глаз, твердая рука, он будет хорошим мужем.
Тереза засмеялась.
— Он станет у меня косоглазым, и руки его будут трястись. — И подмигнула Бонни.
Саймон вышел из комнаты и отправился на поиски Маргарет.
— Ну, — сказала Бонни, — кажется, у тебя все наладилось с Патриком.
Тереза сморщилась.
— Да. Он не такой, как Энгус. У меня не сжимается сердце при виде его. И нет мрачного отчаяния и злости. Мне не нужно ждать у телефона или плакать в подушку от того, что Патрик не показывается. Он всегда звонит, он добрый и милый. Интересно, почему у меня нет той боли, которую мне причиняют другие?
— Не знаю, — серьезно ответила Бонни — Энгус часто приходит поздно и редко вспоминает о том, чтобы позвонить мне. Я думаю, это из-за того, что он не привык к тому, что его любят. Он забывает про то, что я жду его.
— И Патрик, — прервала ее Тереза, — никогда не побежит ночью по поросшему вереском болоту в поисках Терезы. Я говорила со всеми его друзьями. Все говорят одно и то же. Женщинам нужно, чтобы у них сжимало сердце. Ты читала книгу «Последняя любовь»?
— Да, читала, когда мне было четырнадцать лет. Кэти напоминает мне мою мать в те ужасные дни. Боже мой, я не могла бы полюбить того, кто был таким жестоким.
Тереза подняла брови.
— А ты не находишь Энгуса жестоким?
Бонни покачала головой.
— Нет, — убежденно произнесла она. — Он иногда бывает деспотом, на все это можно изменить.
— Надеюсь, ты права, но, — Тереза усмехнулась, — жизнь с Патриком будет скучной, чего не скажешь о жизни с Энгусом.
— Потом посмотрим. Идем. Будем составлять список гостей?
Мелькали недели. Энгус проявлял очень мало интереса к свадебным приготовлениям и жил своей обычной жизнью. Он занимался новым домом на набережной. Дом какое-то время пустовал, и Энгус купил этот огромный особняк за наличные, оформив покупку за сорок восемь часов. Он менял интерьер и строил огромный бассейн.
— Этот бассейн будет побольше, чем у Августины в Америке, — сказал он Зейкервелю.
— Соперник, сукин ты сын, — нежно ответил тот. — Все это делается для того, чтобы Бонни жила здесь в большей роскоши, чем если бы она осталась дома.
Энгус оскалил зубы в своей акульей улыбке.
— Я хочу, чтобы у нее было все самое лучшее. Вот посмотри на эту мозаику. Она подойдет для холла?
Зейкервель не ответил. Скоро Энгусу все наскучило.
— Делай, что хочешь. Я заберу Бонни. Поедем с ней на скачки.
— А ты думаешь, ей не надоедает сидеть с тобой, пока ты целыми днями ставишь на лошадей и играешь в азартные игры ночами?
— Нет. Она уже привыкла к этому. Она уже знает, как определить хорошую лошадь. К тому же, она никогда от меня не устает. — Он засмеялся. — А еще, я ужасно возбуждаю ее.
— Ах, да, — усмехнулся Зейкервель. — Все это время ты был хорошим мальчиком. Как долго это продлится?
— Бонни направляет и сдерживает меня. Она — то, что мне нужно.
Зейкервель внимательно посмотрел на Энгуса.
— Весь Лондон говорит, что ты покончил с распутной жизнью.
Энгус мрачно взглянул на друга.
— Я очень надеюсь на то, что изменился. Я чувствую, что когда женюсь, стану менее злым. Хотя не знаю. Надеюсь, что не буду чувствовать себя, как в ловушке.
Зейкервель положил руку на его плечо.
— Не вижу, отчего ты можешь чувствовать себя, как в ловушке. Бонни не из тех, кто сможет держать тебя на коротком поводке.
«Скорее будет по-другому», — эту мысль он оставил при себе. В конце концов Энгусу было несвойственно выражать сомнение или озабоченность, так что Зейкервель чувствовал себя спокойно после его признаний.
— Я взгляну на танцевальный зал. Ты хочешь оставить все это стекло на стенах?
— Тебе решать. Я ухожу. Не хочу заставлять Бонни ждать.
Бонни в самом деле стала каким-то экспертом в мире скачек. Она поняла, что азартные игры и скачки — неотъемлемая часть жизни Энгуса. Энгус знал, что большим удовольствием для Бонни будет неожиданная поездка или, как он это называл, «приключение». Они провели неделю в Париже, потому что Энгус захотел выследить одну картину, принадлежавшую какой-то старой французской проститутке. Бонни была заинтригована этим «приключением». За годы, проведенные отдельно от матери, ей никогда не приходилось видеть «темную» сторону жизни, которую они нашли в Париже.
Энгус преследовал свою цель с фантастическим рвением. Наконец, после многочисленных расспросов проституток в борделях, им дали адрес. Было три часа утра. Энгус настоял на том, чтобы пойти к старухе, у которой была картина. Холст поразил Бонни. Там, на заднем плане, растянувшись, лежала обнаженная женщина. Интимные части ее тела были покрыты густым черным волосом. Бонни посмотрела на старуху, которая явно была загипнотизирована Энгусом.
— Это вы? — спросила Бонни.
Старуха кивнула.
— Да. Много лет назад.
Энгусу не терпелось купить картину.
— Сколько вы за нее хотите?
Старуха колебалась.
— Вот, — сказал Энгус, — я даю вам девять тысяч франков. — Он протянул ей наличные.
Старуха безмолвствовала. Наконец она пробормотала:
— Монсеньор так щедр.
Энгус схватил картину и сделал Бонни знак, что они уходят.
— До свидания! — прокричала им вслед старуха. Она услышала, как хлопнула дверца машины, села на старый диван. В комнате пахло чесноком и травами. «Как все это странно, — подумала она. — Все это, эти деньги… Он даже не посмотрел на мою картину. Но девушка с ним… Ах, какая она красивая». Старухе вдруг стало одиноко. Сидя у пустого камина, она заплакала. На стене, где висела ее картина, было теперь пустое место.
Картину повесили в новом доме в столовой. Энгус смеялся, когда Бонни жаловалась на то, что она не может есть, глядя на обнаженную женщину. Он тайно улыбнулся Зейкервелю, который обедал с ними.
— Скоро ты увидишь мою коллекцию.
— Твою коллекцию? Коллекцию чего? — Бонни была заинтригована.
Энгус опять взглянул на Зейкервеля.
— Потом скажу, может, когда ты станешь немного старше. Это будет лучшая коллекция в Европе. Правда, Зейкервель?
Зейкервелю было не по себе. Бонни — сама невинность, и он не думал, что девушка сможет оценить коллекцию эротического искусства. Энгус сменил тему разговора, вернувшись к проекту оранжереи.
— Я хочу теплицу для орхидей и камелий.
— Может, завести попугаев? — предложил Зейкервель.
— Хорошая мысль. — Энгус обрадовался. — После обеда, Бонни, давай поедем в магазин и купим десяток птиц.
— Разве не лучше подождать, пока мы переедем?
— Нет. Давай сделаем это сегодня. Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.
— Терпение — вот ценное качество.
— Жизнь слишком коротка, чтобы упражняться в терпении. Быстрее, Бонни, ты так медленно ешь.
— Не задирай ее, — сказал Зейкервель. — Бонни, не обращай на него внимания. Если позволишь ему задирать себя, он сядет тебе на шею.
— Извини, Бонни. Я не хотел тебя задирать.
Бонни смутилась. Она привыкла к тому, что Энгус почти всегда доминирует, но очень часто ошибается, и от этого ей было мучительно больно за него.
— Не извиняйся, дорогой. Я знаю, что иногда бываю медлительна. Моя мать всегда на меня кричала за то, что я такая. Идем. — Она отставила тарелку.
Зейкервель остался сидеть в тишине, а они ушли. «Удивительно, — подумал он, — Энгус на самом деле меняется. Может, он действительно любит ее? Боже мой, надеюсь, он научится сдерживать себя рядом с Бонни». Он пошел в танцевальный зал.
— Добавьте еще немного красного, — сказал он художнику, разрисовывающему стену. — Еще немного красного. — Художник послушно окунул кисть в краску.
Ночью Бонни слышала щебет одинокого попугая, который горестно оплакивал разлуку со своими друзьями из магазина. Энгус был в ярости оттого, что в магазине оказался только один попугай.
— Я думал, что вы можете предоставить мне все, что я захочу. Мне нужно шесть попугаев.
Директор был очень вежлив.
— Мы можем доставить вам остальных к концу недели.
— Не пойдет. Они нужны мне сегодня.
— Извините, но это невозможно.
— Да вы знаете, кто я? — Энгус был в бешенстве.
— Да, сэр. Я читаю газеты, и, — он улыбнулся Бонни, — видел фотографию вашей помолвки. Должен сказать…
— Ничего не говори, грязный ублюдок, — произнес Энгус повышенным тоном.
Попугай, чувствуя напряженность, начал стрекотать. Бонни быстро выписала чек на двести фунтов и вытащила все еще оравшего оскорбительные слова Энгуса на улицу. Она бросила извиняющийся взгляд на директора. Она несла клетку с щебечущим попугаем, а Энгус, ругаясь, уселся в ожидавшую их машину. Всю дорогу до дома он не мог успокоиться.
Бонни улыбнулась в подушку. Она постепенно привыкала к его вспышкам гнева. «Завтра он обо всем этом пожалеет, — думала она, — слава Богу, что попугай уснул. Завтра попытаемся найти для него зеркало».
На следующее утро, во время завтрака, вошла миссис Тернер. Она была очень расстроена.
— Очень неприятно говорить вам это, но ваш попугай был найден в клетке мертвым. Бен пошел утром, чтобы напоить его, и сказал, что у птицы сломана шея. Не могу представить, как это могло произойти.
— Я тоже не могу, — Бонни посмотрела на Энгуса. — Я слышала, как он щебетал ночью, но потом уснул.
— Он все время щебетал, пока я был в библиотеке, а потом около двух ночи я уехал в клуб.
Энгус вспомнил тот момент волшебного наслаждения, когда птица, не дававшая ему сосредоточиться, лежала мертвой в его руке. К нему пришло знакомое ощущение вседозволенности, когда что-то очень слабое, ранимое было беспомощным против его силы. Птица заслужила смерть. Он снял ткань с клетки, птица не выполнила его команды. Он просунул руку в клетку и спокойно сдавливал ей шею, пока из ее глаз исчезли последние признаки жизни. Он всегда наслаждался моментом смерти. Ему казалось, что он посвящается в какую-то великую тайну. Ночью птица была уже мертва, а утром он завтракал с Бонни. Никто в доме, кроме него, не знает, что же случилось на самом деле.
— У нас ничего подобного не случалось с тех пор, как были задушены крольчата один за другим. Ты помнишь? — сказала миссис Тернер.
Энгус кивнул.
— Я похоронил их в коробке из-под обуви.
— Как ты тогда плакал! — сказала миссис Тернер. — Мы думали, что никогда его не успокоим.
— Как ужасно. — Бонни стало страшно.
— Я покажу тебе, где я их похоронил. — У него опять поднялось настроение.
У Энгуса был огромный старый фермерский дом в Испании. Он принадлежал его матери, и Энгус любил ездить туда и смотреть из верхних окон на огромную равнину, которая простиралась за домом. Существовала легенда о том, что по этому пути из Испании в Альпы шел Ганнибал.
Бонни понравилась идея слетать в Испанию. Она прочла все книги Хэмингуэя, и ей казалось, что она почти все знает о гордых, сильных людях этой страны. Они прилетели за две недели до свадьбы. Их встречал шофер Паоло.
— Как тут дела? — спросил Энгус.
— Хорошо. Очень хорошо. Урожай в прошлом году превзошел все ожидания. Собрали много фруктов. Мы получили свою долю и наши семьи сыты всю зиму.
Энгусу было приятно это слышать. Бонни осмотрела местность.
— Надо сказать, что здесь очень красиво. Я представляла себе, что так и будет. Посмотри на зеленые тени.
Дорога из аэропорта в маленькую деревушку Сан Мартин блестела от яркого, жаркого апрельского солнца. Вдоль дороги зеленели деревья. Тут же брели ослы, подгоняемые кнутами мальчишек. Воздух наполнился сладким ароматом сосец, яркие цветы ковром устилали холмы.
— Как чудесно, правда? — спросила Бонни, взглянув на Энгуса.
У Энгуса было хорошее настроение.
— Да, — сказал он, — подожди, что ты скажешь о «La Massa». Это мой самый любимый дом.
Вскоре они подъехали к дороге в Сан Мартин.
— Боже великий, — Бонни невероятно удивилась. — Вся деревня выглядит так, как будто она встроена в стену.
— Да, в оригинале это укрепленная греческая деревня. Затем сюда пришли римляне и построили вон там город. — Он указал на большое здание, которое виднелось позади деревни. — Паоло, давай подъедем к дому с другой стороны. Я хочу, чтобы мисс Фрейзер увидела равнину.
Когда машина остановилась у задних ворот, Бонни вышла и посмотрела вдаль. Они с Энгусом стояли на мысе, который выдавался вперед, словно нос корабля, под которым находились сотни футов земли. Солнце садилось за плоской далью горизонта. Длинные лучи его касались цветов, пышных от весенних дождей. Чуть позже равнина станет мертвой, как пустыня, а сейчас она переливалась волшебными красками. Бонни взяла Энгуса за руку, они стояли так молча. Бонни представляла большой караван слонов Ганнибала, шедший через поля. Она видела смуглых солдат, идущих вслед за огромными животными.
— Знаешь, — сказала она Энгусу, — я слышу, как звенят их доспехи и трубят трубы. Ты слышишь?
Энгус засмеялся.
— Не дури, дорогая. У тебя слишком богатое воображение.
Бонни отвернулась.
— Давай отправим Паоло, а сами пешком дойдем до дома, — сказал он.
Паоло открыл большие ворота и въехал. Бонни и Энгус медленно пошли по дороге. Энгус вел Бонни через зону деревьев, и вдруг перед ними появился огромный дом, похожий на большую каменную крепость с крошечными оконцами.
Энгус быстро нашел дорогу к маленькой двери в этой непроницаемой стене. Бонни сразу попала в огромный коридор, выложенный кафелем. Из коридора Энгус провел ее в еще большую комнату со старой испанской мебелью. Бонни была потрясена.
— Боже мой, я чувствую себя лилипутом.
Энгус улыбнулся.
— Этот дом служил убежищем для всей деревни, если надвигалась какая-то опасность. Запомни, это был центральный зал, где размещали коров и овец. В те времена животные были очень ценными, чтобы их оставлять бандитам или продавать. Я покажу тебе твою комнату. — Он повел Бонни наверх. — Здесь, — он открыл дверь.
Бонни понравилась ее комната. Она ожидала увидеть мрачную комнату со старой мебелью. Напротив, она оказалась в маленькой веселой комнатке со множеством кукол. Здесь были куклы из Китая, Японии, даже английская кукла в морской форме и маленький соломенный гребец.
— Чья это комната? — спросила Бонни.
— Моей матери.
— Да, — Бонни затаила дыхание. — Ты действительно хочешь, чтобы я спала здесь?
— Да. Я позову тебя, когда ты переоденешься к ужину.
Часы показывали восемь. Бонни сняла серый дорожный костюм и надела длинное белое платье с голубым поясом. Энгус был пунктуален, они вместе спустились вниз.
Мария подавала национальные блюда. Шафран окрасил рис в золотистый цвет, розовые креветки лежали рядом с серо-голубыми мидиями. Бонни взглянула на маленькие щупальца, свернувшиеся в узелки, они лежали среди помидоров и лука.
— Попробуй хотя бы один, — предложил Энгус.
Бонни положила маленький клубок в рот.
— Фу, — сказала она.
Энгус тут же разозлился.
— Не будь такой брезгливой, Бонни. Они едят почти все, что движется. Ты привыкнешь к испанской кухне.
— Мне непременно это нужно съесть?
Она вспомнила, как ее мать стояла над ней, когда Бонни была ребенком. Оставить на тарелке даже крошку считалось серьезным преступлением, и ее мать всегда за это ругала. «Я в твоем возрасте умирала от голода, а ты теперь выбрасываешь пищу. Ешь, ты, маленькая сука», — бывало говорила Лора. Бонни вздрогнула.
— Да, тебе придется съесть это. — Он не шутил. — Мария очень обидится, если что-нибудь останется на твоей тарелке.
Бонни радовалась, что Энгус был просто раздражен, а не в ярости.
— Хорошо, — сказала она, — я научусь есть все, что передо мной поставят.
«Кроме тапиоки, — подумала она. — К счастью, Энгус, кажется, не любит детскую пищу».
Она пожалела о своем обещании на следующий же день. Они провели его, бродя по римским развалинам и музеям. На обратном пути через поле, заросшее дикой петрушкой, Бонни нашла осколки старой римской посуды и стекла.
— Какая прелесть! — радостно воскликнула она. — Мне всегда хотелось найти что-нибудь такое. — Ой, смотри! — Она нагнулась. — Посмотри, что я нашла.
— Что? — Энгус с ненавистью относился ко всему, что напоминало о прошлом.
— Это половина амфоры, посмотри. — Она держала выпачканную землей находку в руке. — Ты можешь себе представить, что две тысячи лет назад через это поле шел римлянин держа в руках эту мерцающую лампу. Ее, наверное, уронили, и теперь, через столько лет, эта амфора дождалась меня, чтобы я ее нашла. Подержи ее, Энгус. Ты чувствуешь историю?
Энгус на самом деле не слушал, но видел счастливое лицо Бонни. Ему не нравилось ее радостное лицо, ведь причиной этого счастья был не он. Он занес руку назад и прежде, чем Бонни успела возразить, бросил лампу в поле так далеко, как только мог.
— Почему ты это сделал? — Бонни взбесилась.
— Потому, что мне так захотелось, — просто сказал он. — К тому же там было только пол-амфоры. Я тебе куплю другую, новую, если хочешь.
— Это совсем не то, — простонала Бонни. — Эта амфора ждала меня.
— Не глупи. Как мог маленький кусок глины ждать тебя? Давай быстрей, мы идем на ужин, а ты только теряешь время.
Бонни пыталась держаться бодро, когда он торопливо шел к дому. «О Боже, — подумала она, — я надеюсь, что больше не разозлю его».
За ужином Энгус разошелся еще больше. Блюдо тапа оказалось неприятной смесью потрохов.
— А, — сказал Энгус, подцепляя сероватое ссохшееся месиво вилкой, — это часть поросячьих яичек.
Он положил кусок Бонни на тарелку. Бонни подавила дрожь. Она знала, что придется это съесть. Она не смела рисковать и расстраивать Энгуса.
Они сидели в ресторане на деревенской площади. Вокруг них сидели семьи и парочки. Обычно в это время погода была недостаточно теплой для того, чтобы ужинать на улице, но в этом году апрель выдался необыкновенно теплым. В начале месяца хозяин ресторана выставил столы, застелив их красными скатертями. На каждом горели маленькие свечи. На площади бегали дети. Бонни и Энгус сидели под большим деревом. Двое влюбленных рядом с ними что-то шептали друг другу, держась за руки. «Miamor, te amo», — услышала она. «Если бы Энгус только… — она прервала эту мысль. — Он — англичанин, а они ведут себя не романтично», — напомнила она себе.
— Давай, — Энгус злобствовал, — посмотрим, как ты ешь поросячьи яички.
— Ладно, — мягко сказала Бонни. Она мысленно вернулась к старой уловке, которой пользовалась, когда была ребенком. Она представила себе сочный бифштекс и в это время проглотила тапа.
— Совсем неплохо, — сказала она.
В самом деле, если отвлечься от основного ингредиента, его соус оказался изысканным на вкус.
Энгус откинулся на спинку. Он позвал официанта. К столу подбежала молодая девушка. Характер Энгуса хорошо знали в деревне.
— Принеси меню, — приказал он.
Через минуту девушка стояла с меню в руках. Энгус вырвал его из рук и стал читать. Он посмотрел на заказные блюда.
— Мы закажем креветок и барашка. А теперь принеси бутылку «Sangre de Тора», и немедленно. Я имею в виду прямо сейчас. Тебе ясно? — Девушка кивнула.
«Богатая свинья», — пробормотала она, неся вино.
Энгус с отвращением проворчал:
— Они с каждым годом становятся хуже. Одно время здесь совсем не было туристов. Сейчас богачи из Барселоны покупают крестьянские дома, и летом теперь здесь большой наплыв туристов. Крестьяне совсем испортились. Они уже даже ничего не выращивают. Старые порядки умирают.
— Может, молодежь не хочет на всю жизнь здесь оставаться, — сказала Бонни. — Может, они хотят накопить денег и уехать учиться.
Она подумала о неухоженных руках Марии.
— Вы, американцы, — фыркнул Энгус. — Вы и ваше сентиментально-либеральное мышление! Вы понятия не имеете об истории. Крестьяне должны оставаться крестьянами. Как рабочий класс в Англии. Они должны работать на своих заводах и в мастерских. Посмотри, что происходит, когда они начинают переплывать Ла-Манш. Они слишком много пьют, блюют повсюду и носят эти ужасные носовые платки на головах на пляжах. Им следует проводить свои отпуска в Блэкпуле, где они не смогут своим видом пугать нас.
Бонни не прерывала Энгуса. Пока он говорил с таким злом, все было в порядке. Но стоило прервать в такой момент, — она уже знала это, — он сразу же лез в драку. Поэтому она научилась слушать внимательно, не перебивая.
— А когда англичане стали приезжать сюда? — спросила она, надеясь перевести разговор на более миролюбивую тему.
Появилась официантка с вином. Энгус жадно осушил стакан. «О Боже, — подумала Бонни, — он хочет напиться». Она нервно потягивала вино из своего бокала. Когда принесли креветки, Энгус был готов приступить к еще одной бутылке. Она пыталась наполнять свой стакан и тайком выливать вино под столом, но это удалось сделать только несколько раз.
Веселый, дерзкий черноглазый официант и одновременно музыкант, взял в руки гитару и запел серенаду. Бонни улыбалась, когда он подошел к их столу, но она тут же вспомнила реакцию Энгуса на мужчин, которые обращали на нее внимание. Бонни опустила глаза.
— Барашек очень вкусный, — сказала она, чтобы отвлечь Энгуса от официанта. Ей показалось, что все прошло удачно.
После того, как принесли кофе, Энгус заказал себе большой стакан бренди. «Пока все хорошо», — подумала Бонни. Он был пьян, но весело болтал о лейбористской партии в Англии. Казалось, у него зуб на каждого члена лейбористского правительства. Бонни расслабилась. Их стол был загружен тарелками. Шелуха от креветок плавала в остатках томатного соуса. Тарелки, на которых лежал розовый сочный барашек, были завалены костями. Над всем этим хаосом возвышались две пустые бутылки из-под вина. Бонни наелась, и теперь ее клонило ко сну.
Официант сменил гитару на овальный поднос. Он поставил его на их стол и заставил поднос тарелками и стаканами. Привычным жестом он поставил все это сооружение на плечо. В этот момент Энгус лениво вытянул ногу прямо перед официантом. Тот рухнул вместе с огромной горой посуды. Бонни была в ужасе. Она вскочила и быстро пошла к дому.
Энгус догнал ее у комнаты.
— Бонни, я не хотел делать это. — Он раскаивался. То удовольствие, которое он испытал при виде падающего официанта, немного отрезвило его.
— Нет, хотел. Я видела. Ты специально подставил свою ногу. Может, мне надо было прислушаться ко всем предостережениям. Ты жестокий человек. Ты на самом деле жесток. — С этими словами она скользнула в спальню.
Энгусу стало больно от этих слов. «Я не жесток», — думал он. Он поднялся к шкафу с напитками. «Я не жестокий», — сказал он вслух, наливая себе еще один стакан бренди. Энгус стоял перед камином и смотрел на портрет матери. Мир вокруг показался ему добрее. Он отчаянно добавил, пристально глядя на мать:
— Я не буду таким, как мой отец.
Ему тут же захотелось получить поддержку Бонни. Он взлетел по лестнице и ворвался в ее комнату.
— Я не похож на отца. Яне хочу быть таким, как он.
Он обнял Бонни. Она не спала, думая о том: не делает ли она ошибку, выходя замуж за Энгуса. Слезы застилали его лицо.
— Не позволяй мне быть таким, как мой отец.
Бонни прижалась к нему.
— Не позволю, я тебе обещаю, — прошептала она.
— Спасибо, — Энгус был ей благодарен. Он глубоко вздохнул. Слезы на щеках высохли, и сейчас он спал прямо в одежде в объятиях Бонни.
Бонни рассматривала его лицо под лунным светом. Линия губ была очень мягкой, длинные темные ресницы чуть вздрагивали. Он казался таким потерянным, таким одиноким. «Я сделаю все», — подумала она. Скоро Бонни тоже спала, и ей снился Энгус. Энгусу тоже снился сон. Он видел маленький гладкий зад Гарри. Энгус улыбнулся во сне. Луна отошла от окна, старое искривленное абрикосовое дерево дрожало на ветру.
