Глава 11
Уитби окружали унылые пустоши, поросшие вереском, с одинокими фермами и деревушки, с домами серого камня, ютившиеся среди пасторально-зеленых долин.
На левом валу Уитби с мыса, выходящего в Северное море, возвышался гранитный фасад Стренгшалчского аббатства; здесь же находились остатки разрушившейся части монастыря.
Прогулка по территории старого аббатства, где ветер гудел среди развалин, постепенно разрушая древние строения, мрачная грустная красота этого места навевали мысли о бренности этого мира.
Крошечная женщина в черном неподвижно стояла на высокой скале, глядя на бескрайние морские просторы. На той же вершине находилось кладбище с накренившимися от постоянных ветров, заросшими мхом надгробными памятниками; далее располагалась деревня с прекрасным видом на залив и гавань.
Девушка повернулась и медленно пошла вниз, спрятав руки в глубоких складках широких рукавов. Не отрывая глаз от земли, она проходила между камнями и выступающими надгробными плитами, по краям которых буйно, разрослась трава.
Когда же девушка посмотрела вперед, она увидела преподобную аббатису Аманду Миранд, идущую навстречу. Лицо пожилой женщины раскраснелось – она спешила изо всех сил, а путь от действующего монастыря до лежавшего в руинах был труден: приходилось преодолевать подъемы и спуски, огибать скалы и болотистые места.
– Вот ты где, – тяжело дыша, произнесла настоятельница, ее полное лицо стало почти багровым. Остановившись рядом с девушкой, Аманда отдышалась и заговорила:
– Кто-то снова приходил за тобой, Гвендолен. Полагаю, этот мужчина с золотистыми волосами и глазами – один из твоих врагов.
Гвендолен молчала, и мать-настоятельница продолжила:
– Я говорю так, потому что он не сказал мне, зачем хочет видеть тебя. Он вел себя очень скрытно, следовательно, ему нельзя доверять. Мы снова должны прятать тебя.
Испещренная морщинами рука аббатисы ласково легла на плечи девушки. Гвендолен подняла ясные голубые глаза к небу – в них светилась тоска. Подняв изящную ручку к белому покрывалу, она поправила выбившуюся прядь волос, напоминавших снег, сверкающий на солнце.
– Тебе следует быть осторожной, – предупредила настоятельница. – Прошу тебя, не печалься так, мы должны спрятать тебя – это единственный выход. В противном случае они придут и заберут тебя, а может быть, и убьют. Этот золотоволосый мужчина кажется опасным. Помнишь того сладкоречивого добряка, что приходил раньше? Мы обнаружили, что негодяи, пославшие его, прятались среди деревьев.
Этот человек пришел один, его никто не поджидает, но все равно его появление внушает мне опасения. Ты понимаешь? – молодая женщина кивнула, а Аманда закончила: – Тогда пойдем – чем быстрее, тем лучше и безопаснее.
Послушница в черном молча последовала за аббатисой, которая после короткого отдыха шла быстрым решительным шагом. Через некоторое время они добрались до невзрачной хижины на краю деревни. Гвендолен с настоятельницей вошли, и дверь закрылась, как только они исчезли в комнате. Вскоре аббатиса вышла, закутавшись в белое покрывало. Она была одна.
И никто в деревне и за ее пределами не заметил, что настоятельница прячет увесистый кошелек под объемным одеянием, а также того, что лицо, скрытое покрывалом и апостольником, выглядело на много лет моложе.
Этого не заметил никто, кроме золотистых глаз монаха в коричневой рясе.
На дороге Гвендолен встретила неприметную повозку, оглянулась, забралась в нее, поспешно прикрыв мелькнувшую стройную лодыжку, и скользнула под парусиновое покрывало.
Гвендолен снова тайно перевозили, на этот раз в скит Кирклей. Девушка беззвучно плакала.
Еще не совсем проснувшись, девушка увидела любопытный солнечный луч, проникший в повозку, его впустил возница. Повозка остановилась среди зеленой долины. После нескольких часов езды и Гвен, и возница устали, и им необходима была передышка, чтобы поесть и размять ноги.
Девушка отдыхала возле реки, когда заметила стоявшего поблизости мужчину. Он наклонился, поправляя что-то блестящее, прикрепленное к щиколотке, затем, ощутив тревогу, повернулся к девушке лицом, но увидел лишь белое покрывало, взметнувшееся за удалявшейся фигуркой.
Гвендолен бежала к повозке. Возница быстро оглянулся и задернул полог, как только она скользнула внутрь. Он никого не увидел, но понял, что Гвендолен чем-то напугана.
Преследователь двигался за повозкой, держась вне поля зрения. Путники остановились отдохнуть, чтобы поесть хлеба с сыром и выпить разбавленного вина.
Продолжая наблюдать за девушкой и возницей, Тайриан – это был именно он – спрятал в кустах лошадь, тоже достал хлеб с сыром и приступил к трапезе.
Кто она? Послушница или монахиня? Тайриан не мог сказать с уверенностью, постриглась она или нет. Ее апостольник был похож на легкую дымку, окутывающую ангельское лицо и хрупкие плечи. Она ни словом не перемолвилась с возницей, что наводило на мысль о данном обете молчания. Тайриан потер подбородок в раздумье.
– Гм… Очень интересно. Кажется, они спасаются бегством от кого-то.
Гвендолен заметила одинокого путника и перевела взгляд на возницу Торолфа, ожидая, пока тот тоже увидит незнакомца, но он был слишком занят едой.
А высокий монах в коричневой рясе скинул капюшон, и девушка обмерла. Она терла глаза, отказываясь верить в увиденное. Но стройный монах не исчез, как мираж. Решительные черты лица, золотистые волнистые волосы… Ему больше подошли бы рыцарские доспехи, а не монашеская ряса. Как мог столь прекрасный мужчина стать затворником?
Гвендолен чувствовала, что этот человек опасен. Зачем он преследует ее? Может быть, это один из людей Дрого или Дюка Стефана? Скорее всего так. Иначе зачем понадобилось ему рядиться в чужую одежду? Его внешность совершенно не соответствовала облику обычного монаха-отшельника.
Гвендолен потянула возницу за рукав, показывая глазами на странного монаха. Торолф сразу же все понял.
– Не волнуйся, Гвен.
Сейчас он уже хорошо изучил поведение девушки: ему достаточно часто приходилось прятать ее в повозке и пересекать вересковые пустоши и леса-, направляясь к очередному безопасному убежищу.
Девушка судорожно цеплялась за рукав возницы, в глазах ее плескался страх. Тем временем светловолосый монах двинулся в их сторону.
Голубые глаза Гвендолен округлились – она умоляла Торолфа о защите. Он посмотрел на хрупкую блондинку, и в груди шевельнулась жалость. Она ничего не знала об этом мире и все еще оставалась ребенком. В ней не было гнева, она была лишь замкнутой и робкой. В течение последних шести-семи лет ей давали приют монастыри аббатства. Послушница вела уединенный образ жизни, знала только монахинь, верила, что в темноте скрываются плохие люди, готовые схватить ее и увезти из убежища. Дни ее заполняли прогулки по лабиринтам длинных коридоров и прохладных залов монастырей. Аббатство было тихим, как могила. За длинными столами что-то писали люди в рясах, и кроме шелеста сутан, скрипа гусиных перьев и шепота молившихся, никакие другие звуки не нарушали покой.
Он приближался.
Гвендолен еще сильнее вцепилась в руку возницы. Высокий светловолосый монах уже стоял перед ними, и его необычные золотистые глаза не отрывались от девушки. Она тут же опустила ресницы.
– Вам не нужен сопровождающий? – спросил незнакомец у Торолфа.
– Мы прекрасно обходимся сами, добрый монах.
Торолф почувствовал, что пальцы Гвендолен разжались, как только золотистые глаза скользнули по ее руке и заметили взволнованное состояние девушки.
– Тогда можно спросить, почему монахиня едет в глубине повозки, будто прячется от кого-то?
Он взглянул в прекрасные глаза Гвендолен и не смог продолжать. Тайриан почувствовал, что растворяется в их чистой прозрачной голубизне.
Торолф взял руку Гвендолен в свою, пожал и случайно опустил на рукав монаха. Девушка отскочила назад, будто ее укусила бешеная собака. Тайриан услышал, что она пискнула, словно котенок. Нахмурившись, он отвел возницу в сторону. Торолф не спускал глаз с хрупкой женской фигурки.
– Я знаю тебя, – сказал Тайриан.
– Неужели? – Торолф казался обеспокоенным. «У каждого человека есть своя тайна», – подумал Тайриан.
– Ты не тот ли человек, который… – взгляд монаха скользнул по лошадям, впряженным в повозку, – недавно ездил в Лондон?
Торолф посмотрел на своих больших сильных лошадей. Неужели монах знает, как он приобрел одну из них?
Торолф проворчал:
– Что ты пытаешься выяснить, добрый монах? Ты знаешь о моих лошадях, то есть об одной. Откуда?
– Ну, друг мой, упряжь на ней новая, недавно купленная в Лондоне, так что, полагаю, лошадь – тоже недавно сделанная покупка? – Тайриан сверлил взглядом возницу. – Нет? Лошадь приобретена не совсем законным путем? Аи, аи, аи!
Тайриан потирал подбородок, обдумывая положение.
– Какие неприятности у маленькой монахини? – неожиданно спросил он.
– Неприятности? – пробурчал Торолф. – Кто упоминал о неприятностях, добрый монах?
– Да вы оба. Это написано на твоем лице и на личике красивой монахини.
– Она не монахиня. Гвендолен еще не приняла постриг. Она послушница.
– Гвендолен, да?
– Что ты хочешь, монах? – прорычал Торолф, готовый защищать Гвендолен ценой собственной жизни.
– Почему она не говорит?
– У нее нет голоса.
Тайриан посмотрел на девушку – она была испугана, как маленькая мышка. Но он знал, что на самом деле она робка и безжизненна: он увидел скрытый огонь в глазах небесной голубизны. В ней очень много жизни, хотя сама она еще не осознавала это.
– Кем ты можешь быть? – спросил Торолф. – Ты не похож ни на одного из монахов, которых мне приходилось встречать. Ты… работаешь на кого-то?
– Я не работаю ни на кого, э… кроме Бога, конечно.
– Конечно, – повторил Торолф. – Не могу понять почему, но ты вызываешь во мне чувство доверия и привязанности, добрый монах. Поедешь с нами?
– В качестве сопровождающего? – подмигнув, уточнил Тайриан.
– Почему бы и нет?
За поясом Торолф носил длинный нож, и он знал, как им пользоваться.
Той ночью было полнолуние. Гвендолен дрожала под одеялами, глубже зарываясь в солому в повозке. Нельзя сказать, что она испытывала неудобства – она привыкла к жесткой постели. Единственное, к чему она не смогла приспособиться, – ночная прохлада. Девушка гадала, согреется ли ее тело когда-нибудь. Имеет ли этот постоянный ночной озноб какое-то отношение к ее прошлому? Гвендолен ничего не помнила; порой ей казалось, что она никогда не была ребенком, а жизнь началась с подросткового возраста. Настоятельница Аманда говорила, что девушка захлопнула дверь в свое прошлое. Может, Гвендолен никогда не узнает, есть ли у нее родители, братья, сестры, дяди, тети. И перестанет ли она когда-нибудь мучиться от ночных кошмаров?
Гвендолен слышала, как Торолф и странный монах разговаривали у костра, даже не разговаривали, а шептались в ночи. Девушка решила, что они беседуют о ней, и с тревогой думала о причине подобного интереса. Кто тот человек? Что ему нужно? Почему он едет с ними? Она не могла задать эти вопросы вслух; правда, благодаря обучению настоятельницы Аманды можно было написать кое-какие предложения, но Торолф не умел читать.
Возница не объяснил причину присутствия чужого человека в их лагере. Он лишь похлопал Гвендолен по плечу и энергично закивал головой, как бы успокаивая девушку, но она не поняла точно, что он имел в виду.
Тайриан никак не мог уснуть. Смеживая веки, он видел перед собой прозрачные голубые глаза, блестевшие от невыплаканных слез. Сердце сжималось от неведомой до сих пор боли. Что с ним происходит? Может, он заболевает? Нет, сама мысль об этом смешна – он никогда не болел!
Некоторые вещи озадачили и заинтриговали его. Например, почему Торолф везет юную послушницу в Кирклейский скит, ведь он расположен очень далеко отсюда. Возница не предложил никаких объяснений, сказал только, что должен отвезти туда Гвендолен, потому что получил приказ от аббатисы в Уитби.
– Почему тебе надо ехать туда? – спросил Тайриан. – У аббатисы должны быть причины для подобного решения.
– Я и раньше отвозил Гвен в Кирклей. За последние несколько лет мы с ней множество раз ездили туда и обратно. Мы прекрасно ладим. Она не доставляет никаких хлопот в отличие от других женщин. Понимаешь?
– Понять не трудно, – Тайриан пожал плечами, – она ведь не может говорить.
Торолф рассмеялся, потом серьезно добавил:
– Я отдам жизнь за эту малышку.
Его налитые кровью глаза предупреждающе сузились.
– Я сплю с открытыми глазами и рукой на кинжале.
– Я сам бы хотел защищать ее, – сказал Тайриан. – Она маленькая, беззащитная и изящная, как стеклянная куколка, которую я видел как-то раз.
– Откуда ты, монах?
– Хочешь знать? Торолф кивнул.
– Из леса.
– Из Ноттингема?
– Да.
После этого возница погрузился в молчание. а когда он встал, чтобы отправиться спать, между ним и молодым мужчиной промелькнул понимающий взгляд.
Весь день повозка тряслась по неровной дороге. Днем потеплело, чистое небо и хорошая погода выманили многочисленных путников. Бесконечный поток пилигримов и коробейников, нагруженных товарами купцов, королевских служащих и сборщиков налогов, монахов и продавцов индульгенций, менестрелей и странствующих ученых, посыльных и курьеров, сплетающих сеть сообщений между поселениями, тянулся по прогретым солнцем дорогам. Перед наступлением ночи путники прекращали движение; люди познатнее находили приют в каком-нибудь близлежащем замке или монастыре, а остальные останавливались на постоялых дворах и в гостиницах, которые часто были переполнены, грязны и кишели насекомыми.
Троица останавливалась у рек и ручьев, чтобы половить рыбу, а Гвендолен тихо сидела на камне, устремив вдаль печальный взгляд. На коленях она держала молитвенник; книга была богато иллюстрирована – и не только на библейские темы. На полях Гвендолен нарисовала цветы, птиц, замки, рыцаря, взбирающегося на башню, чтобы поцеловать и похитить румяную деву. Она изобразила также красивого аристократа, который лез на дерево к прекрасной женщине с длинными волнистыми волосами. Эта вторая девица в лесу заставила Гвендолен улыбнуться своему не совсем благочестивому творчеству.
– Что она там видит? – спросил Тайриан, когда Торолф прокалывал острогой большую крупную рыбу. – Иногда она сидит, уставившись вот так, целыми часами.
– Значит, ты не спускаешь глаз с нашей драгоценной Гвендолен? – выражение лица Торолфа стало жестким. – Надеюсь, у тебя не появилось мысли о том, что скрыто под монашеским одеянием?
Тайриан глубоко вздохнул и помрачнел.
– Нет, подобных мыслей у меня не возникает. Она затронула мою душу так, как не затрагивала ни одна другая девушка, ни один великолепный клинок. Я не питаю вожделения к женщинам – по правде говоря, я пресытился ими.
– Гм… – густые брови возницы приподнялись. – Насытился, да? Тогда почему пялишься на нежную Гвен?! Ладно, о чем ты говорил?
– Ах, да. Что у меня было много женщин. Я не святой и не притворяюсь им, – схватив вторую рыбину, Тайриан вышвырнул ее на берег и разрезал с быстротой и ловкостью, удивившими Торолфа. – Совершенно неожиданно моей миссией стала помощь другу в поисках молодой женщины, которая исчезла шесть лет назад из деревни Херстмонсо. Отем Мюа говорила, что ее сестра очень красива и светловолоса.
– Гвендолен блондинка.
Тайриан перестал потрошить рыбу и взглянул на послушницу, напоминавшую вырезанную из дерева статую. Казалось, время не имело для нее значения. Она была воплощением очарования, нежности, чистоты. Глядя на нее, Тайриан начинал верить в вечность.
– Есть у нее фамилия? – спросил Тайриан, заканчивая чистить и потрошить рыбу.
– Нет. Никто не знает, была ли она у Гвен вообще.
– Хватит! – крикнул Тайриан, когда еще одна извивающаяся рыба шлепнулась возле ног. – Они сгниют, если ты наловишь слишком много.
– А я их засолю, – с широкой ухмылкой ответил Торолф.
Тайриан боковым зрением уловил движение белого покрова.
– Куда она направляется? – спросил он Торолфа, ощутив тревогу при неожиданном порыве девушки.
– В кусты. Она не задержится там. Гвендолен внимательна, осторожна и наблюдательна. У нее есть свои незамысловатые мысли.
«Возможно, более сложные и загадочные, чем ты подозреваешь, старина», – подумал Тайриан.
Гвендолен смотрела на воду, когда передвижения странного монаха привлекли ее внимание. Недоумение отразилось в голубых глазах – он больше похож на рыцаря, чем на священнослужителя. Солнце играло на золотистых волосах красавца, и девушке удалось увидеть его глаза – они тоже имели золотистый оттенок. Гвендолен не рассмотрела спутника, когда он находился рядом. Ей хотелось бы сделать это, но послушницы не должны так поступать. Вообще-то, она не ощущала себя духовным лицом. Чего ей действительно хотелось в жизни, так это узнать свое прошлое и, возможно, спасти кое-что из той жизни, которой она лишилась. Ей хотелось знать. Где она родилась, кем были ее родители, какая у нее была семья. Эти вопросы мучили девушку изо дня в день.
А сейчас появился еще этот человек с золотистыми глазами. Чего он хочет? Представляет ли он опасность? Может, он один из людей Дрого?
Гвендолен спрашивала у аббатисы, кто такой Дрого, и та ответила, что это барон-грабитель. Почему имя негодяя засело в памяти? Что этот Дрого хочет от нее? Почему пытается добраться до нее и куда-то увезти? Связан ли с ним тот факт, что она не в состоянии ничего вспомнить о прежней жизни? Настоятельница Аманда полагала, что да: Дрого уничтожил ее родных, и зрелище настолько потрясло девочку, что она лишилась голоса, моральных сил и утратила представление о том, кто она на самом деле.
«Нет, – подумала про себя Гвендолен, – я не утратила присутствия духа. Я не верю в это». И прислушиваться к словам сестры Фиаметты ей тоже не хотелось. Сестра говорила, что женщина является или может стать, если увлечется своим естественным самолюбованием, разрушительницей, препятствием на пути к святости, искусительницей, сосудом склок и, конечно же, помехой истинного самоотречения.
Церковь осуждала женщину, с одной стороны, как рабыню тщеславия и моды, а с другой стороны, как слишком «приземленное» существо, отдающее все свое время детям и домашней работе, которое не уделяет должного внимания размышлениям о духовных делах.
Гвендолен подумала: «Какие ощущения испытываешь, когда надеваешь прекрасные одежды?»
Она видела некоторых посетителей монастырей в великолепных нарядах из меха и шелка с объемными капюшонами и широкими палантинами; на украшенных драгоценными камнями поясах таких людей висели позолоченные кошельки.
В некоторых орденах монахи имели карманные деньги, носили украшения и отороченные мехом одежды, ели мясо, выпивали по галлону эля в день и нанимали слуг, число которых в состоятельных монастырях в несколько раз превышало число монахов.
Тяжелый вздох слетел с губ Гвендолен, когда она вспомнила рассказы сестры Фиаметты о дворянах, которые имели множество поместий и замков, носили бархатные камзолы с вышитыми фамильными гербами. Затаив дыхание, Гвендолен хотела узнать, что носят женщины, но сестра Фиаметта ответила, что описывать это – слишком большой грех.
Кровь Гвендолен побежала быстрее, когда она рассматривала молодого монаха, стоявшего с пойманной рыбой. На миг глаза их встретились, 'и девушка представила его рыцарем в сверкающих доспехах, а затем он оказался полностью… Гвен залилась ярким румянцем. Потом часто заморгала, желая избавиться от ослепительного образа. Он снова стал монахом в коричневой рясе, и все же… Гвен могла поклясться, что он тоже смотрел на нее, будто она была принцессой или кем-то столь замечательным. После ужина, состоявшего из жареной рыбы, разбавленного водой кислого сока и черствых овсяных лепешек, дождавшись, пока уснет Гвендолен, Торолф заговорил с Тайрианом:
– Я понял, что кроме поисков светловолосой девушки ты преследуешь еще какую-то цель. Какова она?
Они посмотрели друг на друга, но Тайриан ничего не сказал.
Торолф ждал.
Тайриан изредка поглядывал на спящую девушку. Хотя Гвендолен вела себя, как печальный ребенок, она заполнила его жизнь приятным трепетным светом. Глядя на Гвен, он почувствовал легкую дрожь, пробежавшую в груди.
– А вот это – моя тайна, – наконец ответил Тайриан.
