Часть 5
Порт-Ройал, Ямайка, 1720.
Где есть большая любовь — там всегда происходят чудеса.
(Неизвестный автор).
Порт-Ройал закипал на солнце, как чай с прогорклым маслом, и зловоние засоренной гавани напомнило Анне о первых днях ее пребывания на Нью-Провиденс. Печально известный как «самый порочный город в мире», Порт-Ройал мог «похвастаться» большим количеством борделей, чем в Париже, а обтрепанных, уродливых подростков здесь было больше, чем в туманных лондонских трущобах.
Под беспощадно палящими лучами тропического солнца Анна сошла на берег, вернее, чья-то грубая рука столкнула ее со шлюпа Его Величества в док. Она остановилась напротив Мэри, которая молча, с угрюмым видом стояла у самой воды, закованная в цепи. Анна осторожно пошевелила кистями рук, кандалы передвинулись с растертых до мяса запястий.
Переход из Негри-Пойнта до Порт-Ройала был мучительным, но, на их счастье, коротким и быстрым. Женщин под охраной шести матросов Его Величества держали в душной, темной рубке, со связанными руками и ногами. На руке Мэри засохла кровь, у Анны от удара мачты болела голова. Она видела Джека последний раз, когда его столкнули на нижнюю палубу шлюпа. Рот его искривился от страха.
Что ж, наконец, их взяли. Анна все еще была в шоке от их внезапного захвата. Когда она решила ступить на путь праведный, судьба посмеялась над ней, отдав в руки врагов. Женщина посмотрела вокруг, ища пути спасения и ругая про себя судьбу.
Остальных членов команды выгрузили на берег, и они, спотыкаясь шли к доку. Рэкхэм, Фезерстон, Корнер, Дэвис были среди них. Анна опять взглянула на Мэри, та, казалось, забыла о ее существовании. Она стояла, уставившись в море. Стражники раздавали затрещины тем, кто пытался разговаривать. Бессловесным стадом, понукаемые охранником, они шли к по возкам на берегу. Анна чувствовала, как на нее взглянул Джек, потом еще раз, но она не обращала внимания. Женщин впихнули в повозку с деревянными кольями, напоминавшую барьер в суде, отделяющий скамью подсудимых. Вооруженные моряки, все люди короля, шли по бокам медленно двигающихся повозок, а Анна внимательно осматривала город.
Солнце палило нещадно, когда они удалялись из гавани по грязной дороге. Удивительно, но Порт-Ройал казался неподвижным, однообразным, бесцветным, подтверждая свою репутацию. Повсюду были приземистые дома и уродливые лачуги, слепленные из известняка и грязи. Только три строения производили впечатление: церковь у самого моря, с позолоченным шпилем и трехэтажное здание, построенное из привезенного кирпича, отливающего розовым цветом в лучах солнца. Анна знала, в таких домах жили аристократы, правительственные чиновники и богатые плантаторы. «Этот королевский дом, должно быть, официальная резиденция сэра Николоса Лоэса», — думала Анна. Но больше всего поражала воображение цитадель — зловещая крепость воздвигнутая на мысе с которого была видна вся гавань. На стене из толстого камня было установлено двенадцать пушек буквально висевших над водой. Часовые в алой униформе чеканили шаг поблескивая мушкетами.
Над городом и крепостью Анна видела голубые горы и зеленые пастбища Лингвинейской равнины возвышающегося, поросшего травой плато, сплошь усеянного людьми работающими на уборке сахарного тростника. Она повернулась и пристально посмотрела на море, не зная, почувствует ли еще когда нибудь набегающие волны у своих ног.
На Хайстрит царило необычное оживление. Анна поняла — их ждали. Группа проституток уставилась на них, когда повозки накренившись проезжали мимо, выкрикивая язвительные замечания и освистывая их. Несколько чернокожих развалилось в тени фигового дерева. Небольшое стадо коз, погоняемое тощим существом мужского пола с козлиной бородкой, спокойно бродило по пыльной дороге. Девочка лет десяти-одиннадцати, лицо которой указывало на смесь негритянской и арабской крови, притаилась у плетеной корзины в которой лежало несколько ссохшихся бананов и ананасов. Когда повозки приблизились, она улыбнулась и подняла корзину. Из-под лохмотьев показались две тоненькие ручонки. Один из охранников зарычал чтобы они убирались с дороги и шлепнул по корзине. Фрукты рассыпались. Девочка со злостью уставилась на повозки, потом подобрала два банана и в отчаянии бросила их Анне и Мэри, а потом убежала сверкая розовыми пятками. Фрукты шлепнулись на сено у борта повозки, это немного вывело Мэри из оцепенения. Анна взяла ее руку, крепко сжала, стараясь найти что-то знакомое в ее лице, некоторое подобие прежнего неповиновения.
— Мэри, он ничего не почувствовал. По крайней мере, он умер быстро.
Мэри перевела пустой застывший взгляд и посмотрела на Анну:
— Да, — она взглянула через плечо на повозку, где ехали поникшие пираты, закованные в кандалы, — держу пари, нам это не удастся.
А потом она опять ушла в себя, плотно сомкнув глаза. Анна чувствовала, что Мэри уже ничто не волнует, ни плен, ни унижение, ни страх, ни даже сама Анна. У нее мелькнула мысль о том, что, по крайней мере, хорошо, что Майкл не видит ее такой смирившейся со всем.
***
Тюрьма Порт-Ройала представляла собой подземный лабиринт сырых крысиных нор и холодного камня. В каждой тесной затхлой клетушке был один или два глиняных таза для — испражнений, две деревянных скамейки и какие-то кишащие вшами лохмотья вместо одеял. Окна вообще не было, свет проникал только через решетку от чадящих, мерцающих фонарей в коридорах.
Анну и Мэри провели по грязным переходам, грубо сорвали кандалы и втолкнули в маленькую клетушку. Мэри прислонилась к каменной стене и с отсутствующим видом потирала запястья. Анна металась взад-вперед перед решеткой.
— Черт бы их всех побрал, — наконец прошипела она. Мысль о трусости и унизительной капитуляции приводила ее в бешенство.
Она остановилась и прислушалась, слух ее обострился. Кто-то приближался. Вдруг дверь распахнулась, и здоровенный охранник бросил им две миски и флягу с водой. Вода выливалась на пол, растекаясь грязными ручейками у их ног.
— Ваш обед, леди! — он злобно рассмеялся и удалился в коридор.
Анна подождала, пока затихнут его шаги и на клонилась, чтобы разглядеть пищу.
— Должно быть, они скоро собираются нас повесить, если не хотят переводить продукты.
Вода была прохладной и свежей но в мисках ни чего не было, кроме нескольких ломтей черного хлеба и двух перезревших бананов.
— Можешь есть мою порцию, — Мэри с отвращением отодвинула миску.
Анна села рядом с ней и стала методично жевать хлеб, откусывая маленькими кусочками, затем банан и придвинула пищу Мэри. Так они сидели пока день не стал клониться к закату.
Анна говорила мало и всегда о прошлом, приключениях, шутках, секретах которыми они делились она пыталась развеселить Мэри но не была уверена что та ее хоть немного слышит.
— Когда погиб Майкл — начала она тихим голосом, — я думала, что умру. Я хотела умереть. По крайней мере, какое-то время. Ты знаешь каково мне было. Ты помогла мне, Мэри. Ты заставила мое тело и сердце ожить — она посмотрела слушает ли ее Мэри.
Мэри медленно повернула к ней голову и попыталась улыбнуться. Ее улыбка была еле заметной но в этот момент Анна подумала что эта улыбка самое прекрасное из того что она видела и теперь уже вряд ли когда увидит. Воодушевленная она продолжала.
— Ты говорила мне, что любовь придет снова, помнишь?
Немного подождав Мэри заговорила с горечью в голосе.
— Теперь уже ничего не вернется. Они повесят нас, Анна. Нет времени для прощений, извинений. Раньше чем через неделю мы умрем, попомни мое слово.
Анна опять сжала ее руку.
— Я не могу поверить в это, Мэри. Я не верю. До тех пор, пока веревка не затянулась на моей шее, я не верю в это, — она еще сильнее сжала руку Мэри, пытаясь причинить ей боль, чтобы вывести из летаргии.
— Том мертв, Мэри, но ты жива. Ты жива! И мы еще можем из всего этого выпутаться!
Вдруг лицо Мэри искривилось, как будто она получила сильный удар.
— Да, я жива! Я больше, чем жива! Я беременна!
Анна отпрянула от неожиданности, вытаращив глаза:
— О, Святой Боже! — прошептала она. — Мэри, ты — уверена?
Мэри печально кивнула и зажмурилась, пытаясь подавить рыдания.
— Около трех месяцев, — она упала Анне на грудь, — Том был так рад! Он хотел сына! — Мэри выпустила на волю свое горе. Она, как могла, старалась не разрыдаться.
Обняв Мэри, говоря ей слова утешения, она почувствовала закрадывающийся в нее страх. Она не думала об этом, даже не заметила, что у нее самой не было месячных. Два месяца, или только один? Она заметила, но считала, что это произошло из-за потрясения и смерти Майкла. Возможно, о Боже, возможно, она тоже беременна. Анна обвела камеру диким взглядом. Находиться в тюрьме было мучительно, да к тому же еще беременной! Она пыталась припомнить симптомы прошлой беременности, но замешательство и паника не давали ей собраться с мыслями. Единственное, что она могла вспомнить, это быстро полнеющую грудь. Она отогнала эти мысли. Нельзя позволить, чтобы Мэри заметила ее отчаяние. Тоненький голосок рассудка в ее сердце говорил: время покажет, пока она ничего не скажет, твердо пообещала себе Анна. Одной беременной женщины в этой клетушке достаточно.
Ночью она старалась уснуть, лежа на жесткой скамье. К счастью, Мэри, истощенная испытаниями, выпавшими на их долю, и своей печалью, быстро уснула. Лежа в темноте, Анна прислушивалась к шуршанию разных тварей. Хорошо еще, что скамья была приподнята над полом больше, чем на фут. Она думала, что была знакома с тьмой, но ничто не могло сравниться с чернотой этой уродливой дыры. Она ничего не видела, но чувствовала, как у ее ног снуют тараканы.
Женщина не знала, сколько времени пролежала так, пока не услышала осторожные шаги, приближающиеся к их двери. Шаги стихли, и над каменной стеной Анна увидела отблеск света от горящей свечи. Вдруг дверь с шумом распахнулась. В черной тишине этот звук напоминал выстрел, и она была почти ослеплена светом.
Это возвратился их огромный охранник. Он посмотрел на женщин со зловещей усмешкой акулы. Анна сразу же распознала его намерения. В ее голове вспыхнула мысль о ребенке Мэри и, возможно, о ее собственном. Она лучше умрет, чем это чудовище коснется одной из них. Анна почти зарычала, ее голос был громким и угрожающим в этой крохотной клетушке:
— Убирайся отсюда к черту! — она сжала кулаки и вскочила на ноги. На какое-то мгновение стражник растерялся. Нервно облизывая губы, он посмотрел на Мэри, которая уже проснулась и встретила его остекленевшим взглядом, затем на Анну, похожую на готовящуюся к нападению змею. Молниеносным движением он схватил Анну за руку. Так же быстро она подняла другую руку, и изо всей силы ударила его по уху кулаком. От боли охранник взвизгнул.
— Вон! — пронзительно закричала Анна. Эхо ее крика разнеслось по всему коридору. Она услышала шум — приближались другие стражники. Охранник повернулся на каблуках и захлопнул за собой огромную дверь. Он постоял еще немного, глядя на нее с угрожающей насмешкой, а потом ушел.
— Быстрее! — прошептала Мэри, — свеча!
Анна схватила огрызок свечи, валявшийся на полу, загасила его и спрятала под блузку Мэри была права В этом аду может пригодиться любая мелочь.
Анна и Мэри находились в своей камере, истекая потом днем и дрожа от холода ночью. Так как свет к ним не проникал, они могли судить о времени только по изменению температуры. Стражники — их было двое — продолжали бросать им скудную пищу. Женщины ели, не потому что были голодны, а потому что понимали, им нужно поддерживать силы для побега. Спасение, побег, были единственной темой их разговоров, их планов. Они понимали, что им не выбраться из камеры, используя силу. Стены были толстыми, а дверь никогда не открывалась достаточно широко, чтобы они могли справится со стражниками, даже если бы имели оружие. Они также знали, что их куда-то повезут, чтобы представить перед судом. Главной надеждой было то, что их не будут держать в этой яме слишком долго, чтобы, когда появится возможность, они были бы в состоянии быстро передвигаться. Женщины ждали и старались сохранить надежду.
Через неделю стали появляться любопытные посетители, неся долгожданный свет и хоть какое-то развлечение. Хорошо одетые дамы, жены плантаторов и местных аристократов с шелковыми зонтиками от солнца осторожно переставляли с камня на камень ноги в изящных туфельках. Они преодолевали темный проход, поддерживаемые своими мужьями, чтобы поглазеть на плененных пиратов.
Анна и Мэри были уникальны, но не потому что они были «женщинами, сбившимися с пути», — это было обычным явлением на островах, а потому что проникли в мужской «бастион» и господствовали на море почти два года.
Один за другим появлялись любопытные носики дам у открытой решетки двери камеры. Их глаза широко распахивались, когда они смотрели на пленниц, как будто они обнаружили новый вид паука. Посетители с ужасом что-то шептали друг-другу, но Анна и Мэри не могли понять, что они говорят. Наконец, дамы удалялись с чувством самодовольной праведности, уверенные в своем превосходстве.
Вначале Анну злило это шоу, но потом она стала радоваться любому развлечению, каким бы утомительным оно не было. После того, как очередная посетительница уходила, они с Мэри долго обсуждали ее наряд, манеры, различные выражения.
Но однажды у двери появилось новое лицо. Мужчина прошептал:
— Анна! Анна Кормак! Это ты?
Анна вскочила, когда услышала свою девичью фамилию, заторопилась к двери и стала вглядываться в посетителя.
— Да. Я — Анна Кормак, а вы кто?
Чье-то знакомое лицо придвинулось ближе. Пламя свечи освещало грубые черты лица с большой седой бородой, озарившееся улыбкой — Анна чувствовала теплоту даже через двери, но не могла вспомнить, кому принадлежит это лицо. Знакомое, но пока еще неизвестное.
Человек опять заговорил, и на этот раз его голос зазвенел у нее в голове, воскрешая память детства.
— Это я, девочка, Робин! Твой старый приятель с «Профита»!
— Робин! — засмеялась она, ее глаза наполнились горячими слезами, — Робин, мой старый друг! — она попыталась прикоснуться к его лицу, но щель в двери была слишком мала, а плотная решетка не позволяла ей просунуть руку.
— Как ты нашел меня? — ее голос дрожал.
— Все в Карибском море знают, что ты здесь, девочка! Да и полсвета тоже! Я уже больше двух лет слышу о тебе!
— О, Робин! Боже мой, как приятно видеть лицо друга в этой чертовой дыре! Как хорошо, что ты пришел!
— Это все, что я мог сделать, мышка. Ты была тогда очень похожа на озорного мальчишку, — его лицо дрогнуло. — Но я никогда не думал, что тебя ожидает такой вот конец.
— Я тоже, Робин. Но вот я здесь. У тебя есть какие-нибудь новости? Что они собираются сделать с нами?
— Вы нанесли большой урон острову, и сэр Николас хочет, чтобы всех вас повесили. Но многие — против, и я в том числе. Есть такие, которые говорят: «Нельзя вешать женщину, какое бы преступление она не совершила». Поэтому у тебя все еще есть шанс, девочка. По крайней мере, шанс!
Анна стала поспешно задавать вопросы, зная, что в любой момент стражник может приказать ему отойти от двери. Последние десять лет он был матросом на торговом судне, плавал из Чарльзтауна в Нью-Йорк, Ньюфаундленд, Бристоль и к Африканскому побережью.
— Я слышал о падшей мадам Бонни почти везде в южных морях. Я знал, что это ты, потому что слышал, что ты вышла замуж за этого мошенника, Джеймса Бонни, чем был очень разгневан твой отец.
Анна ничего не сказала. Она только. опустила глаза при упоминании об отце.
— Неужели он не может помочь тебе, девочка? Он все еще занимает высокое положение в Каролине и, возможно, он мог бы…
— Он никогда не поможет мне, Робин, — Анна не дала ему договорить, он отказался от меня несколько лет назад и больше не считает своей дочерью. Нет, — она улыбнулась, — я должна сама выпутаться из этой ситуации.
Он, как мог близко, наклонился к решетке:
— Ты знаешь, я все для тебя сделаю, девочка! Я не буду спокойно стоять в стороне и ждать, как тебя повесят.
Комок застрял у нее в горле, и она еще раз протянула руку к его лицу, но решетка опять не позволила ей дотронуться до него.
— Робин, как я рада тебя видеть!
Робин оглянулся на звук приближающихся шагов охранника:
— Не падай духом, мышка. Я всего лишь старый матрос, но сделаю для тебя все, что смогу, — он усмехнулся, — друзья познаются в беде, да? — и он ушел.
Анне хотелось окликнуть его, позвать назад, но она сдержалась. Она повернулась к Мэри, которая спокойно слушала, сидя на скамейке.
— Думаешь, он сможет помочь?
Анна пожала плечами и с грустью в голосе сказала:
— Если сможет, то обязательно поможет.
***
После двух долгих недель лишений и отчаяния женщин вывели на свет и погрузили в повозку. Их перевозили в Сантьяго де ла Вега.
Анна спотыкалась, выйдя на дорогу со связанными впереди руками. Она щурила глаза, отвыкшие от солнечного света. Робин сообщил ей, что Джек, Фезерстон, Корнер, — все находятся в этом же лабиринте. Но все-таки она была поражена, когда увидела, что и других стадом выводят из тюрьмы, прикованных цепями друг к другу, и грузят в другую повозку.
«Неужели мы выглядим такими же несчастными, как они», — подумала Анна. Она ужаснулась, насколько быстро человек ломается, когда его лишают даже такой простой вещи, как солнечный свет. Люди, похожие на ползающих по земле тварей, презренных паразитов, бегущих из одного угла в другой, моргающих, как летучие мыши, и молча обозревающих все вокруг. Она отогнала эту мысль и подумала о долгом переезде, который ждал их впереди. Возможно, камера в новой тюрьме будет лучше. Бог знает почему, но она чувствовала, что там будет не хуже. И действительно, тюрьма в испанском городе была более пригодна для проживания, но не из-за щедрости правительства, а из-за случайного природного бедствия. Тот же самый ураган, который разрушил Сант-Катарину и унес Майкла, нанес сильный удар и по Ямайке. Так как тюрьма Порт-Ройала была вкопана в грунт, она практически не пострадала. Но тюрьма испанского города была изрядно подпорчена ветрами, и, хотя камеры оставались надежными, в стенах образовались небольшие трещины. Через них и через маленькие окошечки сюда проникал свет и воздух. Однако, эти «преимущества» компенсировались другим наказанием. Из-за того, что камеры были более открытыми, заключенных оставляли в кандалах.
Анну и Мэри втолкнули в камеру. Стены с одной стороны были каменные, а с другой — из твердой древесины. Тяжелые металлические цепи быстро натерли лодыжки, и женщины знали, что им не избежать инфекции.
Чуть дальше по коридору они видели камеры, куда были заключены остальные. Суд назначили на следующий день — 18 ноября.
Но за Анной и Мэри не пришли. Джека и остальных членов команды вывели из камеры, и женщины по очереди смотрели в маленькое окошко, как пиратов под конвоем ведут через тюремный двор в административное здание. Даже закованные в цепи, они находились под усиленной охраной.
— Бог знает, как они могут сбежать, — колко заметила Анна, — если они стреножены так же, как мы.
Площадь заполняли зрители. Их было гораздо больше, чем Анна когда-либо видела. Прекрасные леди и джентльмены, рабочие с плантаций сахарного тростника, купцы, моряки, местные жители толпились перед их окном, отделенные только высоким деревянным забором и кольцом вооруженной охраны.
— Посмотри, — на другом конце площади Мэри заметила уличного торговца, рекламирующего свой товар — крошечные репродукции с изображением виселицы.
Весь день женщины ждали, что их заберут, но никто не приходил. Мозг Анны напряженно работал, она вдоль и поперек исследовала камеру, ища пути к спасению. Вопреки всему, она надеялась, что команда, возможно придумала план их избавления. Возможно, Джек придумал, как их освободить.
— Я не успокоюсь, черт бы их побрал, — сказала Анна, — когда они все-таки придут за мной, по крайней мере, одного я заберу с собой.
Мэри скорчила гримасу:
— Интересно будет посмотреть, как тебе это удастся с завязанными руками и спутанными, как у теленка, ногами.
— Когда-то же они должны их снять.
— Я видела, как людей вешали в кандалах. Женщины замолчали, воскрешая в памяти казни, свидетелями которых они были. Анна просто не могла поверить всему этому кошмару. Есть вещи, которые случаются с другими, но не с тобой. Она даже не могла до конца осознать, что находится в тюрьме, а тем более то, что ее скоро должны повесить. Да еще с ребенком. Теперь она уже знала, хотя и не говорила об этом, что носит под сердцем ребенка Майкла.
Весь день зрители то приходили, то уходили со двора. Те, кто не мог попасть в здание, сновали снаружи, обмениваясь сплетнями. Время от времени До Анны долетали обрывки разговоров, но, в основном, они просто ждали и надеялись на чудо.
Наконец, вечером мужчин привели обратно в камеру. Хауэлз и Дэвис передвигались, как лунатики, опустив глаза, с совершенно бессмысленным выражением лица. Анна чувствовала полнейшее безразличие к тому, какой им вынесен приговор, ужасное непробиваемое спокойствие спасало ее от истерики.
Позже стражник подошел к камере, где сидели женщины, и подозвал их к двери:
— Их должны повесить, — сказал он. Сострадание, прозвучавшее в его голосе смягчило жестокие слова.
— Да, — сказала Анна, опасаясь его доброты, — мы так и думали.
— Если получится, — зашептал стражник, — я приведу к Вам Рэкхэма на пару слов.
— Почему вы это делаете?
Он пожал плечами:
— У меня тоже есть жена, миссис. Если бы я должен был завтра умереть, сегодня я до чертиков хотел бы ее увидеть.
Анна улыбнулась, но ближе к двери не подошла.
***
Той ночью женщина услышала ритмичное позвякивание цепей и шаркающие шаги. Огонек свечи задрожал у входа в камеру. Дверь отворилась и, еле переставляя ноги, вошел Джек. Не говоря ни слова, она подошла к нему и слегка обняла. Вся злоба, которую она испытывала к нему за его трусливое предательство, за слабость — сейчас исчезла. Перед ней стоял мужчина, который когда-то любил ее, которого любила она, с которым они вместе сражались. Человек, которого вот-вот должны повесить.
Она выпустила его из своих объятий и отступила назад, чтобы посмотреть ему в лицо. Он был спокоен, в здравом рассудке. По его невозмутимому виду нельзя было определить, беспокоят его бесы или нет.
— Расскажи нам, Джек, — раздался из угла голос Мэри.
— Уже скоро, дамы, — он пожал плечами, тень прежней усмешки мелькнула на его губах.
— Свидетели? — спросила Анна.
— Да, достаточно для того, чтобы повесить половину Братьев. И никакой пощады, — он провел рукой по волосам. От этого до боли знакомого жеста, сердце Анны чуть не выскочило из груди. — Вы слышали приговор?
— Нет, — в глазах у женщины блестели застывшие слезы. — Глашатай зачитывал его из окна в здании суда, но толпа так аплодировала и смеялась, что мы не могли ничего расслышать. Джек криво усмехнулся:
— Но ты знаешь.
— Да, — Анна опустила глаза. — Виновны.
— Как грех. Лоэс с пеной у рта требовал, чтобы нас повесили. Он призвал в свидетели Спенлоу и...
— Спенлоу! — Анна почти забыла об этом ничтожестве.
— Да. Из всех кораблей, которые мы взяли, вешать за эту шаланду — вот настоящий грех. Спенлоу рассказал о том, как мы взяли его и семь других рыбачьих шлюпок и два торговых судна. Затем этот ублюдок Диллон рассказал судьям, как мы захватили «Мэри». Ты помнишь, в бухте Драй-Харбор год назад?
Анна кивнула.
— Они все записали в эту проклятую черную книжицу и сказали, что через два дня нас повесят, — он невесело засмеялся. — Они дали нам два дня вместо одного, потому что завтра хотят заслушать дело старого Фенвика и повесить всех, сразу. Держу пари, чтобы лишний раз не собирать толпу.
— Фенвик! — задыхаясь произнесла Анна — Его тоже схватили?
— Да. И Тома Брауна. Их взяли в Кингстоне четыре дня назад. В июне прошлого года эти глупцы ограбили Спенлоу.
Фенвик был капитаном пиратского судна и имел несчастье также попасть в лапы Барнета, ирония судьбы Она молчала, не зная, что придумать, чтобы ободрить Джека.
— Нам следовало принять помилование, — сказал он.
— Ну, — Анна пожала плечами, — если бы знать заранее, где упасть.
Тогда он устало сказал:
— Если бы ты смирилась и осталась на острове Роджерса, мы бы были свободны сейчас. Так нет! Ты вытащила меня оттуда, чтобы спать с тобой в открытом море.
Неожиданно Анна поняла, что Джек обвиняет ее в своем падении, лишениях и взятии в плен. Вместо того, чтобы рассердиться, она почувствовала жалость. Да, он был прав. Это из-за нее он покинул остров во второй раз. Но именно он сделал из нее пирата. Именно он приучал ее к рому и опиуму и, наконец, он струсил в трюме, сдав их таким образом Барнету. Возможно, он обвинял ее все время. Но она не стала ворошить прошлое в последние часы его жизни. Было ясно, что у них ничего не осталось друг для друга, даже утешения.
— Ты ничего не хочешь мне сказать, Анна?
— Что ты хотел бы от меня услышать?
— Что ты сожалеешь о том, что сломала мне жизнь, что отправила меня на виселицу. Обо всем.
Анна вздохнула и отвернулась.
— Джек, мне очень жаль. Я сожалею обо всем, что привело нас обоих сюда. Но если бы ты сражался как мужчина, ты бы не умирал как собака.
Он неожиданно холодно и зло усмехнулся:
— Как всегда, последнее слово за тобой. И всегда острое, как рангоут. Надеюсь, что в следующей жизни ты найдешь мужчину, достойного тебя, в этой, я уверен, тебе нет пары.
Он отвернулся и сильно заколотил в дверь:
— Стража! Стража, я возвращаюсь в свою камеру, — выходя, он бросил через плечо. — Человеку в последние часы жизни нужно обрести хоть немного покоя. Здесь я его не нашел.
Дверь камеры с шумом захлопнулась, оставив позади зловещую тишину. Анна упала на скамейку в углу, злая, опечаленная, сразу обессилев. Ее трясло, но никто не мог ей помочь и никто, кроме Мэри, не видел этого.
На следующий день Тома Брауна и Джона Фенвика провели в суд под окном Анны. Она едва их узнала. Суд губернатора Лоэса над этими пленниками занял даже меньше времени, чем над Рэкхэмом и его командой. Через четыре часа этих двоих под конвоем повели обратно в камеру, приговоренными к повешению
На следующее утро стражники провели по коридору к камере Рэкхэма двух священников. Оцепенев, Анна наблюдала, как одетый в черное духовник торжественно прошествовал по проходу, молитвенно сложив руки.
Мысли бешено проносились в ее голове — это происходит на самом деле. Бог мой, уже нет спасения! Она поняла, насколько сильно ее мысли были поглощены каким-то сверхъестественным планом, который возникнет сам по себе и освободит их всех.
Один за другим мужчины выходили из своей камеры, лязгая цепями, которые с них все еще не сняли. За ними шел священник. Женщины, стоя рядом, смотрели, как их товарищи, выстроившись в одну шеренгу, под охраной идут на смерть. Дрожь пробежала по всему телу Анны. Ей казалось, она тоже идет в той шеренге, и веревка уже щекочет ее ухо. Она знала, что уже больше не увидит этих людей. Ни в этой жизни, ни в какой другой, потому что она не верила в ее существование. Женщина заставила себя успокоиться. Она знала, что если бы сама шла навстречу смерти, то не оценила бы истерики со стороны наблюдателей. Она дала себе обет быть настолько сильной, насколько можно, чтобы стать источником непобежденного мужества для того, кому это может понадобиться. О Боже, вот они идут.
Джордж Фезерстон шел первым. Он шел быстро, с опущенной головой и суровым лицом. На мгновение он поднял глаза, и Анна, сделав над собой невероятное усилие, попыталась изобразить прощальную улыбку. Джордж едва взглянул на нее и продолжил свой путь, как бы желая, чтобы все это побыстрее кончилось.
За ним шаг в шаг следовал Ричард Корнер. Лицо его было белым, как мел, взгляд отсутствующим. Анна понимала, что он уже в другом мире, и она молила Бога, чтобы уже ничто не вывело его из этого забвения.
Затем шли Джон Дэвис и Доббинс. Бедный Дэвис, он даже не успел воспользоваться тем, что награбил, а теперь все ушло и он тоже уходил. А Доббинс был слишком прост, чтобы осознать свою неминуемую участь. Джон Хауэлз и Пэт Карти прошли мимо нее, прикованные цепями друг к другу. Скривив губы в саркастической усмешке, они смотрели на Анну, как бы говоря: «Ты когда-нибудь видела такое?»
Томас Элл молча плакал. Его руки самопроизвольно двигались, как будто он выкручивал белье.
Ной Харвуд, старый артиллерист, имевший склонность раздавать оплеухи новобранцам, свирепо посмотрел на Анну, ядовито зашипел, сплюнул и пошел прочь.
Джек замыкал шествие, за ним шли только священники. «Странно, что он — последний, — подумала женщина. — Он всегда был впереди, когда вел их в бой, а на смерть идет позади». Он выглядел более живым здесь, в тюрьме, чем тогда, в каюте, одурманенный опиумом, с затуманенным взглядом. Сердце Анны заныло, когда она вспомнила, как они расстались. Она хотела дотянуться до него, прикоснуться в последний раз, как к брату. Да, они были друг для друга братом и сестрой: всевозможные перебранки и ревность ушли. Он остановился так неожиданно, что священник налетел на него.
— Прощай, Анна, — его голос был ровным и сильным. — Давай все простим друг другу. Я хочу умереть с достоинством.
Анна благодарно улыбнулась ему:
— Да, Джек. Ты руководил ими в жизни, руководишь и сейчас, на пороге смерти.
— Да, — он криво усмехнулся, — у ворот ада я закричу: «На абордаж! На аборда-а-а-ж!» — тут же последовал пинок.
Его крик затих. Анна медленно опустилась на пол. Мэри рядом с ней. Они не произнесли ни слова, так как нечего было сказать. Мэри осторожно взяла Анну за руку. Каждая думала о своем. Вдруг Анна почувствовала горячую благодарность к этому ублюдку Лоэсу, что ему в голову не пришла мысль сделать их свидетелями казни. В этот день там и так будет достаточно зевак. Анна надеялась, что все, особенно Джек, будут мужественными до конца, что они не дадут ни одному из жалких лицемеров повода сказать: «Посмотрите, эти пираты к тому же еще и трусы.»
Ночью к ним зашел охранник, который приводил Джека. Он принес еду.
— Рассказывай! — потребовала Анна, как только он вошел.
— Говорят, они умерли с честью. Рэкхэм перед казнью произнес речь.
— Что он сказал?
— Он просил за вас. Сказал, что вас заставили, что вы все делали против своей воли, — он скептически взглянул на женщин. — На него тут же закричали, чтобы он замолчал, но он продолжал, не моргнув глазом.
Картина, описанная стражником, отрезвила их, женщины дали обет умереть с достоинством. Они до конца осознали свое положение, и в камере стало тихо. Они больше не думали о побеге, они думали о том, как будут умирать.
Через два дня к ним в камеру пришел сам губернатор Лоэс. В сопровождении трех охранников он, как бы прогуливаясь, вошел в камеру, состроив презрительную гримасу.
Анна не встала со скамейки, только взглянула на Мэри, лежавшую в своем углу, затем села, выпрямив спину:
Лоэс не тратил времени на любезности:
— Итак, мадам, вот мы и встретились снова. Но теперь нет Чидли Бэярда, чтобы защитить вас.
— Или дать вам взятку, — вкрадчиво произнесла Анна.
Лоэс язвительно рассмеялся.
— Я не ожидал ничего другого от известной девки Бонни. Я пришел только, чтобы сообщить, что суд над вами назначен на 28 ноября. Осталось меньше девяти дней. Так как я не хочу, чтобы благочестивые вдовушки приставали ко мне в страхе за ваши души, я пришел спросить, не нужно ли вам чего-нибудь? Священник? Библия, может быть? Я слышал, что даже у пиратов есть душа.
Мэри только пожала плечами и отвернулась, не желая, чтобы хоть что-то нарушило ее душевное равновесие. Анна понимала, что лучше всего сделать то же самое, но не могла устоять перед возможностью попрепираться с ним.
— Пиратам нужны души, потому что они каждый день спорят со смертью. Губернаторам — нет, потому что они уже принадлежат дьяволу. Вам, держу пари, душа нужна, как телеге пятое колесо.
Лоэс натянуто улыбнулся, но на лице у него было мало радости.
— Ни малейшей попытки завоевать мое расположение. Или смягчить свою участь.
— Разве это возможно?
Он рассмеялся, на этот раз с наслаждением:
— Нет, мадам, ни на йоту.
Она отвернулась. Лицо ее окаменело.
— Я думаю, у нас есть какие-то права даже на вашем острове. И одно из них — не находиться в одной конуре с псами, — она решительно встала и повернулась к нему спиной.
Он в ярости подскочил к ней, повернул к себе, со злостью схватил за подбородок:
— Пес на то и есть пес, чтобы смело смотреть в лицо. Тогда он — господин Пес. Для вас — сэр, мадам!
Она с силой оттолкнула его руку, блеск ее глаз был виден даже во мраке камеры.
— Убирайтесь, — презрительно прошипела она. Он бросил еще один свирепый взгляд и ушел, хлопнув дверью.
— Как ты думаешь, зачем он приходил? — спросила Мэри, когда все стихло. — Явно не затем, чтобы сообщить нам дату суда. Не думаешь ли ты, что его что-то беспокоит?
Анна помолчала, заставляя свое сердце биться медленнее, стараясь погасить ярость.
— Может быть, слишком многие против того, чтобы нас повесить? Дай подумать, — она помолчала. — Робин что-то говорил об этом, не так ли? Он сказал, что некоторые граждане возражают против того, чтобы вешать женщин, — она хлопнула в ладоши, — да, Мэри! Должно быть, это так! Этот сукин сын прибежал сюда, чтобы потом он мог сказать, что заботится о нашем благоденствии, чтоб мы обратились к Библии и обрели душевный покой! — Затем ее лицо помрачнело, — что я наделала? — но потом она просияла. — Возможно, мы сможем обратить это себе на пользу.
Она села, размышляя, представляя себя в суде, обмозговывая, как можно воспользоваться тем оружием, которое она только что получила. Майкл сказал как-то, что решение любой проблемы в твоих собственных руках. Если бы только она смогла найти это решение.
На следующий день в конце коридора опять задрожало пламя свечи и послышались шаги, приближающиеся к их камере. Анна приготовилась к бою. Она была уверена, что Лоэс возвращается.
Но на этот раз, когда дверь отворилась, Анна застыла, совершенно ошарашенная. Мэри воскликнула:
— Господи!
Но Анна не могла произнести ни слова. Она часто моргала, открыв рот, губы шевелились, но не было слышно ни звука.
Наконец она выдохнула:
— Майкл! — и, как сумасшедшая, бросилась в его объятия.
Она расплакалась, обнимая его, гладя его лицо, ощупывая, будто хотела убедиться, что это действительно он.
— Анна, — нежно проговорил он, его голос надломился.
Он обнял ее крепче, стараясь успокоить, пряча лицо в се волосах:
— Тише, это я. Да, — он засмеялся, когда она отпрянула, чтобы увидеть его лицо, — это действительно я.
— Но, что… Как?
— Я здесь, Анна. И, хвала Господу, я пришел вовремя! — они прильнули друг к другу. Между поцелуями и всхлипываниями он, путая слова, рассказал, что с ним произошло.
— Ты была права — ураган настиг нас. Судно разлетелось на сотни обломков, но мне повезло — я успел зацепиться за рангоут.
— Боже мой, — она плакала, ощупывая его руки.
— Меня снесло ветром и волнами, огромными страшными волнами на риф, где я и продержался, пока шторм не утих. Затем меня вынесло на берег, полуживого. Я никогда в жизни не был так счастлив, чувствуя сухой песок под щекой.
Мэри тихо плакала.
— Затем я направился к деревне, — продолжал Майкл, — не зная точно, где я нахожусь. Немного придя в себя, я уговорил рыбака перевезти меня на Сант-Катарину. Но тебя там уже не было.
— О, Майкл! Сколько мы искали тебя!
— Да, я представляю. Но я не знал, куда вы отправились. «Куин» все еще был там, большой, как жизнь, — он обхватил голову Анны руками, — о, Анна! Мое сердце оборвалось, когда я увидел его, а тебя там не оказалось, и я не знал, где ты.
— А я… я искала твои следы у каждой водоросли.
Он улыбнулся.
— Потом я сел на торговый шлюп, который шел на Ямайку, после месяца ожидания на этом проклятом острове, — он опустил голову и понизил голос. — Однажды, я даже возвратился в нашу пещеру, чтобы почувствовать, что ты рядом.
Она судорожно сжимала его в своих объятиях, глаза застилали слезы радости.
— Наконец, — продолжал он, — я направился в Кингстон. Там я узнал, что тебя схватили, и вот я здесь. — Он взял ее руки, — о, Анна, я не позволю им повесить тебя. Я клянусь! — он посмотрел на Мэри. — И тебя тоже, девочка. Я уже был у Лоэса. Этот тупоголовый ублюдок ничего не хочет слышать, но у нас есть некоторые преимущества, и мы постараемся их использовать.
— Майкл! — воскликнула Анна, совершенно обессилев в его объятиях. Как я благодарна Господу, что ты жив, я не могу передать! Как Лоэс разрешил тебе увидеться со мной?
— Я сказал ему, что я — брат Мэри, пропавший много лет назад. Охранники обыскали меня настолько тщательно, что даже расстегнули ширинку на брюках.
Анна засмеялась, настолько наслаждаясь его присутствием, что на время забыла, где находится.
— Анна, я видел ребят, — его лицо стало суровым. — уже повесили Рэкхэма, Фезерстона, Корнера, Дэвиса и Хауэлза. Остальных — Харвуда, Доббинса, Карти и Элла отправили в Кингстон.
«Даже умереть не дали вместе», — подумала Анна и спросила:
— А Фенвик и Браун?
— Их повесили в понедельник.
Сразу за Джеком. Она подумала об иронии судьбы. Фенвик — один из тех, кто усердно выполнял команды капитана, умер вслед за ним. Они не повесили их в воскресенье.
Но печаль Анны была недолгой, потому что присутствие Майкла заставляло ее губы растягиваться в радостной улыбке, хотя она понимала, что ей следует быть серьезной.
— Майкл, — прошептала она, — я тоже помню нашу пещеру, — она улыбнулась. — У нас будет ребенок.
Вначале на его лице отразилось только потрясение, затем широкая улыбка прогнала уныние, он прильнул к Анне и хрипло зашептал, повторяя снова и снова:
— О, моя любовь! Моя дорогая! Боже мой, что нам делать?
Они долго сидели, обнявшись. Анна сравнивала, насколько то, что она чувствовала сейчас, отличается от того чувства, которое она испытывала, когда была беременна в первый раз. Наконец он отстранился, чтобы видеть ее глаза.
— Анна, у нас будет ребенок. Мы будем вместе всю жизнь, клянусь!
Она снова прильнула к нему. Они крепко держались за руки, разговаривая вполголоса, строили предположения, разрабатывали план. Наконец, они точно знали, что должны делать. План вырисовывался целиком. Той ночью, впервые за последние несколько недель, Анна заснула легко и спокойно. Дни до суда шли быстро. Майклу разрешили навестить их еще только один раз. Он вынул из кармана маленький сверток. Отдавая его Анне, он сказал:
— Я хотел принести тебе что-нибудь морское. Но все умирает без воды. Кроме этого. Это продолжает жить. Если она лишается одного щупальца, вырастает другое, сильнее и красивее, чем прежде. Она, как ты, Анна.
Женщина развернула платок. Это была морская звезда. Яркое оранжевое существо, растопырившее свои пальчики в разные стороны. Звезда была жива и пахла морем. Одно из ее щупалец было потеряно в схватке с себе подобными или, когда она спасалась от какого-нибудь хищника. Но на его месте уже начало расти новое, сильнее и ярче.
— В Чарльзтауне ее называли звездой моря.
— Это название подходит больше. Африканцы говорят, что звезды — дети луны, а морские звезды — дети, которые спустились на землю.
Анна завернула подарок в платок и вернула Майклу.
— Спасибо за напоминание о море, Майкл. Отпусти ее, чтобы сохранить ей жизнь, — она усмехнулась. — Когда я была маленькой, я всегда думала, что луна следует за мной.
Он рассмеялся и обнял ее.
— Возможно, так оно и есть.
***
28 ноября рассвет выдался ясным и теплым. Анна и Мэри тщательно отрепетировали свои роли, так же тщательно, как они готовились к бою. Изучали и отшлифовывали слова и жесты, как некогда пистолеты. Накануне вечером им выдали чистое белье, дабы не смущать благопристойность зрителей. Руки оставались связанными, но с лодыжек сняли кандалы, и Анне было весело оттого, что она снова может передвигаться свободно. Когда женщины пересекли тюремный двор, Анна взглянула на толпу. Сотни зевак собрались на площади: проститутки и добропорядочные леди, торговцы и плантаторы, черные, белые, арабы. Казалось, все население Ямайки и близлежащих островов, собралось у этой узкой дорожки. Они вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть пленниц, кричали, свистели, насмехались. Было брошено несколько наглых предложений, но Анна и Мэри шли молча, опустив головы. Они решили, что бравада на этом этапе только усугубит их положение, и поэтому они мастерски изображали униженных, молчаливых жертв. У края толпы Анна разглядела Майкла. Он подбадривающе улыбался ей. Она старалась не отвечать на его улыбку открыто.
Зал суда был переполнен. Анну и Мэри посадили на скамью подсудимых лицом к длинному низкому столу. Двенадцать мужчин в красных камзолах сурово смотрели на них; их напудренные парики и черные туфли с пряжками были не к месту в этой пыли и жаре. Протоколист призвал всех к порядку.
— Его Превосходительство сэр Николас Лоэс, рыцарь, губернатор Ямайки, присутствующий здесь, в Высоком Суде Адмиралтейства, Сантьяго де ла Вега, 28 ноября седьмого года правления монарха нашего — лорда Георга Первого, милостью Божьей, Великобритании, Франции и Ирландии, короля Ямайки, лорд и защитник веры и религии призывает арестованных к барьеру. Мэри Рид и Анна Бонни, выслушайте, обвинение.
Аудитория подалась вперед, стих даже шепот.
— Вы, Мэри Рид, и вы, Анна Бонни, 1 сентября, в открытом море, находясь на шлюпе без определенного названия, вступив в преступный сговор с Джеком Рэкхэмом, Георгом Фезерстоном, Томасом Эллом, Ричардом Корнером, Джоном Дэвисом, Джоном Хауэлзом, Патриком Карти, Джеймсом Доббинсом и Ноем Харвудом, отправились грабить суда, которые встретятся вам в открытом море. И по злонамеренному замыслу, с помощью силы и оружия у острова Харбор, который находится под юрисдикцией данного суда, вы, нарушив закон, преступно, во враждебной манере атаковали, вступили в бой и захватили семь рыбацких судов и находящихся на них рыбаков.
Анна сидела совершенно спокойно, с опущенной головой, хотя ей хотелось осмотреть зал и судей. Она уловила нетерпеливый жест, посланный Лоэсом клерку. Протоколист набрал воздуха в легкие и продолжил:
— Вы, Мэри Рид, и вы, Анна Бонни, 1 октября у острова Испаньола, который находится под юрисдикцией данного суда, силой и оружием, нарушив закон, преступно атаковали, обстреляли и захватили два торговых шлюпа стоимостью в одну тысячу фунтов в денежных единицах Ямайки.
По залу прошел ропот, и Лоэс призвал к спокойствию.
— Вы, Мэри Рид, и вы, Анна Бонни, 19 октября силой и оружием в открытом море у бухты Порт-Мария, что у острова Ямайка, находящегося под юрисдикцией данного суда, нарушив закон, преступно, во враждебной манере обстреляли, атаковали и захватили некую шхуну без определенного названия, принадлежащую Томасу Спенлоу разграбили ее и унесли имущества на сумму двадцать фунтов в денежных единицах Ямайки
Опять пронесся ропот, требование тишины и глубокий вздох измотанного протоколиста.
— И, наконец, вы, Мэри Рид, и вы, Анна Бонни, 20 октября силой и оружием в открытом море на расстоянии приблизительно одного лье от бухты Драй-Харбор у острова Ямайка, находящегося под юрисдикцией данного суда, преступив закон во враждебной манере захватили и высадились на борт торгового шлюпа «Мэри», принадлежащего Томасу Диллону и как свидетельствует мистер Диллон и все члены его команды, подвергли опасности их жизнь затем разграбили шлюп и присвоили его Ущерб составил триста фунтов в денежных единицах Ямайки.
После того, как протоколист закончил, тишина опять была нарушена, и Лоэс призвал к порядку.
— Миссис Анна Бонни и Мэри Рид, признаете ли вы себя виновными? — гаркнул Лоэс.
Анна рассудительно и четко заговорила, в то время, когда Мэри еще не успела пошевелиться.
— Милорды, мы невиновны.
Лоэс закатил глаза и терпеливо произнес.
— Именем короля, пригласите свидетелей!
Свидетелями были шесть мужчин и одна женщина. Они прошли мимо Анны и Мэри и заняли свои места. Протоколист привел их к присяге и вызвал
— Дороти Томас, выйдите вперед для дачи показаний.
Грузная женщина вскочила со своего места и энергично проследовала в центр зала. Ничуть не смутившись, она повернулась к Анне и Мэри и, видимо, под воздействием воспоминаний, яростно ткнула в них пальцем.
— Это та, из каноэ, — прошептала Мэри. Анна ничего не ответила, только уставилась прямо перед собой.
— Я встречала этих особ ранее, Ваша Светлость. Я возвращалась на своем каноэ из Орчидза с запасами на неделю. Вдруг они налетели, как гром среди ясного неба, забрали все до последней рыбешки и деньги.
— Ты брала деньги? — шепотом спросила Анна у Мэри, но так, чтобы все слышали.
— Ни фартинга, — ответила та вслух. Женщина сверлила их взглядом и продолжала, красноречиво жестикулируя перед толпой:
— Эти двое тоже там были, вместе с Калико-Джеком и его пиратами. Они грозили убить меня.
— Как они были одеты, миссис? — спросил протоколист.
— Они были в мужских камзолах и длинных брюках, на голове — красные косынки. У каждой за поясом был пистолет и мушкет. Но я знала, что это женщины.
Она обвела аудиторию надменным взглядом:
— У них слишком большая грудь, — в толпе вытянул шеи, чтобы получше рассмотреть подсудимых.
— Они приказывали мужчинам, убить меня, Ваша Светлость, — женщина старалась перекричать толпу, — чтобы я не могла опознать их и выступить в суде! — она торжествующе улыбнулась. — Но вот я здесь!
Затем вызвали Томаса Спенлоу. Он заявил под присягой, что обе женщины были на борту шлюпа Рэкхэма и «казалось, были на все готовы». Это признание доставило удовольствие зрителям.
Джон Бесник и Петер Корнелиан французы были представлены и приведены к присяге мистер Кларк выступал как переводчик Все они заявили что Анна и Мэри не просто присутствовали когда Рэкхэм захватил шлюп, они «проявляли активность» Анна сама подавала мужчинам порох, на ней была как мужская так и женская одежда, и она делала все что и мужчины «по собственной воле и согласию».
И наконец, место свидетеля занял Томас Диллон и поведал свою басню.
— Я видел, как эти женщины перегнулись через поручень и подстрекали своих дружков.
— Вот эта, — сказал он указывая на Мэри, держала в руке пистолет и клялась, что убьет каждого кто попытается взять над ней верх.
— Которая из них? — перебил его губернатор.
«Черт возьми, он смакует это!» — Анна перевела дух.
— Вот эта, милорд, — сказал Диллон четко указывая на Мэри.
Протоколист нараспев проговорил:
— Вы слышали показания против вас. У вас есть вопросы к свидетелям?
Обе женщины спокойно покачали головами.
— Имеются ли свидетели с вашей стороны? Какие у вас есть вопросы?
Анна быстро оглядела зал суда, чтобы убедиться в правильности своего поведения. Она слегка подтолкнула Мэри локтем.
— Нет, милорд. У нас нет вопросов, - громко сказала та.
— Уведите их, — приказал губернатор.
Тут же появились два охранника и увели их. Меньше чем через час их привели обратно для вынесения приговора.
— Вы, Мэри Рид и Анна Бонни, признаетесь виновными в совершении пиратских налетов, грабежей и уголовных преступлений, выдвинутых против вас и заслушанных в этом суде, — нараспев произнес губернатор. — Вам надлежит отправиться туда, откуда вы пришли, а потом к месту казни, где вас повесят. Да простит всемилостивый Бог ваши души, — он бросил на женщин внимательный взгляд. — Хотите ли вы сказать что-либо в свое оправдание?
На его лице появилась хищная усмешка:
— Желаете ли сделать какое-нибудь заявление?
Тут Анна встала, ее голос зазвенел в зале суда:
— Милорд, мы ходатайствуем за наши животы.
По толпе прошел шумок, сопровождающийся вздохами оскорбленных матрон.
Мрачный Лоэс медленно произнес:
— Суду непонятно ваше заявление. Вы имеете в виду, что начали заниматься пиратством, потому что были голодны?
— Нет, милорд, — сказала Анна с несгибаемым достоинством, — мы обе беременны. И, как Вы сами прекрасно знаете, Закон Его Величества запрещает вешать нас в этом случае.
Толпа взорвалась, как вулкан.
— Тише! Тише! — призвал губернатор, но тщетно. Прошло много времени, прежде чем смех и разговоры стихли, и он смог говорить. Люди расталкивали друг друга, чтобы получше рассмотреть беременных пиратов.
Лоэс взбесился:
— Призываю к порядку! — прогремел он, тишина постепенно стала восстанавливаться. — Вас осмотрят, по меньшей мере двое, нет трое врачей, мадам! И если вы лжете, я лично прослежу за тем, чтобы вас повесили немедленно!
Анна едва успела подарить Майклу победную улыбку — их сразу же втолкнули обратно в камеру.
В тот же день три врача, отдельно друг от друга, осмотрели их и с неохотой, но подтвердили, что женщины действительно беременны. У Мэри было четыре месяца, у Анны — три. Вскоре их камеру посетили губернатор Лоэс и протоколист, не дождавшись, пока врачи вынесут официальный вердикт. Услышав, что беременность подтвердилась, он заорал через решетку:
— Что ж, мы приостановим казнь! Но это только продлит ее! Как только вы произведете на свет своих детей, в ту же минуту отправитесь на виселицу! — он улыбнулся, ему понравилась собственная мысль. — Вы умрете, наблюдая, как ваших пиратских ублюдков принимают в приют.
Несколько дней внимание всей Ямайки, да и, пожалуй, всего Карибского моря, было приковано к Анне и Мэри.
Полчища добропорядочных дам с лучшими намерениями тянулись к их камере, предлагая утешение их душам и свежие фрукты. Анну возмущало вторжение в ее внутренний мир, но фрукты она принимала с удовольствием, так как тюремная пища была слишком скудной, а Мэри уже лихорадило, и она все чаще жаловалась на беспокоящий ее кашель.
Однажды Анна взглянула на дверь своей камеры и увидела морщинистое лицо пожилой дамы, с любопытством рассматривающей ее. В отличие от большинства визитеров, эта женщина была не слишком хорошо одета. Было заметно, что в прошлом она познала лишения и нужду. Анна осторожно посмотрела на нее, но ничего не сказала.
Наконец, женщина заговорила:
— Так вот ты какая, Анна Кормак. Точь-в-точь, как говорили.
Анна вскочила и подошла к двери, внимательно разглядывая женщину. Она напрягла память, но это не помогло. Лицо было ей знакомо, но она не помнила, кому оно принадлежит.
Незнакомка нежно улыбнулась:
— Я бы тоже тебя не узнала, девочка. На нас обеих время оставило свой отпечаток. Я — миссис Дарси. Я была подругой твоей покойной матери. Мои дочери и я как-то гостили в вашем доме. Сто лет прошло. Припоминаешь?
У Анны перехватило дыхание. Она вспомнила, как в тот день изо всех сил старалась быть снисходительной к Рэчел Дарси и ее сестрам — они, кажется, были кузинами. А Фалли сидела в углу и подбадривала ее. Она усмехнулась про себя. Насколько же снисходительной она выглядит сейчас?
— Да, конечно, я вас помню, миссис Дарси. Здесь очень плохой свет. Что вы делаете здесь, на Ямайке?
Миссис Дарси ответила ей-так же безмятежно, как если бы они опять сидели за столом в доме Кормаков.
— О, когда умер мистер Дарси, мы продали дом на Бродстрит, а Рэчел переехала в Кингстон. Ты слышала? Замечательный человек, с положением, у него плантация на севере Фритауна, Конрад Гроувз. Ты должно быть, слышала о ее удачном браке?
Анна улыбнулась:
— Да, мадам, конечно. Я что-то слышала об этом, — хотя, конечно же, Анна даже ни разу не вспомнила про Рэчел за эти пять лет. «Ее сердце, видимо, исстрадалось, если она так постарела», — думала Анна, разглядывая пожилую даму.
— Да, конечно, — продолжала миссис Дарси, — Рэчел всегда хотела, чтобы я переехала к ней, и после того, как ее сестра тоже вышла замуж, я не смогла больше отказываться. Но мне нравится жить в провинции.
Анна улыбнулась, ожидая неизбежного вопроса и он прозвучал
— А как ты, бедняжка? Это правда что о тебе говорят?
Анне ужасно захотелось, чтобы она ушла.
— Да, мадам, это правда.
Вдова Дарси раскудахталась, как будто Анна толь-ко-что сообщила, что порвалось ее лучшее платье. Она протянула ей небольшой сверток через решетку.
— Посмотри, девочка, что я тебе принесла она бессмысленно улыбнулась, — для тебя и твоего малыша. Это самое малое, что я могу сделать для твоей матери, упокой, Господи, ее душу.
Анна ошарашенно посмотрела на сверток в своих руках. Эта женщина ехала к ней из Кингстона чтобы передать ей клубок шерсти и спицы. Как она пронесла их мимо охранников, Анна не могла понять. Может вдова Дарси и не была так глупа как казалась. Тем не менее, когда она протягивала Анне узелок, ее лицо оставалось простодушным, как у ребенка, она ничем не выказала, что только что передала потенциальное орудие для побега.
— Спасибо, — усмехнулась Анна Это поможет мне скоротать время
— Конечно, девочка. А я каждую ночь буду молиться за спасение твоей души, — она собралась уходить. Может, ты хочешь что-нибудь передать Рэчел?
Анна чуть было громко не рассмеялась.
— Да, конечно. Передайте что я очень рада за нее и желаю ей всего самого наилучшего.
Вдова просияла. Ее поездка не была напрасной.
— Ты — как твоя мать. Сама доброта. Я передам Рэчел твои пожелания, дитя мое, — и нетвердой походкой она пошла по коридору.
На следующий день, когда пришел Майкл его пускали к ней раз в неделю — она показала ему подарок вдовы.
— Анна, ты не должна думать об этом сейчас, — предостерег он.
— О, Майкл, — простонала Анна, — я не могу думать ни о чем другом, кроме побега. Будь у меня пистолет, я бы, не моргнув глазом, перестреляла всех стражников, да еще полгорода.
— Я знаю, — спокойно произнес Майкл, — и я не виню тебя. Но у нас в запасе шесть месяцев, чтобы выпросить для тебя помилование. Многое может случиться за это время, Анна. А помилование означает свободу — и не только для тебя, но и для нашего ребенка тоже. Если можешь, доверься мне. Разреши мне ходатайствовать о твоем освобождении, пока это не станет совсем уже бесполезной затеей.
Ее сердце сжалось. Он не мог знать, какое это для нее мучение, находиться здесь, в тюрьме, для нее, которая уже много лет ничего другого не знала, кроме свободы.
По ночам ей снилось море и ветер, а просыпаясь, она видела, что находится в зловонной, прокисшей дыре. Ее единственной собеседницей была Мэри, которая кашляла почти всю ночь, а потом сидела тихо, как монахиня, — уставясь в крошечное окошечко. Она не могла заставить Майкла почувствовать ту безнадежность, которую чувствовала сама, ее страх, что ребенок умрет, приблизив тем самым и ее смерть, или, что он будет жить, а ее ждет мучительная смерть, и она никогда не узнает, что с ним будет дальше. Но сейчас она надеялась только на себя и Майкла. Женщина решила довериться ему до конца. А дальше, будь что будет — или она будет спасена или умрет.
— Да, Майкл. Я буду ждать столько, сколько нужно.
Он нежно ее поцеловал, насколько позволила это сделать решетка, и ушел до следующей недели.
Утром Анна не на шутку испугалась, почувствовав, что Мэри серьезно больна. Она не поднялась со своей скамейке, а когда Анна, став перед ней на колени, потрогала ее лоб, то обнаружила, что она вся горит.
— Охрана! — закричала женщина и заколотила в тяжелую дверь. — Воды! И доктора, немедленно!
Прошел целый час, прежде чем она дождалась ответа. Стражник принес свежей воды и сообщил, что доктор не сможет придти до вечера. Анна бродила по камере, ругая себя за то, что так поздно распознала что Мэри больна Она часто за последнюю неделю слышала от подруги жалобы на головную боль, по ночам ту знобило, а накануне она отказалась от пищи. Но Анна, привыкшая к ее молчанию не обратила на это внимания и ничего не спросила. Сейчас Мэри была смертельно бледна, на лбу выступил пот она корчилась от боли.
Весь день Анна хлопотала над больной — смачивала лоб водой, массировала руки, негодуя на собственное бессилие. Она постоянно требовала воды часто ставила Мэри компрессы, надеясь таким способом сбить лихорадку. Анна ругала себя за то, что плохо слушала Фалли, когда та рассказывала о лихорадке и не знала что еще можно сделать. Один раз Мэри приоткрыла глаза и слабо улыбнулась Анне
— Не пугайся, Анна, просто мой ребенок просится на свет.
— Ты думаешь, это роды, Мэри? — Анна широко раскрыла глаза, так как знала, что еще слишком рано.
— Да, на рассвете началось.
— Но, Мэри, ведь еще — она замолчала, понимая что не стоит ее тревожить Живот Мэри еле-еле шевелился, и ничто не указывало на то, что роды начались. Воды не отошли, схваток не было.
— Я помогу тебе, девочка, — как могла уверенно сказала Анна. — Доктор скоро придет, а пока я о тебе позабочусь.
Мэри умиротворенно закрыла глаза.
Анна в панике обдумывала происходящее. Когда у нее начались роды, она могла двигаться, и не помнила, чтобы ее так лихорадило. Женщина старалась припомнить детали, но все мысли в голове перепутались.
Через несколько часов Мэри снова пришла в себя, на этот раз она бредила. Она назвала Анну «Том» и потребовала еще пороха для какого-то призрачного сражения. Еще мгновение она сражалась, ее руки комкали промокшую одежду Анны, потом губы сложились в какую-то смущенную улыбку и она стихла.
Анна склонилась над ней, неожиданное спокойствие Мэри привело женщину в ужас. Она коснулась ее щеки, все еще горячей от лихорадки, и увидела одинокую слезу, выкатившуюся из-под сомкнутых ресниц.
Анна отскочила назад и, сжав кулаки, стала бить в стену камеры, вне себя от ярости и отчаяния, пока, обессиленная, не сползла на холодный пол, тихо рыдая.
Ей позволили сопровождать тело Мэри под охраной шести вооруженных солдат. Утром четвертого декабря Мэри Рид похоронили в неосвященной земле у церкви Святой Катарины. Не было ни звона колоколов, ни службы, и никто, кроме Анны, не оплакивал ее. Один священник предложил свои услуги, но предупредил, что не сможет прочитать христианскую молитву над могилой Мэри, и Анна с нескрываемым презрением прогнала его. Она стояла у края могилы одна, не считая шестерых охранников и единственной черной-вороны, которая парила так низко, что Анна могла разглядеть ее желтый клюв. Шелест листьев напоминал ей звук прибоя. Она прошептала несколько слов прощания. Долгие месяцы смерть ходила за ними по пятам, теперь она столкнулась с Мэри лицом к лицу и забрала ее. «Что ждет меня, — думала Анна, — теперь я одна должна встретить свою смерть». На обратном пути она почувствовала, как впервые повернулся в ее животе ребенок, как будто хотел посмотреть через ее плечо на зияющую могилу.
***
На следующий день пришел Майкл. Он уже давно перестал притворяться, что навещает только Мэри, и, в конце концов, губернатор узнал, что он также подает прошения, касающиеся жизни Анны. Майкл всеми силами старался успокоить Анну.
— Она была моей единственной настоящей подругой, — говорила Анна печально и взволнованно. — А я ей уделяла так мало внимания за последние две недели. Я была полностью поглощена собственной болью, собственными планами, я даже не пыталась смягчить ее отчаяние.
Майкл, не пытался внушить ей, что смерть Мэри — это даже к лучшему, потому что оба знали, это — ложь.
— Теперь для нее все кончено, Анна. В действительности, для нее было все кончено с того момента, как вас захватили. Ты же сама рассказывала.
— Да, это верно. Она была сама не своя. Уже с тех пор, как не стало Тома.
Мужчина протянул руку и нежно коснулся ее лица. Она почувствовала, что тянется к нему всем телом.
— Клянусь, я не позволю, чтобы ты умерла. Несмотря на свою тоску, Анна улыбнулась. Потом вздохнула и отвернулась от решетки.
— Как знать, Майкл. Мэри верила, я же никогда не разделяла эту веру. Возможно, она нашла лучшую каюту из всех, которые были в ее жизни.
— Большинство верит в это, девочка. Но то, что женщина называет концом света, бабочка называет жизнью.
— Я очень рада, что ты не упоминаешь имени Бога, Майкл. Сейчас я не хочу его слышать, по крайней мере, пока я в этой дыре.
Он улыбнулся:
— И это как раз то место, где ты о нем чаще всего слышишь. В этом кромешном аду, сотворенном руками человека. Ну а теперь отвлекись от мыслей о Мэри. С тобой все будет по-другому. Она в последний раз оказала тебе большую услугу.
Анна насмешливо взглянула на него.
— После ее смерти я убедил губернатора позволить тебе пользоваться некоторой свободой. Тебе будет разрешено каждый день совершать прогулки, тебя будут лучше кормить, чтобы поддержать твои силы и силы ребенка.
— Да, — Анна с отвращением скривила губы, — силы для виселицы. Он не захочет отступать.
— Возможно, — сказал Майкл, — но какова бы не была причина, мы обратим ее в преимущество для нас. Это всего лишь один шаг, Анна, но он приближает нас к двери.
Анна пренебрежительно пожала плечами.
— Неужели ты не понимаешь? — продолжал Майкл. — Должна быть какая-то другая причина, почему Лоэс не хочет терять тебя. Не из-за того, чтобы повесить, а из-за чего-то еще. Возможно, кто-то еще, кроме меня, просит за тебя.
Она тяжело навалилась на решетку, устав от всех мнимых надежд и разочарований. Майкл ушел, а Анна осталась стоять у двери, вглядываясь в этот крошечный квадратик света, не веря, что опять будет когда-нибудь свободна.
В течение двух недель Анна блуждала по камере, тысячу раз взглянув на скамейку, где было последнее пристанище Мэри. Женщина была рада своим ежедневным прогулкам, потому что теперь она могла размять ноги. Просто бегать, чего ей не следовало бы делать.
Приближалось Рождество. Анна все чаще чувствовала шевеление ребенка. Ночью, когда не шел сон, она клала руки на живот и разговаривала с невидимым младенцем. Поглаживая живот, она рассказывала ребенку все, что хотела, чтобы он знал это, в том случае, если ее не станет.
В эти часы она много думала о своем прошлом, так как будущее казалось призрачным. Часто она слышала голос матери, рассказывающей о пороке и добродетели. Анна всегда считала эти разговоры нудными, а тему незначительной. Она старалась подняться над тем, что называлось моралью, и просто жить. Слова «грех» никогда не было в ее словаре. Но теперь этот вопрос встал для нее снова.
Она никогда не могла, да и не сможет больше, как бы ни страдала, просить прощения у Бога. Потому что не могла обращаться, как она считала, к гробнице, призраку, пустоте. Но сердцем она чувствовала, лежа в темноте камеры со сложенными на животе руками, что грех — это не то, что принято называть этим словом. Грех — это не воровство, не ложь, не прелюбодеяние. Грех — это, конечно же, не ребенок внутри нее, хотя она и не была замужем. Грех — это когда один человек беспечно идет по жизни другого, осознавая при этом, что оставляет глубокие раны. Она знала, что была виновата. В этом грехе Анна раскаивалась-, но не перед Богом, а перед погибшими друзьями, покинутыми любовниками, перед родителями. В мыслях она их простила и теперь хотела, чтобы они услышали ее слова раскаяния.
За день до Рождества, занятая своими мыслями, Анна, услышала приближающиеся шаги. Прежде чем она успела опомниться, в камеру вошли трое стражников, связали ей руки и вывели за дверь.
Когда они вышли из тюрьмы, она взволнованно посмотрела вокруг:
— В чем дело? — спросила Анна, но ей никто не ответил. — Куда вы меня ведете? — настаивала она, но все молчали.
Они провели ее мимо прогулочной площадки, и у женщины по спине пробежал холодок. «Боже мой, — думала она, — они собираются повесить меня сейчас, прямо сейчас, без свидетелей, пока нет Майкла, и я беспомощна!» Она готова была кричать от страха. Но ее втолкнули в дом, где заседало правительство, повели вверх по ступенькам, и прежде чем она смогла успокоиться, женщина очутилась в комнате перед огромным письменным столом.
За столом сидел губернатор Николас Лоэс. В стороне стоял Майкл, который тотчас же подошел к ней.
— Анна, ничего не говори, — прошептал он. — Ничего, что выведет его из себя.
Она подавила в себе негодование и вопросы относительно своей небрежной транспортировки и стала терпеливо ждать.
— Мадам, сейчас канун Рождества, — сказал губернатор. Анна взглянула на Майкла. Он незаметно кивнул.
— Я знаю, милорд, — тихо, но с достоинством ответила она.
Он собрал со стола две кипы бумаг и протянул их, как будто предлагал ей. Но женщина не шевельнулась, так как руки ее были связаны.
— Что это такое, как вы думаете? — спросил губернатор.
— Не знаю, милорд, — она нервно облизала губы. Он откинулся назад, развалившись в кресле,
— Вот это милое маленькое послание от капитана Вудса Роджерса. Думаю, эта личность вам знакома? — Лоэс опустил глаза на листок бумаги, лежавший перед ним. — Он пишет: «Я думаю, мадам Бонни может быть разрешено помилование. Несмотря на ее прошлое, она заслуживает уважения. Однажды она помогла разбить испанцев и обратить их в бегство с Нью-Провиденс, рискуя при этом своей жизнью и свободой. Я сам, будучи губернатором и главным судьей на Багамах, неверно осудил ее по более незначительному обвинению, что, возможно, и привело ее к теперешнему внезаконному статусу. Я, конечно, не желаю вторгаться в Вашу юрисдикцию, но просил бы Вас рассмотреть вопрос о ее помиловании».
Лоэс поднял глаза.
— Что вы об этом думаете, мадам?
Анна снова посмотрела на Майкла и сказала:
— Я премного благодарна капитану Роджерсу за участие в моей судьбе, сэр.
Лоэс криво усмехнулся:
— Ну, кто бы мог подумать, мадам, кто бы мог подумать, — он наклонился вперед. — Но у меня есть еще одно письмо. Не желаете ли ознакомиться с его содержанием?
Анна промолчала, так как ее терпение лопалось.
— Нет, думаю, нет, — продолжал он. — Это послание от некого Вильяма Кормака, — он посмотрел на Анну, непроизвольно зевнув, сгреб бумагу и прочитал: «Прошу Вас, сэр, простить прошлое моей дочери. Она всегда была упряма и своенравна, но ей многое прощалось. У нее светлая голова и любящее сердце, начав новую жизнь, она может стать замечательной женщиной, если Вы ей дадите такой шанс. Я позволю себе напомнить Вам мудрые слова Свифта: «В мужчинах и в их душах иногда встречаются золотые жилы, о которых они сами даже не подозревают».
То же самое можно сказать и о женщинах и, конечно, о моей дочери Анне.»
Женщина стояла как вкопанная с бледным лицом, и молчаливые слезы катились по ее щекам. Она не могла говорить.
— За Вас просят уважаемые люди, мадам, — продолжал губернатор. Сейчас время милосердия и доброй воли, — он наклонился вперед. — Если я освобожу Вас, Вы обещаете покинуть острова и никогда не возвращаться сюда?
Анна прочистила горло, мысли смешались в ее голове:
— Да, милорд.
— И никогда не возьмете в руки оружие?
— Да, милорд.
Он откинулся, раскачиваясь в кресле, слегка постукивая пальцами по столу и разглядывая ее с ног до головы. В этой тишине выступил вперед Майкл:
— Сэр, если вы даруете ей свободу, мы поженимся. Сейчас же вы зарегистрируете этот брак. Обещаю вам, что увезу отсюда миссис Бонни навсегда.
Губернатор погрозил ей пальцем:
— Мадам, я помилую вас. И дам имя вашему ребенку. И, упаси Бог, чтобы я еще когда-нибудь увидел ваше лицо.
В голове у нее все кружилось вихрем, когда, стоя все перед тем же столом, рука об руку с Майклом, она во второй раз в своей жизни повторяла брачные обещания. Сердце переполняла радость, и она тихо плакала, не заботясь о том, кто сейчас видит ее слезы. На следующий вечер Анна и Майкл стояли в доке в Порт-Ройале, наблюдая за шхуной, готовой к отплытию. Через час они отправлялись в Норфолк.
Предыдущую ночь она будет помнить всю жизнь. В объятиях Майкла она, наконец, почувствовала себя дома. Он спас ей жизнь и, возможно, ее душу, и неизвестно, чего ему все это стоило. Он не просто спас ее от неминуемой смерти в петле. Она знала, что он сделал бы все возможное, чтобы они были вместе. И если бы он ничего не добился, то умер бы вместе с нею. Ее глаза наполнились слезами, и она уткнулась лицом в его плечо. Майкл крепко обнял Анну, разглаживая ее волосы, все еще влажные после ночи любви. Даже на это простое прикосновение все ее тело отвечало ему, как звенящая струна. Она привлекла его к себе, давая понять, что снова хочет его, обвила руками и ногами, тело ее страстно изгибалось при каждом движении Майкла. Доведенная до экстаза, она совершенно потеряла контроль над собой. Жаркая истома, поднимающаяся от ее живота, разливалась по всему телу. Женщина сомкнула глаза. Она никогда ранее не испытывала ничего подобного.
Насытившись любовью, Анна снова спросила:
— Как ты думаешь, почему он все-таки освободил меня?
Майкл тихо засмеялся, касаясь ее кончиками пальцев:
— Можешь быть уверена, не из-за угрызений совести, — он провел рукой по ее волосам. — Ходят разные слухи, но я склонен верить одному. Ты когда-нибудь слышала о капитане Робертсе?
Анна нахмурила лоб, припоминая, но покачала головой, поудобнее устраиваясь рядом с ним.
— Тем лучше для меня, — усмехнулся Майкл. — Но этот капитан Роберте слышал о тебе, моя дорогая. Если верить слухам, он послал письмо нашему другу Лоэсу, в котором предупредил его, что если он не отпустит Анну Бонни, то почувствует шквал его пиратских орудий от Порт-Ройала до Кингстона.
— Бог мой, — задохнулась Анна. — Бартоломью Робертс? Я с ним даже никогда не встречалась, но слышала, что у него четыре корабля или даже больше. Она лукаво взглянула на мужа, изгибая шею, что заставило его тут же стиснуть ее в своих объятиях. Она хихикнула.
— Клянусь, я никогда его не видела. К тому же, я слышала, что он не терпит женщин на борту корабля.
Майкл подчеркнуто облегченно вздохнул, гладя ее живот. Анна издала тихий стон от удовольствия.
Вечером, стоя на берегу, он снял с нее туфли, игриво схватил за руку и потащил в воду. В лунном свете они брели по воде, взявшись за руки, и пенные барашки разбивались об их обнаженные ноги.
— Ты научишь нашего ребенка плавать, девочка? — улыбнулся он. — Или оградишь его от моря, чтобы он даже не слышал запаха морской воды?
Она задумчиво улыбнулась.
— Оградить ребенка от воды, значит оградить его от жизни. Он будет любить море так же, как и я. Но оно не станет для него смыслом жизни.
Майкл склонил к ней голову, крепче обнял ее и поцеловал. Теплая вода ласкала их ноги.
— Ты — удивительная женщина, — страстно проговорил он, почти касаясь ее губ, — и ты любишь меня. Скажи, что любишь.
Она немного отодвинулась, улыбка играла на ее губах, и сказала:
— Мой лозунг — «А ну-ка, поймай!»
Мужчина усмехнулся, завораживая ее взглядом
— И ты пойдешь за мной повсюду?
— Только, если захочу, — промурлыкала она, нежно целуя его губы.
— Даже, если я буду высокомерным нахалом и занудой?
Она поморщилась, Майкл чувствовал ее теплое дыхание на своих губах.
— Я тебя немедленно брошу, — но всем телом прильнула к нему.
— Говори, говори, — прошептал он.
— Я люблю тебя, — ответила Анна и, приоткрыв рот, обещающе поцеловала его, ощутив в своем сердце свободу.
