9

Тем временем лорд Линдет, который, особенно не погоняя лошадей, правил в сторону дома мисс Чартли, естественно, поделился и с ней сообщением о том, что на балу в Колби Плейс будут танцевать вальс. Она была удивлена примерно так же, как и Теофания, однако в остальном ее реакция была иной и выразилась в печальной констатации:

– Я никогда не имела возможности научиться вальсу, но с удовольствием посмотрю.

– Господи, да вы можете выучить все па за несколько минут! – заверил ее лорд Линдет. – Я же знаю, насколько хорошо вы танцуете, мисс Чартли! Любой учитель танцев потратит на такую ученицу не больше одного урока! Да что там учитель!.. Ведь я сам могу вас научить! Я, конечно, не такой уж мастер, но движения показать могу. Прошу вас, разрешите мне!

Она благодарно ему улыбнулась, но ответила просто:

– Я не думаю, что это разрешит моя мама.

– Почему бы ей и не разрешить? Ведь даже миссис Миклби одобрила!

Она отрицательно покачала головой, но крепко сжала губы, чтоб не проговориться. Настоящая леди, как всегда говорила ее мама, никогда не станет кичиться своим положением, ибо так делают только выскочки. Мама никогда не хвасталась этим вслух, но Пейшенс прекрасно знала, что она воспитана гораздо лучше жены сквайра. Пейшенс также знала, что ее мама будет оскорблена, если обнаружится, что миссис Миклби для ее дочери является идеалом.

– Она, верно, полагает, что это какой-то неприличный танец? – спросил Линдет. – Точно такого же мнения придерживалась и моя мама до тех пор, пока собственными глазами не увидела, что это не так. Посмотрим, удастся ли мне уговорить миссис Чартли смягчить свое отношение. Мне было бы очень жаль, если бы вам пришлось только смотреть на то, как другие танцуют!

– Боюсь, у вас ничего не выйдет, – не очень-то веря в искренность намерений Линдета, проговорила Пейшенс.

Она ошиблась.

Когда они подъехали к ее дому, молодой лорд не попрощался с нею, а вошел в дом и сразу же приступил к делу. Он вошел в гостиную, где лежала, поправляясь от своего недомогания, миссис Чартли, и без церемоний принялся уговаривать ее переменить свое отношение к динамичному немецкому танцу, который стал предметом повального увлечения лондонской молодежи.

Нельзя сказать, что она оставалась совершенно нечувствительной к его обаянию, но у нее были очень строгие понятия о приличиях. И еще неизвестно, удалось ли молодому лорду доказать ей свою правоту, если бы он не получил поддержку с совершенно неожиданной стороны. Вошедший в гостиную приходской священник узнал, о чем разгорелся спор, и сказал, что со времен сотворения мира старшее поколение считает своим долгом заклеймить нравы молодого поколения. Если бы спросили его, то он бы сказал, что не рискует осуждать танец, которого никогда не видел. Мягко улыбнувшись Джулиану, он пригласил его показать несколько па.

– Господин Чартли! – полусерьезно стала возражать его супруга.

– Когда я сам был молодым, то очень любил танцевать, – ностальгически заметил священник. – Господи, какими дерзкими мы были! У нас все было по последнему писку, как говорят нынче молодые люди.

Все засмеялись. Потом священник прибавил, что хотя он надеется на то, что его дети никогда не переступят ту черту, которую он определил, он не хочет, чтобы его дочь в вопросах моды всегда плелась в хвосте своих сверстников.

Миссис Чартли, наконец, всплеснула руками в притворном испуге и согласилась отложить вынесение окончательного вердикта.

Закончилось все тем, что Джулиан предложил Пейшенс получить от него первый урок и привлек к этому делу мисс Джейн Чартли, которая изъявила желание помогать. Она не только подтолкнула робкую старшую сестру к молодому лорду, но и решила наиграть музыку. Последнее у нее получилось просто великолепно. Изумленная мама смотрела на свою младшую дочь, которая с важным видом аккомпанировала танцующим, безупречно выдерживая ритм и все паузы, и спрашивала себя: кто это научил ее играть вальсы? Гувернантка сразу отпадала: это была чопорная женщина очень строгих правил.

Пейшенс, как и ее отец, очень любила танцевать и, справившись наконец со своими нервами, показала себя очень способной и талантливой ученицей. Когда рука Линдета в первый раз обвилась вокруг ее талии, Пейшенс вся напряглась, но потом сосредоточила свое внимание на фигурах в ритме, и напряжение спало.

– Браво! – зааплодировал им священник. – Очень мило!

Право, очень мило!

– Ты правда так думаешь, папа? – спросила разгоряченная Пейшенс. – Я такая неуклюжая и постоянно пропускаю свое вступление! Но… Но если этот танец не кажется тебе неприличным, я… я бы хотела ему научиться, как следует! Он такой веселый!

Именно эта восторженная реплика дочери заставила позже ее мать, миссис Чартли, заявить мужу следующее:

– Мой дорогой Джон! Я изумляюсь тому, что ты одобряешь этот в высшей степени непристойный танец! Когда они движутся вместе по комнате и когда он левой рукой держит ее правую руку и выносит их вперед и вверх, его правая рука лежит у нее на талии!!!

– Это для того, чтобы вести партнершу! – сказал, улыбаясь, священник. – У Линдета не было никакого амурного намерения! Я лично не увидел в танце ничего непристойного! Более того, мне кажется, что все получилось бы лучше, если бы наша Пейшенс не была так скованна… Но, надеюсь, это объясняется тем, что она еще как следует не выучила этот танец.

– Сдается мне, – с подозрением в голосе проговорила миссис Чартли, – что ты и сам не прочь был бы повальсировать!

– Нет, что ты, я уже слишком стар для этого! – засмеялся священник, махая руками. – Но если бы вальс был модным во времена моей юности, разумеется, еще до посвящения в сан, я, пожалуй, пристрастился бы к нему… И танцевал бы с тобой, любовь моя! Неужели ты и тогда бы отказывалась?!

Тонкая тень улыбки пробежала по ее лицу, но она сказала:

– Моя мать никогда бы не позволила мне! И ты всерьез рассчитываешь на то, что я разрешу своей дочери… кружиться по залу в мужских объятиях?! По-другому я это назвать, извини, не могу!

– Ты лучше всего умеешь определять, что ей следует делать, а что нет, моя дорогая. Так что решать тебе. Правда, если ты спросишь меня, то мне бы очень не хотелось видеть нашу дочь сидящей в углу и лишь смотрящей на то, как все ее друзья… кружатся в вальсе.

– Да, – согласилась миссис Чартли, испуганная откровением мужа. – Да, ты прав!

– Мне вовсе не нужно, чтобы она затмевала всех своих подруг, – добавил священник, полагая, что еще не убедил супругу до конца. – Но порой мне кажется, что хотя она уступает хорошенькой Теофании в красоте… танцует наша Пейшенс гораздо более изящно!

Эти слова дали его жене обильную пищу для размышлений. Конечно, она еще окончательно не сдалась, но ее суровая решимость уже сильно пошатнулась. Намек на Теофанию, – хотя священник вряд ли знал об этом, – оказал на миссис Чартли наибольшее воздействие. Она надеялась, что ее нельзя назвать приземленной женщиной, но она не была также и святой, – что несвойственно родителям вообще, – чтобы ее не задевало, что ее родная дочь загнана в тень гадкой девчонкой-скороспелкой, известной своими буйствами и дикостями, столь же красивой, сколь и тщеславной и отличающейся острым недостатком благовоспитанности. Да, миссис Чартли недолюбливала Фанни Вилд, и если уж совсем начистоту, то одно время ей было очень грустно и непонятно видеть такого прелестного молодого человека, как лорд Линдет, у ее ног! Бог свидетель, она не хотела оказаться свахой! Более того, в отличие от большинства местных глав семейств она не предпринимала ни одной попытки приблизить своего ребенка к высокому гостю. Но когда она смотрела за тем, как они танцуют, ей пришла в голову мысль, что из них вышла бы прекрасная супружеская пара. Линдет был как раз тем молодым человеком, который бы устроил миссис Чартли в роли мужа ее дочери. Вопрос о вальсе таким образом приобретал очень важное значение. Не подталкивать настойчиво свою дочь к молодому лорду – это одно, создавать же препятствия на пути их естественного сближения – это уже совсем другое!

Она все еще не приняла окончательного решения, когда вопрос был поставлен ребром: миссис Андерхилл пригласила Пейшенс посетить один или два танцевальных утренника, которые должны были состояться в Степлзе, чтобы дочь священника могла там попрактиковаться в вальсе.

– Утренники?! – воскликнула миссис Чартли. – Танцевальные утренники?! Боже, что они еще придумают!

Пейшенс, у которой горели глаза и румянились щеки, сказала:

– Это было предложение Фанни, мама, а мисс Трент подтвердила, что танцевальные утренники уже давно стали модными в Лондоне. Они специально организуются для того, чтобы научить людей как следует вальсу и кадрили, ты же понимаешь. Мисс Трент возьмет на себя функции аккомпаниатора, а заодно скажет нам, как правильно вальсировать. Мама, там будут почти все мои друзья! Даже Кортни Андерхилл решил принять участие! И Баннингхэмы, и Артур Миклби! Все хотят научиться! А лорд Линдет и господин Эш были так любезны, что пообещали прийти тоже и показать все наглядно! И миссис Андерхилл будет присутствовать, и…

– Господи, ты мне даже слова вставить не даешь, дорогая!

– Прошу прощения, мама! Только… позволь мне пойти, а? Конечно, если вальс тебе не понравился… А если ты спросишь меня, то я скажу: это так весело и красиво!

Миссис Чартли не могла отказать дочери, которая так умоляла ее.

– Что ж, моя милая… Если папа не видит в этом танце ничего плохого и поскольку бал будет только для своих и не превратится в публичную ассамблею…

– О, спасибо тебе, мама! – вскричала Пейшенс, задыхаясь от восторга. – Теперь я буду с нетерпением ждать бала, а еще вчера я не придавала ему большого значения, так как думала, что буду весь вечер сидеть и только смотреть, как другие танцуют…

– Ну уж нет, этого не будет! – решительно сказала миссис Чартли. Перед ее мысленным взором появилась было такая картина, но она тут же отмела ее и только поморщилась.

– Это будет чудесный вечер! – доверительно сообщила ей Пейшенс. – В саду будут поставлены цветные фонари, а в полночь… Только это пока большой секрет, мама! Мне Лиззи на ухо сказала! В полночь будет фейерверк!

– Остается только надеяться, что не будет дождя, – заметила миссис Чартли.

– О, мама, даже не думай об этом, прошу тебя, – взмолилась Пейшенс. – Мама, тебе не покажется слишком экстравагантным, если я решу купить для бала новый ридикюль? Со своим старым я была на стольких вечерах, что у него уже очень потрепанный вид.

– Ничего экстравагантного в этом я не вижу, дорогая. И знаешь, что я подумала… Вот если бы тебе удалось привезти из Лидса в пятницу отрез атласа, мы бы очень быстро смогли бы сшить тебе нижнюю юбку под твое газовое бальное платье. Мне никогда не нравилась зеленая, которая у тебя сейчас. По-моему, тебе бы очень пошел мягкий розовый оттенок. И если тебе удастся найти еще вдобавок бархатную ленту к ней… Господи, как плохо, что я не могу поехать с тобой! Но доктор Висби пригрозил мне всеми самыми зловещими осложнениями, если я хоть раз встану с постели по крайней мере до конца недели. Так что, если я собираюсь лично поехать с тобой на бал, нужно выполнять его рекомендации. Но зато с тобой рядом будет мисс Трент! Вот прекрасная советчица! Слушайся ее, у нее великолепный вкус.

Все дождливое утро Пейшенс провела в Степлзе на танцевальном утреннике, где просто наслаждалась вальсом. Спать она легла в предвкушении завтрашнего дня, наполненного всеми радостями поездки за обновками в Лидс и обеда по приглашению лорда Линдета и сэра Уолдо. На следующее утро в пятницу она проснулась в праздничном настроении и с нетерпением принялась ждать коляски, которая должна была заехать за ней из Степлза. По такому случаю она облачилась в самое лучшее свое дорожное платье из узорчатого муслина с длинными рукавами и двойной оборкой по краям. На голове у нее красовалась миленькая соломенная шляпка без полей, украшенная цветами. На ногах были сандалии из желто-коричневой лайки. В одной руке Пейшенс держала маленький зонтик, а в другой – и очень крепко – чулочный кошелек, в котором лежала огромная сумма, выданная ей матерью. Тратить такие деньги на украшения к балу выглядело настоящим расточительством. Хотя священник обладал самостоятельным доходом, и это позволяло ему ни от чего не отказываться в жизни, детей своих он воспитал в духе экономии и научил их вере в то, что неправильно придавать внешности излишне большое значение.

– Собираешься тратить деньги на новые яркие перышки? – сказал он дочери с улыбкой, но и с ноткой неодобрения.

– Мой дорогой сэр, – ответила ему мама, – вы же не хотите, чтобы ваша дочь ходила в стоптанных туфлях и запачканных от времени перчатках? Я надеюсь, что нет!

О потребности в розовом атласе и бархатной ленте она не сказала мужу ни слова, а потом по большому секрету объяснила Пейшенс, – которая от этого вдруг почувствовала себя полностью взрослой, – что с мужчинами лучше вообще не обсуждать ленты и оборки, потому они не понимают в этом ничего и быстро устают от «женской болтовни».

Мисс Трент решила, что вряд ли когда еще видела Пейшенс такой красивой и что больше всего этой девушке к лицу было волнение от предвкушения чего-то приятного. Конечно, мисс Чартли выглядела не так ярко рядом с Теофанией, которая выглядела настоящей красавицей в своей дерзкой шляпке с очень высокой тульей и огромными полями козырьком, которые подчеркивали черты ее лица. Но в лице мисс Чартли было нечто более естественное, трогательное, а глаза ее – хоть им и недоставало блеска глаз Теофании – излучали какой-то особенный, мягкий свет.

Поездка в Лидс, начавшаяся горячим спором между Пейшенс и мисс Трент по поводу того, кому из них «удобнее» ехать на переднем сиденье, то есть спиной к упряжке, прошла в целом гладко и в обстановке дружелюбности. Спор по поводу сиденья выиграла Пейшенс. Фанни не участвовала в нем, так как полагала, что он не имеет лично к ней никакого отношения. Зато она очень активно стала рассказывать своим спутницам о том, какие покупки она планирует сделать в городе, а затем проявила вежливый, но мимолетный интерес к более скромным потребностям Пейшенс. Поскольку Теофания являлась богатой наследницей, она никогда не знала недостатка в деньгах на карманные расходы. В отличие от той же Пейшенс она никакого понятия не имела об экономии. Стоило ей увидеть приятную вещицу, как она тут же покупала ее. Все шкафы и ящики у нее дома были до отказа забиты доказательствами ее расточительства во время визитов в Лидс или Хэрроугейт. Причем большинство из этих вещей лежали невостребованными, ибо Фанни считала, что они не подходят ей и вообще оказались отнюдь не такими милыми, как выглядели поначалу, когда она их покупала. Тут было бессчетное количество розеток для туфель, спартанская диадема, которая, по мнению Фанни, страшно портила ее, шаль из шерсти ангорской козы, которая годилась, пожалуй, только для какой-нибудь вдовы, пара испанских туфель из лайки цвета морской волны, три муфты: пятнистого горностая, шиншиллы и лебяжьего пуха, клубок украшенной блестками ленты, а также несколько головных украшений из серебра. Когда наличность у нее начинала иссякать, ей нужно было только обратиться к миссис Андерхилл, которая тут же вновь наполняла ее кошелек. Порой мисс Трент задавалась страшным вопросом: что же будет, когда Теофания вступит в полноправное владение своим наследством? Одна только мысль об этом пробуждала в сознании гувернантки кошмарные видения! Одно время мисс Трент настойчиво пыталась вбить в голову своенравной девчонки хоть какие-то представления о ценности денег. Труда мисс Трент потратила много, а цели не достигла ни в малейшей степени. Оставалось только одно: пытаться сдерживать расточительно-экстравагантные замашки Теофании всеми хитрыми способами, которые только могла подсказать гувернантке ее находчивость. Утешала она себя только тем, что неминуемо придет время, когда контроль над наследством этой бесшабашной девицы перейдет в руки пока еще неизвестного, но неизбежного мужа.

Доехав до Лидса, они оставили коляску в «Королевской Голове», а сами пешком отправились вдоль главной торговой улицы. Лидс был процветающим и быстро растущим городом, в котором среди множества общественных заведений выделялись два салона одежды (один из которых был поистине громадных размеров и был разбит на шесть отделений, находившихся на разных улицах), пять церквей, зал собраний, биржа – прекрасное здание восьмиугольной формы – лазарет, оздоровительный дом для людей, пораженных заразными болезнями, благотворительная школа, одевающая и дающая образование более чем ста детям, – по этой школе сэр Уолдо Хокридж совершил экскурсию в сопровождении нескольких отцов города в первый день своего приезда сюда, чего ни мисс Трент, ни Теофания, ни мисс Чартли не знали, – несколько тканевых и ковровых мануфактур, литейное предприятие, бессчетное количество постоялых дворов, а также несколько современных почтовых станций. Строения в городе в большинстве своем были из красного кирпича, который начинал уже темнеть от загрязненной атмосферы. Здесь было несколько скверов и аллей, – хотя ни те, ни другие не отличались великолепием, – где размещались жилища тех граждан, у которых имелись деньги и определенный вкус. В городе было несколько хороших магазинов и шелковых складов.

Очень скоро мисс Трент пришлось мобилизовать всю свою находчивость, так как Теофании пришлась очень по душе пара золотых французских пряжек для туфель, а также веер из крепа, щедро украшенный пурпурными и золотистыми эмблемами. Веер назывался «Сюрприз». Мисс Трент не видела в жизни ничего более изящного, чем эти пряжки. Она оплакала однако перемену в моде, из-за чего теперь невозможно было надеть их на туфли и не выглядеть при этом в стиле «готика». Что же касается веера, то она согласилась с тем, что это замечательная вещица и вообще она с удовольствием купила бы его сама… если бы он не был так безобразен!

Обе уловки удались на славу и, вздохнув с облегчением, мисс Трент повела обеих своих подопечных в огромное и роскошное заведение, где молодые леди смогли купить себе и перчатки, и ленты. Фанни приобрела вдобавок несколько пар шелковых чулок. Это пробудило в мисс Чартли такую зависть, что она твердо решила сэкономить на чем-нибудь двенадцать шиллингов и купить себе одну пару точно таких же, в которых не стыдно будет показаться на предстоящем балу.

После этого они посетили шелковый склад, который одним своим видом пробудил в дочери миссис Чартли радостное возбуждение. И пока Теофания, которая довольно быстро потеряла интерес к выбору атласа для нижней юбки своей подруги, бродила по всему складу, изучая шелка и бархат, в сопровождении обалдевшего от счастья и рабски восхищавшегося ее красотой приказчика, мисс Трент отдала весь свой опыт в полное распоряжение юной мисс Чартли. Вскоре они выбрали атлас мягкого розового оттенка и за вполне умеренную цену. До назначенной встречи с лордом Линдетом оставалось времени как раз достаточно для того, чтобы купить новые танцевальные сандалии для Пейшенс. Мисс Трент помогла и в этом, а также потратила несколько минут на то, чтобы отговорить Теофанию от совершенно ненужной покупки пары бледно-голубых шелковых сандалий.

Наконец, они вернулись в «Королевскую Голову». Если бы они задержались еще хоть на несколько минут, хозяин, как он сам признался, уже начал бы волноваться за их опоздание и со страхом прокручивать в голове возможные варианты несчастного случая.

Он ожидал их в кабинете. Достаточно было бросить лишь беглый взгляд на боевые порядки холодных закусок, фруктов, всевозможных желе и кремов, которые были разложены на столе, чтобы понять, что он всерьез вознамерился развлечь гостей. По мнению мисс Трент, не хватало только одного. Правда, она ни за что не согласилась бы выразить хоть малейший намек на любопытство по поводу местонахождения Совершенного. Но когда Теофания, у которой было неизмеримо меньше сдерживающих факторов, открыто поинтересовалась, почему не присутствует сэр Уолдо, это был один из тех редких случаев, когда у мисс Трент не возникло желания одернуть свою подопечную за нетактичность.

– Он вот-вот будет здесь, – пообещал Джулиан. – Но, тем не менее, предлагаю не дожидаться его, тем более, что он сам просил меня извиниться, если опоздает. Боюсь, он до сих пор экзаменует претендентов на роль управляющего его имением. Насколько я видел, этот адвокат, как его… Смит! Так вот, он привел к моему кузену на собеседование целую армию претендентов.

– О! – недовольно надув губы, проговорила Теофания. – Какая скучная работа!

– Ну, видите ли… – он немного помедлил, потом договорил: – Да, видно, вы правы. Для леди это выглядит, конечно же, скучным.

– Наверно, это все очень непросто, – задумчиво проговорила Пейшенс. – Особенно, если он собирается дать будущему управляющему всю полноту полномочий. Известно, как много шокирующих случаев проявления тирании в этой области, пренебрежительного отношения к людям… Хотя мой отец говорит, что в большинстве случаев тут все зависит от хозяина имения.

– Да, совершенно верно, – согласился Джулиан. – Такие скряги, как старый Джозеф Кальвер, цеплялись за каждую монету, которую предстояло на что-либо потратить, и сдавали на короткие сроки свои фермы всяким расточительным проходимцам. И все потому, что… – Он запнулся, заметив гримасу неудовольствия на лице Теофании. – Но не думаю, что нам следует развивать эту тему дальше и утомлять мисс Вилд!

– Действительно, – озорно отозвалась она. – Не следует! Он рассмеялся.

– Правильно! Ни за что на свете! Вместо этого я приглашаю всех за стол! Надеюсь, вы как следует проголодались! Мисс Трент, садитесь, пожалуйста, здесь, а я сейчас порежу цыпленка, хорошо?

– Только не «порежу», Линдет, а «порублю». Так будет точнее, – сказал сэр Уолдо, появившись в этот момент в гостиной. – Здравствуйте, мэм. Мисс Чартли, ваш покорный слуга! Мисс Вилд, к вашим услугам! У всех сразу прошу прощения за опоздание.

– Это заставляет меня вспомнить одну фразу, сказанную мне кем-то не так давно, – проговорила мисс Трент, делая вид, что углубляется в воспоминания. – Там было что-то насчет того, что приходится привыкать к женской непунктуальности… Кто же мне это говорил, интересно? У меня такая слабая память!

– Значит, и не насилуйте ее, мэм! – тут же сказал сэр Уолдо, игриво сверкая очами. – Однако, вы правы, речь шла об отсутствии в женском характере такого свойства, как пунктуальность.

– Это он говорил, мэм?! – воскликнул, смеясь, Линдет. – Вот правду говорят: не рой яму другому, сам в нее попадешь!

– Что это означает, интересно? – спросила Теофания.

– Лучше не спрашивайте, – с укором глядя на девушку, попросил сэр Уолдо. – Линдету не следовало говорить так в присутствии дам.

– О, а это неприлично? – еще больше заинтересовалась Теофания.

– В высшей степени! – ответил он, не изменяя своему серьезному тону.

Она увидела, что другие смеются, и вздернула подбородок, чуть покраснев. Но стоило сэру Уолдо подсесть за столом к ней и спросить ее о том, как прошла их утренняя экспедиция, выразить живой интерес к приобретенным покупкам, Теофания тут же сменила гнев на милость и в течение всего обеда увлеченно и с большим остроумием разговаривала с сэром Уолдо.

Нужно было еще найти новый ридикюль для Пейшенс и бархатную ленту к розовому атласу. Когда они поднялись из-за стола, сэр Уолдо тут же откланялся и ушел продолжать собеседование с претендентами на должность управляющего имением. Но лорд Линдет объявил, что прекрасно разбирается в тканях и расцветках и стал просить, чтобы леди позволили ему сопровождать их.

Если Совершенный полностью посвятил себя во время обеда развлечению Теофании, Джулиан, – который порой бросал на своего кузена странные взгляды и про себя интересовался причиной внезапно обнаружившегося в нем недостатка манер, – сам делал все, чтобы остальным двум леди также не было скучно за столом. И он великолепно справился со своей задачей.

Тут-то у мисс Трент и появилось странное и смутное предчувствие. Слабенькое подозрение, которое появлялось у нее и прежде раз или два и которое состояло в том, что мисс Чартли относится к Линдету с той теплотой, в которой никому бы не призналась, начинало усиливаться. Благовоспитанная дочь священника вела себя так, как ей и должно было вести себя, однако взгляд ее глаз, который она то и дело обращала на лицо его светлости, по мнению мисс Трент было однозначно нежным. Как и миссис Чартли, мисс Трент приходило в голову, что молодые люди очень подходили друг к другу. И хотя она знала, – на основании мнений поэтов и летописцев – что нет ничего необычного в том, что джентльмен может передать свою любовь едва ли не посредством мигания глаз (достаточно вспомнить необычный взрыв чувств, который испытал на себе юный господин Монтекки, когда он впервые увидел мисс Капулетти!), она не знала, с одобрением ли отнесется к Пейшенс Совершенный. Мисс Трент была уверена, что если этого не случится, он сделает все, чтобы помешать зарождающейся привязанности между молодыми людьми. Осознание этого было для нее достаточным предупреждением, что он, возможно, бессовестный человек, которого следует избегать. Беда заключалась в том, что эти мысли являлись к ней в его отсутствие. Стоило же ему прийти, а ей бросить на него хотя бы один взгляд, как она тут же убеждалась в его совершенной чистоте.

Перед самым своим уходом из «Королевской Головы» он выбрал минутку, чтобы перекинуться с ней парой слов.

– Я увижу вас на балу у Коулбатчей? – спросил он неожиданно.

– Да. Меня пригласили, а моя добрая хозяйка говорит, что я могу… Что я просто должна!

– Как гувернантка?

– Нет, она сама будет там и будет присматривать за детьми. Я совершенно свободна.

– Тогда я не стану отказываться от этого вечера.

Он не стал дожидаться ответа, просто улыбнулся, пожал ей быстро руку и ушел.

Следующий час вся компания очень приятно провела в различных лавках и магазинах. Купили не только ридикюль и ленту для Пейшенс, но и пару красивых сережек для Теофании и букет искусственных цветов, который мисс Трент вознамерилась приколоть к своему единственному бальному платью. Присутствие Линдета доставило дамам много веселых минут. Он проявил поразительный интерес к различным покупкам, но о женской моде знал настолько мало, что в каждой своей реплике допускал массу грубейших ошибок, что вызывало добродушный смех у его спутниц. Он отыскал на одной улочке лавку кондитера с рекламой мороженого. Поскольку дамы страдали от жары и уже достаточно устали, ему не составило большого труда убедить их зайти. Теофания, которой хотелось похвастаться своей осведомленностью, заявила, что там все как «У Понтера». Это заявление было ошибочным, однако показывало, что девочка обладает неплохим чувством юмора. Вообще она не закатила ни одной истерики и почти не капризничала. Мисс Трент, которой уже давно казалось, что в обществе Теофании невозможно провести день приятно, вынуждена была по такому случаю пересмотреть свое мнение.

Поглотив несколько порций мороженого с лимонным сиропом, они вышли из кондитерской и отправились обратно в «Королевскую Голову». Улица была запружена народом и им пришлось разделиться. Теофания и Пейшенс ушли вперед, увлеченно обсуждая новинки моды, а Линдет учтиво предложил свою руку мисс Трент. Его внимание вскоре привлекла картина, которая висела в витрине граверной мастерской. Он сразу узнал, что на ней было изображено – Просачивающийся Родник. Он показал на картину мисс Трент, которая тоже проявила к ней интерес. Пока они рассматривали ее вдвоем, гармония спокойного дня была нарушена истошным криком:

– Держи вора! Держи вора!

Линдет и мисс Трент стали обеспокоенно оглядываться по сторонам и почти сразу же увидели оборванного мальчишку, который, зажав в руке яблоко, несся прямо на них. На его лице было выражение ужаса загнанного звереныша. Он ловко огибал многочисленных прохожих и почти поравнялся с Пейшенс и Теофанией, как вдруг какой-то средних лет джентльмен сунул свою трость ему под ноги. Результатом этого, естественно, явилось драматическое падение. Упавший парнишка, увернувшись от охваченного охотничьим азартом господина, рванулся вперед, но не на устланный плитами тротуар, а прямо на вымощенную булыжником проезжую часть. Отчаянный крик вырвался из груди Пейшенс. Свертки с покупками, зонтик и кошелек тут же полетели на землю, а сама мисс Чартли прямо на глазах охваченной ужасом мисс Трент ринулась на дорогу. В следующую секунду она буквально выдернула мальчишку из-под копыт высоко взмахивающей ногами лошади, которая была запряжена в одноместный экипаж и во весь опор неслась по улице. На какую-то страшную секунду всем показалось, что она сейчас раздавит девушку, но лошадь вдруг встала на дыбы, фыркнула и в следующее мгновение каким-то чудом повернула в сторону и там встала. Управлял лошадью молодой джентльмен, по одежде которого и по тому, как он ехал, было видно, что он занимает относительно высокое положение в обществе. Он присовокупил к поднявшемуся общему гулу пару крепких словечек лично от себя.

Линдет рванулся на дорогу мимо оцепеневшей мисс Трент и довольно бесцеремонно оттолкнул по дороге Теофанию. Он подбежал к Пейшенс и склонился над ней, стремясь немедленно оказать требуемую помощь.

– Боже! О, боже! Мисс Чартли! Вам больно?!

Она стояла на коленях и все еще не отпускала спасенного ею мальчишку. Она смотрела на него с ужасом. И было от чего: у него на лбу была ссадина, из которой струилась кровь. Она подняла глаза на Линдета и воскликнула:

– Со мной ничего! Но у этого бедняжки!.. Надо как-то остановить кровь!.. Платок!.. Все что угодно!.. О, прошу вас!..

– Вот! Берите мой! – сказал Линдет, подавая ей в руку свой носовой платок. – Негодный мальчишка! Что натворил, а? – Он встал, поднял глаза на того, кто управлял лошадью и сухо проговорил: – Прошу прощения, сэр! Я благодарен вам за то, что вы так ловко избежали аварии. Надеюсь, ваша лошадь не пострадала?

К этому моменту молодой джентльмен уже осознал, что под копытами его скакуна едва не оказалась юная и очень хорошенькая девушка, причем благородного происхождения, что было по всему видно. Он густо покраснел и, запинаясь, проговорил:

– Нет, нет! Что вы!.. Умоляю вас принять мои извинения, мэм! Я так разволновался… Потерял над собой контроль… Клянусь Юпитером! Вас же могло задавить! Что за беспримерная смелость, свидетелем которой я становлюсь впервые в своей жизни! Клянусь Юпитером!

Она подняла на него глаза и сказала:

– О, что вы! Я так вам признательна! Неудивительно, что вы рассердились… Но вы же видите… Я не могла поступить иначе!..

Мисс Трент, которой удалось, наконец, пробиться к своей подопечной сквозь быстро собиравшуюся толпу, склонилась над ней и тревожно спросила:

– Он сильно пострадал, дорогая?

– Не знаю… Вот видите, головой ударился о мостовую. Я должна отвезти его в больницу.

– Да. Боюсь, что рана нуждается в том, чтобы ее зашили, – проговорила мисс Трент, свернув носовой платок и прижав сделанную из него аккуратную подушечку к ссадине на лбу мальчика. – Держите его голову так, чтобы я могла обвязать вокруг нее платок лорда Линдета.

В эту минуту на месте происшествия загремел новый незнакомый голос. Появился владелец украденного яблока, крепкий и запыхавшийся от бега лавочник, который громогласно заявил, что намерен позвать констебля, чтобы юного негодяя привлекли к суду. Ярость просто выплескивалась из него, как вода из раскачиваемого ведра. Довольно грубо он сказал Пейшенс, что мальчишке самое место не в больнице, а в тюремной камере.

Она взглянула на него и проговорила:

– Умоляю вас, не сдавайте его констеблю! Он поступил гадко, своровав у вас яблоко, но вы же видите, что это совсем еще ребенок! Смотрите, какой он жалкий! К тому же ранен!

– Да что это за рана! – заорал лавочник, зло усмехаясь. – Вот если бы он сломал себе шею, тогда я понимаю! Это было бы по справедливости! Он и ему подобные совсем уже обнаглели. Только и ждут подходящего момента, чтобы стащить чужое! Клянусь Богом, я преподам урок этому чертенку!

– Эй ты, мошенник! Ты не смеешь разговаривать в таком тоне с дамой! – воскликнул раздраженно молодой человек, владелец экипажа. – Более того! Я готов побиться об заклад, что ты вор еще похлеще этого мальчишки! Я-то знаю, по какой цене вы продаете дрянные свечи!..

Не было ничего удивительного в том, что результат этого вмешательства в разговор был не самым удачным. Оскорбленный лавочник обратился за помощью к собравшимся зевакам. И хотя кто-то из людей также посоветовал ему простить воришку, несколько человек заняли его сторону. От горячего спора, казалось, воздух еще более накалился. И тогда на первый план вышел Линдет. Прежде ему ни разу не доводилось быть в центре столь драматической сцены, но сейчас он собрался с мыслями, приосанился и спокойным, властным голосом приказал лавочнику назначить цену за украденное яблоко.

Поначалу тот решил было не сдаваться так быстро, но спустя еще несколько минут ожесточенных споров, в которых приняли участие шесть-семь новых человек, он согласился взять протягиваемую ему монету и тут же ушел, сопровождаемый несколькими своими сторонниками. Толпа начала потихоньку расходиться. Маленький воришка оправился от шока и заревел, прося отвезти его домой к маме. И пока Пейшенс утешала его обещанием, что она немедленно доставит его домой и что никто не посмеет сдать его в тюрьму или на руки судебному чиновнику, – мальчишка мелко задрожал от ужаса при одном упоминании об этом, – мисс Трент, лорд Линдет и джентльмен в спортивном одеянии, который сошел со своего экипажа, чтобы принять участие в споре с лавочником, держали короткий совет.

Во время всех этих событий Теофания стояла одна. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Обида была столь велика, что девушка просто оцепенела. Ее постоянно толкали какие-то невоспитанные субъекты, которые хотели поближе взглянуть на воришку и его спасительницу. Ее отпихнул в сторону лорд Линдет. Мисс Трент, оглянувшись на нее раз или два, довольно резко приказала ей не стоять столбом, а поднять с тротуара вещи Пейшенс. Ее оставили без опеки и мужской защиты те люди, для которых эти вещи должны были стоять на первом месте! Даже спортивного вида джентльмен не обращал на нее никакого внимания!

Пейшенс… Пейшенс! Она стояла на коленях прямо на дороге. Ее платье было запачкано кровью. Она прижимала к своей груди грязного и отвратительного маленького оборванца. Она… Она… Она была центром всеобщего внимания, она была героиней разыгравшейся несколько минут назад сцены… И это в то время, когда красивая мисс Вилд была брошена всеми на произвол судьбы, стояла на обочине дороги и, как могла, держала два зонтика, два кошелька и черт знает сколько свертков!

Она слушала, – в груди у нее клокотала ярость – как совещались между собой мисс Трент, лорд Линдет и молодой человек спортивного вида, какие планы они предлагали. Джентльмен спортивного вида, который сказал, что его зовут Бэлдок и что он умоляет, чтобы они располагали им по своему усмотрению, предлагал отвести Пейшенс и маленького грязнулю в лазарет. Линдет уверял Пейшенс, что он сам отправит их к дому мальчишки. «Какая-нибудь собачья конура в трущобах», – подумала про себя Теофания. А мисс Трент предлагала тут же пешком отправиться в лазарет и там уже оказать Пейшенс всю помощь и поддержку, на которые она, мисс Трент, была способна. Ни у кого из них даже мысли не возникло о ней, о Теофании! Она утомилась, хотела поскорее попасть домой. Чисто из доброты сердечной она позволила Пейшенс, – которую, кстати, всегда недолюбливала, – составить ей компанию во время поездки в Лидс. Весь день ее таскали по городу в поисках какого-то дурацкого розового атласа – она не сказала ни одного слова против! А ее гувернантка, которая должна была заботиться в первую очередь о ней, не только не увела ее подальше от всего этого вульгарного и некультурного сброда, но полностью сосредоточилась на Пейшенс и ее благополучии! А теперь они с Линдетом спокойно обсуждали – без малейшего намека на то, чтобы спросить ее – вопрос перевозки этого гаденыша домой на ее коляске! На ее коляске!

– Похоже, я сейчас упаду в обморок, – заявила она пронзительным голосом, который не придал веса ее заявлению.

Линдет, который в этот момент как раз брал мальчишку из рук Пейшенс, не обратил никакого внимания на Теофанию. Мисс Трент, которая помогала Пейшенс подняться с мостовой, только мельком глянула на свою подопечную и сказала:

– Сейчас не могу подойти к тебе, Теофания! Наконец, господин Бэлдок тоже оглянулся на девушку и проговорил:

– Честно говоря, не понимаю, мисс, вам-то с чего в обморок падать? Я бы не удивился, если бы в обморок упала эта леди, но она и не собирается этого делать. – Он опять перевел свой взгляд на Пейшенс и сказал: – Не уловил вашего имени, мэм, но позвольте сказать, что вы славный малый! Хотя, что же это я?.. Так ведь не принято обращаться к дамам!.. Прошу прощения, просто я никогда не был дамским ухажером и не знаю всех этих нежных словечек… Я хотел сказать, что вы… что вы…

– Героиня! – подсказал, смеясь, Линдет.

– Вот именно! Героиня!

– О, что вы!.. – взмолилась Пейшенс. – Я, конечно, очень признательна вам за высокую оценку, но, клянусь, я никакая не героиня! Не будете ли вы так любезны, чтобы отвезти нас в лазарет? Прошу вас, каждая минута дорога!.. У него все еще идет кровь и, боюсь, он еще повредил себе ногу. Видите, как она распухла? И дотронуться нельзя – сразу кричит! – Она оглянулась по сторонам. – Не знаю, куда девались мои свертки… О, Фанни, ты подобрала их с тротуара! Спасибо! Мне так жаль, что тебе приходится держать все это!.. Я доставила тебе столько неприятностей!..

– О нет, что ты такое говоришь! – дрожа от гнева, проговорила Теофания. В глазах у нее уже стояли злые слезы, а голос подрагивал. – Я люблю таскать зонтики и свертки за других людей! Нет ничего приятнее! Я люблю, когда меня толкают и пихают всякие вульгарные субъекты! Прошу тебя, не обращай на меня никакого внимания! И не надо спрашивать моего разрешения на то, чтобы посадить в мою коляску этого отвратительного воришку!

– Это же надо!.. – потрясенно пробормотал господин Бэлдок. – Как самая последняя сварливая тетка на рынке!

Линдет, который с минуту с подозрением смотрел на Теофанию, плотно сжав губы, наконец отвернулся от нее и сказал спокойно:

– Помогите подняться мисс Чартли в ваш экипаж, если не возражаете. Я передам ей мальчика, и мы сможем отправиться.

– Да, но будет такая теснота, – с сомнением в голосе ответил господин Бэлдок.

– Не будет. Я сяду сзади. – Он подождал, пока Пейшенс взберется в экипаж, затем посадил ей на колени хныкавшего мальчишку и мягко сказал: – Не переживайте. Клянусь, для этого нет никаких оснований.

Пейшенс вдруг как-то ослабела и сникла. Она прошептала:

– Я никогда не думала… Я не знала… Лорд Линдет, прошу вас, останьтесь с ней! Я сама прекрасно управлюсь. Может быть, вы сможете нанять для меня коляску? Нет, правда? Ну, конечно, именно это мне и нужно сделать! А вы скажете кучеру, чтобы он довез меня до лазарета…

– Я же сказал вам: не переживайте, – приказал он, мягко улыбаясь ей. – Обсуждать, что именно для вас будет лучше всего, мы будем позже. Пока за мисс Вилд присмотрит мисс Трент, а я поеду с вами! – Мисс Трент подошла к коляске, чтобы передать Пейшенс ее кошелек. Линдет вкратце пересказал ей план действий, прибавив вполголоса: – Вы сможете потом выбраться в лазарет, мэм? Мне кажется, что вам следует это сделать, а?

– Разумеется, я приеду туда, – ответила она. – Как только я доставлю мисс Вилд обратно в «Королевскую Голову».

Он облегченно вздохнул.

– Да, пожалуйста. Тогда я пойду искать Уолдо. Это как раз тот человек, чье присутствие нам необходимо в подобной ситуации.

Она и сама так думала, и хотя была удивлена тем, что лорд Линдет сказал это, всем сердцем с ним согласилась. Увидев реакцию на лице мисс Трент, его светлость смутился. Он сказал эти слова больше для себя, чем для нее и, – поскольку Уолдо очень не любил, когда кто-нибудь выпячивал его филантропические привычки, – уже пожалел о сказанном. Однако недоразумения между ними возникнуть не успело, так как в их разговор неожиданно вклинилась Теофания, которую бесило то, что на нее по-прежнему никто не обращает внимания. В ее голосе кипела ярость. Она поинтересовалась, как долго еще мисс Трент будет заставлять ее ждать.

– Ни секунды больше! – весело ответила ее наставница и освободила свою подопечную от бремени зонтика и множества пакетов, которые та до сих пор автоматически держала в руках. Она через плечо мягко улыбнулась Пейшенс. – Я присоединюсь к вам в лазарете, мисс Чартли, будьте покойны. Теофания, пойдем.

– Вы не присоединитесь к ней в лазарете! – звонко отчеканила разъяренная Теофания. – Я хочу домой, и ваш долг – оставаться со мной. А если вы уйдете, то я расскажу обо всем тетушке, и она вас уволит!

– Без выходного пособия и характеристики! – кивнула мисс Трент, взяв подопечную и уводя ее по тротуару. – А если я отвезу тебя домой и брошу на произвол судьбы мисс Чартли, ее мать также немедленно потребует моей отставки, и миссис Андерхилл во имя сохранения хороших отношений будет вынуждена удовлетворить это требование. Так что в любом случае мне конец. Меня переполняют мрачные предчувствия! Однако, если бы я была на твоем месте, Теофания, я бы больше держала себя в руках и по крайней мере не проявлялась бы так сильно!

– Как я проявлялась?! – воскликнула Теофания. – А что было делать, когда эта гадкая Пейшенс Чартли со своими вкрадчивыми манерами повела себя как шут гороховый, чтобы вокруг поднялось побольше шума и чтобы ее назвали героиней!..

– Не забывайся, Теофания, не забывайся! – прервала ее мисс Трент. – Я не собираюсь пикироваться с тобой прилюдно, так что попридержи на время свой язычок!

Но разъяренная красавица была слишком не в себе, чтобы выполнить это пожелание своей наставницы. На протяжении всей дороги до «Королевской Головы» она не умолкала ни на секунду. Ее обличительная речь была столь же пространна, сколь и абсурдна. Мисс Трент не дала втянуть себя в пререкания, однако ей очень хотелось хорошенько отшлепать свою избалованную воспитанницу. Она заметила Теофании, что та привлекает к своей персоне недоуменное внимание со стороны тех прохожих, до слуха которых долетают обрывки ее исполненной страсти тирады. Теофания стала говорить тише, однако не умолкла окончательно.

Кое у кого, возможно, и создалось бы впечатление, что энергия ее эмоций иссякнет по мере приближения к «Королевской Голове», но это было ошибочное предположение. Мисс Вилд отличалась гибкостью натуры и упрямством характера, так что измотать ее было трудно. Мисс Трент, во всяком случае, хорошо знала, что перечисление обид и горьких упреков по адресу всех без исключения ее спутников по поездке в Лидс было только прелюдией к настоящей буре, которая, как подсказывал мисс Трент ее опыт общения с Теофанией, разразясь, накроет всех людей, находящихся в пределах досягаемости голоса ее подопечной, и кульминацией которого станет взрыв всесокрушающей истерики. Мисс Трент хорошо знала, что взывать к разуму Теофании – бесполезная затея.

Поэтому она торопилась завезти свою подопечную под крышу «Королевской Головы». Когда они подошли к зданию, она тут же потащила Теофанию в ту гостиную, которую на весь день снял Линдет. Оставив ее там в одиночестве, мисс Трент ушла, соврав, что нужно найти нюхательную соль. Теофания перед самым уходом своей гувернантки уже начала весьма угрожающе всхлипывать. Но мисс Трент твердо верила в то, что Теофания не доведет себя до истерики, находясь одна в гостиной. Ей обязательно нужна была аудитория, которую потрясли бы ее рыдания и которая почувствовала бы себя виноватой перед девушкой. Свидетелей не было, значит, и истерика была маловероятна. Хотя, находясь в столь возбужденном состоянии, Теофания могла и без всякой истерики выкинуть любую глупость. Мисс Трент трезво взвесила все обстоятельства и успокоилась, решив, что самое худшее, на что могла решиться в такой ситуации Теофания, так это пойти к тетушкиному кучеру и приказать ему седлать лошадей, так как-де немедленно возвращается в Степлз. Кучер Джон, разумеется, откажет ей в этом, как он всегда поступал в подобных ситуациях. Тогда Теофании не останется ничего другого, как вернуться в гостиную и разбить несколько фарфоровых вещиц, которые украшали собой каминную полку. На большее в центре Лидса подопечная мисс Трент, по здравому размышлению, была не способна.

Мисс Трент ничего не помешало столь практично взглянуть на ситуацию и предсказать возможное ее развитие, однако в душе она была гораздо больше взволнована, чем хотела это показать Теофании. Разумеется, ее первейший долг состоял в присмотре за этой непримиримой девицей, но даже в самом буйном вихре воображения невозможно было оправдать этим долгом тот выход, который бы решил все проблемы: взять Теофанию вместе со всеми в трущобы. С другой стороны, когда миссис Чартли отпустила в Лидс свою дочь, она подразумевала, что за Пейшенс там будут также осуществляться надлежащий присмотр и опека. Ни она, ни мисс Трент, конечно, не могли знать заранее, что произойдет этот нелепый случай на дороге, который сделает для гувернантки выполнение ее долга столь трудной задачей. Мисс Трент чувствовала, что не может оставить мисс Чартли на попечение одного только лорда Линдета. Если бы она так сделала, всякий мог бы с полным основанием заявить, что она поступила предосудительно. Нет, о том, чтобы бросить Пейшенс, не могло быть и речи.

Как-то надо было увязать концы с концами и выполнить обе части долга. Но как?..

Все попытки найти выход из сложившейся ситуации упирались в личность сэра Уолдо. Вот и мисс Трент не смогла придумать ничего лучшего, как обратиться к нему за помощью, как и предлагал Линдет. Если удастся уговорить его развлечь чем-нибудь Теофанию до тех пор, пока протеже мисс Чартли не будет водворен к себе домой, весь этот неприятный эпизод еще может закончиться благополучно.

Так что мисс Трент спешно покинула гостиную вовсе не для того, чтобы достать нюхательную соль для перевозбудившейся Теофании. Мисс Трент намеревалась со всех ног броситься в лазарет, откуда она хотела отослать Линдета на скорейшие поиски его кузена.

Но все случилось иначе. Сэр Уолдо как раз входил в «Королевскую Голову» в тот самый момент, когда мисс Трент выбегала из него. Никогда еще ее не посещало такое всеобъемлющее облегчение, никогда еще она не чувствовала такой благодарности к человеку только за сам факт его появления. Она порывисто воскликнула:

– О, как я счастлива видеть вас! Сэр Уолдо, вы единственный человек, который способен оказать мне помощь в моем затруднительном положении! И я умоляю вас не отказываться!

– Можете не сомневаться в том, что я не стану отказываться, – ответил он, глядя на нее с некоторым недоумением, однако не изменяя своему традиционному спокойствию. – Что это за затруднительное положение, в которое вы угодили? И что я должен сделать для того, чтобы вытащить вас из него?

Она невесело рассмеялась.

– О, Господи! Представляю какое впечатление я сейчас произвожу на вас! Прошу прощения! Я вам сейчас все объясню, только…

– Одну минуту! – прервал он ее. – Вам известно, что на вашем платье следы крови?

Она оглядела себя мельком.

– Да? Ага, вижу! Но это сейчас неважно!

– Что ж, поскольку не видно, что вы ранены, я верю вам на слово, – отозвался он. – Чья это кровь?

– Не знаю… То есть я хочу сказать, что не знаю его имени.

Мальчишка! Ребенок! Но я должна вам сейчас рассказать, что произошло!

– Рассказывайте!

Как можно более сжато она посвятила его в существо дела, назвав важнейшие факты и не делая попыток скрыть, что в такое волнение ее привел отнюдь не сам несчастный случай на дороге, а ужасное поведение Теофании.

– Я знаю, вам, наверно, кажется невероятным, что она впала в свой очередной припадок в такой момент, – горячо говорила мисс Трент. – Но вы же знаете, что это за девочка!

– Еще бы я не знал! Между прочим, ничего другого я от нее и не ждал в такой момент! Да и как ей оставалось реагировать на то, что лавры героини в этой драматической сцене были украдены у нее, а она предстала в лучшем случае рядовой зрительницей? Где она сейчас?

– Наверху, в гостиной, где мы ели. Причина, конечно, была, но я не знаю, что разозлило ее больше: то, что ваш кузен не обращал на нее никакого внимания, или реплика этого господина Бэлдока, который сказал, что не понимает, с чего это ей вдруг падать в обморок, если она все время стояла в стороне. Да, вам хочется смеяться, сэр! Я бы сама сочла все это смешным, если бы это столь непосредственно не касалось меня. Теперь понимаете, в каком затруднительном положении я оказалась? Я не могу здесь бросить Теофанию, но не могу бросить и мисс Чартли. Никогда еще я не пребывала в таком смущении! Но ваш кузен сказал вдруг, что вы являетесь как раз тем человеком, который может помочь нам в этой ситуации. И хотя меня немного удивило то, что он сказал это, я сразу поняла, что он абсолютно прав! Поэтому я и прошу вас, сэр Уолдо, не будете ли вы так любезны, чтобы побыть немного с Теофанией… Отвлеките ее чем-нибудь!.. А я в это время съезжу с Пейшенс туда, где живет этот мальчишка.

– Не думаю, что Линдет это имел в виду, – суховато отозвался сэр Уолдо. – Но я, разумеется, готов присмотреть за Теофанией. Как вы думаете, она сейчас в истерике?

– Нет. Я ушла прежде, чем она успела даже расплакаться как следует. А когда нет никого вокруг, нет никакого смысла впадать в истерику. Вы же знаете ее…

Он улыбнулся и сказал:

– Остается только надеяться, что она в назидание не обрушит на меня свой буйный припадок. Но если это произойдет, я буду в совершенной растерянности…

– Не произойдет, – уверенно сказала мисс Трент. – Побольше лести – это главное. Да что вам объяснять такие вещи, вы и сами лучше меня это знаете.

– Полагаю, я смогу уговорить ее поехать со мной домой в Степлз, – проговорил он. – Это было бы лучшей услугой, какую я мог бы оказать вам. Тогда вам бы не пришлось вообще беспокоиться на ее счет.

Встревоженная морщинка, пролегавшая между ее бровей, тут же исчезла. Она с благодарностью сказала:

– Да, действительно! Тогда я не буду волноваться! И против вашего предложения трудно что-либо возразить… В открытой коляске все-таки, да и грум будет сзади!

– Да, в таких обстоятельствах мне придется сдержать свои намерения, которые я могу испытывать относительно того, чтобы насильственно склонить ее к любви со мной, – согласился он вежливо.

Она рассмеялась.

– Да, только я хотела сказать вам совсем другое. Я отлично знаю, что в вашей голове не было подобных мыслей.

– Огромное спасибо за доверие! Так, надо выяснить еще одну вещь, прежде чем мы расстанемся, мэм! Насколько я понял, этот воришка происходит из трущобных районов города. Либо из восточной окраины, где расположены красильни и большинство мануфактур, либо с южного берега реки.

– Боюсь, да. Вы собираетесь сказать, что мне не следует разрешать мисс Чартли отправляться в эти районы? Я знаю, что мне придется ее уговорить.

– Но я собирался сказать вам вовсе не это. Вы должны обещать мне, мисс Трент, что не станете выходить из коляски. Насколько мне известно, пока в этих районах не свирепствует никакая эпидемия, но основная часть жилищ являют собой жалкое и убогое зрелище, и грязь там такая, что погружаться вам в нее было бы очень нежелательно и неблагоразумно. К мисс Чартли это относится, разумеется, в равной степени.

Она с интересом взглянула на него.

– Я никогда не бывала в беднейших частях города. А вы?

– Бывал, так что можете смело верить в то, о чем я говорю. Так вы обещаете мне?

– Конечно. Я ни за что на свете не стану подвергать риску мисс Чартли!

– Хорошая девочка! – с улыбкой глядя на нее, сказал он. – Скажите Джулиану, что я поручаю ему вас под его ответственность и… что я вывел вас из затруднительного положения!

Он протянул ей руку, а когда она протянула свою, он быстро поднес ее к губам и оставил на кончиках ее пальцев след мимолетного поцелуя.