12

Несмотря на то что мистер Веструтер привел ее в некоторое замешательство, Китти осталась довольна результатами стратегии. Она определенно привлекла к себе его внимание. Даже если он не поверил истории с помолвкой (а он всячески демонстрировал, что не поверил), молчаливый уговор обеих заинтересованных сторон скрыть правду, помноженный на явное равнодушие Китти к его особе, вынудил его поменять тактику. Он не сомневался в том, что в его власти положить конец этой комедии в любой момент, когда он только этого пожелает, поскольку ему было прекрасно известно, что она давным-давно обожает его. Но он не мог допустить, чтобы она или же его двоюродный дедушка Мэтью диктовали ему условия либо вынуждали на определенные действия. Ничто не злило его так, как ультиматум мистера Пениквика. Когда-нибудь он женится. В этом, как и в том, что своей женой назовет наивную, выросшую в деревенской глуши Китти, он был уверен.

Он рассчитывал, что мистер Пениквик завещает свое богатство или ей, или ему; кроме того, игрок по натуре, он скорее не взял бы и копейки из этого состояния, чем подчинился предъявленным требованиям. Более того, он готов был биться об заклад, что стоит ему поманить Китти пальцем, как она будет принадлежать ему. Он не боялся конкуренции со стороны своих кузенов. Если ее помолвка с Фредди и поразила его, то всего на какой-то миг: немного поразмыслив, он понял, что побудило ее к этому. Его это позабавило; он даже мог прийти от этого в восхищение; и хотя он и подумывал немного проучить ее, он по-настоящему не сердился на нее за такое проявление характера. Однако каким бы ничтожным соперником ни был Фредди, мистер Веструтер еще не настолько погряз в самоуверенности, чтобы не видеть опасности, которую могли представлять для Китти другие, более интересные воздыхатели. Хорошенькая девушка – а мистер Веструтер к своему удивлению обнаружил, насколько похорошела обученная всем тонкостям моды Китти – представленная в обществе Станденами, в ореоле больших ожиданий, не будет иметь недостатка в поклонниках. Как бы ни гордился мистер Пениквик своим твердым словом, Джек не рискнул бы держать пари, что он его сдержит, появись Китти в Арнсайде под руку с действительно блестящим женихом. Познакомив Китти с шевалье д'Эвроном из чистого озорства, мистер Веструтер недаром не принимал в расчет опасность с этой стороны; он имел для этого свои собственные причины; и если ему было непонятно, почему она поощряет нелепые ухаживания Долфинтона, то он мог себе позволить не обращать на это внимания; были и другие холостяки, представляющие собой гораздо более предпочтительные партии, вот их было бы неразумно сбрасывать со счетов. Особенно одного из них, молодого пэра, не скрывающего своих нежных чувств по отношению к этой живой и искренней девушке. А известный волокита, утративший молодость, не только пригласил ее на танец во время ее дебюта в «Элмаке», но подтвердил свое восхищение ею, прислав букет на другой же день. Настал черед делать свой ход мистеру Веструтеру, хотя он и не собирался плясать под дерзкую дудочку мисс Чаринг. Одно дело посмеиваться над тайными планами девочки, которую он знал с пеленок; совершенно другое – подчиняться им. Он вполне мог понять ее желание приехать в Лондон, но ему было бы больше по душе, если бы она оставалась в Арнсайде, как Спящая красавица. Жениться в ближайшем будущем ему не хотелось; но если Китти сомневалась в его намерении сделать ее своей женой, тогда было бы лучше все свое внимание сосредоточить на ней. Никто лучше чем он не знал, как очаровать и околдовать свою жертву до такого состояния, что все другие просто перестанут для нее существовать. На его счету было множество побед; и если ни одна из его жертв не погибла от неразделенной любви, то здоровье по крайней мере одной леди (по общему мнению, она потеряла всякий здравый смысл) пришло в полный упадок. К счастью, появление на горизонте более пылкого обожателя спасло ее от верной смерти, но встревоженные родители стали предпринимать все мыслимые меры, чтобы оградить своих чувствительных дочерей от мимолетных ухаживаний злостного сердцееда.

Выдержав сразу два отказа мисс Чаринг, которая дважды находила предлог, чтобы отклонить его предложение покататься с ним в его двухколесном экипаже, запряженном парой знаменитых гнедых, мистер Веструтер послал ей через своего грума восхитительный веер из слоновой кости, украшенный тончайшей резьбой, позолотой и расписанный изящными медальонами работы Анжелики Кауффманн. К этому дару он присовокупил письмо, составленное в таких искусных выражениях, что Китти было крайне затруднительно не принять его. Это свадебный подарок, писал мистер Веструтер, от старинного друга, который осмеливается подписаться ее вечно любящим кузеном Джеком, братом если не по крови, то по сердечной склонности.

– Ничего себе! – воскликнула Мег не без обиды. – То, что он дарил мне, ни в какое сравнение не идет с этой вещицей. Наверное, крупно выиграл в карты. Безумно дорогая безделушка, милая Китти!

Прижав ладони к пылающим щекам, Китти сказала:

– Мне не следует принимать такой ценный подарок.

– Помилуй, почему же нет? Разве можно отказаться, дорогая? Подарок сделан с безупречным вкусом, поверьте мне. «Вечно любящий кузен…» Красиво сказано, честное слово!

Итак, когда мистер Веструтер снова пригласил свою «кузину по сердечной склонности» покататься с ним в Ричмонд-парке и полюбоваться на примулы, раскрывшие свои бледные цветы под древними дубами, мисс Чаринг справедливо рассудила, что отказать ему было бы неприлично. Мистеру Веструтеру сопутствовала удача: в назначенный день ярко сияло солнце, что воодушевило мисс Чаринг надеть шляпку в деревенском стиле из шелковой соломки, украшенной с одного бока букетиком цветов, с зеленой лентой под подбородком, завязанной кокетливым бантом. Легкомысленный зонтик от солнца ей одолжила Мег. Подсаживая ее в экипаж, мистер Веструтер поймал себя на мысли, что ее внешний вид удовлетворил бы самого взыскательного из мужчин.

Обычно он выезжал вместе с тщедушным Тайгером, сидящим на козлах, но на этот раз он обошелся без услуг этого юноши. Китти же он с мимолетной улыбкой сказал, что такое сопровождение не обязательно для близких родственников («по сердечной склонности»). Она согласилась с ним, хотя в душу закралась тревога. Но даже самый неисправимый злопыхатель не нашел бы в поведении мистера Веструтера ничего предосудительного от начала и до конца их поездки. Он держался как старший брат, очаровавший ее детское воображение; он посмеивался над ней, но воздерживался от шуток над Фредди; если он ни разу не упомянул о помолвке, то по крайней мере не намекал, что не верит в нее. Только в самом конце прогулки, за которую Китти поблагодарила его от всей души, приоткрыл он свою маску. Смеющимися глазами он заглянул ей в лицо, нежно взял за подбородок и сказал, как бы лаская словами:

– Глупенькая, недоверчивая, маленькая Китти! Ну, бегите домой, дитя мое! Не могу же я бросить здесь своих лошадей и пойти вместе с вами.

Ее лицо под этой небрежной лаской вспыхнуло; она бросила на него быстрый взгляд, снова опустила глаза и, запинаясь, сказала:

– Спасибо. Все было очень мило! – взбежала по ступенькам и скрылась в доме.

Он уехал, весьма довольный собой. К тому же его деревенская кузина открылась ему в новом, очаровательном свете.

Выждав два дня, он явился утром на третий день на Беркли-сквер пригласить обеих дам посетить вместе с ним «Сэндерс Веллз», чтобы Китти увидела великого Гримальди в возобновленной пантомиме «Мамаша-Гусыня», имевшей громадный успех. Такое безыскусное развлечение могло прийтись Мег не по душе, но что касается Китти, то мистер Веструтер, хорошо знавший ее, был уверен, что спектакль приведет ее в восторг. Если бы это было возможно, он, не колеблясь, пригласил бы ее в «Амфитеатр Эстли» и сам получил бы огромное удовольствие, наблюдая, с какой радостью и изумлением смотрит она на скачки и конные парады. Но «Амфитеатр», как и его конкурент «Королевский цирк» начнут сезон не раньше пасхального понедельника, а к тому времени, полагал мистер Веструтер, Китти должна будет вернуться в Арнсайд.

Дворецкий, открывший ему дверь, сообщил, что ее светлости нет дома, а мисс Чаринг собирается на прогулку с подругой, но пока еще не ушла и находится в Малом салоне. Он проводил в апартаменты мистера Веструтера, где невольно подверг его жесточайшему испытанию. – Мистер Веструтер! – провозгласил он и удалился, оставив мистера Веструтера стоять в дверях с застывшей улыбкой на губах.

В комнате находились трое. Китти в темно-красной шляпке и такого же цвета ротонде натягивала на пальцы новенькие перчатки; спиной к камину стоял Фредди; третьей была мисс Броти, ослепительная в бледно-голубой накидке из мериносовой шерсти, отделанной лебяжьим пухом, с муфтой в руках.

На какое-то мгновение мистер Веструтер прирос к полу. Но прежде чем Китти, обернувшаяся к нему с приветствием, успела заметить его замешательство, он уже пришел в себя и двинулся ей навстречу.

– Кажется, я явился в неподходящий момент, – преспокойно сказал он. – Вы собираетесь на прогулку. Но ничего. Я не задержу вас надолго.

– Да, мисс Броти настолько любезна, что согласилась составить мне компанию, – ответила она, пожимая ему руку. – Мы хотели погулять в парке, там, наверное, уже расцвели нарциссы и крокусы. Оливия, позвольте мне представить вам мистера Веструтера.

– В этом нет необходимости, – спокойно Сказал он, подойдя к Оливии и протянув ей руку. – Я уже имел честь познакомиться с мисс Броти. Как поживаете, мисс?

Это открытие не слишком удивило мисс Чаринг. Но, взглянув на свою подругу, она поразилась при виде ее лица, покрывшегося красными пятнами. Мисс Броти подняла глаза к потолку, потом опустила их, пролепетала нечто невнятное, едва позволила мистеру Веструтеру коснуться ее руки и тотчас спрятала ее обратно в муфту. Такое поведение девушки, пусть и не привыкшей к обществу, выглядело странным. Китти подумалось, не успел ли Джек обидеть Оливию. Она знала, что он часто бывает дерзким, и пришла к выводу, что скорее всего он задел чувства Оливии неосторожным взглядом или репликой. Но тут случайно ей на глаза попался Фредди. Элегантный мистер Станден обратился в истукана, взгляд его стал совершенно стеклянным, лицо застыло, так что Китти сразу же стало ясно, что здесь кроется какая-то тайна, которую он ни под каким видом не хотел бы раскрывать перед ней. Если бы это произошло чуть-чуть раньше, она бы потребовала немедленных объяснений, но даже краткое пребывание в Лондоне научило ее придерживать язык. Не обращая внимания на замешательство Оливии, она сказала:

– А что же привело тебя сюда, Джек?

Он объяснил; она не знала, как отнесется к этому Мег, но от своего имени приняла приглашение посетить «Сэндерс Вэллз» с большим удовольствием. На прощание она пожала руки обоим джентльменам, и они с Оливией отправились на прогулку в парк.

Оставшись наедине с мистером Станденом, мистер Веструтер сладким голосом произнес:

– Не потрудитесь ли объяснить мне, братец, как эта очаровательная птичка оказалась в близкой дружбе с Китти?

– Я так и думал, что ты не будешь от этого в восторге, – ответил Фредди. – Но я здесь ни при чем. Не воображаешь ли ты, что это я познакомил их?

– Признаюсь тебе, что именно эта мысль и пришла мне в голову, – сказал мистер Веструтер.

– Так вот, знай, что это не я, – сказал Фредди. – Хорошенькие мысли взбредают в твой чердак! Во-первых, я сам не знаком с этой девицей; во-вторых, это не та девица, с которой я познакомил бы Китти. – Он подумал немного и щепетильно добавил: – Я хочу сказать, что не стал бы их знакомить, если бы она обратила хоть малейшее внимание на сети, которые ты ей расставляешь в последнее время! Но мне сдается, что она не прочь. Премиленькая штучка, но мозги у нее куриные.

– Благодарю, – саркастически сказал мистер Веструтер. – Если бы не ты, Фредди, кому бы я был обязан за такое наблюдение? – заметив, что поставил своего кузена в тупик, он нетерпеливо продолжил: – Ну? Так кто же познакомил Китти с девушкой, которую ее коварный кузен выбрал объектом своего внимания?

– Скорее всего, никто, – ответил Фредди. – Они познакомились случайно. Знаешь, что я тебе скажу? Неплохо, если бы ты умерил свой пыл. Ведь ты не женишься на Китти, братец!

В ответ мистер Веструтер только сверкнул ярко-голубыми глазами.

– Я мог бы поспорить с тобой, Фредди, но лучше не буду.

Между тем девушки, о которых шла речь, бодро шествовали по одной из тропинок парка, поглубже спрятав руки в муфточки и закутавшись в свои накидки, поскольку солнце хоть и ярко светило, призывая нарциссы скорее выйти на свет, дул пронизывающий восточный ветер.

– Дорогая мисс Чаринг, если бы вы знали, какое утешение для меня находиться в вашем обществе! – проговорила Оливия. – Но жаловаться мне не пристало – я знаю, на какие жертвы пошла матушка, чтобы наша поездка в Лондон состоялась, но, ах, я была бы намного счастливее, если бы осталась дома, со своими сестрами!

Китти было уже известно о существовании Амелии, Джейн и Селины, и она пробормотала нечто невнятное, но сочувственное. Она еще не достигла того возраста, когда можно до конца понять тревоги матери, награжденной равнодушной природой четырьмя дочерьми, но, по словам Оливии, тревоги эти были мучительными. Судя по всему, дорогой папочка не смог обеспечить семью приличным состоянием; зато он наградил дочерей красивой внешностью, использовать которую, как расхожий товар, их приучали с детства. Вот только Джейн внушала сильное опасение своим пристрастием к книгам, а у Амелии стала проявляться грозная склонность к веснушкам. Оливия, самая красивая и старшая из сестер, принимала как должное то, что ее долг состоит в том, чтобы удачно выйти замуж. С этой целью она и приехала в Лондон. Но всякий раз, когда ее девическое воображение рисовало подходящего жениха, он всегда являлся в образе молодого и красивого джентльмена и никогда в виде стареющего ловеласа. Она рассчитывала, что знатные родственники дорогого папочки с Брук-стрит окажут ей с матерью радушный прием, но и здесь надеждам не суждено было сбыться. Отвергнутой семейством Баттерстоунов, мамаше пришлось воспользоваться гостеприимством своей сестры, миссис Скортон, живущей в районе Ханс-Кресент, а та при своей доброжелательности не была вхожа в высшее общество и явно не была светской дамой. Так что избранные собрания в «Элмак», великосветские приемы, ложа в Итальянской опере оказались закрытыми для мисс Броти. Мамаша, развив бурную деятельность в кругах, близких к светскому обществу, с большим трудом добилась для дочери одного-двух приглашений, но ни одно из них не завершилось триумфом, который она предсказывала с такой уверенностью. Что же касается того, чтобы взять высший свет штурмом, как это удалось прекрасным сестрам Ганнинг лет шестьдесят пять тому назад, то ли времена изменились, то ли для успеха требовалась еще одна сестра. – Но Амелии нет еще и шестнадцати, – совершенно серьезно пояснила Оливия, – да мне и не справиться с такими расходами.

Китти сожалела о том, что ее новая подруга так категорически настроилась на замужество. Ее предложение подыскать Оливии место гувернантки не вызвало никакого энтузиазма. Оливия устремила на нее взгляд больших глаз, полный тревоги, и решительно заявила, что лучше ей умереть. Поразмыслив немного, Китти пришлось признаться себе, что Оливия и в самом деле не подходила для такого занятия. Большим умом она не отличалась, образование ее было поверхностным. Но характер у нее был мягкий, нрав кроткий и ей хватало тонкости, чтобы сторониться махинаций мамаши и своих развязных кузин. Однако чем больше общалась с ней Китти, тем больше сомневалась она в том, что за очаровательной внешностью скрывается хоть малейший намек на твердость характера. Еще ей казалось странным, что у такой красивой девушки дома не оказалось подходящего кавалера, который был бы ей небезразличен. Оливия объяснила, что дома и выбрать было не из кого.

– Ну кому может понравиться Нед Бэнди, а Реи все такие вульгарные. Остается только мистер Стиклпат, но он, конечно, в счет не идет.

– Он неподходящий жених? – осмелилась спросить Китти.

– Да нет! Просто он беден как церковная мышь!

– Но ведь он вам нравился?

– Дело не в этом, он-то с радостью женился бы на мне даже без приданого. Видите ли, недавно умерла его экономка и он остался в полной растерянности, а я умею готовить вкусно и недорого, умею шить, а глажу белье получше любой прачки.

Образ бедного, но романтичного влюбленного угас, не успев возникнуть. Обескураженная, Китти спросила:

– И больше никого нет? Совсем никого? Значит, у вас дома еще хуже, чем у меня, а я-то думала, что тоскливее, чем у нас, нигде и быть не может.

– Вот разве что молодой мистер Дрейкмейер, – сказала Оливия. – Он хоть и толстоват, но очень благородного происхождения. Он два раза приглашал меня на танец во время бала. Но ведь Дрейкмейеры живут в замке, и леди Дрейкмейер совсем не понравилось, что он начал за мной ухаживать, вот он и не пригласил меня кататься с ним, как обещал. Мамаша очень бранила меня, но моей вины тут нет! Я вела себя с ним так, как она велела, но ничего из этого не вышло.

– Иногда мне кажется, – осторожно сказала Китти, немного помолчав, – что нет ничего хуже, чем выйти замуж за человека, к которому не испытываешь сильного чувства.

– Вы правы! – вздохнула Оливия.

– Я бы не смогла пойти на это. Честно сказать, я куда с большей радостью осталась бы старой девой.

– Правда? – тоскливо спросила Оливия. – Но посудите сами, милая мисс Чаринг, ведь наши обстоятельства так отличаются друг от друга. Вы пользуетесь всеми благами, которые предоставляет вам состояние…

– Уверяю вас, что это не так! Я нахожусь в полной зависимости от щедрости своего опекуна! И я не преувеличиваю, когда говорю, что у меня и копейки своей нет.

– Это верно, но ведь ваш опекун богат, не так ли? А матушка совсем не богата, да еще у меня три сестры, – на эти слова возразить было нечего. – Я должна выйти замуж. Ах, как огорчится матушка, если ей придется везти меня обратно домой и все деньги, которые она сэкономила для поездки в Лондон, пропадут впустую.

Она так расстроилась, что Китти поспешила утешить ее:

– Вы непременно выйдете замуж, причем за человека, достойного вашего уважения. Только не говорите мне, что у вас до сих пор нет поклонников, потому что в это невозможно поверить. Более того, по-моему каждый, кто хоть раз увидел вас, будет вами покорен, потому что вы гораздо красивее всех известных красавиц Лондона.

Оливия покраснела и отвернулась.

– Умоляю вас – не надо. Мужчины иногда действительно ухаживают за мной, но… ни один из них не сделал мне предложения. В том положении, в каком нахожусь я, – слишком вольные манеры моих кузин способствуют этому – я столкнулась с тем, что тому, кого я считала олицетворением благородства, изменяет чувство приличия.

– Я понимаю, что вы хотите сказать, – с умным видом промолвила Китти, пребывающая в полном неведении, что означали слова мисс Броти. – Иногда вас судят по тем людям, которые вас окружают, и относятся к вам с высокомерной наглостью, что я часто замечала в Лондоне, но я вовсе не считаю это хорошим воспитанием, а наоборот, невоспитанностью. – Она доверчиво добавила: – Простите меня, но я не могла не обратить внимания на то, что вам было не очень приятно встретиться с мистером Веструтером на Беркли-сквер. Если вам показалось, что он проявил к вам недостаточное уважение, когда вы встречались раньше, поверьте мне, он не хотел вас обидеть. Иной раз он ведет себя высокомерно: леди Букхэвен подтрунивает над ним за это, говорит, что он нарочно восстанавливает людей против себя. Но он не признает официальных манер – я бы сказала, он ко всем относится одинаково.

– Ах, что вы… – вырвалось у Оливии. – Я совсем не то… не надо было мне вообще говорить… Это такой замечательный человек! Его манеры и обхождение настолько… – в замешательстве она оборвала фразу и поспешила обратить внимание Китти на клумбу с крокусами.

Перед Китти начала проясняться истинная картина. Ей стало ясно, что великолепный мистер Веструтер произвел сильное впечатление на мисс Броти. Это ее нисколько не удивило; напротив, она ни за что не поверила бы, что любая женщина, побыв в обществе мистера Веструтера хотя бы десять минут, останется к нему равнодушной. Но за свое краткое пребывание в Лондоне она уже успела убедиться, что правы были те, кто называл Джека неисправимым волокитой. Конечно, этот недостаток был достоин осуждения, но он ничуть не умалял его шарма, скорее – наоборот, призналась себе Китти. Ей казалось несправедливым судить его слишком строго, когда многие дамы сами вешались ему на шею, поощряя его тем самым к дурным поступкам. Однако Китти при всей своей деревенской наивности была достаточно сообразительной и где-то в далеких уголках ее сознания зародилось убеждение в том, что никогда не пойдет на невыгодную для себя женитьбу. Она, как никто другой, знала, какое смятение способен он внести в женскую душу; было бы ужасно, если он (естественно, сам того не желая) ранил нежное сердце Оливии. Она порывисто сказала:

– Вот и Фредди – то есть мистер Станден – называет его первостатейным ловеласом. Это настоящий кумир школьных учительниц – как я не раз ему говорила. Поймите меня, я знаю его всю мою жизнь: мы с ним все равно что кузены.

– Вот как, – сказала Оливия, все еще разглядывая крокусы. – Тогда, когда он вошел… я не знала, что вы родственники.

– Да никакие мы не родственники, – воскликнула Китти. – Всех внучатых племянников своего опекуна я называю своими кузенами. Да, какой красивый оттенок! Еще немного и мы увидим его в полном цвету. Но мы простудимся, если будем стоять на таком пронзительном ветру.

Они пошли дальше по тропинке, которая вскоре вывела их на аллею, параллельную с дорогой для экипажей. Прошло немного времени, и глазам мисс Броти предстало самое неприятное для нее зрелище.

– Сэр Генри Осфорд! – сказала она вполголоса. – Умоляю вас, дорогая мисс Чаринг, не оставляйте меня!

У Китти не был ни малейшего желания покидать ее, приемы кузин мисс Броти были ей известны; но она не успела успокоить ее: этот видавший виды франт уже сдернул с головы шляпу и отвешивал им поклон.

– Венера в сопровождении нимфы! – проговорил он. Невольный смешок, вырвавшийся из уст нимфы, привлек его внимание. С надменным видом он поднял свой лорнет, но тут же выронил его. Никакой лорнет, как бы ни были сильны его линзы, не мог сравниться с внимательными ясными глазами мисс Чаринг. Она смерила его критическим и вместе с тем снисходительным взглядом, начиная со щегольской касторовой шляпы и кончая зеркально начищенными ботинками. На одно мгновение его охватил ужас, что она может заметить, как туго затянут на нем корсет, и догадаться, что блеском и кудрявостью своих каштановых волос он обязан искусству парикмахера. Им овладела такая паника, что он не расслышал ее имени, когда мисс Броти прерывающимся голосом знакомила их. Ему помогло, как не раз бывало в его жизни, чувство самовлюбленности: он решил, что пристальный взгляд Китти объяснялся восхищением при виде столь яркого представителя бездельников, шатающихся по Бонд-стрит. Он удостоил ее легким поклоном и улыбкой, не слишком широкой, чтобы не испортить косметику, искусно скрывающую морщины, и обратил все свое внимание на мисс Броти.

– Прекрасный цветок амариллиса! – воскликнул он. – Сказать, что вы украшение весны, значит не сказать ничего! Все наши красавицы меркнут перед вами!

– Нет, не так, сэр, – некстати пришла на помощь начитанная мисс Чаринг. – Они «резвятся в тени с цветком амариллиса».

Сэр Генри был поражен. Челюсть его отвисла, он снова полез за лорнетом и поднес его к глазам с явным намерением поставить на место знатока литературы. Широко раскрыв большие черные глаза, мисс Чаринг с интересом следила за его действиями. Лорнет упал; сэр Генри произнес, сверкнув в недоброй улыбке красивыми, хотя и искусственными зубами:

– Весьма остроумно, мисс… э… Скортон!

– Вы, наверное, не расслышали, – укоризненно сказала Китти. – Я мисс Чаринг, а не мисс Скортон.

– О, прошу прощения! Я не сразу понял… Да, действительно! Значит, вы не кузина мисс Броти, мэм! Тысяча извинений! Дорогая мисс Броти, вы гуляете совсем одна – у вас нет ни привратника, ни горничной! Позвольте мне сопровождать вас!

Оливия, в полном замешательстве, не знала, как от него отвязаться. Ее подруга оказалась потверже характером.

– Как это без сопровождения, сэр Генри? Когда сами вы назвали меня сопровождающей Венеру! – воскликнула мисс Чаринг. – Не можем же мы доставлять вам столько беспокойства.

Сэр Генри горячо заговорил о том, что для него нет большего удовольствия, чем прогуливаться под руку с двумя прекрасными дамами, и перемежал эти комплименты прозрачными намеками на то, чтобы Китти поскорей удалилась, так что избавиться от него не представлялось никакой возможности. Но когда они прошли по алее несколько сот ярдов, к ним явилось спасение в образе всадника. Китти, от нечего делать рассматривая экипажи и наездников, вдруг увидела среди них французского кузена, направляющегося в их сторону на вороной лошади. Она помахала ему рукой; он увидел ее и тотчас подъехал, снимая шляпу и кланяясь. – Кузина! Какая coup de bonheur! Мне сказали, что вся модная публика катается на лошадях в парке и вот, a grands frais, оседлал тихохода! Зато вознагражден, cependant quoi qu'il en soil! Он рассмеялся Китти, поднявшей на него глаза, увидел в них отчаянную просьбу, посмотрел на сэра Генри, легко соскочил с седла, бросил поводья на шею взятой напрокат вороной и сказал:

– Позвольте мне сопровождать вас, кузина. Довольная тем, как он мгновенно, с чисто галльской сообразительностью все понял, Китти сказала:

– О, мы будем в восторге, если вы составите нам компанию, Камилл! Вот сэр Генри – ах, позвольте мне представить вам моего кузена, шевалье д'Эврона, сэр Генри – был настолько любезен, что бросил свои дела, чтобы только сопровождать нас, но сейчас, когда появились вы, мы больше не можем злоупотреблять его добротой! – Тут она повернулась и протянула руку сэру Генри со словами: – Прощайте! Вы были так добры!

Сэру Генри ничего не оставалось делать, как принять отставку со всем достоинством, на которое он был способен. Шевалье, только теперь заметивший присутствие мисс Броти, с усилием оторвал от нее взгляд, снова поклонился и проговорил с машинальной учтивостью:

– Au plaisir de vous revoir, m'sieur!

Сэр Генри склонил голову, сверкнул горящим взором в сторону красивого молодого француза и удалился, изящно помахивая тростью. Китти, видя, что шевалье не может оторвать глаз от ее вспыхнувшей подруги, торопливо исправила оплошность. – Дорогая мисс Броти, позвольте мне представить вас моему кузену, шевалье д'Эврону!

– Как вы поживаете? – прошептала Оливия, протягивая руку и залилась краской больше обычного.

– Мадемуазель! – вздохнул шевалье, беря ее маленькую ручку в свою так, как берут в руки редкостную птичку.