Глава 15
На нем были только брюки.
Пичи сняла их.
— Не могу поверить, что я когда-то боялась тебя, — сказала она, заглядывая в его сияющие любовью глаза и лаская руками его обнаженное тело.
— Мне странно, что я не понял сразу, как я люблю тебя, — добавил он. — А по правде говоря, я люблю тебя с семи лет.
— С семи лет? — переспросила Пичи.
— Да, там, в башне был ангел… — задумчиво произнес он.
«Его ангел», — подумала Пичи.
— Сенека, что ты сказал? — спросила она.
— Не важно! Это длинная история. Она давно прошла, хотя осталась в душе. Но когда-нибудь я тебе расскажу, как я дважды терял своего ангела и как я каждый раз находил ее, — сказал Сенека.
Не дождавшись очередного вопроса, он повернул ее и стал расстегивать корсет. Когда она уже была полностью раздета, он взглянул на ее обнаженное тело и нахмурился: на ее пахнущей магнолиями коже были ярко-красные отметины от корсета. Он знал, что это по его вине она стала носить корсет, чтобы стать настоящей леди. Он знал, что корсет доставлял ей большое неудобство, что ей даже больно было в нем ходить.
— Пичи, — прошептал он. — Прости меня! Нагнувшись, он стал целовать каждую красную отметину на ее теле. И она тоже стала его целовать. Ее инициатива, ее молчаливые жесты очень поразили Сенеку. Он положил ее сверху себя так, что ее тело вытянулось во всю его длину.
Ритм… Это самое древнее начало в любовной игре. Он понял, что она уже усвоила это — тысячелетний инстинкт проснулся у нее в крови.
Начался брачный ритуал: мужчина пришел к женщине, женщина пришла к мужчине. Он двигался с нею вместе, улавливая каждое ее движение. Его плоть стала увеличиваться в размерах и, когда он почувствовал с ее стороны такое же страстное желание, как и у него, он перевернул ее на спину и склонился над ней.
— Боже! Какая же ты сладкая!!! — пробормотал он и раздвинул своею рукой ее ноги.
Он почувствовал, что она уже была готова принять его и стал ласкать пальцами ее влагалище. По прежнему опыту он уже знал, что эта ласка особенно возбуждает ее — так, что она начинает стонать и извиваться. Сегодня он намеревался довести ее до экстаза прежде, чем она почувствует боль, прежде, чем станет женщиной.
Признаки нарастающего экстаза уже появились у Пичи. Она была счастлива. Но она хотела такого же экстаза и с его стороны.
— Сенека! Я не хочу, чтобы все было так, как той ночью. Я хочу, чтобы мы вместе с тобою ощутили блаженство, — прошептала она.
Ее наивность тронула его до глубины души.
— Я только хочу подготовить тебя, — произнес он.
— Я не боюсь, Сенека! Возьми мою невинность! Осчастливь меня! — просила она. — Я хочу, чтобы это произошло здесь и сейчас же.
— Да, моя дорогая, — прошептал он. — Это случится сегодня.
Он читал в ее глазах каждое ее желание. Он донимал все без слов. Сенека лег сверху и… вошел в нее. Медленными, вращательными движениями он дошел до ее невинности и остановился. Тем временем она сама обвила ногами его за талию, и он резким толчком вошел в нее еще глубже…
— Сенека?! — воскликнула она.
— Жена… — ответил он. — Моя жена! У Пичи скатилась слезинка по щеке, и он слизал ее своим языком. Он понимал, что причинил ей боль, что она почувствовала ее, но ничего больше так и не сказал.
Но он продолжал двигаться внутри нее… Он знал, что на смену боли придет блаженство.
— Ты был прав, Сенека, — прошептала она ему на ухо. — Я не поняла, как все это случилось и, действительно было больно…
— Жена? — спросил Сенека.
— Что, мой муж? — переспросила она.
— Еще не все, — произнес он.
— Как не все? — улыбаясь спросила она. — Ты еще не закончил эти вращения.
— Пичи, — прошептал он, надавливая всем своим телом на нее. — Ты так описываешь все это своим языком, что у меня даже в голове не умещается. Любовь — это не «вращения».
Она поцеловала его в щеку и спросила:
— А тогда что же это? — вновь спросила она.
— Подожди, моя дорогая, — ответил он.
— Сенека, ты сказал, что еще не все закончено, ты сказал…
— Я знаю, что я сказал, Пичи, — засмеялся он. Он никогда не испытывал такого блаженства, как сейчас.
— Как мне тебя научить чему-то, если ты меня постоянно останавливаешь? — спросил ее поддразнивая Сенека.
— Прости, больше не буду, — прошептала она.
— Ты только обещаешь, — вновь поддразнил ее он.
Он ласкал ее тело, ее грудь, а затем вновь глубоко вошел в нее. На этот раз он любил ее сильно, упорными ударами, не снижая темпа и не прерываясь. Пичи уловила этот ритм и стала двигаться с ним в такт. Обхватив его руками за шею, она глубоко вдыхала его мускусный запах и сосредоточилась на удовольствии, которое вдруг вспыхнуло в ней. По ее телу начала разливаться сладкая истома и ее самочувствие сейчас исключительно зависело от Сенеки. А Пичи ничего подобного в своей жизни не испытывала!
— Чудовище!!! — произнесла она, так как больше ничего не могла произнести. Она начала глубоко дышать, застонала. С ним происходило то же самое… Пичи вошла в экстаз… Сенека — тоже! О, Боже! Она испытывала блаженство вместе со своим мужем, который любил ее!
— Пичи! Я люблю тебя, моя принцесса! — прошептал он.
— И я люблю тебя, Сенекерс, всем своим сердцем и душой, всем своим телом и даже глазами, и даже ногтями. А еще знаешь что? — спросила она.
— Что? — переспросил он. Она сказала, чуть улыбаясь.
— Ты тяжеленный медведь.
Сенека громко расхохотался и повалился на матрасы, которые под ним провалились. Пичи легла ему на грудь, положила свою ладошку на левый сосок и почувствовала, как сильно бьется его сердце.
— О чем ты думаешь, принцесса? — спросил он. Она наклонила свою лицо к нему и прошептала:
— Я думаю о том, как же не прав был мой батюшка?! Ведь возможно же два раза войти в одну реку!!!
Сенека вновь громко рассмеялся. А затем, когда его веселье прошло, он заглянул Пичи в глаза и спросил:
— Ты сейчас пронзишь мое сердце, жена?
Пичи рассмеялась и ответила:
— Муж, я сделаю это тогда и столько раз, сколько ты захочешь, — ответила она.
Он страстно поцеловал ее. Он вновь желал ее, свою жену, и он знал, что никогда не перестанет желать ее.
— Пичи! — произнес он и улыбнулся снова.
— Что, Сенека? Что здесь смешного? — удивилась она.
Перебирая пальцами ее прекрасные локоны, он вспомнил, как однажды пообещал ей доставить чудо-удовольстие. «Какую жгучую страсть она возбуждает во мне — один ее взгляд — и я на небесах!» — подумал он про себя.
Продолжалась чудесная и бесконечная ночь. Наследный принц и его апалачская горная жена наполнили каждую секунду этой ночи любовью и смехом. И когда забрезжил рассвет, Сенека обнял свою спящую и полностью удовлетворенную жену и прижал к себе. Она была так хороша! Он прошептал слова, захлестнувшие его душу.
— Я люблю тебя. Ты — мой ангел, мой друг, самый лучший из тех, что были у меня…
Часы пробили три часа дня. Пичи проснулась совсем недавно в своей комнате. Шатающейся походкой она подошла к окну, остановилась и уселась в ярко-красное атласное кресло. Белка спрыгнула ей на руки.
Нет, она не будет плакать. С чего бы это? Слишком много хорошего было вокруг. И она не собиралась рыдать. Ее ноги перестали дрожать, но руки все еще дрожали. Одна горячая слезинка соскользнула по щеке на руку.
Дрожащие конечности… Это был еще один типичный признак «типинозиса». И ни одна травинка на этой грешной земле не поможет ей избавиться от этой чудовищной болезни!? Она сама так много помогала людям и животным, а перед своей болезнью была беспомощна. Она повернулась к окну, так как хотела, чтобы солнечные лучи, которые согревали ее лицо, смогли также согреть сильную боль, которая росла внутри нее.
Она вспоминала прошедшую ночь, ее ночь с Сенекой, полную страсти и любви, смеха и веселья.
— Мне не так уже много отведено таких ночей, дружище, — обратилась она к своей белке. — Не так много мне осталось слышать его признаний в любви, и что я — лучший его друг. И это тогда, когда в жизни складывается все так чудесно?!
«Боже праведный! Она вскоре попадет в чистилище». В мыслях она уже была готова ко всему худшему. Ей, конечно же, придется оплатить все по счетам: она ужасно вела себя с Виридис (за это ей дадут несколько миллионов лет в чистилище), она чуть было не ударила короля (за это, по крайней мере — «миллион» лет) и крестьяне… Она игнорировала их жалобы и просьбы целых три недели, пока училась манерам. Нет более тяжкого греха на свете, чем оставлять без помощи нуждающихся людей. Нет, она не будет жариться в чистилище, она сгорит там ярким пламенем за свои грехи. Очень скоро она окажется там. И это сейчас-то, когда ее жизнь похожа на рай, ей придется уйти из жизни.
Она всхлипнула и была готова разрыдаться, когда на пороге ее комнаты внезапно появился Сенека. Он был чем-то расстроен, глаза его лихорадочно бегали. Она бросилась к нему и спросила:
— Сенека! Что случилось?..
— Отец… — только и произнес он. Его голос дрожал.
— Твой отец? Что с ним? — переспросила она.
— Медики… Они сказали… Они не знают, что делать… — сказал он и в сердцах схватился за голову. — Они осматривают его…
— Осматривают? — переспросила Пичи. — А что с ним случилось? Сенека, скажи мне.
Он пожал плечами.
— Я знаю, что ты ненавидишь его. Я знаю, что он жестоко обращался с тобой с тех пор, как…
— Забудь все, Сенека, что, черт побери, с ним случилось?
Сенека тяжело вздохнул:
— Сердце… Его сердце едва прослушивается… Пичи… Дорогая… помоги ему!
Когда Пичи вошла в королевские покои, то увидела, как Тиблок накладывал компресс на голову короля. Руки Тиблока тряслись. Он причитал:
— Его величество всегда был доволен мной. Что он будет делать без меня? Он никогда не сможет так взбить подушки, как это делаю я, — сказал он и поправил ему подушку.
Пичи заметила, что лицо Тиблока было таким же белым, как и у короля.
— С тобой все хорошо, Тиблок?
— Я заботился о нем двадцать один год, — продолжал Тиблок. — Его величество — это моя семья.
— С тобой, действительно, все в порядке? — переспросила его Пичи.
— Да, — наконец-таки ответил Тиблок. — Все в порядке. Король был бледен и слаб, слаб настолько, что не мог ничего говорить.
Пичи вливала королю лекарства по капельке. Это был сбор из листьев наперстянки и сердечного листа. Через небольшой промежуток времени она повторяла все вновь. Сенека стоял рядом, наблюдая за тем, не стало ли его отцу лучше. Но признаков улучшения не наступало. Лицо отца было бледно как чистая простынь, его дыхание было едва слышно. Но Сенека не терял надежды, ведь Пичи оказывала ему помощь.
Король вдруг тяжело вздохнул, его массивное тело содрогнулось, а лицо — передернулось. Тиблок едва не упал, ухватившись за кровать:
— О, Боже! Он умер…
Пичи подняла голову и посмотрела на слугу, который чуть было не упал в обморок, переживая за короля.
— Он не умер, — сказала Пичи. — Он придет в себя через несколько минут, он чувствует боль в суставах. Он не лечил их так, как я ему велела, да?
Тиблок покачал головой.
— Он… Он сказал, что они не будут ходить, если воспользуется вашим лекарством.. — сказал он и весь затрясся.
— Слушай, что я тебе скажу. Сходи и принеси те лекарства, слышишь? Сейчас самое время втереть ему растирку, и он настолько слаб, что не сможет помешать нам.
Слуга скоро вернулся с растиркой и по приказу Пичи начал очень осторожно втирать лекарство в ноги и суставы. Король судорожно задергался, а у Тиблока чуть было не началась истерика.
— Тиблок, — сказала Пичи, — если ты не успокоишься, то мы вынуждены будем дать тебе сердечные капли.
— Я не вынесу этого, — сказал Тиблок. — Когда я дотрагиваюсь до него, то я причиняю ему сильную боль. Я просто не могу делать ему больно, — сказал Тиблок и отвернулся.
Пичи видела, как на глазах у него выступили слезы. Она дала сердечные капли Сенеке и сказала:
— Давай эти капли своему отцу, а я помогу Тиблоку с растиранием.
Наступил вечер. Сенека уже закончил давать отцу лекарство, а Пичи с Тиблоком — растирания. Слуги принесли подносы с едой.
— Ешь, Пичи, — предложил Сенека.
— Не хочу, — ответила она.
— А ты, Тиблок? — предложил Сенека слуге.
— Я не голоден. Ваше Высочество, — ответил тот. Пища осталась нетронутой. Лунный свет осветил комнату. Тиблок уснул в кресле перед кроватью короля. В полночь Сенека настоял на том, чтобы Пичи прилегла на диване в гостиной. Она поспала всего несколько часов, а затем встала для того, чтобы продолжить лечение короля. Сенека не отдыхал совсем. Его единственный родитель лежал и умирал. Этот человек всегда уделял сыну мало внимания, но это был его отец. И, глядя на него, он вспоминал себя маленьким мальчишкой и страстное желание назвать своего отца папой. Сенека наклонился к отцу и произнес:
— Всегда… Всегда я хотел назвать тебя папой. Но… если ты… если ты умрешь, мой шанс назвать тебя так умрет тоже.
Прошло три дня, прежде чем король поддался лечению с помощью лекарств Пичи. Прищурившись, он старался рассмотреть трех человек, стоящих у его кровати. Сенека первым понял, что отцу становится лучше.
— Отец! — позвал он и радостно улыбнулся, когда король взглянул на него.
Тиблок совсем потерял голову: он упал на мраморный пол и запричитал:
— Ваше Величество! Она смогла, смогла…
— Бога ради, Тиблок, прекрати причитать! — прошептал король. — Что ты делаешь на полу? Тиблок, не медля, вскочил на ноги.
— Ваше Величество! Я глубоко сомневался, что она сможет, но она смогла. О, Боже! Она и вправду смогла.
Пичи озабоченно посмотрела на лицо короля. Она была удовлетворена осмотром: цвет лица возвращался к королю.
— Как Вы себя чувствуете? Вы голодны? — спросила она у короля. Король уставился на нее:
— Что ты делаешь здесь?
— Три дня назад твое сердце почти совсем перестало биться, — пояснил Сенека. Твои медики старались помочь тебе. Пичи приготовила тебе лекарства. Она спасла тебе жизнь, отец!
Сенека взял Пичи за руку. Он ждал, как прореагирует на новость король.
— Что? — громко воскликнул король. — Ты позволил ей давать мне те противные лекарства из трав?
Сенека сказал твердым голосом:
— Лекарства помогли. Отец… Ты остался жив благодаря ей. У тебя нет слов благодарности? Король взглянул на Пичи и скомандовал:
— Убирайся отсюда вон! И немедленно!
Пичи собралась уйти, но Сенека перехватил ее за руку .
— Если я не уйду отсюда, он разволнуется и его сердце не выдержит, — сказала она Сенеке.
Еще раз взглянув на порозовевшие щеки короля, она отошла от кровати и сказала Тиблоку:
— Ему нужно давать больше сердечного лекарства. Каждые два часа по столовой ложке. Да, и принесите ему что-нибудь поесть. Можно и супа. И еще, не забудьте про те другие лекарства, что я приготовила для него. Я думаю, что травы ему помогут.
Тиблок послушно закивал головой и дружелюбно дотронулся до нее рукой, а потом боязливо отдернул. Пичи поняла, что означал этот жест: он по-своему благодарил ее. Она улыбнулась и вышла из комнаты.
Дождавшись, когда она закроет дверь, Сенека повернулся к своему отцу и сказал:
— Отец…
— Ты что, думаешь, что я ничего не понимаю? — прошептал чуть слышно король. — Я прекрасно понимаю, что ты собираешься сделать, Сенека. Наш договор… Ты проиграл. Вот ты и выдумал план, как что-нибудь изменить в договоре. Ты…
— Я ничего не задумал. Пичи…
— Ты стараешься заставить меня поверить в то, что я чуть-чуть не умер. Но я не болен! Она… она дала мне такие лекарства, которые свалили меня, а теперь ты пытаешься убедить меня, что, если бы не она, то я не выжил бы.
Сенека разозлился.
— Твоя болезнь никем не подстроена! Пичи действительно спасла тебе жизнь! — сказал он. Король только махнул рукой.
— Она ровным счетом не сделала ничего, — слабо проговорил он.
— Да ты же умирал! — сказал раздраженно Сенека. — Тиблок, — обратился Сенека к слуге, — скажи, как он себя чувствовал, прежде чем ему Пичи дала свои лекарства.
Тиблок подбежал к кровати короля. — Ваше Величество, — произнес он. — Вы были очень больны. Принцесса…
— Пошел вон, Тиблок! Убирайся отсюда сейчас все, — приказал король.
Тиблок поспешил исполнить приказ и засеменил к двери, а Сенека все старался донести до короля правду о Пичи.
— Пошевели своими ногами, отец. Согни колени!
Но король твердил свое:
— Ее белка бросилась мне на грудь и чуть было не прогрызла в ней дыру.
— Отец, — произнес Сенека. — Я смотрел на твою грудь целых три дня и три ночи и не увидел на ней ни царапинки. А теперь согни свои колени! Пошевелись! — приказал он.
Король, насупившись, согнул свои колени. Сенека поддержал его под руки.
— Почему же твое лицо не исказилось от боли, как прежде, отец? — спросил Сенека. Король Зейн ничего не ответил.
— Целых три дня и три ночи напролет Пичи и Тиблок втирали в твои суставы лекарство, изготовленное Пичи. Они втирали его и в твои колени. Ни один твой придворный лекарь не приготовил для тебя такого лекарства, только Пичи смогла сделать. — Посмотри правде в глаза, отец! — сказал Сенека.
— Я ничего такого не скажу! И я никогда не поверю, что я умирал. Ложь! Кругом ложь! — произнес король.
У Сенеки скулы лица заходили ходуном.
— Это говорит твоя гордость, отец! Ты никак не можешь поверить тому, что знания этой девушки, которую ты ненавидишь, помогли тебе выжить. Ты не можешь перенести того, что…
— Послушай меня, Сенека! — перебил его король. — Отошли ее домой. Тебе следует жениться на Каллисте. Эта деревенщина не для тебя. Ты проиграл пари. А это значит, что и корону тоже.
Сенека наклонил голову к королю. На сей раз он не мог скрыть под своей обычной маской того, что творилось у него на душе. Да он и не пытался.
— Все то время, что ты был болен… — произнес Сенека, — я надеялся, что если ты выздоровеешь, мы сможем… Я хотел… Я знал, что если ты выздоровеешь, то у меня будет шанс… Я надеялся, — бессвязно говорил Сенека. — Только теперь я понял, что у меня никогда не было того шанса. Не было с самого дня моего рождения. Глупо было с моей стороны на что-то надеяться, — сказал Сенека и отошел от кровати.
Король никогда еще не видел своего сына таким. Все было написано у него на лице.
— Я пришлю к тебе Тиблока, — пробормотал Сенека и направился к двери, задев по пути трость, которую Пичи изготовила для короля, сидя у постели больного. Он поднял трость и повернулся к королю, чтобы показать ее.
— Она говорит, что если ты будешь какое-то время пользоваться этой тростью и принимать те лекарства, что она тебе прописала, то ты скоро выздоровеешь и причем полностью, — сказал он.
Тяжело вздохнув, Сенека прислонил трость к стене и направился опять к двери.
— О каком таком шансе ты говорил, Сенека? — спросил его король.
Сенека остановился перед дверью.
— Ты что действительно хочешь знать? — спросил он.
— У меня нет привычки задавать вопросы на не интересующие меня темы, — сухо произнес король.
— Ну что ж? Слушай! — сказал принц. — Я хотел назвать тебя папой! Вот и все.
Прошло много времени. В комнате воцарилась тишина.
— Папа? — переспросил король.
— Ты даже не знаешь этого названия, отец. Я хотел называть тебя папой с детства. Но ты не разрешил мне этого делать тогда и не дал сделать мне это сейчас, — сказал Сенека.
Сенека вдруг почувствовал, что ему нужно много рассказать отцу, и он сделал несколько шагов вглубь комнаты. Он решил, что не уйдет отсюда, пока не выскажет ему все.
— Ты ненавидишь Пичи, и я знаю почему? — сказал Сенека. — Она одна единственная, кто может возразить тебе здесь и поставить тебя на место. Ты требуешь, чтобы тебе все безоговорочно подчинялись, так как ты высшее лицо в государстве. Но Пичи… Она смотрит на тебя не как на короля, а как на человека, на самодовольного, упрямого, нетерпимого тирана. Но, несмотря ни на что, она все же находит в себе силы и терпение для помощи тебе. Если бы не Пичи, то мы бы уже похоронили тебя три дня тому назад, — сказал Сенека.
— Она…
— А что касается нашей с тобой сделки… Я не женюсь на Каллисте. Я уже женился на леди, на настоящей леди.
— Эта девушка не…
— Да, отец! — прервал его Сенека. — Она настоящая леди и в своих манерах поведения, и в душе, и во всем. Одна Пичи стоит всех нас: и тебя, и меня, и Каллисты, и Виридис вместе взятых, — сказал Сенека и холодно поглядел на короля. — Никто и ничто не заставит меня отослать Пичи обратно домой. Я увезу ее отсюда. Я уезжаю из Авентины. Сегодня вечером есть корабль, идущий в Англию. Итак, носи сверкающую корону, отец. Восседай на своем великолепном троне. А мне ничего этого не надо. Я найду что-нибудь для себя более ценное. Пичи — моя жена. И смею заверить тебя, что она — жена в полном смысле этого слова, — произнес Сенека.
— И ты жертвуешь троном Авентины из-за нее? — спросил король, все еще не веря своим ушам.
— Я жизнью своей пожертвую из-за нее, отец, — ответил Сенека.
Королю нечего было сказать. Его сын стремительно вышел из комнаты.
Лежа в кровати, король все повторял и повторял одно слово, эхом отдающееся у него в голове: папа…
Пичи сидела в спальне у Сенеки на середине большой кровати.
— Свадебное путешествие? — переспросила она у рядом сидящего Сенеки.
— Мы отъезжаем сегодня на торговом корабле, который плывет в Англию. После короткой остановки в Йоркширском порту, мы поплывем в Лондон. Если ты захочешь, я смогу представить тебя королеве Виктории. В Лондоне я покажу тебе наш личный корабль. Я отвезу тебя во Францию, в Италию, куда захочешь, Пичи, — сказал Сенека.
— Но… но… я… Сенека! Неужели мы посетим королеву Викторию? — радостно спросила она… и вдруг опечалилась.
Сенека заметил, что у нее резко изменилось настроение и сказал:
— Минуту назад мы были так счастливы, принцесса, а теперь ты расстроилась… Почему?
— Боже! Внезапно изменилось настроение, — пробормотала она.
Низко склонив голову, она встала с постели а заходила по комнате.
— Гм… Знаешь… Как это сказать?.. У меня появился другой признак «типинозиса». О, Боже! В последнее время они стали появляться быстро, один за другим. Я хотела тебе сказать, но в тот момент заболел твой отец. Знаешь, у меня дрожали ноги, я едва могла передвигаться… Я долго не проживу… Сенека обдумывал то, о чем только что сказала ему Пичи.
— Пичи! — сказал он. — Вспомни о ночи накануне болезни отца! Всю ночь мы провели вместе, почти что не сомкнув глаз. Да, еще в тот день ты скакала на белом жеребце по полям…
— Ну и что ж? Что с этого?
— Ты перенапряглась, вот у тебя ноги и дрожали от того, что ты раньше не делала, а тем более со мной! — сказал Сенека.
Она остановилась перед ним, положила свою голову ему на плечо и сказала:
— Сенека, ты еще никак не можешь поверить что я умираю. И, я думаю, что я умру раньше, чем ты успеешь поверить в это.
Он постарался успокоить ее, но ничего не мог сказать, кроме как:
— С тобой все хорошо, Пичи! Я не брошу тебя, слышить? Мы с тобой устроим такое свадебное путешествие, о котором ни одна женщина в мире не мечтала. Да, это, может быть, будет наше последнее путешествие перед тем, как мы попадем на небеса. Кстати, сколько лет дадут нам в чистилище за наши грехи?
— Сенека! Триллионы лет! Я боюсь, что мы даже в чистилище не попадем, а сразу угодим в ад. Сенека чуть было не рассмеялся.
— Ну, а теперь скажи мне, — сказал Сенека, — если ты не пожелаешь встретиться с королевой Викторией, что бы ты хотела сделать в свои последние дни на земле, прежде чем гореть триллионы лет ярким пламенем? — спросил, поддразнивая ее, Сенека. Она села на кровати и стала теребить пальцами атласное покрывало.
— Понимаешь, — сказала она. — Я даже не верила, что смогу тебе когда-нибудь сказать от этом. Честно говоря, я слишком устала от этого королевского житья-бытья. Когда я сидела на этих уроках с твоей тетушкой, я так захотела вернуться домой. Ведь там я оставила свой домик и своих родственников, пусть хоть дальних, но родственников. Там я оставила свой двор, свой пересохший ручей, свои холмы и горы, а еще — свое пение по вечерам на крыльце… Мне так всего этогове хватает здесь, — сказала она.
— Ты что, хочешь вернуться к своим горам? — удивленно спросил Сенека.
Она утвердительно закивала головой.
— Я не хочу терять время. Вдруг я умру, прежде чем мы попадем туда?
— Я вижу, — сказал Сенека, стараясь не показать ей свою улыбку.
— А знаешь, что я действительно хочу, Сенека? — спросила она. — Я хочу поехать куда-нибудь, где никто не знает, кто мы, туда, где мы сможем быть просто Сенекой и просто Пичи. Мы сможем пожить где-нибудь в маленьком деревянном домике и побыть просто людьми. И если мы сделаем так с тобой, то я вернусь в свою прошлую жизнь, а ты вкусишь простой жизни.
— Как же ты меня зовешь туда, ведь я неприспособленный! — воскликнул Сенека и погладил ее непослушный локон.
— Кто сказал, что ты неприспособленный? — возразила Пичи и добавила: — но я думаю, что ты сможешь устроить такую поездку, да?..
— Я же сказал тебе, что поедем туда, куда ты захочешь! — ответил Сенека. — Корабль остановится в Йоркширском порту, мы сойдем на берег и проведем наш медовый месяц где-нибудь в сельской местности. Сомневаюсь, что там есть какие-либо деревянные домишки, но мы можем снять там коттедж. И никто не будет знать нас там, Пичи. Мы будем там простыми людьми, как ты говорила…
— Ты представляешь, как это будет? — спросила Пичи.
— Нет, но ты научишь меня, — сказал Сенека.
Она прильнула к нему и сказала:
— Мы проведем наши дни в играх…
— А ночи — в любви, — добавил Сенека и нежно поцеловал ее.
— Поехали! — сказал Сенека и натянул поводья старенького фургона. Люди в Йоркширском порту были рады продать ему этот древний фургон с виляющими колесами. Они страшно удивились, так как Сенека заплатил золотом, на которое можно было купить сотни таких фургонов.
Он улыбался, вспоминая, какое впечатление он произвел на людей, вынув золото. Одетый в простые, тускло-желтого цвета брюки, обыкновенную пару черных ботинок, он, конечно, не походил на человека, который расплачивается золотом.
Пичи же вообще не привлекла ничьего внимания. Она была одета в обыкновенную домотканую одежду. И Сенека находил ее более красивой в этой грубой полушерстяной ткани, чем в атласе и кружеве. Но больше всего она ему нравилась без одежды! Во время путешествия на корабле они почти не покидали своей наготы. Они все время проводили в скомканной постели, любя друг друга и поддразнивая друг друга.
— Сенекерс! — позвала Пичи.
Ее мягкий голос вернул его к действительности.
— Что? — ответил он.
Пичи улучила минуту, чтобы усадить белку.
— Я хотела спросить тебя, управлял ли ты когда повозкой, запряженной ослом? — спросила она.
— Нет, и очень удивительно, как я еще им управляю. Дай-ка мне поводья! — попросил Сенека.
Пичи, улыбаясь, передала Сенеке поводья и наблюдала, как он шлепал ими осла по спине. Животное даже не пошевельнулось.
— Он не хочет идти, — сказал Сенека. — Я куплю лучше лошадь.
С этими словами он попытался выпрыгнуть из фургона. Пичи схватила его за руку.
— Мы же собирались быть простыми людьми. Тогда зачем ты привез меня сюда, в Англию? Пообещал, а сам что?
— Пичи, никто не узнает, кто мы! — сказал Сенека. — И я веду себя так, как надо. Все, что я хочу, так это купить крепкую лошадь.
— Да, но простые люди не расплачиваются золотом. Мне кажется, что нам лошадь не нужна. Обойдемся и этим ослом.
Она показала Сенеке длинный прут, на, конце которого было яблоко. Пичи легко помахала этим прутом у глаз животного. А осел, пытаясь ухватить яблоко, так рванул с места, что Сенека упал. Через несколько минут они быстро покинули Йоркширский порт.
Сенека разрешил Пичи управлять поводьями до тех пор, пока они не свернули на грязную дорогу, которая тянулась вдоль бесконечной каменной стены.
— Теперь моя очередь! — сказал Сенека. — Дай мне поводья!
Он взял у Пичи поводья, и осел внезапно остановился. Сенека удивленно поглядел на Пичи.
— Верни-ка ему яблоко! — предложил он.
Но Пичи уже доедала яблоко. Сенека терпеливо ждал, когда она дожует последний кусок, а потом подхватил ее на руки и высоко поднял над своей головой.
Ее резкий крик разнесся по окрестностям.
— Сенека! Вот чертово отродье!
— Я тебе не отродье, Пичи! — проинформировал он ее, заглядывая в ее широко открытые глаза. — Как ты посмела меня так называть?
Она попыталась вырваться из его объятий, но не смогла. Он был намного сильнее ее.
— Ты все же принц, Сенека, а ведешь себя, как простячок из народа.
— Не смей так думать обо мне, Пичи. Вот я тебе сейчас покажу! — сказал он и опустил ее.
Пичи боялась только одного, чтобы он не завалил ее на спину. Пичи сопротивлялась как могла, и в этой неудержимой борьбе они оба свалились на землю и покатились в грязь, стараясь одержать верх один над другим.
— Что такое? — вдруг раздался суровый голос. — Мисс, вы нуждаетесь в помощи?
Сенека взглянул и увидел здоровенного мужчину лет пятидесяти. В руках у него была прогулочная трость из черного дерева, а рядом — большая ухоженная белая собака. Собака послушно сидела у ног хозяина.
— Мы не нуждаемся ни в какой помощи, — ответил Сенека.
— Я не с тобой разговаривал, парень. Я обратился к леди, — сказал незнакомец.
Непривыкший к такой манере обращения, Сенека вскипел от злости.
— Я не парень, — резко сказал он. — Я…
— Мне не нужна помощь, — перебила его Пичи и беспокойно поглядела на Сенеку. — Спасибо за беспокойство, — сказала Пичи, обращаясь к незнакомцу.
Мужчина помог Пичи стать на ноги.
— Мне показалось, что этот парень приставал к вам, мисс. Надеюсь, что он не причинил вам вреда? — спросил он у Пичи.
Сенека поднялся с земли. Он был весь в пыли и грязи с ног до головы. Но держал себя прямо по-королевски.
— Сэр, — сказал он, обращаясь к незнакомцу. — Это леди — моя жена. И у меня нет привычки приставать…
— А чего же вы выбросили свою жену из фургона? — спросил незнакомец Сенеку, не дав ему договорить.
— Да, — подхватила Пичи, — почему ты выбросил меня, Сенека? — повторила Пичи.
Сенека уловил насмешливый тон в ее поведении. Итак, она собиралась разыграть этого человека. Что ж?! Чудесно! Он тоже подыграет. Тем более, что она научит его. Может быть, так играют простаки из народа? Сенека повернулся лицом к незнакомцу и сказал:
— Я выбросил ее из фургона потому, что она говорила мне в спину. Что бы вы сказали своей жене, если бы она сообщила вам, что ее мать переезжает жить вместе с вами.
Мужчина нахмурился и сказал:
— Я запретил бы ей сделать это! Сенека продолжал:
— А что бы вы сделали, если бы ваша жена сказала вам, что она лишает вас всяких мужских прав и выселяет вас спать в кухню, а свою мать укладывает в вашей спальне?
Мужчина вздохнул и сказал:
— Я бы выбросил ее из дома, вот как!
— Правильно, — согласился Сенека. — Вот почему я и выбросил ее из фургона. А она, падая, уцепилась за меня. Правда, сэр. Я не приставал к ней, а только показал, кто главный в семье!
Мужчина закивал головой в знак согласия.
— Женщинам нужна твердая рука, сынок. Ты поступил правильно. Ты сделал так же, как сделал бы и я. Да, а что касается вас, юная леди… Я никогда ничего подобного не слышал!!! Укладывать спать своего мужа в кухне?! Вам следует зарубить себе на носу, что ваш муж — ваш хозяин. Он — король домашнего очага. И его дом — это его дворец. А обязанность жены — доставлять удовольствие своему мужу, как если бы он был сам король, — сказал незнакомец.
Горящими глазами Сенека посмотрел на Пичи.
— Ну, что скажешь на сей счет, жена? — спросил он у нее.
Пичи расхохоталась так, что едва могла удержаться на ногах.
Незнакомец посмотрел на нее, а затем спросил у Сенеки:
— А что, у вас ничего нет, кроме фургона?
— Вы правильно заметили, сэр. Не подскажете ли вы мне, где тут сдаются коттеджи в наем? Мы недавно сюда приехали. Вы сами сказали, что дом мужа — это его крепость, я и хочу поскорее отыскать свою крепость, конечно же, небольшую, так как не хочу, чтобы моя теща поспешила к нам.
Мужчина широко улыбнулся.
— К слову сказать, сын, у меня есть домик в две комнаты, который я сдаю в наем. Он маленький, но очень уютный. Пойдете прямо — увидите дубовую рощу. А в середине ее стоит домик. За продуктами вам не надо будет ездить в порт, так как в десяти минутах ходьбы оттуда стоит деревня Глейденшем. Устраивает? — спросил назнакомец Сенеку.
— Более, чем устраивает, — ответил Сенека и вынул из кармана пригоршню золотых монет.
— Хватит за месяц? — спросил он у незнакомца.
У мужчины глаза расширились от удивления.
— Я честный человек, сэр, и я скажу вам правду, что этого хватит для того, чтобы уплатить за целый год. Как вы можете так много предлагать?
— Сенека! — позвала Пичи, прекратив хохотать. — Это ты расплачиваешься моим золотом? Это мое золото! А ты утащил его у меня. Это мои сбережения, — сказала она незнакомцу, — Я копила это годами, поэтому я могу… Гм… Знаете, я всегда хотела в жизни иметь бриллиантовую корону и носить ее как принцесса… Но она стоит больших денег. Я надеялась скопить золота и купить одну лет в шестьдесят восемь… — сказала Пичи.
Сенека едва удержался от смеха.
— Моя жена говорит неправильно, сэр. Правду сказать, она выпивает. Я забрал у нее это золото, чтобы она не растратила его на вино и пиво. Но когда она в хорошем настроении, она всегда представляется как леди Годива, — пояснил Сенека.
— Но вам надо сделать так, чтобы она сильно не пила, а то ведь что подумают люди? Ладно, пусть она будет леди Годива.
— Я обещаю, что все будет хорошо, — сказал Сенека. — Да, а как вас зовут? — спросил Сенека у незнакомца.
— Я — Тэннер Уэйнрайт, а это моя собака Мортон. А вас как зовут? — в свою очередь спросил незнакомец.
— Сенека Бриндиси. Моя жена — Пичи, а это ее белка — Селоу Макги. Большое вам спасибо, мистер Уэйнрайт, — сказал Сенека и дал ему немного золотых монет. Затем Сенека вскарабкался в фургон и сказал:
— Жена, а ну-ка быстрее садись! Хихикая, Пичи взобралась на сиденье и села рядом с Сенекой.
— Мистер Бриндиси, — сказал Уэйнрайт. — Обычно у нас здесь всегда спокойно, но недавно в окрестностях появилась банда цыган. Я уверен, что они скоро объявятся здесь, будьте осторожны! Они могут воровать, а у вас достаточно золота, — сказал Тэннер Уэйнрайт.
Услышав эту новость, Пичи схватила Сенеку за руку и спросила:
— Сенека! Можно мне будет потанцевать с цыганами? Помнишь, я тебе как-то рассказывала, что я хотела потанцевать с ними.
Сенека взял яблоневый прут и повернулся к мистеру Уэйнрайту.
— Должно быть, она перегрелась на солнце. Мне надо ее поскорее увезти. До свидания.
Мистер Уэйнрайт смотрел вслед удаляющемуся фургону и думал:
«Я никогда не встречал еще таких чудных женщин. Мы присмотрим за ней, мой мальчик, — обратился он к своей собаке. — Ни одна нормальная женщина у нас не собиралась танцевать с цыганами. Бедный мистер Бриндиси! Он действительно связан по ногам и рукам!»
