ГЛАВА 6
Теодосия собрала всю силу воли, чтобы не броситься в объятия Романа, — никогда еще так не радовалась. И честно призналась себе, что избавление — лишь частичная причина ее состояния.
Она скучала по нему.
И сразу знакомое тепло растекалось по ней: широко открытыми черными глазами девушка рассматривала каждый дюйм его тела — от макушки длинных волос воронова крыла до кончиков запыленных черных сапог.
— Зачем пытаться скрыть это, мисс Уорт? — спросил Роман, приближаясь к ней. — Мы уже говорили об этом горячем трепете. Я знал тогда, что это такое, и вижу его сейчас, так что перестаньте ерзать и скажите, получаю ли я работу.
Удивившись, что извивается на кровати, она затихла.
— Совсем не ерзала.
— Еще как.
Иоанн Креститель выплеснул воду из клетки.
— Совсем не ерзала. Остерегайтесь крокодилов в Бразилии. У вас поразительное понимание Колеоптеры, мисс Уорт.
Не обращая внимания на попугая, Теодосия постаралась успокоить частое и тяжелое дыхание.
— Кажется, мне трудно дышать, мистер Монтана. Пожалуйста, откройте окно.
Он взглянул на разбитое стекло.
— Открыто как нельзя больше. — Снова повернувшись к ней, усмехнулся. — Думаете, если я снова поцелую вас, вы почувствуете себя лучше?
От этих слов она едва не задохнулась.
— Нет, — раздался полушепот. — И не следовало целоваться в Темплтоне.
— А если нравятся красивые женщины?
Теодосия опустила глаза: в полной растерянности, не зная, как вести себя дальше, принялась отыскивать пылинки на юбке.
От Романа не укрылись румянец смущения на ее щеках и учащенное биение пульса на шее; подобная чувствительность на комплимент красноречиво говорила, что никто до сегодняшнего дня не произносил слов о ее красоте.
Чего же не хватало тем бостонским мужчинам, с которыми она водила дружбу? Считая ее равной по уму, неужели ценили только ее мозг, как единственное достоинство? Если так, то все они не более чем сборище блестящих идиотов.
— Мисс Уорт?
Мягкость этого низкого голоса вызвала дрожь, и было ясно — если немедленно не взять себя в руки, то потом будет поздно.
Сделав глубокий вдох, она спрятала дрожащие руки в складках персиковых юбок и перешла прямо к делу.
— Да, я, действительно, ищу телохранителя, мистер Монтана. Что, позвольте вас спросить, удерживало вас от вступления в должность? Задержи вы свой приход еще на одну секунду, этот… этот lascivious malfeasant мог бы преуспеть в совершении надо мной насилия!
Ее обвинения быстро напомнили ему о том, какой раздражительной она могла быть.
— Если lascivious malfeasant, тот самый слюнявый сукин сын, только что вышвырнутый в окно, не изнасиловал вас, то потому, что я оказался как раз вовремя и помешал сделать это! Черт побери, женщина! Вместо того, чтобы благодарить меня, вы кричите за…
— Я не выговариваю вам, а просто спрашиваю о причинах вашей задержки…
— Моих причинах? — Он сжал волосы пальцами. — А как насчет ваших? Если бы вы не развесили то первое объявление, этого никогда бы не случилось! И, к вашему сведению, я только что приехал в город. Объявление о телохранителе увидел не больше десяти минут назад.
Она встала.
— В моем первом циркуляре не было ничего ошибочного: мужчины, ответившие на него, не обладали достаточным умом и не могли понять, что не соответствуют требованиям.
— А женщина, сделавшая его, не имеет здравого смысла: неужели не ясно, что на подобные объявления слетаются мужчины, которым плевать на требования, — их привлекает то, что им готовы заплатить золотом, когда обычно приходится рассчитываться самим за полученное удовольствие!
— Если вы так считаете, мистер Монтана, почему хотите занять место моего телохранителя?
Он припомнил, как беспокоился, оставив ее в Темплтоне. — Мне нужны деньги, — буркнул он.
— Прошу прощения?
— Деньги, черт побери!
Его крик, казалось, как эхо, отразился в ее мозгу, завибрировав на коже.
— Бог мой, когда вы так кричите, мне видно ваше мягкое небо. Он разозлился еще больше. — Послушайте, не имею ни малейшего понятия, что такое мягкое небо, и мне глубоко наплевать. Вы…
— Мягкое небо — верхняя задняя часть ротовой полости. Когда вы кричите…
— О, к черту все это дурацкое…
— Ваша губа кровоточит. У меня в сумке есть мазь. Позвольте позаботиться о вашем порезе?
Ее предложение вернуло его в те годы, когда, будучи мальчишкой, сам лечил все свои раны и царапины, женщины всегда были слишком заняты другими делами.
Не задумываясь, погладил по щеке Теодосию и провел большим пальцем по нежной коже под глазом.
— Мистер Монтана? — пробормотала она, пораженная напряженностью его взгляда. — Что-то не так?
— Что? Нет. — Резко отдернул руку. Что это с ним, черт возьми? — Все нормально, и совсем не надо втирать какой-то вонючий жир в мою…
— Очень хорошо, пусть губа кровоточит, наверняка распухнет и причинит вам немалую боль. Повреждения рта…
— К черту всякие там царапины. Как насчет…
— Работа ваша, мистер Монтана. Жалованье — сто долларов золотом в месяц. Уезжаем из Уайлд Виндз рано утром, буду весьма признательна, если сопроводите меня в другой город. Я глубоко заблуждалась, поверив, что здесь живут интеллигентные мужчины. Присутствие библиотеки заставило меня подумать…
— Какая уж тут библиотека, мисс Уорт: мадам Софи велела написать это слово на окне, чтобы отвязаться от проповедника, проезжавшего через город несколько месяцев назад. Это бордель.
По лукавым искоркам в его ясных голубых глазах без труда читалось, что он от всей души потешался над ее ошибкой. Ее раздражала такая осведомленность Романа о непристойном доме.
— А как случилось, что вы так знакомы с мадам Софи и ее… девочками, мистер Монтана?
Он, подняв свою шляпу с пола, бросил ее на кровать.
Теодосия ахнула, когда она очутилась на подушке — черное на белом: шляпа Романа на ее подушке.
Чувства закружились вихрем.
От Романа не ускользнула чувственная игра эмоций в ее глазах, когда она смотрела на его шляпу. Боже, подумал он. Как немного надо, чтобы ее завести.
— Я знаю о мадам Софи и ей подобных, мисс Уорт, потому, что, в отличие от вас, у меня не было возможности изучать сексуальное руководство главу за главой, пришлось постигать на собственном опыте. Разве что-то случилось, если мужчина в своей жизни знал нескольких размалеванных дамочек, не так ли?
Она подошла к треснувшему зеркалу, висевшему на противоположной стене, привела в порядок волосы.
— Почему меня должно беспокоить, что вы проводите вечера в компании женщин сомнительного поведения?
Роман пересек комнату, подошел к девушке, остановился позади, положил руки на ее бедра, уперся подбородком в макушку головы. Наверное, никогда ему не стать ее любовником, размышлял он, зато уж, точно, позабавится, заставив ее захотеть, чтобы такое случилось. Очень справедливое желание — пусть выводит его из себя своей гениальностью, ему остается сводить ее с ума от желаний.
Приняв такое, на его взгляд, мудрое решение, обнял ее.
Девушка попыталась воспротивиться потоку жара, вызванного его близостью, но из этого ничего не вышло. Не сознавая, что медленно облизывает нижнюю губу, уставилась на его волосы, окружившие лицо и упавшие ей на грудь. В них сохранился аромат солнца и кожи, и мускусный запах тяжелой работы, и какое-то другое мощное благоухание, которое инстинктивно узнавалось, как сама суть мужского начала.
Лишь несколько мгновений спустя, почувствовав свой язык на нижней губе, чуть не прикусила его.
Роман, обняв руками талию, уловил в зеркале испуганный взгляд Теодосии.
— Насчет проведения вечеров, мисс Уорт: возможно, коитус может быть совершен только ночью, но занятия любовью…
Он сделал паузу ровно такую, какая ему потребовалась, чтобы медленно и непринужденно улыбнуться.
— Занятия любовью хороши в любое время. Но лучше утром: если заниматься любовью ночью, а затем уснуть, то забудешь об удовольствии; утро представляет тебе целый день, чтобы думать об этом.
Она и понятия не имела, что пары могут иметь сексуальные отношения в течение дня; по какой-то странной причине всегда считала, что такое возможно разве что ночью.
— А удовольствие, действительно, незабываемое? Он понимал, что подобный вопрос продиктован наивностью, но и не мог устоять, чтобы не обратить ее милое любопытство в свою пользу.
— Мы могли бы проделать кое-что незабываемое прямо сейчас. — Его рука двинулась вверх, задержалась, когда пальцы коснулись внутренней стороны ее груди.
— Позже подумаете и решите, стоит ли об этом помнить.
Тепло руки обжигало грудь, порождая чувственные намерения, струившиеся во всех ее мыслях: она на мгновение закрыла глаза, изумляясь власти желания. Как хотелось испытать его силу в полной мере!
Но, конечно же, не могла. Собрав остатки воли, подняла руку, чтобы остановить ладонь.
— Я просто поинтересовалась. Вполне естественно, задумалась о том, чего не понимаю; однако, как уже сказала вам ранее, для меня удовольствие не имеет значения.
— Имеет, мисс Уорт, — хрипло сказал Роман. — Огромное, и если бы обстоятельства были другими, сделал бы все, что в моих силах, чтобы было понятно.
— Обстоятельства таковы, каковы есть, и мне не забыть об этом. — Она освободилась из объятий и повернулась к нему лицом.
— Пожалуйста, поймите, нельзя позволить физическому влечению к вам нарушить мои планы: мне следует сосредоточить свои усилия на поисках совершенного мужчины для зачатия ребенка, мистер Монтана.
— А, да, да — высокого, темноволосого, голубоглазого гения. Что случилось с идеальным доктором Уоллэби? Не смог сосредоточить все усилия на том, чтобы дать вам такого ребенка? Или, может, так разволновался, читая ваше секс-руководство, что лишился чувств, так и не дойдя до второй главы?
Нескрываемая насмешка в его глазах напомнила ей, что однажды он усомнился в способности доктора Уоллэби на любовные подвиги, но решила не предоставлять ему удовольствия злорадствовать.
— Доктор Уоллэби не отвечает предъявленным требованиям.
— Каким требованиям? Что…
— Больше не стану обсуждать доктора Уоллэби, мистер Монтана, — отрезала она. — Теперь, с вашего позволения, я…
Громкий крик Иоанна Крестителя резко прервал ее.
— Чая тоже нет, мэм. В него нападали мухи. О, бедный, бедный доктор Уоллэби.
Роман взглянул на птицу.
— Бедный, бедный доктор Уоллэби? Почему это он сказал?
Теодосия еще никогда так не желала молчания попугая, как сейчас.
— Уверяю, не имею ни малейшего представления.
— Лгунья. — Роман подошел к клетке. — Поговори со мной, птичка.
Попугай плеснул на него водой.
— Занятия любовью хороши в любое время. Ты ведь не думаешь, что я позволю тебе причинить вред девушке, а, Красная Повязка?
Роман вытер воду с подбородка.
— Что еще, птичка?
— Мистер Монтана, — вмешалась Теодосия, подходя к клетке и приготовившись накрыть ее — салфеткой, — он не слышал ничего, что могло бы вас заинтересовать. И даже если бы и слышал, то не ответит только потому, что вы этого хотите. Он не разговаривает, а только повторяет.
Роман вырвал салфетку из ее руки.
— Повтори что-нибудь еще, птичка. Давай, пообезьянничай.
На секунду Иоанн Креститель распушил перья хвоста.
— Давай, пообезьянничай, — сказал он, моргнув своими черными глазами-бусинами. — Вас ведь не беспокоит, что я в своей жизни знал нескольких размалеванных дамочек, не так ли?
— Нет, это меня ничуть не беспокоит, — ответил Роман и усмехнулся. — Каждому существу мужского пола, даже и в перьях, время от времени требуется немного пораспутничать.
— Мистер Монтана! — воскликнула Теодосия. — Если вы не возражаете…
— Мистер Монтана, — передразнил Иоанн Креститель. — Видите ли, мисс Уорт, я имею несчастье страдать импотенцией.
— Ага! — закричал Роман и, откинув назад голову, расхохотался. — Так и знал! Старик не способен! Ведь пытался сказать вам, но вы…
— Очень хорошо, вы были правы, мистер Монтана. Мое признание доставляет вам удовольствие?
Он смотрел на нее: доктор Уоллэби не держал эти большие пышные груди, морщинистые руки ученого не касались ее изящных белых икр.
Теодосия оставалась девственницей, не знавшей прикосновений рук ни одного мужчины, кроме его собственных.
По какой-то причине, над которой он не пытался задуматься, это доставляло ему большое удовольствие.
Взяв шляпу с кровати, Роман вышел в коридор.
— Мы проведем ночь здесь, в Уайлд Виндз, а утром отправимся в Киддер Пасс. Соберите вещи. Я возьму для нас другую комнату.
— Вы имеете в виду две комнаты?
Он надвинул шляпу. При всем желании не мог не улыбнуться.
— Нет, имею в виду одну: телохранитель должен следовать за вами повсюду, как ваша тень. А это, мисс Уорт, означает одно: спать в одной комнате ночь… за… ночью… ночь… за… ночью.
— И вызвать скандал? Мы ведь не женаты, мистер Монтана.
Он разинул рот.
— Вас не волновало, когда помещали объявление о любовнике. Даже предложили заплатить ему. А мое пребывание в вашей комнате скандально?
Она начала собирать вещи.
— Мне не следует разъяснять вам мои возражения. Если вы задумаетесь над ними, осознаете глубокую разницу между моим объявлением и вашим пребыванием в моей комнате.
Справедливости ради он сделал то, что она предложила, и на обдумывание у него ушло ровно полторы секунды.
— Прошу прощения, но никак не могу понять этой огромной разницы. Полагаю, придется объяснить ее мне.
Она положила перчатки в сумочку и закрыла ее.
— Не планирую наслаждаться физическими отношениями с мужчиной, которого изберу в качестве отца ребенка. Однако уже получаю удовольствие от вашего отношения ко мне. Это, конечно же, делает наше совместное пребывание скандальным.
Роман не смог уловить смысла в объяснении и по этой причине осознал, что для нее это что-то значит.
— Так или иначе, мы должны находиться в одной комнате. И думаю, вы знаете, что я прав.
Она знала. Действительно, после того, что произошло сегодня, боялась оставаться одна.
— Но вы будете спать на тюфяке на полу, пообещайте, что не будете делать ничего, чтобы возбуждать меня.
Смех так и распирал его грудь.
— А если дам, кто поверит, что сдержу его? Она посмотрела прямо в его искрящиеся голубые глаза.
— Я доверяю вам. Пообещаете — выполните, скажете «нет» — не сделаете.
Ее ответ озадачил его.
— Мистер Монтана? Даете слово?
Он понимал, что должен дать какой-то ответ, но, дорожа доверием, в то же время не мог поклясться, что не прикоснется к ней — его намерения были прямо противоположными.
Спустя несколько секунд родилось обещание.
— Даю вам слово, мисс Уорт, больше никогда не буду бросать свою шляпу на вашу подушку.
С этим и исчез.
* * *
В десяти милях от Уайлд Виндз Роман остановился у рощи величественных дубов, напоминавших густыми испанскими лишайниками, свисающими с ветвей, высохших стариков, облаченных в серые робы. Полевые ирисы, сонные маргаритки и островки колокольчиков, росшие вокруг, создавали ослепительную радугу пурпурного, желтого и голубого.
— О, мистер Монтана, большое вам спасибо! — воскликнула Теодосия, остановив повозку.
— За что?
— Как это чутко с вашей стороны подумать о моем восхищении полевыми цветами и выбрать именно это место для нашего пикника.
Он уставился на цветы так напряженно, что они превратились в расплывчатое пятно перед его глазами. Разве это место выбрано для нее? Была ли это какого-то рода неосознанная предупредительность по отношению к ней, заставившая его остановиться именно здесь?
Но, черт побери, он ведь тоже мог любить цветы, разве нет? Только то, что никогда прежде не искал их специально, не означало, что ему не нравилось находиться рядом с ними.
— Это Callirhoe digitata, Eustoma grandiflorum и Xanthisma texanum, — объявила Теодосия, слезая с повозки. — Соберу несколько образцов, чтобы изучить их, когда выдастся свободная минутка.
Ее ученая тарабарщина еще больше разозлила его.
— Вы не единственный человек в мире, который любит природу, — сказал он, твердо вознамериваясь поставить ее на место. — Все обычное: незатейливые красные, желтые и голубые цветы; жирные, блестящие черные жуки, ползающие повсюду, — обычные букашки, на небе — просто пушистые белые облака; а пока вы не начали портить мое настроение, позвольте заметить, оно — паршивое, угрюмое, отвратительное, гадкое настроение.
Она смотрела, как он спешивается; немного поразмыслив, подумала о нескольких возможных причинах внезапного раздражения, тут же попыталась придумать способ побудить его сказать ей правду. При этом радостное возбуждение охватило ее.
Едва ли что-то доставляло ей большее удовольствие, чем проникновение в сердце тайны, какой, без сомнения, являлся для нее Роман Монтана.
И все же слово «тайна» не полностью отвечало тому, чем он был для нее: помимо интеллектуального интереса, было что-то еще.
Что-то эмоциональное.
— О чем это вы задумались? — требовательно спросил Роман.
Она спокойно вгляделась в небо.
— Облака, вы правы, не перисто-слоистые, а кучевые, и часто появляются к середине дня в солнечную погоду, но, опускаясь намного ниже, чем перистые, становятся больше и могут превратиться в грозовые тучи. Но не буду беспокоиться о возможной грозе, потому что вы, без сомнения, услышите и почувствуете ее прежде, чем об этом известят они сами.
Она достала Иоанна Крестителя из клетки. Надев ему на шею блестящий ошейник и привязав поводок, повернулась к Роману.
— Что касается вашего настроения, я не совсем с вами согласна. Оно определенно jaculiferous.
— И что это, черт возьми, означает?
— Вы можете посмотреть определение в словаре.
— У меня нет привычки возить словарь в седельной сумке, мисс Уорт.
— Очень жаль, мистер Монтана.
Он прошагал через море полевых цветов и остановился перед ней.
— Не нуждаюсь в жалости.
— Как хорошо, я совсем вас не жалею. — Она достала большую корзину из задней части повозки и повела Иоанна Крестителя через цветы. — Jaculiferous означает что-то, имеющее иголки, — сказала она и поставила корзину рядом со стволом дуба. — Например, дикобраз.
— Я в дикобразном настроении? Она тихо рассмеялась.
— Я только имела в виду, что ваше настроение колючее. Колкое.
— Один черт, — буркнул он. — Угрюмое, отвратительное и гадкое. — Он вытащил одеяло из повозки и расположился рядом с ней под деревом.
Она помогла ему расстелить одеяло на ложе цветов.
— Вы порвали рубашку.
Он заметил длинный разрыв на рукаве и пожал плечами.
— Я никогда не любила мужчину.
Ее неожиданное заявление поразило его и сбило с толку.
— А поскольку я никогда не любила мужчину, то не имею понятия, что значит хотеть вступить в брак. Расскажите мне, что это такое.
— Рассказать? Откуда, черт побери, мне знать? Она сохраняла озадаченное выражение лица, не дав ему понять, что его реакция и содержала именно ту информацию, в которой она нуждалась.
— Не могу ничего поделать с тем, что я женщина, мистер Монтана.
— Что?
Она опустилась на колени и начала раскладывать еду для пикника.
— Не в состоянии изменить свой пол, если хотите, мы могли бы обсудить с вами неблагоприятные чувства в отношении женщин. Возможно, тогда смогли бы определить наиболее подходящий для вас способ преодолеть их. Определенно, вы же не хотите провести свою жизнь, испытывая неприязнь ко всему женскому полу.
— Что за дьявольщину вы несете?
Она начала резать хлеб, сыр и яблоки.
— Этим утром вы были в прекрасном настроении, но когда я упомянула о предупредительности, которую вы проявили, выбрав для меня место, вы стали внезапно защищаться и нападать на меня. Полагаю, ваша вспышка порождена тем фактом, что вы действительно выбрали это место для меня. Вы явно осознали это, и ваша внимательность по отношению ко мне рассердила вас. Такая реакция может быть следствием потери возлюбленной и вашего последующего нежелания снова быть уязвимым в проявлении романтической формы любви. Однако, когда я попросила вас рассказать мне о романтической любви, вы продемонстрировали искреннее незнание предмета. Таким образом, могу предположить, что вы не любили и не теряли возлюбленной. Садитесь и ешьте завтрак.
— Вы опять взялись за свою психологическую белиберду, — съязвил он, садясь рядом с ней. — Могу вам сказать, что…
— Более того, вы солгали мне. — Она подала ему кусок хлеба.
— Солгал? Но…
— Я поняла, нет почти ничего, чтобы вы не умели делать. Если бы вы остались в Оатес Джанкшен, а не последовали за мной, то нашли бы другую работу. Однако вы попытались убедить меня, что поехали из-за денег, которые доктор Уоллэби вам заплатит. Это было ложью. Вы поехали потому, что эти разбойники собирались ограбить меня и к тому же причинить вред. Ваша забота обо мне, скорее всего, сильно тревожит вас.
— Мне нужны были деньги, и точка!
Она нежно улыбнулась, заметив угрожающий блеск его глаз.
— Вы пережили отрицательный опыт с женщиной когда-то в прошлом, и, как мы только что обсудили, она не была вашей возлюбленной. Вышеупомянутый опыт, должно быть, действительно, болезненный, потому что у вас появилась неприязнь ко всем женщинам. Вы не лишаете себя удовольствия сексуальных контактов с ними, но, помимо этого, не хотите иметь с ними ничего общего. Вот почему ваша внимательность по отношению ко мне раздражает вас. Откройте рот.
Он был так поражен тем, что она ему сказала, что, не задумываясь, открыл рот и принял кусочек яблока, который она в него положила.
— Как вы…
— Узнала? Бог мой, да ведь вы намекнули об этом еще в первую ночь, которую мы провели вместе.
Он не помнил, чтобы намекал на что-нибудь подобное.
— Я не…
— Да, мистер Монтана. — Она откусила хлеб с сыромчи поделилась яблоком с Иоанном Крестителем. — Вы сказали, что не хотите семью.
— Какое это имеет отношение…
— К вашей враждебности по отношению к женщинам? Но, мистер Монтана, это же элементарно.
— Ничто не может быть элементарным для вас, мисс Уорт. Вы не знаете, что такое простое! Все, что вы делаете, говорите или думаете, должно быть связано с каким-нибудь мудреным вздором, о котором нормальные люди ни черта не знают!
Она спокойно ждала, когда он перестанет неистовствовать.
— Чтобы иметь семью, вы должны иметь жену. Вы не любите женщин, поэтому не хотите жену. Таким образом, вы не планируете растить семью на своем лошадином ранчо. Именно это вы сказали мне в ту ночь, которую мы провели в лесу. Не хотите ли еще сыра?
— Что? Нет, не хочу я дурацкого сыра! Я хочу, чтобы вы прекратили…
— Мой бог, ну и нрав, — заметила она, небрежно осматривая семечко яблока. — От кого вы унаследовали такую вспыльчивость? От отца или от матери?
— Не знаю, и это последний вопрос, который вы мне задали!
Она положила руку на его колено.
— Сожалею.
— Да уж, конечно. Копаться в душе человека это…
— Нет, мистер Монтана. Вы неверно поняли. Я выражаю сочувствие по поводу смерти ваших родителей. Они, должно быть, умерли, когда вы были еще совсем маленьким, иначе вы бы помнили, у кого из них был такой же характер, как у вас. Или, возможно, вы вообще их не знали. Как бы там ни было, кто-то другой растил вас. И не думаю, что ошибаюсь, полагая, что этот кто-то был женщиной. Кто бы она ни была, она не любила и не заботилась о вас.
Вконец ошеломленный, Роман уставился в ее глаза, словно хотел увидеть в них этот поразительный мозг. Он сказал ей так мало, и все же она обнаружила правду.
Но не всю. Была не одна нелюбящая и незаботящаяся женщина, их было целых три. Ему не нравилось вспоминать о них и еще меньше быть вынужденным вспоминать.
Они заставляли его думать о своей глупости.
Теодосия наблюдала, как он, стиснув в руке кусок хлеба, превратил его в тестяной комок.
— Я не хотела рассердить вас, — сказала она мягко. — Только хотела больше узнать о…
— Рассердить? — Он зашвырнул хлебный шарик в лес. — Вы шутите? Да я доволен, как никогда! Разве не удовольствие, когда в твоей жизни копаются люди, которым наплевать, что это не их дело? Знаю, что вы боитесь молнии, но разве я пытался выяснить, почему? Нет, потому что это меня не касается. Лично мне кажется, что бояться молнии глупо. Еще могу понять, когда из-за этого нервничают, но вы же были просто в ужасе! И все-таки, это не мое дело, и, кроме того, мисс Уорт, мне абсолютно наплевать!
Она видела пламя ярости, разгоравшееся в его глазах, но за ним светилось иное чувство.
Печаль просвечивала сквозь его злость, его горе тревожило ее куда больше, чем она находила разумным. Следует ли испытывать подобный глубокий интерес к такому мужчине, как Роман Монтана? Помимо того, что она знала его всего лишь несколько дней, это был совсем не тот тип мужчины, к которому, как ей казалось, можно что-то питать. Хотя, впрочем, она и не планировала вступать в подобного рода отношения ни с одним из мужчин, поправилась она. Бразильские исследования были единственным, что имело для нее значение. Но если бы она мечтала о романтической любви, конечно, выбрала бы мужчину, чье академическое образование было бы на должной высоте.
Растревоженная напряженностью собственных чувств, она быстро собрала остатки ленча и сложила в корзину.
— Нахожу наши чувства очень похожими, — заявила она самым нормальным голосом, которым смогла овладеть. — Я не вижу основания перестать бояться молнии, а вы — изменить неприязнь к женщинам. Теперь, мне кажется, не имеет смысла спрашивать о ваших чувствах, когда мои аналогичны вашим. Таким образом, пожалуйста, питайте свою ненависть к женщинам, так же как я, без сомнения, сохраню свой страх перед молнией.
Она взяла корзину в одну руку, попугая в другую и встала.
— Хотя есть один пункт, который я должна добавить. Мой страх молнии не причиняет боли никому, кроме меня самой. Однако ваша враждебность по отношению к женщинам будет источником огромных страданий для любой ничего не подозревающей женщины, которая вздумает полюбить вас.
Он поднялся с земли и угрожающе навис над ней.
— Позвольте мне сказать, что я думаю об этом вашем пункте. Женщины не любят, мисс Уорт, они хотят. Ну разве это не пища для вашего голодного аналитического ума?
Она твердо встретила его горящий взгляд.
— Настоящий банкет.
От него не ускользнул слегка надменный изгиб ее прекрасных губ. Несомненно, она думала, что выиграет их словесную перепалку.
Он поклялся, что этого не будет.
— Кушайте на здоровье.
— Я наемся так, что больше не смогу проглотить ни одного кусочка. — Она подошла к повозке и поставила на нее корзину, а попугая на сиденье. — Когда снова проголодаюсь, уверяю вас, мистер Монтана, вернусь за новой порцией.
Он поднял одеяло с земли и тоже подошел к повозке.
— Кухня закрыта.
— Но повар часто забывает запереть дверь.
Он шагнул ближе к ней, достаточно близко, чтобы ее грудь касалась его груди.
— Вы будете входить на свой страх и риск. Повару для работы нужен огонь. Там жарко. — Он медленно поднял руки и обхватил ее бедра. — Вы можете расплавиться.
Неслыханный жар пронесся по ней.
В ту же секунду, как он увидел ее румянец, собрался показать ей, насколько горячий на самом деле огонь.
Его рот жестко опустился на ее губы, язык глубоко проник в ее рот, затем он убрал его только для того, чтобы погрузить снова и снова. Каждый раз, входя в рот девушки, он притягивал ее к себе. Обхватив руками ее ягодицы и прижимаясь к ней бедрами, он двигался в ритме, который, как он знал, ее тело узнает и воспримет.
Теодосия тоже начала двигаться. К нему, с ним, в ритме, который он установил; она трепетала, дрожала, покачивалась.
Роман почувствовал, как она обмякла в его руках, не отрываясь от ее губ, он поднял ее с земли и — поставил на повозку, отстранившись, погладил лоб кончиками пальцев.
— В этом мозгу тысячи вещей. Уроки, которые вы не забыли. Пришло время усвоить еще один: где жар — там огонь, мисс Уорт. Который обжигает, — и просунул пальцы к ее груди, обвел затвердевший кружок соска, — и вот здесь тает.
Все еще дрожа от неутоленного желания, Теодосия смотрела, как он садится в седло и выезжает на дорогу. Ей отчаянно хотелось выкрикнуть какую-нибудь сокрушающую реплику, которая бы закончила столкновение в ее пользу, но впервые в жизни слова покинули ее.
Роман Монтана разбил ее наголову.
