Глава 23

Она лежала, положив голову ему на грудь, и он гладил ее волосы, потом чуть приподнялся и поцеловал ее. Но в поцелуе уже не было страсти. Это была клятва верности.

– После той ночи я дал себе слово, что никогда не сделаю этого с тобой снова.

– А ты ничего со мной не делал, – в ее взгляде не было и тени сожаления, поэтому он перестал чувствовать себя виновным. – Мы делаем это вместе.

Он сосредоточенно посмотрел на нее.

– Обещай, что не пожалеешь об этом.

– Не пожалею. Жизнь сейчас – такая хрупкая штука. Я думаю, мы правы. Мы правы, пытаясь взять от нее хотя бы маленькую радость.

– Я постараюсь регулярно сообщать тебе о себе. Если ты вдруг окажешься… обнаружишь, что ждешь ребенка, дай мне знать, и я найду способ приехать к тебе.

– Это слишком опасно.

– Обещай мне, – потребовал Джонатан.

– Хорошо, – согласилась Бесс, поняв, что спорить бесполезно.

– Возможно, я не скоро смогу тебя увидеть, – предупредил он.

Они замолчали, думая об одном и том же: о той опасности, которая скоро разлучит их, может быть, навсегда.

– Уже темно, – наконец прошептал он. – Я должен идти.

Бэнни была рада, что так быстро стемнело. Она не хотела, чтобы он видел ее лицо. Она совсем мало знала этого человека. Но в одном была уверена: он принял на свои плечи непомерную ношу долга, сожаления и вины. И Бесс понимала, что ее грусть только добавит к этому бремени.

– Хочешь, я провожу тебя до дома? – спросил он, надеясь хоть немного оттянуть прощание. Если бы он знал, как будет больно расставаться с ней, разве бы он пришел сюда? Но уже через секунду он понял, что это просто глупый вопрос. Конечно же, пришел бы.

– Нет, я останусь, приберусь.

– Ладно.

– Ты будешь осторожен, правда?

– Обещаю.

Она зажмурила глаза от внезапно охватившей ее боли предчувствия.

– Ты уж постарайся. Если не будешь беречь себя, я приду и позабочусь о том, чтобы ты пожалел об этом.

Его голос звучал напряженно.

– У тебя, наверняка, это хорошо получится.

– Да. Джоунзы умеют отомстить тем, кто не сдержал им данного обещания. Даже страшно сказать, что я могу с тобой сделать.

– Тогда мне действительно лучше быть поосторожней. – Он обнял ее. – Бесс, изви…

– Если ты снова собрался извиняться, то у тебя будет ранения в сто раз хуже, чем эта пуля, – нарочито свирепо сказала она.

– Согласен, если ты только снова будешь ухаживать за мной.

Джонатан мог бы стоять вот так, обняв ее, вечно. И в самом деле, как все было бы легче – просто не возвращаться назад. Он мог бы остаться здесь и любить ее так, как она того заслуживала. Вместо смерти и предательства все его дни и ночи будут наполнены запахом лаванды и золотистым светом. Но, если он не вернется, все, что делал до этого, окажется впустую. И Лэйтон знал, что даже Бесс не сможет помочь ему все забыть.

– Прощай.

Он исчез совершенно бесшумно. Бэнни не знала, как ему удалось в абсолютной темноте найти лестницу и спуститься по ней. Он был совершенно не похож на других людей, и двигаться бесшумно для него было так естественно, как для других – дышать.

Застыв на одном месте, Элизабет пыталась унять охватившую ее дрожь. Единственная, но странно успокаивающая темнота окутала все вокруг, и одинокая мелодия звучала в ее сердце.

Джон устало шел по узким улочкам Бостона. Всмотревшись, он наклонился, чтобы подтянуть чулки. Ботинки, которые дала ему Бесс, были немного тесноваты и слегка истерли ему пятки. С обеих сторон над улицей нависали кирпичные здания, заслоняя утреннее солнце.

Перед входом в город Джонатан принял облик прежнего Джона, и теперь шел неуклюжей походкой, слегка сгорбившись. Он прошел мимо пустого ателье модистки. Его витрины были украшены выцветшими лентами и грязными перьями. Из соседнего магазина доносился запах табака и шоколада.

Этот тихий Бостон был совершенно не похож на тот шумный, суетливый город, который он увидел, когда приехал сюда. Теперь многие магазины были закрыты, а их хозяева при первой же возможности сбежали из-за неустойчивой обстановки в городе. Джон продолжал двигаться дальше, хотя возвращаться к своей прежней роли ему сейчас было труднее, чем он думал.

Нельзя было рисковать и вести себя неуверенно. Когда он только начинал играть свою роль, это даже развлекало его. Людей было так легко обманывать, потому что им было лень смотреть дальше очевидного. Они всегда видят то, что хотят видеть, верят тому, чему проще всего поверить, и он все это время пользовался их слепотой.

А теперь, когда ему пришлось снова нацепить идиотскую улыбку, он почувствовал неприятный холодок. У него появилось какое-то жуткое, странное предчувствие, что, если он еще раз спрячется за личиной лейтенанта Джона, уже никогда не станет прежним Джонатаном. Он уловил отдаленную дробь барабанов. В расположении войск шла военная подготовка.

С тех пор как Ливингстон ушел от Бесс, прошло почти тридцать шесть часов. Все еще сказывалось последнее ранение, и в первую очередь ему удалось одолеть всего треть пути до Бостона. Он провел ночь в полуразрушенном сарае, отсыпаясь и время от времени утоляя аппетит щедрыми запасами, которыми его снабдила Бэнни.

Джон был одет как колонист, и, в случае нужды, мог бы сойти за одного из них. Но все равно, он не стал рисковать и пробираться в Бостон днем. Из оружия у него был только острый нож. Если его кто-нибудь увидит, ему явно придется отвечать на расспросы о том, почему молодой и на вид здоровый детина не был сейчас вместе с Континентальной армией в Кэмбридже. Было гораздо проще не попадаться никому на глаза.

Но прошлой ночью ему повезло больше. Он без особых трудностей обошел и американские, и британские караулы, и попал в Бостон. Лэйтон несколько часов отдохнул под навесом на заднем дворе заброшенной кузницы, дожидаясь удобного времени, чтобы найти свою роту.

Еще один поворот – и вот он уже подходит к зданию из красного кирпича, которое капитан Ливингстон реквизировал в пользу своей роты сразу же после того, как они расположились в Бостоне. Двое солдат в вычищенных ярко-красных мундирах охраняли вход. Штыки их мушкетов блестели на солнце. Капитан никогда не забывал о внешних приличиях.

Джонатан ощутил себя совершенно не защищенным и пожалел, что у него не было мушкета, сабли или хотя бы какого-нибудь оружия, кроме ножа. Если его все-таки опознали в ночь провала, сразу же арестуют, как только он назовет свое имя караульным. Арестуют, потом будут пытать, а потом расстреляют.

Был, конечно, и еще один вариант. Они могут попытаться использовать его, завербовать как двойного агента. Или же просто следить за ним, пытаясь выявить его связи. Поэтому, может быть, он еще не скоро узнает свою судьбу.

Лэйтон безжалостно подавил свои чувства, пользуясь умением контролировать каждое движение и даже каждую мысль, умением, которое хорошо служило ему в течение многих лет. Он так много лет не позволял себе ничего чувствовать, что это стало уже второй его натурой и до недавнего времени не требовало никаких усилий. Теперь же ему становилось все труднее и труднее управлять своими чувствами, оставлять на поверхности только одно – холодное, автоматическое чувство долга.

Он опустил немного веки, как будто еще не совсем проснулся, и снова надел свою обычную маску идиота. Остро ощущая настороженное внимание солдат, охраняющих вход, он небрежной походкой подошел к двери.

– Стоять! – два штыка резко опустились и скрестились перед входом, не позволяя ему двинуться дальше.

– Назови свое имя, – потребовал один из солдат.

Сквозь опущенные ресницы Джонатан изучал солдат. Он не узнал ни одного из них. Они были молоды, полны служебного рвения и очень агрессивны. Именно такие, что сначала стреляют, а потом уже думают. Его мускулы напряглись, но он заставил себя расслабиться.

– Привет, – сказал Джон самым дружелюбным тоном.

– Кто ты?

– Лейтенант Лэйтон.

– Лейтенант… лейтенант Лэйтон, ты сказал?

Солдат, сощурив глаза, внимательно рассматривал Джона.

– Да.

Караульный слегка ткнул Джона штыком в грудь.

– Вы отсутствовали почти неделю.

– Так долго?

– Что с вами случилось?

Джон легкомысленно улыбнулся.

– Скажи капитану.

– Скажите мне, где вы были?

– Скажи капитану, – повторил Джон.

Штык сильно упирался ему в грудь, и Джону потребовалось все его самообладание, чтобы не избавить этого молокососа от его оружия. Это было бы абсолютно не трудно. Караульный явно колебался. Он взглянул на второго солдата и кивнул на Джона.

– Последи за ним.

Потом открыл дверь и исчез внутри здания. Лэйтон переключил внимание на другого караульного, который до сих пор не произнес ни слова.

– Привет. Я – Джон.

Тот положил руку на ствол своего мушкета.

– А, ну, ладно, – приказал он.

– А тебя как зовут? – спросил Джон. Караульный пристально смотрел на него. Кажется, он также серьезно относится к своим обязанностям, как и тот, который ушел. У Джонатана была слабая надежда завязать разговор и выяснить, что произошло с тех пор, как он пропал. А если бы ему повезло, мог бы и узнать, как объяснили себе его исчезновение сослуживцы. Но, видимо, из этого парня слова и клещами не вытянешь. Джон улыбнулся, сгорбился еще сильнее и приготовился ждать.

Капитан Ливингстон, нахмурившись, смотрел на лежащее перед ним на столе донесение. Он переложил бумаги с места на место, затем раздраженно забарабанил пальцами по сверкающей, отполированной темной поверхности стола.

Шпион. Боже милостивый, они думают, что в его роте есть шпион! Это же явный абсурд. Все его люди преданы их общему делу.

Он поправил парик, опустился в кроваво-красное кожаное кресло и окинул взглядом знакомую комнату, служившую ему кабинетом. Обставленный дорогой мебелью темного дерева с бронзовой отделкой, украшенный несколькими очень хорошими коврами – это был кабинет, подобающий человеку его положения, как думал капитан. Может быть, немного маловат, но ему хватало. И уж, конечно, это было лучше убогих помещений, в которых они располагались в том чертовом форте. Благодарение небесам, командование, наконец, додумалось отозвать его роту обратно в город, где и было его настоящее место. Хотя Бостон едва ли заслуживал называться городом, не идя ни в какое сравнение с Лондоном, здесь можно было работать. Капитан знал свой долг. А теперь вот ему нанесли оскорбление этим донесением. Они проводили расследование в его роте в течение уже нескольких месяцев – месяцев! – и ни слова ему не сказали. У них ушло так много времени на то, чтобы удостовериться, что он сам не является предателем. Капитан бы посмеялся над абсурдностью такого предположения, если бы это не было так оскорбительно. Они сообщили, что агент работает в его роте, но не назвали его имени. Предупреждали только, что с самого капитана подозрение уже снято, и что агент будет продолжать свою работу, чтобы выяснить, кто же предатель. Абсолютная наглость!

Все это просто невыносимо. Он переставил чернильницу, переложил перья и бумаги, чтобы стол отвечал его представлениям о порядке. Вообще, все их действия в колониях были направлены с самого начала. Все эти политики в Британии не имели никакого представления, как обращаться с повстанцами.

А он знал, что делать. Эти колонисты, просто дожидаются, чтобы ими руководили. Но открыто командовать ими, предъявлять категоричные ультиматумы, – значит только подогревать их повстанческий дух. Да, если бы спросили его мнения, не было бы этой ужасной, унизительной резни под Банкером. И не важно, что в результате британцы выиграли бой в этот день. Потери были слишком велики.

А теперь англичане были заперты в этом городишке, со всех сторон окруженные силами, безмерно превосходящими их количеством, хотя и уступающими в подготовке. Да, если говорить честно, и подготовка их была не так уж плоха. Он потерял лучшего сержанта, какой у него был за все время службы, а вновь прибывшие солдаты были неопытными и плохо обученными. И еще этот идиот – лейтенант умудрился где-то потеряться! Вздохнув, Ливингстон поднялся с кресла, сцепил руки за спиной и начал вышагивать по кабинету. Нужно найти какой-нибудь способ привести свежие войска в надлежащий вид как можно скорее.

Внезапный громкий стук в дверь прервал его мысли. О, Боже! Как он ненавидит, когда ему мешают. Неужели люди не знают, что он размышляет.

– Войдите, – резко сказал капитан.

Дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова. Один из нового пополнения. Харрингтон? Что-то вроде этого.

Парень из кожи вон лез, чтобы угодить начальству. Но ему с трудом удавалось запоминать приказы. Ливингстон поставил его охранять вход в здание. Уж с этим-то, думал он, этот новичок справится.

– В чем дело?

Круглое лицо парня зарделось от сознания своей ответственности.

– Э-э-э. Тут парень, сэр. У входа. Он, э-э-э, он говорит, что он лейтенант Лэйтон, сэр.

– Лейтенант Лэйтон? Ну и что, это так?

– Не знаю, сэр. Он, э… он довольно большой, сэр.

– Это он! Как он объяснил свое отсутствие?

Молодой солдат откашлялся.

– Он говорит только: «Скажи капитану», сэр.

– Звучит очень похоже на него, – капитан Ливингстон позволил себе легкую усмешку. – Пошли его сюда.

– Есть, сэр! – солдат быстро кивнул головой и исчез.

Ливингстон поправил манжеты и расправил мундир в ожидании Лэйтона. С любым другим солдатом он мог бы подумать две вещи: либо он дезертир, либо попал в плен. Но с лейтенантом Джоном возможна масса вариантов. Его лошадь могла убежать, и он отправился на розыски. Он мог упасть в колодец. Он мог ловить бабочек и заблудиться. Капитан поймал себя на том, что ему не терпится услышать объяснение Джона.

Легкий стук, и тот же солдат снова заглянул в кабинет.

– Лейтенант Лэйтон, сэр, – объявил он.

– Лейтенант Лэйтон, – веселым тоном, как самому показалось, повторил капитан.

Джон ввалился в кабинет. За ним шел молодой солдат. Его явно разбирало любопытство, поэтому он хотел остаться при разговоре.

– Вы свободны, рядовой, – Ливингстон строго посмотрел на него.

– Есть, сэр! – парень, пятясь, вышел из комнаты.

– Ну что ж, – Ливингстон хлопнул Джона по спине и указал на стул. – Присаживайся, присаживайся.

Он сам сел за свой стол, сложил руки перед собой и нахмурясь, наклонился вперед.

– Вы не в форме, лейтенант.

– Да, сэр, – Джон дернул свою кожаную куртку.

– Надеюсь, у вас есть этому объяснение.

– Да, сэр.

– Ну, так выкладывайте.

– Ранили.

– Ранили? Опять? – капитан с сомнением оглядел Джона с головы до ног.

Лейтенант выглядел вполне здоровым. Но, с другой стороны, он всегда отличался выносливостью тягловой лошади.

– В выходной гулял. Заблудился.

Опять заблудился. Явно следует приставить к Лэйтону няньку, несмотря на то, что в роте так мало людей. Например, для этого новенького – Харрингтона – это была бы неплохая работенка.

– Наткнулся на американский патруль. Приказали остановиться. Не хотел попасть в плен.

– Так, все правильно.

– Ну, я побежал. Стреляли. Попали в меня.

– Так они все-таки взяли тебя в плен? Как ты сбежал?

Капитан никогда бы не подумал, что Лэйтон способен совершить побег. Скорее, американцы сами отпустили его, после того, как он разрушил половину их лагеря из-за своей «грациозности». Вероятно, повстанцы подумали, что это будет весьма эффективное оружие, если они отпустят его обратно к британцам.

– Не поймали меня, – Джон широко улыбнулся. – Быстро сбежал.

– Так где же ты был? Ты отсутствовал почти неделю!

– Неделю? – лейтенант выглядел смущенным. Очевидно, это слишком сложное для него понятие.

– Не знаю. По-моему, болел немного.

– Доктор осматривал твою рану, Лэйтон?

– Нет еще. Хорошо заботились обо мне.

– Кто?

– Сочувствующие. Нашли меня. Ухаживали, пока не смог вернуться обратно, – он пожал плечами, – стало лучше. Вернулся.

– Да, – Ливингстон был слегка разочарован. Он рассчитывал, что рассказ будет более увлекательным.

– Так вот, значит, что? И все?

– Все, – Джон выглядел расстроенным. – Извините.

– Ничего, ничего. Кто были те люди, которые ухаживали за тобой? Мы должны их хорошенько отблагодарить.

– Они… э… э… Вильмис? Вилсон? Э, Вилстон? – Джон бессильно пожал плечами. – Виллинс?

– Ну, ладно. Но ты же помнишь дорогу туда, где они живут?

Лицо Джона просветлело.

– Туда, – он махнул рукой на запад. – Где-то там.

Капитан вздохнул.

– Ты сейчас пойди к доктору: пусть он посмотрит твою рану, а потом мы продолжим разговор.

– Да, сэр.

Джон вскочил на ноги, ударившись о стоявший рядом столик. Отличный чайный сервиз, стоявший на нем, предостерегающе зазвенел. Джон быстро отскочил в сторону и попятился к двери.

– Простите, сэр. К доктору иду, капитан.

Ливингстон с облегчением вздохнул, когда Лэйтон ушел, громко хлопнув дверью. Нужно запомнить, что ни в коем случае нельзя разговаривать с Джоном в своем кабинете. У него не было никакого желания увидеть эту комнату в руинах.

Прошла почти неделя, и Джон может вспомнить только какие-то обрывки из того, что с ним случилось. Уже не первый раз Лэйтон исчезал, и никто не знал, где он был. Раньше это длилось совсем недолго, и все они думали, что лейтенант просто забрел куда-нибудь и заблудился в очередной раз. А что, если за этим что-то кроется? Что, если он встречался с кем-то? Ливингстон резко встал. Да нет, это просто смешно. У Джона было меньше мозгов, чем у полевой мыши. Более того, они нашли Лэйтона на поле боя, когда тот держал тело сержанта Хичкока. Горе Джона было искренним. Уж в этом-то Ливингстон был уверен. За время своей военной карьеры он видел достаточно горя, чтобы узнавать его с первого взгляда. Это выражение шока, ударов в пустоту в глазах лейтенанта Лэйтона невозможно было подделать. И уж, наверняка, это не было торжеством человека, который только что увидел, как умер его враг.

Ливингстон не знал Джона до того несчастного случая. Он слышал, каким проницательным умом обладал Лэйтон до того, как лошадь вышибла ему мозги. Но капитан думал, что так людям казалось только потому, что сейчас Джон стал таким идиотом. Но что, если он действительно был гением? Таким, чтобы придумать для себя столь удобную маскировку?

Нет, это совершеннейший абсурд. Во всяком случае, таким же абсурдом был и шпион в его роте.