Глава 19
У Гарри резались зубки. Эмилин держала его на руках и ходила взад-вперед по комнате. На кровати под балдахином Изабель спала рядом с громко храпящей Тибби. Кристиен свернулся калачиком на узкой постели прямо на полу.
Дети уснули, несмотря на беспокойство Гарри, и Эмилин уговорила Тибби тоже немного отдохнуть. Гарри поспал совсем чуть-чуть и, проснувшись, снова начал плакать, пытаясь запихнуть в рот кулачки.
Несколькими днями раньше Эмилин и Тибби заметили его распухшие десны и решили, что помочь сможет только время. Но время не принесло облегчения. Решив, что малыша может беспокоить боль в ушах, они пытались вылечить его теплыми компрессами и луковыми каплями. Но сейчас Эмилин видела, что виноват очередной зуб.
— Пойдем погуляем, горюшко мое, — вздохнула Эмилин.
— Гулять, гулять, — повторял со слезами мальчик, пока Эмилин заворачивала его в шерстяное одеяло и сама надевала плащ.
С укутанным малышом на руках Эмилин тихо прошла по темному коридору и поднялась по каменным ступеням на крепостную стену, где воздух был свеж и прохладен.
Фокус удался. Внимание Гарри переключилось с собственных страданий на окружающий мир. Он обнял сестру за шею, озираясь по сторонам. Вот мимо прошел часовой и коротко им кивнул. Стража уже не удивлялась — Эмилин не впервые разгуливала вот так по ночам. Она показала Гарри звезды на черном небе, круглую желтую луну, словно яблоко, висевшую над самой высокой башней. Малыш весело защебетал, но через несколько минут снова захныкал и принялся кусать пальцы. Эмилин достала из кармана кусочек чистой кожи, которую Тибби вымочила в сладком вине.
Пока Гарри жевал и сосал кожу, девушка шагала с ним по стене. Когда же он успокоился, она крепче обняла его и вздохнула, глядя на мерцающие звезды. Николас отсутствовал так долго, что ей начало казаться, будто он специально затягивает свое возвращение из-за того, что она в Хоуксмуре. Она очень скучала, хотя и боялась встречи.
Эмилин понимала, что ситуация в долине сложна, что страсть короля Джона к мести может лишь ухудшить положение и оттянуть еще на несколько недель возвращение Николаев. Несколько недель одиночества и, возможно, реальная угроза Хоуксмуру. Хартия, подписанная в июне, не разрядила напряженной политической ситуации в Англии, и бароны, верившие, что она будет соблюдена, могли скоро оказаться в ловушке.
Недавно, когда дамы сидели в комнате леди Джулиан, она сказала, что Николаев отлучили от церкви. Эмилин восприняла это с неподдельным ужасом, поскольку отлучение считалось несмываемым позором. Если душа лишалась покровительства церкви, то она не могла уже надеяться на спасение и оказывалась незащищенной перед силами дьявола. А для рыцаря смерть всегда не за горами особенно сейчас, когда в стране такая неразбериха.
На руках у сестры Гарри внезапно запел своим тоненьким некрепким голоском, и Эмилин невольно рассмеялась, услышав простые слова песенки. Ветер трепал кудри малыша, а заодно и прядку ее волос, выбившихся из-под капюшона.
Неожиданно за спиной раздался звук шагов.
— Это что такое? Два новых часовых? Ну, теперь уж наши враги должны быть начеку!
Услышав низкий голос, Эмилин резко повернулась и едва не лишилась чувств от неожиданности.
Николас приблизился. Эмилин стояла на месте, пытаясь унять биение сердца.
— Миледи, — пробормотал он, откидывая капюшон своего темного плаща. Прохладный ветер донес до Эмилин запах дыма и лошадей и взъерошил его волосы. Он стоял на расстоянии всего лишь вытянутой руки от нее.
Эмилин отодвинула голову Гарри от своего лица.
— Приветствую вас, милорд! — сдержанно произнесла она. — Я не знала, что вы уже вернулись.
— Мы приехали уже после того, как стемнело.
— Значит, вы сюда ненадолго, как обычно?
— Я вернулся, миледи, — спокойно и негромко произнес Николас. — Навсегда.
Ее сердце застучало еще сильнее. Хотя она горько жалела о тех злых и неосторожных словах, которые успела ему наговорить, обида за его предательство моментально вернулась, острая, словно нож, приставленный к груди. Густой, как мед, низкий голос, такой знакомый, казалось, ее душе.
Сердце билось, словно глупая курица, дышать стало трудно. Его голос, черты осунувшегося липа, спокойное внимательное выражение глаз, казалось, приобрели какую-то власть над ней, вызывая в душе одновременно чувства боли и удовольствия. Она ощущала себя одновременно и счастливой, и несчастной, и смущенной.
Глядя на Николаса при свете луны, Эмилин решала, откажется ли он от их клятвы. Ведь при желании тайный брак так легко расторгнуть.
— Ну, миледи, — наконец произнес барон, — позвольте пожелать вам спокойной ночи.
— Милорд… — она сделала шаг вперед, желая задержать его, сказать ему что-то, и в то же время боясь, что снова возникнут сложности. — Вы видели Мэйзри и Элрика? Как они?
Барон кивнул.
— У них все в порядке, хотя Уайтхоук угрожал им, как и многим другим.
— Вы поэтому так долго не возвращались? Николас, не отрываясь, смотрел на нее. Полная луна освещала его голову так, словно над ним сиял нимб. Гарри хныкал на руках, и Эмилин старалась укачать его, одновременно разговаривая с бароном.
— Да, именно поэтому я уехал и отсутствовал так долго. Аббат попросил меня стать лагерем в долине ради безопасности крестьян — до тех пор, пока архиепископ не пришлет своего эмиссара.
Николас казался спокойным и уравновешенным — без того напряжения и злобы, которых Эмилин ожидала от барона. Ветер капризно играл его волосами, но он продолжал неотрывно смотреть на нее. Стоя здесь в ярком свете луны, без доспехов, небритый, с развевающимися волосами, он сейчас был Черным Шипом, а не бароном.
— Так епископские посланники прибыли?
— Да, но добирались они очень долго. Уайтхоук уехал прежде, чем они появились.
— Значит, ничего не улажено?
— Сейчас настал хоть какой-то мир, пусть лишь потому, что Уайтхоук отсутствует. Приближается зима, архиепископ больше никого не пошлет на север, а Уайтхоук отказывается ехать в Йорк.
— Когда спор уладится и, разумеется, в пользу монастыря, согласится ли ваш отец с решением?
— Когда он узнает, что беззаконие и тирания не добыли ему того, к чему он так стремился? Не знаю, — барон пожал плечами. — Скорее всего, он просто направит свою ярость на что-нибудь другое. — Николас колебался, будто хотел сказать что-то еще.
Гарри расплакался всерьез, и Эмилин принялась качать и успокаивать его.
— Что его так беспокоит? — раздраженно спросил Николас.
— Зубы иногда режутся очень болезненно. А что говорит король о действиях Уайтхоука?
— Король передал дело в суд и с тех пор больше ничего не предпринял. Сейчас, когда вмешался архиепископ, только он сможет уладить дело. Если мирное разрешение вообще возможно?; — добавил он, слегка повышая голос, чтобы быть услышанным за детским плачем.
Гарри издал истошный вопль, и Эмилин принялась укачивать его, вконец измученная. Локон совсем выбился из-под капюшона и упал на глаза. Она раздраженно попыталась сдуть его.
Николас дотронулся до головы мальчика. Светлые мягкие кудри ласкали пальцы. На минуту ребенок замолчал, уставившись на нового человека.
— Уже холодно. Что, черт возьми, вы оба тут делаете в темноте?
— Гарри не спит, милорд, — ответила Эмилин. — Ночные прогулки иногда действуют успокоительно.
— Вы бледны, это заметно даже в лунном свете, — нахмурившись, произнес Николае. — А вы-то сами спали этой ночью?
Девушка покачала головой.
— Нет, но, наверное, он скоро устанет.
— Пойдемте. — Он взял ее за локоть и быстро повел к двери в башню. При неверном свете факелов они начали спускаться по винтовой лестнице.
Николас довольно бесцеремонно тащил ее по темному коридору, пока они не дошли до его спальни. Гарри все это время почему-то молчал — возможно, удивленный стремительным движением.
Николас ввел ее в комнату и закрыл дверь. Свет камина отбрасывал повсюду таинственные танцующие тени; немного пахло дымом.
— Дайте его мне, — произнес Николае. Эмилин повернулась.
— Милорд?
— Он не пойдет?
Барон взял ребенка из рук Эмилин. Гарри не сопротивлялся.
— Ну, парень, давай проверим, сможешь ли ты одолеть закаленного в боях рыцаря. — Он подбросил малыша, и тот неуверенно, но довольно хихикнул.
— Я посижу с ним. А вы отдохните в солярии. — Николас поднял бровь: — Или поспите в своей комнате, если подобная близость смущает вас, — холодно добавил он.
Его колкость не прошла мимо Эмилин, и она отвела глаза.
— Милорд, это женское дело — сидеть с капризничающим ребенком.
— Неужели? Я знаю, что Элрик сидит со своими мальчишками, когда они болеют. А ребенок… э…э… сухой?
Эмилин потрогала штанишки.
— Да.
— Тогда идите. Сейчас немного за полночь. Я не устал и многое должен обдумать. Убаюкать ребенка не будет для меня большой обузой.
Сомневаясь, представляет ли барон, за какое дело взялся, Эмилин сжала губы. Но ее мысли тонули в тумане, а глаза слипались.
— Я действительно устала, — призналась она. — Если можно, посплю часок. Когда он уснет, положите его, пожалуйста, куда-нибудь, откуда он не упадет.
— Я знаю, что дети проворны, как хорьки — упадет, так заберется обратно. Идите. — Барон уселся перед камином в кресло с высокой резной спинкой и устроил малыша у себя на коленях.
Эмилин положила руку на щеколду, но не спешила уходить. Потом повернулась и, пройдя через спальню, откинула занавес, прикрывающий вход в солярий.
Она проснулась, моргая, в густой темноте и села. Сквозь закрытые ставни пробивался лунный свет. Еще не рассвело. Она спала всего час или два.
Отодвинув занавеску, Эмилин заглянула в освещенную огнем камина спальню. Кресло было повернуто к ней спинкой — так, что сидящего в нем не было видно. Но зато хорошо были слышны звуки — храп и негромкое посапывание. Эмилин вошла в комнату.
Николас спал, положив голову на спинку кресла. Густые черные ресницы, словно полумесяцы, выделялись на разрумянившихся от огня щеках. В минуты отдыха лицо его казалось необыкновенно красивым — сильным, высеченным резцом мастера, словно изображение святого, раскрашенное в мягкие тона. Девушка с удивлением поняла, что впервые видит его спящим.
Рука Николаса покоилась на голове Гарри: пальцы запутались в мягких кудрях. Ребенок спал в такой позе, словно грудь Николаса служила ему удобной подушкой. Щекой он прижался к мягкой шерстяной куртке барона, рот был сладко приоткрыт.
Эмилин с улыбкой дотронулась до теплой, чуть потной головки ребенка. Потом ее рука скользнула по волосам Николаса, с нежной лаской пригладив темные кудри. Ни один, ни другой не проснулись, когда девушка подняла Гарри и прижала малыша к груди. Она тихонько отнесла его в солярий и положила на кровать, прикрыв своим плащом.
Потом подошла к окну и приоткрыла ставни. Голубой лунный свет хлынул в комнату. В душе царило смятение. Черный Шип — Николас — так близко, всего в нескольких шагах от нее!
Какая-то боль в душе упорно твердила, что он потерян после ее горячего и неосторожного заявления, что она больше не считает себя его женой. Горько сожалея о своей несдержанности, Эмилин прекрасно помнила, чем она вызвана: вероломством Николаса.
Вздохнув, девушка положила руки на каменный подоконник. Сейчас Николас проявил неожиданную доброту. Но он любит Гарри, и эта забота направлена на него. Он не попросил прощения, даже не упомянул о том, что произошло между ними. Он вел себя холодно по отношению к ней, но все ее существо с жаром отвечало на его близость.
Неожиданно за спиной послышалось какое-то движение. Портьера откинулась, в тишине раздались шаги.
Эмилин в испуге сжала край подоконника, но не повернулась. Сапоги Николаса негромко стучали по деревянному полу. Вот она почувствовала и тепло, и ритм его тела. Плечи ее напряглись.
Николас стоял так близко, что дыхание его шевелило ее волосы.
— Эмилин, — начал он, — хочешь ты того или нет, мы должны поговорить. — Голос его проникал в самое сердце, сочетая мягкость лесника с решительностью барона.
Желание повернуться и крепко обнять его настолько сильно охватило Эмилин, что ей пришлось силой воли заставить себя не двигаться. Она не знала, что делать: говорить ли, бежать прочь или броситься в объятия любимого. С глубоким вздохом девушка вновь повернулась к окну.
— Когда-то я поверила, что ты Черный Шип, лесник, и вышла за тебя замуж, — негромко проговорила она. — Но потом ты стал мне чужим. — Девушка прикрыла глаза, пытаясь подавить волнение и растущий гнев. — Я не знаю, как преодолеть пропасть, возникшую между нами. — Спиной она чувствовала его присутствие и едва могла сдержать слезы.
— А ты хочешь преодолеть ее? — тихо спросил Николас.
Не поворачиваясь, Эмилин закусила губу.
«Да, — подумала она, — да, хочу». Но не произнесла ни слова.
Внезапно он крепко взял ее за плечо.
— Эмилин, — попросил он, — посмотри на меня. Силой он повернул ее к себе лицом. В лунном свете его глаза сияли серебром. Высокий, широкоплечий, одетый в подпоясанную ремнем куртку из темной шерсти, с длинными волосами, спадающими на плечи, он без улыбки, серьезно смотрел на нее.
— Выслушай меня, — попросил он, — прежде чем снова осудишь.
— Говори, — ответила Эмилин. — Я хочу знать, почему ты меня предал.
— Четыре года назад я просил у барона Эшборна твоей руки.
Эмилин растерянно и удивленно смотрела на него.
— Ты? И отец согласился, чтобы я вышла за тебя замуж?
— Да, но это было во время Интердикта, и твоя мать хотела, чтобы ты закончила обучение в монастыре; может быть, из-за твоих художественных способностей, о которых я тогда и не подозревал. Уверенный в помолвке, я ждал. Но отец твой умер. Что он сделал с договором, который мы подписали, я и понятия не имею. Умерла и мать, а Гая арестовали прежде, чем я успел обратиться к нему.
Эмилин слушала этот рассказ со все возрастающим чувством облегчения и радости. Но он ведь уже обманывал ее. Нужно быть осторожной:
— Я ни разу об этом не слышала, — наконец произнесла она. — Откуда мне знать, что это правда?
— Вот доказательство. — Он снял руку с ее плеча и достал маленькое колечко.
Эмилин взяла его в руку. Небольшой гранат зажатый в клыках дракона, тускло мерцал в лунном свете.
— Это кольцо моей матери, — выдохнула Эмилин, — откуда оно у тебя?
— Твои родители дали мне его как подтверждение нашего договора. — Николае нежно взял ее за руку и надел кольцо на палец рядом со стальным. — Я же должен вам кольцо, миледи.
Эмилин подняла голову, изучающе глядя на барона.
— Почему ты тогда, четыре года назад, просил моей руки?
Он внимательно смотрел на нее в лунном свете, улыбаясь уголком губ. Как она соскучилась по этой улыбке!
— Я же жизнью обязан тебе и твоей семье.
— Да, — выдохнула она.
— Муж защищает жену. Он обязан также помогать и ее семье.
— Да. — Ее голос превратился в шепот. Он подошел ближе, не отрывая взгляда от ее глаз. Эмилин подняла голову, как будто привороженная этим взглядом. — Но лорд Уайтхоук… — Ему придется смириться с этим. Мне жаль, что ты решила, будто я женился на тебе лишь в пику ему. Просто не было другого выхода. Я мог защитить тебя от Уайтхоука только таким способом. Но тогда я не мог рассказать тебе, кто я на самом деле. Вздохнув, он пригладил волосы.
— Ты не должна была выходить за меня. Скорее, должна была убить меня.
Эмилин больше не хотелось убежать. Она чувствовала себя кроликом, пойманным в силки, но почему-то с радостью ожидающим конца. Она утонула в глубине его глаз.
— Представь, насколько я запутался, — с хрипотцой в голосе произнес Николае. — Годами я хранил свой секрет. А сейчас ты вошла в обе мои жизни и обе разрушила. Но я стою и умоляю, чтобы это разрушение продолжалось и дальше.
Подняв руку, он положил ладонь на голову девушки, с нежностью поглаживая ее. Сломленная этой лаской, она склонилась к его груди. Его теплый и колючий подбородок прижался к ее виску.
. И злость, и разлад куда-то улетучились, будто их никогда и не было. Закрыв глаза, Эмилин ощущала лишь радость оттого, что они снова вместе. Вслушиваясь в его дыхание, она чувствовала в нем Черного Шипа. Он начинал говорить — и с каждым произнесенным словом Черный Шип и Николас сливались в одно целое.
— Поначалу я просто восхищался тобой, таким красивым и смелым ребенком. И знал, что свадьба поможет заплатить важный долг.
Он провел руками по ее волосам, и знакомая дрожь пронзила тело Эмилин. Так прикасался к ней лишь Черный Шип.
— Я и не предполагал тогда, что ты будешь так много значить для меня, — продолжал он. — Но встретив тебя снова, понял, что люблю. Твою красоту. — Он с улыбкой помолчал. — Твой горячий нрав. Я не мог отдать тебя отцу. Я должен был придумать что-то, чтобы сохранить тебя в своей жизни. Все, что угодно, Эмилин. — Он тихо вздохнул. — Даже ложь годилась здесь и риск заслужить твою ненависть потом, когда откроется правда.
— Я не чувствую ненависти к тебе. Не могу.
— Мне нужно твое прощение, — проговорил Николас.
Эмилин внимательно взглянула на него:
— Ты и не похож на Черного Шипа, и в то же время похож. Когда я узнала, что ты барон, то решила, что потеряла тебя.
— Нет, не потеряла, любовь моя, — тихо произнес он. — Я с тобой.
— Николас, — прошептала она где-то возле его губ. — Я любила тебя с самого детства. — Она поцеловала его. — Обоих тебя. Обещай мне только, что когда-нибудь я пойму все это.
— Мы еще поговорим об этом, — прошептал Николае, нежно коснувшись пальцами горла любимой. — Но не сейчас.
Эмилин затаила дыхание — его рука гладила ее шею и плечи. Длинные пальцы скользнули по мягкой шерсти платья, лаская округлость груди. Все тело девушки пылко ответило на прикосновения, шепот, дыхание любимого.
С тихим стоном Николас поднял Эмилин на руки. Она прижалась щекой к его щеке.
— Николс, — едва слышно прошептала она в самое ухо, — Гарри…
— Я дал ему каплю французского вина, — тоже шепотом ответил рыцарь, — он теперь не проснется самого утра.
Он понес ее сквозь занавешенную дверь в уютный полумрак спальни. Золотой огонь камина освещал широкую кровать. Они утонули в мягких перинах, накрытых красной парчой. Николас поднялся и задернул полог. Огонь просвечивал сквозь шелк. Двое оказались в теплом красно-золотом коконе. Полное нежности слияние душ и тел, выражение любви создало прощение и мир, заставило забыть о ссорах, обидах, обмане и предательстве.
Эмилин немного поспала, проснувшись в сумрачный предрассветный час от страстного поцелуя. Они снова любили друг друга с изысканной нежностью, неторопливо — даже лениво, так что к тому моменту, когда, наконец, почувствовали усталость, солнце уже вовсю светило сквозь ставни.
Позже, покоясь головой на его голом плече, Эмилин спросила:
— Теперь мы объявим о нашем браке?
— Конечно, — ответил Николас. — Сегодня же.
— Это будет трудно.
— Я люблю тебя, — произнес он, отодвигаясь, чтобы взглянуть на нее, — и наш брак будет признан всеми — сейчас или немного позже, это не имеет значения.
— Но твой отец…
Он приложил палец к ее губам.
— Не думай и не волнуйся об этом. Нам есть о чем поговорить и без него.
Она кивнула, глядя на него в причудливом свете полога.
Он провел пальцем по ее лицу.
— У тебя глаза голубые, словно лазурь. И с золотыми крапинками.
Эмилин рассмеялась.
— А у тебя — серые, как камень, и зеленые, как лягушка. Изменчивый муж, я и не знаю точно, какого они цвета. Но зато теперь я знаю тебя — все равно, как тебя зовут.
— Так и должно быть, — подтвердил он. — А теперь, мадам Агнесса, вставай и быстренько одевайся. У нас полно дел. Я не хочу прослыть проклятым грешником за то, что занимался любовью с монашкой.
