Глава 15
Грозовые облака плыли по широкому небу, окрашивая все вокруг странным таинственным зеленоватым светом. Стоя на крепостной стене своего замка, Николас Хоуквуд ясно видел реку, текущую под стенами Хоуксмура, леса, темнеющие здесь и там, просторную долину, развернувшуюся вдалеке, Безмятежность пейзажа нарушалась лишь темными столбами дыма примерно на расстоянии мили от замка.
— Что это, черт возьми, такое? — спросил Николас подошедшего Питера. Тот присмотрелся.
— За рекой? Огонь в поле.
— А что там еще, за дымом?
— Похоже на широкую каменную стену. — Питер прищурился. — Боже, да это же крепостная стена, ее только начали строить.
— Все ясно. Батюшка возводит новый замок на моей земле.
— Но твои границы ясно отмечены валунами, выкрашенными белой краской. Что бы он ни предпринимал в долине, граф не рискнет строиться на чужой территории.
— Ты так считаешь? — Николас искоса взглянул на друга. — Несколько недель тому назад я прямо попросил отца прекратить строительство этой башни. Но, как видишь, он не отдал подобного приказа своим каменщикам.
— Считаешь, что у него есть королевское разрешение на это строительство?
— Нет, но когда все королевство находится на грани раздора, он, возможно, полагает, что это легко сойдет ему с рук: ведь он — один из немногих верных королю подданных. Черт возьми. Борьба за эту хартию мало что изменила. Она не может помочь даже в такой мелочи.
— Не сомневаюсь, что шериф разберется с этим недоразумением. Ведь стены явно строят на земле Хоуксмура.
Николас нетерпеливо поморщился.
— Шериф нашего графства уже множество раз отказывался действовать против Уайтхоука. Каждый раз, как мой отец показывается в долине, у представителя власти как будто портятся зрение и слух.
— Король и его приближенные все еще держат зло на монахов-бернардинцев, — заметил Питер. — Этим и объясняется их равнодушие.
— Да, этим, да еще щедрым потоком золота, текущим из казны Уайтхоука в карман шерифа.
— Дерзость твоего отца — назовем это так — не знает границ. Николас угрюмо кивнул:
— Я знаю.
— Я думал, что лес простирается дальше на восток.
Николас неподвижно стоял, глядя вдаль, позволяя ветру свободно трепать свои волосы.
— Это так и было. Поэтому мы и не видели до сих пор этой стены. Уайтхоук спалил часть моего леса. Этот дым… — он стукнул кулаком по каменному парапету. — Придется срочно прекратить все это. Я не могу стерпеть, чтобы у меня под носом вторгались на мою землю, рубили, жгли мой лес, что-то строили.
— Но ты же не собираешься начинать с ним войну! Николас резко повернулся.
— Неужели? Ах да, кодекс чести не позволяет! Не хочу слышать ни о каких кодексах!
— Если ты выступишь со своим войском, Уайтхоук немедленно ответит тем же, и уже через несколько дней Хоуксмур окажется в осаде. Ты же сам прекрасно знаешь, что ему нужен лишь маленький повод, чтобы начать то, что он готов сделать в любую минуту — напасть на тебя, даже из-за пустяка.
Нахмурившись, Николас пристально взглянул на облака, так изменившие все вокруг. Действительно, нельзя допустить нападения на замок. В нем сейчас находится драгоценное сокровище. Ни Уайтхоук, ни Питер не подозревают об этом.
Если бы он не был сейчас в таком мрачном настроении, то само воспоминание о попытке Эмилин выдать себя за другую рассмешило бы его. Конечно, он сразу узнал ее — в тот самый момент, как увидел в солярии. Но он не откроется до тех пор, пока не решит, что с ней делать. Или для нее, раздраженно подумал он, пытаясь подавить желание встряхнуть хоть немного здравого смысла в ее хорошенькую, хотя и спрятанную под монашеским чепцом, головку. Сейчас, когда в его доме и Эмилин, и дети, и тетушка, и все остальные, он не может рисковать их спокойствием и начинать войну с Уайтхоуком. Придется придумать какой-то другой способ.
— Что ты предпримешь? — спросил Питер.
— Для начала посмотрю и подумаю. — В сверкающих глазах рыцаря внезапно отразились зеленые грозовые облака. — Хочу выяснить, насколько близко все это к моим пограничным камням. Клянусь распятием, — пробормотал он про себя, — в мое отсутствие здесь произошло множество событий.
Николас резко повернулся и быстрым шагом пошел по стене. Питер едва поспевал за ним.
Всадник остановился на вершине холма и, тихонько натянув зеленоватые поводья, внимательно рассматривал тени облаков, лежащие в цветущей чаше долины. Едкий запах дыма раздражал. Всадник повернулся в сторону просеки, туда, где лента из тщательно обтесанного белого известняка превратилась в высокие крепостные стены.
Каменщики и рабочие двигались вверх и вниз по кучам мусора и по деревянным лесам, издали напоминая муравьев, таскающих в свой муравейник крошки и хвоинки. Некоторые из них поднимали в сетях камни, пользуясь при этом подъемником высотой с саму стену и выкрикивая разнообразные команды и советы.
На светлой лошади восседал высокий беловолосый рыцарь. Окруженный приближенными, он внимательно наблюдал, как дым, темный, словно дыхание ночи, поднимается в грозовое небо. Лес жгли, чтобы расчистить место для строительства нового замка.
Всадник тронул коня и медленно двинулся вниз с холма. Длинная зеленая попона едва не задевала землю. Оказавшись среди деревьев, он прибавил ход и уже рысью начал приближаться к стройке. Подъехав поближе, он остановился в зарослях и, сняв покрытые мхом и листьями перчатки, начал внимательно вглядываться и вслушиваться в происходящее.
Через некоторое время по темному небу прокатились низкие рокочущие раскаты грома. Рабочие, словно по команде, посмотрели вверх, а затем повернулись к графу. Шавен перегнулся со своего коня и тихо что-то сказал Уайтхоуку. Рядом породистая собака в железном ошейнике с шипами прижала уши и тихо завыла.
Небо стало пепельно-серым. Этот мрачный цвет поглотил зелень листвы и белизну стен, сделав все мрачным и темным. Снова тяжело и гулко прокатился гром. Не дожидаясь разрешения господина, люди быстро слезли со стен и побежали в укрытие — маленькую покрытую соломой хижину неподалеку. Уайтхоук тронулся с места вместе с Шавеном, свитой и собакой. Но они не успели уехать — раздался новый резкий удар грома, сверкнула молния , и разразился настоящий ливень.
Шавен нервно взглянул вверх и что-то сказал графу.
Дождь хлестал с не растраченной еще силой. Все оказалось в воде: лес, поле, люди. Выведя коня из зарослей. Зеленый Рыцарь направился прямиком к замку, не обращая ни малейшего внимания на дождь. Вода ручьями стекала с листьев, которыми была плотно покрыта его одежда. Боярышник и остролист обрамляли капюшон, защищая лицо от потоков дождя, и намазанное зеленой мазью лицо блестело от редких капель. Он ехал легко и неслышно — легенда, покинувшая седую древность и пришедшая в настоящее.
Уайтхоук резко натянул поводья — его конь взбрыкнул и заржал. Шавен и двое конвойных тоже внезапно остановили коней.
Зеленый всадник приветственно поднял руку с пальцами-веточками. Дождь не позволял рассмотреть детали его внешности, но не мог уменьшить ужаса тех, кто видел его. Сейчас он уже был на расстоянии полета стрелы, но продолжал приближаться галопом.
Снова загремело, но ливень немного смягчил удар грома. Всадник не остановился. Уайтхоук и его свита едва сдерживали испуганных коней. Собака угрожающе зарычала, но среди хаоса ее даже никто не заметил.
— Дьявол! — закричал Уайтхоук. — Уезжаем отсюда!
Опустив руку. Лесной Рыцарь наклонился в седле и еще больше ускорил шаг, направляясь прямиком к кучке всадников. Те испуганно закричали и бросились врассыпную.
Уайтхоук что-то приказал собаке, и она устремилась к всаднику. Шавен и двое конвойных тоже бросились вдогонку.
Перепрыгивая через разбросанные камни, Зеленый Рыцарь приблизился к стене. Незаконченный конец ее спускался к земле, словно уклон, и всадник направил коня прямо к нему. Подъем оказался скользким, но широким, и конь с легкостью преодолел его. Всадник держался ближе к краю, сознавая, что щебенка и мусор, заполняющие пустоты в стене, еще не утрамбовались и могут осесть.
Оглянувшись назад, он заметил приближающуюся собаку и, вслед за ней, одного из конвойных. Рискуя, прибавил ход. Расчет был на то, что суеверный Уайтхоук решит, что замок проклят, и бросит его. Это сэкономит месяцы тяжбы, пока будут изданы приказы, которые, скорее всего, граф все равно проигнорирует.
Пес приближался, взбешенный настолько, что ему ничего не стоило взобраться по мокрой стене. Схватив зубами низко свисающую попону, он крепко-накрепко уцепился за нее. Достав меч, всадник, сквозь потоки дождя вонзил его в пса. Тот сразу отцепился, но продолжал погоню. Снова прозвучал раскат грома, сверкнула молния, близкая и пугающая. Она ярко осветила и зеленого таинственного всадника, и собаку на вершине стены.
Стена поворачивала вправо. За изгибом виднелся провал — там стройка еще находилась в самом начале. Куча строительного мусора смягчала обрыв, служа подобием склона. Всадник послал коня вперед в надежде преодолеть этот каменистый и неровный спуск. Удар грома, блеск молнии! Он слышал за собой крики погони, а, обернувшись, увидел конвойного с обнаженным мечом и не отстающего от него пса.
На внешней стороне стены возвышался подъемник. Деревянный остов его покачивался под напором дождя. Зеленый Рыцарь оказался рядом как раз в тот момент, когда острой иглой молния с треском ударила в металлическую часть конструкции. Подъемник накренился в пролом крепости.
Стена, заполненная щебенкой и не скрепленными раствором камнями, не выдержала и начала оседать и рушиться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока не превратилась в зловещую груду катящихся и разваливающихся камней. Обломки отлетали от этой лавины: всадник едва успевал уворачиваться от них, гоня коня по каменистому спуску и прочь от страшного места.
Скользя и спотыкаясь, конь наконец достиг земли и помчался по твердой поверхности. Преодолев поля, в которых огонь уже погас благодаря дождю, всадник исчез в мокром, темном от грозы лесу.
Николас принял из рук дворецкого еще один бокал терпкого золотистого французского вина и взглянул на Уайтхоука, сидевшего рядом с ним за самым большим в саду столом. Откинув назад шелковистые белые волосы, тот с аппетитом ел дымящийся рыбный суп, одновременно слушая леди Джулиан и время от времени кивая.
Невесело улыбаясь и прихлебывая вино, Николас надеялся, что оно хоть немного облегчит боль в покрытой синяками и ссадинами голове. Он прекрасно понимал, каких усилий стоит его тетушке эта светская беседа. Она терпеть не могла Уайтхоука, но организовала этот импровизированный ужин в саду — ведь он был гостем в Хоуксмуре.
Элрис, Мод, Питер и Хью де Шавен сидели за главным столом лицом к еще нескольким длинным столам, за которыми ужинали рыцари, воины и слуги. Николас откинулся, приготовившись внимательно слушать трех музыкантов, поспешно вызванных из ближайшей деревни. Но за разговорами и стуком приборов исполняемая музыка была едва различима.
Уайтхоук и Шавен с отрядом примерно в дюжину всадников неожиданно появились в Хоуксмуре сегодня днем. Пылая гневом, клянясь покончить, наконец, с зеленым дьяволом, продолжавшим рыскать по окрестностям, Уайтхоук рассказал Николасу о том, что произошло, без малейшего осознания неправомерности своих действий. Земля, заявил он, принадлежит ему, и он волен строить на ней все, что захочет. Отказываясь далее обсуждать эту тему, граф заявил, что он крайне устал и зверски голоден, и потребовал полноценного ужина, несмотря на то, что не соизволил сообщить о своем приезде.
Леди Джулиан срочно собрала команду поваров и слуг, организовав приготовление роскошного ужина в кратчайшие сроки. На него она пригласила и всех обитателей Хоуксмура, а также воинов, прибывших вместе с графом. Николас в негодований сжал зубы, но вынужден был любезно улыбаться и терпеть все это сборище ради тетушки.
Несколько столов было накрыто на краю фруктового сада. Яблони, персиковые и вишневые деревья стояли вокруг, при малейшем дуновении ветерка роняя на белые скатерти листья. Мягкий и теплый свет смолистых факелов, расставленных по саду, разливался между деревьев и клумб, над головами и плечами пирующих людей.
Непрерывная череда слуг постоянно и торопливо двигалась в кухню и из кухни, доставляя к столу жареное мясо, пироги с рыбой, тушеные овощи, сладкие затейливые десерты, не говоря уже о флягах с вином и бочонках с пивом. Дневная жара спала, воздух был влажен и свеж от недавних дождей, напоен запахами цветов и ароматами пищи.
— Не отведаете ли угря, милорд? — спросила Элрис, кокетливо поглядывая на графа. — Он слегка обжарен с чесноком.
Уайтхоук кивнул. Элрис сняла с блюда рыбу и положила ее графу. Будучи ниже титулом, по этикету она должна была прислуживать ему за столом.
Как заметил Николас, аппетит Уайтхоука не оставлял ей времени для скуки. Граф начал с большой порции острого блюда из сыра, потом последовали вареные яйца в горчичном соусе, суп, рыбный пирог, вареные бобы и репа, камбала в имбирной подливке. Хотя он и отказался от оленины и от фруктового пирога, копченой свинины и жареного цыпленка, но согласился отведать желе и прекрасно смолотый пышный белый хлеб. А сейчас с завидным аппетитом уплетал угря, хватая пальцами сочные и жирные куски.
— Вина, милорд? — спросила Элрис.
— Какое оно? — Уайтхоук уже пригубил от каждого из вин и многочисленных сортов пива, стоящих на столе.
— Это виноградное вино, милорд, — подсказал Николас, в то время как Элрис двумя руками подняла тяжелый кувшин, чтобы налить темную жидкость в кубок гостя.
— Ах, виноградное! Хорошее виноградное вино прозрачно, словно слеза монахини, крепко, словно монастырь, и обжигает горло, будто молния, — проговорил он. Отпив немного, он поставил кубок и взглянул на Николаса. — Мне показалось, что не так давно я видел монашку в твоем дворе. Странное зрелище!
— Есть еще и монах. Они прибыли совсем недавно, — вступила в разговор Элрис. Уайтхоук поднял белую бровь.
— Неужели Хоуксмур превратился в религиозный дом?
Николас во время этого разговора занимался персиками в винном соусе.
— Моя тетушка решила расписать фресками новую часовню, милорд. Монах прибыл из Вистонбе-ри, чтобы выполнить эту тонкую работу. А монахиня — его племянница и помощница.
— Вистонбери? — Уайтхоук нахмурился и снова потянулся к бокалу. — Ты дашь этому монастырю деньги лишь за роспись часовни? А девчонка показалась мне молоденькой.
— Мадам Агнесса — самая старшая из сестер подопечных барона, — снова не выдержала Элрис. — Она приехала вместе с дядюшкой навестить детей.
Николас свирепо взглянул на болтливую женщину, но промолчал.
— Что? Неужели еще кто-то из Эшборнов? Роже оказался плодовитым петухом. Старшая девчонка сидела в монастыре, так ведь? — Граф достал свой нож, приступая к следующему куску тушеного угря. — Я бы не прочь расспросить ее о леди Эмилин.
— Я уже сделала это, — с неожиданной твердостью вступила в разговор леди Джулиан. — Она живет в затворничестве и даже ничего не слышала о том, что сестра исчезла. Кстати, она еще не нашлась, милорд? — с улыбкой обратилась она к графу.
Уайтхоук раздраженно что-то проворчал.
— Зайдите в часовню и посмотрите фрески до вашего отъезда, милорд. Когда это может быть?
— Мы уедем завтра, — коротко ответил Уайтхоук.
— Погода стоит прекрасная. Надеюсь, что гроза не повторится, не так ли, милорд?
Уайтхоук сжал зубы, едва сохраняя видимость любезности.
— Грозы последнее время очень сильны.
— Они могут быть очень разрушительны, — добавил Николас.
— Ах, — прервала Мод, — мы слыхали ужасную историю о чудовище, которое бродило в Бакдене после грозы. У него голова осла, тело человека и страшные черные руки, похожие на огромную жареную репу.
— Чудовище? Больше похоже на какого-нибудь незадачливого крестьянина, который решил покататься верхом во время грозы, — заметил Питер.
Леди Джулиан передала Уайтхоуку деревянную чашу.
— Отведайте тушеной баранины, милорд, — обратилась она к Уайтхоуку. Николас поднял брови. Он редко замечал в своей тетушке язвительность, но очевидно, она все-таки хранила в душе небольшой запас ее как раз для подобных случаев.
Граф неприязненно взглянул на нее.
— Я не ем мяса. Как вы, впрочем, прекрасно знаете, миледи. — Он повернулся к Элрис. — Но я обязательно попробую салат, — и принял порцию салата с изюмом и миндалем.
— А баранина-то из собственного стада Николаса, — продолжала графиня.
— Да-да, конечно, — пробормотал Николас. — Имея тысячи овец, вряд ли отправишься на базар за мясом.
Уайтхоук ножом ел салат.
— Как идут дела в овцеводстве, Николас?
— В этом году совсем неплохо. Сенешаль доложил, что сейчас у меня более пятнадцати тысяч овец. Почти весь сыр и масло оттуда; и в замке, и в окрестных деревнях используют также и жир, и сало. У нас есть заказы на шкуры из Йорка и Ланкастера от производителей пергамента. Больше того, я отдавал несколько стад в аренду фермерам, и теперь они готовы вернуть их.
— Что они оставят себе?
— Я разрешил оставить половину ягнят, родившихся за два года.
— Щедро. Но этим ты позволил им утвердиться как овцеводам.
— Да.
— Через несколько лет у тебя появится слишком много конкурентов на рынке, — предрек Уайтхоук и снова отхлебнул вина.
— Думаю, этого не произойдет. На северную шерсть спрос велик. И найдется немало фермеров, готовых помочь моим гуртовщикам перегнать стада на юг, когда придет время продажи. От процветания ферм вся округа только выиграет.
— Хм… А у меня, по последним подсчетам, двадцать пять тысяч овец.
— Впечатляет. По всему Грэймеру, сэр? Уайтхоук с трудом подавил икоту.
— Нет, не по всему. Я считал овец только на землях, принадлежащих мне по титулу. Король все еще не подтверждает мои права на Арнедейл, но мои люди считали и там. Ведь это лишь вопрос времени — все эти фермы снова станут моими.
— Милорд, — проговорила леди Джулиан, наклоняясь. — Эта земля принадлежала моей сестре Бланш и не могла перейти к вам по свадебному договору. Наш отец передал часть этих земель монастырям, а остальная часть осталась за сестрой, но не вошла в ее приданое. Она должна была перейти по наследству к Николасу. Поэтому ничего удивительного нет в том, что вы годы потратили на то, чтобы присвоить ее себе.
Уайтхоук уставился на хозяйку дома.
— Нет никаких доказательств тому, что вы сказали, миледи. Вся земля — западная часть долины от Вистонберийского аббатства до реки, которая обрывается перед Хоуксмуром, — стала моей после того, как я женился на Бланш. Церковь украла ее у меня. Но я твердо намерен вернуть все, что принадлежит мне по праву. Королевские секретари уже много лет разыскивают документы. Я горю нетерпением добраться, наконец, до Лондона и самому порыться в архивах. Ваш отец ведь уладил все дела с королевскими законниками, Джулиан.
Графиня собралась было что-то возразить, но Николае мягко положил руку на плечо тетушки.
— Сэр, — проговорил он, — эта земля и эти стада — главная опора двух монастырей и средство к существованию сотен крестьян.
— Люди будут продолжать жить, как и жили, — ответил на это граф. — Но я получу землю и прибыль, по праву мне причитающиеся. А святые отцы спокойно могут вернуться в свои огороды и к своим книгам. Продажа шерсти и работа на земле — не их дело! — С каждым словом лицо рыцаря становилось все мрачнее.
Питер бросил косой взгляд на леди Элрис.
— Насколько мне известно, милорд. Зеленый Рыцарь препятствует вашим людям в подсчете овец, да и вообще в передвижении по этим землям!
Уайтхоук оцепенел.
— Побойся Бога, Блэкпул! Я не имею ни малейшего желания обсуждать это здесь и сейчас! — прорычал он. — Достаточно сказать, что скоро с демоном будет покончено.
Элрис в ужасе прикрыла рот рукой.
— Демон? Вы сказали «демон», милорд?
— Дьявол бродит по этим землям в образе Зеленого Рыцаря, миледи, — ухмыляясь, пояснил граф. — А я, исполнен решимости отправить его обратно в ад.
Питер наклонился к Шавену.
— Возможно, Зеленый Рыцарь появился потому, что питает слабость к овцам? Угощайся бараниной, Хью! — он передал блюдо. Шавен облизал жирные губы.
— Думаю, что этому бастарду больше по душе сочные молоденькие ягнята.
— Заткнись, Хью! — не выдержал Уайтхоук.
Уайтхоук тяжело опустился на кровать и неуклюже нагнулся, чтобы снять сапоги. Никола стоял, прислонясь плечом к стене и потягивая из деревянного кубка грог. Когда они покинули празднество, он, как и подобает почтительному сыну, уступил отцу свою кровать и теперь вынужден где-то искать себе место для ночлега.
Утонув в мягком матрасе, Уайтхоук жирными пальцами пригладил свои белоснежные волосы и уставился в камин. Даже в этом красноватом свете его глаза казались холодными голубыми льдинками.
Николас слышал, как тяжело, с присвистом, дышит отец. Он и раньше обращал внимание на этот звук: когда отец уставал или только что пришел с улицы в холодную и дождливую погоду.
Уайтхоук потер грудь.
— Твой слуга приготовит настойку, которую я просил?
— Леди Джулиан сделала все именно так, как вы приказывали. Она на столе.
Уайтхоук взял кружку и отпил горячую дымящуюся жидкость, не переставая яростно растирать грудь.
— Поверь, единственное доброе дело, которое сделала Бланш, так это лекарство для моей груди. Я без него никуда не гожусь. — Тяжелый вздох закончился икотой. — Мой отец тоже страдал слабыми легкими. Это наследственная черта Хоуквудов. — Он со значением взглянул на Николаев: — Вряд ли она перейдет к тебе.
Николас сжал за спиной кулак.
— Вы оскорбляете честь моей матери, сэр, — тихо произнес он.
— По крайней мере, мы знаем, кто твоя мать, ибо ты выполз из этого проклятого места!
При этих словах Николае невольно шагнул вперед.
Уайтхоук ядовито рассмеялся.
— Ну, не впадай в мрачное настроение! Я для этого слишком устал. Мы еще наспоримся и наругаемся вдоволь утром, я в этом уверен. — Он снова закашлялся и откинулся на подушки. — Пришли служанку, чтобы помогла мне раздеться. Какую-нибудь мордашку посимпатичнее, — добавил он, закрывая глаза.
Николас отвернулся, стараясь дышать глубже, чтобы справиться с гневом. Через мгновение с кровати уже раздавался могучий храп. Вздохнув, барон задернул занавески вокруг кровати.
Николас почувствовал, насколько он устал. Два дня его мучила головная боль — последствие ударов камней. Хотя он знал, что нуждается в отдыхе, мысль провести ночь в башне вместе с солдатами не нравилась ему. Не хотелось также спать и в большом зале на полу — вместе со слугами и воинами Уайтхоука.
Он зевнул. Узкая кровать в солярии по соседству с его спальней — вот это подходящий выход из положения.
Отдернув занавесь, он увидел маленькую звездочку: это горела свеча, стоящая на деревянном блюде. Барон нетерпеливо вздохнул. «Эмилин — нет, мадам Агнесса, — недовольно подумал он, — должно быть, явилась сюда во время ужина в саду, хотя присутствие Уайтхоука должно было подсказать ей, что не стоит так смело расхаживать по замку».
В другие вечера он ощущал ее присутствие в солярии: огонек, вдруг случайно мелькнувший сквозь толстую красную занавесь, звук пера или кисти по пергаменту, легкий вздох, тихий скрип закрывающейся наружной двери. Иногда ему требовалось все самообладание, чтобы удержаться и не пойти к ней, не сказать то, что должно быть сказано.
Сейчас, задув свечу и погрузив комнату в полную темноту, если не считать света луны, он недоумевал, как могла она оставить горящую свечу и уйти из комнаты.
Призрачный лунный свет пробивался между ставнями и ложился на пол. Сладко зевнув, Николас повернулся к кровати. И застыл. Эмилин лежала, свернувшись калачиком, под одеялом, положив одну руку на подушку. Дыхание барона сбилось, сердце застучало тяжело и быстро. Первой промелькнула мысль о том, что надо срочно убираться от столь близкого соседства с Уайтхоуком Но вспомнив, что и трубы архангелов вряд ли смогут разбудить отца сегодня, после всего выпитого и съеденного, барон осторожно опустился на колени около кровати.
Она спала глубоким и невинным сном — словно ребенок. Брови и ресницы казались черными на матово-бледном лице, рот слегка приоткрыт, дыхание едва заметно. Постылый монашеский чепец лежал рядом, и Николас тихонько тронул пальцем завиток у виска. В лунном свете эти прекрасные волосы казались жемчужно-серебряными. От его прикосновения Эмилин вздохнула и слегка повернула голову; волосы рассыпались по его руке — прохладные и мягкие, словно шелк.
Страстное желание охватило барона. Он медленно вздохнул, проведя пальцами по покрывалу волос, возбужденный самим их запахом, теплом ее кожи, легким и грациозным очертанием ее тела, скрытого одеялом. Его тень упала на ее лицо. Она снова пошевелилась и едва слышно вздохнула, почувствовав прикосновение его пальцев к своей щеке.
Он прекрасно понимал, что Николас Хоуквуд не должен прикасаться к этой девушке. Но ее муж не мог ничего с собой поделать и наклонился еще ниже.
Голова кружилась от выпитого за ужином вина, от ран, от ее близости. Хотя ум его затуманился, чувства казались ясными. Он страстно хотел отбросить, наконец, всю фальшь и поступить честно. Он хотел держать ее в объятиях, разговаривать с ней, любить ее до тех пор, пока она не назовет его по имени. Не обращая внимания на голос разума, призывавший остановиться, он наклонился и прижался губами, терпко пахнущими вином, к ее губам. Ее теплые мягкие губы ответили на поцелуй даже во сне — так сладко, что он едва не застонал от нахлынувших чувств.
Он ощущал себя, словно пьяница, неуверенно бредущий по мосту и не знающий, когда же, наконец, свалится в воду. Решившись рискнуть, снова поцеловал ее глубоко и нежно, проведя пальцами по шее и ощутив, как бьется нежная жилка.
Тихий стук в дверь сначала не произвел на Николаев ни малейшего впечатления. Он мечтал погладить ее по щеке. Когда стук повторился, барон неохотно поднял голову и попытался вернуться к действительности.
Эмилин тихо застонала, открыв глаза и моргая, словно котенок на свету. Она проснулась, но еще не могла понять, что с ней происходит. Потом с легким вздохом подняла руку и дотронулась до его щеки.
Он прижался лицом к ее ладони и взглянул в глаза, очарованный этим сонным и растерянным взглядом. Хотя сердце едва не выпрыгивало из груди, он хотел, чтобы она увидела его и осознала, что он — это он.
— Черный Шип… — прошептала Эмилин. Стук в дверь снова повторился.
— Тише, милая, — раздался голос Тибби. — Ты что, уснула там? — Задвижка заскрипела, и дверь приоткрылась.
В мгновение ока Николас встал и исчез, словно привидение, мелькнув между лунным светом и глубокой тенью. Эмилин протянула руку и тихонько вскрикнула. Но на ее руке оказался лишь прохладный луч луны.
Под звуки мощного храпа Уайтхоука барон прошел сквозь дверной проем, прикрытый занавесью, и прижался лбом к стене, прерывисто и тяжело дыша.
В маленькой комнатке прошлепали шаги.
— Госпожа! Уходи скорее отсюда! Уайтхоук в Хоуксмуре, ты же знаешь! Пореже покидай свою комнату!
— Ах, Тибби, — как будто ничего не слыша, проговорила Эмилин. — Я уснула. И видела такой сон…
— Да, сегодня за ужином вино оказалось, пожалуй, излишне крепким. Я и сама немного захмелела, но когда проснулась и увидела, что тебя нет на месте, тут же отправилась на поиски. Иди в свою постель, милая. — Николас услышал, как Эмилин пробормотала что-то в ответ, потом скрипнула входная дверь, закрываясь за ними и прерывая лепетТибби.
Легкий аромат розового мыла еще витал над подушкой, еще теплой и слегка примятой, когда барон прилег на узкую кровать. Сон стремительно вступал в свои права, и лишь одна мысль не покидала мозг: он не может больше выносить эту трусость и обман. Утром он будет вести себя иначе и готов заплатить за все свои ошибки.
