ГЛАВА ВТОРАЯ

– Он приехал дневным поездом, – говорила Ферн отцу, ставя перед ним на стол обед. От волнения голос ее звучал громче обычного. – Я так и знала, что местный адвокат им не подойдет.

Бакер Спраул начал есть, не дожидаясь, пока дочь сядет за стол.

– Я слышал, что он много лет не виделся со своей семьей, – сказал он с набитым ртом. – Может быть, ему наплевать на своего брата.

– Я не в курсе всей этой истории, – сказала Ферн, подавая второе, – но этот человек прибыл сюда, чтобы вытащить своего братца из тюрьмы. У него это по глазам прочитать можно.

О, Ферн помнила эти черные глаза. Темные, как ночь, и глубокие, как омут. Его красивое лицо было спокойно. Он был слегка удивлен тем, что она осмелилась заговорить с ним. Но лишь слегка, потому что такого человека ничто не могло лишить чувства самообладания. И уж, в любом случае, не такая незначительная персона, какой была для него Ферн.

Но ничего, она ему покажет! Она не для того всю жизнь завоевывала авторитет среди мужской части населения города, чтобы позволить какому-то умнику-адвокату с Востока наделать здесь кучу черных дел. Нет, она спасет город от такого вторжения. (Он, возможно, думает, что все в Канзасе спят на земле и разговаривают только с коровами.)

Ну, и пусть себе думает. Потом он поймет, как сильно ошибался. Она ему покажет.

– Как он выглядит? – спросил отец Ферн. Как будто его внешность играла какую-то роль. Важно то, зачем он сюда приехал. Но отец не очень-то огорчился, когда Троя убили. Он говорил, что Трои сам нарвался. Если бы его не убил Хэн Рэндолф, это сделал бы кто-нибудь другой.

– Он почти двойник Джорджа Рэндолфа, – сказала Ферн, ставя перед собой тарелку, – только не так широк в кости. Но даже если бы он не был зеркальным отражением своего брата, ты все равно сразу обратил бы на него внимание. Такой одежды, как на нем, ты никогда в жизни не видел. Клянусь, на его ботинках не было ни пылинки, а ведь он шел по нашей дороге. Может быть, канзасская пыль его боится? На нем простой черный костюм, но ты не поверишь, как он сидит на этом человеке. Кажется, он сшит прямо для него. Клянусь, у меня такое впечатление, что воротничок вот-вот его задушит. Он доходит практически до подбородка и твердый, как дерево. Таких воротничков он в Абилине не найдет. Или взять рубашку. Да она прямо потрескивает, когда он идет. Волосы у него густые, волнистые и такие же черные, как и глаза. Он высокий, но кажется еще выше, чем есть на самом деле, потому что смотрит на тебя сверху вниз, вроде парящего орла. Конечно, в суде, когда он встанет и начнет свою речь, это произведет сильное впечатление.

– Тебе не нужно было там болтаться и подслушивать, о чем он говорил с братом, – сказал ее отец.

– А я не подслушивала. Я прямо подошла к нему и сказала, что Хэна обязательно повесят.

Она налила в кружку кофе, добавила сливок и снова села за стол.

– Тебе не следовало этого делать, – сказал отец, отрывая взгляд от тарелки и переводя его на пустую кружку, давая понять дочери, что пора бы ее наполнить. – Что он о тебе подумает?

– Мне это безразлично, – ответила Ферн, наливая отцу кофе. – Пусть знает сразу: ему не вытащить своего братца из тюрьмы только потому, что он из Бостона.

– Он может его вытащить, – сказал отец, как только Ферн поставила перед ним кружку с кофе, и протянул ей пустую тарелку. – Немного найдется желающих повесить Хэна, если железнодорожная компания будет за него. Ты же знаешь, что он связан с железнодорожниками.

Ферн вернулась к плите и положила на тарелку отца еще курицы с клецками.

– Ты что думаешь, его отпустят только из-за того, что он связан с железнодорожниками? – спросила она отца, понимая, тем не менее, и сама, каких надежных союзников имели Рэндолфы со стороны железнодорожной компании.

– Я не сказал, что его точно отпустят. Я говорю: они могут это сделать. Кроме того, этот бездельник Трои не стоит всего того шума, который из-за него подняли.

Ферн поставила тарелку перед отцом и сама села доедать свой обед.

– В прошлом году, когда начался падеж наших коров от техасской лихорадки, ты был о чужаках другого мнения.

– Я своего мнения не изменил, тем более что эпидемия может повториться. Но мне кажется, техасцы и сами скоро переберутся в Элсворт или Ньютон. Думаю, к следующему году. Да что об этом говорить?

Он, вроде бы, начал терять интерес к разговору.

– Отрежь мне кусок пирога перед тем, как начнешь заниматься уборкой, – сказал он.

– Дело не в том, уедут они или нет, – сказала Ферн, направляясь за пирогом.

– Дело в том, – сказал ее отец, – что только такой врожденный дурак, как Трои, мог начать драку с Хэном Рэндолфом, который славится вспыльчивым характером и отлично стреляет. И, понятное дело, тот, рассвирепел, когда Трои оскорбил его отца.

– Но ведь он убил Троя, – сказала Ферн, возвращаясь к столу с большим куском слоеного пирога со сливочной начинкой.

– Мне не нравятся те, которые стреляют в людей. Но те, которые оскорбляют родителей, мне тоже не по душе… – Бакер отодвинул тарелку, протянул Ферн пустую кружку и взял свой кусок пирога. – Трои был задиристый, крикливый, хулиганистый сукин сын. И к тому же мошенник. Если бы он не был родственником, я бы никогда не взял его на работу.

Ферн вернулась к столу с кофе для отца. Она присела, сделала несколько глотков из своей чашки, но ее кофе уже остыл. Пришлось пойти вылить его и налить себе погорячей.

– Сколько раз я говорил тебе, что ты кладешь в кофе слишком много сливок, а потом выкидываешь их. Это же прямое расточительство, – отчитывал дочь Бакер, в то время как она убирала со стола. – В неделю ты выкидываешь на ветер пару долларов, не меньше.

Он встал и вышел на улицу посидеть возле дома, где было попрохладней.

Ферн было наплевать на то, что говорил ее отец. Людей убивать нельзя. А эти техасцы еще привели с собой больной скот с юга в Канзас, что было противозаконно. Они забивали скотину местных фермеров и похищали ее, топтали их посевы, крали сено и воду.

И несправедливо было то, что этот самоуверенный неженка, одетый, как картинка в каталоге Сиэрс и Рубек, нагрянул в их городок и надеется обойти закон только потому, что у него престижная должность в железнодорожной компании. И если этот красавчик думает покорить тут всех своей потрясной внешностью, то он сильно ошибается. Канзасские женщины ценят красивых мужчин, но дурачить себя не позволят.

В задумчивости Ферн поглаживала свои гладкие длинные белокурые волосы. Трои хотел заставить ее обрезать их. Он говорил, что они будут мешать ей ловить на аркан быков, если вдруг упадут на глаза. Она взглянула на портрет своей матери. Он стоял на столе рядом со стулом отца. Волосы, она чувствовала, делали ее более женственной. К тому же они у нее были точно такие, как у матери, и во имя этой связи с родным и давно умершим человеком, чей образ был знаком ей только по портрету, Ферн ни за что не хотела расставаться с волосами.

– Хэн у нас не очень разговорчивый, – говорил Джордж Мэдисону.

Они шли по направлению к тюрьме. Мэдисон старался думать только о юридической стороне этого дела, которое надо решить положительно для семьи, но чем ближе они подходили к тюрьме, тем громче звучало в его голове: это мальчик, которого ты бросил.

Никто его до сих пор в этом не упрекал. Но сам он наедине с собой вменял это себе в вину. Упрек постоянно присутствовал где-то в глубинах подсознания и мог проявиться на поверхности в самый неожиданный момент.

– Он никогда не был разговорчивым, и даже мама не могла выудить из него более двух предложений за раз.

Они шли по некоему подобию тротуара, среди толпы ковбоев, направляющихся в сторону манящих огнями салунов, а Мэдисон думал, что его братьям никогда не понять, почему он уехал от них. И ничто не оправдает его в их глазах.

– Может быть, ты все-таки расскажешь мне вкратце, что же случилось, – сказал Мэдисон.

– Да и говорить-то почти не о чем. Хэн поехал на юг, в сторону Ньютона. До дороге сделал объезд, минуя ферму, с хозяином которой мы поссорились. А когда вернулся, Хиккок арестовал его за убийство Троя Спраула.

– Спраул? Он случайно не родственник той особы, которая напала на нас возле гостиницы?

– Ее двоюродный брат.

Теперь Мэдисону стала ясна причина ее ярости. Она, наверное, думает, что он приехал спасать Хэна от виселицы. Вообще-то, так оно и есть, только он хочет доказать, что парень не причастен к убийству.

– Какие у них имеются доказательства?

– Один человек по имени Дейв Банч утверждает, что видел, как Хэн ехал в сторону покинутой фермы Коннора. Он говорит, что узнал лошадь Хэна. Когда чуть позже он услышал выстрел, то повернул назад посмотреть, не нуждается ли Хэн в помощи. Но, подъехав, увидел мертвого Троя, а Хэна нигде не было.

Мэдисон почувствовал некоторое беспокойство. Тысячи людей были повешены на основании куда менее значительных улик. Надо было выяснить врал ли Дейв Банч сознательно или просто ошибся.

– Что-нибудь еще?

– Хэн и Трои подрались накануне вечером из-за того, что Трои сказал что-то про нашего отца. Хэн грозился убить его, если он скажет это еще раз.

Из всех неприятных воспоминаний, от которых Мэдисон хотел бы отделаться, на первом месте был образ отца.

– Что случилось со старым негодяем? Мне всегда казалось, что какой-нибудь янки в конце концов его прикончит.

– Так оно и вышло. Его убили в Джорджии.

О, черт! На самом деле Мэдисон не желал смерти отцу. Он ненавидел старика, но смерти его не хотел. По крайней мере, не такой. Именно потому, что Мэдисон боялся старого негодяя, он и избегал встречи с Джорджем все эти годы. Теперь-то он не был беспомощным юношей, но кое-что в жизни хотел бы забыть навсегда. Слишком тягостно было вспоминать некоторые эпизоды прошлого.

– Но если отец мертв, почему Хэн так разошелся из-за того, что сказал Трои?

– Болтают, будто отец украл деньги из кассы в Виргинии. Вот Трои и стал доводить Хэна насчет того, что наш старик был вором.

– А что, отец действительно украл эти деньги?

– Я не знаю. Я его больше не видел с тех пор, как ушел на войну.

Мэдисон никогда этого не забудет. Как только два старших сына Уильяма Генри Рэндолфа покинули ранчо, он объявил, что тоже пойдет воевать. Ему было наплевать, что он бросает семью на произвол судьбы, что его жена остается без гроша, а пять младших сыновей просто в шоке от всех этих событий. Он взял и уехал.

Их мать так никогда и не оправилась от этого потрясения.

– Хэн избил Троя, – говорил Джордж – Хэн сказал, что отец был вруном, мошенником, а, может быть, и вором в придачу, но никто, кроме сыновей, не имеет права называть его таким.

– И это все? Но даже в Канзасе требуется гораздо больше оснований, чтобы убить человека.

– Все посчитали, что этого было достаточно, когда Троя нашли мертвым, и Дейв уверял всех, что чуть ли не видел, как Хэн спускал курок. Здесь мы сделаем остановку.

Джордж повернул к Салуну Аламо.

– Что мы там забыли? – спросил Мэдисон.

– Шериф здесь постоянно торчит.

Шериф, Дикий Билл Хиккок, был одет в штаны из оленьей кожи. Черные длинные волосы до плеч были расчесаны на пробор. Пара пистолетов, ручки которых украшали жемчужины, заткнуты за пояс. Он сидел за одним из столиков и играл в карты, уйдя в это дело с головой. Шериф был очень недоволен, когда его побеспокоили.

– Вы что, еще не наговорились с парнем? – спросил Хиккок, когда Джордж объяснил ему, что хотел бы повидать Хэна. – Ему уже больше нечего сказать.

– Это мой брат Мэдисон, – объяснил Джордж шерифу. – Он приехал, чтобы защищать Хэна.

– Думаю, ничего путного из этого не выйдет до тех пор, пока Дейв будет держаться своей версии.

Мэдисон чувствовал, как в нем растет ярость к этому заносчивому человеку, который, по-видимому, презирает их семью. Он повидал немало ничтожных типов, развращенных властью. Кажется, абилинский шериф из той же категории негодяев.

– Тем не менее, нам надо с ним увидеться, – настаивал Джордж.

– Пожалуйста, – согласился Хиккок и достал из кармана ключи.

К удивлению Мэдисона он протянул их Джорджу.

– Но учтите, парень ни с кем не разговаривает вот уже неделю.

Когда они вышли на улицу, Мэдисон спросил:

– Он что, всем дает ключи?

– Он не хочет прерывать свою игру в карты, вот в чем дело.

Хиккок или слишком уважал Джорджа и не думал, что тот позволит Хэну убежать, или слишком презирал, считая, что побег тот организовать не сумеет, или же ему вообще было наплевать.

Тюрьма оказалась небольшим каркасным строением. Абилин только в прошлом году назначил своего первого шерифа, и пока что город устраивала такая постройка.

Камера Хэна на самом деле была просто комнатой с решеткой на двери. Кровать, стол, стул и лампа для чтения – все это создавало уют, который отсутствовал напрочь в нормальных тюремных камерах.

Хэн валялся на кровати, когда Джордж открыл дверь. Он даже не пошевелился, только посмотрел на человека, который стоял рядом с Джорджем.

Он вгляделся в Мэдисона пристально, узнал его и весь напрягся.

Хэн сел на своей кровати.

– Какого черта ты сюда явился? – спросил он. Говорил он почти шепотом, но очень злобно.

Несколько вариантов ответов вертелись на языке Мэдисона. Будучи виргинцем в Гарварде во время войны, он не раз сталкивался с недружелюбными людьми и знал всякие способы избежать конфронтации. Кому нужно было отвечать вежливо, кому жестко, а кого и ошарашить неожиданным вопросом на вопрос. И с Джорджем, и с Хэном он мог бы поговорить так, чтобы они сразу поняли: его голыми руками не возьмешь.

Но он не для того проделал весь этот долгий путь из Бостона, чтобы скандалить с братьями. Он считал себя человеком достаточно защищенным от эмоций и всякой сентиментальной чепухи, но внезапно обнаружил, что там, где дело касалось его семьи, он все еще оставался ее членом, и все, что происходило в клане, касалось его лично. Все было, как и десять лет назад.

– Я приехал, чтобы помочь тебе.

– И как долго ты пробудешь на этот раз? – осведомился Хэн, даже не думая смягчаться. – Подождешь, пока меня повесят, или уедешь в самом разгаре процесса?

– Тебя не повесят.

– Да? И как же ты это устроишь? Джордж ведь не позволит мне совершить побег. Он вернет меня сюда, если я убегу.

– Я адвокат, – объяснил Мэдисон. – Я намерен доказать, что ты не убивал Троя Спраула.

– Итак, беглец возвращается в качестве классного адвоката, чтобы помочь своим бедным, невежественным братьям, – усмехнулся Хэн.

Мэдисон сдерживался из последних сил. Ни Джордж, ни Хэн так и не простили его. А что уж там ждать от других братьев? Вообще, какого черта он делает здесь в таком случае?

– Почему ты так уверен, что я не убивал Троя? – спросил Хэн, явно пытаясь вывести Мэдисона из себя.

– Я не верю, что ты, которого я знал мальчиком, стал убийцей.

Возможно, их отец и постарался в свое время испортить ребят, как мог, но не настолько, чтобы сделать из них убийц. Это он должен постоянно держать в уме. То, что его братья думали о нем, и что он думал о них, было сейчас не главным.

– Откуда ты знаешь, какой я? Ведь тебя не было рядом, когда я рос, и ты не знаешь, что из меня вышло.

Мэдисона поразило одно обстоятельство. Несмотря на то, что Хэн говорил очень тихо, голос его звучал в ушах адвоката, будто раскаты грома.

– Спроси кого хочешь из тех, кто знает меня, ну, хоть Джорджа, и все тебе скажут – я убийца. Я бы убил этого Троя, если бы он сказал еще хоть одно слово про отца.

– Не говори глупости, Хэн, – сказал Джордж.

– Зачем ты привел его сюда? – спросил Хэн у Джорджа. – Лучше бы застрелил его на окраине города.

– Он хочет помочь.

– Мне не нужна его помощь, – произнес Хэн, сверкая глазами, холодными, как два голубых бриллианта. – Убери его отсюда или я его убью.

Мэдисон повернулся на каблуках. Гнев красной пеленой затуманил его сознание, он испытал чувство тошноты и острую боль в животе. Он понимал, конечно, что Хэн будет зол на него, но не ожидал ярости такой страшной силы.

Хэн ненавидел его, это ясно. Почти так же, как сам Мэдисон ненавидел своего отца. Он прекрасно знал всю мощь этого чувства. И никогда уже Хэн не будет относиться к Мэдисону по-другому, пусть тот даже докажет в суде невиновность младшего брата.

Мэдисон задержался на минуту у дверей тюрьмы. Он смотрел на провинциальный серый городок – пыльные улицы, которые становятся страшно грязными после первого дождя; шум и вонь скотопрогонных дворов, которые вызвали у него такое отвращение, когда он только что сошел с поезда; здания с фальшивыми фронтонами, магазины, в которых продаются только самые необходимые, простые, нужные в хозяйстве товары; тусклый свет дюжины салунов, из которых раздаются звуки расстроенного пианино и визгливые голоса безголосых певичек; лающий смех пьяных ковбоев, этих выпавших из времени людей. Нет, пусть развлекаются, как хотят, он не осуждал, но и понять их не мог тоже.

Его братья были точно такие же простые ковбои, как и те, что шатались по вечернему городу. Он не понимал своих братьев.

И все же ему придется попытаться понять их, в противном случае лучше вернуться в Бостон и забыть семью навеки.

Вдруг Мэдисон увидел молодого человека, идущего в его сторону, и вид этого ковбоя сразу заставил его забыть гнев и разочарование от встречи с младшим братом. Этот «молодой человек» был на самом деле той самой девушкой, что напала на него возле Дроверс Коттеджа.

Она приближалась к нему. Та самая особа, которая заставила его злиться, а теперь заинтересовала каким-то странным образом.

Эта девушка действительно выглядела необычно. Ее волосы были скрыты широкополой фетровой шляпой. Фланелевая рубашка, штаны цвета орехового масла и сапоги на высоких каблуках – вся эта одежда практически не отличалась от той, которую носили местные ковбои.

Она была высокого роста, повыше других девушек ее возраста, и ширококостная. Ее грудь была прикрыта просторным жилетом из овчины. Она, должно быть, провела не менее десяти лет в основном на свежем воздухе и верхом, судя по загару и ковбойской походке. В сущности, только очень наметанный глаз мог отличить ее от юноши. Она, эта Ферн, спокойно могла бы сойти за Фердинанда.

Нет, таких женщин Мэдисон еще не встречал. Его интересовал вопрос: что превратило ее в бунтаря против своего пола? Тут должны быть какие-то веские основания. Это уж точно.

Но даже размышляя обо всем этом, Мэдисон не забывал – Ферн Спраул очень хотела увидеть Хэна повешенным.

Она узнала его, пошла помедленней, походка стала слегка развязней. Он стал у нее на пути. Интересно, пройдет ли она мимо, как бы не замечая его, или остановится. Он любил, когда его подруги испытывают психологический дискомфорт. Это заставляет их нервничать и совершать ошибки.

У него же в таком случае появляется преимущество.