Глава пятая

На следующее утро я впервые дала Джозефу бутылочку коровьего молока. Он выпил ее с удовольствием, и я обрадовалась, что идея об искусственном вскармливании пришла мне в голову. Мне неожиданно захотелось поскорее привести свою грудь к обычной небольшой форме. Я выполнила свой материнский долг. Меня высосали до капельки.

Закончив с Джозефом, я оставила его и сестренку на попечение Паскаль и отправилась в город за покупками. Я договорилась встретиться с Дэвидом в театре во время ланча, а перед этим решила осмотреться на местности. Я была готова пройти мили, чтобы найти подходящего мясника и бакалейщика. Через час исследований, когда я покончила со всеми делами и мне оставалось купить только банку растительного масла, я неожиданно запаниковала от того, что в этом городке у меня не было никаких знакомых. Потерянная, я дошла до ближайшего «Вимпи Бар» и заказала чашку кофе. В таких местах и обстановка, и кофе всегда одинаковы, будь то в Хирфорде или в Лондоне, а может быть, кто знает, и в Буэнос-Айресе и в Бейруте. Там я почувствовала себя как дома, как и в «Марксе» и «Спенсерсе», незаметной, ничем не выделяющейся. Здесь же была маленькая компания актеров, пришедших сюда, подчиняясь своему «птичьему инстинкту».

Все те, кто в то утро не работал. Через пару недель они обнаружили другой кафе-бар, расположенный ближе к старым узким улочкам, где мы жили, и претендующий на звание своего рода актерского клуба, и захватили его. Просто въехали. Чужих они не прогоняли, потому что некоторые оставались посмотреть, но навсегда избавили этот бар от местных длинноволосых личностей.

Выпив кофе и купив банку масла, которое мне не могли доставить прямо на дом, я вернулась через мост к театру. У входа на сцену я не увидела Дэвида, поэтому я принялась читать записки на доске объявлений, решив, что актеры еще не разошлись на ланч. Я прочитала список действующих лиц – кто кого играл, и объявление о запрещении парковать машины на общественной стоянке, потом принялась собирать все свободные кнопки и вкалывать их в доску кружком. В это время кто-то остановился у меня за спиной. Я не обернулась, и через минуту этот человек спросил:

– Как вы думаете, могу ли я нарушить ваш милый узор и взять пару кнопок?

Я обернулась. Это был Виндхэм Фаррар с листком в руках, который он собирался пришпилить к доске.

– Конечно, – сказала я и, отковырнув две, предложила ему. – Они все равно не мои.

– Я тоже так думаю, – он взял кнопки, но не двинулся с места. – Вы не похожи на человека, имеющего отношение к этим кнопкам. Хотя к чему вы можете иметь отношение, не догадываюсь. Вы ведь не из моей труппы? Я едва ли принял бы актрису, не обратив внимания на ее внешность.

– Я не актриса! – с раздражением воскликнула я: в Лондоне никто не принимал меня ошибочно за актрису, но в этом городке я уже предвидела уготованную мне участь.

– Я так и думал, – ответил он. – Иначе мы бы знали друг друга.

– Вообще-то мы уже встречались, – заметила я. – Но, видимо, вы не помните.

– Уверен, что вы ошибаетесь. Мы никогда прежде не виделись.

Интересно, как далеко он может зайти, если ему позволить? Должно быть, это будет продолжаться довольно долго, поэтому я решила покончить с процедурой узнавания и представиться.

– О, я прекрасно помню, когда это было, – сказала я. – Но случай был, к сожалению, не самый подходящий. На вечеринке у Дэнни Оуэна, я была там со своим мужем.

– С вашим мужем?

– Да, с Дэвидом Эвансом.

– О… – удивился он. – Ах да, действительно. Дэвид Эванс. Я и не знал, что он женат. Он не похож на семьянина. Нас познакомили? Дэвид мне что-то говорил о жене и куче детей, когда обсуждался вопрос зарплаты. Но я не знал, что он женат на вас.

– Откуда вы могли знать? Это едва ли имело отношение к делу.

– О, не знаю. Большинство вещей происходят весьма кстати. Когда он рассказал мне о своей семье, я подумал, что, если это и правда, его жена, должно быть, домоседка. У таких людей это часто происходит.

– У каких людей?

– Вроде Дэвида. А почему вы говорите, что наша встреча, хотя я ее совершенно не припоминаю, была неудачной?

– Только по той причине, что если бы вы не встретили там Дэвида, вам не пришло бы в голову пригласить его в свою труппу, а сели бы вы его не пригласили, мы не приехали бы сюда.

– Значит, вам здесь не нравится?

– А почему мне должно здесь нравиться?

– Здесь очень здоровый климат. Свежий воздух. Коровы. Что еще нужно?

– Могу назвать кое-что.

– Во всяком случае, с вашей стороны крайне несправедливо говорить, что мысль о вашем муже никогда не пришла бы мне в голову, если бы не та встреча на вечеринке. Я думаю, что он очень хороший актер. А вы?

– Естественно.

– Знаете, миссис Эванс, – сказал Виндхэм Фаррар, употребляя это обращение с каким-то таинственным видом, – можете говорить, что угодно, но я уверен в том, что вы – актриса. Я точно видел ваше лицо где-то раньше. Нет, нет, не на вечеринке у Дэнни Оуэна, а где-то еще.

– Нет, этого не может быть. Я запомнила бы это. Я все запоминаю.

– И вы – не актриса?

– Уверяю вас, нет.

– Понять не могу, почему вы не актриса. У вас соответствующая внешность.

– Сцена не интересует меня, – сказала я. – Просто не входит в круг моих интересов. – Я собралась уходить: я чувствовала, что этот разговор не имеет смысла.

– Ну, Бог с вами и с вашими интересами, – сказал он. – Я надеюсь, что не раз встречусь с вами за эти несколько месяцев. Ведь в таком маленьком городке надо быть гостеприимными, правда?

– Можете считать так, – ответила я, непроизвольно отворачиваясь от доски и впервые встречаясь с его внимательным взглядом. Это была ошибка, моя первая настоящая ошибка, потому что в его глазах я прочла настойчивость, ту подавляющую, вызывающую мужскую настойчивость, от которой у меня все замерло внутри.

Встретившись со мной взглядом, он решил, что сказал достаточно. И принялся прикреплять свою записку. «Приглашаю Софи Брент в свой офис в 5.30 дня». В коридоре появились актеры труппы, отпущенные после собрания, проводимого одним из подчиненных Виндхэма. Я отправилась в пивную есть пироги со свининой вместе с Дэвидом, Невилем, Джулианом и еще несколькими людьми. Набив рот сухим слоеным тестом, я попыталась выстроить четкое отношение к происшедшему разговору. Что же могло так поразить меня, ведь я встречаюсь со многими людьми, а среди них есть и грубые, и галантные, и дерзкие, и обольстительные, не думающие о последствиях, и у меня не было оснований считать Виндхэма Фаррара чем-то отличающимся от свистящего мне вслед восхищенного юнца. И все же, зная это и ничего не ожидая, я чувствовала себя потрясенной, словно его слова относились к свободной женщине, а не к жене Дэвида Эванса.

Единственной странностью было то, что это наша вторая встреча, а не первая. Я всегда с большим вниманием относилась к хронологии, и теперь иногда думаю, не было ли чего-то примечательного в бессмысленности нашей первой встречи (в период моей беременности). Первые встречи всегда имеют особую значимость. Если быть точной, в первый раз я увидела Дэвида не в поезде и даже не в лифте, а за год до того, по телевизору, не зная, кто он, и не вспомнив об этом до того, как мы поженились. Однажды он начал рассказывать мне о пьесе, в которой играл в свое время, и вдруг я сообразила, что уже видела ее и даже подумала тогда, что Дэвид был мужчиной что надо. Когда я обнаружила, что все это время он и был моим идеалом мужчины, я ощутила одновременно и удовлетворение и разочарование: удовлетворение постоянством своего суждения и разочарование тем, что это был один и тот же человек, а не разные два, как мне казалось.

В этом нет ничего нового: в театре есть множество классических примеров влюбленности мужчин и женщин в актеров и актрис, вернее, в создаваемый ими на экране образ, бывало, они даже соединяли свои судьбы. Это нисколько не удивительно, потому что если актер всю свою жизнь изображает влюбленность в кого-то, то он должен быть готов к тому, что время от времени именно это будет вменяться ему в вину. А я поняла, где мог видеть меня Виндхэм Фаррар – не на вечеринке у Дэнни Оуэна, не у доски объявлений в театре Гаррика, а на обложке журнала, в коричневом шерстяном платье, на фоне Мемориала Альберта. Я отыскала журнал и убедилась, что оказалась права: в том же номере было помещено длинное хвалебное обозрение спектакля Виндхэма Фаррара «Прораб», поставленного в Гала.

Во время ленча в пивной, думая о Виндхэме, я разговаривала с Джулианом. Он говорил мне о том, что его роли не особенно хороши и что ему не хочется всю жизнь играть юных принцев и младших братьев.

– Просто я так молодо выгляжу, – сказал он. – Но я вовсе не такой уж зеленый. Это все мое лицо, – добавил он печально.

Я нашла его очень привлекательным. В его манерах проскальзывало что-то знакомое. Когда он случайно упомянул о своем отце, читающем лекции по английской литературе в Бристоле, я неожиданно поняла, что это было.

– Мой отец тоже преподаватель, – сказала я, и мы, взволнованно восклицая, начали делиться воспоминаниями о своем детстве, в котором преобладало хорошее воспитание, немного непоследовательное, но достаточно снисходительное.

– Кажется, мой отец просто не видит реальных проблем, – сказал печально Джулиан. – Он не понимает, что каждый человек создан, чтобы найти себя.

– Мой отец такой же, – сказала я, потому что у меня давно не было случая поделиться этим. – Я не знаю, в чем дело: в невежестве или в неведении.

– Вот именно, – подхватил Джулиан, – Я это и имею в виду. – И задумавшись на минуту, он взглянул на меня своими огромными детскими честными глазами и вдруг спросил: – Вы думаете, родители не понимают нас?

Мне понравился, этот изящный мальчик, почему у меня не могло быть такого любовника? Вернувшись домой, я обнаружила, что оставила банку с оливковым маслом у доски с объявлениями, и мне пришлось еще раз вернуться за ней. Не часто я забываю где-нибудь свои вещи.