Глава 18

Желая польстить своему глупому самолюбию, я надумала принять лорда Уэйлина в одном углу гостиной, в то время, как в другом приятельницы мама будут играть в вист. Эти ведьмы в последнее время стали ужасно меня донимать тем, что я не замужем. На прошлой неделе, когда я сидела и штопала чулки, миссис Монро (а язык у нее как осиное жало) спросила, уж не чепчик ли я себе шью. Неважно, с какой целью приедет к нам Уэйлин, но я должна дать им понять, что он ездит ко мне с серьезными намерениями.

Я приложила немало усилий, чтобы выбрать подходящее платье. Греческое было отвергнуто, я предпочла золотистое люстриновое, потому что оно бросало мягкий отсвет на щеки и красиво контрастировало с черными волосами. Я взяла томик стихов и села на свое обычное место, в кресло возле лампы, представляя, как залюбуется этой картиной мой Уэйлин, когда войдет в гостиную.

Первым разочарованием, которое меня ожидало, было то, что Стептоу не объявил громогласно о приезде лорда Уэйлина, а подошел ко мне и прошипел на ухо:

— Их светлость ждут вас в кабинете, они хотят поговорить с вами.

— Прошу вас, проводите их светлость в гостиную, Стептоу, — сказала я как можно громче, чтобы меня услышали дамы за карточным столом, но в этот момент миссис Монро громко заспорила, как аукционист на торгах, чья очередь сдавать, и они меня не услышали.

— Милорд хочет поговорить с вами не в присутствии мадам и ее гостей, — продолжал шипеть Стептоу. — Он услышал кудахтанье дам и сказал: «Лучше не будем им мешать. У вас есть какой-нибудь тихий уголок?» И тогда я проводил их в кабинет.

— Их?

Сначала я даже подумала, что это леди Уэйлин. Это была бы большая честь для нас. Герцогиня редко покидала свой диван.

— Граф Борсини, — прошипел Стептоу. Значит, мы не сможем поговорить наедине! Ведь не рассказал же Уэйлин Борсини об Эндрю Джоунзе! Моя мечтательная улыбка сменилась постепенно кислой миной, пока я шла за Стептоу в кабинет.

Джентльмены ждали меня в нашем маленьком, забитом хламом кабинете. Это самая ужасная комната в доме. Мама выполнила свою угрозу и приказала перенести двухтумбовый письменный стол в комнату Эндрю, а на его месте стоял убогий разбитый столик, на котором едва помещался бювар для писем и три чернильницы. Сидеть можно было только на четырех деревянных креслах.

Как только мы обменялись приветствиями, я сказала:

— Простите, что Стептоу привел вас сюда. В комнате ужасный беспорядок. Мама только что переставляла мебель. Пройдемте в гостиную.

— Здесь очень уютно, — соврал Уэйлин и, усадив меня в одно из деревянных кресел, сам уселся в другое.

Полагаю, что он понял мой недоумевающий взгляд, потому что пояснил:

— Мама рано ушла к себе. Я не мог оставить Борсини слоняться по дому одного.

— Вы уже подготовили холст для портрета, Борсини? — спросила я вежливым светским тоном, намекая на то, какое занятие мог бы найти для себя Борсини в Парэме.

— Да, я загрунтовал его. Он совсем готов. Мы все трое сидели, глядя друг на друга, как пассажиры на остановке в ожидании почтовой кареты.

— Не хотите ли рюмочку вина? — спросила я, чтобы прервать неловкое молчание.

Поскольку мы не могли говорить об Эндрю, мы заговорили о живописи. Борсини рассказал, в какой позе и в каком костюме он будет писать леди Уэйлин. Меня не удивило, что он хочет изобразить ее сидящей откинувшись на своем канапе с Бубби у ног.

— Это самая естественная для нее поза, — одобрила я.

Губы Уэйлина скривились в насмешливой улыбке, хотя я совсем не собиралась смеяться над его мама.

— Борсини рассказал мне, что вы с ним познакомились в Брайтоне, — сказал Уэйлин.

— Да, несколько лет назад, — ответила я. Видно было, что Уэйлина это удивило.

— Пять лет назад, — уточнил Борсини.

— Неужели это было так давно? С нами был мой дядя.

— Ваш дядя только что вернулся из Индии, — напомнил Борсини. — Помните, он еще хотел, чтобы написали его портрет, но решил подождать, пока колониальный загар немного посветлеет.

— Да, вы правы. Как летит время! Однако сегодня вечером оно ползло черепашьим шагом. Казалось, этот нудный визит никогда не кончится.

Борсини еще раз спросил, как продвигаются дела в студии, и я еще раз ответила, что выбранный им цвет мне нравится.

— Может быть, я схожу посмотреть, — предложил он.

Я обрадовалась возможности хоть что-то предпринять и встала, чтобы проводить его наверх.

— Не беспокойтесь, меня проводит Стептоу.

— Давайте пойдем все вместе, — поспешно предложил Уэйлин как раз в тот момент, когда я обрадовалась, что смогу поговорить с ним хоть несколько минут наедине.

— Там нечего смотреть, — заверила я. — Борсини просто хочет еще раз взглянуть, правильно ли выбран оттенок.

— Я сейчас вернусь, — сказал Борсини и вышел.

Уэйлин быстро спросил:

— Вы позволите Борсини идти наверх одному?

— Он не один. С ним Стептоу.

— Тем более.

— Что вы хотите этим сказать?

— Стептоу приходил сегодня в Парэм. Он не вошел в дом, а послал записку Борсини, и они встретились на лужайке перед домом. Я случайно увидел их из окна своей спальни, Это произошло вскоре после того, как мы вернулись из Альдершота.

— У Стептоу какие-то дела с Борсини?

Что он еще замышляет?

— Понятия не имею. Но когда я сказал мама, что еду к вам, ваш Борсини сам напросился ехать со мной. Его внезапное желание посмотреть студию, возможно, просто предлог, чтобы поговорить со Стептоу наедине.

— Тогда давайте подойдем поближе и послушаем, о чем они говорят.

Мы стремглав выскочили из кабинета. В конце коридора я увидела, что дверь в комнату дворецкого приоткрыта. Никого не было видно, но тут я заметила две тени. Уэйлин хотел сделать шаг вперед, но я его удержала.

— Тихо!

Мы на цыпочках подошли поближе. Стептоу говорил тихим настойчивым голосом:

— Я говорю вам, что видел его собственными глазами.

Борсини спросил:

— Когда? Как давно это было?

— Перед самой его смертью. Я потом перевернул весь дом, но не смог его найти. Боюсь, что он уничтожил его.

— Он не мог этого сделать. Вы получите пять фунтов, если найдете его. — Пять фунтов! — насмешливо произнес Стептоу. — Сотню! И считайте, что вы дешево отделались.

Тени зашевелились, и мы отскочили от двери… Когда они вышли из комнаты, я воскликнула с притворным удивлением:

— Борсини! Так вы не в студии! А мы с лордом Уэйлином решили пойти за вами.

У Борсини был виноватый вид. Стептоу же был более тертый калач. Он только бросил на меня злобный взгляд, но промолчал. Я взяла лампу и повела своих гостей взглянуть на стены в студии. Но в полумраке, при свете одной лампы, мы ничего не смогли как следует разглядеть.

— Я приду завтра, когда станет светло, — сказал Борсини. Стоя у него за спиной, Уэйлин удивленно поднял брови.

— Да, пожалуй, так будет лучше, — согласилась я.

Мы снова спустились в кабинет. Визит был окончен, а приятельницы мама так и не увидели лорда Уэйлина. Он бросил на меня многозначительный взгляд:

— Помните, я хотел поговорить с вашей мама, Зоуи. Я оставлю для нее записку. Проследите, чтобы она ее прочитала.

Он на минуту зашел в кабинет и, вернувшись, вручил мне записку. Взглядом он показал, что записка предназначалась мне. Стептоу проводил их к выходу, а я вернулась в гостиную прочитать записку.

Там была только одна фраза: «Приходите в розарий через тридцать минут». Я вся дрожала от нетерпения.

Двадцать пять минут я сидела, уставившись в томик стихов, в то время, как мысли мои лихорадочно вращались вокруг этой новой загадки. Борсини что-то ищет в нашем доме. Нечто такое важное, что он готов хорошо заплатить (целых сто фунтов!). Стептоу видел это «что-то» у дяди Барри перед смертью. Чем же мой дядя мог заинтересовать Борсини?

Единственное, до чего я додумалась, что из этого «что-то» Борсини может извлечь выгоду, а Стептоу нет, иначе он оставил бы это себе. Значит, это не драгоценность и не дорогая безделушка, которую дядя Барри привез из Индии. Возможно, это документ, который ставит под сомнение репутацию Борсини или его личность? Дворец его родителя постоянно перемещается из одного конца Италии в другой. Может быть, дядя случайно наткнулся на что-то, дискредитирующее художника? Газетное сообщение, например, в котором говорится, что он подвергался аресту. Несколько раз случалось, что Борсини отменял наш урок. А может, он торговал подделками картин, выдавая их за оригиналы, или обесчестил дочь какого-нибудь высокопоставленного человека, который давал уроки рисования? Любое из этих предположений могло оказаться правдой. И это объясняет то, что всегда казалось мне странным — почему Борсини работает в таком маленьком городишке, как Альдершот, где не встретишь ни одного влиятельного человека.

Прошло двадцать пять минут, и я пошла в библиотеку, откуда в розарий вела боковая дверь. Я обратила внимание, что Стептоу на месте не было. Он наверняка опять пошел наверх искать то, что так хотел заполучить Борсини. Я сомневалась, что ему удастся что-нибудь найти. Что бы это ни было, он ведь, не переставая, ищет эту вещь уже полгода с тех пор, как умер дядя Барри.

Я зашла в кухню и попросила Бродаган отыскать Стептоу и проследить, чтобы он вернулся к своим обязанностям, потому что мог в любую минуту понадобиться мама.

— Я знаю, где его найти, миледи. Он проводит больше времени в чемоданах со старыми вещами вашего дяди, чем моль. Этот пройдоха что-то замышляет.

— Заприте дверь на чердак, Бродаган, и ни под каким предлогом не пускайте туда Стептоу.

— Я спрячу лестницу в сарай, а то он, чего доброго, разобьет окно и влетит на чердак, как летучая мышь.

Я уже повернулась, чтобы идти, но она остановила меня и стала причитать:

— Вы видели, какой ужасный торт мне пришлось поставить на стол для ваших гостей, миледи? Он подходил, как легкое облачко, но когда этот мальчишка Джейми уронил большое полено, торт осел и стал похож на омлет.

— Он просто чудесный.

Я улизнула, пока она не начала жаловаться на насмешки или на плохой хлеб, и поспешила в розарий.