34
Безжалостное солнце раскалило воздух. Надоедливая мошкара пропала, прячась от палящих лучей. Скорее для храбрости, чем для утоления жажды я осушил большой кубок вина.
Первый раз придется применить на практике свои знания военной медицины. Но не попытаться помочь пострадавшим я не мог.
– Прекрасная победа, – примирительно заговорил вампал, продолжая вылизываться.
– Не знаю, сейчас посмотрим, дорого ли пришлось за нее заплатить, – отозвался я. – Вон девчонки тащат первого раненого.
В грудь несчастного впился, ощетинившись щепами, толстенный обломок копья. Шлем слетел с головы парня, и растрепавшиеся, слипшиеся от пота волосы свисали грязными сосульками, подчеркивая смертельную бледность лица. Густо залитые кровью латы не предвещали ничего хорошего. Девчонки аккуратно положили раненого на войлок, и я отправил их искать других пострадавших.
Вздохнув, я принялся за дело, позвав на помощь Цинну и Рогана.
– Мой лорд, я умираю, – прошептали побледневшие губы раненого.
– Терпи, гвардеец, – промолвил я, влив в искривленный болью рот несчастного изрядную порцию вина.
– Олаф… мой лорд, меня зовут Олаф.
– Терпи, гвардеец Олаф…
Драгоценного спирта было совсем мало. Раненый большими глотками осушил кубок, и, чтоб не дергался и не мешал операции, я легонько ударил парня за ухом, приводя в бессознательное состояние. Аккуратно снимая с него доспехи, приказал Цинне отрезать немного конского волоса и бросить в плошку со спиртом – единственной обеззараживающей жидкостью, находящейся в моем распоряжении.
«Необходимо срочно изготовить самогонный аппарат», – подумал я, тщательно вытирая куском чистой ткани края рваной раны. Гангрена – бич ранений.
Кровь вытекает без пульсации – очень хорошо, значит, артерии не повреждены.
Вытащив из рюкзака изогнутую хирургическую иголку, продел в нее промытый в спирте конский волос. Раненый белел на глазах. Жизнь по капле покидала его.
– Сахиб, ему не помочь, – прошипел Роган.
– Помолчи и прижми вот здесь, – велел я, показывая, где правильно прижать подключичную артерию.
Резко выдернув обломок, плеснул в рану воды, смывая бурую грязь. Роган усердно прижимал артерию, и кровь медленнее вытекала из зияющего отверстия. Тщательно промокая тканью, я чистил рваную рану. За моими манипуляциями, широко открыв глаза, наблюдала Цинна.
– Что застыла? Рви ткань на длинные полосы, и чем длиннее, тем лучше! – прикрикнул я, показывая на тюк серой грубой дешевой материи, купленной на вольном рынке.
Цинна стряхнула оцепенение и принялась за дело. Спирт тонкой струйкой заполнил рану, и игла замелькала в руках, стягивая конским волосом разорванные мышцы и кожу. Опыта нет никакого – хорошо, армия шить научила.
Закончив, я полил шов спиртом и принялся накладывать повязку, приказав Рогану убрать палец с артерии. Кровь просачивалась сквозь материю, но это было нормально, кровотечение скоро прекратится. Я надеялся, что молодой организм воина выдержит.
– Положите его на подводу. Очнется – сразу дать вина!
Война не так страшна, как ее последствия.
Основные потери составляли раненые. Без вовремя оказанной хорошей помощи они умирали. В несовершенстве здешней медицины я убедился. Простое ранение грозило стать смертельным, что уж говорить о тяжелом. А если люди и выживали после колотых и резаных ран, то пополняли армию безнадежных калек. В жестоком мире это равносильно медленной смерти.
Воинов надо беречь – храбрость солдата требовала подпитки и напрямую зависела от уверенности в том, что о нем позаботятся. Мой мир постоянно вел жестокие войны и на последнем этапе истории хорошо развил экстренную медицину и обеспечение ветеранов, что позволило сильно снизить потери. Люди знали – их не бросят на поле боя и не выкинут на улицу, если они останутся калеками. Несчастные находились хоть и на скудном, но все же обеспечении государства.
Я сидел на войлоке, ожидая следующего пациента. Кроме меня, им не мог помочь никто. Воины преданно шли в бой, и я постараюсь отплатить им тем же.
Со вторым раненым повозиться пришлось основательно. Хорошо, сами внутренности оказались не задеты – доспехи не дали лезвию углубиться в плоть, лишь разрубив мышцы на животе, образовав зияющую рану. Раненый стонал и просил добить. Пришлось влить вина и оглушить, чтобы не дергался, и прибегнуть к помощи Каталины. Она и Цинна крепко держали руки несчастного.
Тщательно промыв рану и вывалившиеся кишки разведенным водой вином, я осторожно уложил внутренности и плотно зашил живот. Закончив, пролил шов спиртом, наложил повязку и велел раненого не кормить, давать по чуть-чуть пить бульон.
Я далеко не доктор и не имел опыта, кроме поверхностных знаний, но остальные и того не имели. Роган и девчонки смотрели выпученными глазами, но беспрекословно выполняли команды.
– Надеюсь, выживут, а то воины сочтут твои действия безумным издевательством, – прокомментировал вампал.
– Должно помочь, – мысленно ответил я.
Очередной доставленный бедолага нянчил правую руку с сильно искривленным от удара наручем. Латная перчатка залита кровью. Железо сдержало удар меча, не дав отрубить руку, но кости сломаны.
Проведя привычную подготовку – изрядная порция вина внутрь и мастерский удар за ухо, – я приступил к операции. Аккуратно сняв с поврежденной руки искореженную латную перчатку, уставился на обломки желто-белой кости, раздирающие предплечье.
Теория хорошая штука – но без практики мертва.
Чтобы соединить правильно кости, пришлось немного разрезать руку, тщательно закрепить шину из деревянных палок, зашить разрезы, обработать и перебинтовать. Я закончил и увидел, что воин пришел в себя. Как долго он терпел боль? Белые губы превратились в тонкую линию, парень прошептал:
– Мой лорд, я буду калекой? – На его глаза навернулись слезы.
– Нет, я обещаю – ты сможешь держать меч!
– Я не хочу так жить, не хочу быть обузой…
– И не будешь, – бодро пообещал я, заставляя его выпить полный кубок вина за неимением другого обезболивающего.
Мне привели еще двух пациентов, им повезло больше – раны были неглубокие, и я быстро обработал их и зашил.
Усталость и напряжение брали свое. С хрустом в костях я разогнулся, вставая с войлока. Залитый солнцем мир качнулся.
Все, операции закончены. Отряд убитыми никого не потерял. Пять раненых лежали на повозках. Остальные люди целы.
Все что мог я сделал. Оставалось уповать на Бога и на крепкий иммунитет.
– Сахиб, вы великий кудесник и врачеватель? – спросил Роган, поливая мне на руки.
– Нет, к сожалению.
– Сахиб мудрец. Знает – скромность украшает истинного воина пустыни. – Гигант многозначительно замолчал.
Разубеждать его я не стал.
Тщательно вымыв руки, достал из кармана горсть серебряных монет, засыпал в полупустой бурдюк с водой, залил вином и протянул Цинне. Внимательные карие глаза смотрели непонимающе.
– Будешь следить за ранеными и давать им разбавленное вино. Выпьют треть, дольешь воды. И смотри, много пить не давай тому с распоротым животом. Сейчас ему нельзя, рана должна зарасти.
– Мой лорд, сделаю, – поклонилась девочка, беря из рук бурдюк.
Целебные свойства серебра давно известны. Я надеялся, что брошенные в бурдюк монеты, продезинфицированные вином, способны обеззаразить воду, но объяснять ничего не стал, лишь добавил:
– Вылечатся – монеты заберешь! Напоминай каждый день о раненых, будем делать перевязку. – Заметив, как расширились от ужаса карие глаза, пояснил: – Перевязка – это менять грязные тряпки, так что позаботься о чистых лоскутах ткани, их желательно прокипятить.
Цинна кивнула, смешно тряхнув соломенными волосами, а сама смотрела на мою руку, застегивающую наручи. Проследив за взглядом, я понял, что так сильно удивило девчонку. Перстень воедино сливался с латной перчаткой! Я давно к чуду привык и не обращал внимания. Эх, опять будет куча пересудов и баек…
Тщательно промыв иглу, убрал в аптечку. Засовывая в рюкзак вещи, с сожалением отметил – фляжка практически опустела. На досуге необходимо решить проблему с дефицитом спирта. Лучшего обеззараживающего средства сделать не могу. Не фармацевт я!
На месте битвы сновали мои воины вперемешку с ободрившимися пленниками – собирали под руководством Эрика добычу и складывали трупы в кучу. Воронье кружило в небе, оглашая округу разочарованным карканьем.
«Не удастся вам поесть человечины!» – позлорадствовал я.
– Эльза, бери караван и веди к тем повозкам, да не забудь собрать целые ежи! – приказал я и, вскочив на коня, в сопровождении Рогана направился в сторону захваченного обоза.
Скакун резво понес галопом с сопки, разгоняя широкой грудью жирных мух. Стараясь реже дышать, я дал шпоры. Ветер засвистел в ушах, лаская голову. Обоз противника приближался. Отряд Тюрика отлавливал разбежавшихся уцелевших коней противника. Проскакав мимо, мы остановились на вершине противоположной сопки, подальше от надоедливой вони. Солнце блистало на чистейшем небе, отражаясь в разбросанном по полю железе. Оставалось терпеливо ждать.
Мародерство продолжалось почти два часа. Древняя традиция, часть войны.
Трупы врагов, частично раздетые, вперемешку с несчастными лошадьми, обломками щитов, копий, ненужным хламом из захваченного обоза свалены в одном месте. Воронье плотной тучей кружило над жутко пахнущим обедом. То и дело самые смелые птицы садились и начинали клевать свежее мясо. Пленники, помогавшие собирать добычу, лишены свободы передвижения и, сбившись в кучу, трясутся от страха. Усталые воины Тюрика и Трувора плотным кольцом окружили пленников, ожидая решения их судьбы. Захваченное добро погружено на подводы, а часть не поместившегося скарба навьючено на захваченных коней, которые вместе с деревенской живностью привязаны к телегам. Обоз выстроен в колонну, все готово к дальнейшему походу.
Подъехал уставший и счастливый Эрик, приложив руку к шлему, принялся докладывать:
– Ваша светлость, добыча захвачена знатная. Много доспехов и хорошего оружия. Тридцать здоровых коней и несколько раненых, их можно будет потом добить и пустить в котел.
Пока главный оружейник перечислял, чем мы обогатились, к нам присоединились Трувор и Тюрик.
– Также захвачена небольшая казна разграбленного поселения, украшения и деньги погибших воинов. Учтено и положено в сундук. Все не влезло, пришлось набить один маленький ларец! – радостно закончил Эрик.
Сержанты безмолвствовали, устало глядя на меня.
– Сколько пленных? – спросил я.
– Восемнадцать мужчин и восемь женщин. Все здоровы, раненых нет. Бывшие вольники барона.
– Кто?
– Вольники, мой лорд, это бывшие рабы, сумевшие откупиться. Каждую весну, если есть такие, собираются вместе, берут в долг у лорда казну и землю в надел. Если повезет с урожаем, то долг отдадут и немного заработают, чтобы переждать зиму. Так и живут, поднимая общину. Свободные их не принимают – кому надо кормить неимущего, да и вешать долги на поселение? Так что вольники и объединяются. Этим вот не повезло – разграбил виконт. Теперь у них две дороги – в Дикий лес или в рабство за долги, – пояснил Трувор.
– Кто-нибудь ушел живым из людей виконта? – спросил я.
– Никто, – угрюмо ответил сержант. – Сдававшихся и тех порубали…
– Тюрик, предложи вольникам службу в нашей армии. Кто добровольно согласится, отведи в сторону, остальные должны пополнить кучу. – Я указал на облепленную вороньем груду трупов.
– Слушаюсь, – кивнул сержант и поскакал к пленникам.
– Жестоко! – вмешался Адольф, со всеми удобствами устроившийся на телеге.
– Я не собираюсь из-за своей мягкотелости опять рисковать воинами. Разгром и убийство виконта навряд ли простят, и чем позже об этом узнают многочисленные родственники, тем лучше. Совершать ошибку и оставлять свидетелей не буду, – мысленно ответил я вампалу.
Сержанты не считали возможным обсуждать приказ, но с надеждой поглядывали на меня. Убивать безоружных никто не хотел.
– Эрик, возьми в обозе бочку с наптой и полей кучу! – приказал я.
Пленники, все поняв, упали на колени и хором принялись клясться в верности герцогу. Трувор, явно обрадовавшийся такому повороту событий, внимательно следил за правильностью процесса.
С моей души упал камень. Понимать, что нельзя оставлять свидетелей – одно, а вот убивать беззащитных – другое, и я рад, что этого делать не пришлось.
Ритуал принесения клятвы был закончен, всадники разомкнули кольцо, однако пленники не спешили вставать с колен, ожидая разрешения подняться. Обдумывая, как правильнее поступить, я подозвал сержантов.
– Трувор, у нас есть достойный воин, готовый возглавить этот сброд и сделать из них настоящих солдат герцога?
– Есть, мой лорд, правда, он ранен. – Сержант показал на всадника с забинтованной рукой, покоящейся в перевязи на груди.
Тот самый, которому пришлось накладывать шину и собирать кости.
– Придя в себя, он с помощью девчонок взобрался на коня и снова присоединился к отряду. Сказал, что перебитая рука стараниями герцога не болит, и он сможет и дальше выполнять долг гвардейца, а не занимать место в обозе, – наклонившись к моему уху, просветил меня Трувор. Я кивнул, и сержант позвал: – Скорик!
Воин подъехал к нам.
Прямые черные волосы юноши слиплись и сосульками раскинулись по плечам. Худое вытянутое лицо было болезненно бледным и усталым. В серых глазах застыло отчаяние. Весь вид воина, включая и коня, выражал покорность и полное раскаяние.
При операции не проронил ни слова, сейчас трясется! Видать, подумал – герцог гневается, что ослушался приказа и не остался лежать в телеге.
Пленники, а теперь свободные и принесшие присягу на верность герцогу люди, по-прежнему стояли на коленях. Все смотрели на Эрика, к неудовольствию ворон поливавшего наптой зловещую кучу.
Больше и больше обрастаю людьми… как некстати. Водоворот событий закручивает в немыслимую спираль, заставляя чаще принимать нелегкие решения.
Прошедшая схватка яркой картиной стояла перед глазами. Люди и кони, недавно живые, превратились в омерзительную зловещую кучу мяса. Кому это надо? Зачем все свалилось на мою голову?
Ответов на возникшие вопросы я не находил.
Череда событий загоняла в жесткие рамки. Оставалось либо выжить и принять действительность, либо умереть.
Выбор небогат.
– Эльза, женщины переходят в твое подчинение и будут выполнять всю тяжелую работу, пока не станут достойными звания воина, а потом, пройдя испытание, и гвардейца. Ставшие гвардейцами освобождаются от выполнения хозяйственных работ, будут лишь нести караульную службу и тренироваться.
– Слушаюсь, мой лорд. – Рыжеволосая приложила руку к шлему.
– Эрик, отбери толковых, умеющих работать руками. Станут твоими помощниками. Подготовятся, станут воинами, а потом и гвардейцами твоего отряда.
– Да, лорд. – Рука Эрика взметнулась к шлему.
– Гвардеец Скорик, – я сдержал улыбку, увидев, как встрепенулся парень, – за мужество назначаешься старшим пополнения. Будешь обучать сброд, пока не станут достойными личного оружия и звания воинов. Вся черная работа ложится на их плечи за исключением охраны лагеря, ее почетно несут гвардейцы. Во время похода отряд желторотых следует сзади, и им будет разрешено вступить в бой только по моему личному приказу. – По улыбкам сержантов стало понятно – прозвище «желторотые» навечно прилипло к новобранцам. – Обучившись, желторотые станут достойными звания воинов, а потом, пройдя испытание, – гвардейцев и пополнят элитные отряды правого и левого крыла. Твои помощники, Эрик, став воинами и гвардейцами, останутся у тебя в отряде. До первого привала пополнение пойдет пешком, потом получат коней из трофейных. – Я закончил речь, и сержанты принялись шустро разбирать новобранцев.
Тронув поводья, медленным шагом я подъехал к жуткой куче. Темная жирная туча мух взвилась с буро-кровавого холма. Воронье пронзительным карканьем огласило пространство. Искалеченные тела лошадей и людей смешались в дьявольскую палитру.
Вот результат моего пребывания…
Конь, ощущая смрад смерти, недовольно пофыркивал, переминаясь под седлом.
Отогнав мрачные мысли, я промолвил:
– Поджигай… – Голос захрипел и предательски застрял в горле.
Роган, выбив кресалом искру, запалил факел. Огонь, потрескивая, вспыхнул на пропитанной пеньке. Оставив дымный темный масляный след, факел с шипением преодолел расстояние, упав в основание гигантского кострища. Напта вспыхнула, и синий огонек весело побежал по трупам, превращаясь в огненную реку. Жирные мухи искорками сгорали в разрастающемся пламени. Недовольно каркая, вороны взвились ввысь, спасаясь бегством от поднявшихся к небу жадных языков пламени. Жуткий костер тяжело вздохнул клубом маслянистого черного дыма.
– Сахиб милостив к врагам, удостаивая чести и лично отправляя их души к богам, не оставив скитаться на земле, – прошипел Роган.
Пламя сильнее взметнулось к небу, словно подтверждая слова темнокожего.
– Знатная тризна, – вздохнул Тюрик, – достойная храбрых воинов. О вашем милосердии сложат баллады.
Да, странное понятие о милосердии… Приказал изрубить и не брать пленных, а оказался не кровожадным и жестоким, а милосердным…
– Не станет воину чести в плену… Герцог проявил милость, сохранив малодушным честь и отправив к богам вместе со своим лордом. Нет для воина смерти достойнее, чем лежать на костре с братьями, а не стать кормом для птиц, белея костями в поле и скитаясь зимними ночами по просторам, – согласился Тюрик.
«Смотри, это дело рук твоих!» – бушевала совесть.
«Смотрю», – отвечал разум.
«Хорошо…» – тихо наслаждался в глубинах подсознания демон, вдыхая гарь мяса.
Резко дернув за поводья, я развернул закусившего удила коня и дал шпоры. Ветер мягким кулаком ударил в лицо, разгоняя по уголкам глаз брызнувшие слезы.
«Почему я?!!» – голосил мозг, а перед глазами стояла жуткая картина…
Сержанты, поняв команду, тронулись следом, и караван отправился в путь. Жаркий ветер хлестал коня, заставляя ронять белые хлопья пены, и, пожалев животное, я пустил его шагом. Слезы высохли, однако эмоции не думали утихать.
«Чувствуешь – значит, жив!» – пытался найти успокаивающие слова разум.
Вырвавшись далеко вперед, я отхлебнул порядочную порцию вина из бурдюка и оглянулся на растянувшуюся вереницу людей и повозок.
«Они верят в тебя!» – шептало сознание.
Бывшие пленники бодро шагали за повозками, бросая завистливые взгляды на всадников. Усталые воины покачивались в седлах, стойко перенося пылающий жар солнца. Горизонт заволакивал черный дым погребального костра.
«Вот и я бросил семя дедовщины в армию…» – пронеслась шальная мысль.
В моем мире дедовщина стала бичом, принимая угрожающие размеры армейского бедствия. Хотя зарождалась как один из элементов воспитания. Старые, мудрые воины передавали опыт молодым, воспитывая в юношах качества истинного солдата.
Не научившись подчиняться, не научишься командовать – гласила истина, написанная кровью павших из-за бездарных полководцев воинов.
Впоследствии, когда в войска во время одной из великих войн попали амнистированные заключенные, они испортили и извратили дедовщину, снабдив лагерными порядками и превратив ее из мудрого учителя в ночной кошмар новобранцев.
Зная историю, постараюсь избежать ошибок и сразу начну принимать меры.
Отогнав мрачные мысли, я подозвал Скорика. Работа – лучший лекарь от лишних дум.
Новоиспеченный командир ловил каждое мое слово, а на его измученном болью лице светилась гордость. Перебинтованная рука, привязанная к груди парня, не мешала воину стойко сидеть в седле, наоборот, приняв неожиданное назначение, юноша старался прямее держать спину. Заинтересовавшись нашим разговором, приблизились, заняв места по бокам, Тюрик и Трувор и принялись внимательно слушать.
Медленно разматывалась нить дороги, щедро политая лучами солнца. Во избежание массового унижения новобранцев я строго приказал Скорику следить за тем, чтобы желторотые выполняли исключительно его приказы, и запретил при размещении в лагере смешивать с гвардейцами. Желторотые должны жить отдельно, пока не дослужатся до звания воина, а после испытания – гвардейца, и тогда пополнят ряды правых и левых крыльев. Для новичков это должно стать мечтой. Жалованье им не положено, только питание и обеспечение. Пусть люди стремятся к развитию.
Обидевший желторотого гвардеец будет жестоко наказан – лишен почетного звания и отправлен на перевоспитание в отряд желторотых.
Сержанты внимательно слушали, и я не сомневался – на первом привале все будут знать волю герцога.
Усталость – последствие битвы тяжелым грузом легла на плечи, и лишь счастливое чувство первой победы над достойным противником помогало держаться в седле. Адольф ко мне с замечаниями не лез, составив компанию Цинне, управляющей телегой с ранеными.
Все-таки вампал испытывает к самой юной девчонке какие-то чувства и привязался к ней. А во время боя ни на шаг не отходит от Эльзы… Надо будет на досуге расспросить зверька об этих странностях.
На горизонте прорисовывалась темная полоса Дикого леса, скрывающая цель похода – крепость Орлиное гнездо. Давно миновав пожарище разграбленной виконтом деревни, караван ближе и ближе подъезжал к темно-зеленому поясу огромных деревьев.
Лес поистине велик – занимает горизонт от края до края.
До места намеченной мной стоянки оставалось всего ничего, и я подбодрил уставших воинов этим известием. Над караваном вились насекомые, привлеченные терпким запахом пота коней и людей. Надоедливое жужжание наполняло пустоту летнего зноя.
Наконец огромные деревья расступились, открывая дорогу. Блаженная прохлада тени легла на раскаленные доспехи. Караван уставшей блестящей змеей вползал под спасительную сень леса. Сырость и прохлада ударили в лицо освежающим ветерком. Сумрак деревьев окутал нас терпким запахом смолы и мха.
Место я выбрал около реки, на поляне, богато устланной полевыми цветами и окруженной мелким кустарником. Журчание воды звучало долгожданной музыкой. Караван, лениво свернув телеги в кольцо, рассыпался загудевшим муравейником. Понимая всю необходимость передышки, я решил подольше задержаться на отдыхе, чтобы воины привели себя в порядок, и первым делом велел поставить шатер под баню.
Ноги благодарно коснулись земли. Задняя точка колола и зудела. Никак не могу привыкнуть к седлу.
Воины принялись разбивать лагерь. Тишина леса заполнилась гвалтом команд и нетерпеливым ржанием лошадей, почувствовавших прохладу реки. Хитрый Адольф шустро плюхнулся в воду, спасаясь от надоевших мошек.
Втайне позавидовав ему, я отдал поводья уставшего коня Рогану и поспешил к раненым.
