***

Тяжело переступающий копытами Ярко внес Тамира в Цитадель. Колдун еще поводья из рук выпустить не успел, а к нему уже подлетел щербатый парнишка из служек и выпалил на одном дыхании:

— Крефф Донатос велел, как приедешь, к нему идти!

Наузник кивнул. Неторопливо спешился, снял со спины жеребца переметные сумы и пошел к колодцу.

В спину донеслось:

— Крефф гневаться будет…

Тамир лишь дернул плечом. Говорить, что-либо казалось делом зряшным. Он вообще стал подмечать в себе нелюбовь к болтовне. Даже в разговоре с Раддом больше слушал, чем языком чесал.

— Пойдем, ну пойдем, — заныл парнишка. — Вызверется ведь, ежели сразу тебя не приведу…

— Умоюсь и пойду. Над душой не стой. Конем, вон, займись.

Мальчишка обиженно шмыгнул носом, но настаивать не решился, взял Ярка под уздцы и повел в стойло.

А Тамир, зачерпнув воды, припал к ведру и долго с наслаждением пил. Потом заголился до пояса, окатился, наспех вытерся своей же несвежей рубахой, достал из сумы чистую, надел. Свинья-свиньей, но все же лучше, чем провонявшим потом к наставнику идти. Чего там такого срочного, интересно?

Спускаясь в казематы, обережник все гадал, зачем крефф так торопится его увидеть? Загадка.

Донатос нашелся в мертвецкой среди истошно блюющих молодших послушников. Колдун потрошил упыря, однако появление старшего выуча заметил сразу:

— Явился никак. И сало подкоптил. Аж коричневый весь.

Тамир усмехнулся. Наставник никогда не изменится.

— Меня у ворот чуть не хлебом-солью встречали, сказали ты, крефф, заждался.

— Не я. Глава, — ополаскивая руки под рукомойником, ответил Донатос. — Отправить тебя хочет в сторону Фирюсихи, оттуда уже третья сорока прилетает. Идем.

Следуя за наставником, молодой наузник гадал — что от него понадобилось Нэду, ежели Донатос и так уже все ему, по сути, рассказал?

В покое Главы Тамир по привычке посмотрел в правый угол, где обычно сиживал смотритель, разбирая свитки или сорочьи грамотки. В этот раз место за столом пустовало. Лишь у окна стоял, глядя вдаль, Клесх.

Молодой колдун сморгнул — поблазнилось, будто рубаху креффа стягивает воеводский пояс. Захотелось протереть глаза, но в этот самый миг наставник врезал парню между лопаток, заставляя вспомнить вежество и поклониться.

Клесх обернулся:

— Мира, колдун.

— Мира, — непослушными губами выговорил обережник.

— Что застыл? — в спину снова ткнулся кулак Донатоса. — Пока ты сало свое на солнышке топил, Глава у нас сменился. Клесх теперь старший.

— А Нэд? — опешил Тамир, в душе кляня себя, что не сдержался.

— Меня Глава поставил над Цитаделью посадником, — раздался голос от очага и наузник, наконец-то, увидел того, о ком спрашивал. — Как в Тихвень съездил, рассказывай.

Парень бросил острожный взгляд на Клесха. Ведь только что Нэд по привычке оттеснил нового воеводу, взяв разговор на себя. Клесх же потер подбородок, словно тем самым пытался скрыть невольную улыбку.

— Чего молчишь? Говори, — устало приказал Донатос и опустился на лавку.

Колдун рассказал про то, как сбилась с ног сторожевая тройка, как отчитывал покойников и вязал наузы, о встающих жальниках, о том, как под городскими стенами по ночам кружат стаи волколаков, а днем обережник вырезает все новые и новые лежки.

Клесх слушал с молчаливым вниманием, по-прежнему задумчиво глядя в окно. Наконец, когда парень закончил, Глава распорядился:

— Завтра, поутру, поедешь на Фирюсиху. Посмотришь что там. Сороки с нитками оттуда без остановки летят. По пути гляди во все глаза — не появилось ли за Ходящими ухваток новых каких. А еще на обратном пути заедешь в Старые Починки, передашь тамошнему ратоборцу грамоту от меня. Вон, и спутник твой явился. Послушаем, что расскажет, — и он кивнул в окно, откуда заприметил появление Тамирова попутчика.

Молодой обережник кивнул и тоже опустился на скамью. В горле пересохло от болтовни. Хранители пресветлые, как же пить хочется! Да и спина зудит, клятая, в мыльню бы сходить…

На радость, ждать пришлось недолго. Скрипнула дверь и в покойчик вошел ратник. Солнце из окна светило Тамиру в глаза, оттого он не сразу углядел, кто прибыл. А прищурившись, рассмотрел-таки… Ведь тогда на конюшне думал, поблазнилось. Куда там.

— Прибыла, краса ненаглядная? — улыбнулся Клесх.

— Прибыла, — Лесана чуть запнулась, — Глава.

Тамир смотрел пристально. Куда только что делось? Ведь три года назад, было еще в ней что-то от девки. Плавность, красота какая-то. Теперь же стоял перед ним угрюмый поджарый парень. Только смотрел Лесаниными глазами — синими, ясными.

Больше от той — прежней — Лесаны ничего не осталось. На душе сделалось вдруг на редкость погано. А еще отметил про себя, что девка научилась выдержке, вон, увидела его и глазом не моргнула, да и воеводскому поясу на Клесхе, хоть и удивилась, но не спросила ничего. Видать, стесали года с нее в Цитадели и тело, и пустозвонство. Приучилась молчать.

— Как обоз сводила? — меж тем спросил Нэд.

— До места доставила, все чин по чину, как положено, — видно было, что Лесана не знает, как теперь обращаться к бывшему Главе.

— Почему приехала на три дня позже? — Клесх в упор глянул на обережницу. — До Урени седмица ходу. Где тебя Встрешник носил?

Девушка вспыхнула:

— Ходящие, Глава, как взбесились. Думала не дойдем. Приходилось засветло на стоянку обустраиваться.

— Так лютовали? — нахмурился Клесх.

— Туда шли, одна ночь только спокойной была, так, упырь выполз… А потом… — Лесана бездумно потерла правое плечо. Знающему это многое сказало… — На Петуховом броде в засидку чуть не попали. Я вперед поехала, гать проверить, гляжу, а там как-то чудно все. Тихо уж больно. Стала по кустам шарить — следы волколачьи нашла. Ну, я назад, пока солнце не зашло. Обоз остановила, кругом обнесла. Едва сумерки спустились, такая свистопляска началась… Я этакую Стаю давненько не видала. Ну, они побегали, повыли, а наутро, когда мы дальше тронулись, оказалось, они всю гать разнесли. Мужики было погутарили — новую проложить, но я воспротивилась. Что толку набрасывать? До ночи едва управишься, так они снова все разорят. Вот и тронулись в объезд. Я лишь тряпицами белыми деревья на пути к гати обвязала, чтоб остальные обозы знали — ходу там нет. Но, может сволота эта волколачья посрывала все.

Нэд, Клесх и Донатос переглянулись.

— Большая стая была? — переспросил колдун.

— Большая. Да вдобавок с волколаками я троих рысей насчитала. Допрежь не видала, чтобы они вместе охотились.

— Посадник, было на твоем веку, чтоб волколаки засады устраивали? — Глава обратился к Нэду.

— Не случалось этакого, — медленно ответил тот.

— Как назад шла? — снова обернулся Клесх к своей выученице.

— Еще хуже, — обережница нервно сжала кулаки. — Обоз вела через Буковищную падь. А там оборотни, видать, кровососов с Гнезд подняли. Одну ночь те мимо нас стороной прошли, не напав, а под утро — я по следам видела — оборотни за ними прошли.

— Девка… — зарычал посадник. — А не поблазнилось ли тебе со страху-то? Уж больно твой рассказ на бабий вымысел похож.

— Нэд, — негромко сказал Донатос. — Один раз нам уже помстилось, будто кое-какой рассказ на вымысел похож. Что из того вышло, помнишь?

Бывший смотритель подавился воздухом и с размаху сел на лавку.

Тамир посмотрел на застывшую Лесану, на задумчивого Клесха и с удивлением отметил, как эти двое меж собой похожи. Как две ложки. Неужто и они с наставником, со стороны, словно два сапога — пара?

— Посадник, рассылай сорок, предупреждай обережников о новой напасти. Вкруг каждого города надо лов объявлять. Уряди ратоборцев со старшими выучами на вылазку. И еще. С сороками надо разослать грамоты о новом укладе Цитадели и взимании десятин. Всем ратоборцам приезжим разъясняй, как отныне жизнь изменилась. Пусть до троек своих донесут. Чтоб поперед слухов успели. Не то смута начнется. Я же по городам поеду, надо посадников уже шевелить. Вы же, голуби сизокрылые, — обратился Глава к Тамиру и Лесане, — завтра на заре поедете в сторону Фирюсихи. Во всякой веси старостам про десятину расскажете, а в Старые Починки, как сказал, грамоту посаднику передадите и ратоборцу из тройки.

Лесана посмотрела вопросительно, на что наставник коротко пояснил:

— Позже зайдешь, объясню. Ступай пока.

Девушка кивнула и вышла.

— А ты чего расселся как на сватинах? — пробурчал Донатос. — Иди, давай.

Тамир замялся.

— Ну? — наставник пихнул его в бок.

— Мне бы с Главой… Наедине… — сказал парень.

— Ишь ты… Ну, наедине, так наедине, — и Донатос вышел.

Следом за ним, храня на лице задумчивое недовольство, оставил горницу и Нэд.

— Глава… Сказать хочу. Только ты не подумай, будто я умом скорбен.

— Ну? — потерял терпение Клесх.

— Я навь вижу, и говорить с ней могу, — как в омут кинулся Тамир.

— Ишь ты, — спокойно отозвался ратоборец. — И давно это с тобой?

— Года три уж.

— А молчал чего?

— Сначала думал — поблазнилось. Потом… побоялся. Слышал, как тебя Нэд выгнал, когда ты ему про Осененных рассказал. И про то, что наставник мой тебя высмеял тогда. А потом… не знаю, — признался колдун. — Наверное, привык в себе держать.

— "В себе держать", — передразнил его собеседник. — Со всякой навью говорить можешь или нет?

— Ежели не упокоенная — со всякой. Они сами являются, — сказал Тамир.

— А с Ходящими? Среди них навь есть?

Колдун захлопал глазами. Навь? Среди Ходящих? Эх и быстрый ум у креффа.

— Не знаю… — и он запоздало вспомнил девочку с "собачкой" на руках.

— Ты про дар свой, молодец, что впусте не трепался, — тем временем одобрил ратоборец.

Парень кивнул.

— Все рассказал-то или утаил чего? Я не Нэд и не Донатос. Что такое — полоумным быть — на своей шкуре знаю. Все говори, — взгляд серых глаз был пронзителен и остер.

Молодой наузник помялся, а потом нехотя признался:

— Когда навь рядом, у меня по жилам как серебро течет, через кожу мерцает, но видеть никто не видит.

— Это еще что за украшение? — удивился Глава.

— Да я это… Встрешника видел, — сипло ответил Тамир.

Обычно невозмутимый крефф ратников застыл.

— Чего-о-о? А с Хранителями ты брагу, парень, случаем не пил? — уточнил он.

— Вот и ты не веришь, — горько улыбнулся колдун. — А ведь, умный мужик. И кто б мне поверил, сунься я это рассказать?

— Никто.

— Вот и я о том. Явился он мне ночью у Встрешниковых хлябей. Думал, навь, как навь, покою ищет, а он меня коснулся и, как ведро воды студеной в жилы налили. Все своими глазами видел.

Непривычный к долгим беседам, обережник едва не оборот рассказывал о том, что явилось ему в холодном весеннем лесу. Клесх слушал молча, глядя в одну точку. И видно было, что мыслей в голове смотрителя Цитадели проносится великое множество.

— Значит, бродит, стервец… — задумчиво проговорил крефф, едва парень смолк.

— Да, навь бесприютная, — сказал Тамир. — Я столько раз его найти пытался, а впусте. Не видал больше.

Клесх долго молчал, задумавшись. Колдуну уже показалось, будто собеседник и вовсе забыл о нем, как Глава очнулся и произнес:

— Всякую навь упокоить надо. А уж такую — особенно. Будем думать — как.

— То еще не все, — сказал обережник. — Позже я видел другое.

И он рассказал о девочке с "собачкой".

— У меня от твоих исповедей голова разболелась, — вздохнул ратоборец. — Все, иди. Обдумать надо это. И, гляди, больше не таись. Мира в пути.

— Мира в дому, — наузник поклонился и вышел.

Идя гулкими коридорами Цитадели, Тамир размышлял о том, что теперь надумает Клесх. И поможет ли новое знание молодому Главе, на которого и так навалилось столько, что не пожелаешь и врагу. Да еще мысли нет-нет, а возвращались к Лесане. Узнала она его? Если и узнала, так виду не подала… Как с ней теперь ехать? Веры-то нет ни на грош.